Соня
Перемены никогда не предупреждают, чтобы нагрянуть. Они как названные гости просто приходят, ставят тебя перед фактом, даже если ты не планируешь что-то менять — это не имеет значения. А самое обидное, ты понимаешь, что они уже здесь, только когда прозвенит дверной звонок.
В моем случае звонок значил плотно сжатые челюсти прямо на горле…
В этот солнечный день все было как обычно. Я защитила диплом в университете на отлично и сразу позвонила мужу, чтобы похвастаться. Забыла, правда, что он просил не беспокоить, поэтому сбросила сама раньше, чем это сделал Вадим.
Дурья башка! У него же сегодня важная, деловая встреча! Черт…он же просил не звонить…
Вы
Прости, что отвлекла, я забыла совсем о твоей просьбе
Пару мгновений хлопаю глазами, а потом дописываю.
Вы
Ничего важного не случилось. Просто хотела сказать, что сдала и…
Так. Ага. И…что?
Еще пару мгновений туплю, глядя на мраморную стенку холла университета, а потом вздыхаю и быстро стираю все, что написала. Какой-то бред. Чувствую себя идиоткой.
Спустя три года нашего брака я часто чувствую себя глупо в его обществе, даже если это происходит через сообщения. А все потому что он — такой…
Вадим старше меня на двенадцать лет. Ему тридцать четыре и он руководит крупной компанией, которая занимается перевозками. Всегда серьезный, обдуманный и взвешенный, он до сих пор парализует меня одним только взглядом стальных, голубых глаз. Потому что умнее, потому что взрослее и вообще…
Такой красивый.
Нет, серьезно. Мой муж — это мечта миллионов женщин! Шикарный мужчина с ростом под два метра, атлетической фигурой и светлыми волосами со стальным подтоном. Он может сделать своей любую один раз лишь взглянув! На меня он взглянул четыре года назад.
Тогда я только поступила в университет и пошла на вечеринку для первокурсников в одном из столичных клубов, рядом с которым на меня напала группа пьяных парней. Дальше все как в кино…визг шин, шикарное авто и яркий свет фар. Он спас меня, увез к себе и с тех пор мы не расставались.
С ним у меня все было в первый раз. Поцелуй, ночь, «я тебя люблю», а через год кольцо и его фамилия. Громкая и красивая — Соболев. А еще через полгода родилась наша маленькая девочка. Мы назвали ее Валерией, что означает «сильная и независимая», и она копия своего отца. Голубые глазки, светлые волосы, а от меня только миленькие ямочки.
Все-таки я — счастливый человек, а когда сажусь в свою машину и получаю от мужа сообщение, улыбаюсь еще больше.
Любимый 🥰
Что-то срочное?
Вы
Нет, просто хотела сказать, что я сдала! Прости…забыла, что ты просил не звонить 😞
Любимый 🥰
Ничего страшного. Поздравляю.
Любимый 🥰
Обязательно отметим, когда я разберусь с делами.
Киваю самой себе и отправляю ему сердечко, потом кладу телефон на держалку и выезжаю с парковки. Лера сегодня у мамы Вадима, поэтому я еду к ней, получаю более эмоциональные поздравления и объятия. Иногда мне хочется, чтобы Вадим тоже проявлял больше чувств, но я все понимаю. Он взрослый, он руководитель, он бизнесмен. Наверно, странно было бы, если бы он слал мне сердечки в ответ.
Глупо хихикаю, пристегивая нашу малышку ремешками, а она на меня с интересом смотрит.
- Что такое, девочка моя? - ласково спрашиваю, хотя знаю, что она мне не ответит.
Ничего страшного. Я всегда с ней разговариваю, даже если в ответ она лопочет что-то только на ей понятном языке. Лера пока не говорит как взрослая, лишь повторяет некоторые слова, но нам это не мешает общаться. Вадим вечно закатывает глаза и улыбается уголком губ…сейчас он бы посмеялся над столь серьезным выражением лица дочери.
- Модец, - вдруг выдает она, и мне требуется пара мгновений, чтобы понять…
- Ты хотела сказать, что мама молодец?
Кивает.
А я готова разрыдаться! Услышала, как свекровь называет меня так, и повторила? Боже! Моя девочка уже такая взрослая.
Так, держись, Соня. Мы не плачем над такими вещами, ладно? А то жить некогда будет! Контролируй свою сентиментальность.
Однако, это сложно.
Я, наверно, никогда не научусь быть такой же стильной как Вадим. Подхожу ближе, обнимаю Лерочку и шепчу ей на ушко:
- Я тебя так люблю, моя девочка. Ты бы знала только… Спасибо.
На такой слезливой ноте мы отправляемся домой. Ну как домой? На третьем перекрестке я внезапно вспоминаю, что должна была сделать кое-что важное и смотрю в зеркало заднего вида.
- Малышка, мама совсем забыла про день рождение бабушки Ани. Папа расстроится…заедем в магазин за подарком?
Вадиму это действительно не понравится. День рождение у его мамы через две недели только, но он ненавидит, когда что-то идет не по плану. Все всегда должно быть на своих местах. Поэтому он всегда делает все заранее, а не в последний момент. Как я.
Черт.
У меня не было настроения ехать за подарком именно сегодня, тем более с дочкой, но ссориться я точно не хочу. Последняя сессия и диплом отняли у меня много сил и времени, и я успела соскучиться по Вадиму, а чертова ваза и какой-то час времени — это разве цена хорошего вечера? Отнюдь. Ничего страшного не случится со мной, если я заеду в магазин и куплю.
