— Вы умрете через пару часов, — сказал мне прокуренным голосом мужчина в белом халате.
Я моргнула. Один раз. Второй.
Даже моргать удавалось с трудом. Слабость накрыла плотной ватой, липкой и вязкой. Во рту чувствовался металлический привкус, как после долгого кровотечения.
— А я разве… не умерла уже? — прохрипела я тоненько, звонко, будто молоденькая девчушка.
Умерла я, между прочим, действительно. Рак шейки матки, четвертая стадия. Шестьдесят, без детей, муж слился после второго ЭКО, а я — после третьего курса химиотерапии.
— Умерла? Это тебя ждет впереди, девочка…
Мужчина в халате усмехнулся.
Глубокие морщины на лице прорезались еще отчетливее, а в голубых глазах залегла та самая печаль, которой провожают неизлечимых.
Я знала этот взгляд. Сотни раз видела в зеркале — когда оставалось только внутренне держаться.
Он покачал головой, потер лысину и отошел от моей узкой койки.
Пружины скрипнули, серое одеяло с пятнами пахло подвалом и мышами. Где-то капала вода. Возле койки горели свечи в канделябрах.
— Что вы, девушка! — мягко заторопилась медсестра в белой шапочке, натягивая на меня одеяло повыше.
Голос у нее был медовый. Нежный.
— У вас еще… пара часов.
Сердце застучало быстрее. Это сон? Я, верно, сплю. Не может такого быть…
— Вам повезло, — успокаивающе сказала она, и я слегка поперхнулась. — Вас отправляют на Остров Обреченных. Пока доплывете… уже будете на том свете. Без мучений.
Какой еще остров?! И почему я так быстро должна отправиться на тот свет снова?!
— Это все… бред, да? Или… предсмертный бред? Или ад? — прошептала я, моргнув.
Девушка кивнула сочувственно. У нее дрожали руки. Пальцы тонкие, будто сломаются от легкого прикосновения.
Кожа — пепельная. Глубокие круги под глазами говорили либо о ночной смене, либо об истощении. Либо о системном воспалении.
Я, как-никак, инфекционист.
— Простите… а чем я больна? — спросила я, наконец, потому что с чего-то надо было начинать.
— Ох, вы совсем плоха… это болезнь крови. Ее еще называют «морская гниль», — сочувственно выдохнула девушка в белой шапочке, поправляя подушку под моей головой.
Цинга, значит. Это даже смешно!
- - - - - - - - - - - - - - - - -
«Морская болезнь» или «морская чума» — у моряков в XVI–XVIII веках, потому что болезнь косила экипажи во время долгих плаваний.
Нашел лечение Джеймс Линд, шотландский врач, 1747 год.
Он провел один из первых клинических экспериментов: дал группе больных моряков разные продукты и заметил, что у тех, кто ел апельсины и лимоны, симптомы исчезли. Позже стало ясно, что все дело в витамине C, но сам витамин выделили уже в XX веке (1932 г., венгерский ученый Альберт Сент-Дьердьи).
- - - - - - - - - - - - - - - - -
Болезнь, которую лечат даже не антибиотиками, а… овощами и фруктами. Витаминами. И что мне пообещали? Смерть через два часа? Какая, к черту, глупость.
И здесь не знали, как ее лечить? А где, собственно, здесь? Я осмотрелась. Со мной в огромном деревянном зале были также несколько болеющих. Возле коек стояли свечи. Окон не было. И кровать… слегка покачивало. Мы на корабле?
Я опустила взгляд на руки. И напряглась.
Стоп.
Это не мои руки.
Да, кожа серая, да, в мелкой сыпи, и да, ногти слоятся так, что впору читать лекцию о гиповитаминозах… Но эти пальцы были тонкими, длинными и — мать их — молодыми!
Не сморщенные, не с прожилками, не с коричневыми пигментными пятнами, к которым я уже привыкла за последние двадцать лет.
А сыпь… Пф, обычная петехиальная. При цинге часто бывает. Десны, небось, кровоточат тоже — классика жанра.
— Милая, подай-ка мне зеркало, — попросила я, все еще не веря своим глазам.
Девушка, бледная и явно уставшая, кивнула и достала из-под тумбы мутноватое овальное зеркальце.
Я взяла зеркало. И увидела.
Молодую, черноволосую красавицу с голубыми глазами, в которых плескалась не моя привычная ирония, а тихий, почти болезненный свет.
Ресницы длинные, пушистые, кожа — да, сейчас нездоровая, но явно с потенциалом.
Круги под глазами были такими, будто я провела ночь не за медицинскими отчетами, а на танцах, и теперь пришла в себя только к обеду.
Я не могла оторвать взгляда.
Это была не я.
Вернее, точно не та я, которая умерла от рака шейки матки в шестьдесят лет, с лысой головой после химиотерапии, обвисшей кожей и пустотой в глазах. Не та, которую муж бросил после трех неудачных ЭКО и у которой даже кошка умерла за год до смерти.
Я медленно коснулась пухлых губ. Отражение сделало то же самое.
Сердце замерло, а потом ударило так сильно, что я почувствовала вибрацию в кончиках пальцев.
Это… теперь я?!
— Что это… за чертовщина? — выдохнула я.
— Вы это… не нервничайте, — тихо сказала девушка, поправляя на мне серую простыню с подозрительными пятнами, которые я профессиональным взглядом признала за следы крови и гноя.
Тут что-то слышали о гигиене или дезинфекции?!
— Тут медицина бессильна. Даже маги не помогают.
— Какие еще маги?
Девушка вытаращилась на меня так, будто впервые увидела.
— Да наши маги, которые и лечат всех. Чем сильнее лечат, тем быстрее пациент умирает. Вас вот тоже лечили и…
— И сколько у меня есть времени, чтобы сбежать?
Девушка округлила глаза.
— Что?
Познакомимся с главной героиней в новом теле) Ее зовут Света) Девочки, выбираем, кто нам больше всего нравится!)
1

2

3

4

5

Чую разговор будет долгим.
— Милая, как вас зовут? — ласково спросила я.
— М-маша…
— Я спросила, сколько у меня есть времени, чтобы не подохнуть раньше, чем доберусь до нормальных продуктов.
— Я не поняла…
— Я скажу тебе по секрету: от цинги умирают только идиоты. Или те, кого умышленно морят голодом и не дают нормального питания.
Девушка моргнула.
— Простите?
Тяжелый случай. Я поняла.
— Сколько здесь людей с такими же симптомами?
— Почти половина, — шепнула она. — А почему?
— Потому что это не магия, не проклятие и не «болезнь крови». Это дефицит витамина C.
Маша лишь глупо хлопала глазами.
— Наверное… у вас горячка.
Что ж, про витамины здесь не слышали. Про дезинфекцию тоже. И лечили все какой-то магией. Я о таком читала только в любовных романах. Но это все определенно не роман, и не сон. Боль настоящая.
И мне становилось действительно хуже.
— Скажите, — голос мой сделался жестким. — Кто у вас тут заведует лечением?
— Лечения нет. Мы пытались лечить магией, но она быстрее убивает. Всех таких отправляют на Остров Обреченных. Там... проще дать спокойную смерть.
Я закатила глаза. Короче, надо уматывать от сюда, пока меня не похоронили. Понять бы еще, где я нахожусь. Территориально. А, самое главное ж забыла!
— Маша, подскажите, а как меня зовут? — спросила я как можно спокойнее.
У Маши расширились глаза так, будто сейчас выпадут из орбит. Потом она побледнела и — о, боже — начала бить себя кулаком по горлу.
— Подавилась?
— Господи! — взвизгнула она сипло. — Только не идите на белый свет!
И тут же, совершенно неожиданно, вцепилась мне в ногу так, что я зашипела, едва удержавшись от того, чтобы не отвесить ей локтем в глаз.
Резкая боль прострелила конечность. Знаете, как если нажать на свежий синяк, да еще от всей души? Вот оно. Походу, мне действительно плохо, раз организм реагирует настолько четко и ярко.
— Да какой, к черту, белый свет! — отрезала я, пытаясь отцепить от себя эту истеричку. — Я просто ничего не помню!
Но хрен там. Маша вцепилась мертвой хваткой, как клещ в мягкое место, и тряслась, будто я вот-вот отдам Богу душу прямо у нее на руках.
— Нет! Нужно срочно врача… врача! — завопила она, запрокинув голову.
Вот только врача мне точно не надо.
Во-первых, сама врач.
Во-вторых, я уже успела заметить, что у них тут лечат… ну, скажем так, не тем, чем положено. Если мне начнут нашептывать заклинания на воду или поливать настойкой из корней каких-то, то моя смерть наступит раньше, чем сама цинга.
Я резко захлопнула ладонью Машин рот.
И откуда только силы взялись? Наверное, адреналин.
— Врача мне не надо, — отчеканила я. — Ты сама сказала, что он не в силах помочь. Лучше напомни, кто я такая и мое имя.
Маша шмыгнула носом и кивнула. Я медленно убрала руку.
Другие врачи — или те, кого здесь считают врачами — на Машин крик почему-то не отреагировали.
Либо у них у всех профдеформация и на вопли они не бегут, либо здесь все время кто-то орет, и они просто экономят нервы. Ну, оно и к лучшему.
— Вас зовут Света.
Отлично. Меня также звали в прошлой жизни. Даже переучиваться не придется.
— Семьи у вас нет… С болезнью мы нашли вас на улице. Ну и на корабль. И врач установил, что вам осталось два часа.
Я скривилась.
Не густо. А то, что нет семьи — плохо.
В таком обществе, да еще в фиг знает в каком веке, семья — это не только родня, но и страховка от того, что тебя спишут в расход как ненужную вещь. Или продадут куда-то. Вот, меня ж отправляют в хрен пойми куда.
— А какая это страна? — спросила я.
— Вэйндская империя, — ответила она.
Вэйндская… Ну, хоть не Жопинская, уже плюс. Правда, название мне ничего не сказало. Значит, это даже не на Земле. Плохо дело. Но еще хуже, если я попаду на какой-то закрытый остров, где нас везут, как свинью на убой.
— Мне не нужно никакое лечение. Я хочу уйти отсюда.
— О, это невозможно, — Маша тут же растерянно заулыбалась. — По приказу императора все на этом корабле должны быть доставлены на Остров. Либо там выздороветь, либо… умереть.
Отлично.
Прекрасно.
Идеальная система здравоохранения: или выздоровеешь (от цинги, ага, без витамина C), или сдохнешь и никому не должен.
— Тогда… можно ли поесть?
Мне нужно узнать, что у них здесь есть из продуктов.
У меня и в прошлой жизни бывали тяжелые дежурства, но чтобы помереть от дефицита лимона с пустым желудком — это уже какая-то постирония.
Но прежде чем Маша успела ответить, с другого конца «больничной палубы» — потому что корабль, видимо, был переоборудован под передвижной хоспис — донесся голос.
Громкий, хриплый и раздраженный.
Жутко знакомый.
— Мария! Нам нужна помощь с другими пациентами! — прикрикнул на нее мужчина в белом халате.
Ну вот. А вот и наш «врач».
Тот самый, которого я увидела первым, когда открыла глаза в новом теле.
Лысина, как у деда-перебежчика из учебника по патологической анатомии, глаза — холодные, синие и равнодушные.
Плевал он на жизни пациентов.
Маша вздрогнула, словно ее хлестнули хлыстом. Посмотрела на него умоляюще, как котенок.
— Она бы хотела покушать… господин Фридрих, можно ли ей поесть?
Фридриха перекосило, будто она попросила не еды, а танец на его лысине. Потом он хохотнул. Злобно, глухо, со вкусом.
— Зачем? — выплюнул он. — Она все равно умрет… через час. Никакой еды Светлане Новиковой!
В этот раз я разогналась и подобрала совершенно двух разных мужчин. Они оба драконы, но у них каждого свои виды на героиню... будут)
Блондинчик (имя заскречено пока что)
1

2

3

4

5

Прекрасно. На всю палубу заорал. Чтобы все знали, кто тут умирает и кому нельзя супа.
Я прищурилась. Ах ты, Фридрих.
— А теперь пошли! Есть дела… а эту потом в океан скинем, — махнул он рукой в мою сторону, будто уже списал со счетов.
Маша поежилась. В ее глазах блестели слезы.
— Простите… — прошептала она, виновато взглянув на меня, и отошла к другим койкам.
Я смотрела ей вслед, пытаясь не вдыхать полной грудью тухлый морской воздух, пахнущий то ли рыбой, то ли гнилью.
Маша не виновата.
Маша — пешка.
А вот Фридрих — подделка под врача. В лучшем случае — шарлатан с дипломом, выданным таким же шарлатаном.
И у меня остался всего час.
Час на то, чтобы не сдохнуть от болезни, голода и «лечения».
Я прямолинейный человек, поэтому называю вещи своими именами, какими бы грубыми они не были. Факт остается фактом.
Я медленно спустила ноги с койки.
В теле ощущалась та самая «приятная» слабость, когда понимаешь — еще шаг, и можно не мучиться, а рухнуть в обморок.
Но лежать — роскошь. А у меня, судя по диагнозу и сроку годности в час, ее уже не осталось.
Я пару раз покачнулась, прицелилась взглядом в лестницу, словно в спасительный маяк, и двинулась.
Зал тянулся бесконечно, в нем стояли ряды коек с жалким инвентарем: одеяло в дырках, ведро под кроватью (я лучше не буду уточнять, зачем), да редкая миска для тех, кому «повезло» и им принесли еду.
От койки к койке больные медленно перемещались.
Я тоже решила не выбиваться из массы и пошла вдоль стены, туда, где был единственный выход из этого плавучего морга.
Лестница находилась по центру корабля, то бишь нашего зала.
Врачи? Эти — не особо следили за передвижениями пациентов. Может, считали, что все равно никто далеко не уйдет.
Я оценивала ситуацию.
Фридрих как раз колдовал над женщиной в роскошных, но уже помятых и заляпанных платьях.
С первого взгляда было видно: барышня привыкла к перьям в прическе, а не к перьям в матрасе.
И да, она кривила нос так, будто лежала на мусорке. Презирала бедняков.
Я присмотрелась.
О, чудо медицинской мысли: Фридрих занимался кровопусканием. В 19-м веке это еще считалось лечением, но я-то знала, что в случае цинги можно хоть весь корабль так обескровить — толку ноль.
После он щедро подсыпал в кружку белый порошок… Мел? Серьезно?
Девица покорно выпила, после чего врач сделал над ее телом пару замысловатых пасов, и оно засветилось золотым. Я заворожено уставилась. Вау… так это и есть их «магия»?
Видимо, так он «анализировал» оставшееся время до смерти.
Он озадаченно потер лысину, а Маша кусала губы.
Вид у нее был не лучше, чем у других пациентов. Кстати, про других пациентов. Я уже видела те же симптомы: синяки без причин, рыхлые десна, выпадающие зубы.
Плохо дело.
Я добралась до лестницы и уже ступила на первую ступень, когда сверху раздалось:
— Эй, ты! — визгливый женский голос резанул по ушам так, что я на секунду пожалела, что слух еще работает.
Подняла голову.
На меня сверху недовольно таращилась женщина, полная, с лицом, покрытым красными язвами, и крошечными глазками-бусинками. На ней было бесформенное серое платье, а в руках… кнут.
Это еще что за… чертовщина?
— Ты че стоишь? Выздоровела — так шуруй перебирать провизию! Нечего бесплатно плыть! — гаркнула она и, не дождавшись ответа, хлестнула кнутом.
Кончик прошелся по моему лицу так, что я завалилась со ступенек на пятую точку.
И тут…
— Куда это ты, больная? — раздался визг Фридриха, который подбежал ко мне. — Легла обратно пока ноги тебе не ампутировал!
Я повернулась к нему. Подняла бровь. По щеке побежала струйка горячей крови.
— А то что, доктор? Убьете меня? — ухмыльнулась. — Опоздаете. Это уже делает болезнь.
— Ты заразишь всех остальных, падла тупорылая! Я запрещаю тебе перебирать провизию! Нажраться там решила, да?
В голове шумело, тело казалось ватным, но, похоже, именно сейчас я наконец-то попала в центр местного цирка.
— Я не поняла, Фридрих, ты че разорался?! — перекрыла гул палубы раскатистая тирада.
Толстая женщина начала тяжело спускаться. С каждым ее шагом пол дрожал. Лестница скрипела.
— О, мисс Константа… — начал заикаться Фридрих.
— Нам тут рук не хватает, а ты еще и девку не отдаешь?! — голос Константы, этой толстой женщины, заставлял врача-шарлатана труситься.
Брызги ее слюны заляпали даже лысину Фридриха.
Тот сглотнул, дернулся и глянул на меня с ненавистным оскалом. А я тут при чем? Сам виноват.
— Та… та что вы, мисс Константа! — зачастил он. — Я пошутил… Она не заразная. Забирайте эту смердячку.
Константа цокнула языком и придирчиво осмотрела меня.
— Если ты там, в бочке с провизией, помрешь, — прошипела она, вцепившись в воротник моего унылого серого платья, — я тебя на фарш пущу. Я люблю вкусно покушать. Поняла?
— Поняла, — выдохнула я, прикинув, что фарш — это еще не худший исход.
— Иди за мной. Все равно тебе жить недолго, хоть поработаешь. Понабирают с улиц челядь всякую… — бурчала она, поднимаясь по лестнице так, будто собиралась лично продавить ступени до трюма.
Наверху лестница шла дальше, но Константа свернула направо. Дверь, тяжелая, открылась с протяжным скрипом — и меня накрыло запахом.
Тухлятина. Какого черта…?!
__________________________
Дорогие читатели! Приглашаю вас в наш авторский литмоб "Попаданка в белом халате"!
Наши попаданки научат другой мир всему и даже без помощи магии! Окунитесь в мир прекрасных историй про врачей, которые никого не оставят равнодушными...

