– Вер, я тогда... я запутался. Долги были. Большие. Грозили... неприятностями.
– И ты решил продать квартиру.
– Я бы купил другую! Меньше, но...
– Хватит. Уходи.
– Вер...
– УХОДИ!
Встаёт. Идёт к двери. Оборачивается:
– Я любил тебя. По-своему, но любил.
– По-своему – это как? Готов был выкинуть на улицу?
– Я был дураком.
– Был и остался. Уходи, Паша. И забудь сюда дорогу.
Уходит. Я запираю дверь на все замки. Сползаю по стене на пол. И реву. Первый раз за три года реву по-настоящему. Не от обиды – от облегчения. Всё. Точка. Прошлое отпускает.
Звонит телефон. Сергей.
– Вера? Ты плачешь?
– Уже нет.
– Что случилось?
– Паша приходил. Бывший муж.
– И?
Глава 1
– Бабуль, а почему ты одна живёшь?
Внучка смотрит своими карими глазищами, и я чувствую, как внутри что-то сжимается. Не сердце – нет. Что-то глубже. Там, где прячется правда, которую не хочется признавать даже себе.
– Ну как это одна? – улыбаюсь, поправляю ей бантик на косичке. – У меня есть вы. И мама с папой. И дядя Лёша.
– Это не то, – Анечка морщит носик. – У мамы есть папа. У Светки из садика бабушка с дедушкой вместе живут. А ты одна. Тебе грустно?
Господи, дети. Они видят насквозь. Никакие улыбки не обманут.
– Иногда, – честно отвечаю.
Она обнимает меня своими тоненькими ручками, и я вдыхаю запах её волос – детский шампунь с клубникой. Когда Саша была маленькой, точно так же пахла.
Сегодня Серёже исполняется семь. Или восемь? Чёрт, путаюсь. Но точно день рождения. Квартира дочери гудит как улей – дети носятся, взрослые пытаются их утихомирить. Кто-то уже разбил вазу (кажется, Владик), кто-то плачет в углу (точно не мои).
– Мам, ты торт нарезала? – Саша влетает на кухню. Растрёпанная, на щеке след от крема.
– Режу, режу.
– И почему я согласилась на домашний праздник? – она хватается за голову. – Надо было в игровой центр вести.
– Дома душевнее.
– Душевнее... – она закатывает глаза. – Там Дима с родителями пытается организовать конкурсы. Катастрофа.
Выношу торт. Три яруса, человек-паук на верхушке. Серёжа визжит от восторга, остальные дети тоже. Задуваем свечи, поём песню. Традиция. Как тридцать лет назад пели Саше и Лёше, так и сейчас.
– А теперь подарки! – кричит кто-то из детей.
Начинается парад коробок. Конструкторы, машинки, ещё конструкторы. Серёжа сияет. А потом Владик тащит какой-то конверт.
– Это от нас! От внуков!
– Что это? – спрашиваю.
– Сюрприз! Бабуле! – Анечка прыгает на одной ножке.
Разворачиваю. Внутри... о господи. Детским почерком выведено: "СЕРТИФИКАТ НА ЖЕНИХА ДЛЯ БАБУШКИ". И нарисованы сердечки. Много сердечек. И какой-то кривой мужчина с цветами.
Зал замирает. Потом кто-то из взрослых начинает смеяться. Нервно так.
– Это что за глупости? – Саша выхватывает листок. Лицо краснеет. – Дети, кто вас научил?
– Никто! – Серёжа надувает губы. – Мы сами! Бабуле грустно одной!
– Ей не грустно! – рявкает дочь. – И вообще... это не ваше дело!
– Саш, да ладно тебе, – пытаюсь разрядить обстановку. – Они же от души.
– От души?! Мам, им вредно такое! Что люди подумают? Внуки жениха бабушке ищут!
– Саша, не кричи на детей, – Дима пытается её успокоить.
– Я не кричу! Я... – она осекается, смотрит на притихших внуков. – Всё, забыли. Давайте есть торт.
Но настроение уже испорчено. Дети жуют торт без энтузиазма. Взрослые переговариваются вполголоса. Я делаю вид, что увлечена уборкой.
– Бабуль, – Владик подходит тихонько. – Мы тебя обидели?
– Нет, солнышко. Совсем нет.
– А почему мама злится?
Что ему ответить? Что взрослые дети иногда забывают – у родителей тоже есть сердце? Что для них мы навсегда должны остаться функцией – нянька, повар, жилетка для слёз? Что идея личной жизни матери их пугает до истерики?