Соня
Иногда я себя ненавижу за слабость.
Это правда. Я — слабая. Боюсь конфликтов, часто ловлю ступор, когда происходят какие-то стычки. Спокойный человек, тихий, аккуратный и прилежный — это все про меня, но в долгом перечне прилагательных никогда не было и не будет «сильная». Это просто не про меня! Мама воспитывала меня в тепличных условиях, так как у нее никогда их не было в принципе. Ее отдали в детский дом, и, наверно, она хотела дать мне все, чего у нее не было?
Скорее всего так. Родители всегда хотят сделать для своих детей большее, даже я хочу. Поэтому, наверно, назвала свою дочь именем, которое означает сила.
Но сейчас…что мне делать? Я совершенно растеряна.
И, конечно же, сбежала без выяснения обстоятельств.
С одной стороны, мне бы очень хотелось устроить скандал. Громко кричать, выяснять, унизить его! Но когда я себе представила, как все вокруг будут смотреть на меня…с жалостью, а кто и насмешкой, взял такой ужас! Что чуть не стошнило.
Хорошо, что он нас не видел.
Слишком много народа, а может быть, все дело в другой женщине? Конечно, зачем смотреть по сторонам, особенно если ты думаешь, что все сойдет тебе с рук?
Громко хлопаю дверью машины и сажусь на заднее сидение. Лера тянется к своей игрушке, и я сажаю ее в кресло, а сама…застываю как будто. Смотрю в одну точку, совершенно сбитая с толка, кусаю губу. Сердце часто-часто стучит в груди.
Мне пока не больно. Это шок, скорее всего? Я просто не понимаю…
Горло сдавливает.
Дышать тяжело.
Такое ощущение, что я оказалась в незнакомом городе, где говорят на чужом языке, а я не знаю, куда идти дальше. Вокруг шум: в ушах, в мыслях, в жизни. Она вдруг становится такой картонной, ненастоящей. Все, что у меня есть сгорает вместе с первыми, упавшими слезами.
Руки трясутся, когда я их стираю.
Горло давит сильнее.
Кажется, шок медленно уступает действительности, а я все еще слишком потеряна, чтобы действовать.
Чувствую себя бесполезной идиоткой, но единственный выход, который я вижу — это мама.
Достать телефон, оказывается, то еще испытание. Пребывая на грани истерики, сначала я не могу открыть сумочку, потом не могу схватить такой внезапно скользкий девайс.
Вдруг меня шарахает изнутри догадка. Точнее, предостережение?
Я подаюсь вперед и жадно оглядываю нижнюю парковку в поисках автомобиля Вадима. Было бы забавно, если бы он стоял рядом…так…знаете, показательно? Но судьба благосклонна, наверно? Она решила, что на сегодня с меня достаточно? Спасибо большое. Вокруг только три машины — старенький Кио Рио, какой-то красный, японский спорткар — явно не его уровень, — и семейный внедорожник. По крайней мере, сейчас мне не придется переживать весь этот ужас.
Говорить… о чем нам говорить теперь? Что будет дальше? Это слишком страшно. Я не имею ни малейшего понятия, как сложится, но я точно знаю, что не хочу ничего слышать и знать.
Никаких подробностей.
Мне, итак, их много.
- Кисуля, что-то срочное? - звучит бодрый голос мамы, - Я немного…
- Мамуль…
Это все, что мне удается сказать. Дальше я проваливаюсь в слезы, часто дышу, пытаюсь их сдержать, чтобы не пугать Леру, но получается плохо.
Так делать нельзя.
В смысле, звонить родителям и вести себя так. Они ведь сразу себе придумывают разного! И при детях нельзя расклеиваться…но как? Как держаться, когда все так плохо? Так…ужасающе плохо?
Это не просто измена. У него не обычная любовница!
Другая жена.
Другой ребенок.
Другая семья.
А это уже совершенно другой уровень…
Признаться честно, глядя на своих однокурсниц и подружек, я задавала себе вопрос: а верен ли мне мой муж? Ведь я так часто видела предательство…и эта фраза: все мужчины изменяют.
Она постоянно ходила вокруг меня по пятам.
Только вот страшно в нее действительно поверить. Обычно, ты отмахиваешься. Ты не хочешь верить и видеть.
Например, как с ней он улыбался. Как проявлял чувства на людях, чего со мной никогда не было.
Со мной он всегда холоден.
А с ней иначе?
Какой он с ней? Любит ли больше? А их ребенка?
Вот о чем думает обманутая жена, да? Когда застает своего мужа в объятиях любовницы? Какой он с ней? И почему…почему это произошло, когда ты так старалась, чтобы все было нормально? Как у людей? Готовила, убиралась, была нежной и любящей? Понимающей?
Удобной.
Неприятное слово возникает перед глазами, пока я сижу и жду маму.
Ежусь.
Это почти оскорбление — быть удобной. Не любимой, не единственной, а удобной. Оно оседает на мне и оставляет шрамы.
Даже против воли, ты продолжаешь искать. Анализировать. Ваша жизнь…какой она была?
Хорошей. Спокойной. Размеренной. Человеческой.
Обычная семья. Красивая пара. Так нас называли все вокруг. Его друзья, семья, коллеги и партнеры по бизнесу. Но была ли я любимой? Конечно, ты пытаешься найти доказательства, что была, только у меня не получается.
Вонзаю пальцы в волосы, хмурюсь. Лера уснула, и я могу позволить себе тихонько поплакать.
За что ты так со мной?
