– Деда, а почему твоя фотография на памятнике? – раздался позади любопытный голосок младшей внученьки.
– Настён, это не моя фотография, – вздохнув, обернулся я.
Пятилетняя егоза таки добилась своего, улизнула от старших братьев. Вон как задорно сияют сапфировые глазки над разрумянившимися щёчками. И лёгкий морозец тут явно не причём.
– Здесь похоронен твой второй дедушка. Мой родной брат. Мы близнецами были. Потому и похож, – объяснил я и, сурово нахмурив брови, спросил: – По-твоему хорошо, заставлять братьев волноваться?
– Деда, они сами виноваты, – ничуть не впечатлялась егоза моим суровым видом. Знает лисичка, что люблю ее. – Себе купили мороженое, а мне зажали, – сдала она их с потрохами самым обиженным тоном.
Я поморщился. Увы, но молодежный сленг детвора впитывала быстрее, чем мы взрослые за ними поспевали.
– Настён, что значит зажали? Знаешь, сколько способов зажать существует?
– Деда, ну ты меня понял! – возмущенно пискнула внучка.
– Ладно, понял, – не стал я упираться. – Только говорить надо правильно, если хочешь, чтобы тебя понимали. Не захотел тебе Платон мороженого покупать и правильно сделал.
– Деда! – тон Настёны сделался ещё более возмущенным и обиженным.
– Смотри мороз какой. Так тебя за щёчки кусает, что они у тебя теперь как две красные помидорки…
– Деда! – взвыла внучка, схватившись за щёчки.
– А если ты ещё и мороженое добавишь, – невозмутимо продолжил я, – то домой с температурой придёшь. Как думаешь? Мама разрешит тебе после такого со мной ещё раз на прогулку выйти? – строго смотрел я на насупившуюся егозу.
– Ладно, деда, – смирившись, буркнула Настёна. – Вон Мишка с Платоном. Ничего они меня не потеряли. – И рукой в теплой пушистой варежке махнула за мою спину.
Мои внуки бодрой рысцой приближались к нам по заснеженной аллее, проложенной по центру городского кладбища.
– Ну, что кадеты, как думаете, что полагается за потерю новобранца? – нарочито суровым тоном встретил я проштрафившихся.
– Поняли, осознали, наказание отработаем, – не стал артачиться Платон.
Я кивнул.
– Забирайте новобранца и к машине. Я следом, – приказал я внукам, вновь поворачиваясь к могиле брата.
– Я тоже кадет, а не новобранец, – возмутилась Настёна.
– Нормативы сдашь, станешь кадетом, – не оборачиваясь, напомнил я правила игры, в которую играл со своими внуками.
Под бурчание Настёны внуки повели беглянку обратно, а я снова вздохнул, грустно вглядываясь в глаза брата на фотографии.
– Жаль, что тебя с нами нет. Видел, какая у нас смена растет?
Постоял еще немного. Вздохнул. Невозмутимый памятник, как и всегда, остался невозмутимым.
– Ладно, ты тут не скучай. Пойду я, пока внуки снова чего не удумали.
Отдал шутовскую честь брату, как у нас с ним было заведено, и медленно двинулся вслед за внуками.
Прекрасная погода. Люблю солнечную погоду в снежном убранстве. Искрящийся снег, белоснежные наряды деревьев…
Лирически-ностальгическое настроение резко оборвал отчаянный женский вопль.
Вздрогнул и повернул голову на крик. Но кладбище, надежно укрытое белым покрывалом, выглядело как всегда безмятежно. Ни намека на движение.
«Почудилось? Старческий маразм?» – я невольно поморщился. В старости нет ничего приятного. Не хватало, чтобы к моим хворям еще и глюки прибавились.
Но, нет. Тишину вновь разорвал вопль, только в этот раз более приглушенный. То ли от того что расстояние увеличилось, то ли чьё-то воздействие.
И хоть кладбище и дальше продолжало оставаться бездвижным и умиротворенным, я бросился на крик. Благо, что дорожка в нужную сторону имелась благоустроенная, да еще и от снега почищенная прилежной прикладбищенской челядью.
Эх, давно резвой рысцой не бегал. Возможно, ситуация предполагала галоп. Вот только возраст категорически возражал.
Но и рыси хватило, чтобы преодолев несколько монументальных памятников, увидеть причину неуместных для кладбища звуков.
Девушка отчаянно сопротивлялась, не давая затянуть себя в мрачное чрево склепа двум хлыщам. Пусть на вид они и весьма плюгавые, но и девица не шибко фактурная.
– Стоять! – гаркнул я своим фирменным годами отработанным командным тоном.
Парни вздрогнули. Девица воспользовалась возможностью вырваться окончательно и ей удалось.
Почти удалось.
Один из похитителей спохватился, успевая девушке подставить подножку. С вскриком девушка падает, а я получаю возможность воздушной волной снести негодяев прямо в пасть склепа и следом с лязгом захлопываю тяжелую чугунную решётку входа. Теперь никуда не денутся до прихода полиции.
– Как вы? – интересуюсь у девушки, одновременно спешно добираясь до нее.
– Нога, – охает она, пытаясь подняться, но вновь падая.
– Сейчас помощь позову, – приободряю ее, доставая магфон из кармана пальто.
– Берегитесь! – вдруг истошно вскрикивает она, с ужасом глядя мне за спину как раз в тот момент, когда я поднес аппарат к уху.
Я резко обернулся. Да так, что позвонки с хлесткой болью хрустнули. Аж, в глазах потемнело… Нет, потемнело от того, что мне прямо в лицо несся темный сгусток.
За то мгновение, что было мне отпущено, успела мелькнуть лишь одна мысль, но весьма досадная: «Ну, почему, я, старый хрыч, не сообразил, что плохими делишками на кладбищах занимаются не только хулиганы, но и некроманты?»
Времени на создание воздушной защиты у меня не было, но на автомате я попытался защититься рукой, что держала усиленно тренькающий магфон.
Мда. Результат контакта некромантсткого сгустка с работающей магэлектроникой оказался неожиданным и весьма впечатляющим.
Улетал я в черноту в ослепительно белой вспышке.
P.S.
История второго брата.
Ох... Чую, не так просто меня брат подбил поменяться местами. И дернул же меня черт, согласиться. Но не удержался. Каюсь. Имперская разведка – моя мечта, сколько себя помню. Но я ценю брат твою жертву. Я сделаю всё, чтобы её оправдать.