Выбирая путь

Глава 1. Эмпатия под софитами

Шум толпы был осязаемым. Не просто звуком, а живым, дышащим существом, которое давило на барабанные перепонки и вибрировало под ногами сквозь деревянные планки сцены. Море светящихся бэнгбонов сливалось в единое сияющее пятно, слепившее больше любых софитов. Но для Руми это было не просто пятно. Это был океан.

Океан восторга и безудержной радости. Тысячи эмоциональных всплесков, которые она ловила кожей, как антенна. Ее дар — грубый, неотшлифованный, мучительный дар эмпата — был ее главным оружием в бою и самым тяжелым грузом на сцене. Она училась фильтровать, отсекать, прятаться за улыбкой и отточенными движениями танца.

Песня достигала кульминации. Сердцебиение Бэби выбивало бешеный ритм, бас Эбби отдавался в груди, голос Миры парил над толпой, а твердый рэп Джину рубил такт, как клинок. Руми, выполняя свою партию, скользила взглядом по ним, по своей команде, своей семье. Ее эмпа была не просто позицией — это был щит, за которым она пряталась.

И тогда она почувствовала его. Не всплеск, а скорее... глубокую, темную воронку. Тихий, почти неслышный вихрь боли посреди всеобщего ликования.

Ее взгляд автоматически нашел Джину.

Он был идеален. Его улыбка была обращена к фанатам. Каждый жест лидера — уверенный и точный. Он подмигнул кому-то в первом ряду, и толпа взревела от восторга. Но Руми чувствовала. Чувствовала, как под этой ослепительной улыбкой скрывается напряжение стальной пружины, готовой лопнуть. Чувствовала ту самую боль — острую, как осколок стекла, вонзившийся глубоко в сердце.

Его боль отозвалась в ней ноющим эхом. Руми на миг сбилась с шага, но годы тренировок заставили тело работать на автомате. Улыбка не сползла с ее лица. Никто не заметил. Никто, кроме него.

Взгляд Джину на долю секунды встретился с ее. В его глазах мелькнуло что-то — удивление? Предостережение? — и тут же исчезло, растворенное в образе безупречного айдола. Он закончил свой куплет, и сцена взорвалась фейерверком.

Концерт закончился. Крики «Сарангхэё!», летящие на сцену подарки. Мира и Зоуи и остальные парни ушли в гримерку. Руми чуть отстала от них, она старалась дышать глубже, отсекая нахлынувшие эмоции. Все хотели кусочек их энергии, и ее дар заставлял ее принимать все это на себя.

— Отлично сработано, команда, — голос менеджера, мистера Ким, прозвучал как спасение. — Быстро за кулисы. Отдыхать некогда, через пятнадцать минут интервью для…

Но его слова потонули под новым, отвратительным ощущением. Не человеческим. Что-то холодное, склизкое, полное зависти и мелкой злобы. Оно было здесь, за кулисами.

— Мистер Ким, — голос Руми прозвучал чуть хрипло. — Я… я забыла бутылку с водой на сцене.

— Быстро, — буркнул он, уже отвечая на звонок.

Руми рванула обратно, по темной боковой кулисе. Ее сердце колотилось. Это был демон. Небольшой, паразит. Но именно такие были самыми противными.

Она выскочила в служебный коридор и увидела его. Существо, похожее на помесь гигантской мокрицы и темного клубка дыма, облепило одного из молодых техников. Парень стоял, застыв, а по его лицу текли слезы. Демон питался его сомнениями, его страхом не справиться с работой.

— Эй! — крикнула Руми.

Демон повернулся к ней. У него не было глаз, только ощущение голода. Оно шипя отпустило техника и поползло в ее сторону, почуяв более «вкусную» добычу.

Руми приняла боевую стойку. Ее каблуки были неудобны для боя, а платье сковывало движения. Волна отчаяния и неуверенности техника ударила в нее, смешавшись с ядовитыми эмоциями демона. Голова закружилась.

— Эмпа, активируйся! — прошептала она, пытаясь сосредоточиться.

Но она была истощена после концерта. Ее щит дал трещину. Эмоциональный вихрь ошеломил ее. Она отступила на шаг, споткнувшись о провод.