Брюнет (имя заскречено пока что)
1

2

3

4

Мгновенно свело желудок. Я долго не ела. Точнее это тело не получало питательных веществ.
Я прикрыла нос рукой. Перед глазами уже плавали темные круги.
Внутри стояли бочки и три девушки. Мрачные и молчаливые, ковырялись в их содержимом, выкидывая гниль на отдельную кучу. У одной на руках были язвы, у другой — распухшие десны, третья вообще шаталась на ногах.
Отличная рабочая бригада, скажу я вам.
— Че стала? Работай! — рявкнула Константа и добавила кнутом по спине.
Я закричала от боли и полетела в ближайшую бочку.
Содержимое бочки взорвалось в сторону. Мутная жидкость с волокнами чего-то белесого окатила меня с головы до ног.
Запах… да простит меня Всевышний, но я не сразу поняла, что это не помои.
Константа поморщилась. Окатила меня брезгливым взглядом и буквально подавила рвотный позыв.
— Какая же ты нелепая свинья! Не удивительно, что тебя выбросили на улицу. Отбросы должны знать свое место, — бросила она через плечо и, не утруждая себя изысканными прощаниями, захлопнула за собой дверь.
Щелкнул замок.
Я выпрямилась настолько, насколько позволяли подгибающиеся колени.
— Эта стерва закрыла меня здесь… — пробормотала я вслух.
А у меня всего час, чтобы остаться в живых!
Похлопала себя по щекам.
Приходи в себя, черт возьми. Некогда унывать! Даже с ужасно пульсирующей спиной и щекой. Деваться некуда.
— Эй, че разлеглась? Вставай! — рявкнула одна из девушек. Брюнетка. Кожа на руках в язвах, глаза мутные, но голос — как у боцмана.
— Что ты кричишь на нее, Кэролайн? — тут же вступилась вторая.
Блондинка, щеки впалые, десны кровоточат так, что видно даже без особых рассматриваний.
— Бедняжке досталось от ведьмы по лицу и спине… да и десна у нее кровоточат, как у меня! Болеет же…
Третья промолчала. Лишь глянула коротко, как будто оценивала — стоит ли к этой дохлятине (ко мне) вообще подходить.
Я поморщилась и опустила взгляд на ту дрянь, что стекала с меня на пол.
Плохо так говорить о продуктах, но в моей медицинской картине мира слово «дрянь» было еще комплиментом.
Пригляделась.
Матерь божья!
Это же квашеная капуста!
И не какая-нибудь трехлетняя, а вполне себе бодренькая — хрустящая, сочная, источающая запах свежести сквозь общий фон тухлятины.
Я, врач с многолетним стажем, чуть не перекрестилась. Капуста! Кладезь витамина C! И, главное, ни грамма гнили.
Мое сердце радостно подпрыгнуло. Я мысленно подсчитала: пол-литра рассола в день, горсть капусты — и за пару недель можно вытащить даже полутруп.
А молодое тело в разы быстрее справится.
— Ох, ну хватит тебе уже валяться в этом безобразии! — сказала блондинка, подхватила меня за локоть и одним рывком выдернула из квашеной лужи.
Вот это силища! При ее комплекции я бы поставила на хрупкость, а тут — прямо богатырь.
— Спасибо, сама я бы не справилась, — улыбнулась я, все еще держа в голове, что где-то за моей спиной осталась целая бочка моего билета на жизнь.
И, возможно, этой блондинки тоже.
— Да не за что… я Дарья, — отмахнулась она. — Да и как не помочь, когда ты так же скоро умрешь, как и мы.
— Вы тоже? — пораженно выдохнула я.
Даша поджала губы и кивнула. Ее яркие голубые глаза в секунду потускнели.
— Мистер Фридрих сказал, что мне осталось полчаса, — произнесла она буднично. — Кэролайн он поставил пятьдесят минут. А вот Маришке — десять.
Мама дорогая… Маша не врала. Всех действительно отправляли на этот остров дохнуть, как старых кляч. И, по счастливой случайности, самых «быстроумирающих» еще и гоняли работать, чтобы хоть последние силы вышибли.
Я, конечно, попала сюда по чистой случайности, но, судя по порядкам, работенка меня все равно бы настигла.
— Полчаса, пятьдесят минут, десять минут… — пробормотала я, пересчитав всех глазами. — Интересно, они часы с собой носят, когда такие сроки назначают, или все «на глазок»?
Даша прикусила губу, но хмыкнула.
Я, наплевав на местные санитарные нормы (и на то, что мое серое платье уже насквозь пропитано капустным рассолом), подошла к Маришке.
Это была пухленькая темноволосая девушка с черными — нет, темно-карими — глазами. Глаза метались, как у пойманной мыши. Она инстинктивно отшатнулась, прижимая к груди руки.
— Не бойся, — я подняла ладони, демонстрируя, что кнутов и прочих аксессуаров средневекового менеджмента у меня нет. — Я помочь хочу. Что у тебя с руками?
Маришка молчала, как партизан под пытками, но для диагноза мне и этого хватило. Я заметила мелкие гнойнички и язвочки на коже вокруг рта, носа и на тыльной стороне кистей.
Картинка яснее ясного.
— И это ей-то дали десять минут? — пробормотала я себе под нос. — Да тут стандартная импетиго.
Причем запущенная, но все еще обратимая. Классика жанра в условиях, когда никто руки не моет, полотенца стирают раз в год, а «санитария» — это имя старшей прачки.
Или заклинание какое-то.
— И чем ты ей поможешь, бестолочь? — влезла Кэролайн, та самая брюнетка в язвах. — Ты даже себе помочь не смогла!
Я скосила на нее взгляд, в котором отражалось все мое желание воткнуть ей градусник в глаз. Я очень кровожадна и требовала справедливости!
— Кэролайн, милая, — сказала я сладким голосом, — ты мне сейчас мешаешь спасать вам всем задницы. Так что, если хочешь дожить до своей «пятидесятиминутки», помолчи.
— Ах ты… ах ты, собака! Да я все Константе расскажу! — пробурчала она и начала стучать в дверь. — Мисс Константа! Новенькая буянит!
Вот как. Интересная, мать ее, система отсева. Одних магически добивают, других — не лечат вовсе, чтобы случайно не угробить. Вопрос только: а лечат ли кого-то вообще?
Или все это не лечение, а такой показательный цирк с магическими фейерверками, чтобы народ верил в гуманизм, пока его тихо списывают в расход?
Еще оставался вопрос — к чему весь этот балаган с отправкой на остров? Для видимости заботы? Мол, «мы вас не убиваем, мы вас эвакуируем»? Так сказать, гуманность в упаковке из крафтовой бумаги, перевязанной ленточкой из вранья.
В голове тьма вопросов, ответов — ноль. Зато времени перезнакомиться с девочками хватило.
Оказывается, почти всех с нижней палубы нашли на улице, подобрали, как подгулявших щенят, и погрузили сюда. Симпатичная подборка — от тощих бродяжек до дамочек в остатках кружев.
Я, как умная, налегала на капусту и все, что содержало витамин С. Если зубы выпадут — я себе этого не прощу. Раздавала советы налево и направо, как сохранить зубы, кожу и жизнь хотя бы до острова.
Мелочь, а приятно.
Старалась отмыться, как могла, в условиях, когда вода — роскошь, а мыло, похоже, дают только умершим. Но все мечтала найти сменную одежду. Если это чудо случится, я устрою праздник в честь цивилизации.
И тут — шаги. Четкие, размеренные, с легким стуком каблука — Константа. Я придвинулась к двери, приложила ухо.
— Девки уже готовы? — спросил кто-то тихо за дверью.
— Пф, обижаешь. Они точно все померли уже. А кто не помер — добьем. Фридрих давал время? Давал. Он еще ни разу не ошибался, — лениво отозвалась Константа.
По спине пробежал ледяной муравейник. Я отпрянула от двери и встретилась взглядом с Дашей и Маришкой. Те переглянулись, словно только что услышали свой приговор.
— Никто не помер, — прошептала я, глядя на Кэролайн. Та, кстати, жила и шевелилась весьма активно для «трупа».
— Я не стану вам помогать, — холодно заявила Кэролайн, откидывая волосы.
— А тебя никто и не просил! — рявкнула Даша, вцепившись в подол юбки, будто уже готова ею задушить.
— Что делать, Свет? — спросила Маришка, и в ее голосе прозвучало то самое — «спаси нас, мы не знаем как».
— Тащи доску, — сказала я. — Вырубим Константу.
План был, как я сама считала, гениальным. Судя по разговорам Фридриха, плыть нам осталось недолго. Минут пятнадцать, может, меньше.
Если Константа сейчас проверит «готовность» и увидит, что мы живее живых — нас просто добьют.
— Даш, можешь сымитировать, что тебя тошнит? — спросила я.
— Легко, — кивнула она, и я поняла, что врать она умеет даже лучше меня.
Щелчок замка прозвучал, как удар по нервам. Дверь открылась, и вошла Константа.
Даша сразу же согнулась пополам и начала так убедительно блевать в угол, что я почти сама поверила. Запах, кстати, был соответствующий — то ли от ужина, то ли от артистизма.
— Что тут у вас? — Константа поджала губы, осматривая нас.
Я сделала шаг вперед, притворяясь усталой и бледной. В руке за спиной уже была доска — кусок от полки, которую мы сломали «случайно».
— У нас… — начала я, слегка качнувшись, будто сейчас грохнусь. — У нас все плохо…
Константа нагнулась к Даше, видимо, проверяя, не врет ли. И это была ее ошибка.
— Сейчас! — прошипела я.
Маришка, как мы договаривались, подтолкнула ее сбоку, а я со всего размаху влепила доской по затылку. Звук был глухой, приятный для моего уха. Константа пошатнулась, но не упала. Твою ж мать!
— Ах ты, дрянь! — рявкнула она, замахиваясь рукой.
Но Даша, похоже, решила, что ее блевотная сцена — только разогрев, и вцепилась Константе в юбку, повалив ее на колени. Я ударила снова, на этот раз сильнее, целясь в висок.
Константу это, разумеется, не вырубило. Эта зараза даже не пошатнулась как следует — только зашипела и уставилась на меня глазами, в которых читалось все: от «я тебя сожру» до «и плевать, что без соли».
— Бежим! — крикнула я, не дожидаясь, пока она решит перейти от мыслей к делу.
План был прост, как инструкция к холодильнику: бежать, куда глаза глядят, и спрятаться так, чтоб потом самим себя не найти.
Мы разбежались в разные стороны, как тараканы при включенном свете.
Я — по ступенькам наверх. И правильно, наверху всегда тише… теоретически.
Верхние палубы оказались пустыми. Ни души, только деревянный пол поскрипывает под ногами, а где-то вдали ухает волна.
Идеальная обстановка, чтобы расслабиться… если бы с нижних палуб не доносился истошный ор Константы, раздающий команды стражникам.
— Черт-черт-черт… — пробормотала я, ускоряясь.
Я оказалась на палубе с каютами. Дергала ручки, как сумасшедшая: первая — закрыта, вторая — тоже. От лестницы уже доносился топот — тяжелый, ритмичный, явно не один человек.
И тут третья дверь поддалась.
Я юркнула внутрь, захлопнула ее за собой и замерла. Темно. Запах моря, дерева и чего-то терпко-мужского. На ощупь наткнулась на кровать. Отлично. Прыгнула туда, надеясь вжаться в матрас и стать частью интерьера.
Охнула.
— Какого… дьявола вы тут забыли?! — рыкнули на меня очень низким, гортанным голосом.
Кажется, я приземлилась на мужика.
И при чем лежала на нем достаточно удобно. А еще… на нем не было одежды. Я ощущала ладонями каждый напряженный мускул мужчины.
И, кстати говоря, они у него были ничего себе.
Огромные, накачанные. А еще он был очень горячим. Таким горячим, что я мгновенно согрелась и покраснела. От него исходила настоящая мужская энергетика. А я даже не видела его лица!
Зато его тело уже говорило о многом… я по сравнению с ним – малышка. И в целях врачебных, конечно же, облапывала мужчину. Мало ли, когда мне еще удастся пожмякать кого-то такого?
— Что вы делаете? — хрипло спросил он, явно обалдев от моего рукоблудства.
Я и сама обалдела. А что вы хотели? Я – голодная и совершенно любопытная девушка. Могу себе позволить!
— Э… — выдавила я, пытаясь понять, сколько у меня есть секунд, чтобы выкрутиться. — Медосмотр.
— Что?! — он сел, и я едва не свалилась на пол.
— Понимаете… — заговорила я, надеясь, что уверенность в голосе заменит смысл, — по распоряжению… кхм… начальства, я проверяю всех на наличие… эм… смертельно опасных, быстро распространяющихся и крайне неприятных кожных заболеваний. В рамках профилактики.
В темноте блеснули глаза. Зеленые. Яркие такие и хищные. На плечи мужчины легли спутанные светлые волосы. Мужчина молчал, и это было хуже, чем если бы он просто выставил меня из каюты.
— Снимите рубашку, — сказала я, решив, что лучшая защита — нападение. — И повернитесь к свету. Ну или к тому, что тут у вас возле прикроватной тумбо… — я потрогала рядом тумбочку, наткнулась на холодный металл, — …кастрюля?
— Это — шлем, — отрезал он. Голос был спокойный, но опасный. — Я не видел среди персонала женщин-врачей.
— Я просто маленькая и незаметная, — объяснила я.
И попыталась соскользнуть с его колен, но мужчина удержал. Сердце пропустило удар, ощутив на талии крепкие… огромные… мужские руки.
Которые, мерзавец, скользнули по тонкой ночной сорочке (грязной, к тому же), и я вдруг осознала, что на мне даже нет бюстгальтера.
Кажется, мужчина тоже это понял, потому что пальцы лениво прошлись по моей спине, чуть надавливая, разминая мышцы.
Я прикрыла глаза и, к собственному ужасу, чуть ли не замурчала.
— Вы маленькая и незаметная, — прохрипел он, словно пробуя эти слова на вкус. — Однако, дело в том, что врачей-женщин не бывает.
— Еще как бывает. И я — прямое тому доказательство, — процедила я, распахнула глаза и вывернулась из его капкана.
Покатилась, упала на пол и зашипела, схватившись за копчик.
— Ну что же вы так неосторожно, — притворно захрипел он, а затем заржал. Этот… козел.
— Рубашку снимайте. Или вы с врачом надумали спорить? — с угрозой сказала я, поднимаясь.
— Ни в коем случае, — отозвался он, пропустив смешок.
Послышался шорох, и он зажег керосиновую лампу у шлема. В тусклом свете я увидела его спину. Высокий, плечистый, мышцы двигались под кожей, как живые. И… без одежды. В одних трусах.
— Вы же не против, что на мне изначально не было рубашки? — насмешливо уточнил мой пациент.
Я сдержалась, чтобы не дать себе по лбу. На нем же и без этого рубашки не было! Я же сама почувствовала, что он голый… почти.
Матерь божья… Светка-Светка.
— Так даже лучше, — сказала я максимально профессионально, словно передо мной обычный труп в анатомичке, а не… вот это все.
В коридоре раздались шаги. Кто-то остановился прямо у двери. Я застыла и даже дотронуться до спины мужчины не успела.
— Тут ее нет! Ладно, пошли! А то мы почти прибыли! — крикнул чей-то голос, и топот удалился.
Мы еще пару секунд сидели в тишине, пока я медленно не убрала руку обратно.
Палево.
Все произошло в один миг. Я развернулась и рванула к выходу, но едва пальцы коснулись холодного металла дверной ручки, как меня прижали к двери, навалившись всем телом.
Дерево заскрипело, а я оказалась прижатой животом. Крепкое мужское тело навалилось на меня сзади и теперь я… еще отчетливее ощущала его мускулы. И силу.
А еще аромат хвои, чего-то древесного и мускусного.
— М-м-м… выходит, вы меня обманули? — прорычал он прямо на ухо, и горячее дыхание коснулось мочки.
Мурашки дружным строем пробежались по спине. Я прикусила губу, чтобы не выдать дрожь в голосе.
— Нет. Я врач, — процедила я, как будто могла этим словом перекрыть любые подозрения.
— Врачей-женщин не бывает, — отозвался он, скользнув ладонью по талии. — В нашем обществе это только мужчины.
— Еще как бывает. — Я попыталась отодвинуться, но он держал крепко. — И я — живое тому доказательство.
— К тому же… — он чуть подался вперед, — вы одеты как пациентка. Сбежали?
— А вы бы хотели, чтобы вас выбросили за борт, как мешок с мусором? — нервно спросила я, цепляясь за едкий сарказм.
— Так поступают со смертельно больными, — невозмутимо заметил он.
— А я не больна, — упрямо отрезала я.
Его рука, что секунду назад была на моей талии, неожиданно поднялась выше — к шее, коснулась подбородка и уверенно развернула меня к себе.
Наши взгляды встретились. Зеленые глаза… холодные, и в то же время слишком пристальные. Он скользнул взглядом по моим глазам, задержался на линии носа, затем на губах.
Пальцем провел по контуру губ, горячее прикосновение оставило легкое покалывание. Я перестала дышать.
Ведь нижней частью почувствовала, что у него затвердело его... огромное, мужское достоинство.
Которое упиралось мне прямо... в попу.
___________________
М-м-м... а вот и наш первый мужчина... И пока у нашей Светы большая, мужская проблема, то я могу вам посоветовать принять лекарство по назначению наших врачей!)
Адриана Вайс
"Доктор-попаданка. Ненавистная жена Дракона"