Это еще один вопрос, который меня сильно беспокоит. Я же все для тебя, всю себя — тебе; за что? Разве я это заслужила? Ты же даже не думал, а вдруг тебя кто-то увидит? Не я, допустим, но кто-то? И что тогда? У тебя уже заготовлена речь? Ты уже знаешь, что мне скажешь?
Это же душа моя. Мои чувства. Все для тебя…ты уже придумал, что ты мне скажешь, да? В случае чего? Или тебя это не заботит, потому что ты знаешь, что ничего не придется говорить? Тихой и спокойной Соне будет достаточно один раз приказать? Рявкнуть — и она молчит? Готова снести все, стерпеть, простить.
Господи, почему я ничего не замечала?
Ты хотя бы любишь меня?…или тебе просто удобно?
Тихо всхлипываю, сжимая бедра с внутренней стороны.
Соня
- … Ну тише, моя маленькая девочка, не плачь…
Не плакать не получается. Если в машине у меня были хоть какие-то границы, то теперь, когда мы сидим на маминой кухне, а Лера спит в спальне, их не осталось вообще. Я громко, некрасиво всхлипываю, пока она гладит меня по голове, и не могу остановиться.
Чувствую себя такой жалкой… а еще очень маленькой, как будто мне снова лет семь и я плачу из-за того, что мой одноклассник Димка толкнул меня в огромную лужу. Испортил колготки с сердечками, испачкал рюкзак…
Мда. Вроде и выросла, а мальчики снова портят мне что-то, только если раньше это были любимые вещи, теперь мое сердце и душа.
- Я не понимаю, мамуль…за что? Почему он так? Зачем? Я...
Обида и горечь перекрывает горло, так что жаловаться на судьбу мне достаточно сложно — рыдания давят любые слова на корню.
Я такая беспомощная.
Иногда мне очень хочется, чтобы все было иначе. Чтобы я была похожа на маму. Она у меня — кремень. Рожденная в плохой семье, забранная в детский дом, прошедшая столько преград, но не уронившая себя. Она сильная, смелая, находчивая, а я совсем не такая. Больше похожая на папу… Он у меня был «ботаником» — так их сейчас называют, но мама никогда так о нем не говорила. Наоборот. С детства я слышала о нем только хорошее, и это правильно. Да и что плохого он сделал? Просто умер молодым, за такое не ненавидят…
Он был добрым, мягким, улыбчивым человеком с копной густых, темных завитушек, в которые мама и влюбилась. По всем параметрам, это был не ее типаж. Ей пророчили какого-нибудь сильного и опасного, но она выбрала совершенно другого. Спокойного, покладистого, умного — тихого мужчину, который занимался раскопками. Одна из них закончилась трагически, и я почти не помню его, но мама не забыла до сих пор.
Она одна. Говорит, что его никто и никогда не переплюнет, и если раньше мне казалось, что это романтично, то сейчас становится страшно. Вдруг это проклятие «однолюбства» — наше бремя? Вдруг и у меня оно есть? И я никогда не разлюблю Вадима, даже несмотря на то, что он со мной сделал? С нами?...
- Сонечка, все будет хорошо, - шепчет мама, обнимая меня покрепче, - Мы все решим.
Только мне в это верится с трудом. Как эту ситуацию можно решить? Я не знаю. Простить? Забыть? Сделать вид, что ничего не было? Нет, это невозможно. Я просто не смогу, понимаете? Закрыть глаза на такое предательство — это…хуже, чем смерть. Ведь, в действительности, такое забыть невозможно. Оно вечно будет преследовать меня, ходить по пятам, и я никогда не сбегу, даже если бы этого хотела…
Поднимаю голову, смотрю ей в глаза и шепчу.
- Ничего уже не будет хорошо, мама. У него не просто другая женщина. Вторая семья, понимаешь?
Мама поджимает губы. Я вижу, как в ее глазах рождаются вопросы, а может быть, и какие-то другие слова? Но она не успевает ничего сказать — мой телефон звонит, а на экране его имя.
Я дергаюсь от телефона в сторону как от живой змеи, хмурюсь. Бросаю на нее еще один взгляд. Им я как бы транслирую, что ни за что не стану разговаривать, и тогда вступает она.
Зачем-то.
- Да, Вадим? Здравствуй.
Голос ровный, а глаза холоднее льда. Зачем ты взяла трубку, мама? Можно было сделать вид, что я не слышу или…не знаю…не существую в природе? Ну пожалуйста…
- Да, они со мной. Мы решили прогуляться до того заповедника в Подмосковье. Помнишь, я рассказывала?
С замиранием жду ответа, хотя и не слышу его. Это даже хорошо. Не уверена, что готова услышать хотя бы его голос сейчас…
- Она повела Леру в туалет. Ага. Да. Скажу. Ну пока.
Трубки повешены. Мама тяжело вздыхает, опустив телефон на стол, слегка закатывает глаза.
- Как же он меня всегда раздражал…
- Зачем ты взяла телефон? - выпаливаю и получаю другой ее взгляд, полный укора.
- А что ты предлагаешь? Делать вид, что не слышишь? Чтобы что? Он пробил где ты, и приперся сюда? Оно тебе надо?
- Нет…
Звучит достаточно логично, и я снова ругаю себя за глупость. Вадим на такое способен. Наверно. В теории точно. Просто я ни разу не давала поводов искать меня с собаками, но он может. И найти, и из-под земли достать, и все сопутствующее этому. Оно мне надо? Действительно, нет.
Мама еще раз вздыхает.
- Иди в гостиную, поспи немного, окей?