Демон прыгнул.

И тут пространство вспыхнуло ослепительно-белым светом. Теплым, яростным и невероятно точным. Световой клинок, похожий на сжатую молнию, пронзил демона насквозь. Существо взвыло и испарилось с тихим шипением.

В световой дымке проявился сначала силуэт, а потом и сам Джину. Он был без пиджака, рубашка закатана до локтей, на лице — не улыбка айдола, а холодная ярость охотника.

— Что это было, Руми? — его голос был тихим, но в нем звенела сталь. — Ты должна была вызвать подкрепление, а не бросаться на него в платье и на каблуках.

Он подошел к технику, который, всхлипывая, оперся о стену.
— Все в порядке? — спросил Джину, и его голос вдруг стал мягким, обволакивающим. Влияние Лидера. Убеждать, успокаивать.

Техник кивнул, смотря на него с обожанием.

Тогда Джину повернулся к Руми. Его глаза снова стали жесткими.
— Безрассудство. Один неверный шаг, и он мог вырваться, навредить кому-то. Мы не можем себе этого позволить. Никогда.

Его слова были как пощечина. Но хуже всего было не это. Хуже всего было то, что она, сквозь его гнев, ясно чувствовала тот самый спазм страха. Острого, животного страха за нее. Он не злился на ее непрофессионализм. Он испугался.

Это открытие парализовало ее сильнее любого демона.

— Я… — она попыталась найти слова, но ее дар подкидывал ей обрывки его эмоций: раздражение, ответственность, усталость, и снова этот колючий, назойливый страх.

— Иди готовься к интервью, — оборвал он, его взгляд скользнул по ее дрожащим рукам, и в нем на миг мелькнуло что-то похожее на сожаление. Но тут же погасло. — И приведи себя в порядок. Мы должны быть идеальны. Всегда.

Он развернулся и ушел, его шаги отдавались эхом в пустом коридоре.

Руми осталась стоять одна, все еще чувствуя на коже жгучее прикосновение его света и ледяной холод его скрытой паники. Концерт окончился. Охота — тоже. Но самая сложная битва, похоже, только начиналась.

Глава 2. Бремя лидера

Интервью прошло в тумане. Руми отвечала на вопросы автоматически, ее улыбка была выверенным механическим действием, отработанным до совершенства. Язык телодвижений: легкий наклон головы, смех, прикрывающий рот ладонью, игривый взгляд в камеру. Все это работало без участия ее сознания. Сознание же было полностью занято одним — повтором той сцены в коридоре.

Безрассудство. Его слово висело в воздухе, тяжелое и колючее. Но под ним, словно под толстым слоем льда, клубилась темная вода его истинных чувств. Страх. Он испугался за нее. Почему это ранило сильнее, чем просто упрек?

Они шли по коридору к своим гримеркам. Остальные члены группы болтали, сбросив напряжение выступления.
— Я просто умру от голода, — стонала Мира, растягивая ноющие мышцы плеч. — Можно сразу весь фастфуд города, а потом сутки спать?
— Только попробуй, — фыркнул Эбби. — Тренер заставит тебя отбегать каждый лишний бургер до последней калории.
Бэби что-то бормотал себе под нос, уже сочиняя новый бит, его пальцы барабанили по бедру.

Они были расслаблены. Джину шел впереди, его спина была прямой, плечи — расправлены. Идеальный лидер, ведущий своих уставших, но довольных солдат к заслуженному отдыху.

Руми шла сзади, глядя на него. Она все еще чувствовала эхо его страха, как фантомную боль. Оно смешивалось с ее собственной обидой, создавая горький, неприятный коктейль.

Он вдруг замедлил шаг, пропуская вперед остальных.
— Руми, — его голос был тихим, предназначенным только для нее. — Зайди ко мне в гримерку. На минуту.

Она кивнула, не в силах вымолвить слово. Сердце глупо и предательски заколотилось в груди.

— Мы будем ждать тебя в компании дивана, — сказала Мира.

— ... и вкусняшек, — как можно тише сказала Зоуи, чтобы ее не услышали парни.

