Полгода после операции.
— Новая песня? — посмотрела через мое плечо Матильда. — Ты за последние полгода написала нам песен на второй альбом, а мы еще и первый не выпустили.
— Считай это моим прощальным подарком, — улыбнулась я. — Вы уедете на гастроли, а я на учебу, так что…
— Ничего так не мотивирует разбитое сердце, — прокомментировал Сэм и тут же получил затрещину по затылку от Матильды.
Я лишь грустно улыбнулась на эту попытку Матильды не бередить мои сердечные раны.
— А что такое? Я же правду сказал, — фыркнул парень. — Плюс инвестиция в будущее, авторские никто не отменял.
— Давайте лучше репетировать, через три дня концерт.
— И тоже прощальный, — вздохнула Матильда, посмотрев на меня тоскливым взглядом, какие бросала на меня уже последние два месяца. — Ты не передумаешь? Может, все же поедешь с нами?
— Документы уже приняты, и я все решила. Так что вот это то, что останется у вас на память, — я потрясла блокнотом, в который записывала песни.
Ребята вернулись на сцену, а я смогла расслабить губы, растянутые в улыбке. Сэм был прав: «Ничто так не мотивирует, как разбитое сердце», — только вот мое полгода как заменили. Только вот оказалось, что чувство вместе с сердцем заменить нельзя.
Из больницы я выписалась через месяц, еще через два мне разрешили жить обычной жизнью здорового человека. Только раз в месяц в течение года появляться на профилактические осмотры да сдавать анализы.
Эти визиты были медленной пыткой и самой вероятной возможностью увидеть Карлайла. Тактичный и благородный доктор Каллен. Уезжая в операционную, я думала, что больше никогда его не увижу. Но он оказался милосерднее, а, возможно… и сам не смог отказаться от возможности побыть со мной еще немного.
Первые дни словно ничего и не поменялось. Я все так же лежала в постели, прикованная ощущением собственной беспомощности и тем, что меня раскроили надвое, но по факту-то так и было.
Так что в первые дни именно Карлайл занял дежурство у моей постели. Подавал мне воду, следил, чтобы я ела, и помогал добраться до уборной, так как про специальное судно, после того как из меня вытащили катетер, я и слышать не хотела.
Через пару дней, когда я наконец почувствовала себя более-менее здоровой, а новое сердце, казалось, освоилось в груди, я впервые почувствовала отдаление Карлайла. Он стал заходить реже и держаться отстраненно. День за днем, кирпичик за кирпичиком он выстраивал между нами стену. Mне хотелось закричать, потребовать, умолять, чтобы он прекратил, но я лишь сжимала зубы и закрывала глаза. Понимая, что любая моя попытка остановить его привела бы к тому, что он просто исчез. Собрал бы свои вещи и уже на следующий день был бы на другом конце страны, если не на другом конце мира. Напрямую этого Карлайл не говорил, но я это прекрасно понимала.
Доктор Берк с удовлетворением рассматривал результаты анализов и МРТ, прогнозируя мне скорую выписку, а меня мысленно передергивало, и держать на губах словно пришитую улыбку было все сложнее. Но с выпиской вставал более насущный вопрос, чем расставание с Карлайлом, мне банально негде было жить. Своего жилья у меня не было, а возвращаться к родителям…
Я так живо представила эту картину, что почувствовала, как меня затошнило. Все это превосходство и любимая фраза отца: «Я был прав», злые подколы Кайла и, конечно, главное, полное подчинение их правилам. А это значило никаких «Крокодилов», никакой музыки. Вряд ли стоило так долго ждать новое сердце, чтобы прожить жизнь, как хотят мои родители. Пока я в отчаянии и со все нарастающей паникой перебирала варианты того, где можно пожить до того, как уеду в академию, все решили ребята из группы.
— Живи у Сэма, пока мы не приехали, да и потом тоже. Если, конечно, не боишься шумных соседей? — голос Матильды в трубке звучал очень жизнерадостно, как, кажется, у всех вокруг. Для них всех я была неким чудом: девушкой, что выжила, хотя уже не должна была выжить.
— Я была бы очень за это благодарна.
— Тогда решено, ключ найдешь…
— Под ковриком?
— Нет, не под ковриком, — засмеялась Матильда. — У соседки напротив, миссис Доусон. Принесешь ей коробочку конфет и скажешь секретный пароль, и она тебе с радостью их вручит.
— А что за пароль?
— Сексуальные старушки за шестьдесят западают на красивых мальчиков.
— Что?! — поперхнулась воздухом, представляя, как скажу что-то такое незнакомой женщине.
— Да шучу я. Шучу. Просто скажешь, что ты от меня. Я ее предупрежу о тебе. Хотя то, что я сказала, ее точная характеристика. Она прикольная бабулька, но словно застряла в шестидесятых и до сих пор считает себя «горячей штучкой» и «королевой танцпола».
— Окей, — выдохнула я. — Хорошо, что я не парень.
— А представь, какого Сэму, — засмеялась Матильда. — Мне кажется, что он пустил меня к себе, только чтобы отвязаться от ее пылких взглядов и неуемного желания прикоснуться к молодому телу.
— Да ну тебя, — скривилась, представив все сказанное.
— Ладно, скоро увидимся. Запись идет быстро, а потом нас обещали выпустить из студии покорять сцену, в том числе и в родном городе.
— Удачи, — попрощалась я.
Вопрос с жильем был более-менее решен, и теперь у меня не было поводов оставаться в больнице больше необходимого ни реальных, ни мнимых.
Я медленно перебирала вещи, что накопились за все время моей госпитализации, размышляя, что из этого взять с собой, а что оставить или подарить. В руки мне попалась рамка, украшенная фигурками пауков и летучих мышей. На фото мы трое: Глен, Матильда и я, в нелепых маскарадных костюмах с последнего Хэллоуина.
— Такие крутые, — подъехав ко мне и взглянув на фото, прокомментировал Глен.
— Такие глупые, — фыркнула я, откидывая рамку в сторону.
В голове тут же вспыхнули воспоминания не только о том, как мы трое шастали по всем этажам за конфетами, но и осторожные поцелуи со вкусом лакрицы на языке, и холод процедурного стола. Я замотала головой, чтобы прогнать мурашки.