Я сглотнула и начала лихорадочно хвататься хоть за какие-то здравые мысли. Здравых не было. Были идиотские. Либо это так внезапная молодость повлияла, либо я окончательно сошла с ума.
А его палец медленно коснулся моего языка.
И я его укусила.
Резко.
Он рванул руку, зарычал, я в ту же секунду въехала локтем в живот — рефлекс из реанимации, откуда обычно выносят всех, кроме меня.
Мужчина охнул, согнулся, схватился за ребра, а я развернулась и снизу — в кадык. Не до романтики, дорогой.
Он, кажется, не ожидал от меня такой скорости. Закашлялся, попробовал вдохнуть, а я уже сорвала с дверцы шкафа его одежду, на ходу накидывая на плечо первое, что попало под руку, распахнула дверь и побежала, куда глаза глядят.
Судя по легкой дрожи под ногами, корабль уже пришвартовывался. И это была единственная хорошая новость за последние минуты.
Мне нужно было срочно появиться на палубе — и желательно в таком виде, чтобы никто не вспомнил, что я та самая «безымянная больная», которую планировали списать в ближайший поворот моря/океана в комплекте с грузом тухлой рыбы.
Размышлять было некогда. Я мчалась вниз по этажу, стараясь не шуметь, пока никого не встретила. Взгляд цеплял все подряд — двери кают, лампы, щели между половицами. И вот — удача: пустая каюта.
Женская. Вещи разбросаны так, будто хозяйка собралась умереть стильно, но передумала в последнюю минуту.
Пахло тухлятиной — не от одежды, от корабля: соленая гниль, капустный дух, рыбья смертушка. Я захлопнула дверь, прислонилась к ней и стала дышать носом — тихо, глубоко.
Быстрый осмотр: кровать, шкаф, прикованная к полу тумбочка — как у того мужчины.
Раковина, корыто, кувшин. В зеркале мелькнула чужая девчонка — я. Длинные черные волосы, колтуны, синяки. Но… цвет лица был лучше.
Губы менее бледные, десны почти не ныли.
«Молодец, Света, витамин С работает», — похвалила я себя и полезла к умывальнику.
Вода ледяная, но я промыла лицо, шею, руки до локтей, сполоснула рот. Нашла брусок мыла, стащила без угрызений совести: хозяйка, видимо, предпочитала аромат «морской падали», я — нет.
Намылилась.
В зеркале отражалась другая я — еще чужая, но уже живая.
Румянец. Глаза блестят.
«На поправку идешь быстрее, чем предполагала», — отметила я профессионально и перешла к делу.
Сорочка в мусор. Под руку попалась мужская рубашка — длинная, чистая; грудь перетянула полосой ткани, изображая бюстгальтер. Потому что даже в чужих вещах я не нашла ничего подобного.
Из кучи вещей выудила длинную темную юбку, сапоги на шнуровке — сидят, как влитые.
В волосах повязка, быстрый узел; пара шпилек — спасибо, хоть прическу закалю.
Я прикусила губу, собирая план. Надо выйти к палубе, затеряться среди носильщиков и «полезной челяди», которые таскают бочки.
Потом — найти Дашу и Маришку, вернуть их из лап Константы, а лучше — увезти лимоны и капусту, пока нас не отправили в утиль.
Пункт третий — пережить встречу с тем зеленооким, которого я только что укусила за палец. Если он высокий начальник, меня переведут обратно в трюм.
Если нет… впрочем, тогда тем более продадут. Или выкинут в море…
Рев сверху стал громче. Лебедка скрипнула, корабль дернуло, послышался удар о брус. Мы пришвартовались. Я взяла себе сумку, запихала туда вещей первой необходимости.
Я приоткрыла дверь, выглянула: пусто. Только тень качнулась по стене и убежала по лестнице.
В коридоре я шла быстро, но не бегом — быстрый шаг, уверенный взгляд, лицо озадаченное и занятое. Всегда срабатывало, чтобы никто не задавал вопросов.
— Эй! — зычный оклик из-за спины. — Ты куда?!
Я вздрогнула.
— Список провизии к шкиперу, — не моргнув, сказала я и махнула связкой каких-то ключей, которые прихватила «на всякий». — Константа велела.
— А-а… — стражник почесал висок. — Шевелись, тогда.
Улыбнулась профессионально-ядовито и поднялась на палубу.
В нос ударил влажный воздух. Над водой стлался серый туман — густой. Не тот, привычный морской, — тяжелый, с прикусом железа. Я вдохнула — в горле легонько зачесалось.
Какой-то странный туман…
На палубе суета: матросы, надсмотрщики, больные в шеренгу. Константа, как живая и бодрая гидра, уже распределяла «обреченных» по двое. Фридрих — рядом, гладил лысину. Улыбался.
Даша и Маришка — в хвосте цепочки, бледные, но глядят по сторонам. Молодцы. Играют «умирающих».
Кэролайн — тоже там, потирает шею.
Блин, их поймали. И как же мне их вытащить так, чтобы при этом еще и на остров попасть и самой не отправиться за борт?!
Я шагнула к провизионным бочкам — моя легенда должна совпасть с декорациями. Откинула крышку ближайшей — капуста. Добро пожаловать домой, витамин С.
В отдельную банку сложила себе провизии.
— Доктор, — внезапно прозвучало под самым ухом.
Голос вкрадчивый, низкий и чертовски знакомый! Настолько, что у меня похолодело все внутри и перевернулось.
— Решили сменить профессию, да? Осматриваете бочки? Новая практика?
_______________
Автор очень просит ваших комментариев!) Звездочек!) Обязательно добавления в библиотеку... и подписочку! А... естественно, для вас у меня новый рецептик
Прошу любить и жаловать!
Лина Калина
"Доктор-пышка. Куплена драконом"

— Цыц! — шикнула на нее Дарья.
— Мисс Константа! — надрывала голос Кэролайн.
— Так! Что у вас там происходит, челяди? — взревела наша надзирательница.
Ага, вот и момент.
«Едрить твою налево» — все, что успела подумать, прежде чем Даша, с лицом, полным решимости, схватила доску и одним изящным, почти художественным движением вырубила Кэролайн.
Бух.
Я, признаться, оценила технику. Маришка рядом тихо выдохнула «ого» и перекрестилась.
— Все в порядке, мисс Константа! — пропела Даша, уже пряча орудие преступления за спину. — Кэролайн забыла свое место!
Потом резко обернулась к нам, глаза испуганные:
— Помогите ее оттащить. Скорее! Жирная зайдет сюда — нам кабзда!
Мы с Маришкой рванули, схватили безвольное тело Кэролайн и, особо не церемонясь, кинули в кучу тухлятины. Картина вышла масляная: девушка без сознания, окруженная ароматами протухшей капусты и рыбы.
Дышит, значит, жива. И уже хорошо.
— Че у вас тут?! — проревела Константа, вваливаясь в помещение.
Мы тут же приняли позы «работаем до седьмого пота».
Лично я изображала из себя ответственного инспектора бочки с капустой — ковырялась ложкой в ее содержимом так, будто от этого зависела судьба империи.
Константа окинула нас взглядом, от которого у младенцев, наверное, молоко сворачивалось бы в желудках.
Но, видимо, решила, что мы пока достаточно жалки, чтобы жить, и просто захлопнула дверь.
Только замок щелкнул, как Даша схватила меня за руку. Так, что костяшки побелели.
— Я не хочу умирать, — выдохнула она. — Ты правда знаешь, как излечиться? Может, и мне поможешь? Прошу…
Маришка рядом губы облизнула, сухие, потрескавшиеся:
— Это невозможно… врач сказал, что мы все умрем… да она и сама умирает… поэтому мы тут все просто умрем… умрем…
— Так, во-первых, — начала я, глядя на обеих, — ваш «врач» Фридрих максимум годится для роли городского пугала. А если его заменить на мешок с соломой, пользы будет больше. Во-вторых, вы пока еще живы. Значит, можно попробовать.
Даша судорожно сглотнула, Маришка только криво усмехнулась:
— Ты же сама скоро кони двинешь.
— Ну, так мы в равных условиях, — пожала я плечами. — Разница лишь в том, что у меня есть знания, а у вас — только язвы и обреченный взгляд. Так что, девочки, если хотите еще пожить, перестаем ныть и начинаем работать.
Я кивнула на бочку с капустой.
— Тут у нас кладезь лекарств.
Маришка поморщилась.
— Я это есть не буду. Она воняет.
— Ты либо ешь, либо воняешь сама, — отрезала я. — И поверь, вторая перспектива куда хуже.
Даша нервно хихикнула, но уже полезла рукой в бочку.
— Руками не лезть! Они грязные…
— А как же тогда есть?
— Сначала нужно помыть руки. Я придумаю.
Я, между делом, оценила обстановку. Комната с бочками была хоть и вонючей, но закрытой. Константа заходит нечасто — значит, можно будет использовать это место временно. Пока не приплывем. А приплывем мы скоро… и хорошо бы нам убраться от сюда.
— Даш, а что здесь еще в бочках?
Даша задумчиво почесала голову.
— Ну… там еще апельсины, лимоны… рыба есть. Бочки с водой, спиртовые напитки, есть еще настойка из сосновой хвои… ну и ведра с соленой водой. Это чтоб здесь помыть все.
Я чуть не завизжала. Тут есть все, чтобы нас вылечить!
— Теперь насчет твоей заразы, — обратилась я к Маришке. — Ничего страшного и спокойно лечится. Если не запустить, конечно. Лечится чистотой, йодом и мазью. Мазь я тебе, конечно, тут не сварю — ингредиентов нет. Но… — я задумчиво посмотрела на один из бочонков в углу, — …у нас есть соль, спиртное и кое-что еще.
— Константа нас тут утопит заживо, если мы используем хоть что-то из запасов, — испуганно зашептала Даша, начав раздирать пальцы.
Опа. Кажись, тут и сеансы с психологом не помешают.
Маришка нахмурилась.
— Ты хочешь меня сварить?
— Нет, помыть, — закатила я глаза. — Хотя, если будешь сопротивляться и сомневаться, могу и сварить.
Мы втроем, стараясь не привлекать внимания, достали из дальнего угла бочки со спиртным и солевую водицу.
Запах был такой, что глаза слезились, но зато я точно знала — в этой жиже микробам не понравится.
— Руки сюда, — приказала я Маришке.
Она сначала отдернула их, но под взглядом Даши все-таки сунула в воду. Вскрикнула:
— Щиплет!
— Значит, работает, — удовлетворенно кивнула я. — Потерпи. Если не потерпишь, помрешь с красивыми язвами — будешь первой в модной загробной коллекции «осень-зима».
Даша прыснула, Маришка нахмурилась, но терпела. Я тем временем нарезала капусту и сунула по порции каждой.
— Жрем. Медленно, но жрем. Постоянно нужно мыть руки хотя бы в соленой воде. Желательно еще в спирте.
— Константа нас просто уроет… — истерично прыснула Даша, прижимая ладонь к губам.
— Не уроет, — отмахнулась я. — А что с Кэролайн? Она лечиться не планирует?
Даша была самой разговорчивой в нашей несчастной камере и, похоже, знала всех, кто еще дышал на этом плавучем морге.
— Она? — Даша закатила глаза. — Она хочет быть на хорошем счету у Константы. Говорят, кто к ней подлижется — излечится. И она даже помощницей может взять.
Во-о-от как, значит.
— А кто на плохом счету у Константы? — невинно поинтересовалась я, хотя уже примерно догадывалась.
Даша помрачнела.
— Их всех убьют. Буквально убьют с помощью магии. Чем больше тебя пытаются вылечить, тем быстрее ты умрешь. Поэтому все смертники — на нижней палубе. Выше — те, кто выживет.
___________________
Вам срочное сообщение! Принимать каждый день))))

Я не вздрогнула. Просто медленно повернулась. И мысленно помолилась богу.
Зеленоглазый. В голове — мгновенная рентгенограмма: жив, кадык цел, голос хрипловатый (значит, по кадыку попала), рука с перевязью (значит, рана есть), глаза смеются (значит, злопамятный).
На нем теперь был офицерский мундир — так-так, а мы, оказывается, при должности. Прекрасно. Это же значит, у него есть власть. А у меня — причинная боль в копчике.
И в голове, ясное дело.
— Проверяю заразу, которой все болеют, — сообщила я ровно.
— Врач с повышенной зоной ответственности, — протянул он. — Редкий зверь.
— Женщина-врач — еще реже, — сухо кивнула я. — Ну так что, господин…?
— Данте де Эммерик. — Он чуть наклонился. — Меня удивляет ваше здоровье. Полчаса назад вы умирали, насколько мне известно.
Вы посмотрите на него. Уже вынюхал!
— Я быстро выздоравливаю, — парировала я. — Самолечение.
Он усмехнулся краем губ. Кончиком перчатки коснулся моей повязки в волосах — дерзко, как проверяют узду. Я отступила на полшага, показывая зубы — не в улыбке.
Благо, зубы не выпали. А то был бы мощный оскал.
— Что вам от меня надо? — спросила я тихо.
— Кое-что, что вам понравится. И… — он бросил взгляд на цепочку больных, где Даша уже согнулась пополам, изображая умирающую на последнем издыхании, — …немного порядка. На берег спускаются только отмеченные. Остальные остаются. Вы в каком списке, доктор?
«В своем», — хотелось сказать. Но я расслышала внизу, под тонким бархатом голоса, щелчок ловушки.
Он почти поймал меня на горячем. Рискнем.
— В списке тех, кто работает, — сказала я. — Я сопровождаю провизию.
— Правда? — он улыбнулся так сладко, что диабетики бы умерли дважды. — Стража!
Двое уже были рядом. А я готовилась к тому, что меня убьют и сбросят в воду.
— Эта девушка — моя помощница, — отчеканил он, не сводя с меня глаз. — Проведите ее на берег. И… — пауза, — вот этих троих. — Он ткнул пальцем в моих девчонок и, к моему изумлению, в Кэролайн. — Они мне нужны для описи.
Я моргнула. Он что, играет со мной? Или прикрывает? В любом случае — шанс.
— Быстро, — скомандовал он. — Пока инспектор не подошел.
Я повернула голову туда, где по трапу поднималась новая фигура — стройная, в черном, с эмблемой на груди. Стая стражников за спиной. Инспектор. О-хо.
А как хорош… Длинные, черные волосы, собранные в хвост. Широкий разворот плеч. Могучая и коренастая шея. Высокий. Прямо от сюда было видно, что он высокий. Скулы острые, подбородок прямой, нос без горбинки. И хищная грация в каждом движении.
От него прямо веяло опасностью и властью.
А потом… он посмотрел на меня своими пронзительными голубыми глазами. И я помчала.
— Шевелимся, — прошипела я Даше, когда нас повели к сходням. — Медленно, но решительно. Пускай слюни, корчи из себя конец недели. Маришка — бери меня под руку, будто я тебе нужна. Кэролайн — не смотри на меня, смотри в землю. И да, если уронишь лимон — я тебя этим лимоном и задушу.
— Я… я буду держать лимоны, как спасательный трос, — прошептала Кэролайн, растерянно хлопая ресницами.
— Молодец, умница, — процедила я.
Мы ступили на трап с другой стороны. Туман сгустился, словно прислушиваясь. С берега донесся низкий удар колокола. Где-то далеко завыла лодка.
Магия? Или просто ветер? Мне было все равно. Я шла, чувствуя, как под пальцами в кармане остро пахнет кислым спасением, и прикидывала: как дальше повернется судьба и какого за меня заступился Данте.
Мы спустились вниз, к самому причалу. Доски под ногами скрипели так, что я начала переживать о том, что мы провалимся.
— Не дышите! — заорал один из стражников, и я увидела, как его глаза расширились от ужаса.
Я, недолго думая, резко задержала дыхание и прикрыла нос и рот рукавом рубашки. Старый добрый метод «марлевого повязочного» спасения. Вот только марля у меня отсутствовала, пришлось довольствоваться тем, что было.
И я побежала обратно на палубу. Раз здесь небезопасно.
И как назло — с верхней палубы вниз покатились люди. Настоящий живой поток, сбивший нашу троицу с ног. Я даже не успела понять, кто именно толкнул меня первым — мужчина, женщина или ребенок. Все орали, махали руками, хватали друг друга, падали снова и снова.
Туман же вел себя, как сущность. Сгущался. Лез в глаза, уши, кожу. Казалось, он проникал внутрь.
Послышались первые крики. Выстрелы. И стук чьих-то сапог рядом.
Я не удержалась — грохнулась на землю. Ударилась головой. И мир мигнул белым.
— Она надышалась туманом? — донесся сквозь сон чей-то хриплый голос.
— Тут все почти им надышались, сэр, — отозвался другой, старческий.
Я замерла. Веки не слушались, но уши работали.
— Но никто из них не знал, что туман усиливает болезни. Как и магия, — продолжал старик. — Из-за этого большинство и умирает.
«Спасибо, Кэп Очевидность», — подумала я. Хотела бы встать и хлопнуть его по плечу, но тело решило поиграть в деревянное полено.
— И почему-то их всех отправили на этот чертов остров… — закончил старик.
— Сюда отправляют обреченных. Тех, кого сама империя оставила умирать. Вы же знаете, — сказал хриплый голос. — И все они обязаны умереть, иначе помрем мы.
А когда открыла глаза — вскочила так резко, что сама себя испугала. Тело ломило, будто меня неделю таскали по булыжной мостовой.
Голова была тяжелая. Дышать было непросто. Перед глазами все плыло. Во рту разлилась горечь и обосновалась сухость. А как болели мышцы… боже, меня точно переехали трактором.
Все это больше походило не на временный сон, а на наказание.
Я осмотрелась. Полумрак. Запах — затхлости, мокрой ткани и тухлятины. Непередаваемая «ароматическая гамма», от которой хотелось сию минуту убить того, кто когда-то придумал корабли. И антисанитарию.
Комната была длинная, вытянутая, и очень напоминала один из нижних отсеков.
Койки стояли рядами, как гробы на выставке. У стены — шкафы и полки, местами покосившиеся, облепленные паутиной.
«Снова корабль?» — мелькнула мысль.
Я скривилась. А где все остальные? Где этот балаган обреченных, которые должны были кряхтеть, стонать и проклинать все на свете?
И тут — кашель. Хриплый, тяжелый, словно человек выплюнул вместе с воздухом пару камней.
— Проснулась, девонька? — раздался старческий голос.
Я вздрогнула. Голос этот я уже слышала. Сквозь сон.
— Здравствуйте… да, — осторожно сказала я, стараясь понять, в какой именно части ада я нахожусь. — Я немного не понимаю, что произошло.
— О, мы остались тут с тобой одни, — хмыкнул он.
Я медленно повернулась к источнику звука. Старик сидел через койку от меня, и я, наконец, смогла его рассмотреть.
Он был крепкий, не тощий доходяга и не толстяк, а скорее мужчина в «рабочем весе».
Суховатые плечи, прямые, хоть и чуть опущенные от усталости. На груди висела старая замшевая жилетка, изрядно потертая, но все еще держащая форму.
Под ней — льняная рубаха, когда-то белая, а теперь цвета пепла, с рукавами, закатанными выше локтя. Штаны — простые, грубой ткани, заправленные в старые сапоги, потрескавшиеся у носка.
Волосы его были белыми, коротко подстриженные, стояли ежом, будто он их всю жизнь чесал только рукой. Кожа — сероватая, как у людей, которых жизнь полировала ветром, солнцем и недоеданием.
На лице густая борода — такая же белая, аккуратно подстриженная, с легким завитком у подбородка.
Глаза серые, холодные, но при этом ясные. Они не бегали, не метались. Смотрели прямо, спокойно и, будто бы, слишком многое знавшие.
Он сидел на койке ровно, без сутулости, спину держал прямо, будто старость для него была пустым словом. Руки положил на колени, пальцы крупные, с набухшими суставами, но крепкие. На правом запястье болталась кожаная завязка, когда-то бывшая ремнем от сумки.
И еще деталь: возле него на койке лежала книга. Настоящая, в темном переплете, изрядно затертом.
И я не могла разглядеть, что именно это за книга.
— Одни? Как это «одни»? — осторожно переспросила я.
— Вот так, девонька, — спокойно ответил он, чуть наклоняя голову, будто говорил о чем-то привычном. — Остальные ушли… и, скорее всего, погибли.
Сердце пропустило удар. В горле пересохло.
— Погибли? — я сузила глаза. — С чего такая уверенность?
Он хрипло усмехнулся, провел рукой по бороде и посмотрел на меня своими серыми глазами так, что по спине пробежал холодок.
— Туман, девонька. Все он виноват. Здесь, на границе империи, он словно сам дышит смертью. Тех, кого сюда ссылали, уже никто не считал людьми. Безнадежные, слабые, неудобные… проще было добить. — Он хмыкнул. — Ведь магия, что?
Я кивнула.
— Магия ухудшает состояние, — спокойно сказала я, и сама удивилась, насколько свободно с ним говорила.
Старик довольно прищурился.
— Вижу, ты уже успела собрать сведения, — заметил он, склонив голову набок. — Смышленая девочка. Уважаю таких. Я Освальд. Будем знакомы.
— Света, — представилась я и тоже кивнула.
Мы замолчали. В отсеке было тихо, только где-то над головой скрипели доски, и казалось, что сам корабль шепчет старые, зловещие истории.
Значит, после того как началась неразбериха и мы все упали… я провалялась во сне, а остальные куда-то удрали. Погибли или нет – неизвестно.
Я решила, что пора перейти к сути.
— Не сочтите за грубость, — осторожно начала я, — но почему вас сослали сюда, Освальд? Вы больны чем-то серьезным?
Он махнул рукой. Хрипло засмеялся.
— Старостью, милая, — сказал он, уголки его губ дернулись в горькой усмешке. — Но сослали меня не поэтому.
Я внутренне напряглась. В его голосе звучала какая-то странная смесь: горечь, смирение и тихое упрямство. И все же на подсознании я чувствовала, что Освальд темная лошадка. Но этой лошадке можно и доверится.
Он, вообще-то, остался тут со мной! Уж не знаю почему, но не бросил же.
— Я пытался лечить людей с помощью науки, — произнес Освальд наконец. — Настоящей науки, а не этой их глупой магии.
У меня внутри что-то дрогнуло.
— Лекарства? — осторожно уточнила я.
— Да, — он кивнул. — Настойки, отвары, чистая вода, травы. Все, что дает земля и новые технологии. Но у империи свой порядок. Здесь лечить можно только магией. Все остальное — ересь. Закон суров. И меня сослали сюда, чтобы окончательно добить. Чтобы никто от таких, как я, не вернулся живым.
____________________
Автор был в небольшом внутреннем раздрае, но я вернулась!)
Надеюсь, вы принимали проды по моему рецепту?) Так я вам принесла еще!) И... сегодня будет еще одна глава!)
А пока... быстренько принимаем хорошее настроение!
Юки
"Целительница из дома брошенных жен"

