Выброшенная жена для генерала дракона

Пролог

— Господин, туда нельзя! Там первая брачная ночь… Молодые совсем недавно вошли и…

Но дверь распахнулась.

С таким треском, будто сама тишина разлетелась на осколки.

И в покои тяжелой величественной поступью вошёл лорд Арвейн.

Отец моего мужа.

Не постучавшись. Не предупредив. Просто бесцеремонно отодвинув перепуганную служанку с дороги тростью.

Ещё мгновение назад Йенсен, мой муж, целовал меня — осторожно, почти благоговейно, будто я была хрупким стеклом. Его пальцы касались моей кожи, как перышко, а дыхание пахло вином и обещаниями. Я думала: вот оно — начало. Новое имя. Новый дом. Новая жизнь.

Боже, как же я соскучилась по человеческому прикосновению.

После того как меня с ножницами в груди выкинуло из мира, где боль снимали таблеткой, а не магией, я думала: пусть даже этот мир жесток — здесь я не одна.

— Где приданое? — закричал лорд Арвейн, нахмурив брови и глядя на меня.

Погодите, я еще в шоке… Разве можно так врываться в спальню во время первой брачной ночи?

— Приданое? — переспросила я, натянув одеяло на грудь.

Голос дрожал — не от страха. От осознания: что-то пошло не так!

Лорд Арвейн скривил губы и посмотрел на меня. В его взгляде сочилось столько обжигающего презрения, что я невольно отпрянула на подушки.

Он был высок. Его лицо, изрезанное морщинами, казалось приклеенной маской. Глаза — мутные, без тени тепла. Он смотрел на меня не моргая, словно удав на кролика. В руке — трость с набалдашником в виде волчьей пасти, оскалившейся клыками.

Каждый его шаг звучал как приговор.

Он молча вытащил из кармана сложенный лист пергамента, встряхнул его, расправляя в руках.

— Твоя мать прислала это всего несколько часов назад, — процедил он, будто вонзая нож в мою грудь. — Хочешь, зачитаю? Маленькая паскуда!

— Кто вам дал право меня оскорблять! — возмутилась я.

— Молчать! — трость ударила об пол.

Прошелестела бумага.

Старый лорд развернул письмо.

Прочитал, медленно, с издёвкой, каждое слово — как удар:

«Милостивый лорд Арвейн… С глубоким сожалением сообщаю, что приданое за моей дочерью передать не представляется возможным. Обстоятельства вынудили нас…»

«…просим простить нас за это недоразумение. Наша дочь — послушная, трудолюбивая и…»

«…мы надеемся, вы проявите милосердие…»

Он со злостью швырнул письмо на кровать.

— «Послушная»? — фыркнул он, кончиком трости отбрасывая одеяло с моих босых ног. — Ты? Ты, которая даже не удосужилась предупредить моего сына, что приходишь к нему нищей? Та, которая осмеливается мне перечить!

Я смотрела на бумагу. На почерк матери. На её извинения, написанные в ту самую ночь, когда я надевала свадебное платье, чтобы и дальше проживать чужую жизнь в чужом теле.

Быть такого не может!

Я верила, что семья отпустила меня с любовью.

А они просто обманули мужа! Пообещали приданое — и решили его не давать! Но только решили уже после свадьбы!

И ведь даже не потрудились сказать правду — ни мне, ни жениху.

Просто пустили, оттолкнули семейную лодку с улыбкой и ложью.

Всего несколько часов назад.

Пока я целовалась с Йенсеном у алтаря, моя мать уже знала: я войду в этот дом — без защиты, без чести, без гроша. С опущенной головой, вжатой в плечи, с виноватым взглядом и дрожащими руками. Знала — и поздравляла меня, желая счастья!

Я медленно повернулась к Йенсену.

Он сидел на краю кровати, сжимая простыню так, что костяшки побелели.

Йенсен был красив — по-мальчишески, с мягкими чертами и светлыми волосами, растрёпанными от поцелуев. Но его глаза… Его глаза уже не смотрели на меня как на жену.

Он опустил взгляд.

И прошептал:

— Прошу тебя, не спорь с папой!

В груди — не сердце, а дыра, через которую уходит всё тёплое.

Потому что предала не только мать.

Предал муж.

Тот, кто только что клялся любить и защищать меня.

— Встань! — рявкнул лорд Арвейн. Кончик трости упёрся мне в грудь. — На колени! Как делали все женщины этого дома, которые посмели прийти в него с пустыми руками! Ты здесь — никто, запомни это. Ты должна преклоняться перед мужчинами этого дома, потому что они тебя содержат! Тебя взяли из милости! И терпят из милости!

— Вы шутите? — вырвалось у меня. Я смотрела на него, не веря своим ушам. — Во-первых! Это наша первая брачная ночь! Вы врываетесь сюда, как будто это ваша спальня?! А сейчас требуете, чтобы я стояла перед вами на коленях, как провинившаяся служанка?

— Ты хуже служанки, — огрызнулся старый лорд Арвейн, шагнув ближе. — Ты спишь на кровати, купленной на мои деньги! При этом не принесла ни лорнора! Ты дышишь воздухом моего дома! И если хочешь здесь остаться — будешь делать всё, что я скажу. Быть может, если бы за тебя дали приданое, я был бы немного помягче. Но сейчас, когда выяснилось, что ты — жалкий плевок на репутации моей семьи, я не собираюсь с тобой церемониться!

Я повернулась к Йенсену. Взглядом умоляя: скажи хоть слово. Защити меня. Я, вообще-то, твоя жена!

Йенсен резко вскочил с кровати.
Его пальцы сжались в кулаки. Губы дрожали.
Он сделал шаг вперёд — будто тело наконец услышало сердце.

Лорд Арвейн мгновенно перевёл взгляд на сына. Не крикнул. Не ударил. Просто посмотрел.

— Если ты сейчас встанешь за неё, — произнёс он тихо, почти ласково, — ты больше не мой сын. Ни дома, ни имени, ни монеты на хлеб. Ты будешь жить в канаве. Как она.
Он сделал паузу. Усмехнулся.
— Ты этого хочешь, сынок?

Йенсен замер.
Взгляд скользнул на меня. Потом муж посмотрел на отца. Опустился на его трость.

И через мгновенье остановился на руке, где рядом с обручальным кольцом был старинный перстень с гербом в виде волка.

“Нет, Йенсен!”, — прошептала я в своих мыслях. — “Йенс… Ты чего?”

Муж медленно… опустился обратно на край кровати.

— Прошу тебя, не спорь с папой, — прошептал он, не глядя на меня. — У него больное сердце. Ему нельзя нервничать.

Обложка книги

Глава 1

Старик упал на колени, держась обеими руками за грудь.

— Держись, папа! Я сейчас! — подскочил муж, словно ошпаренный.

Он был еще в штанах, поэтому слетел с кровати и бросился бежать к двери, на ходу подхватывая свою рубаху с пола.

— Мое сердце, — цедил лорд Арвейн, сморщившись от боли.

На миг мне стало жаль старика.

Уж больно страшная гримаса боли исказила его лицо.

Я даже подумала: может, помочь? Все-таки я фармацевт. В медицине немного шарю! Точнее, шарила — до той промозглой осени, когда я закрывала аптеку, а двое с ножницами в руках решили, что мои ключи важнее моей жизни.

Дверь за мужем закрылась.

В коридоре стихли шаги.

“Может, если я помогу ему, то он сменит гнев на милость?” — дернулась я вперед, чтобы попытаться помочь.

Как вдруг лорд Арвейн изменился в лице.

Пропала гримаса боли, исчезло всё, что могло бы свидетельствовать о сердечном приступе.

Он усмехнулся, глядя на меня ледяным взглядом, а потом поднялся с колен.

Медленно. Уверенно.

Без единого признака слабости.

Он поднял упавшую трость, стряхнул с неё несуществующую пыль. Посмотрел на меня — и в его глазах не было ни сострадания, ни усталости. Только холодная, расчетливая жестокость.

— Думала, я старый дурак? — прошипел он, подходя ближе. — Думала, сможешь здесь командовать?

Я не успела пошевелиться.

Удар.

Набалдашник трости врезался в мою скулу. В глазах — тьма.

Рывок.

Лорд Арвейн схватил меня за волосы — жёстко, как верёвку, — и стащил на пол.

— Ты, паршивка! Знай свое место в доме, — процедил он, глядя сверху. — И не вздумай мне указывать, что делать!

Я дёрнулась, чтобы встать, но не успела.

Удар.

Ещё удар.

Ещё.

Мне казалось, что он сейчас сломает об меня трость!

— В этом доме ты — лишний рот. И раз уж ты не принесла ни монеты, ни связей, ни даже приличного воспитания — будешь делать то, что скажут. Не жена. Не леди. Служанка. И если через неделю не научишься молчать и кланяться, а если нет — сдохнешь быстрее, чем ты думаешь! Или что? Не царское это дело? Да на улице полно таких, кто готов за кусок хлеба чистить мои сапоги?! — прошипел он сквозь зубы, когда я смотрела на него снизу вверх, сгорая от ненависти. — И будешь выполнять правила этого дома. Потому что за тебя ничего не дали. Поэтому ты должна быть благодарна мне и моему сыну по гроб жизни за то, что тебя пинком не вышвырнули обратно!

Лорд Арвейн отступил на шаг.

Медленно, почти с изяществом, поправил манжету на левой руке — будто только что вытер руки от пыли.

Я попыталась встать.

Не помня себя от боли.

Стиснув зубы.
С гордостью.

Но он снова резко схватил меня за волосы и чуть не свернул мне шею.

— В следующий раз, — произнёс он тихо, почти ласково, — я не стану ждать, пока ты нарушишь правило, мерзавка!

Он наклонился, и его дыхание коснулось моего уха:

— Я просто избавлюсь от тебя. Тихо. Незаметно. Как от испорченного вина.

Я уже приготовилась к новому удару, но лорд Арвейн бросил в меня скомканное письмо.

— Мне что? Нужны твои платья? Твои украшения? Нет. Мне нужны деньги. Завтра в полдень придут люди из Гильдии ростовщиков. Они не спросят, хорошая ли ты жена. Они спросят: «Где залог?» А я должен показать им золото — или отдать дом.