Руми улыбнулась девочкам с признательностью. И пошла к гримерке Джину.

Он открыл дверь и пропустил ее вперед. Гримерка была тихой и уютной. Пахло лаком для волос, косметикой и его парфюмом — легким ароматом сандала и чего-то свежего, как после грозы.

Дверь закрылась, и тишина стала оглушительной.

Джину прислонился к туалетному столику, скрестив руки на груди. Его сценический макияж не мог скрыть усталости вокруг глаз.
— О чем ты думала? — спросил он без предисловий. Его голос был ровным, но в нем не было прежней жесткости. Скорее… утомление.

— Я почувствовала его. Я не могла просто ждать, пока он высосет из того парня все соки, — выдохнула Руми, тоже скрестив руки. Защитная поза.

— Ты могла позвать на помощь. Крикнула бы — я был бы там за секунды.
— Ты был далеко! А этот демон…
— Этот «демон» был слабым паразитом! — он повысил голос, и тут же сжал губы, взяв себя в руки. — Самый опасный враг — это тот, кого недооценивают. Ты знаешь это. Мы не можем позволить себе ошибок. Ни я, ни ты. Особенно ты.

— Что это значит? — она сделала шаг вперед. — «Особенно я»? Потому что я самая слабая? Потому что мой дар не такой надежный, как твой сверкающий меч?

Он смотрел на нее, и в его глазах было что-то неуловимое. Боль? Нет, что-то другое.
— Потому что ты чувствуешь больше всех, — тихо сказал он. — И это делает тебя уязвимой. Ты принимаешь все удары на себя, даже когда в этом нет необходимости. Сегодня это был мелкий демон. Завтра это может быть что-то серьезное, и если ты будешь отвлечена, если будешь не готова…

Он не договорил, отвернулся, чтобы посмотреть в зеркало, но явно не видел своего отражения.
— Я отвечаю за тебя. За всех вас. Если с тобой что-то случится… — его голос дрогнул, и он резко оборвал себя.

И тут Руми почувствовала это снова. Тот самый страх. Гораздо ярче, чем в коридоре. Он исходил от него волнами — холодный, липкий, почти панический ужас при одной только мысли о том, что с ней может что-то произойти. Это был не страх лидера за члена команды. Это было что-то… глубже. Личное.

Ее обида начала таять, сменяясь смятением. Почему? Почему мысль о ее возможной травме вызывала в нем такую реакцию?

— Со мной все будет в порядке, — прошептала она, сама не понимая, почему пытается его успокоить. — Я справлюсь.

Он повернулся к ней. Расстояние между ними было в два шага. Воздух казался густым и наэлектризованным.
— Пообещай мне, — сказал он, и его взгляд был таким интенсивным, что у нее перехватило дыхание. — Пообещай, что в следующий раз не бросишься в бой сломя голову. Что подождешь подкрепления.

Он просил не как лидер. Он просил как… кто-то другой.

Она не могла солгать. Не под этим взглядом.
— Я не могу этого пообещать, — тихо сказала она. — Если кто-то будет в опасности, я помогу. Это кто я есть.

Его лицо исказилось от разочарования и… чего-то еще. Что-то вспыхнуло в его глазах — вспышка чистой, неподдельной боли. Именно той боли, которую она уловила на сцене.

— Тогда я буду вынужден быть еще строже, — его голос снова стал жестким, официальным. Он снова надел маску. Стена между ними выросла снова, еще выше и неприступнее. — Ради твоей же безопасности. Ради безопасности всех. У нас нет права на ошибку, Руми. Никакой.

Он прошел мимо нее к двери.
— Иди отдыхай. Завтра тяжелый день.

Дверь закрылась за ним, и Руми осталась одна в тихой комнате, полной его запаха. Она чувствовала его страх, его боль, его разочарование. Они витали в воздухе, как призраки.

И она наконец поняла. Его упреки, его строгость, его холодность — это все была защита. Не от демонов. А от нее самой. От того, что она заставляла его чувствовать.

От того, что она, сама того не желая, стала его самой большой уязвимостью.

И это пугало ее гораздо больше, чем любой демон.