– Мама устала, – говорю нейтрально.
– Мы правда хотели как лучше, – Анечка тоже подходит. – Чтобы тебе не было одиноко.
Обнимаю их. Маленькие тёплые комочки. Пахнут тортом и счастьем.
Еду домой на автобусе. В руках пакет с остатками торта – Саша, как всегда, напихала "чтобы не выбрасывать". Сертификат лежит в сумке. Глупость, конечно. Но трогательная глупость.
Автобус качает. За окном уже темнеет – осенние дни короткие. Октябрь, холодно, все в пальто и куртках. Прислоняюсь лбом к холодному стеклу. Пятьдесят скоро. А чувствую себя на сто. Уставшая, никому не нужная, кроме как в роли бабушки. Даже в зеркало смотреть не хочется – седина у корней проступила, давно не красилась, морщины новые каждую неделю нахожу.
Резкий толчок – автобус тормозит на светофоре. Пакет выскальзывает из рук.
– Чёрт!
Торт, конечно, размазался по пакету изнутри. Крем вытекает через дырку. Пытаюсь подобрать, наклоняюсь – спина простреливает болью. Старость, чёрт бы её побрал.
– Давайте помогу.
Мужской голос сверху. Поднимаю глаза. Седина в висках – красивая такая, благородная. Морщинки у глаз – смешинки, не старческие. Костюм простой, но чистый, выглаженный. Туфли начищены. И улыбка... Господи, какая улыбка. Как будто весь автобус осветился. Как будто солнце вышло из-за туч.
– Спасибо, я сама...
– Ну уж нет. Не дам даме возиться с тортом на полу.
Достаёт из кармана пачку салфеток. Вместе собираем остатки несчастного торта в порванный пакет. Его рука случайно касается моей – тёплая, уверенная.
– Праздник был? – кивает на торт.
– Внуку день рождения.
– Повезло внуку с бабушкой. Моя внучка в другом городе, редко вижу.
– Это грустно.
– Да уж. Но что поделать – дочка там работу нашла. – Он помогает мне встать. – Сергей.
– Вера.
– Очень приятно, Вера. Вы на следующей выходите?
– Да.
– И я. Позвольте помочь с пакетом.
– Да он весь в креме...
– Что значит "кое-что интересное"?
На том конце смеются:
– Детский рисунок. "Бабушке жених". Это случайно не пророчество?
Стою посреди кухни с телефоном у уха. В другой руке – недопитый чай с мятой. Татьяна уже час как ушла, оставив меня "красивой и готовой к бою". Волосы уложены, лёгкий макияж, даже платье новое – бордовое, до колен. Простое, но идёт.
– Это внуки пошутили, – говорю в трубку.
– Умные внуки. Слушайте, Вера, я через полчаса буду в "Блинной". Не передумали?
– Нет.
– Отлично. До встречи.
Кладу трубку. Руки подрагивают – не от страха, от волнения. Как девчонка, честное слово. Допиваю чай, хватаю сумку.
"Блинная" – маленькое кафе в пяти минутах от дома. Не пафосное, простое. Зато блины как в детстве – тонкие, кружевные. И не только латте-капучино, но и нормальный чай, морс, компот.
Сергей уже там. Сидит у окна, читает что-то в телефоне. Седые виски блестят на солнце. Костюма нет – джинсы, серый свитер. Выглядит... уютно. По-домашнему.
Замечает меня, встаёт. Улыбается той самой улыбкой.
– Вера! Вы пришли.
– А вы сомневались?
– Честно? Немного. – Отодвигает стул. – Присаживайтесь.
Сажусь. Он напротив. Между нами – салфетница и ваза с искусственными ромашками.
– Красиво выглядите, – говорит просто, без пафоса.
– Спасибо. Подруга постаралась.
– Значит, у вас есть хорошая подруга. Это прекрасно.
Официантка приносит меню. Молоденькая, с хвостиком. Смотрит на нас с любопытством – пара немолодых людей на свидании. Наверное, умиляется.
– Что будете?
– Блины с творогом и сметаной, – говорю. – И морс клюквенный.
– А мне с мясом. И чай чёрный, покрепче.
Официантка уходит. Молчим. Но не неловко – просто настраиваемся друг на друга.
– Расскажите о себе, – просит Сергей.
– Что рассказывать? Обычная жизнь. Работала бухгалтером до пенсии. Двое детей, трое внуков. Развелась три года назад. Вот, собственно, и всё.