Он наклонился, голос стал тише, почти шёпотом:

— Ты не жена моему сыну. Ты — дыра в моём бюджете. И если не начнёшь приносить пользу — я закрою эту дыру. Любой ценой. И раз уж ты — лишний рот, запомни: лишний рот не имеет права открываться в моём доме!

Что-то мне совсем нехорошо.

Перед глазами всё тускнеет.

Я держусь из последних сил.

И в момент, перед тем как сознание начало гаснуть, я увидела его.

Йенсен стоял в дверях.

В руке — пузырёк с зельем. Пальцы так сжимали стекло, что костяшки побелели.
Он сделал полшага вперёд…

Моё сердце вздрогнуло от надежды.
Но лорд Арвейн бросил на него один взгляд — и сын замер, как будто его окатили ледяной водой.

— Спасибо, сынок, — ласково произнёс старик, погладив его по плечу. — Мне уже намного лучше.

А в моей голове, сквозь боль и туман, звучала только одна мысль:
Он не защитил меня. Он даже не попытался. Он выбрал отца.

Я одна.

И если я не встану — никто не поднимет.

Эглантина

Глава 2

Я пришла в себя от холода.

Не от боли — хотя она пульсировала в висках, будто кто-то вколачивал гвозди в череп.

Не от страха — хотя он уже сидел в груди, как камень.

Просто холода.

Лежа на мраморном полу.

В воздухе что-то прошуршало и прилетело мне в лицо.

Дрожащими пальцами я подтянула это к себе, пытаясь понять, что это такое?

Только спустя секунд десять я осознала, что мне швырнули что-то грубое, пахнущее пылью и плесенью.

Рубаха?

Длинная, серая, с дырой под мышкой и пятнами, похожими на старую кровь.

— Оденься! — прорычал лорд Арвейн, не глядя на меня. — Нечего тут голой грудью мозолить глаза! За рубаху тоже отработаешь! Тоже с тебя вычту!

Я схватила рубаху дрожащими пальцами. Ткань была жёсткой, как мешковина. Натянула её через голову, чувствуя, как каждое движение отзывается болью в спине — от ударов тростью.

Но хуже боли было унижение.

Обманутые надежды.

В голове вспыхнули обрывки: поздравления, тосты, поцелуй у алтаря…

Всё, что я приняла за начало.

Оказалось концом.

Дрожащими руками я расправила рубаху.

Лорд Арвейн даже не соизволил отвернуться.

Стоял. Смотрел. Оценивал.

Как хозяин — новую скотину.

«Баба в доме — скотина в хозяйстве», — мелькнуло в голове, горькое, как полынь. Это как в песне. Слова чужие. Боль — моя.

Старик принялся расхаживать кругами вокруг меня, постукивая тростью. Сейчас он напоминал охотника, который наслаждается видом раненой дичи.
Я почему-то вспомнила, как с любопытством рассматривала охотничьи трофеи, которыми был увешан холл поместья.
Взгляд старика скользил по моему телу с таким презрением, будто я не человек, а испачканная тряпка, которую он вот-вот выбросит.

— Роскошные платья? — процедил он, а я видела злость в его глазах. — Украшения? Ты думала, они твои?

Он резко наклонился, схватил меня за запястье и сорвал браслет — тонкий серебряный обруч, подарок матери на свадьбу. Потом — серьги.

Потом — кольцо с жемчужиной, которое Йенсен надел мне на палец ещё у алтаря.

— Это кольцо носила моя мать! И мать её матери! Оно не для нищенок! - резко произнес лорд Арвейн.

Каждое движение — как пощёчина.

Каждый щелчок застёжки — как удар.

А на запястье, на мочках ушей, на пальце — осталась только пустота. Холодная. Окончательная.

— С платья пусть тоже срежут украшения! А платье продадут! — произнес лорд Арвейн, мусоля пальцами дорогую ткань.

Его взгляд упал на меня.

— Тебе ничего не полагается, — сказал он, пряча украшения в карман и похлопывая по нему рукой. — Ничего. Ни единого лорнора. Ни единой нитки шёлка. Ты должна отработать долг — за эту свадьбу, за этот дом, за честь, которую ты, как выяснилось, не заслужила.

Я попыталась встать на ноги, но тело не слушалось. В голове всё ещё стоял туман — густой, липкий. Мне казалось, что я в каком-то сне. И всё вокруг нереальное.

И вдруг всплыло воспоминание.

Я вспомнила, как за неделю до свадьбы мать сидела у окна с расчётной книгой. Пальцы дрожали. Она сжигала какие-то бумаги в камине.
— Не волнуйся, — сказала она, увидев мой взгляд. — Просто старые счета. Всё под контролем.
А потом обняла меня так крепко, будто прощалась навсегда.
Я тогда подумала: она волнуется за меня.
А теперь понимаю: она прощалась с совестью.

Боль ударила не в скулу — в сердце.
Они не просто отдали меня. Они продали — и соврали, чтобы я сама вошла в клетку с улыбкой.

— Я не буду ничего отрабатывать… — прохрипела я, не узнавая своего голоса.

Арт. Лорд Арвейн

Глава 3

Лорд Арвейн рассмеялся. Коротко. Жестоко.

— Ты будешь носить старые обноски, — продолжал он, как будто не слышал моего протеста. — Выполнять любой приказ по первому слову. Как служанка. Снимать сапоги с моих ног. Чистить их. Приносить чай Йенсену утром. Убирать его комнату. Стирать его бельё.

Он наклонился ближе. Его дыхание пахло вином и табаком.

— А ночью… — он сделал паузу, наслаждаясь моим ужасом. — А ночью — ты в его постели. Не по желанию. По праву. Он может звать тебя, когда захочет. И ты придёшь. Потому что отказ — это оскорбление семьи. А за оскорбление семьи Арвейн тебя ждёт неминуемое наказание. Или хуже. Смерть!

Меня передёрнуло.

Словно меня окатили ледяной водой.

Я смотрела и не узнавала мир вокруг себя. Это не могло быть правдой. Это был сон. Кошмар. Где-то там, за стенами этого дома, ещё есть солнце, есть честь, есть люди. Настоящие люди. С добрым сердцем. С честью. С достоинством. С милосердием.

Но я знала: всё вокруг — это не сон.

И мне придётся смириться с тем, что я не сплю!

Я подняла глаза на дверь.

Йенсена там уже не было. Он стоял возле окна. И просто отвернулся.

И вдруг в голове наступила холодная ясность.

Мне некуда идти. Не у кого просить помощи. Неоткуда ждать защиты.

Родной дом отвернулся. Муж предал. Даже улица, если я выйду, будет смеяться: нищая леди без приданого — кто ты?

Но…

Я не останусь здесь. Нет! Лучше умереть на улице от голода, чем в обнимку с сапогами старого лорда!

— Я не стану вам прислуживать! — с яростью в хриплом голосе произнесла я, поднимаясь на дрожащие ноги. Голос дрожал, но в нём уже не было мольбы. Только сталь. — Никогда.

Мои слова были похожи на звериный рык.

Я дрожала всем телом, понимая, что сейчас брошусь на этого старика и прикончу его голыми руками!

Лорд Арвейн прищурился, словно разгадав мои намерения.

— Слуги! — рявкнул он в коридор.

Через мгновение в дверях появились двое — крепкие, безликие, в серых ливреях. Они не спрашивали. Не сомневались. Просто взяли меня под руки. Как стража преступницу.

— С этого момента, — объявил лорд, глядя, как меня тащат к выходу, — ты — собственность семьи Арвейн. Ты спишь в спальне, если муж позовёт. А иначе — на чердаке. Или в чулане. Где решу я. Что-то не так? Сколько твоя семья заплатила — настолько ты пользуешься гостеприимством дома Арвейн! А ты как думала, голодранка?

Я вырывалась. Кричала. Но мои удары были слабы, как у испуганной птицы.

— А ты, сынок, — послышался голос, когда меня выволокли за дверь, — подыскивай себе новую невесту. Предлагаю леди Джиневру Коул. Богатая наследница. И на этот раз — приданое вперед.

— А с ней что? — послышался робкий голос мужа.

В глубине души проснулась искорка надежды. Неужели заступится? Мне даже показалось, что в его голосе прозвучала тревога.

— Неделя-две, исключительно ради приличия, и я позабочусь о ней. До зимы она точно не доживет, — усмехнулся старый лорд.

— Как скажешь, папа.

Арт. Унижение Эглантины

Глава 4

Слуги волокли меня по коридору, мимо портретов предков, мимо зеркал, в которых я видела своё отражение — растрёпанное, в синяках, в грязной рубахе, и с глазами, полными ужаса и отчаянного огня.

И вдруг впереди замаячил просторный холл, украшенный трофеями, и… дверь.

Наружу. На улицу. К свободе.

Я не думала.

Просто рванулась изо всех сил.

Вырвалась из крепких рук — как зверь из капкана — и бросилась по лестнице.
Только бы не упасть!

Только бы не упасть!

Шлёпая босиком по полу, я бросилась к двери и…

Дверь была открыта!

Я вылетела на ступени, которые сковали коркой льда первые осенние заморозки.

Холодный ночной воздух врезался в лёгкие.

Я бежала.

Прочь.

Прочь от этого дома.

Куда-нибудь!

Босиком. В разорванной ткани. С кровью на коленях и слезами, которым я не дала пролиться.

Я бежала босиком мимо роскошных особняков.

Мимо карет с гербами. Мимо дам в мехах, которые смотрели на меня с брезгливым любопытством: кто это? Пьяная служанка? Сумасшедшая?

Я не останавливалась.

Сворачивала в переулки. В тени. В грязь.

Чем дальше — тем теснее дома, тем громче лай собак, тем сильнее воняло гнилью и дымом.

Туман в голове сгустился.

Тошнота подступила к горлу.

Ноги подкашивались.

Я зажала рот рукой, чувствуя, как изнемогаю.

Но я бежала, словно пытаясь убежать от своего прошлого.

От унижения.

От ошибки, которую совершила, выбрав из всех возможных кандидатов молодого красавца Йенсена Арвейна, жениха с глазами лани и душой труса.

Только сейчас меня накрыла волна паники.
Сбежать-то я сбежала.

А вот куда я бегу?

Я свернула за угол и увидела вывеску.

«Аптека».

Я пыталась отдышаться.
В горле встал ком.
Словно тошнота.

Бок болел так, что я давила на него рукой.