Глава 3. Шепот в тишине

Сон не шел. Он был миражом, возникающим где-то на горизонте сознания, но стоило Руми начать к нему приближаться, как ее накрывало новой волной. Но не своих мыслей. Чужих.

Остаточные эмоции от концерта — восторг тысяч людей — давно рассеялись, сменившись тихим гулом спящего общежития. Мехи видел яркие, ритмичные сны, от которых по стенам пробегали едва слышные вибрации. Бэк спал мертвым, практически коматозным сном солдата после боя — глухо и без сновидений. Мэри ворочалась, ее сны были обрывистыми и легкими, как перышки.

А сквозь все это, словно настойчивый, назойливый сигнал, пробивалось его.

Не мысли. Она не читала мысли. Только эмоции. А из-за двери Джину исходил вихрь — тревожный, беспокойный, полный обрывков чего-то темного и болезненного. Это был кошмар. Не просто дурной сон, а настоящая буря на уровне души.

Она ворочалась, зажимала уши подушкой, пыталась напевать себе их новую песню, чтобы заглушить это. Бесполезно. Ее дар был частью ее, как зрение или слух. Нельзя было просто закрыть глаза и перестать видеть.

С очередным особенно сильным всплеском страха оттуда, она села на кровати. Сердце колотилось в такт его учащенному сердцебиению. Это было невыносимо. Она чувствовала себя вуайеристкой, подслушивающей самое сокровенное, чего он никогда бы не показал днем.

«Успокойся, — мысленно умоляла она. — Проснись уже».

Но буря не утихала.

Не выдержав, Руми спустила ноги с кровати. Нужно было пить. Воды. Молока. Что угодно. Лишь бы занять себя чем-то, что отвлечет хоть на минуту.

Она крадучись вышла в коридор. Общежитие было погружено в сонную, мирную темноту. Льющийся из кухни свет холодильника показался ей спасением.

Она налила себе стакан воды и сделала большой глоток, пытаясь смочить пересохшее горло. Холодная жидкость немного прояснила сознание. Она глубоко вздохнула, прислонившись к столешнице, и закрыла глаза, пытаясь поймать хотя бы секунду тишины внутри себя.

И тут услышала шаги.

Легкие, почти бесшумные. Она узнала бы эту походку где угодно.

Она обернулась.

В дверном проеме стоял Джину. Он был в простых спортивных штанах и футболке, волосы слегка растрепаны. На его лице не было и следа привычной уверенности. Он выглядел уставшим, почти разбитым. И очень молодым. Таким она его почти никогда не видела.

Их взгляды встретились. Он замер на пороге, явно не ожидая никого встретить.

— Руми, — произнес он хрипло. — Ты что не спишь?

Его голос был беззащитным, лишенным всякой брони. И она все еще чувствовала от него остаточные вибрации кошмара — липкий страх, беспомощность.

— Не спится, — ответила она, опустив взгляд на стакан в своих руках. Ей было вдруг неловко, будто она поймала его на чем-то постыдном. — Ты… тоже?

Он медленно вошел на кухню, прошел к холодильнику и достал бутылку с водой. Его движения были немного замедленными, будто сквозь сон.
— Да, — просто сказал он. — Что-то вроде того.

Он отпил из бутылки, и в тишине кухни звук глотания показался невероятно громким. Он стоял к ней боком, и она видела, как напряжена его линия плеч.

— Иногда… — начала она, сама не зная, зачем. — Иногда после выступлений слишком громко в голове. Все никак не утихнет.

Он повернул голову к ней, изучая ее. Его взгляд был непривычно проницательным.
— Да, — снова сказал он. — Именно так. Слишком громко.

Он понял. Не конкретно о ее даре, а об этом чувстве — когда внутренний шум заглушает все вокруг.

Он прислонился к холодильнику, рядом с ней. Расстояние между ними сократилось до пары десятков сантиметров. Она чувствовала исходящее от него тепло и то самое, едва уловимое эмоциональное эхо. Оно уже не было ураганом, скорее — тихим, печальным дождем.

— А как ты… заставляешь это утихнуть? — спросил он, глядя куда-то в пол.