— То есть вы пытались спасти людей, а вас за это приговорили к смерти? — я фыркнула, сжав кулаки. — Великолепно. Гениальная система. Просто поаплодировать хочется стоя.
Освальд усмехнулся, но глаза у него оставались печальными.
Верх бесчеловечности, вот как это все выглядело со стороны.
Я прекрасно понимала, почему империя паниковала — больных прятать проще, чем лечить. И да, зараза — штука мерзкая: распространяется быстрее слухов.
Но отправлять людей на верную смерть вместо попытки помочь? Это уже не медицина. Это — безумие.
— А врачей с магией за что сослали? — спросила я, прищурившись.
— Не сослали. Ну, не всех. Чтобы добить тех, кто сам не помрет. Так-то они отвечающий персонал.
Я невольно поморщилась.
— И вы так много знаете, потому…
— Потому что мне самому предлагали это делать, — усмехнулся он, но в его серых глазах скользнула тень боли. — Но я отказался. Я хоть и владею магией, но понял: наши болезни магии не поддаются. Она только усугубляет. Я поклялся лечить людей и не вредить им, дорогая.
Он произнес это так искренне, что мне захотелось хлопнуть его по плечу и сказать: «Брат по разуму, добро пожаловать в клуб врагов системы». Но вместо этого я лишь кивнула.
Потому что все люди врут. И почему Освальд так искренне делился последними новостями с незнакомой девушкой — тот еще волнующий меня вопрос.
— Что ж, раз уж мы тут откровенничаем… — я сцепила пальцы и сделала глубокий вдох. — Хочу спросить кое-что.
— Спрашивай, — Освальд слегка наклонил голову.
— Я слышала, кто-то говорил, что если на острове не умрут все… то погибнут… другие? — выдала я сумбурно.
Я смысла особо не поняла, когда говорили, что если не умрут они (это говорили про больных, насколько я поняла), то умрем мы (а вот что за загадочные «мы»).
Старик хмыкнул.
— А, значит, ты слышала мой разговор с мистером Эдгаром.
— Мистер… Эдгар? — повторила я с сомнением.
— Да, милая. Инспектор, что отвечает за всех прибывших, — Освальд слегка скривился. — Эдгар де Морваль.
Я приоткрыла рот, округлила глаза и выдала многозначительное:
— Ого.
— Ага, — кивнул Освальд. — Указ императора все знали. Если кто-то выживет на острове — убьют всех, кто отвечал за их устранение. Негласно, конечно. Но все в курсе.
Я медленно выдохнула. Ну ничего себе задачка. Получается, чем больше я буду лечить, тем больше подставлю тех, кто следит за «санитарной чистотой». И инспектор этот, и его люди будут делать все, чтобы мы гарантированно подохли.
Ну что ж. Кажется, я официально вступила в клуб смертников. С бонусом в виде смертельных врагов и дедлайна «умрете все».
— Что ж. Благодарю за информацию. А куда все ушли и почему нас оставили? — спросила я, уставившись на Освальда.
— Это было решение мистера Эдгара, — спокойно ответил он.
Интересно, на каких успокоительных сидит? Меня уже знатно трясло!
— Мы с ним поговорили, как в старые добрые времена, пока ждали вашего пробуждения. И, не дождавшись, он собрал выживших и они ушли.
Я нахмурилась. Все чудеснее и чудеснее. То есть инспектор, который должен отвечать за устранение людей, специально дожидался, пока я проснусь?
Прекрасно. Наверное, чтобы лично убедиться, что я отправилась к праотцам. Или отправить туда.
И чего ко мне все пристали?! Надеюсь, Данте ничего не рассказал. Про сбежавшую пациентку. Со странностями. Которая еще и умудрилась не умереть, как предсказывал Фридрих.
— Почему вы остались, Освальд? — покачала я головой. — Вы должны были уйти с ними.
Старик пожал плечами.
— Я все равно скоро умру, милая, — сказал он смиренно, даже слишком смиренно, будто повторял выученную фразу. — К тому же, мистер Эдгар запретил мне идти на остров. Попросил умереть здесь.
В голове пронеслась нецензурная брань.
Я буквально открыла рот.
— И вы решили умереть?! — воскликнула я.
— Ох, милая, к чему бороться, — усмехнулся Освальд. — Все равно все окажемся на том свете. Рано или поздно. А выбраться с острова фактически невозможно. В ближайшее время это место станет настолько изолированным, что даже провизия перестанет поступать.
Я закрыла лицо руками и нервно выдохнула. Господи… в какую же передрягу я попала! Новый мир, новое тело, и законы здесь даже не средневековые, а какие-то сумасшедшие. Людей выкидывают, как мусор, маги прикрываются словами «лечение», а по факту убивают. И главное — всем все нормально.
Не уверена, насколько были обширны знания других пациентов насчет того, что от них собирались избавиться, но что-то мне подсказывает, что большинство об этом не знало.
Ведь с нами ехало и много знати. И кто знает, все ли из них были «надзирателями».
— А вы… — я подалась чуть ближе. — Если бы у вас был шанс? Ну вот вдруг, теоретически. Вы бы попробовали еще лечить людей наукой? Или сбежать от сюда для начала? И оставить мысли о прекрасном «том свете»?
Старик хмыкнул.
— Теоретически, конечно. Но практически? Я стар… и на старости лет мне не хотелось бы получить по горбу или быть отравленным. Возможно, лучше остаться здесь.
— Не лучше. Нам нужно добраться до города, — сказала я и встала.
— Да как же… там туман! — Освальд всплеснул руками, хрип сорвался на кашель. — Мы умрем, не успев дойти… Эдгар позаботился об этом, если я нарушу слово!
— Какой у вас заботливый старый друг…
Освальд тяжело вздохнул, словно каждое слово давалось ему с трудом.
— Заботливый, милая. Жить на острове, в глуши, где нет врачей и пропитания куда хуже, чем просто умереть здесь, — мрачно сказал он.
Я поджала губы. Отлично. Встреча двух философов — он за «смиренно умереть», я за «плюнуть на судьбу и выжить назло всем».
— Что ж, тогда счастливо вам оставаться, — я махнула ему рукой и подцепила сумку.
На удивление, ее сюда притащили. Ну, ту самую, «позаимствованную» у какой-то несчастной жительницы каюты.
Первым делом — капуста. Моя бесценная находка. Я достала ее и с аппетитом зажевала. Хрустела так, что старик только моргал, не сводя с меня глаз. А я, между делом, рылась в сумке и прикидывала, сколько и чего еще смогу положить.
Примеривалась, что еще можно стащить с этого корабля, пока его не унесло к чертовой матери.
— И вы не станете меня уговаривать пойти с вами? — вдруг удивился Освальд.
— Нет. — Я пожала плечами. — Зачем уговаривать того, кто для себя все решил? Вы будете мило умирать тут, а я — решать проблемы со здоровьем людей. Кто-то же должен.
И, между прочим, выясню, что там задумал император, если так легко избавлялся от людей десятками.
Да еще и был готов списать магов, которые хотя бы могли поддерживать других в живых.
Расточительство редкостное. А я, как врач, подобное презираю: каждая живая душа важна.
— Вы необычная девушка, Света, — заметил Освальд, и в его голосе впервые прозвучало нечто вроде уважения. — И что это вы едите?
Я хитро улыбнулась и показала капусту в руках, поднесла поближе к его койке.
Он наклонился, прищурился.
— Квашеная капуста, — сказала я.
Освальд осторожно понюхал, моргнул и снова уставился на меня.
— Скверное решение для завтрака.
— Соглашусь, но это полезно и лечит меня от болезни.
— И вы… лечитесь ею? — он выдохнул так, будто я только что явила чудо.
Я кивнула.
— Лечусь. Отлично помогает от морской чумы, — небрежно бросила я.
— Не может быть… — пораженно выдохнул Освальд.
И вот тут мне захотелось смеяться.
Передо мной сидел человек, который знал, что магия не помогала.
Он понимал, что людей губило магическое лечение. Но вот услышать от меня, что обычная квашеная капуста способна спасти, было для него откровением.
— Поверьте, — я устроилась удобнее и снова хрустнула сочным листом. — Квашеная капуста, как лимоны полезла. Она укрепляет сосуды, снижает кровоточивость десен, восстанавливает силы.
— Я слышал… моряки называли ее морской гнилью. Но лечить… никто не знал как. И наши маги не знали. Болезнь только усиливалась.
— Ну так вот, поздравляю, теперь знаете, — фыркнула я. — С этим диагнозом люди жили месяцами, страдая, пока их зубы не выпадали и кожа не лопалась. А все из-за того, что кто-то не догадался вовремя жрать капусту и цитрусовые.
Он замер, словно весь мир вдруг перевернулся.
— Это… значит… все это время мы убивали людей зря?
— Удивительно, да? — я развела руками. — Убивали, сжигали, ссылали, а достаточно было не магии, а бочки капусты.
Освальд прижал ладонь к лицу, закрыл глаза. Его плечи дрожали. Я сперва подумала, что он плачет, но нет — старик смеялся. Глухо, тяжело, но смеялся.
— Империя… столько лет… — он покачал головой. — И все это можно было остановить таким простым средством.
Я подмигнула.
— Добро пожаловать в клуб, дедушка. Теперь у нас есть «оружие массового спасения». Капуста.
— И работает? — удивился Освальд так искренне, что я чуть не прыснула.
— Конечно работает. Вы, как врач, я уверена, следили за состоянием больных, — сказала я, продолжая хрустеть капустой, будто это были не листья, а самый изысканный деликатес.
— Этим больше занимался Фридрих, — махнул рукой Освальд. — Он же и назначал, сколько и кому времени оставалось.
— А-а-а, мой добрый и прекрасный шарлатан, — хмыкнула я. — Он сказал, что мне осталось два часа.
Освальд поперхнулся воздухом, и я даже подумала, что придется его откачивать.
— Когда он это вам сказал? — взволнованно спросил он.
— Сколько я спала? — я прищурилась.
— Больше двух часов точно… уже и сутки минули с того времени, как мы пришвартовались, — сказал Освальд.
— Вот, прошло уже десять раз по два часа, — хмыкнула я.
Сутки… долго же я спала. Организм восстанавливался.
Он вскинулся, начал рассматривать меня так, словно увидел призрак.
— И выглядите вы здоровой. Цвет лица, волосы… даже зубы на месте, — бормотал он, заглядывая мне чуть ли не в рот. — Но как же так… Фридрих никогда не ошибался. Его диагноз работал, как часы. Скажет и все — человек мертв.
— Видимо, в его часах кукушка сдохла, — невинно предположила я.
— Откуда вы узнали, что капуста поможет от вашей болезни? И про лимоны вы говорили… откуда?!
Я тяжело сглотнула. Вот и приехали.
Ну не скажу же я ему: «Знаете, Освальд, я умерла в другом мире, попала в это тело и принесла с собой кое-какие знания из двадцать первого века. Приятно познакомиться».
Люди не любят непонятное. А врачи, даже бывшие, особенно.
— Я много экспериментирую и читаю.
— Но вы же… девушка, — миролюбиво заметил Освальд.
— Что с того? — я приподняла бровь.
— Девушки не имеют доступа к книгам, милая. Их задача: выйти замуж, родить детей, — со снисхождением сказал Освальд. — Наверное, это вам отец рассказал?
__________________
Дорогие! Занималась немного озвучкой!) Поэтому задержалась с продой! Спасибо за ваши комментарии, лайки и прочтения!) Поддержите меня еще!))
_________________
Советую принять вам еще одну порцию хорошего настроения!)
Хелен Гуда и Агния Сказка
"Вторая жизнь доктора Анны"
https://litnet.com/shrt/ssi5