- Поспать? Ты это серьезно?
- Да, Сонь. Тебе нужно немного прийти в себя, чтобы говорить серьезно.
- О чем?
- О том, что ты собираешься делать дальше.
- А что ты предлагаешь мне делать?! - раздраженно одергиваю кофточку, хмурюсь, - Я собираюсь разводиться!
Мама смотрит на меня так отчаянно прямо и твердо, что меня ненадолго хватает. Я прячу взгляд, потому что не выдерживаю, и слышу очередной, усталый выдох.
- Ты сейчас на эмоциях. Поспи, а потом поговорим. С Лерочкой я посижу. Иди, Сонь.
- Но…
- Сонь, иди. Сейчас от тебя толку ноль.
И правда. Это правда.
В данный момент я абсолютно неспособна думать, а думать надо трезво и с холодной головой. Она это понимает лучше меня.
Привыкшая полагаться на маму, я соглашаюсь и ухожу в гостиную, хотя мне и кажется, что заснуть сейчас я точно не смогу. Все-таки ложусь. Укутываюсь в плед. Закрываю глаза. И неожиданно проваливаюсь в сон, полный беспокойных образов. Он рисует мне будущее, которое мне не нравится.
То самое, где я закрываю глаза на эту ситуацию и принимаю другую. Где у моего мужа есть вторая семья, а я, как это часто предлагается женам, просто закрываю глаза и живу…
Нет, существую. Медленно распадаясь на части…
Много лет назад
В Гатчине много баров и злачных мест, но один особо знаменит в узких кругах. Его держит молодая, бойкая женщина, чей старый друг, в свою очередь, держит весь город. Они выросли вместе в одном детдоме, только он был старше на пару лет.
Там это и происходит в один дождливый, июньский вечер…
Соня
Неожиданно я сплю до самого вечера. Сказывается сразу все: усталость от подготовки к диплому, нервозность, маленький ребенок. Когда я открываю глаза, я честно и не помню, что у меня есть повод волноваться и пожирнее, но потом меня накрывает. Примерно в тот момент, когда удается сообразить, что я делаю у мамы, и почему не у себя дома?
Встаю.
Прислушиваюсь.
На кухне тихо играет телевизор, звенят тарелки.
Состояние у меня, мягко говоря, так себе. Сушит, горло дерет, голова немного кружится и жутко болит, а еще глаза щиплет, будто в них песка насыпали.
Даже в темноте, у мамы дома я ориентируюсь замечательно и сразу вижу, что рядом с диваном стоит табурет. На ней стакан и тарелочка с двумя таблетками.
Снова хочется плакать.
Сердце мое сжимается от того, какая же все-таки у меня замечательная, теплая мамочка. Позаботилась…как обычно.
Я беру таблетки, выпиваю всю воду и встаю. Легче, конечно, не становится, но становится стыдно. Ведь снова это делаю…как будто мне до сих пор пять лет, и я совершенно ни на что не способна. Приехала, вывалила на нее все свои неурядицы, разволновала.
Мама у меня молодая! Она родила меня рано, и ей еще сорока пяти даже нет! Но все равно…она уже не девочка, а мне надо быть хотя бы на щепотку посмелее. Ради нее. Ради Леры. Да ради себя, в конце-то концов!
Поэтому я запрещаю рыдать, выдыхаю, сжимаю кулачки. Пусть это так себе заявка, ну и что! Это шаг. Для меня длиною в бесконечность…
Выхожу на кухню.
Яркий свет слепит, и я жмурюсь, а мама, услышав шаги, слабо улыбается.
- Я, конечно, против такого долгого сна, но подумала, что сегодня можно сделать исключение. Как ты себя чувствуешь?
Киваю.
- Спасибо за таблетки и воду.
- Не за что. Садись, покормлю тебя.
Осматриваюсь вместо этого. Где моя девочка? Хочу спросить, но мама быстрее.
- Леру уже уложила, не переживай. Она вся в тебя. Спокойная, тихая…и, знаешь, будто чувствует? Ты всегда чувствовала…
- Мам, прости, что я так…приехала, планы твои спутала, еще и ребенка на шею повесила…
- Сонь, заткнись.
Тихо усмехаюсь.
Да, она бывает иногда грубой, но это не со зла. Просто по-другому не умеет, да и не может? Нельзя пройти столько и остаться чистой — так она говорила своей лучшей подруге часто, а я часто подслушивала.
Почему-то вспоминаю об этом и улыбаюсь. Детством пахнет, а еще печеньем — тоже из детства. Интересно, как там тетя Нина? Я давно о ней не слышала. Когда мы переехали из нашего маленького города в Москву, связи как-то истончились. Хотя уверена, мама с ней до сих пор созванивается. Такие отношения порвать действительно сложно: когда мама жила в детском доме, тетя Нина была ее воспитательницей. Она старше. Ненамного, но старше. И это не помешало им дружить. После выпуска она маме часто помогала освоиться и вообще…со мной сидела, поддерживала, когда папа умер. В общем, такая подруга, какой у меня никогда не было.
Черт, а действительно…мне даже не с кем поговорить, кроме мамы, представляете? Вадиму не нравился мой круг общения, и я как дура его здорово ограничила.
Сейчас жалею… или нет? Все равно ближе мамы у меня никого и никогда не будет. С ней можно не притворяться…
- Я приготовила твои любимые ежики и пюре.
Мама наваливает мне ужин, и если секунду назад я думала, что есть не хочу — сейчас живот урчит, а я понимаю, как заблуждалась. А, может быть, это ее сила убеждения — неважно, да и не хочу я думать.
