Выбор

***

Не знаю даже с чего начать…

В общем, Новый год был. Ну, как был-то… Так-то ещё не было, потому что тридцатое число только, декабрь. Но настроение у всех новогоднее. Так раньше всегда перед Новым годом случалось. В клубе, что напротив нашего дома, ёлку устраивали для детей. Дед Мороз, Снегурочка, хороводы и всё в таком духе. Мандаринами пахло сразу уже на входе. Подарки дарили тем, кто чем-нибудь особенно отличился — песенку там спел, например, или стих какой прочитал. На это в основном самые маленькие решались, а мы-то с Саней уже не маленькие давно — мне десять, а ему целых одиннадцать несколько дней назад исполнилось. По этой причине мы, конечно же, ни петь, ни стихи читать не стали бы. По возрасту как бы с некоторых пор не положено. Но на ёлку всё равно пошли. Ну а как же? Гостинцы надо получить? Надо. И на Веронику Горшкову посмотреть тоже хотелось. Влюблены мы в неё были: и Саня, и Серёга, да и я, чего уж скрывать-то. Но она даже не из нашей школы была. Возникла ещё прошлой зимой как бы из ниоткуда. Раз — и все мы, как один, рты раскрыли и сделать с собой уже ничего не можем. Любовь. Она такая. У неё нет особых причин. Не спрашивает, а просто приходит, словно к себе домой. Эх… Короче, на этой ёлке Вероника была Снежинкой. Ладненькая вся такая, в синем платье с блёстками, в белых колготках, щёки румяные, глаза блестят, и улыбка во всё лицо. А лицо у неё прямо какое-то неуловимое, всякую минуту разное, так что иногда и не узнать, если, конечно, не любишь. Любимых узнаёшь сердцем. Без вариантов. Нравилось Веронике быть на виду, роли всякие исполнять, становиться кем-то другим, а не просто девочкой из третьего класса. А нам нравилось, что ей это нравится. Она радовала нас в любом образе.

Но что я буду вам о любви-то… Тут как бы не о ней речь.

Получили мы, значит, свои гостинцы и пошли на второй этаж, где имелся просторный открытый зал, в обычное время служивший танцполом. На Новый год там устанавливали большую ёлку, всю такую в гирляндах, игрушках и огоньках. Декорации были всякие, изображавшие сугробы, домики, оленят и гномов. Детей толпа, музыка, визги, смех. Запах мандаринов смешивался с ароматом хвои и с гарью хлопушек. И Дед Мороз, само собой, басил всякие присказки да прибаутки, вытаскивая из здорового мешка сувениры.

Даже не знаю, как мы с Саней оказались вдруг в центре событий. Сначала хоровод водили с другими детьми и подпевали Снегурочке, а потом вдруг бац! — Дед Мороз вытаскивает меня из толпы и говорит:

— А вот и наш следующий смельчак. Как тебя зовут, мальчик? Скажи нам своё имя.

Я, конечно, сказал, но сам думаю, с чего это я вдруг смельчаком стал, вовсе и не было у меня никакого желания выделяться среди других. Тем более что Вероника смотрит прямо вот на меня и улыбается так, точно чего нехорошее относительно моей внезапной смелости задумала.

— И что же ты для нас подготовил? Чем удивишь? — продолжает пытать меня Дед Мороз.

— Давайте поддержим Андрюшу, — заорала в микрофон Снегурочка и начала хлопать в ладоши. А за ней и другие дети захлопали, будто стая голубей стала спускаться с неба и меня окружать. Если что, Андрюша — это я и есть.

Признаюсь, струхнул я в тот раз не на шутку. Больше от неподготовленности и от настроя совершенно не поэтического. Все стишки, которые в школе учили, из головы испарились, а песенки на ум полезли какие-то похабные, не подобающие случаю.

Вдохнул я в себя воздуха побольше да и прочитал первое, что сумел вспомнить:

— Утром ранним, на заре, из лесов дремучих, по родимой по земле, нет которой лучше, вышел маленький медведь и, на солнце щурясь, стал валяться и реветь, на зарю любуясь.

— Это всё? — спросил Дед Мороз, когда я замолк.

— Всё, — выдохнул я с облегчением и добавил на всякий случай: — Это я сам сочинил.

И это была правда. Поэтом я был, конечно, начинающим и особенно как-то творениями своими не гордился, но в этот раз прочитал с выражением и сам удивился тому, насколько хорошо у меня получилось.

— Это меняет всё дело, — пробасил дедушка, убрал обратно в мешок приготовленный было подарок (кажется, это была железная дорога с поездом), и вместо него достал свистушку в форме ракеты.

— Держи, — сказал он. — Постигай вселенную, мальчик.

Мне показалось, что кто-то из детей засмеялся. Даже Саня едва сдерживал себя, чтобы не подключиться к этой компании. Я это точно видел. И мне сделалось стыдно. Я поискал глазами Веронику — она стояла бледная и глядела на меня с жалостью, словно мне не подарок вручили, а влепили двойку за четверть. И я почувствовал, что краснею. Я даже «спасибо» не сказал, а только выбежал в вестибюль и бросился по лестнице вниз, к выходу.

Саня догнал меня только на улице.

— Ну ты чего, Андрюх? — спросил он.

— А ты чего? — сразу набросился на него я. — Смешно? Тебя бы вот вытащили, чего бы ты рассказал?

