Выбор Кристины

Глава 1

Этой осенью я стала другой.
Не потому, что вдруг нашла волшебный крем или надела чужую улыбку — просто мир вокруг перестал быть фоном, и я заметила себя на первом плане, срезая воздух своими шагами, с помпонами в руках и письмом о поступлении в конверте, который я открыла в четыре утра, потому что не могла уснуть от радости и страха одновременно.

Меня зовут Кристина. Я родилась и выросла в штате Канзас, в городе Литл-Рок — там, где все знают расписание школьных матчей лучше, чем погоду, где пятничные вечера пахнут жжёным попкорном, хотдогами и громкими подбадривающими кричалками. Моя семья — самый обычный набор: мама вечно торопится на работу в банк, её пальцы привыкли считать деньги и клики мышки, папа — юрист, с аккуратно отглаженными костюмами и вечной стопкой дел на столе; они оба работают так, будто строят дороги, чтобы мне было легко идти по ним по жизни. У меня нет братьев и сестёр — я была единственным ребёнком в доме, центром без лишних теней; это давало мне свободу, но иногда оставляло странное эхо в комнате, когда все уходили.

Последние два года старшей школы прошли в ритме игр и репетиций. Я была капитаном чирлидеров — это не только помпоны и улыбки, это ранние пробуждения, боль в ногах от прыжков и часы, проведённые на практике. Я знала каждый шаг, каждое движение, могла считать до восьми в такт и выстраивать людей так, чтобы они выглядели единым живым ритмом. На стадионе под светом прожекторов мы были маленькой вселенной — шум трибун, запах пиццы на трибунах, дети, пришедшие с родителями, и эти бесконечные хлопки, которые отзывались в груди как обещание.
Бен был там, на поле, капитан нашей футбольной команды — высокий, уверенный, с сильными руками, привыкшими к мячу. Он не был идеальным героем книг: не читал вслух мне книги, забывал даты, иногда говорил слишком просто, когда мне хотелось услышать глубину. Но он умел делать маленькие вещи красиво — приносил мне кофе по утрам в день перед важным выступлением, держал за руку, когда я нервничала, и один раз, застигнув меня в слезах после ссоры с тренером, просто обнял так, что все трещинки внутри меня аккуратно склеились.

Мы были вместе два года — первые серьёзные отношения, для меня во всех смыслах «первый раз»: первая любовь, первая ревность, первый вечер, когда казалось, что весь мир крутится только вокруг нас. Мы мечтали о том, чтобы поступить вместе в Принстон: об этом мы шептали в машине по дороге на тренировку, об этом писали на листках во время скучных уроков, об этом смеялись и обещали. Я училась усердно — три языка, дополнительные занятия, вечера с учебниками при свете кухонной лампы; я знала, что если хочу уехать из привычного города и начать новую жизнь — должна быть не просто мечтательницей, должна стать тем человеком, которого не остановит ничего.

Письмо из Принстона пришло в самый обычный вторник, и я помню, как бумага в моих руках сжалась от дрожи; я не кричала и не плакала — всё случилось внутри: сердце, будто развернувшись, стало биться как барабан; мама с папой обняли меня у кухонного стола, мой телефон раздулся от поздравлений, а я всё ещё не могла поверить, что действительно меня выбрали. Бен тем временем получил другую новость: университет в Канзасе принял его. «Это не так плохо», — говорил он, стараясь улыбнуться — «мы будем видеться на праздниках, всё будет, как прежде». Мы дали друг другу обещание, которое звучало простым и прочным: «На праздниках, на каникулах, каждые выходные — мы будем вместе». Я хотела верить. Я хотела думать, что расстояние — это лишь новая преграда, которую мы перешагнём, и что наши пятничные игры и общие друзья помогут сохранить нас.

Но чем ближе подходил момент отъезда, тем больше в груди собиралось странного предчувствия. Я паковала вещи — аккуратно сворачивала форму чирлидера, заворачивала помпоны, чтобы они не помялись, и с каждой вещью в чемодане что-то в моей жизни менялось: старые фотографии, билеты на соревнования, записки Бена с попытками шутить — всё это стало весомым, почти материальным доказательством того, что у меня была целая история до Принстона. Мама пекла мой любимый пирог и каждый раз смотрела на меня так, будто пытается упрочнить в её взгляде то, что уходит вместе со мной; папа дал тот совет, который звучал так же, как все мудрые фразы, но в тот момент обрел вес — «будь собой, не меняйся ради других, и помни, что дом всегда здесь и выбирай правильно».

Я уезжала не только в другой город — я уезжала в другую жизнь, где мне предстоит стать кем-то большим, чем просто «девочка из Литл-Рока». Я понимала, что Принстон — это не только элитные аудитории и старинные стены, это новые правила игры, новые лица, и ответственность, которая придёт с возможностью выбора. Бен оставался там, где его жизнь была удобна и понятна, где тренировки и друзья были рядом, где его ждали привычные маршруты. Мы оба верили, что любовь выдержит любое расстояние, потому что она была «настоящей» — но «настоящая» любовь редко бывает простой.

В день отъезда мы стояли около машины, и меня охватывало такое странное спокойствие и одновременно горькая тревога. Бен держал мою руку — сильную и тёплую — и сказал: «Ты должна сделать это. Я буду поддерживать тебя, как смогу». Его голос дрожал, и я знала, что в этом дрожании прячется не только забота, но и страх потери. Мы пообещали писать, звонить, приезжать на праздники. «Посмотрим, как наша любовь выдержит это», — сказала я, пытаясь придать словам шутливый тон, как будто можно измерить любовь как-то иначе, кроме как просто верностью и расстоянием.

Теперь, стоя в новом общежитии, слушая шум незнакомых шагов в коридоре, чувствуя, как мой чемодан уже не просто чемодан, а контейнер с моими прошлым, я думаю о простых вещах, которые делают жизнь красивой: утренний кофе, запах старых учебников, нервный смех перед первым занятием, и письма от Бена, которые приходят реже, чем хотелось бы, но становятся маленькими островками света. Я знаю, что впереди будут испытания — и не только те, что связаны с учёбой. Любовь, которую мы взяли с собой в чемоданах, теперь будет проверяться на прочность временем, расстоянием и новыми людьми, которых я ещё встречу.