Я чуть не поперхнулась капустой и цокнула языком:
— Да вы еще тот шовинист, Освальд. По вам и не скажешь.
Он моргнул и нахмурился.
— Шови… шови кто? Что это за слово?
- - - - - - - - - - - - -
Происходит от франц. chauvin «шовинист; шовинистический» и chauvinisme, по имени полумифического солдата-бонапартиста Николя Шовена.
Термин появился в 1843 г., во многом под влиянием комедийной пьесы о Шовене «La Cocarde Tricolore».
- - - - - - - - - - - - -
И тут я прикусила язык. Отлично, Светка. Выдала термин, который в этом мире звучит как имя местного демона. «Берегись, идет Шовинист, похититель мозгов!» Ну, только этого мне не хватало.
— Это… — я замялась и хмыкнула. — Это я так… называю мужчин, которые любят женщин учить, где их место.
— Ах, — протянул Освальд, и на его лице промелькнула тень усмешки. — Возможно, вы правы. Но поймите: в нашем обществе у женщин нет власти. Понимаю, молодым и неокрепшим умам это сложно осознать. Но вы должны знать, где ваше место.
Я еще и не окрепший ум — приятно знать об этом в столь трепетном возрасте. Глупо было бы обижаться на старческие предрассудки: пусть Освальд считает, что девушки книг не читают, главное — я-то знала правду.
Мы читаем. Делаем открытия.
— Конечно, я знаю, где мое место. Я сама его выберу, — сказала я, оставив капусту на потом.
Всю провизию забрали, так что буду подъедать то, что удалось утащить, а это — отложу как стратегический запас. Уже чувствовала себя лучше: слабость уходила, мысли прояснялись.
Нужно только наладить питание, иначе толку от моих знаний будет мало. Сейчас с полноценным приемом пищи туговато, но я справлюсь.
— Ну что, Освальд, пойдете со мной? Или предпочитаете скрасить недельку в компании никого? — спросила я, собираясь выходить.
Старик помолчал. Думал. В его глазах мелькнула привычная усталость, но он вдруг усмехнулся.
— Что я за джентльмен, если не провожу леди до пункта назначения, — сказал он и ловко спрыгнул с койки.
Бойкий старик.
Я хмыкнула. Ну да, конечно. Вряд ли его интересовало джентльменство. Он позволил Эдгару уйти, хотя меня должны были разбудить и забрать.
Очевидно, меня тут оставляли умирать.
И, судя по взгляду Освальда, он не был уверен, что я вообще найду путь туда, куда надо. Особенно через туман.
Но в итоге мы вышли. Из задней нижней части корабля выбрались на причал. Свет ударил в глаза так резко, что я зажмурилась и поморщилась. И… никакого тумана.
— Что за… мне же говорили, что здесь туман, — Освальд даже остановился.
— Вас обманули, — бросила я, но и сама задумалась.
Туман в моем мире образуется, когда теплый влажный воздух встречается с холодной поверхностью.
Но тут все было иначе. Я помнила, что, когда мы выходили раньше, холода не было.
Значит, образование тумана связано с чем-то другим. Возможно, магическим. А исчезал он… когда? Когда выгодно кому-то, чтобы мы видели? Или наоборот — не видели и должны были умирать. Кто-то диктовал все эти правила и их последовательность непонятна.
Интересно. Очень интересно.
— Я думал, что мы не пройдем, но тут сам бог велел, Света, — хмыкнул Освальд. — Я хочу знать больше. У вас такая занятная фортуна.
Я усмехнулась.
— Сама удивлена.
И правда, удивлена. Пока что мне жутко везло. Сначала капуста, потом старик, который оказался не врагом, а союзником, и теперь вот чистый причал. Интересно, продлится ли это везение, когда я дойду до города?
Мы пошли от причала по тропинке, которая вела сквозь лес. Тропа была явно протоптанная — не сбиться. Освальд шагал рядом, то ли ворчал себе под нос, то ли молился, а я жадно вдыхала воздух.
Чистота! Прямо до щек щипало. Настолько свежо, что даже в сон клонило.
После вони на корабле я даже не верила, что такое возможно. Холодно не было, наоборот — тепло и приятно. Лес жил: птички порхали, щебетали, где-то мелькнула белка.
— Это остров Обреченных? — хмыкнула я. — Слишком он бодро выглядит. Природа, милая, явно не в курсе указа императора.
Освальд посмотрел хмуро.
— Не доверяй первому впечатлению, милая.
Но мне плевать было на его ворчание. После тухлых бочек и кнута Константы этот лес казался раем.
Минут через двадцать впереди начали виднеться ворота. Настоящие, высокие, с зубцами, и рядом — караульная будка. А возле ворот стояла стража. И не два сонных мужика, а четверо с пушками наперевес.
— Нашему появлению не будут рады, — заметил Освальд.
Пф. Будто мне непонятно. Два лишних рта — и сразу же чья-то головная боль. На меня Эдгар точно не рассчитывал.
Мы подошли ближе. Стражники среагировали моментально: прицелились.
— Вы кто такие?! — заорал один.
Я сделала шаг вперед.
— Мы с корабля. Заплутали и только сейчас нашли дорогу, — ответила я спокойно.
Ну не станут же они стрелять? Мы же «свои», в списках должны быть.
— У нас не было распоряжения! — выкрикнул другой. — Уходите или мы вас убьем!
Вот это поворот. Прекрасно. Империя настолько «гуманна», что даже излишки ссыльных идут в расход.
— Убьете? — переспросила я, приподняв бровь. — Вы совсем не боитесь инспектора? Указа об убийстве у вас не было.
Стражники переглянулись, но оружие не опустили.
— Господа хорошие, у меня тут маленькое уточнение. Вот этот милый старик – придворный лекарь, приехавший вместе с Эдгаром де Морваль. Вы же не хотите лишиться головы по глупости?
______________________
Ждите, сегодня будет еще одна глава! А пока прием по расписанию!
______________________
Стейси Амор
"Лекарь для стражника"

Стражники обменялись красноречивыми взглядами, а Освальд посмотрел на меня так, словно впервые понял, что связался с безумкой.
— Да вы с ума сошли, — прошипел он так эмоционально, что я невольно одернула его за рукав.
— Нет, я еще пока в своем уме. А вы, Освальд, контролируйте эмоции. Сейчас таким взглядом вы нас сдадите с потрохами, — любезно посоветовала я.
Он побледнел.
— Я… вы… ох, зря я пошел с вами. Нас же точно пристрелят! — почти задыхаясь, говорил он, но, к чести старика, лицо держал каменным, как я и попросила.
Вот и отлично. Учится быстро.
— Нас не пристрелят, — уверенно сказала я, хотя сердце билось где-то в горле.
Небольшое сомнение у меня было.
— Да точно пристрелят! Ведь никакого придворного лекаря нет, — горько заметил Освальд.
— Хотите сказать, что вы не придворный лекарь?! — наиграно удивилась я, специально громко, чтобы слышали стражники.
Но те не услышали, а Освальд честно ответил, что он и есть придворный лекарь. Достаточно громко и официально. Потом уже тише добавил специально для меня:
— Конечно, нет, милая леди! Я всего лишь обыкновенный врач, и не более, — поспешно ответил он.
Я усмехнулась:
— Я знаю, не паникуйте. Будь вы придворным лекарем, вас бы точно не оставили там, со мной, среди обреченной и спящей.
— Тогда к чему этот спектакль?! — не выдержал Освальд.
И в этот момент ворота вдруг со скрипом распахнулись.
Сказать, что Освальд обалдел, — значит ничего не сказать. Он стоял с открытым ртом, а я тоже порядком удивилась.
— Вот для этого, — сказала я ему так, будто все так и задумывалось.
На самом деле ни секунды не была уверена, что нас впустят. Я-то думала, начнут спрашивать бумаги, печати, проверять списки. Но нет — впустили, как будто и ждали.
Мы шагнули за порог. Ворота оказались настоящим памятником старого мира: высокие, каменные, с черными вкраплениями в серой кладке, будто вулканические камни сплелись в монолит. Толстые петли скрипели, а створки были обиты металлическими полосами, словно их делали не от людей, а от чудовищ.
За воротами нас встретили двое стражников. Одеты строго: темно-зеленые мундиры, лакированные сапоги, у каждого при боку сабля и мушкет за спиной. Лица жесткие, ни намека на жалость.
— Вас хочет видеть главный инспектор, — сухо сказал один.
— Чтобы поприветствовать придворного лекаря, раз уж он явился, — добавил другой.
Ага. Вот мы и подошли к моменту, где все может рухнуть. Освальд побледнел, как полотно, и чуть не схватил меня за руку. Я же только выпрямилась и сделала шаг вперед.
— Разумеется, — ответила я, улыбнувшись. — Ведите нас.
Мы шли за стражником по широкой дороге, и я даже невольно заслушалась ритмом его сапог.
Камни мостовой отдавали гулко. Дорога расходилась на четыре стороны, словно специально, чтобы глаза разбегались: высокие дома, строгие фасады, узкие окна, уходящие вглубь улиц.
Все выглядело так, будто город старательно изображал «обычное место». Ага, обычное — для тех, кого сослали умирать.
Нас остановили у здания, которое снаружи выглядело уютным, почти домашним: окна с жалюзи, крыша с резными карнизами, аккуратный садик с каменной скамьей.
Но уют был наигранный. Слишком прямые линии, слишком строгие двери. Скорее административное здание, чем чей-то дом.
— Нам сюда, — коротко бросил стражник.
Мы поднялись по небольшой лестнице и вошли. Внутри запахло бумагой, чернилами и слегка подгоревшей кашей. Ну да, администрация, как она есть.
За столом сидела женщина средних лет, с таким пробивным взглядом, что мне на секунду показалось — она видит мои мысли насквозь.
Обычно я бы сострила, но на этот раз даже мне стало дурно. Однако ни слова вопросов. Ни «кто вы», ни «зачем». Мы просто прошли дальше по коридору.
Навстречу попадались уборщица с ведром, охранник с унылой рожей и секретарша с очками на цепочке. Никто не остановил, все отводили взгляд. Словно уже знали, что мы должны быть здесь.
И вот, наконец, мы дошли до двери. Тяжелой, деревянной, с металлическими накладками и латунной ручкой.
— Дальше вы сами, — сказал стражник и ушел, не оглядываясь.
Освальд до этого держался у меня за спиной, словно я могла его прикрыть, но тут вдруг шагнул вперед и первым толкнул дверь.
Смелого воздуха надышался.
— Освальд, мой старый друг, — бархатный голос инспектора разлился по коридору так, что мурашки побежали по коже. — Я уж думал, что вы остались там.
Я зашла следом и прикрыла за собой дверь.
Кабинет… выглядел прилично, но не шикарно. Деревянный стол, пара кресел, шкаф с книгами и картами. Все функционально, без излишеств. Человек, который ценит порядок, но не любит показуху.
А сам инспектор… О, тут глаза цеплялись сами. Накачанный, плечи широкие, шея — коренастая. Одет в строгий темный костюм, ткань явно дорогая.
Волосы черные, слегка взъерошенные, спадали до плеч, и этот легкий беспорядок только подчеркивал силу. А глаза… голубые, ледяные, пронзительные.
— А это кто у нас? — его взгляд с жадностью впился в меня. — Выжившая звездочка, которую мысленно давно похоронил Фридрих.
Я выдержала его взгляд, не моргнув, и также позволила себе заинтересованно его окинуть. Пусть понимает, что я не овечка, которую можно загнать в стойло.
— Полагаю, это вы представили Освальда придворным лекарем, — сказал Эдгар, приподняв бровь.
_____________
А я приглашаю к себе в новинку!) Срочно переходим!) Тут будет также интересно)

Эдгар сложил руки на столе и смотрел на меня с тем самым интересом, которым обычно смотрят на редкое насекомое под стеклом. Пронзительный, спокойный — и оттого особенно неприятный.
— Да, это была моя идея. Господин Освальд тут ни при чем, — сказала я уверенно.
Эдгар едва заметно пожал плечами, словно все это его мало касалось.
— Вы могли зайти и без спектакля, мисс Светлана. А теперь это выглядит так, будто вы замышляете нечто незаконное.
Я сложила руки на груди и изобразила ангельскую улыбку. Сам, значит, дал указ, что никто не должен заходить, потому что никого не ждали. А закон теперь нарушала я.
— Незаконное? Боже упаси. Я люблю свой дом и никогда бы не стала вредить ему.
— Неужели? — его губы изогнулись в усмешке. — Вы правда такая самоотверженная?
Он явно издевался, смакуя каждое слово. А вот Освальду было не до смеха. Старик ерзал на месте, хмурился, будто пытался провалиться сквозь пол.
— Безусловно, — парировала я.
— И добрались вы сюда, рискуя жизнью, исключительно из-за самоотверженности? — уточнил Эдгар.
— Да. И Освальда не оставила по той же причине, — добавила я.
Инспектор прищурился, голубые глаза блеснули холодом.
— Любопытно. Фридрих уверял, что вы умрете еще до прибытия корабля.
— Ошибся, — я улыбнулась.
— Как же вам удалось выжить? — вкрадчиво спросил он. — Магия?
— Наука, — твердо сказала я.
Он хмыкнул.
— Откуда же у вас знания?
— Из книг, — ответила я, выдерживая его взгляд.
И тут он рассмеялся. Смех прозвучал неприятно, низко, с насмешкой.
— Хорошая шутка, мисс Светлана. Женщина не может знать больше мужчины. Вы просто не созданы для этого. Ваше дело — рожать детей, ждать мужа и угождать мужу.
У меня дернулся глаз. Ах, как знакомо. В моем мире такие тоже водились. Но здесь, видимо, уровень патриархата возведен в абсолют.
— Естественно, женщина способна на все то же, что и мужчина, — сказала я сухо.
— О, — усмехнулся он, — я задел ваши нежные чувства?
Я склонила голову набок и улыбнулась так, что Освальду стало еще хуже.
— Нет. Я просто констатирую очевидное.
Эдгар наклонился вперед, локти опирались о стол, и его глаза буквально прожигали меня.
— Это неважно. — Его голос стал твердым. — Вы нарушили мои планы, и за это будете наказаны.
Я сдержалась, чтобы не пробить Эдгару башку ближайшим стулом. Вот честное слово — было жгучее желание. Нет, ну как такого человека вообще поставили главным?
Хотя, если честно, неудивительно. Кто должен управлять Островом Обреченных? Правильно — кровожадный убийца. А Эдгар именно таким и был.
Он сложил руки на столе и посмотрел на меня.
— Понимаете, мисс Светлана, — произнес он вкрадчиво, с вибрацией в голосе, словно мурлыкал хищный кот, готовящийся к прыжку, — на нашем острове невероятное количество болеющих.
Я кивнула. Еще бы, я и сама это уже успела заметить.
— Поскольку вы во всеуслышанье заявили, что к нам прибыл придворный лекарь, — его губы скривились в ухмылке, — уверяю, меня станут об этом расспрашивать. А я не имею к этому абсолютно никакого отношения.
Внутри меня что-то зловеще хрустнуло.
— Посему вы вместе с мистером Освальдом будете заниматься умирающими. — Эдгар чуть подался вперед. — И если хоть один человек погибнет по вашей ошибке, то я проведу вам экскурсию на электрический стул. Идет?
Он вопросительно изогнул бровь.
Я чуть не подавилась собственной слюной. Вот маньяк! Как у него вообще язык поворачивался предлагать подобное?!
— А если я откажусь? — спросила я, глядя прямо ему в глаза.
— То вы, милая, как и Освальд, отправитесь на электрический стул сейчас, — с ядовитой любезностью ответил Эдгар. — Вы нарушили свое слово, Освальд. А вы, Светлана, заигрались в героиню. Кто, как не мужчина, должен спустить вас с небес на землю. Если вас этому не научили в семье, то научу я.
У меня дернулся глаз. Ах ты ж...
— Зачем же вам такая морока? — я сложила руки на груди. — Сожгли бы на электрическом стуле сейчас. А то предлагаете какие-то условия. Я отказываюсь от них.
— Вы знаете, я подумал, что вы не сможете отказаться. Зачем вам право выбора?
— Потому что это по-человечески?
— Я всего лишь даю вам шанс за смекалку. — Эдгар позволил себе ленивую улыбку. — Вы смогли развеселить меня, а я не привык терять шута так скоро.
Очень странный ответ. За нарушение закона обязаны были карать. Немедленно. Но он этого не сделал. Почему? Интересный вопрос.
Мне бы найти Данте... вот с ним разговор клеился куда лучше. Там хоть логика была.
— Вы можете занять любой свободный дом, — продолжил Эдгар. — И помните: все, кто придут к вам — ваши пациенты. Советую их вылечить, Светлана.
Он подчеркнул мое имя так, что захотелось кинуть ему в лицо чем-нибудь тяжелым. Но я удержалась. Пока.
Мы вышли из кабинета. Воздух на улице показался живительным, хотя я все еще чувствовала за спиной его ледяной взгляд.
— Во что же вы нас втянули… — негодовал Освальд, едва мы отошли.
— В интересную игру, — спокойно ответила я. — Лучше скажите, Освальд. Вы знаете, как именно по приказу империи должны были умирать люди на этом острове? Есть ли какие-то специальные условия?
Старик нахмурился, почесал подбородок.
— Да, такие были…
______________
Хотите новую порцию рецептика? А я уже здесь вместе с ним!) Прошу любить и жаловать!
Айрин Дар
"Лекарь-попаданка. Трофей для дракона"

