Выбор без выбора

На стене, сложенной из стандартных бетонных блоков и покрашенной белой масляной краской прикреплен самодельный календарь на февраль 2024 года. В календаре обведены в кружочки числа с 5 по 21, 17 дней. Уже 17 дней семеро парней в возрасте от 20 до 56 лет из луизианского детеншена «Winn Correction» полностью отказываются от еды, протестуя против произвола местных коррумпированных властей и ICE офицеров.

Одиночная камера 2х3 ярда. Открытая решетка, в общий коридор. Холодный ветер от кондиционера, включенного на полную мощность в общем коридоре. Этот ледяной ветер почти беспрепятственно проникает даже под два тонких одеяла из переработанного вторсырья, выданных при поступлении в детеншен.

В небольшом проёме решётки стоит поднос с едой. Этот поднос – очередное издевательство, пытка. Недавно прошел ужин в юните[1] «Cypress», несмотря на наш полный отказ от еды, это поднос должен стоять, как минимум один час, источая аромат картофельного пюре с подливой и котлет. Обонятельные рецепторы на 17 день обострены настолько, что запах еды, задуваемый холодным ветром под одеяла, проникает даже сквозь импровизированную маску из полотенца. Один час после каждой раздачи еды, персонал детеншена — идейные наследники фашизма в камуфляже демократии ароматом еды пытается соблазнить нас и таким образом заставить нас отказаться от голодовки, от нашей борьбы за человеческое к нам отношение и обращение, за элементарные человеческие права. Это самое невинное из издевательств, которым подвергаются задержанные, а если быть точнее – похищенные люди, содержащиеся в пыточных детеншенах Луизианы. Но это уже почти конец истории…А чтобы понять, как я здесь оказался, нужно вернуться лет на пять назад.… Начиналась эта история на заснеженных улицах российских городов, где я, вместе с тысячами других несогласных, принимал участие в митингах, маршах и других акциях протеста против произвола и беспредела действующей власти.

Поскольку родился и вырос я ещё в СССР, то у меня были друзья в бывших республиках, а ныне отдельных, «независимых» государствах, и я решил «попытать счастья» в Казахстане, где у меня жил старинный друг, с которым в «лихие 90-е» были кое-какие дела. Судя по «крутому» номеру телефона и отзывам общих знакомых, «стоял» он на ногах более чем уверенно, и я, если честно, очень сомневался, что он вспомнит меня вообще и то, что нас в своё время связывало в частности. Слишком часто в моей жизни я убеждался в поговорке: «Есть люди, которые помогают нам, есть люди, которым помогаем мы. Но, как правило, это всегда разные люди».

Патас (странное у него «погоняло») узнав меня по голосу (конечно после того, как я представился, всё-таки больше двадцати лет прошло) выразил неподдельное удивление и радость, и сразу пригласил меня в гости.

Дорога до Тараза (в прошлом Жамбыл) от моего родного Татарстана заняла почти трое суток на машине (2500 км). Первый раз я ехал по Казахстану с его нескончаемыми степями, на которых то и дело были видны стада коров, лошадей и верблюдов. Если честно, то при заезде в города и посёлки я заметил, что уровень жизни обычных людей не сильно отличался от российского. В конце третьих суток пути я заехал в Тараз, дозвонился (с четвёртого раза) до Патаса, который узнав, что я приехал на собственной машине немного посокрушался, но затем, спросив, где я нахожусь, сказал, что пошлёт за мной человека на машине. Через минут двадцать подъехал большой внедорожник, хотя и не последней модели, но вполне себе «живой». Подъехав ко мне водительской стороной, окно водительской двери опустилось и «здоровый» детина с лёгкими следами среднеазиатской внешности, спросил: «Ильдар-абый, это Вы?». Я утвердительно кивнул, после чего Батр (так звали парня, как я узнал в дальнейшем) сказал, чтобы я ехал за ним. Свернув с одного из главных проспектов Тараза (судя по интенсивности движения на шестиполосной проезжей части) мы проехали буквально метров пятьдесят и припарковались перед входом в типичную, но довольно большую «узбечку[2]» рядом с неизменным тандыром. Как я узнал впоследствии хозяином этого заведения и был Батр. Пока мы шли в кафе, он сказал, что у Патаса пока важные переговоры, но как только он освободится, так сразу меня наберёт. Мы прошли с ним в полупустой в это время дня зал, за одним из столов сидели двое мужчин. Батр представил меня пригасил за стол и сказал, что бы я заказывал всё что захочу и вообще располагался как дома….

Две недели в Таразе пролетели как один день. Патас остался тем же радушным и гостеприимным человеком, каким я его помнил ещё с девяностых. Каждый вечер – рестораны, клубы, знакомства с местными «авторитетами» и бизнесменами.

Мой казахстанский (не могу его назвать казахским, потому что по нации он узбек) друг стал настоящим гурманом и любимым его блюдом была жаренная на углях форель, обязательно только что в пруду одного из пригородных кафе. Патас не ленился и ездил за туда за тридцать километров от города чуть ли не каждый день, да через день. Ещё одним из его любимых мест было кафе - ресторан его старого знакомого на центральном проспекте, где шеф-поваром был, как его все звали большой Гоги (действительно большой и в высоту и в ширину) - грузин, которого Юра – знакомый чей это был ресторан, пригласил специально из Тбилиси и надо отдать ему должное, такого шашлыка я действительно раньше не ел, да и вообще и шашлык от «Большого Гоги» и форель на углях из пруда и даже утренняя каша в одной из кондитерских, по праву можно было назвать не дешёвыми «понтами», а действительно произведениями кулинарного искусства. Во всех вечерних поездках его сопровождала главный бухгалтер и как я понял, кроме того, главный консультант по финансовым вопросам эффектная шатенка лет тридцати с небольшим с безупречной фигурой. И хотя Патас был женат, но жену его за всё время видел только один-два раза и ни разу не видел, чтобы вечером его сопровождал кто-то кроме Регины (так звали главбуха). Это была его жизнь и била она ключом, и, хотя двадцать лет естественно не могли остаться бесследными, однако на мне они оставили гораздо больший след и с принятием ислама, мои ценности изменились диаметрально.