Старая, потертая вывеска заскрипела на ржавых петлях, раскачиваясь на ветру. Под ней — тусклый фонарь, мерцающий, как последняя надежда.

Я сделала шаг.

Ещё один.

Казалось, что мягкий и теплый свет фонаря немного согревает меня.

Мне вдруг мучительно захотелось протянуть к нему руку, словно к звезде, среди тьмы.

Я рухнула на колени, видя, как расплывается перед глазами теплый, уютный и такой домашний свет.

Потом завалилась на бок.

На мокрую острую брусчатку.

На мусор.

На свободу, которая пахла плесенью и полынью.

Последнее, что я услышала, прежде чем всё потемнело, — был голос.

Тихий. Женский.

— Эй… девка… ты жива? Ты что? Помирать удумала? А ну быстро иди и помирай в другом месте! Не хватало еще стражу звать! Они и так на меня зуб точат!

Я не ответила.

Просто разлепила холодные пересохшие губы.

И всё.

Но в этот момент в сердце, сквозь боль и страх, впервые за эту ночь мелькнула мысль.

Может быть… я ещё не проиграла?

Потому что я помню запах ромашки. И как заваривать шалфей. И что боль — не приговор.

Арт. Йенсен Арвейн

Глава 5

Я очнулась от женского скрипучего голоса.

— Что? А! Лежи, лежи… — прозвучало над ухом, хрипло и с явной насмешкой. — Уж больно красиво падаешь, аж слёзы навернулись!

Я моргнула.

— Вчера такая же, как ты, валялась у двери. Только с ребёнком. Девчонка вся в лихорадке. Я дала ей «Зелье от жара» — бесплатно. А чего делать? Пусть лучше умрёт от глупости, чем от жара! — вздохнула женщина, которая хлопотала надо мной. — Вот вздумали умирать возле моей аптеки! Словно мест других нет!

Перед глазами плыли тени, но постепенно проступили очертания: потолок с трещиной, похожей на паутину, полки, заваленные банками, свернутыми в рулон пергаментами, и… бабка.

Пожилая, седая, с лицом, изборожденным морщинами. На носу — старые, потертые очки, съехавшие на кончик, в ухе — серёжка в виде черепа (серьёзно!), а на груди — фартук, на котором, кажется, когда-то пытались вытереть кровь, вино и, возможно, руки после рыбы.

— Вы… вы меня спасли? — прохрипела я, пытаясь понять, где я.

Я лежала на кровати, под одеялом, в тепле.

И это казалось просто невероятным счастьем.

Такая мелочь, а такое счастье.

— Спасла? — фыркнула старушка, хлопнув мне по лбу мокрой тряпкой. — Да я лекарств на тебя перевела, будто ты королева с припадком! Лежи, не трясись. Голова ещё болит?

— Нет… уже нет, — удивилась я. И правда — ни пульсации, ни тошноты. Только слабость, как после долгой болезни.

— Вот и ладно. Значит, зелье сработало. А то я уж думала — сдохнешь мне тут на пороге, и придётся стражу звать. А у меня и так лицензия старенькая… Как я. Можно сказать, «прошловечная».

Я попыталась сесть, но старушка тут же прижала меня к подушке.

— Э-э-э, полегче! Ты ж не на балу! Рано тебе еще плясать! — буркнула бабка. — И кто же это тебя так «раскрасивил»? Где это тебя так «разукрасило»?

— Свекор, — сглотнула я.

Меня передернуло от воспоминаний.

Вот сказала слово, а устала, словно лопатой весь день махала. Даже в глазах потемнело.

— Извините… — прошептала я, пытаясь удержать себя в сознании. — У меня и в мыслях не было вас обременять…

— Да уж, лежи, — махнула старушка рукой, будто отгоняя муху. — Что уж тут поделаешь. Всё равно никто не купил сегодня «Зелье от храпа», а оно так и просится в помойку. Зато оно в чувство приводит неплохо, как показала практика.

— Кто вы? — слабым голосом спросила я, глядя на неё с осторожным и усталым любопытством.

— Марта. Владелица этой вот… — она обвела рукой помещение, — великой аптеки, гремевшей когда-то на всю столицу! А теперь пищит, как мышь за помойкой. С тех пор как мужа моего, покойного Артура, в землю закопали, всё пошло наперекосяк. Раньше сюда герцоги ездили! А теперь — только те, у кого понос, припадок или похмелье!

В этот момент где-то звякнул колокольчик.

Боже, как по голове кувалдой!

Я поморщилась.

— А, вот и клиент! — оживилась Марта и, прихрамывая, вышла в торговую часть, скрипнув дверью.

Всё! Хватит разлеживаться! Давай, Эгла! Поднимайся!

Я с трудом приподнялась, встала и нетвердой походкой направилась к двери. Остановившись, я заглянула сквозь щель, чтобы увидеть ту самую аптеку.

В аптеке стоял мужчина — невысокий, в поношенном сюртуке со следами неумелой починки.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, будто стоял на горячих углях. Он то и дело поглядывал на дверь, будто собирался сбежать.

— Д-добрый день… — пробормотал он, глядя в пол. — Да-дайте, пожалуйста… зелье от… ну… вы понимаете… — он замялся, покраснел до корней волос. — У меня это… внутри… ну… сами…

Марта уставилась на него, прищурившись, а потом как выдаст то, от чего у меня волосы на голове защевелились!

Арт. Марта

Глава 6

— Что это ты прямо как на светском рауте! — рявкнула она покупателю. — Так и говори: «Бабка, у меня понос, как у коня от ромашки!» Или мне угадывать?

Мужчина сжался в комок, сгорая от внутреннего стыда.

— Ну… ну да… что-то живот крутит… сильно… — пробормотал он себе под нос.

— Вот молодец! — Марта развернулась к полкам, вытащила пузырёк с мутной жидкостью и швырнула ему в грудь.

Он едва поймал.

— На, держи. Три капли в рот! Не надо заливать туда, откуда льется! Только в рот! До трех точно считать умеешь? А то потом в соседнюю лавку за гвоздем придешь!

Пауза. Бабка пригляделась к нему, будто вдруг заметила нечто драгоценное.

— Ой, влюблена я в твою задницу! — воскликнула она вдруг, хлопнув себя по колену. — Никогда не говорила мужику, что у тебя такая красивая задница! А у тебя, милок, она просто прелесть… потому что денежку мне приносит!

Она раскатисто рассмеялась — так, что с полок чуть не посыпались банки.

Мужчина покраснел ещё сильнее, сунул деньги на прилавок и едва не убежал, споткнувшись о порог.

Я отпрянула от щели, прижав ладонь ко рту.
Боже… неудивительно, что аптека пришла в запустение. С таким сервисом и болеть перехочется!

Марта вернулась, всё ещё посмеиваясь, и вытерла руки о фартук.

— Кажется, я догадываюсь, почему аптека в таком… эм… грустном положении, — прошептала я.

— Ишь ты! — посмотрела на меня Марта, приглядываясь. — Только не говори, что понимаешь! А то ученых много, а умных с гулькин нос!

— Нужно чуть помягче с клиентами. Поделикатней… — начала я, стараясь искренне помочь.

— Помягче? — хмыкнула она, заметив моё выражение. — Думаешь, надо сюсюкаться? «Ой, милостивый господин, ваш животик так страдает»? Ой, да обойдутся. Сначала стоят и что-то мяукают, а ты поди разберись, что у него там! А потом дашь что-то не то! Я ж не гадалка-то! Гадалка у нас напротив! И то я лучше ее судьбу предсказываю! А ты, если у нас такая грамотная, то будь любезна! Помогай! Работа всегда есть!

Она подошла к шкафу, вытащила огромную книгу в потрёпанном переплёте и с грохотом швырнула на стол.

— Вот. Наследство от Артура. «Трактат о целебных смесях и ядовитых истинах». Пятнадцать лекарств из этой книги я делать умею. Остальное — магия, алхимия, хвощ знает что. Но муж перед смертью сказал: «Марта, делай всё, как в книге, — и не ошибёшься». Вот и делаю.

Понятно. Ассортимент маленький. Но это поправимо.

Я смотрела на книгу. На её руки — грубые, в мозолях, но уверенные.
— А… а лекарства… они работают? — поинтересовалась я, вдыхая запах трав.

— А ты как думаешь? — прищурилась Марта, глядя на меня. — Синяков нет, голова не болит, даже сознание не теряешь каждые пять минут. Значит — работают.

Она подошла к сундуку в углу, порылась и вытащила простое, но чистое платье цвета выцветшей лаванды.

— Переодевайся. Отмывайся. Вон за дверцей удобства. А потом поешь и потолкуем! А я пока посмотрю, что у нас заканчивается, окромя моего терпения!
Я замерла, понимая, что сейчас самое время признаться!

Арт. Марта и Эглантина

Глава 7

— Скажу сразу, я плохо разбираюсь в местных травах, — осторожно произнесла я.

— Я тоже! Но ничего! Тут всё написано! — отрезала Марта, любовно гладя обложку книги. — У меня с мужем детей не было. А ты… — она пригляделась ко мне, будто оценивая не лицо, а душу, — глаза у тебя не трусливые. Если будешь хорошо работать — оставлю тебе эту аптеку в наследство. А пока давай! Мойся и приводи себя в порядок! Может, если девка молодая за прилавком стоять будет, то и покупать охотней станут! В магазинах это работает!

Я сжала платье в руках. Оно пахло сушёной мятой и дымом. Впервые за эту ночь я почувствовала какое-то спокойствие. Я приложила платье к щеке, словно пытаясь привыкнуть к новому запаху. Запаху новой жизни.

— Спасибо, — сказала я тихо.

На глазах выступили слезы благодарности.

Вот так просто приютить незнакомую женщину может далеко не каждый!

— Да брось! — махнула старуха. — Лучше скажи, как тебя зовут, а то уж больно неудобно «эй, ты» кричать.

Я замерла. Имя… Оно казалось таким далёким. Такой роскошью. Той, что у меня пытались отнять.

— Эглантина, — сказала я чётко. Не шёпотом. Не как просьбу. А как заявление.

— Эглантина, — повторила Марта, будто пробуя на вкус. Потом хмыкнула. — Ну, Эглантина… Добро пожаловать на работу. А теперь иди мойся!