Лишнее.
Просто не вникаю, ем, пока тарелка не опустеет. Мама молчит. Она стоит у широко распахнутого окна, курит, смотрит на меня. Я чувствую, хоть и не вижу, и мне очень интересно: о чем ты думаешь? Жалеешь, что у тебя такая дочь? Вафля, не иначе как. Так непохожая на тебя…
- Ты готова поговорить?
Мне становится обидно за такие мысли, поэтому на этот вопрос я смело киваю.
- Да.
- Отлично.
Мама отрывается от своего места, забирает тарелку и ставит ее в посудомойку. Затем открывает холодильник.
Бутылка с «толстым» звоном шлепается на стол. Я непонимающе поднимаю на нее глаза, получаю мягкую улыбку.
- Поверь, это сейчас нужно.
Киваю.
Опять же, я привыкла доверять маме, да и потом. У нее опыта гораздо больше, чем у меня.
В прошлом у мамы была парочка бурных романов, которые не всегда заканчивались по ее инициативе и хорошо. Конечно, она по-прежнему говорила, что никто моего отца не переплюнет, и она их всех не любила, но женское самолюбие… Ох, это дело такое. Иногда оно требует немного допинга…
Я пить не умею совершенно. Тогда в клубе был первый и последний раз, когда я выпивала. Вадим алкоголь вообще на дух не переносит. Точнее, когда это касается женщин. Да, так правильнее, потому что сам он выпивает. Заключая важную сделку или присутствуя на переговорах — выпивает. Мне же нельзя.
Сейчас же…ох, он больше не имеет права хоть что-то мне запрещать! Меня наполняет некое хулиганство.
Шалость. Непокорность. Пойти против — внезапно так соблазнительно, заманчиво, что я не протестую больше. Да и какой смысл сопротивляться? Нет, его теперь нет, и этот первый глоток огненного виски сродни укусу «запретного плода» в раю! Наверно, несмотря на все последствия, в конечном счете Ева чувствовала именно это — свободу.
И мне хорошо.
Внутри разливается тепло, пахнет сигаретным дымом и мамиными духами. Я наслаждаюсь. Неправильный дух для детства, но для меня нет ничего теплее его…
А потом звучит тот самый вопрос…
- Ну и? Сейчас, когда эмоции поутихли, скажи мне, Соня…что мы будем делать дальше?
Теоретически это похоже на развилку одной дороги на две части. Но я вспоминаю свой сон, где меня давило «знание», которого я не просила, и теория становится практикой. Фактом. А фактически никакая это не развилка! Есть только один путь.
Я ставлю рюмку на столик, хмурюсь, беру себя в руки и киваю.
Соня
План простой и банальный. Побег. Нет, извините, немного не так…
- Это тактическое отступление, Соня, а не побег.
Мама серьезно сложила руки на груди и прищурилась.
- Прости, конечно, но будем смотреть правде в глаза: Вадим с легкостью надавит на тебя и заставит спасовать. Будешь и дальше играть по его правилам, со мной же такой фокус у него не пройдет. Я не боялась в девяностых, его тем более не испугаюсь.
- И... что ты...к чему ты...я имею в виду...
Чтоб тебя.
Когда я не могу связать и пары слов, меня это здорово задевает. Краснею, хмурюсь, беспомощно смотрю на нее, а мама улыбается и слегка кивает.
- Вот об этом я и говорю. Тебе нужно будет уехать.
Звучит вполне себе неплохо. В теории, по крайней мере. От меня требовалось лишь одно: съездить домой, забрать кое-какие документы, вещи и не пересекаться с Вадимом.
Снова в теории все это звучало прекрасно. Меня особенно сильно воодушевило последнее...
Когда я подъезжаю к дому, долго рассматриваю наш двор в поисках его машины. Вообще, в нашем элитном комплексе у нас есть два места, но иногда Вадим паркуется прямо перед подъездом. Сегодня, однако, его не было ни там, ни там — это радует.
Я выдыхаю, чуть сильнее сжимаю руль, но потом глушу мотор и выхожу на улицу. Не знаю, то ли он уехал на работу, то ли на радостях остался у своей блондинки, и это уже неважно. Решительно (насколько вообще могу) иду к подъезду, поднимаюсь на наш двадцать пятый этаж и подхожу к двери квартиры.
Все равно прислушиваюсь.
Наверно, это паранойя, но решившись на такой шаг, мне страшно и везде видятся ужасы. Даже там, где их в принципе и нет. В коридоре — тишина, в квартире — тоже.
Все чисто.
Выдыхаю с облегчением.
Мама-то была права. Я не уверена в своих силах, если честно. Не знаю, как поведу себя, если встречусь с ним, а основа ее плана — секретность. Вадим не должен знать, что я что-то задумала, тем более развод! Он ничего не должен знать. Иначе пиши — пропало.
В этом я все же сомневаюсь. До конца не понимаю, почему мама убеждена, что он будет пытаться меня остановить? Зачем? У него есть женщина, ребенок, а я? Буду просто первой женой с еще одним ребенком, а он будет платить алименты — это же по-взрослому. Вполне разумно!
Но маме я все равно верю. Чтобы перебдеть. Все-таки у нее опыта больше, а я, несмотря на длительные отношения, в вопросах мужчин все еще полная простофиля. Иначе как объяснить тот факт, что он дурил меня все эти годы? И я даже не замечала звоночков?
Господи. Чувствую себя просто дурой, открывая замок двери. Это обидно. Но погодите-ка, сейчас будет гораздо хуже, и мне это известно.