Руми пожала плечами.
— Не всегда получается. Иногда просто ждешь, пока само не стихнет. Или пьешь воду на кухне в три часа ночи.

Уголки его губ дрогнули в слабой попытке улыбки.
— Проверенная тактика.

Наступила пауза. Но она не была неловкой. Она была… наполненной. Наполненной тихим пониманием. Они стояли в ночной тишине, двое уставших солдат с слишком большим грузом за спиной, и им не нужно было ничего объяснять.

— Тебе… часто снятся плохие сны? — рискнула она спросить.

Его лицо на мгновение стало закрытым. Маска почти вернулась на место. Но нет, он снова позволил ей приоткрыть щель.
— Иногда, — уклончиво ответил он. — Бывает.

Он отпил еще воды и посмотрел на нее.
— А тебе?

— Иногда, — честно сказала она. — Но обычно это не мои сны.

Она не знала, почему сказала это. Возможно, из-за усталости. Возможно, из-за этой ночной близости, которая стирала все границы.

Джину внимательно посмотрел на нее, будто пытаясь расшифровать ее слова. Он что-то почувствовал. Уловил намек.

— Да, — снова произнес он, и в его голосе прозвучала какая-то новая нота. Нежность? Сожаление? — Это должно быть тяжело. Слышать все это.

Она только кивнула, внезапно почувствовав ком в горле. Никто никогда этого не понимал. Все думали, что ее дар — это круто. Что это как суперсила. Никто не думал, каково это — никогда не оставаться наедине с собственными мыслями.

Он оттолкнулся от холодильника.
— Ладно… Попробуй поспать. Завтра… завтра будет полегче.

— Надеюсь, — прошептала она.

Он уже почти вышел из кухни, но задержался в дверном проеме.
— Руми?
— Да?
— Спасибо. За воду.

Он имел в виду не воду. Она это знала.

— Не за что, — ответила она. Всегда.

Он кивнул и растворился в темноте коридора.

Руми осталась стоять одна, держа в руках пустой стакан. Воздух все еще вибрировал от его присутствия. Но теперь его эмоции были спокойными. Тихими. Кошмар отступил.

И она поняла, что в ее собственной голове наконец-то воцарилась тишина. Та самая, желанная тишина. Ее прервал лишь тихий, настойчивый стук собственного сердца, выбивавшего совершенно новый, незнакомый ритм.

Глава 4. Контакт

Утро пришло слишком быстро, принеся с собой не отдых, а жесткий график. Тренировочный зал пахл потом, матом и сладковатым ароматом энергетических напитков. Сегодняшняя цель — отточить новые связки для предстоящего тура. Связки, где Руми и Джину были в центре, их движения должны были быть идеально синхронизированы.

Тренер Квон, бывший военный с лицом, не выражавшим никаких эмоций, кроме легкого разочарования, ходил по залу, как хищник.
— Снова! — рявкнул он, когда музыка остановилась. — Джину, ты запаздываешь на четверть такта на пируэте. Руми, твой выход из вращения вялый. Выглядит так, будто ты падаешь, а не грациозно завершаешь движение. Сделайте это снова. И пока я не увижу идеала, никто не идет завтракать.

Руми сглотнула, вытирая ладонью пот со лба. Она устала. Ночная встреча на кухне висела на ней тяжелым грузом невысказанных слов и странной близости. Она ловила себя на том, что украдкой смотрит на Джину, пытаясь угадать, помнит ли он тот разговор или списал все на ночную бредь.

Он же, казалось, полностью вернулся в свою роль. Собранный, сконцентрированный, требовательный. Его маска была на месте. Но Руми, настроенная на его частоту как никогда, улавливала легкую напряженность в уголках его глаз, едва заметную жесткость в плечах. Он тоже помнил.

Музыка заиграла снова. Их партия. Они двигались навстречу друг другу. Шаг, еще шаг. Он должен был подхватить ее на вращении, ее рука — лечь на его плечо, ее взгляд — встретиться с его, полным обожания для зрителей.