Я вымылась в теплой воде, нюхая травяное мыло. Я балдела от этого запаха. Мне казалось, что я на лугу. И если закрыть глаза, то видишь, как шелестят травы, нагретые солнцем.

Поправив платье и завязав его на талии, я прижалась носом к плечу и вдохнула его запах.

Чтобы осознать.

Чтобы поверить.

В доброту.

В помощь.

В милосердие.

Марта стояла у большого деревянного стола, навалившись на него всем весом, будто пыталась удержать его от бегства. Перед ней — кучка сухих корней, горсть высушенных лепестков и пузырёк с мутной жидкостью, из которой, похоже, уже выдохлась вся магия.

— Вот! Готово! — буркнула она, не глядя на меня. — Зелье от головной боли. Самое ходовое. Хотя, судя по тому, сколько я его сварила за неделю, ходит оно только по моим полкам.

Она сгребла всё в миску, не отмеряя, не взвешивая — просто «на глазок». Потом плеснула в котёл воды, бросила туда смесь и зашептала что-то под нос, постукивая пальцем по краю. Зелье вспыхнуло магией, а потом померкло, превратившись в мутное варево.

Я стояла рядом, сжав губы. Всё во мне кричало: «Нет! Так не делают!»

— Марта… — осторожно начала я, чтобы не обидеть. — Можно… попробую я?

Бабка прищурилась, как будто я предложила ей вымыть ноги в её же зелье от подагры.

— Ты? А ты хоть знаешь, что крапива с шалфеем — не одно и то же?

— Знаю, — сказала я твёрдо. — Но мне нужны весы.

— Весы? — фыркнула она. — У меня всё на совесть! И на глаз! А совесть у меня, между прочим, точнее твоих весов!

Но всё же, проворчав ещё немного, она подошла к шкафу, порылась в ящике и вытащила маленькие медные весы с чашами, покрытыми зеленоватым налётом.

— Держи! Только не сломай! Это ещё от Артура! Он на них даже яд взвешивал… для благородных клиентов, — добавила она с хитрой усмешкой.

Я аккуратно протёрла чаши тряпкой, промыла их, выложила на одну из них пустую пергаментную обёртку, чтобы не сыпать травы напрямую, и отмерила ровно одну унцию сушёной горькой полыни. Потом — половину унции корня имбиря, четверть — лаванды и три капли эфира мяты, отмеренные пипеткой из старого флакона. Там были ещё ингредиенты, а я ориентировалась по названиям и чётко отмеряла дозировку. Ни граммом больше!

Марта наблюдала, скрестив руки на груди, с выражением человека, который ждёт, когда его кошка начнёт читать стихи.

Только бы получилось! В этом мире я делаю это в первый раз!

Глава 8

— Ты что, магичка? — проворчала она. — У нас тут не экзамен в Магической Академии, а аптека для простых смертных! С очень стесненным бюджетом!

— Простые смертные тоже заслуживают точности, — ответила я, не отрываясь от дела.

Я влила смесь в кипящую воду, дала настояться ровно семь минут (отсчитывая про себя, как учили), потом процедила через марлю и разлила по пузырькам.

Когда я поднесла один к свету — жидкость была прозрачной, с лёгким золотистым отливом. Без мутности. Без осадка.

Марта взяла пузырёк, понюхала, прищурилась… и вдруг кивнула.

— Хм. Прямо как у Артура. Пахнет… как будто работает.

Она отхлебнула глоток прямо из горлышка — я аж вздрогнула — и замерла на несколько секунд.

— Ой, — выдохнула она. — Голова-то и правда прошла. А я думала, это возрастное…

Она посмотрела на меня с новым интересом. Я улыбнулась. Может, сама судьба привела меня сюда?

— Ну, раз ты такая умная… давай! Вари ещё! У нас «Зелье от бессонницы» заканчивается, а старик Бени уже третью ночь не спит и грозится поджечь аптеку, если я ему не помогу!

Я улыбнулась — впервые за долгое время искренне.
Я могу. Я ещё не всё потеряла.

Пока я готовила второе зелье — строго по рецепту, с той же педантичной точностью, — Марта уселась за прилавок и начала пересчитывать монеты. Они звенели так тихо, будто стеснялись своего скромного количества.

— Эх, — вздохнула она, перекладывая последнюю медную монетку. — Если б не ты, я бы уже заколотила досками эту дверь и уехала к двоюродной сестре в деревню. Там хоть куры не требуют зелья от меланхолии!

Я посмотрела на неё. Потом — на окно. За стеклом — узкий, грязный переулок, в который редко кто заглядывает.

А над дверью — старая вывеска. Дерево потемнело, краска облупилась, буквы почти стёрлись. С трудом можно было разобрать: «Апт…ка».

— Марта, — спросила я, — а краски у вас есть?

— Краски? — переспросила она, будто я попросила у неё драконьи чешуйки. — Ну… где-то были. Артур красил полки… лет двадцать назад. Небось, засохли…

Она порылась в сундуке под лестницей и вытащила баночку с густой, засохшей краской цвета выцветшей брусники.

— Вот. Радуйся.

Я взяла её, нашла кисть (половина щетины отвалилась, но сгодится), вытащила лестницу на улицу и, несмотря на боль в спине и дрожь в коленях, начала красить вывеску заново. Буква за буквой. Чётко. Ярко. «АПТЕКА».

Когда закончила, я слезла с лестницы и отошла на шаг.
Лучше. Но всё ещё — в переулке. Никто не увидит.

— Марта! — крикнула я, заглянув внутрь. — А есть у вас старая доска? Хоть какая-нибудь?

— Вот неугомонная! — пробухтела Марта. — Зачем тебе?

— Понимаете, — произнесла я. — Аптека в переулке. Люди сюда редко заглядывают только потому, что не знают, что здесь есть аптека. Ну, может, когда-то знали, но сейчас забыли.

— А я что? Фонарь повесила для того, чтобы бандитам светлее грабить было? — спросила ворчливая Марта.

— Фонаря мало. Нужна табличка, что здесь аптека. Переносная. Я поставлю ее возле угла. Пусть люди знают, что здесь аптека есть! Я уверена, что это сработает! — убеждала я.

Только бы получилось то, что я задумала!

Глава 9

— Есть! Всё у меня есть! Мусор двадцать лет не выкидывается! — отозвалась Марта, выволакивая из-под прилавка обломок столешницы. — Вот. Был у меня стол… Пока один клиент топором его не разрубил! В припадке благодарности за зелье!

Ого! Так надо быть поосторожней с клиентами, если среди них попадаются такие личности!

Я улыбнулась сквозь усталость. Взяла доску, кисть и остатки краски. Написала крупно, жирно, чтобы видно было даже в тумане:

«АПТЕКА →»
И нарисовала стрелку, указывающую прямо в наш переулок.

— Зачем это? — спросила Марта, выйдя на крыльцо и глядя, как я несу доску к углу дома.

— Чтобы видели, — сказала я, втыкая её в землю у самой дороги. — Люди не ходят в переулки без причины.

— Ходють, ходють! По нужде! — заметила Марта.

— Вот тем более! — принюхалась я. — Отобьет желание! Пусть для нужды ищут другой переулок! И да, надо будет прибраться в переулке. Но это потом! Вот! Теперь есть указатель. Люди увидят, поймут, повернут.

— Ну-ну, — буркнула Марта, скрестив руки. — Только не обещай чудес. У нас тут не рынок, а задворки!

Я вернулась в аптеку, вымыла руки, поправила платье. Сердце билось быстрее обычного.
Сработает. Должно сработать.

Но прошёл час.
Потом второй.
Тишина. Только скрип вывески да лай собаки где-то вдалеке.

Марта выглянула из-за прилавка, прищурившись на меня.

— Ну что, Эглантина? Где твои покупатели? Где толпа благородных дам с мигренью и посыльные с записками от герцогов?

Я опустила глаза.
Никого не было.

— Может… просто ещё рано? — прошептала я, но голос дрожал.

Марта хмыкнула, но не злобно. Подошла, похлопала меня по плечу — осторожно, почти по-матерински.

— Ладно, девка. Зато еще ни одного сыкуна не было! Уже хорошо!

Она усмехнулась.

Я кивнула.
И впервые за эту ночь почувствовала: даже если мир не видит тебя — ты можешь сделать так, чтобы он обязательно увидел.
Просто нужно шагнуть за угол.
И поставить стрелку.
Только почему не сработало?

Глава 10

Я откровенно не понимала, в чём дело. Откуда-то появились силы. Не извне — изнутри. Как будто моё тело наконец вспомнило: ты — фармацевт. Ты знаешь, как лечить. Даже если мир вокруг лечит молитвами и примочками из лягушачьих лапок.

Трудоголизм, оказывается, укрепляет организм. Или, может, просто не даёт думать о том, как сильно болит душа.

Я уже вымыла полы, протёрла полки, разложила травы по ящикам с этикетками («полынь — 1 унция», «мята — свежая, не сушеная!»).
И тут — динь-дон!

Звон колокольчика у двери.

В аптеку ввалился мужик — высокий, в поношенной куртке, с лицом, будто его только что вытащили из бочки с квасом. Осмотрелся, почесал затылок, будто не знал, зачем пришёл.

— Это у вас тут аптека что ли? — спросил он, оглядывая банки с подозрительными жидкостями.

Я уже открыла рот, чтобы вежливо ответить: «Да, чем могу помочь?», — но меня опередила Марта.

— Нет, милок, — бросила она, не отрываясь от пересчёта монет, — это салон гаданий «Угадаю, что болит!».

— У меня проблема, — начал мужик, нервничая, словно на экзамене, прокашлялся он в руку, словно намекая, что не очень хочет объявлять о проблеме вслух. — Я… я не могу о ней сказать… Вы понимаете…

— О! Это по нашей части! — закивала Марта, усмехнувшись. — Оммм… Сейчас духи мне скажут, что у тебя болит, погоди… Сейчас войду в транс! О, духи его предков! Скажите мне… Когда вы ждете его у себя? Скоро или нет?

Она действительно вела себя как гадалка на сеансе.

— Тс… Духи отвечают, — загадочным шёпотом произнесла Марта. — Я слышу их слабые голоса, которые прорываются из мира мёртвых. Они говорят, что они уже приготовились тебя встречать… Если ты не скажешь, что у тебя болит нормальным языком!
И совсем другим голосом добавила:
— Итак, что принёс? Где подцепил?