– Почему развелись? Если не секрет.
Вздыхаю. Как объяснить?
– Муж нашёл помоложе. Классика жанра. Двадцать лет брака – и на тебе. Ушёл к секретарше.
– Дурак.
– Что?
– Дурак он. Простите за прямоту.
Смеюсь. Искренне так смеюсь.
– А вы? Тоже разведены?
– Вдовец. Пять лет уже. Рак. – Он произносит это спокойно, без надрыва. – Болела два года. Тяжело было. Но мы справились. То есть... я остался, а она... В общем, так.
– Простите.
– Не надо. Время лечит. Не полностью, но... жить можно. Дочка вот уехала с семьёй, внучку редко вижу. Скучаю.
Приносят блины. Едим, болтаем о всякой ерунде. О погоде (осень тёплая в этом году), о районе (оба тут давно живём), о ценах (всё дорожает). Обычный разговор обычных людей. Но почему-то не скучно.
– А ваши дети? – спрашивает между делом. – Как отнеслись к нашей встрече?
Давлюсь морсом.
– Они... не знают.
– Понятно, – кивает. – Не одобрят?
– Мягко говоря. Особенно дочь. Она считает, что в моём возрасте... ну, вы понимаете.
– Понимаю. Моя тоже долго уговаривала "не искать приключений". Но знаете что? – наклоняется ближе. – Мы имеем право жить. Не существовать – жить. Вы согласны?
Смотрю в его глаза. Карие, с золотистыми искорками. Добрые.
– Согласна.
– Тогда предлагаю не думать о детях. Хотя бы сегодня. Просто... побыть. Вдвоём. Можно?
– Можно.
После кафе идём гулять. Парк рядом – жёлтые листья, пруд с утками. Дети кормят птиц хлебом, мамочки с колясками. Обычная суббота.
– Я тут каждое утро бегаю, – Сергей показывает на дорожку вдоль пруда. – Врачи велели – сердце.
– И как? Помогает?
– Пока жив, – смеётся. – А вы спортом занимаетесь?
– Только беготнёй за внуками.
– Это тоже спорт. Экстремальный.
Садимся на лавочку. Солнце уже клонится к закату, но ещё тепло. Где-то играет музыка – кажется, уличный музыкант.
– Вера, можно личный вопрос?
– Давайте.
– Вы счастливы?
Вопрос как удар под дых. Счастлива? Когда последний раз задумывалась об этом?
– Не знаю. А что такое счастье?
– Когда утром хочется проснуться. Когда есть кому позвонить просто так. Когда... – он замолкает, подбирая слова. – Когда не пусто внутри.
– Тогда нет. Не счастлива.
– Я тоже. Но знаете что? Может, попробуем? Вместе?
Поворачиваюсь к нему. Он серьёзен. Ни тени иронии.
– Сергей, мы же только познакомились...
– И что? Нам по двадцать, чтобы годами встречаться? Время дорого. Каждый день на счету. Я не предлагаю замуж завтра. Просто... давайте дружить. Для начала. А там посмотрим.
– Дети взбесятся.
– Это их проблемы. Вера, послушайте. Мы всю жизнь жили для других. Для детей, внуков, работы. Может, хоть немного поживём для себя?
Прав. Чертовски прав. Но страшно. В пятьдесят начинать заново – страшно.
– Хорошо, – говорю тихо. – Давайте попробуем. Дружить.
Он берёт мою руку. Просто держит – бережно, тепло.
– Спасибо.
Возвращаюсь домой уже в темноте. Сергей проводил до подъезда, но подниматься не стал – "не будем торопиться".
Дома тишина. Включаю свет, разуваюсь. На автоответчике мигает лампочка – три пропущенных. Все от Саши.
Перезваниваю.
– Мам! Где ты была? Я волновалась!
– Гуляла.
– Три часа?
– А что, нельзя?
– Можно, но... Странно это. Ты обычно дома сидишь.
– Захотелось воздухом подышать.
– Мам, – её голос меняется. – Соседка Безносова видела тебя в парке. С мужчиной.
Лена Безносова. Ну конечно. Эта гадина везде глаза имеет.
– И что?
– Как что? Кто это был?
– Знакомый.
– Какой знакомый? Откуда?
– Саша, мне обязательно отчитываться?
– Мам, я волнуюсь! Мало ли кто это. Вдруг мошенник какой? Сейчас знаешь сколько разводов?
– Не мошенник.
– А кто?
– Просто... человек. Познакомились случайно.