— Ну, точнее, я не уверен, что это прямо обязательные пункты, но… — Освальд замялся, ковыряя пальцами рукав своей рубашки.
— Говорите, — потребовала я.
— Император упоминал, что на остров едут погибать естественным путем. От болезней, которые мы не могли вылечить. Чтобы не заражались остальные жители и не наводили панику, зараженных отправили в одно место. — Старик шумно выдохнул. — А еще он говорил, что вместе с больными на остров отправляют преступников.
Я развернулась к нему и уставилась, как на сумасшедшего.
— Простите, кого?
— Преступников, милая. — Освальд понизил голос до шепота, словно стены могли нас подслушать. — Да-да. У нас тут город непростой получился.
Просто жесть. Стоит кому-то словить белку — и нас прирежут ночью, потому что император додумался отправлять в «свободное плавание» убийц и еще кого-то. Гениально! Браво, ваша светлость.
— В общем, если люди ведут себя противозаконно, то их нужно карать. Естественно, с отчетом и одобрением императора, — продолжил Освальд.
Я угукнула. Ну, свои сложности имелись. Может, Эдгар не хотел лишний раз ставить в известность императора, вот и расправлялся по-своему? Нас же он «пригласил» к служению обществу. Благотворительность такая.
Вариантов у меня теперь предостаточно:
Если преступнику не понравится мое лечение — меня могут и убить.
Если нас заразят чем-то тяжелым — тоже смерть.
Если хоть один пациент умрет — электрический стул.
Прекрасные перспективы. Даже не знаю, куда девать радость.
— Освальд, — я сложила руки на груди, — а скажите, мы можем еще вернуться назад? Уплыть отсюда? Корабль ведь никуда не делся?
Он посмотрел на меня с такой жалостью, что захотелось его стукнуть.
— Нет, милая. Если корабль поплывет назад и там не окажется инспектора Эдгара, его просто потопят пушками.
— Ну красота же! — я развела руками. — Отличный способ изоляции. Даже лучше, чем карантин в отдельном бараке.
— Не стоит шутить, — вздохнул старик.
Ага, конечно. С моей удачей только и остается — шутить. Иначе свихнусь раньше времени.
Дом мы выбрали быстро. Среди пустующих домов с табличками нашелся один двухэтажный — небольшой, но на удивление уютный. Пыль, конечно, стояла такая, что можно было пальцем по мебели писать номера телефонов и подписывать контакты.
Кухня оказалась общей, ванная и туалеты — по одному на каждом этаже. Гостиная с диваном и креслом располагалась внизу, а спальни — раздельные, разумеется.
Мы с Освальдом переглянулись и единогласно решили держаться вместе. Раз уж я его втянула во все это, то бросать старика на произвол судьбы было бы последним делом.
— Вас предупреждали, где покупать одежду, продукты? — спросила я, спускаясь со второго этажа.
Освальд сидел в гостиной, и выглядел так, будто думал о бренности бытия.
— Будем разбираться, — буркнул он. — Ни о чем таком не говорили.
Я кивнула. Ну что ж, приноровимся. В моем мире все просто: есть рынок, супермаркет или аптека. Здесь — один большой геморрой.
Тем более, что я прекрасно знала: проблема большинства местных болячек — питание. Без еды медицина бессильна.
А тут еще и провизию обещали прекратить возить. Чудно.
В дверь резко постучали. Не просто постучали — шарахнули так, что я чуть не подумала, будто к нам ломится вся стража.
Освальд нахмурился и первым пошел открывать, показав мне ладонью — стой, мол, на месте.
Он открыл дверь… и там оказалась девушка. Бледная, охрипшая, с запавшими глазами. И живот у нее — округлый, огромный.
— Вы… вы врач? — сдавленным голосом спросила она.
— Д-да, — неуверенно ответил Освальд.
— Я рожаю! — воскликнула женщина и тут же согнулась, схватившись за живот.
И заорала так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули.
— Ну все, приехали, — пробормотала я и подбежала.
Пока Освальд в шоке хлопал глазами, я быстро подхватила женщину под руку и помогла пройти в гостиную.
— На диван ее! — скомандовала я. — И принеси тряпок, много! А еще руки обязательно помой с мылом по локти!
Старик, к его чести, метнулся исполнять приказ. А я побежала вымывать руки с мылом. Благо тут такое имелось. И даже полотенца чистые.
— Дыши ровно, — я посмотрела женщине в глаза. — Как тебя зовут?
— Л-Люсия… — простонала она.
— Отлично, Люся. Слушай сюда: орать можешь сколько угодно, но дышать будешь правильно. Поняла? — я схватила ее за плечи, чтобы сфокусировалась. — Вдох носом, выдох ртом. Не то у нас с тобой ничего не получится, а мы же хотим, чтобы все получилось?
Она закивала сквозь слезы и попыталась подчиниться.
— И дальше тоже делай все, что я скажу. Поняла? Вот и умничка, зайка. Все получится.
Вернулся Освальд с охапкой тряпок. Я выдернула из них пару посвежее, остальное кинула к дивану.
— Кипяток нужен. Воду закипятить сможешь? — крикнула я Освальду.
— Попробую, — пробормотал он и побежал на кухню.
Женщина застонала, живот напрягся.
— Ну что, малыш, похоже, ты решил выбрать самое неподходящее время и место, — пробормотала я себе под нос.
Я огляделась. Да, обстановка «роддома» мечты: пыльный диван, тряпки и старый врач, который в акушерстве, дай бог, теоретически что-то понимает. Но что ж, справлялись же в деревнях без стерильных операционных, справимся и мы.
— Люся, когда потуга — толкай. Но только по моей команде! — сказала я.
Она зажмурилась и стиснула зубы.
Вернулся Освальд с парой ведер горячей воды. Слава богам!
— Отлично, ставь сюда. — Я подкатила ведро поближе. — Все, теперь работаем.
__________________
Ух, что пошло! А я вам все еще рекомендую принимать предписанное нашими врачами!)
Алена Ягинская
"Лекарка. Тайны Уездного города"

Люсия лежала на диване, бледная, со слипшимися от пота волосами, и держалась за живот, будто боялась, что ребенок решит сбежать прямо через кожу.
— Нет! — вдруг выкрикнула она и впилась в мое запястье. — Я не позволю женщине принимать у меня роды! Зовите… нормального врача. Мужчину!
Я моргнула. А потом прыснула.
— Люся, милочка, нормальные мужчины сейчас, вероятно, сидят по домам и в карты играют. Пьяные. И уж точно не собираются вытаскивать у тебя ребенка. А если они еще и маги, то доброго точно от них не ждать.
— Нет! — она закачала головой. — Пусть он! — и ткнула дрожащим пальцем в Освальда.
Старик аж закашлялся от неожиданности, потом в ужасе округлил глаза:
— Я?! Да я никогда… это… о боги… я же даже в учебниках не… — он начал заикаться, и, по-моему, собирался упасть в обморок.
— Отлично, — отрезала я. — Значит, у тебя сегодня первый опыт. Поздравляю с новой специализацией — акушер.
— Светлана! — простонал он, хватаясь за голову. — Это невозможно!
— Возможно. — Я пихнула ему в руки кучу чистых тряпок. — Ты держишь, дышишь и слушаешь, что я говорю. Все.
Он еще попытался спорить, но Люся уже завыла так, что в доме загудели стекла.
— Так, слушай меня, — я наклонилась к Освальду. — Первое: не паникуем. Второе: смотри, что выходит первым. Если головка — работаем спокойно. Если нет — готовься держать мать за бедра.
И, как на грех, уже через минуту стало понятно: малыш решил идти ногами вперед.
— Света! — визг Освальда был таким высоким, что я подумала: еще чуть-чуть, и у него сам родится ребенок. — Это не так! Ноги! Ноги!
— Спокойно! — я рявкнула. — Я вижу!
Люся билась на диване, словно хотела разорвать его на части.
— Что не так?! — кричала она.
— Да все нормально! — сладко соврала я. — Просто твой ребенок решил сначала походить, а потом родиться.
— ЧТО?!
— Шутка! — быстро добавила я. — Освальд, держи ее ноги шире, не дай ей сжимать.
Он послушно вцепился в бедро женщины, но руки у него тряслись так, что я боялась: сейчас оторвет вместе с костями.
— Так, слушай меня внимательно, — я наклонилась к Люсе. — Сейчас дышишь ровно, не тужишься без команды. Поняла?
Она всхлипнула и кивнула.
Я аккуратно вложила пальцы внутрь — нужно было проверить положение. Да, ягодичное предлежание.
— Это же смертельно! — закричал Освальд.
— Для твоей психики — да. Для ребенка — посмотрим. Держи мать крепче.
— Люся, слушай меня внимательно, — сказала я. — Сейчас попробую развернуть твоего карапуза. Нужно, чтобы ты дышала ровно и не сопротивлялась.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
Наружный акушерский поворот (НАРП) — это акушерская манипуляция, при которой врач снаружи, через переднюю брюшную стенку, руками старается развернуть плод из неправильного положения (например, тазового) в правильное — головное.
Методику наружного поворота плода описывали еще древнегреческие врачи, но в современном акушерстве ее возрождение связывают с немецким акушером Альфредом Брауном (XIX век).
- - - - - - - - - - - - - - - - -
— Ч-что вы делаете?! — простонала она.
— Волшебство, — хмыкнула я. — На самом деле обычная медицина.
Я аккуратно прижала ладони к верхней части живота и начала мягко, но настойчиво надавливать, пытаясь подтолкнуть малыша в сторону. Одновременно другой рукой направляла головку вниз, в область таза.
— Дыши глубже, — велела я. — Да, вот так. Вдох… выдох. Не зажимайся!
Освальд смотрел на меня, как на колдунью, но держал Люсию.
— Он двигается! — ахнула она.
— Конечно. Я же толкаю. Не переживай, все под контролем.
Я медленно, миллиметр за миллиметром, переворачивала плод. Это требовало осторожности: любое резкое движение — и можно навредить и матери, и ребенку.
Минуты тянулись как часы. Пот катился у меня по вискам. Но наконец я почувствовала, что головка оказалась внизу.
— Есть! — выдохнула я. — Все, Люся, теперь ребенок идет как положено.
— Господи, как вы это сделали?! — воскликнул Освальд.
— Руками, — сухо ответила я. — А чем еще?
Роды пошли привычнее. Люся кричала, я командовала, Освальд таскал воду и тряпки, при этом сам был на грани истерики.
— Тужься! — крикнула я.
Она из последних сил напряглась. И вскоре — наконец-то! — показалась головка. Еще одна потуга, и малыш родился.
Я быстро очистила нос и рот ребенка от слизи, хлопнула по спине — и раздался первый крик.
— Жив! — сказала я и завернула младенца в тряпку.
Люсия зарыдала от облегчения. Освальд сел на пол, вытирая пот со лба.
— Я никогда… никогда больше… — простонал он.
— Не зарекайся, — фыркнула я, передавая ребенка матери. — Это был твой первый, но точно не последний пациент. Добро пожаловать в акушеры, коллега.
Я услышала дрожащий голос Люси и на мгновение даже смягчилась. Женщина прижимала к груди своего малыша так, будто боялась, что тот испарится, если отпустит. Лицо было мокрое от слез, а глаза сияли счастьем.
— Так вы… вы врач? Женский? — недоверчиво спросила она, будто я призналась, что умею летать на метле.
Я мрачно усмехнулась, оттирая руки тряпкой после мытья.
— Ну, если потребуется, могу быть и мужским врачом. На крайний случай бороду себе пририсую.
Освальд закашлялся от смеха, а Люси все равно смотрела на меня так, будто я сейчас перевернула ее представление о мире.
— Спасибо вам… я не знала, что женщины могут быть врачами, — прошептала она. — Наше дело же служение мужчинам.
______________
М-м-м, какой рецептик)) Срочно идем!)
Анастасия Гудкова
"Тайная сила врача-попаданки"