Мужчина замялся, будто пытался собрать мысли в кучу.

— Мне… — начал он, оборвав попытку на полуслове.

Но тут колокольчик звякнул снова.

В дверях стояла целая семья: отец в чистом, но простом сюртуке, мать с красивой старой шалью на плечах и двое детей — мальчик лет пяти и девочка помладше, оба с красными щеками и влажными глазами. Семья оглядывалась с любопытством, будто впервые видела аптеку.

— У меня… — снова начал мужик, уже тише, склоняясь к нам за прилавком. — В одном месте… Скажем так — кровоточит. И болит. И сидеть — дискомфортно. Вы давали мне в прошлый раз лекарство… Оно помогло…

Марта кивнула, как будто хранила величайший секрет королевства.

— Так, лекарство от шишек в попе у нас на третьей полке! — объявила она на всю аптеку. — Эгла! Неси! Два флакона! Там один уже не справляется, видимо!

Я чуть не поперхнулась.
Мужик покраснел так, что, казалось, сейчас вспыхнет. Он превратился в микроба, готового провалиться сквозь пол. А семья? Семья с интересом уставилась на него. Отец даже кивнул с уважением: «Молодец, держишься!».

— Нет, — подумала я, — это определённо надо пресекать.

Мужик сунул деньги на прилавок и выскочил на улицу, будто за ним гнался сам дьявол с предложением об операции.

Семья подошла ближе к прилавку.

— У нас сын кашляет, — тихо сказала мать, с тревогой глядя на ребенка. — Уже неделю. Ночами не спит.

Я посмотрела на мальчика и протянула зелье от кашля. Бледный. Глаза блестят. Лёгкий хрип при дыхании.
Не просто кашель. Возможно, начинающаяся пневмония. Или, хуже того — коклюш.

Девочка, которую мать держала за руку, чихнула.

В моей голове мелькнуло слово “витамины”! Вряд ли кто-то додумался делать витамины для детей и взрослых! Но они недорогие, их можно сделать как конфеты! Или зелье… Так, теперь главное — не забыть!
Для детей. Из шиповника, мёда, лимона — если найду. Или хотя бы из местных трав с высоким содержанием… чего-то полезного. В этом мире, наверное, ещё не знают про аскорбинку, но это не значит, что её нельзя сделать.

А ещё…
Я огляделась. Теперь мне понятен был робкий взгляд женщины. Я посмотрела на ее чистое платье, а потом на грязную старую аптеку.

Они ушли. А из подсобки вышла Марта. И вид у нее был ужасно недовольный! Она смотрела на меня так, словно я сделала что-то ужасное!

Глава 11

— Ну и чего ты им дала? «Зелье от кашля»? Оно ж слабое!

И тут же, не глядя на меня, достала из ящика маленький пузырёк:

— Вот. «Сироп из шиповника». В следующий раз, когда они придут, дай им. Скажи — бесплатно. Пусть девчонка не чихает, как кузнечный мех.

— Но у нас же денег… — начала я.

— У них ещё меньше! — оборвала Марта. — И не вздумай говорить, что это от меня. Скажи — от аптеки. А то ещё подумают, что я смягчилась!

Я снова обвела взглядом аптеку.
Полки в пыли. На окнах — жирные пятна. А фартук Марты… Боже, он выглядел так, будто в нём прятали труп, варили яд и мыли полы после чумы.

— Марта, — сказала я шёпотом, когда дверь за клиентами закрылась, — а что, если… выкрасить аптеку в белый?

— В белый? — переспросила она, будто я предложила украсить потолок золотом. — Зачем? Чтобы видно было, как быстро грязь налипает?

— Белый — символ чистоты, — ответила я. — Люди доверяют чистоте. Если мы хотим работать с аристократами, то мы должны показать, что у нас тут почти стерильно!
— Ага! Только убирать будешь сама! — хмыкнула Марта. — У меня спина не сгибается!

— Буду! — усмехнулась я, глядя на неё с вызовом. — А если мы сделаем два фартука — один для лаборатории, другой для общения с клиентами — это будет… профессионально. Чтобы видели, что у нас тут чисто! В вопросах здоровья чистота очень важна!

— У нас денег на это нет! — пробурчала Марта.

— А если я заработаю? — спросила я, глядя на вредную старушку.

— А ты попробуй, — с вызовом произнесла она.
Она не злилась. Скорее, противилась инновациям просто из вредности. Я смотрела в её глаза, понимая, что менять привычный уклад очень сложно.

— Тогда я сегодня за прилавком, — улыбнулась я. — Я просто попробую.

Марта долго смотрела на меня. Потом махнула рукой.

— Ладно. Попробуй поговорить с клиентами сама. Только знай: если кто-то начнёт орать, плевать или предлагать тебе «помочь в другом деле» — я не вмешаюсь. Я буду в задней комнате. Считать, сколько у нас осталось монет на твои похороны.

— Договорились, — кивнула я, хотя слово «похороны» мне не понравилось.

Через десять минут колокольчик звякнул в третий раз.

Вошёл мужик — грубый, с бородой, в которой застряли крошки хлеба. Не поздоровался. Просто сплюнул на пол.

Плюх.

«Убила бы…» — рычало что-то внутри меня.

Я глубоко вдохнула. Вспомнила, как в аптеке учили: «Клиент всегда прав. Даже когда он неправ. Особенно когда он неправ».

— Здравствуйте, — сказала я чётко, хорошо поставленным, почти театральным голосом. — К вашим услугам. Чем могу помочь?

Мужик оглядел меня с ног до головы, оскалился.

— А, какая девка! Помочь ты можешь! — и, понизив голос, начал озвучивать схематично, но очень конкретно свой «план на ночь со мной». С нецензурными деталями. При этом периодически шмыгая носом.

Я улыбнулась. Не как человек. А как кукла — с застывшими уголками губ и пустыми глазами.

— О, это было бы интересно, — сказала я. — Но у вас явно сопли! Разве вам подойдёт поза снизу? Да и какая девушка согласится, чтобы на неё капало? К тому же, вам тяжело будет дышать. А это испортит впечатление от процесса. Что я могу вам посоветовать…

Я шагнула к полке, взяла флакон с прозрачной жидкостью и поставила его на прилавок.

— Поэтому для начала купите лекарство от насморка. Три капли утром, три — вечером. Через два дня будете дышать, как лошадь на скачках. И мы продолжим знакомство!

Мужик сначала замер. Потом фыркнул. А потом… усмехнулся и положил на прилавок две монеты.

— Умная, — бросил он и вышел.

— Всего хорошего! Не болейте! — произнесла я, чувствуя себя в своей стихии. «Болейте! Болейте и побольше! Нам очень деньги нужны!» — мысленно добавил пустой кошелёк.

Я выдохнула. Впервые за день почувствовала: я могу это. Я не просто выжила. Я работаю. У меня получается. Я — не лишний рот. Я — помощь, двигатель прогресса. У меня появился смысл. И я держалась за него всеми душевными силами.

Только я задумалась, как послышался:

Динь-дон!

Глава 12

В дверях стояла бабка.

Не просто старуха. А бабка, одетая, как цыганка на ярмарке: яркий платок, бусы из костей и стекляшек, пальцы в перстнях, глаза — как у кошки в темноте. Она быстро пробежала взглядом по полкам, будто искала не лекарство, а способ войти в астрал и не страдать с утра перегаром и бодуном.

— Зелье от головной боли, — сказала она, не здороваясь.

Я тут же достала пузырёк — тот самый, что варила утром. Чистый, точный, без примесей. Прямо гордость взяла за флакончик.

Она взяла его в руку… и замерла.

— С вас пять лорноров, — сказала я, вспоминая цену, которую называла Марта.

— Да погоди ты… — прошептала бабка с явным раздражением. Она сняла с шеи какой-то медальон с косточкой и бусиной. Я уже хотела сказать, что натурой, ношенными вещами, украшениями у нас не расплачиваются, но бабка, сжимая медальон в одной руке, стала вдруг вести себя странно.

Она закатила глаза.

Не просто закрыла — а закатила так, что белки сверкнули в полумраке. А потом… загудела. Как холодильник.

Низко. Глубоко. Как будто в ней проснулось что-то древнее.

Потом бабку стало трясти! Я испугалась, сделала шаг назад.

— О, великий бог тьмы, повелитель всего зла и ужас всего сущего! Призываю тебя в этот мир… — низким голосом произнесла бабка. Я на всякий случай смотрела, чем я могу отбиться от древнего зла.
Не думаю, что древнее зло будет в восторге от того, что в него прилетело средство от поноса.
Оно может обидеться и устроить полный армагедец!

— Заклинаю тебя четырьмя стихиями… — произнесла бабка, а я готовилась к худшему. — И приношу тебе жертву!

Она ловко порезала себе руку, уронив несколько капель крови на прилавок.

— Скажи мне правду… Не утаи… — продолжала завывать она. — Из чего состоит это зелье? Правда ли оно работает?

Всё. Меня можно выносить.

Будь я на месте древнего зла, я бы обиделась.
Внезапно глаза бабки вернулись на место, пока я пыталась переварить увиденное и услышанное.

— Спасибо, — улыбнулась она, положив деньги на стол.

У меня дёрнулся глазик. Что ж. И такое бывает.

— Соседка! — крикнула Марта. — Она всегда так покупает!

— А! — протянула я, соглашаясь, что не каждый день такое увидишь. — И как? Великому древнему злу не надоело проверять составы лекарств?

— Видала царапину на прилавке? — послышался голос Марты и звяканье бутылочек.

Я присмотрелась к глубокой борозде, похожей на след от когтя.

— Не понравилось ему одно зелье, — зловещим голосом добавила Марта, а у меня тут же всё внутри сжалось.

Уже была ночь. Свет фонаря бил в окно, а я чувствовала себя уставшей и немного счастливой. Осталось только закрыть аптеку и составить план на завтра.
Я подошла к двери, видя сквозь мутноватое стекло силуэт мужчины.
Неужели ещё посетитель?

Глава 13

Дверь распахнулась так резко, что колокольчик над ней звякнул, будто его ударили молотком.

На пороге стоял солидный, худощавый мужчина — высокий, в чёрном сюртуке с серебряной вышивкой по воротнику, с лицом, будто вырезанным из дуба после бури. Глаза — уставшие, но большие, как у филина. Он тяжело дышал, будто пробежал полгорода. За его спиной в переулке маячила карета без опознавательных знаков.