Когда мой дом встречает привычным ароматом печенья с корицей, все внутри сжимается. Я захожу — становится действительно хуже.
Здесь все мое. Родное, такое знакомое…
Светлая прихожая с моими туфлями в углу, открытая дверь ванной комнаты, где опять горит свет. Который не выключила именно я. Не он. Он не страдает дефектами памяти или своей внимательности — это все…вечно я…
Значит, не ночевал дома… ну конечно…
Подбородок начинает дрожать, как и мои руки мелко потряхивать. Внутри сжимается и скручивается неприятный комок боли. Горечь оседает на языке.
Появилась возможность, и его ветром сдуло… разумеется. Зачем нужен этот дом, когда где-то есть другой? С не холодной постелью, а с той, которую кто-то да греет.
Почему-то мне кажется, что это не принципиально. Я, она, еще кто-то? Вадиму вообще есть дело? Едва ли. Так цинично врать столько лет может только абсолютно холодный и черствый человек. Эгоист до своего абсолюта. Жестокий до последнего клапана в сердце…
В этот момент мне хочется взять эту проклятую вазу — камень нашего преткновения, а точнее, моего преткновения с наивностью и глупостью, — и швырнуть прямо о мраморную плитку. А потом с наслаждением смотреть-смотреть-смотреть, как осколки разлетаются на тысячу частиц. Примерно как я сама.
Но нельзя.
Надо помнить, что нельзя, даже если очень надо. Нет. Терпи.
Аккуратно ставлю пакет с подарком для своей свекрови на тумбочку и иду в спальню. Там быстро и решительно достаю чемодан с верхней полки. Сгребаю вещи Лерочки и ее любимые игрушки. Потом перехожу к своей одежде. Мама сказала, что забирать все нельзя — это слишком подозрительно! — поэтому я кладу только самое необходимое на первое время. То есть, самые любимые вещи. Пара платьев, джинсы, теплую кофту, куртку и белье. Все. На этом все.
Есть еще одно, что мне очень хочется сделать. Снять кольцо и оставить его на тумбочке! Чтобы он знал! Знал, что его, что я ухожу! Я! Ухожу! От! Него! Какая-то часть меня сильно недовольна, что это приходится делать в тишине и тайне. Покидать свой дом, точно вор…я не этого заслужила! Я хочу получить ответы, хочу знать, я…хочу…разобраться и все высказать ему!
Но рациональная часть меня задает вполне резонный вопрос: какой в этом смысл? Что ты хочешь услышать? Прости меня, пожалуйста? И то, это под большим вопросом, что он будет извиняться! Вполне вероятно, скажет что-то из разряда: когда остынешь, тогда и поговорим. Потом уйдет. Он всегда так делает…Вадим ненавидит выяснять отношения, и я тоже…а вдруг он поэтому на мне и женился? Потому что я тоже?
От догадки я на миг застываю, вцепившись в ящик со своим бельем. Смотрю в никуда, а как будто в обрыв.
По идее все, но отпустить сложно. Сколько еще я буду страдать от этих вопросов? А если все-таки их задам? Нет. Рассеянно трясу головой и довожу ящик до конца, закрывая его. Нет, это точно не вариант. Мама права. Что он будет делать, знает только Бог, и я не собираюсь ставить под вопрос себя лишь для того, чтобы это выяснить.
Риск остаться здесь навсегда меня слишком пугает. Пусть не верю во всё это до конца, но ведь я никогда не сталкивалась с открытой агрессией…а вот мама да. Она видела многое, поэтому опираться на ее опыт, не имея своего — это лучшее, что я сейчас могу.
Соня
Мы стоим друг напротив друга, как много раз до этого стояли. И вроде бы…что изменилось? Он все такой же: уверенный, спокойный взгляд человека, который все на свете контролирует. Его одежда идеально подходит к цвету его глаз. Мягкий, легкий свитер стального, серого оттенка, классические брюки с безупречной стрелкой. Да и я…разве я изменилась? Все так же тушуюсь перед ним, несмотря на то, как много ночей мы были близки, но…
Все-таки кое-что уже иначе.
Потому что теперь я знаю: в его силе мне защиты нет, как нет тепла и нет любви. Здесь только бесконечная, холодная пустыня с острыми, торчащими из земли сосульками льда — его лжи…
Пропасть все шире.
Да, я ее раньше не замечала, а может, старалась игнорировать? Не знаю точно. Но теперь даже у меня не хватает любви, чтобы и дальше греть эти квадратные метры. Наверно, с разбитым сердцем сложно кого-то греть? Только целое оно — имеет значение…
- Ну привет? Так и будем молчать?
Хотелось бы да, потому что я сейчас разрыдаюсь, но надо «нет» — надо быть сильнее. Жалеть себя — дело прекрасное в своей бесконечной печали, только вот «не сейчас», и это определяет все.
Мне удается унять дрожь, взять себя в руки и даже улыбнуться.
- Привет, не ожидала тебя увидеть.
Вадим усмехается.
- В моем собственном доме?
- Нет, я…я имею в виду…эм…в это время.
- Пока ты от меня, видимо, сбегаешь?
Я ловлю просто дичайший ступор! Если до этого момента казалось, что влипла, то теперь меня будто шпарят горячие угли!
Он знает?! Догадался?! Понял?! А может, вчера заметил меня все-таки?! Ну конечно! Он видел! Ну я и дура…рассчитывала, что смогла улизнуть незамеченной?! А он, оказывается, все видел и…
Стоп.