Она вошла в пируэт. Мир смешался в цветном пятне. И в самый последний момент, когда она должна была выйти из него, ее нога дрогнула. Равновесие было потеряно.

Она не упала.

Его рука — твердая, уверенная — схватила ее за запястье, чтобы стабилизировать. Другая его рука легла ей на талию, притягивая ее к себе, чтобы скрыть ошибку от бдительного взгляда тренера.

Физический контакт.

Это был не случайный толчок на сцене. Не дежурное объятие для фанатов. Его пальцы обхватили ее запястье, и через точку соприкосновения хлынул поток.

Для него это было, должно быть, просто мгновение. Быстрая реакция лидера, спасающего положение.

Для нее это был взрыв.

Его эмоции обрушились на нее не вихрем, а целой лавиной. Не те сдержанные, отфильтрованные обрывки, что пробивались сквозь дистанцию. А все. Сразу.

Тревога. (Не упади, не упади, все в порядке, я тебя поймал.)
Концентрация. (Вес сорок семь килограмм, импульс вращения, нужно мягко погасить, тренер смотрит.)
Усталость. (Боже, как же я устал, хочу спать, хочу, чтобы все это закончилось.)
И что-то еще. Что-то глубокое, теплое, спрятанное так далеко, что, вероятно, он и сам не признавал этого. Забота. Острая, почти болезненная.

И… желание. Мгновенная, животная реакция на ее близость, на тонкость ее запястья в его руке, на изгиб ее талии под его ладонью. Миг, который он тут же подавил, затолкал так глубоко, что это почти исчезло, но не для нее. Никогда не для нее.

Руми ахнула. Ее глаза расширились. Она не могла дышать. Ее кожа горела там, где он к ней прикасался. Ее собственные чувства — испуг, благодарность, смущение — утонули в этом чужом, оглушительном шторме.

Он почувствовал ее реакцию. Его пальцы непроизвольно сжались сильнее на ее талии на долю секунды — инстинктивная попытка удержать не только ее тело, но и этот внезапный, странный разряд между ними. Его взгляд встретился с ее. В его глазах мелькнуло недоумение, а затем — стремительное, леденящее осознание.

Он все понял. Понял, что она что-то почувствовала. Что-то, чего не должна была.

Он отпустил ее так резко, будто ее кожа обожгла ему ладони. Он отшатнулся, разорвав контакт.

Лавина эмоций прекратилась так же внезапно, как и началась. Руми почувствовала себя выброшенной на берег, мокрой, дрожащей и оглушенной. Она едва устояла на ногах, делая неуклюжий шаг назад.

— Извини, — его голос прозвучал хрипло. Он не смотрел на нее, уставившись куда-то в пол. — Я… я не рассчитал силу.

Тренер Квон фыркнул.
— Зато теперь не упала. Может, так и будем делать? Джину, в следующий раз просто не давай ей упасть. Руми, соберись. Снова. С самого начала.

Музыка заиграла. Руми механически встала на свою позицию. Ее запястье и талия горели. Она видела, как напряглась спина Джину, как он избегает смотреть в ее сторону.

Он построил стену. Не просто вернул маску. Он возвел целую крепость, бронированную, непроницаемую. И она знала — он будет держать ее на расстоянии. Всегда.

Потому что она прикоснулась к чему-то настоящему. И он испугался этого больше, чем любого демона.

Остаток тренировки прошел в оглушительной тишине между ними. Они двигались идеально, синхронно, как два отполированных механизма. Без единой ошибки. Без единого лишнего взгляда.

Это была самая идеальная и самая мучительная тренировка в ее жизни.

Глава 5.Стена

Последующие дни превратились в одно сплошное, отполированное до блеска упражнение на избегание. Джину стал мастером-тактом в искусстве не-встреч. Если они оказывались в одной комнате, он был поглощен разговором с менеджером, проверкой графика или внезапно вспоминал о срочном звонке. Его взгляд, всегда такой живой и внимательный, теперь скользил по ней, как по предмету мебели, не задерживаясь ни на секунду.

Он не был груб. Он был идеально вежлив. Холодно-корректен.

— Руми, передай, пожалуйста, воду, — голос ровный, без интонации. Спасибо, — и взгляд, устремленный куда-то в пространство за ее плечом.