— Вы ещё не закрылись? — выдохнул он, не здороваясь. — Позвольте представиться: я дворецкий семьи Моравиа. И мне срочно нужно зелье от головной боли.

Я замерла. Моравиа. Фамилия, о которой шепчутся в высшем обществе. Генералы. Воины. Те, чьи имена гравируют на мечах и боятся произносить вслух. Все как один — красавцы, герцоги, драконы… А их богатство и влияние фактически безгранично!

— От головной боли? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал от внезапно накатившего волнения. — А как именно болит? Тупо? Пульсирует? С тошнотой? Не могли бы описать боль…

Дворецкий нахмурился, будто я спросила, с кем у него спит супруга. Хотя я даже не знала, женат он или нет!

— Не у меня, — коротко ответил он. — У моего господина. Генерала Асгарата Моравиа. После ранения в последней битве… Боли не проходят. Магические. Ни одно зелье не помогает. Ни у целителей, ни у алхимиков из Верхнего квартала.

Я кивнула. Магические боли. Значит, не просто мигрень. Значит, в теле застряла чужая магия — как осколок, который не вынуть. Я такого не лечила. Но… Я делала обычное зелье по точной дозировке покойного Артура, с учётом баланса трав, а не «на удачу». Возможно, именно этого и не хватало другим?
Пару секунд я сомневалась. Но потом решила попробовать! А вдруг поможет? Тогда у нас появится постоянный клиент!

— У меня осталось одно, — сказала я и достала последний пузырёк — тот самый, что варила утром. Прозрачный, с золотистым отливом. — С вас пять лорноров.

Дворецкий моргнул.
— Сколько? Пять? — переспросил он, будто я предложила ему монету за королевский трон. — Вы шутите? В Верхнем квартале за такое просят пятьдесят!

— Здесь не Верхний квартал, — ответила я спокойно. — Здесь — аптека. А не рынок для тех, кто считает, что здоровьем можно торговать. Пять лорноров — чтобы каждый мог себе позволить не страдать от боли.

О, как я загнула. Прямо почувствовала, как над головой появился сияющий нимб.

Дворецкий посмотрел на меня. Долго. Впервые за день я почувствовала: меня увидели. Не как девку в лавандовом платье, не как «помощницу старой ведьмы», а как того, кто знает.

— Оно… хорошее? — спросил он тише, рассматривая флакон.

— Да, — сказала я, глядя прямо в глаза. — Я сама его делала. Всё строго по рецептуре!

Он кивнул, положил на прилавок десять блестящих монет, взял пузырёк — осторожно, как святыню — и исчез в ночи, будто его и не было. Я хотела сказать, что это много, но Марта остановила меня, сгребая деньги в заляпанный фартук.

— Не вздумай! — проворчала она. — Ишь, сдачу давать! Сдачу будешь давать в темном переулке, а у нас для богатых сдачи нет!

Я вздохнула, видя, как старая аптекарша удивленно смотрит на меня, словно не веря в произошедшее.

— Сам генерал Моравиа! — воскликнула Марта, вздыхая. — Купил у нас! Как в старые добрые времена! Когда Артур был жив, и сюда ездило много знатных людей!

Я улыбнулась. Впервые за долгое время — без горечи.
— Это благодаря указателю, — сказала я. — Люди просто не знали, что мы здесь. Или забыли! Так, я могу рассчитывать на краску? Чтобы здесь всё стало белым и красивым! Чтобы аристократы входили сюда не только в момент, когда совсем приспичило, а всегда!

“И вообще, я думаю перейти на круглосуточный режим! Лучше на ночной пока что!”, — задумалась я.
А что? Отличная мысль! Все аптеки работают днем. Но болеть может и ночью? Тем более, что большая часть аристократов живут по ночному графику. И если уже мы ориентируемся на клиентов побогаче, то должны подстраиваться под них!

— Не знаю, — хмыкнула Марта, глядя на меня с новым блеском в глазах. — Я подумаю!

Я понимала, что ей ужасно не хочется ничего менять. Что она уже привыкла к старому дереву, старой грязи, к своему фартуку. И это будет, пожалуй, самым тяжелым для нее. Ведь всё вокруг напоминает о ее муже.
“Да! Даже пыль на полках!”, — согласилась я, видя серую пыль. — “Она в первую очередь!”.

Я уже хотела завести разговор про пыль и грязь, но дверь снова открылась. Только сейчас я осознала, что забыла ее запереть!

И в дверном проеме появился он.

Йенсен.

Арт. Эгла и зелье от головной боли

Глава 14

Меня словно молнией ударило!

Я вздрогнула, отвернулась, но он меня уже заметил.

— Эглантина? - в голосе бывшего мужа послышалось удивление, как у мужчины, решившего в кое-то веков воспользоваться услугами продажной любви по причине “бабьей холодности” и случайно обнаружив свою жену среди ее верных жриц.

Он стоял в том же самом сюртуке, что и в свадебную ночь. Только теперь он выглядел… меньше. Бледнее. С глазами, полными чего-то, застрявшим между страхом и надеждой.

— Ты здесь? — прошептал он, оглядывая аптеку, как будто не верил своим глазам.

Я не двинулась с места. Внутри всё сжалось, как кулак, но голос вышел ровный, как лезвие:

— Что тебе нужно?

— Эгла… — голос дрожал, как у ребёнка. Он не смотрел в глаза. — Я пришёл не за тобой. Я знаю… ты не вернёшься.

Он сжал кулаки, будто пытался удержать себя от падения.

— Я пришёл… потому что не могу дышать. С тех пор как ты ушла, в доме стало… пусто. Отец говорит, что ты — позор. А я… я вижу только твои глаза. Те, что смотрели на меня в ту ночь. Не с ненавистью. С разочарованием.

Он поднял взгляд — и в нём слёзы.

— Прости меня. Не за то, что я молчал. А за то, что до сих пор не нашёл в себе силы сказать: «Нет».

— В этом доме нет безопасности, — повышая голос сказала я, вспоминая каждый удар. — Там только ложь, трость и холодный пол. Я туда больше ни ногой. Никогда!

— Но я всё осознал, — почти закричал муж, сжимая кулаки. — И… я… понял, что вёл себя неправильно!

Казалось, мир замер.

Я поймала себя на мысли, что не чувствовала уважения к этому мужчине.
Я молчала. Смотрела на его сюртук — тот самый, что был в свадебную ночь. Потом — на руки. Те самые, что не шевельнулись, когда трость врезалась мне в скулу.

— Ты всё ещё ждёшь, что я поверю тебе? — наконец спросила я, не повышая голоса.

Йенсен открыл рот. Закрыл.

— Я…

— Не надо, — оборвала я и отвернулась к полке с пустыми склянками. Пальцы сами потянулись к одной — и сжали горлышко так, что стекло заскрипело.

Я понимала, что любовь у нас не успела зародиться. А уважение скончалось в конвульсиях на холодном мраморном полу в ту ночь, когда все узнали, что я — бесприданница.

Йенсен опустил голову. Потом поднял глаза — молящие.

— Почему ты не сказал ему «нет»? — спросила я, не скрывая горечи. — Ты же взрослый мужчина.

Муж сжал кулаки — и вдруг резко отвёл взгляд, будто боялся, что я увижу в его глазах того мальчика у конюшни.

Голос дрогнул, прежде чем выдавил:

— Ты думаешь, я не пытался?

Йенсен осёкся. А потом тихо сказал:

— В десять лет я заплакал, когда он приказал убить моего коня. Ему было всё равно, что конь старый. Что он служил верой и правдой двадцать лет. И что я любил этого коня. Отец заставил меня стоять, пока палач бил его до тех пор, пока тот не перестал вставать…

Он посмотрел на свои руки, а потом осторожно отогнул манжету.

Я увидела старый шрам на его руке.

— Каждый раз, когда я пытался сопротивляться, он находил способ показать: моя слабость ранит других. А не его.

— Так борись за себя! — вырвалось у меня.

— Я не знаю, как, — прошептал он. — Я забыл, как это — быть собой.

Он поднял на меня глаза, полные слёз.

— С тех пор я знаю: если ты не сильный — ты мёртвый. А я… я не умею быть сильным.

А что, если бы у него была хоть капля поддержки? Может, всё было бы иначе? Может, я должна была стать для него этой поддержкой? И тогда бы всё изменилось?

Арт. Йенсен и Эглантина

Глава 15

Что за чушь мне в голову лезет?

«Нет, Эгла! Не вздумай его жалеть!» — стиснула я зубы. «Если человек сам не хочет, никто его не заставит! Перед тобой не маленький мальчик, которому нужна защита! Перед тобой взрослый мужчина! И пока он не научится защищать себя сам, никто его этому не научит!»

— Мне… нужно лекарство. Для отца. Сердечные капли, — произнес Йенсен.

Я рассмеялась. Коротко. Горько.

— Твой отец — симулянт! Он притворился, чтобы сломать меня! Ему не нужны капли — ему нужен страх! — почти выкрикнула я.

— Нет! — Йенсен сжал зубы. — На этот раз правда! У него приступы! Я видел! Своими глазами!

— Послушай, Йенс, — усмехнулась я, глядя на его светлые волосы. — Ты первый, кто должен желать ему смерти. Не надо на меня так смотреть. Мы — взрослые люди. После того, что он сделал с твоим конём, я бы не бегала ему за каплями.

Йенсен посмотрел на меня. И я поняла. Связь между жертвой и палачом куда глубже. Он не может без отца. Он не представляет жизни без стука трости, ледяного взгляда.

Я уже открыла рот, чтобы сказать «нет», но из-за прилавка раздался хриплый голос:

— Есть у нас капли. «Слёзы совы». Редкое средство. Сорок пять лорноров! — тут же усмехнулась Марта, а я сама обалдела от стоимости.

Марта вышла вперёд, держа в руке пузырёк с мутной жидкостью цвета тумана.

Йенсен заплатил, не торгуясь. Потом снова посмотрел на меня:

— Подумай, Эгла. Пожалуйста. Я так рад, что случайно нашёл тебя. Я просто объехал все аптеки в поисках лекарства, но они уже закрыты, а тут увидел, что есть еще одна, решил заглянуть и… встретил тебя. Неожиданно, правда? Но я рад… Очень рад…

Он сжал кулаки.