— Да не смешно ни разу, — надулся Санёк. — С чего ты взял, что смешно-то?

— Видел я.

— Чего видел? Ты на Веронику пялился.

Я покраснел ещё больше. Благо, что на улице было морозно, градусов примерно восемнадцать, так что сошло бы за здоровый румянец.

— А чего она потом? — быстро успокоившись, спросил я.

— Тоже ушла.

— Куда?

— Да почём я знаю.

***

На целых четыре дня я заперся у себя дома. В сам Новый год родители мои ушли в гости и вернулись только в шестом часу утра. Так что я успел по полной программе насвистеть себе приключений.

Сначала, перед тем как пробили Куранты, я свистнул на кухне и тут же оказался в Китае. Ну, так я подумал, потому что видел несколько фильмов с Брюсом Ли и мог отличить китайский пейзаж от какого-либо другого. Китай предстал передо мной в виде огромного базара, больше похожего на посёлок. Там ходило множество людей в поисках чего бы себе купить. А накупить можно было всякого барахла, от экзотической еды до вееров, зонтиков и цветастой одежды. Я бы, может, тоже потратился на что-то для доказательства моего здесь пребывания, но, во-первых, у меня не было китайских денег, а во-вторых, стоял я возле вонючей рыбной лавки, а не у прилавка с сувенирами. Да и видок у меня к тому же был довольно престранный: трусы и майка без рукавов. Что-то я совсем не позаботился об одежде. Наверное, от излишнего желания снова оказаться в каком-нибудь интересном месте. Мне думалось, что все эти переходы случаются только у меня в голове, что я сам выдумываю как-то подсознательно места́ и людей, и что на самом деле меня никто по-настоящему там не воспринимает, если даже и присутствует помимо меня на сцене. Но оказалось, что очень даже воспринимает. Мой необычный и растерянный вид привлёк внимание какой-то женщины. Та начала что-то у меня спрашивать. На китайском, само собой. Я не понял ни сло́ва, а только отчего-то рассмеялся. Речь её и интонации мне показались забавными. Вот уж не думал, что можно так говорить, то повышая, то понижая тон го́лоса. Пришлось свистнуть прежде, чем я смог освоиться и что-либо рассмотреть по-настоящему. Слава Богу, вернулся на родную кухню. До этого засёк на секундомере время. Сравнил. Оказалось, что в реальном мире моё путешествие не заняло ни одной лишней секунды. Это стало вторым моим открытием. Ах, ну да… Первым-то было то, что сбывались мои желания. Небольшие, правда, не выходящие за рамки здравого смысла, если таковой вообще можно было найти во всём этом. Это я понял ещё в тот раз, когда в руках у Сани оказалась вторая свистушка. Я ведь перед этим как бы между прочим пожелал, чтобы он оказался на моём месте — вот так это моё желание и вылилось в форме дубликата ракеты-свистушки (правда, уже не волшебного).

Я ещё днём тридцать первого провёл второй опыт с желанием. Мама послала за хлебом, а мне лень было идти, и я прямо в подъезде решил свистнуть, пожелав, чтобы хлеб оказался уже в моём пакете. Там он и оказался. Правда, перед этим пришлось побывать на вершине какой-то заснеженной горы. Высоченная такая, до самого горизонта всё можно было вокруг обозреть. Там ещё мужик был, прилаживал к камню флаг. В чёрных очках, как Рэмбо, только бородатый и с сосульками по всему лицу. Глаза сквозь очки безумные, будто привидение увидел. Я не стал ничего спрашивать, поскольку пришёл-то, собственно говоря, за хлебом. Вернувшись обратно, я засунул руку в карман и посчитал деньги. Все они оказались на месте, до копеечки, то есть получалось, что батон и буханка достались мне задаром. А с этим фактом уже можно было работать. Ну, это я сейчас просто выпендриваюсь. Так-то я, конечно же, не стал бы злоупотреблять. Честное слово. Даже больше вам скажу — положенные за хлеб деньги я потом отнёс тёте Клаве, продавщице из хлебной лавки.

В общем, до самого утра в новогоднюю ночь я свистел и свистел, аккуратно записывая в блокнот всё увиденное мной в коротких путешествиях. Их я насчитал семь или восемь. Не стану описывать все, потому что и не в них тоже дело. Дело, как оказалось позже, совершенно в другом. Вот только один случай, пожалуй, вам расскажу. Потому что получился он очень опасным для моей жизни. В Африке дело было. Опять же, выводы делаю чисто навскидку. Сами посудите: саванна, жарища страшная, а вокруг меня целое львиное семейство. Кажется, это называется львиный прайд. И я такой стою в трико с коленками и в тапках. Львы, завидев меня, сильно задумались. Уж не знаю, чем бы в итоге это дело закончилось, но прежде, чем вожак принял решение, появились откуда-то чёрные как смола люди, совсем без одежды и с копьями в руках. Львы дёру дали, а я так и остался на месте, точно приковали меня. И только когда увидел, как прямо в меня летит копьё, изловчился и успел свистнуть. О последствиях этого происшествия подробности лишние излагать не стану — сами, полагаю, сообразите, что стало с моими штанами.

Тогда-то я и решил прекратить на некоторое время эксперименты. Услышал, как отпирается входная дверь, юркнул под одеяло, а свистушку под подушку сунул, чтобы не дай Бог случайно во сне не дунуть.