Если бы мне каждый раз выдавали по сотне за реплику: «Да ладно?! Женщина-врач?! Это все равно что динозавр в жилете!» — я бы уже купила половину этого острова.
С прилагающимся к нему морем, туманом и парой соседних земель в придачу. Но увы, наличными никто не разбрасывался, поэтому довольствовалась я тем, что имела — сарказмом и упрямством.
— Понимаю, прислуживать — дело нелегкое, — хмыкнула я, когда Люсия, сияя счастьем, попыталась оправдаться за свою эмоциональную болтовню.
— Да… но я обожаю своего мужа! — она прижала младенца к груди и тут же, словно вспомнив что-то важное, вытаращилась на меня: — Ой, не серчайте за нескромный вопрос… а вы замужем?
Я сжала губы.
— Нет. Я слишком молода, — сухо отозвалась я.
С учетом того, что в прошлой жизни я успела и замужем побыть, и развестись, и умереть от рака в шестьдесят лет, эта фраза звучала особенно… комично.
На вид мне и правда было лет восемнадцать-двадцать. А внутри — опыт, сарказм и все сорок лет чужих «часики тикают».
— Вы что! — Люсия округлила глаза. — На вид вы уже совсем старая дева… А часики-то тикают.
Меня едва не перекосило. Если бы в тот момент под рукой был скальпель — дала бы клятвенную гарантию, что он нашел бы свое достойное применение.
Эта фраза преследовала меня всю жизнь.
Ее повторяли все: коллеги, подруги, соседи, даже муж, когда уходил после неудачного ЭКО. И вот опять. В новом мире, в новом теле, среди новых людей — а старая песня все та же.
Я натянула улыбку, чтобы не заорать.
— Мое счастье еще меня дождется, — произнесла я максимально сладко. — Ему же некуда деться.
И, чтобы отвести разговор от темы, где у меня начинала дергаться веко, я плавно переключила Люсию на ребенка.
— Слушай сюда, молодая мама, — начала я суровым врачебным тоном. — Первое время никаких тяжелых нагрузок. Никаких стирок, переносов воды и уж тем более таскания дров. Будешь много отдыхать, иначе снова окажешься у меня на столе.
— А ребенок? — шепнула Люсия, гладя малыша по волосикам.
— Ребенку нужен уход, тепло и кормление. Все остальное вторично. Питание у тебя должно быть полноценным: овощи, фрукты, свежая капуста, если достанешь. И уборка. Пыль — враг новорожденных. Если что, зови, я помогу, — щедро пообещала я.
У нее же там муж. Уверена, не откажет в помощи.
Освальд, сидящий рядом, кашлянул, но возражать не стал. Он выглядел так, будто за эти роды постарел еще на десять лет.
— Я рада, что услышала новость о придворном лекаре! — призналась Люсия. — Сразу же к вам помчалась. Тут больница тоже есть, но там все погибают… Даже соваться туда не хочу.
Я хмыкнула.
— Есть больница, значит. Надо будет заглянуть. Небось, принимать больных нам придется именно там.
Мысль была не то, чтобы радужной, но полезной. Если в этой больнице все «погибают», значит, кто-то в этом чертовски заинтересован.
И мы даже знаем кто.
— А вас за что сюда сослали, Люсия? — спросила я, между делом проверяя дыхание младенца и его кожный цвет. Все было в пределах нормы.
Она опустила голову.
— Я же беременная была… а у нас беременные все равно что больные. Только мрут. Вот и отправили меня сюда помирать. Муж… — ее голос сорвался, и слезы вновь потекли по щекам.
Младенец заскулил, словно поддержал материнский плач.
Я скривилась.
— Ну и подонок, — вырвалось у меня.
Освальд строго посмотрел, но я не собиралась извиняться.
— Не переживай, — я положила ей руку на ладонь и сжала. — Ты здесь не одна. Мы всегда будем рядом и поможем тем, чем сможем.
Люсия кивнула и, всхлипывая, вытерла дрожащими руками слезы. Ну, домой ее не отправишь — дома у нее нетникого.
А вот у нас дома нужно было срочно провести уборку и все инструменты прокипятить. Малыш и мать должны находиться в максимально чистом месте.
Я закатала рукава и взялась за дело.
Мы с Освальдом вытерли пыль, вымыли полы, даже занялись стиркой. Роженицу я переместила в чистую комнату, помогла помыться, выдала свежее белье.
Все по правилам. Стирку доделывал Освальд, а я отправилась на улицу — нужны были продукты.
У нас еще два рта появились. Если один рот может прокормить Люсия сама, то саму Люську кто накормит?
Рынок оказался… ну, мягко говоря, позорищем. Три прилавка, унылые лица торговцев, закутанные в старые тряпки люди, молчаливые, словно камни. И выбор такой же скудный.
— Картошка и огурцы, милая, — сказала женщина в серой косынке, вытягивая передо мной вялый товар.
— А мясо? Молоко? Яйца? Капуста? Лимоны? — уточнила я, хотя ответ был очевиден.
Женщина вздохнула.
— Богатеи все себе забрали. А мы торгуем тем, что сами вырастили.
Вот оно как. Значит, у местных богатеев здесь особая монополия на нормальную еду. А бедняки — сами по себе. Отличная политика, императору аплодисменты стоя.
— Сколько за картошку? — спросила я.
— Половина медяка, — ответила женщина, и это была явно грабеж, учитывая размер картофелины.
Я выложила деньги и взяла все, что у нее было. В конце концов, если на острове витамины на вес золота — я их добуду любой ценой. Удалось также раздобыть помидоры, кабачки, синенькие. И больше ничего!
Вернувшись, я застала Освальда по уши в стирке. Картина была комичная: старик с ворохом простыней, вода пенится, сам он злой, как черт, и бормочет что-то себе под нос.
— Видите, милая, что вы со мной сделали? Я, уважаемый человек, стираю белье! — пожаловался он.
— Привыкай, Освальд, — хмыкнула я. — Я вот вообще собираюсь ограбить богатеев.
— Чего-чего ты собираешься, девочка?! — обалдел Освальд.
— «Ограбление века», — с загадочной улыбкой сказала я.
Освальд выронил постельное белье обратно в грязную воду.
— Зачем это?! Совсем умом тронулись и хотите нас потащить за собой? — пыхтел он.
Я махнула рукой, как от назойливой мухи.
— Никто ничего даже не узнает.
— Ну да, конечно… богатеи не заметят, что ряды их пищи опустели, — хмыкнул Освальд.
— Заметят, но не сразу, — подмигнула я.
Он вздохнул, потер виски, но слушал. Я решила добить.
— В любом случае, нужно решать вопрос с припасами. Людям не на что жить. А пока мы дождемся урожая, все помрут. Включая нашу Люсию с малышом.
Ну и мы, соответственно, тоже пойдем ко дну. Малыш, кстати, крепкий мальчик. Но любая крепость падет, если не есть.
— И как же вы это собрались делать, бедовая моя? — устало спросил Освальд.
— Проберусь, заберу и уйду, — я подняла большой палец вверх.
Освальд мой энтузиазм не оценил.
— А вы прям знаете, где все находится?
— Нет. Но знаете вы. Так что рассказывайте.
Он застыл, прищурился.
— Откуда вы, черт подери, знаете, что я знаю?!
— Я знаю, что ты знаешь, что он знает, — ухмыльнулась я.
Старая шутка, зато работает безотказно.
— Черт с вами, — сдался Освальд. — Ладно, слушайте.
И понеслась лекция по местной географии.
— Мы живем на первой улице. Тут пустуют дома, как наш. На второй улице рынок. На третьей — большое здание, скорее всего больница, и живут люди пообеспеченнее. А на четвертой — библиотека, парк, дома врачей, поваров, военных… и база хранения припасов.
Я прищурилась, прикидывая план.
— Значит, у нас база есть, — сказала я. — Отлично.
— Отлично?! Да это же ад! Она охраняется. Попадетесь — и нас тут же повесят.
— Ну, значит, не попадемся.
— Я с вами никуда не пойду!
— А вас никто и не звал. Сидите дома и охраняйте Люсию.
Он снова вздохнул. Если бы у этого человека был счетчик вздохов, он уже вышел бы из строя.
Я помылась, переоделась, поела, и пока Освальд вечно бухтел себе под нос, готовила сумку к своему «ограблению века».
Плевать, что мешки будут тяжелые — в процессе что-нибудь придумаю. В конце концов, упрямство и адреналин куда лучше любого энергетика.
Освальд обещал не спать и дождаться меня.
И, честно сказать, с каждым его «не ходите, вас убьют» мне хотелось еще сильнее сунуться туда, куда не велят. Да, вреднючий старикан, но мой союзник. А союзников не бросают.
Когда улица стихла и тьма густо легла на остров, я вышла.
Лунный свет подсвечивал дорогу серебром, будто специально указывал путь. Шустро прошла первую и вторую улицу, свернула на третью — и только на четвертой меня пробрало.
Там царила совсем другая жизнь: ухоженные газоны, фонтаны, аккуратная плитка, даже фонари горели. Богатеи жили тут, как на курорте, пока на других улицах люди дохли с голоду. У меня аж зубы свело от злости.
Я шла дальше, пока не наткнулась на громоздкое четырехэтажное здание. То самое хранилище.
Двери закрыты, замок внушительный. Пошла искать обход.
И тут — шаги.
Я юркнула в кусты, затаила дыхание. Сердце бухало так, что, казалось, его слышно на всю улицу.
Мужчина в форме и с фонарем прошел мимо. Я даже слышала, как скрипят его сапоги по плитке. Только когда он скрылся, я вынырнула из кустов и жадно втянула воздух.
— Черт, — прошептала я, вытирая пот со лба.
Обогнув здание, я наткнулась на черный ход. Дверь была приоткрыта. Внутри сидел мужчина и… читал.
Я слышала, как шелестят страницы.
Схватила камень, метнула подальше. Камень с глухим звуком ударился о стену.
Книга резко захлопнулась. Мужчина вскочил и, выхватив оружие, побежал на шум. Я скользнула внутрь.
Сердце билось в бешеном ритме, будто пыталось пробить ребра и сбежать без меня. В горле пересохло, дыхание перехватило.
Внутри пахло потом и железом. Я прошла мимо дежурного стола и двинулась по коридору. Двери все — на замках. Отлично. И где мне теперь ключи добывать?
Я тихо выругалась.
И тут — голоса.
— Уже погибло пятеро, — отчитывался кто-то.
— Медленно. Нужно быстрее. Все они предатели и должны погибнуть, чтобы империя сохранилась, — это был голос Эдгара.
У меня внутри все сжалось. Сэр Гроза Обреченных собственной персоной.
— Есть, сэр.
Шаги становились все ближе. Я застыла. Двери закрыты, спрятаться негде.
И вдруг кто-то схватил меня за талию. Рот закрыла чья-то ладонь. Я едва не взвыла. Но в тот же миг ключ повернулся в замке, дверь распахнулась, и меня втянули внутрь.
Темнота сомкнулась, и я оказалась прижатой к чьей-то груди.
— Не советую кричать и вырываться. Сдашь себя, а я сдам тебя, — бархатно произнес мужской голос у самого моего уха.
Я замерла, кровь отлила от лица. Голос был низкий, густой, с хрипотцой — и слишком узнаваемый.
Данте.
Он горячо дышал, и мне показалось, что весь воздух вокруг заполнился его присутствием. Черт, мозги поплыли от этого тембра, будто я и не врач-инфекционист, а глупенькая девица на первом свидании.
Нет, Света! Некогда млеть.
— Вы… что вам от меня нужно?! — прошептала я, упершись ладонями в его грудь.
Под пальцами почувствовала твердые мышцы. В общем-то, ожидаемо, но все равно неприятно — так и норовило отвлечь.
Я осмотрелась. Мы оказались на складе с фруктами: деревянные ящики, запах яблок и цитрусовых, легкая сырость и прохлада. Склад явно был частью хранилища богатых кварталов.
— Как же — что? — Данте произнес с упреком, почти ленивым, но от этого еще более опасным. — Я вас нарек своей помощницей, а вы сбежали.
Я закатила глаза.
— Вините в этом инспектора. Он собирался оставить меня умирать, — огрызнулась я.
Зеленые глаза Данте недобро сузились, заиграв темными искрами.
— Вот как, — протянул он. — Я разберусь.
Я невольно вздрогнула. «Разберусь» в его устах звучало так, будто Эдгару вскоре предстоит пожалеть о том, что он вообще родился.
И почему-то мне это даже понравилось. Стоп! Светка, что за мысли?!
— А для вас у меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться, — добавил Данте и улыбнулся уголком губ.
— Откажусь, и еще как, — парировала я, сложив руки на груди.
— Нет, Светлана, — покачал он головой, подходя ближе так, что между нами почти не осталось воздуха. — Либо вы соглашаетесь сотрудничать со мной и во всем меня слушаться, либо я сразу же сдам вас Эдгару. И он пожарит вас на стуле, как тех пятерых.
Вот тут у меня внутри все похолодело. Значит, инспектор избавлялся от людей не только с помощью болезней.
— Сдавать меня на шашлычок — не лучший аргумент для сотрудничества, — процедила я.
— Но самый действенный, — заметил он, облокотившись на ящик. — У вас острый ум, Света. Я видел, как вы обвели вокруг пальца и Константу, и Фридриха. Но здесь… здесь все иначе. У меня есть власть, а у вас ничего. Кроме знаний.
Я сузила глаза.
— И чего же вы хотите? Чтобы я работала на вас? Пациентов лечила? Или провели еще раз кожные болезни? — я специально напомнила про нашу встречу.
— Пациенты — ваше. Информация — мое, — мягко ответил Данте. — Вы собираете слухи, я — использую их. Взамен я даю вам крышу над головой и гарантию, что Эдгар не дотронется до вас.
— А если откажусь? — спросила я, хотя ответ был очевиден.
— То вы вернетесь к Эдгару. Я устрою вам встречу с электрическим стулом. И обещаю, он лично проверит, как хорошо он работает, — его голос стал ледяным.
Эта угроза с электрическим стулом меня уже достала. Серьезно. Будто у меня, врача, нет других способов умереть — так нет, обязательно должен найтись садист с фетишем на Зевса.
Но если все, чего он хочет — это информация, а взамен еще и «плюшки» вроде защиты, продуктов и медикаментов, то почему бы не поторговаться?
— И продукты достанете?
— Достану, — коротко бросил Данте.
— А если мне что-то понадобится для больных — организуете? — продолжила я, прищурив глаза.
Он изогнул губы в ленивой усмешке:
— Сомневаетесь в моих возможностях?
— Да боже упаси, — отмахнулась я. — Просто интересуюсь. Запрещаете?
— Ни в коем случае. Ваше любопытство мне пригодится.
Я кивнула и протянула ему руку для рукопожатия. Чистый жест, цивилизованный. В моем мире это означало: сделка заключена.
Данте провел взглядом по моей ладони, потом медленно перевел глаза на меня и усмехнулся. Скучающе, почти издевательски.
— Ну? — подбодрила я, оставляя руку протянутой.
И тут он резко, словно хищник, положил ладонь мне на затылок, рывком притянул к себе и выбил из легких весь воздух.
Его губы коснулись моих.
Жестко, требовательно, без тени романтики. Как приговор.
Тело пробило электрическим разрядом — будто я и правда угодила на его долбаный стул, только в переносном смысле. Сердце сбилось с ритма, мозг на секунду отключился, а в животе словно взорвались сотни нервных окончаний.
Его движения были жесткими и властными. Он впился в мои губы грубым, подчиняющим поцелуем. Я такого еще никогда не чувствовала…
Я ахнула и колени резко задрожали. Ноги стали ватными. Рот открылся совершенно неожиданно. Все потому, что я была растеряна. А он только этого и ждал. Его язык вторгся в мой рот властно.
Голова закружилась. А он прихватил нижнюю губу и вызвал этим сладкую дрожь во всем теле. И начать бы мне протестовать, но приятная волна мурашек до того ударила по мозгам, что я успевала только обмякать в его уверенных руках. Судорожно выдыхать, а он ловил каждый мой выдох и наполнял своим дыханием.
Пряным. Приятным. Таким волнительным и горячим, что я сразу же позабыла обо всех своих предубеждениях. Данте умел целовать так, как меня никто и никогда не целовал.
Даже муж. Даже после него… да даже в сериалах и фильмах никто так не целовался, как со мной сейчас Данте.
Он даже не давал мне время на вздох. Кусал. Мял тело умелыми руками. Прощупывал грудь сквозь одежду. Наглаживал соски. Срывался на рык и совсем плохо сдерживался.
Его рука даже успела забраться мне на спину и обнажить ее… затем спуститься на попу и крепко сжать. Прижимал меня к себе. К своему горячему и твердому телу. Я уже потерялась в потоке его действий и только успевала жадно целоваться.
Дверь резко открыли. Холодный сквозняк обдал мне спину. Свет хлынул в помещение, вырывая из полутьмы нас с Данте, прижатых друг к другу.
Я оттолкнулась от него так быстро, как могла дрожащими руками. Сердце ухнуло в пятки.
И вот я стояла, тяжело дыша, с распухшими губами и горящими щеками, а напротив — Эдгар.
И если у сопровождающего его военного физиономия была кирпичом, без намека на эмоции, то у инспектора… лицо вытянулось от шока.
— Какого… дьявола вы тут забыли? — тихо, но так ядовито, что мороз прошел по коже, выдохнул он.
— Мы… — начала я, но Данте, конечно, решил сыграть первым номером.
— Проверяли качество продуктов, — бархатно, с той самой ехидной ноткой в голосе, сказал он. — Я нашел помощницу, и мы… ну, скажем так, дегустировали.
Я едва не закашлялась. Проверяли продукты?! Вот уж действительно: скормите меня хоть львам, только не оставляйте в одной комнате с этим извергом!
Эдгар прищурился, шагнул внутрь, дверь за его спиной еще больше распахнулась. Военный, кажется, уже побледнел сто раз.
— Дегустировали, значит? — повторил он, явно смакуя каждое слово. — Забавно.
Я нервно поправила платье, которое Данте успел изрядно смять.
— Господин инспектор, — собралась я и выдала вежливую улыбку, которая, наверное, больше походила на гримасу. — Мы обсуждали поставки для больных. Данте хотел убедиться, что я подхожу для… работы с ним.
Военный дернул бровью, а Эдгар рассмеялся. Негромко, но смех был хуже крика.
— О, так это проверка на профпригодность? — в его голосе сквозила насмешка. — Очень нестандартный способ.
— Зато действенный, — отозвался Данте, даже не моргнув.
Я мысленно застонала. Ну конечно, два альфа-самца решили выяснять, у кого шутки пошлее. А я, между прочим, врач. Могу хоть сейчас лекцию прочитать про то, как поцелуи никак не влияют на организм! Вообще-то… можно заразиться двадцатью двумя болезнями.
Я внезапно вспомнила, что не сказала Данте «спасибо». И, как человек благодарный, выразила это максимально искренне — смачно врезала ему пощечину.
— Это вам за дегустацию, — мило улыбнулась я, наблюдая, как недобро сузились его зеленые глаза.
Договоренность договоренностью, но целовать меня без разрешения? Пусть скажет спасибо, что я не отбила ему мужскую гордость пониже пояса.
А я могла.
— Светлана, я ожидал от вас большего, — с укоризной поджал губы Эдгар.
Какие еще ожидания? Он что, про удар?
— Свои ожидания можешь засунуть себе в одно место. Она со мной, — спокойно отрезал Данте, выходя вперед.
Я оказалась у него за спиной и даже бровь изогнула: ну надо же, заступник нашелся.
— Вот как? — Эдгар поднял бровь. — А кто вас уполномочил брать себе помощниц без моего ведома?
Опа, похоже, тут у них личная обида. Интересно, что же они не поделили? Насколько я понимала, инспектор по званию выше офицера. Но четвертовать Данте никто не спешил. Видимо, без бутылки тут точно не разберешься.
— Я сам себя уполномочил, — нагло заявил Данте.
— Смело, — протянул Эдгар, уголки его губ дрогнули. — Но знайте, мыши обычно долго не живут.
Данте шагнул ближе, их взгляды столкнулись, как клинки в поединке.
— А вы попробуйте мою мышь тронуть, — его голос был тихим, но таким холодным, что по коже побежали мурашки.
Я прикусила язык. Господи, ну и во что я вляпалась? Хотела всего лишь немного еды для себя — а попала в эпицентр разборок двух психопатов с манией величия.
— Что ж. Тебе за нее отвечать и за все ее промахи, — процедил сквозь зубы Эдгар.
Чего он так взбесился? Нервишки шалят? Или Данте ткнул в какое-то старое, болезненное место?
Эдгар резко развернулся и ушел по коридору вместе с молчаливым военным.
Тишина повисла мгновенно.
— Хороший удар, — наконец сказал Данте. — Еще раз так сделаешь — и я приму такие меры, что у тебя голова кругом пойдет.