Слова застряли в горле. Он не договорил.

— Я искал тебя по ночлежкам, спрашивал у людей… Отец не знает. Он думает, что я езжу к Джиневре Коул. Я ему так сказал. Честно? Я не верил, что найду тебя, — сказал он тихо. — Отец говорит, что ты мертва. Что сбежала и замёрзла в канаве…

Он сжал кулаки.

Йенсен положил на прилавок кольцо с жемчужиной — то самое, что надел мне на палец у алтаря.

— Это… твое обручальное кольцо… Оно фамильное, — прошептал он, не глядя на меня. — Передавалось от матери к невестке… Сто лет. Его всегда отдавали той, кому принадлежит сердце.

Он сглотнул. И нервно осмотрелся по сторонам, словно его кто-то может подслушивать.

— Но я… я не могу оставить его у отца. Не после того, как он…

Йенсен не договорил, глядя на меня так, словно я должна была прочитать в его взгляде: «Я тебя люблю!».

— Я… взял его ночью. Пока отец спал. Это мой бунт. Жалкий, но мой.

Голос дрожал больше, чем руки.

— Не для того, чтобы ты вернулась. А чтобы ты знала: я помню, что клялся. Даже если не смог сдержать своей клятвы.

Он повернулся и вышел, не дожидаясь ответа.

Я смотрела на кольцо.
На жемчужину, что когда-то казалась мне символом новой жизни.
Теперь она выглядела как слеза.

Если он украл его у отца — его ждёт больше, чем гнев. Его могут вычеркнуть из рода. Лишить имени.

— Он… не расскажет отцу, — прошептала я сама себе. — Он вернул кольцо. Значит ли это, что он изменился?

Я не надела его.
Но и не бросила в ящик с просроченными зельями.
Просто завернула в чистый лоскут пергамента — и спрятала в карман фартука.

Пусть лежит там. Как напоминание: даже сломленные клятвы — всё равно клятвы. А я больше не верю в обещания, которые не подкреплены поступками.

Когда дверь закрылась, я обернулась к Марте, которая стояла у окна.

— Гляди-ка! А твой еще стоит! Смотрит на аптеку… Вон дождь уже пошел, а он все еще стоит…

Я стиснула зубы, понимая, что не хочу это слышать. Мне и так больно!

— Что ты ему продала?

Старуха усмехнулась, потирая ладони, как муха.

Арт. Лорд Арвейн. Глава семьи

Глава 16

— Да так, — усмехнулась она. — Старое просроченное зелье от колик. Валялось оно тут у меня. Словно заговоренное. Вот его время пришло!

Я заперла на засов дверь, чувствуя легкую тревогу. Чувство было неприятное.

После ухода Йенсена я стояла у двери, прижавшись лбом к холодному дереву.
В кармане фартука лежало кольцо. Тяжёлое. Холодное.

Он не злодей. Он просто слаб. А слабые всегда бегут к сильным.

Но впервые я подумала: а что, если он не расскажет своему отцу обо мне? О том, что случайно нашел меня? О том, что виделся со мной?
Что, если это кольцо — не жест отчаяния, а первый шаг к свободе?

Я тут же отогнала эту мысль.
Свобода не начинается с колебаний. Она начинается с выбора.
А Йенсен уже выбрал.

Я бросила кольцо в ящик с пустыми склянками. Пусть лежит там — как напоминание: никогда не жди спасения от того, кто боится за себя больше, чем за тебя.

— Ты себе накручиваешь! — прошептала я вслух, будто пытаясь убедить не себя, а тень за спиной. — Зачем? Он же просто пришёл за каплями! Что он может сделать? Найти меня в этом переулке?

Но тревога не уходила. Она росла.
Как будто где-то за стеной уже стучали сапоги.
Мысли накручивали меня до нервного тика. Я уже знала, на что способен лорд Арвейн. И сейчас дело в Йенсене. Или он не рассказывает отцу. Или рассказывает.

Нет. Он расскажет отцу. Всё расскажет.

Не потому что злой. А потому что не выдержит. А отец… Отец не простит мне, что я вышла из-под его каблука. Он найдёт способ сломать меня — через закон, через позор, через голод. Лучше подготовиться. Пусть хоть что-то будет под контролем!

Я резко отпрянула от двери и обернулась к Марте:

— Марта… дай мне завтра немного денег. На краску. Белую. Я хочу вымыть стены и покрасить их. Сразу после уборки. Пока ещё не поздно.

Старуха сидела за прилавком, перебирая монеты, будто искала среди них ответ на вопрос: «Почему жизнь такая подлая?»

— Нет, — сказала она, не глядя на меня.

— Почему? — удивилась я. — Вчера ты сказала: «Попробуй заработать». Я заработала! У нас сегодня столько клиентов! Это рекорд! Скоро очередь будет…

И я мечтательно задумалась. Очередь… Как я мечтаю об очереди! Раньше она меня раздражала, но сейчас — это была цель!

Марта медленно подняла глаза. В них не было злобы. Была усталость. Глубокая, старая, как трещина в фундаменте.

— Потому что так было при Артуре, — сказала она тихо, осматривая стены и полки. — И так останется. Пока я жива. А вот помру — делай что хочешь!
Эта аптека — не магазин. Это… памятник. Грязный, вонючий, но наш. И всё кругом — это память!

Я понимала, что нехорошее предчувствие не покидает меня. Я остановилась, задумалась и…

— Марта… — я обернулась. — Давай завтра не будем работать. Пусть это будет санитарный день. Мы приберемся, приведем здесь всё в порядок.

— Чего? — фыркнула она.

— У нас тут грязи по щиколотку… И… — начала я, чувствуя, что предчувствие немного успокаивается, словно мысли об уборке его утешают.

— А деньги кто зарабатывать будет? — ворчливо спросила Марта.

— Просто поверь. Есть у меня нехорошее предчувствие! — вздохнула я, вспоминая удары тростью, позор и унижение.

Глава 17

Марта посмотрела на меня как на сумасшедшую. Но потом кивнула:

— Ладно. Только не говори, что я одобрила. Я ничего не одобряю. Я просто… не против.

На всякий случай я даже брызнула на пол немного воды и рассыпала немного извести у входа — чтобы пахло «строительством».

— Пусть хоть что-то будет правдой, — подумала я. А потом повесила на окно табличку: «Санитарный день».

Честно сказать, я боялась. Я боялась собственных мыслей, собственных страхов, воспоминаний. И все это слиплось в один комок, который вращался внутри, поднимаясь к горлу и не давая мне расслабиться ни на секунду.

Я побрела в лабораторию, где была кровать. Марта спала наверху, где когда-то она жила с мужем.

Я легла спать, чувствуя, как верчусь как юла от нервов. Что-то внутри нагнетало, подсказывало, что добром это дело не кончится. Но в то же время я пыталась себя успокоить, мол, какое дело лорду Арвейну до меня теперь? И если Йенсен действительно любит меня, то не станет рассказывать обо мне отцу…
Ладно, поживем — увидим!

Уснула я лишь под утро, а проснулась оттого, что слышу стук в дверь.

Тук! Тук! Тук!

Я встала, наскоро привела себя в порядок, решив, что это были посетители.

Отворив засов, я открыла дверь, и на меня шагнули двое.

Послышался шаг.
Чёткий. Официальный. Как будто в дверь вошел сам закон.

В дверях стояли двое — в чёрных мундирах с серебряными пуговицами, в перчатках до локтя, с лицами, выглаженными, как бумага для указов. Один держал блокнот, другой — перо и чернильницу. Взгляды — холодные, без любопытства. Только оценка.

— Санитарная королевская инспекция, — произнёс первый, не здороваясь. — Жалоба поступила сегодня утром. От благородного дома Арвейн.

У меня внутри всё похолодело.

Йенсен.

Нет, не Йенсен. Лорд Арвейн.

— Простите, но мы не работаем, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

О, боже! Предчувствие меня не обмануло!

Они вошли. Осмотрелись. Не сказали ни слова. Просто запоминали.

Пол — в пыли и пятнах от зелий.
Окна — в жире.
Фартук Марты — как будто его использовали вместо тряпки для мытья канализации.

— Соответствует жалобе, — сказал второй чиновник, уже черкая в блокноте. — Полная антисанитария. Нарушение статьи 14, пункт 3: «Лекарские заведения обязаны поддерживать уровень чистоты, соответствующий стандартам Королевской Аптекарской Гильдии».

— Мы не работаем. У нас санитарный день, — снова вежливо напомнила я, указывая глазами на табличку. — А чистоту поддерживаем изо всех сил!

— Что-то не видно, — отрезал первый, не глядя на неё. — Предписываем немедленную приостановку деятельности до устранения нарушений. Штраф — 200 лорноров. При повторной проверке — конфискация имущества и лишение лицензии. Навсегда!

Марта побледнела. Потом резко вытащила из-под прилавка кошель.
— Вот! Пятьдесят! Возьмите! — сказала она, протягивая монеты.

Чиновники даже не посмотрели на деньги.
Один из них слегка отстранился, будто боялся, что монеты заразят его грязью.

Я поняла: они не берут взятки.
Они выполняют приказ. У лорда Арвейна длинные руки и хорошие знакомства.

«Ты была права. Сказал. Он всё сказал отцу!» — сглотнула я неприятную мысль.

И тут я вспомнила — как в моём старом мире учили: стой на своём!

— Это что? Взятка? — спросил чиновник, а глаза его сощурились. — А вы знаете, что за дачу взятки должностному лицу вам грозит тюрьма!

Глава 18

Я резко шагнула вперёд, схватила Марту за плечи и громко, с дрожью в голосе, воскликнула:

— Бабушка! Милая!
Она не поняла.
— Это не бригада строителей! — продолжала я, глядя прямо в глаза чиновникам. — Это — проверка! Деньги ты отдашь бригаде… Положи их на место… Строители сказали, скоро будут!

Я тут же улыбнулась проверке.

— Ах, простите, это — моя бабушка. Она немного не в себе… Вы уже третий, кому она предлагает деньги, путая со строителями…
Потом тише, почти шёпотом, но так, чтобы услышали:
— Бабушка… Приляг. Тебе нельзя волноваться. Врач же сказал…

Марта мгновенно поняла.
Она застонала, прижала руку к груди и медленно опустилась на стул, будто у неё начался приступ.