Соня. Тормози себя и фантазию! Во-первых, если бы он видел, то явно вчера бы и приехал к маме. Во-вторых, посмотри на него спокойно и рационально — улыбается, а значит, шутит.
Глупо, абсолютно ненатурально усмехаюсь и мотаю головой. Указываю на чемодан.
- Ты об этом?
Кивает с уже более явной улыбкой.
- Нет. Что ты! Нет, конечно, нет! Просто у мамы…ты представляешь? Пожар случился.
Взгляд становится серьезным. Балда! Соня, блин!
В смысле не у мамы, а у ее подруги! - тороплюсь исправиться, - Да. У подруги. Дом сгорел и все вещи, а у нее дочь примерно моей комплекции, и я…эм…знаешь? Собрала кое-какие вещи. Ну и вот.
Выдыхаю.
Но только воздух, а не напряжение — что очень и очень важно. Потому что сама понимаю, насколько глупо звучу.
Как меня угораздило прожить столько лет и не научиться врать?! Даже стыдно. И как-то немного нелепо. Конечно, я против лжи и всего, что с ней связано, но согласитесь…сейчас этот навык пригодился бы очень. И чтобы я делала, если б мама не придумала это сама? Очередной «на всякий случай» спас меня от полного провала, ведь пусть история в моем исполнении звучит очень сомнительно, однако Вадим, кажется, верит.
Тихо усмехается. Потом отрывается от своего места и идет в мою сторону.
Как обычно. То есть, без эксцессов.
Не считая, разумеется, одного — его близость для меня сейчас сравни пожару.
Коснется — смерть.
Яд.
Отравление.
Все возможное, что можно только представить. Я же как будто чувствую и запах чужих духов и шелк чужой кожи на отпечатках его пальцев, который сейчас ко мне тянутся.
Они в опасной близости, и еще секунда — со мной случится все зло мира! Поэтому я отшатываюсь, оставляя его ладонь висеть в воздухе.
- Прости, Вадим, мне правда надо торопиться. Ты же понимаешь…
Не даю сказать и слова, обхожу его по касательной и стремлюсь наружу. Будто я канарейка, что так мечтает о свободе, а, завидев открытую клетку, летит быстрее ветра. Да к чему эти «будто-как будто»? Так и есть. Нет ничего желаннее свободы сейчас, когда за спиной моей остались одни руины.
- А где Лера? - спрашивает Вадим, преследуя меня попутно, но я тут уже не лажаю.
Ложь отскакивает от зубов как заученное стихотворение.
- У мамы. Мы договорились, что она за ней присмотрит, пока я съезжу за вещами. Так удобней, чем таскать ее за собой.
- Ну…да?
Это вопрос?
Было время, когда я цеплялась за любую возможность с ним поговорить подольше; когда любишь, всегда цепляешься. Но это время безвозвратно ушло. Любовь нет; а время да. Забавно, не находите? Ну раз что-то одно способно с такой легкостью раствориться в небытие, то и остальное тоже можно пустить по ветру? Я коротко улыбаюсь, но не ему, а скорее своим мыслям и надеждам — ничего еще не кончено, и я переживу, справлюсь, воспряну и снова начну жить. Его обман меня не сломает! Так-то. Вчера казалось, что умру, но сегодня даже рада, что его увидела. В последний раз. Теперь я знаю точно — все будет хорошо.
- А это что?
Вадим указывает на зеленый, подарочный пакет, и я слегка киваю.
- А. Это. Подарок твоей маме, я вчера купила. Уберешь его в шкаф сам?
- Да, хорошо.
Останавливаюсь на миг, потом смотрю ему в глаза. Зачем-то…наверно, хочу запомнить, хотя сама не знаю, что мне запоминать? Как человек может врать настолько виртуозно? Как кого-то может не мучать совесть? Или просто…какого это смотреть на него и быть так близко?
Корю себя, но ничего не поделаешь — смотрю. Но быстро увожу взгляд и толкаю входную дверь.
- Пока, Вадим.
- Погоди! Давай я тебе помогу? Спущу чемодан?
Это кажется вполне себе заманчивой идеей исключительно по единственной причине: когда до него дойдет, что вот-вот грянет, это будет удар ниже пояса — заставить его самолично, помочь мне сбежать, но с другой стороны? Это шанс для лишнего контакта, который мне не нужен. И последнее перевешивает.
Нет. Оставайся в спаленном дотла раю, а за порог в мою новую жизнь тебе дороги нет.
- Не надо. Я сама справлюсь.
Так и заканчивается наша история. Я снова не даю ему ответить и ухожу, закрывая за собой дверь, потом везу чемодан до лифта.
Соня
- Он все знает.
С этими словами я возвращаюсь домой, ставя маму в тупик. Она как раз кормит Леру пюре, так что в завершение этого прекрасного натюрморта, оно хлопает с неприятным чавканьем прямо на столик ее детского кресла.
А Лера рада!
Она начинает задорно хихикать и бить маленькими ладошками по ошметкам, даря их капли и своему красивому боди, и маминому любимому халату.
Наверно, так обстановка и разряжается? Если бы не этот маленький курьез, не знаю, что сделало бы со мной напряжение.
Вздыхаю, снимая легкую курточку, а мама громко цыкает и начинает ее тихо корить за свинячество.
Прохожу на кухню.
Она, продолжая вытирать ручки моей доченьки, тихо спрашивает.
- Ты его видела?