Я перевела на него возмущенный взгляд.
— Рискни своим здоровьем, — прошептала я, не отводя глаз.
Данте усмехнулся, словно я сказала что-то особенно милое.
— Что тебе нужно из продуктов? Собирай, я все отнесу.
Я села на корточки, разложила по мешкам мясо, овощи, рыбу, фрукты. Немного всего — только для нашего дома. Для начала хватит. С больными разберусь по мере поступления.
Данте действительно помог все донести. Я, конечно, отнекивалась, но плевать он хотел на мое мнение. Сам решал, что лучше для меня.
Пока я не раскусила этот фрукт, поэтому только присматривалась.
— Зачем тебе доносчик? — спросила я, пока мы шли по улице. — У тебя ведь достаточно власти.
Он задумчиво скосил на меня взгляд.
— Информации никогда не бывает слишком много, — ответил просто. — А ты ушлая, пролезешь везде, где нужно.
Сказал — как отрезал.
Я только хмыкнула. Ну, правда. Но все еще непонятно: какие у него мотивы? И уж тем более — какие мотивы у Эдгара?
Освободившись от Данте, я вернулась домой уже под утро. Освальд, бедняга, так и не дождался — заснул прямо в кресле, с книгой на груди.
Ноги вытянул, одежда растрепалась, рот приоткрыт. Типичный портрет человека, который обещал бодрствовать, но проиграл битву со сном. Будить я его не стала. Пусть поспит, он и так слишком много натерпелся рядом со мной.
Тихонько разложила добытые продукты, проверила младенца и роженицу. Все было в порядке: малыш спал, мирно сопя, а Люсия выглядела спокойной — усталость и счастье одновременно на лице. После купания и собственные волосы наконец-то привела в порядок, да и одежду сменила. И только тогда позволила себе рухнуть в кровать.
Утро встретило меня солнечным светом и бодрящим холодком. Освальд, как ни странно, выглядел свежим, будто и не ворочался полночи. Мы решили с ним наведаться в местную больницу. Меня распирало любопытство: какие здесь болезни, как их лечат и… лечат ли вообще.
Дорога до больницы была короткой — всего несколько домов по широкой улице. Здание сразу выделялось: серый каменный корпус с узкими окнами, тяжелой деревянной дверью и табличкой, где выведено «Городская лечебница». Атмосфера у порога была такая, что хотелось креститься.
Мы только шагнули ближе, как из приоткрытой двери выскочила медсестра. Молодая, худенькая, но глаза воспаленные.
— У нас карантин! — резко сказала она, заслоняя вход. — Началась эпидемия, и заходить запрещено!
Я прищурилась.
— А что за болезнь-то? — спросила спокойно.
— Мы… не знаем, — пробормотала она и отвела взгляд.
Я хмыкнула.
— Ну хоть на карантин закрыли… уже хорошо, — пробормотала я и скрестила руки на груди.
— Мы врачи, поэтому разрешите пройти, сестра, — неожиданно для меня включился в диалог Освальд.
Медсестра замотала головой так резко, что шапочка едва не слетела. Глаза у нее расширились, как у зайца перед хищником.
— Нет-нет, приказ инспектора: никого не впускать. Даже врачей!
Я усмехнулась. Ну, конечно. Инспектор. Кто бы сомневался. Наш любимый Эдгар, снова в своем репертуаре. Театр абсурда с кровью и соплями в антураже.
— Послушайте, если вы не знаете, что это за болезнь, то через пару дней у вас тут полгорода вымрет, — с ядовитой вежливостью заметила я. — Вас это устроит?
Бедняжка побледнела так, что я на секунду подумала — сейчас рухнет в обморок.
— Я… я не могу нарушить приказ, — заикнулась она.
Освальд склонился ко мне и прошептал прямо в ухо, так что у меня даже щекотка пошла:
— Не настаивайте, милая. Тут за неповиновение сразу в подвал отправляют. А потом и на стул.
Я изобразила добрую улыбку и снова повернулась к медсестре.
— Ну так мы же всего лишь интересуемся. Хоть намек дайте. Симптомы какие?
Она закусила губу, замялась, потом выдохнула:
— Пожалуйста, уходите! Иначе мне придется оповестить инспектора!
И вот тут, словно по волшебству, раздался знакомый голос:
— Эй, Лиза, кто там? — прошептала из-за двери девушка.
А через секунду показалась в проеме.
Я едва не выронила челюсть.
— Маша?!
Да, именно она. Та самая Маша, которая работала с Фридрихом и считалась его правой рукой. Волосы спутаны, лицо осунувшееся, глаза красные, словно она неделю плакала и не спала. Но все равно — это была она.
Маша остановилась, глядя на меня, как на привидение.
— Вы… живы? — осипшим голосом выдохнула она.
Я подмигнула и развела руки в стороны:
— Жива и даже бегаю на своих двоих.
Она побелела и зашептала, будто в бреду:
— Но… как… господин Фридрих никогда не ошибался…
Я усмехнулась.
— Обычно. Но я знаю то, чему и не снилось вашему Фридриху.
Маша нахмурилась, явно не понимая, что я несу, но вопросов задавать не стала. Зато повернулась к медсестре.
— Лиза, впусти их. Мы здесь не справимся… тем более, что я тоже заражена. — Последнее она сказала мрачно и как-то уж слишком спокойно.
Освальд шумно втянул воздух. Я повернула голову к нему — и видела, как у старика подрагивают пальцы. Он хотел что-то возразить, но я первым делом шагнула вперед.
— Заражена? — уточнила я у Маши.
Она кивнула и отвернулась, пряча лицо.
— Давно?
— Второй день температура. Ночью начала кашлять кровью. Я уже понимаю, что долго не протяну.
— Хм, не зарекайтесь, — пробормотала я. — Давайте посмотрим, что у вас там.
Лиза ахнула:
— Маша, ты что творишь? Это же приказ!
— Если мы будем только слушать приказы, то нас здесь всех пересчитают по мешкам, — огрызнулась Маша неожиданно резко. — Пусть посмотрит. Может, хоть кого-то спасет.
Она смотрела прямо на меня, и в ее взгляде была та самая искра, которой всегда не хватало в глазах Фридриха. Искра надежды, отчаянной и обреченной, но все-таки надежды.
Я только кивнула.
Мы с Освальдом шагнули внутрь больницы, и первое, что ударило в нос — запах. Тяжелый, вязкий, смесь плесени, гнили и пота.
Такой аромат, от которого желудок привычно сводит, а мозг автоматически ищет ближайшее окно, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха.
Но, увы, окна здесь были наглухо закрыты, затянуты грязными занавесками.
Коридоры узкие, полы деревянные, местами уже подгнившие. По стенам потеки влаги, в углах плесень разрослась целыми колониями.
Слабый свет исходил от керосиновых ламп, висящих кое-где на крюках, и этого тусклого огня явно не хватало. Везде царила полутьма, будто сама смерть поселилась в этих коридорах.
Мы прошли дальше, и картина стала еще хуже. Койки стояли рядами, на каждой кто-то стонал, кашлял или просто неподвижно лежал, уставившись в потолок мутными глазами.
У одного пациента губы были потрескавшимися, язык обложен, глаза мутные, шея напряжена, словно каждое движение отдавалось невыносимой болью. У другого по телу мелкая красная сыпь, будто ожоги, и он все время жаловался на страшную головную боль. У третьего — рвота и бред.
— Господи… — выдохнул Освальд, — тут половина уже не жильцы.
А я только сжала губы. Для меня все это было не ново. Я вела себя как врач, но внутри холодком отозвалось: если я не определю источник, мы все скоро ляжем рядом.
— Маша, давай еще раз. Симптомы. Подробно, — я подошла к ней ближе, не боясь.
Она, бледная, но собранная, посмотрела прямо в глаза.
— Высокая температура, держится второй день. Голова раскалывается так, что думала, с ума сойду. Шею не могу повернуть — будто камень. Кашель, с кровью. Свет в глаза бьет, звук тоже. Вчера еще начался бред, но я в себя быстро пришла. Сегодня тошнит.
— Менингит, — сказала я. — Судя по анамнезу, очень похоже.
— Ме-нингит? — переспросил Освальд. — Это…
— Воспаление оболочек головного мозга, — пояснила я. — Если не лечить, смерть почти у всех. Передается быстро. Чаще всего — капельным путем.
Он побледнел.
Я пошла дальше по рядам. Каждому больному задавала одни и те же вопросы:
— Сколько дней держится температура?
— Болела ли голова?
— Есть ли рвота?
— Больно ли шевелить шеей?
— Видите ли вы пятна, тени перед глазами?
Один парень признался, что не мог сгибать шею без боли уже три дня. Девушка жаловалась на постоянную тошноту и чувствительность к свету. У подростка по телу расползалась пятнистая сыпь, характерная для менингококковой инфекции.
Я отметила все это в уме. Только вот… менингит сложно лечить.
— Значит так, — я обвела взглядом перепуганных медсестер, Освальда и больных. — У нас теперь карантин. Никто не выходит, никто никого не выпускает. Двери закрыть. Ключи мне.
Лиза трепыхнулась. Маша — тоже. Освальд тяжело вздохнул и кивнул самым стариковским кивком в мире, где «ну куда ж деваться».
— Здесь нужно убрать помещение. Пациентов нельзя держать в таком безобразии, — указала я на подтеки по стенам и серую лужу под койкой. — Чистые простыни, мытье рук, все прокипятить и убирать сразу же.
— Но… мы не уборщицы! — возмутилась она.
— А я не нянька, чтобы вытирать вам слюни, — отрезала я. — И все-таки убираю, когда нужно. Значит, и вы уберете.
— И доктор Фридрих сказал…
— Мне плевать, что сказал Фридрих, — отрезала я. — Посмотри, до чего он довел людей. Разве так поступает врач?
Лиза задрала подбородок, в глазах вспыхнуло мерзкое удовольствие:
— Они заслужили все, что с ними происходит. Если они умрут, то так даже…
Пощечина вышла звонкой и чистой. Отлетела раньше, чем я успела подумать. В палате притихли даже хрипы.
— Кто ты такая, чтобы решать, кому жить, а кому умирать? — отчеканила я. — Что ты за медсестра, если желаешь людям смерти?
Лиза сглотнула и опустила глаза.
— Маша, есть кому заняться уборкой? — повернулась я.
— Есть, — Маша быстро взяла себя в руки. — Скажу девочкам.
— Тогда список: окна настежь, полы — теплой водой с мылом, стены — тереть, пока не перестанут блестеть плесенью. Постель — на замену, больных — обтереть, особенно лицо и руки. И еще: сюда нужен алкоголь. Любой. Чем крепче — тем лучше.
— Алкоголь?! — удивилась Маша.
— Да. Для дезинфекции, — подсластила я пилюлю.
Маша кивнула и ушла, оставив меня наедине с Освальдом и больными.
Теперь — самое главное. Диагноз.
— Освальд, у вас уже сделали антибиотики? — спросила я, присев на край кровати и глядя на пациентов.
— Анти… чего? — нахмурился он.
Понятно. Значит, будем выкручиваться по-старинке.
— Освальд, ты ведь умеешь колдовать?
Он кивнул.
— Но я не буду лечить их магией! — сразу выставил он руки.
— Оно и не надо. Мы изобретем лечение иначе, — хмыкнула я.
Я обошла палаты, осматривая каждого. У кого-то ригидность затылка, у кого-то сыпь по телу, у кого-то спутанность сознания. А вот у третьей группы — только температура и боль в животе. Совсем другой набор.
В голове я перебирала варианты:
Менингококковый менингит. Быстрое начало, высокая температура, сыпь, интоксикация. Похож на то, что я вижу у части больных.
Пневмококковый. Обычно после пневмонии или отита. У двоих как раз был кашель и воспаление легких.
Гемофильный. Чаще у детей. А у нас тут лежал мальчишка лет пяти с классическими судорогами.
И ведь лечатся они по-разному!
Я стиснула зубы. Вот и попробуй угадай без анализов и лаборатории, где какой гад сидит.
Медсестры старались. Полы блестели, окна наконец-то открыли, а воздух перестал пахнуть смесью гнили и фекалий.
Я даже почти начала гордиться ими — пока не вспомнила, что без моего пинка они и пальцем бы не пошевелили. Но все же результат был на лицо: пациенты перестали кашлять пылью, да и настроение чуть-чуть улучшилось.
Алкоголь, правда, нам отказались приносить. Что ж, минус в копилку. Придется ловить Данте и требовать с него обещанное. Этот блондинистый красавчик точно где-то прохлаждается, а мне тут спасать людей.
И вот, пока я мысленно ругалась, девчонки вернулись с едой. На подносе стоял стакан молока и тарелка с мясом и овощами. Я сразу напряглась: уж больно довольный у них вид был.
— Хм. Молоко? — я подняла стакан и почувствовала, что он ледяной. — Стоп. Почему оно холодное? Больным нужно теплое, и не всем его вообще можно. Кого-то от него вывернет наизнанку.
Медсестра вздрогнула и замялась.
— Э-это распоряжение господина Фридриха… А молоко холодное, потому что только что надоили… ну и остыло, пока несли, — пролепетала она.
Я изогнула бровь.
— Только надоили? Вы хотите сказать, что его не прокипятили?
— А зачем? — пожала плечами девица. — Оно и так нормально пьется.
Я хмыкнула.
— Вы еще скажите, что овощи не мыли и мясо готовили от дохлых животных.
Медсестра побелела, глаза округлились:
— Откуда вы знаете?!
А теперь уже я удивилась.
— Вы шутите?! Чье распоряжение? — спросила я тихо, почти шепотом.
— Д-доктора Фридриха… — пискнула она.
Внутри все перевернулось. Я будто провалилась в ледяную яму. У меня задрожали руки, дыхание сбилось. Этот идиот кормил людей зараженной едой. Нарушил все мыслимые санитарные правила. Он не лечил больных — он их добивал.
Магией не сумел, так решил продуктами. Давал людям жареную дохлятину…
— Выбрасывайте это, — глухо сказала я.
— Что?! Вы с ума сошли?! У нас дефицит! — медсестра взвизгнула, прижимая тарелку к груди, как сокровище.
Я шагнула ближе.
— Сейчас будет дефицит твоей жизни, если не сделаешь, как я сказала. Выбрасывай испорченное! И молоко кипятите обязательно. Овощи мойте. Немедленно!
Я почти кричала. Гнев рвал горло, руки дрожали, по спине ползли ледяные мурашки. Пациенты подняли головы и испуганно смотрели на меня.
— Не ешьте ничего! — рявкнула я уже им. — Запомните: все, что готовилось без кипячения и обработки — яд.
Тишина стала звенящей. Лиза даже перекрестилась, Освальд осторожно кашлянул.
— Света… — начал он. — У нас появилась еще одна проблема.
— Какая? — спросила я, едва не запинаясь.
В голове еще гудела злость из-за Фридриха, руки дрожали от того, что только что распорядилась выбросить «пищу для умирающих».
Но работа зовет, и в медицине не место панике — только быстрым решениям.
— Медсестры тоже начинают заболевать… — выдавил Освальд, глядя в пол.
Очевидно, что он не любил сообщать плохие новости.
И в этот миг до меня дошло: лишние руки, которые нам так нужны, начинают отваливаться. Плохо. Очень плохо.
— Такие же симптомы? — спросила я коротко, удерживая голос ровным.
Нервы сдавали уже даже у меня.
Он кивнул.
— Я собрал информацию, пока ты разбиралась с едой. Основные — высокая температура, озноб, боли в мышцах, тошнота, диарея. И еще… — он посмотрел на меня так страшно, что я приготовилась к худшему, — заболели только те, кто питался в центрах помощи и в лечебнице.
Сердце у меня прыгнуло. Врачи — чаще всего, глупо, — живут среди людей, питаются тем, что дают, и платят за это.
Если больные и персонал ели одно и то же — источник почти у нас под носом.
— Персонал ел ту же еду? — я повернулась к Лизе, и в ее глазах мелькнула паника.
Она кивнула.
— Да. У нас иной еды нет. Остальное — у других господ, не нашего уровня, — выдавила она, начав комкать одежду.
«Не нашего уровня», — эхом прозвучало в голове.
То есть богатые — в достатке, а бедным подсовывают то, что осталось или то, что доставляет «эффект».
Эффектом же было массовое отравление. Грязное молоко. Немытые овощи. Мясо, которое, по слухам, готовили из того, что едва дышало вчера утром.
Знать бы, смеялся ли Фридрих, выполняя распоряжения Эдгара, или выполнял приказы осознанно — с этого не становилось легче.
— У них не менингит, — тихо сказала я.
— А что же? — Освальд посмотрел на меня с надеждой.
— Листериоз, — выдала я, потому что за десять минут в палате мне хватило наблюдений, анамнеза и этой мерзкой ниточки: молоко, сыры, мясо, капуста — все то, что любит Listeria monocytogenes.
В комнате повисла тишина. Медсестры и пациенты смотрели на меня как на какую-то смесь идиота и умалишенной. Мне было все равно. Когда в дело вовлечены жизни — стыд за свои догадки приходит позже, если придет.
А я была уверена в своей догадке.
— Освальд, — распорядилась я, — срочно делай то, что я тебе говорю. Найди еду. А еще нам нужны антибиотики. И не позже чем вчера. Если это Listeria, пенициллин/ампициллин дают лучший эффект. И всем, у кого признаки системного поражения — немедленно.
Он моргнул и слегка подвис.
— Я полагаю, можно использовать то, что ты мне приносила? — проговорил он осторожно, помня о моих скромных ночных подвигах.
— Именно. Те запасы, которые я притащила. Их должен доставить не ты, а кто-то из твоих знакомых. Попробуй их дозваться, не выходя на улицу. Пусть все оставят под дверью. Никакого контакта.
Освальд ушел, и я вернулась к больным. Внутри меня жгло осознание вины: я сначала повела себя как «менингитник» — по привычке — но мир вокруг дал дополнительные факты, и диагноз сместился.
Ошибаться — часть профессии. Главное — признать это и исправить.
Я поднялась и крикнула так, чтобы все слышали:
— Никакой пищи из общих подач от Фридриха! Ничего в рот, пока не проверю и не прокипячу! Выбросьте те подносы, что принесли, и привезите чистые тарелки. Молоко — кипятить обязательно!
Лиза откашлялась, но молча подчинилась. В ее глазах мелькнул страх, возможно даже крошечное уважение. Она шла, словно на суд.
Я сделала ряд коротких, точных распоряжений.
К счастью, Освальд быстро нашел человека, который доставил продукты. Я быстро осмотрела принесенное: хлеб, овощи, немного мяса, крупы, фрукты.
— Так, — сказала я деловито, — вот что. Все, что можно сварить — варим. Все, что можно прожарить — жарим. И не смейте подсовывать мне трупятину. Поняли?
Медсестры закатили глаза, но кивнули. Я подробно расписала порядок: молоко — кипятить, овощи — мыть и ошпаривать, мясо — варить до потери внешней привлекательности. Пациенты будут недовольны, но живы. Это я им гарантирую.
А вот дальше началась самая интересная часть. Мы с Освальдом устроились в отдельной комнате, где пахло сыростью и плесенью. Иронично — именно эта плесень могла спасти десятки жизней.
— Для начала нужна сама плесень, — сказала я. — Добудем ее из хлеба.
Освальд быстро справился с тем, чтобы хлеб с помощью магии обрел товарища в виде плесени. То, что занимает многие дни – для него дело пары секунд.
Я чуть не расцеловала старика.
Когда Лиза ворвалась в комнату, я уже по локоть возилась в плесени.
— Светлана… — выдохнула она, переминаясь с ноги на ногу. — Там Фридрих желает с вами встретиться.
Я уставилась на нее.
— Фридрих здесь?! — не выдержала я. — А я-то думала, он уютно сидит у себя дома, пьет чай из фарфора и ждет, пока все подохнут.
Лиза вздрогнула, но продолжила:
— Он видел, что вы сделали. И желает разобраться с вами. Вы… ослушались приказа. И нарушили его планы.
Я закатила глаза.
— Господи, ну еще и этот старый пердун решил со мной воевать. Ладно. Веди, — бросила я, вытерев руки об одежду Освальда. — Освальд, делай плесень. Много. Чтобы у нас хватило лекарства на всех.
Старик фыркнул, но кивнул.
Мы с Лизой двинулись через коридоры. Она шла как на похороны — свои собственные. Я отмечала, что пациенты уже выглядели чуть лучше. Антибиотик примут и вообще жизнь заиграет новыми красками.
Ну, если не считать того, что санитарные условия все еще оставляли желать лучшего. Но не до идеалов — пока хотя бы живы.
Лиза свернула к дальней двери, которую я прежде не видела. Она дрожащими пальцами ткнула в ручку.
— Он… здесь, — прошептала она так, будто за дверью сидел сам черт.
Я дернула дверь — и замерла.
В маленькой душной комнатке на полу сидел Фридрих. Без сознания. Лицо серое, дыхание хриплое.