Он больше не поправлял ее на тренировках лично. Теперь он говорил через тренера.
— Квон-ссам, пожалуйста, обратите внимание на положение рук Руми во второй связке.

Он создал между ними буферную зону из людей, дел и формальностей. Каждое его действие, каждое слово было кирпичиком в стене, которую он возводил с невероятной скоростью и решимостью.

А Руми... Руми страдала.

Ее обида, та самая, что клокотала в ней после инцидента с демоном, вернулась, но теперь она была замешана на куда более горьких и сложных чувствах. Она чувствовала его отстраненность не только как эмоциональный вакуум, но и как физический дискомфорт. Ее дар, настроившийся на его частоту за ночь на кухне и за тот миг касания, теперь бился в слепую, натыкаясь на глухую, непроницаемую преграду.

Раньше она чувствовала его постоянный фоновый «шум» — легкое беспокойство, усталость, сосредоточенность. Теперь там была тишина. Искусственная, мертвая тишина. Он научился блокироваться. От нее. Особенно от нее.

И это ранило больше всего. Он добровольно надел на себя эмоциональный намордник, лишь бы ничего не просочилось в ее сторону.

Однажды после изматывающей репетиции они сидели в студии, ожидая указаний по новой песне. Эбби и Бэйби спорили о какой-то футбольной команде, Мира дремала, развалившись на диване. А Зоуи агрессивно читала рэп в сторонке.

Руми сидела в кресле, листая текст, и украдкой наблюдала за Джину. Он сидел напротив, уткнувшись в телефон, его лицо было невозмутимым и абсолютно пустым. Таким, каким оно бывало только во сне. Но он не спал.

И вдруг его телефон завибрировал. На его лице мелькнула быстрая, едва заметная гримаса раздражения. Он отклонил звонок и отложил телефон. И в тот миг, всего на долю секунды, прежде чем маска снова сомкнулась, она поймала это. Краешек того самого чувства, что обожгло ее во время тренировки. Не желание. Нет. Нечто более глубокое и пугающее. Привязанность. Острая, болезненная, тщательно скрываемая забота. И страх, что с ней что-то случится. Именно это было фундаментом его холодности. Не неприязнь. Панический, всепоглощающий страх.

И ее обида вдруг лопнула, как мыльный пузырь. Ее сменило щемящее, невероятно горькое понимание.

Он не отталкивал ее потому, что ненавидел или презирал. Он отталкивал ее, потому что боялся. Боялся той силы, которую она имела над ним, сама того не желая. Боялся, что его чувства — какие бы они ни были — сделают ее уязвимой. Или помешают ему быть тем безупречным лидером, которым он должен был быть.

Он жертвовал даже намеком на их связь, чтобы защитить ее. И себя. И всю их хрупкую, идеальную конструкцию под названием «K-pop Demon Hunters».

Мира потянулась и села.
— Я умираю от голода. Джину, можно уже идти? А то Зоуи сейчас съест свой микрофон.

Джину поднял голову, и на его лице уже была легкая, готовная улыбка лидера.
— Конечно. Идемте. Руми, ты готова?

Он посмотрел на нее. Прямо на нее. Впервые за несколько дней. Его взгляд был чистым, вежливым и абсолютно пустым. В нем не было ни страха, ни привязанности, ни раздражения. Ничего.

И в этот раз ее пронзила не обида. Ее пронзила острая, почти физическая боль. Боль от того, что она увидела ту огромную цену, которую он платил каждый день, чтобы сохранить эту пустоту в своих глазах. Цену, которую он платил за них всех.

Она заставила себя улыбнуться в ответ, подражая его идеальной, ничего не значащей улыбке.
— Конечно, — сказала она, и ее голос прозвучал странно звонко. — Я тоже уже голодна.

Она встала и вышла из студии первой, чувствуя его взгляд на своей спине. Пустой, отстраненный взгляд, который жгул ее кожу хуже любого прикосновения.

Стена была возведена. И она понимала, что по ее сторону этой стены останется навсегда. Потому что он никогда не рискнет ее разрушить.