- Он пришел, когда я собирала вещи. Судя по всему, переодеться…
Если до этого момента оставался хотя бы один шанс на что-то, то теперь его совершенно точно нет. Слово не воробей; вылетишь не поймешь, и все такое, но главное в другом: когда ты что-то произносишь, то оживляешь сразу. Будто имя даешь, будто подтверждаешь.
Что ж. Прятаться больше негде. Ни в глупых мечтах, поросших ядом, ни в своих воспоминаниях. Они тоже теперь отравлены, а все, что есть настоящего между нами — сейчас с удовольствием уплетает свой завтрак.
Наша дочь.
Лера — она единственное, за что я теперь благодарна Вадиму, и это единственное, что никогда не изменится. Не знаю, чтобы делала, если бы не она…
- Все плохо? - набираюсь смелости и спрашиваю, мама бросает на меня взгляд и вновь переводит его на дочку.
Улыбается ей.
- Нет, просто придется перенести время отъезда, вот и все.
- Но как же? Мы не успеем оформить документы и…
- И даже не будем пытаться. Еще не хватало, чтобы он и об этом узнал.
Почему-то я слышу в ее голосе укор, хотя уверена, что его там нет, но все равно…
- Прости меня, мам.
- Прекрати уже извиняться! Оформите в Питере, Сеня тебе поможет. Кстати, о нем. На вон, покорми дочку, а мне надо позвонить и договориться.
- Ты уверена, что это не проблема?
- Соня, расслабься. Он мне по-крупному должен, так что не переломится. Все, корми, а я пошла звонить.
Она удаляется уверенно и спокойно, а я еще пару мгновений смотрю ей вслед.
Страшно.
Пока она будет здесь разбираться, я буду жить у ее крестника. Арсения, которого вроде должна, но совершенно не помню…
Вадим; тем же вечером
Мне не понравился ее взгляд.
Обычно я быстро убираю из головы все ненужное и пустое, но сегодня, даже если сложить все мои таланты, это стало проблемой.
Не могу ни на чем сосредоточиться, а под ложечкой мерзко посасывает.
Сначала я долго не мог понять, в чем же дело? Конечно, я не планировал огорчать Соню и рассказывать ей, что когда-то давно у меня было две женщины сразу. Она бы этого не поняла. Да и никто бы не понял! Противоположный пол — кость в горле по всем своим признакам. Им подавай моногамию, навязанную кем-то сверху, кто просто не понимает, что с мужчинами эти правила не работают.
Отец всегда говорил: не пытайся посадить льва на цепь, огребешь. И это истина, черт возьми! Если бы не было глупых условностей, не было бы лжи, а потом не было бы некрасивых выяснений отношений.
К Лане я отношусь…черт, да я даже не знаю как конкретно, но точно не как к жене. С ней было весело тогда, потом дико запарно во время беременности. Наверно, она ожидала от меня кольца? Но я подарил его Соне. И нет, не потому что она сообщила мне о беременности, я бы и так это сделал. Соня — хорошая женщина, правильная. С ней не стыдно появится в приличном обществе, с ней хорошо и мягко, а Лана…это просто взрыв, отрыв, веселье.
Иногда мне нужно веселиться.
Наша с ней дочь — приятная сумма этого веселья. Камила — милая девочка, и я люблю детей, поэтому не против завести еще парочку, но точно не с Ланой.
С Соней? Да. Мальчика на этот раз…
- Вадим! - Лана будто почувствовала, что я коснулся ее мысленно, и пару раз пощелкала пальцами перед носом, - Очнись, ты как будто не здесь весь вечер!
Потому что я не здесь.
Мне неприятно кружит где-то на глубине души, где собирается шторм. И нет, не тот прикольный шторм, который дарит тебе удовольствие — негативный.
Мне не по себе и все из-за ее взгляда.
- Соня все узнала.
Лана на миг замирает, не донеся вилку до рта, а потом вдруг визжит и хлопает в ладоши.
- Чему ты радуешься?!
- Как это чему?! Не будет больше этого недоразумения! Мы сможем быть вместе и…
Стоп.
Начинаю тихо смеяться, перебивая ее, поднимаю брови.
- Ты что несешь?
- Вадим, да брось. Ты же сам понимаешь, что был неправ. Тогда…много лет назад. Ничего страшного. Я терпела столько лет, ждала и…теперь мы можем все исправить! Будем вместе жить, поженимся, а Лера? Знаешь, я не против, чтобы ты помогал ей деньгами и…
А вот сейчас меня это начинает злить. Я со всей силы бью по столу так, что бокал с красным вином падает и растекается по прозрачной поверхности уродливой кляксой.
- Кто ты такая, чтобы позволять мне помогать моей дочери, а?! Знай свое чертово место!
Лана прикусывает губы. И язык — что уже приятнее.
- Никакого развода не будет, Лана. Соня побесится, но все проходит. Она простит, и мы ничего не станем менять.
Резко встаю, чтобы уйти. На сегодня с меня хватит драмы, но Лана не готова так просто расстаться.
Поэтому я уверен, что Соня перебесится. Они все одинаковые. Никто по доброй воле от меня не откажется.
Я чувствую ее руки на своей груди, вижу взгляд, наполненный испугом и похотью, сам щурюсь, пока Лана сбито шепчет.
- Прости, ну, прости меня…я не хотела. Я… Вадим, Кама только на сегодня у мамы осталась, давай не будем портить этот вечер?
Молчу. Не потому, что мне нечего сказать, о нет. Просто не сдаю позиции — это, во-первых, а во-вторых, мне очень любопытно, как сильно она не хочет, чтобы я уходил.