— Я разберусь, — улыбнулась я, выступая вперед.

— Вот предписание! — протянули мне лист. — Нужна ваша подпись, что вы ознакомлены!

— Но у нас санитарный день и немного ремонт, — усмехнулась я. — Мы ждем бригаду строителей! Только вот их нет, хотя они обещали прийти утром. Мы не работаем. О каком нарушении может идти речь, если аптека временно закрыта?

Но мы всех предупредили! К тому же вы видите здесь покупателей? И я не вижу!

— Ой! — простонала Марта, а я извинилась и повела ее в лабораторию.

— Я отведу бабушку в кровать, — улыбнулась я, надеясь выиграть время.

Мы вошли в лабораторию, а я уложила Марту на кровать, накрывая одеялом.

— Тс… — прошептала я, глядя ей в глаза. — Просто подыгрывай!

— Итак, вот предписание, — произнес чиновник.

— Одну минутку! Бабушке плохо! — остановила его я. — Сейчас я найду, куда она положила лекарство.

Я шуршала по всей аптеке, а сама старалась создать шум, суету и прочие неприятные моменты, которые так раздражают людей. Схватив первое попавшееся зелье, я отнесла его в лабораторию и поставила на стол.

— Пей, бабушка! — громко произнесла я, чувствуя, как пульс застучал в висках.

Я вышла и вернулась к чиновникам, стараясь улыбаться.

— Я не буду подписывать! — ответила я. — У нас есть табличка! Мы не работаем! У нас генеральная уборка!

«Хоть бы прокатило!» — подумала я.

И тут в дверь постучались.

— О! Строители! — обрадовалась я, решив показать, как сильно сегодня мы «не работаем».

На пороге стоял тот самый сопливый бородач.

— Дай еще зелье от насморка! — потребовал он.

— Завтра! Все завтра! У нас санитарный день! Мы следим за гигиеной помещения! — громко произнесла я. — У нас санитарный день!

Я дождалась, когда он уйдет, а потом закрыла дверь на засов.

— Ба! Там краску привезли! — закричала я, решив пользоваться моментом. — Дай деньги! Я схожу, заберу! А то перед людьми неудобно!

Чиновники стояли, не зная, что и думать.

Марта отслюнявила мне денег, а я бросилась прочь, зная, что Марта акт не подпишет.

За углом был магазинчик со всякой магической ерундой. И я купила две огромные банки краски, кисти и средство для отмывания грязи.

Я вошла, но упрямые чиновники все еще стояли.

— Ба, тебе продавец передает привет! Извиняется, что вчера не было. А то у нас день простоя получился. Он спрашивал, как твое здоровье! — врала я, видя, как чиновники переглядываются.

— Подпишите акт, — произнес чиновник, тыча мне бумагу.

— Я не буду ничего подписывать! Табличка есть! Санитарная обработка идет полным ходом. В чем проблема? А то, что грязно — это понятно! Поэтому и убираем! — возмутилась я, махнув кистью и оставив белые следы из капель на полу.

— Хм… — кивнул чиновник с бумагой. — Лорд Арвейн в своей жалобе утверждает, что вы не соблюдаете гигиену! А это — злостное нарушение, когда речь идет о жизни и здоровье людей!

Но я не опустила глаза.

— А, лорд Арвейн! — воскликнула я, будто вспомнив. — Да, был у нас вчера. Только… Вы точно уверены, что это тот самый лорд Арвейн?

Чиновники переглянулись.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился второй.

Глава 19

— Ну как же! — Я развела руками, будто объясняю очевидное. — Тот, кто пришёл, торговался за каждую монету, будто у него в кармане — дыра! Требовал скидку на «Слёзы совы», потому что, мол, «у соседа дешевле». А когда я сказала, что не торгуюсь, — чуть не упал в обморок от тахикардии! Пришлось дать ему воды и соли!

Я понизила голос, будто делюсь секретом:
— Он сказал, что если не сэкономит сегодня — завтра придётся продавать фамильные портреты.

Я закатила глаза:
— Мы, конечно, понимаем, что времена тяжёлые… Но мы — аптека для малоимущих. Для тех, кто действительно в беде. А не для тех, кто притворяется нищим, чтобы сбить цену!

Один из чиновников слегка усмехнулся. Второй — поморщился, будто почувствовал запах чего-то неприличного.

— Вы утверждаете, что лорд Арвейн… торговался? — переспросил он уже с сомнением.

— Торговался! — кивнула я. — И ещё требовал, чтобы мы привезли зелье к нему домой — «по скидке за доставку». Я сказала: «Милорд, у нас тут не лавка с овощами!»

Чиновник закрыл блокнот.

— Возможно, произошла ошибка, — сказал он сухо.

Да! Получилось! Чиновники всегда ценили титулы и статус. Поэтому по просьбе бедных не часто бегали на проверки. Но вот если попросит кто-то богатый и влиятельный, они тут как тут!
А теперь, глядя на нашу аптеку, слушая мою выдуманную историю, они начинали сомневаться, а что богатый и влиятельный лорд делал у нас?

Он кивнул напарнику:
— Уходим.

— Но… санитария? — робко спросил второй.
— Аптека закрыта на ремонт, — бросил первый, указывая на мой импровизированный листок на окне. — И, судя по всему, клиентура у них… специфическая.

— Да-да, ручку осторожно трогайте. А то вчера тут чесоточный был, — с тревогой соврала я. — А я еще не вытирала ее!

Чиновник, который хотел ухватиться за ручку рукой, тут же отдернул ее.
Он достал из кармана платок и взял ручку через платочек.

Проверка очень быстро вышла.

— Проклятые исмерийцы! Что ж им в Исмерии не сиделось! — заметил второй чиновник, глядя на нашу вывеску. — Пусть бы в своей Исмерии аптеку открывали!

Исмерийцы? В смысле? Насколько я знаю, у нас с Исмерией, соседней страной, есть много разногласий. Там правит магический совет и король. Так вот, король за мир, а магический совет — против мира с Объединенным Королевством.

Я опустилась на стул, дрожа от адреналина.

В аптеке повисла тишина. Только скрип вывески да далёкий лай собаки.

— Ты гений, — прошептала Марта. — Теперь он не только жалобу подал — он позор на себя навёл!

— Пусть знает, — сказала я, поправляя косынку, — что унижать других — не способ скрыть свою нищету.

— А при чём здесь исмерийцы? — спросила я, глядя на её напряжённое лицо.

Марта долго молчала. Потом подошла к шкафу, достала потрёпанную шкатулку, открыла её — и вынула кольцо. Не жемчужное, как у меня, а простое серебряное, с гравировкой: «Сердце важнее крови».

— Артур… Мой Артур… Его настоящее имя Арктюр. Он был членом Магического Совета Исмерии, — тихо начала она. — Высокородный. Могущественный. Ему прочили место в Совете на всю жизнь. Но он… полюбил меня.

Она усмехнулась, но в глазах блеснули слёзы.

— Я была дочерью аристократа. И меня звали Маринель. Без магии. Ни капли. В Исмерии это — позор. У нас в Исмерии даже цветы не расцветают без заклинания. Но отец обещал Совету древний артефакт — Сердце Дарайа — в приданое, чтобы меня приняли. Только… отец умер до свадьбы, а артефакт пропал из дома. Об этом стало известно уже после свадьбы.

— И что случилось? — прошептала я, чувствуя, как почему-то волнуюсь.

— Совет потребовал развода. Все сказали: «Она — ничто. Брак недействителен». Но Артур… Он собрал мои вещи ночью, взял меня за руку и сказал: «Если мир не хочет тебя — я уйду из этого мира».

Она сжала кольцо так, что костяшки побелели.

— Мы бежали. Сменили имена — стали Артуром и Мартой. Открыли эту аптеку. Жили скромно, но… свободно. Артур не был идеальным мужем. Нет! Он был ворчлив, терпеть не мог, когда ему мешают, иногда мог поругаться на ровном месте. Но без этого никуда. Я знала, что Артур переживал, что мы не живем в роскоши, как должны были. Но я каждый раз его утешала. И говорила, что роскошь мне не нужна. Мне нужен он. Артур никогда не спрашивал: «Где твоё приданое?» Он спрашивал: «Ты счастлива?»

Она посмотрела на меня — прямо в душу.

— Вот почему я не боюсь их сегодня. Потому что однажды мужчина выбрал меня — не за золото, не за магию, а просто за меня.

Марта вздохнула, доставая маленький портрет мужа из кармана.

— А ещё он каждую зиму ходил по переулкам и оставлял у дверей бедняков мешки с углём. Говорил: «Пусть хоть огонь не предаст их». Он сам создал уголь, который горит дольше, чем обычный.

Она усмехнулась сквозь слёзы.

— Я ругалась: «Ты ж сам мёрзнешь!» А он отвечал: «Зато я знаю, что где-то кто-то спит в тепле — благодаря мне», — прошептала Марта, а потом сглотнула, словно воспоминания сдавили ее горло.

Вот оно что…

— Так, давай ремонт делать! — усмехнулась я, понимая, что сегодняшний день у нас пойдет на благоустройство.

Я посмотрела на Марту. На её морщинистые руки, на фартук с пятнами, на глаза, в которых мелькнула та самая боль — не от возраста, а от страха быть найденной.

И вдруг мне стало не до ремонта.

Я задумалась.

Значит, дело не в приданом. Дело в человеке.

Один мужчина видит в тебе человека.

Другой — только долг.

И теперь я знаю: я не хочу быть долгом. Я не хочу быть должна.

Я хочу быть выбором.

Даже если этот выбор — быть одной.

Арт. Аптека до ремонта

Глава 20

Сначала я выгребла из аптеки всё.

Пыльные мешки с засохшими травами, которые, судя по запаху, начали превращаться в компост. Был бы у меня огород — получилось бы отличное удобрение!
Пустые банки, в которых когда-то хранились «Слёзы дракона» или «Пот саламандры» — теперь просто пыльные сосуды с этикетками, размазанными временем.
Я всё отмыла, сняла старые этикетки и расставила сушиться на полотенце. Ещё бы! Склянки в аптеке лишними не бывают!
Но это были ещё не все находки.
Тряпки, которые выглядели так, будто их использовали для мытья конюшен.
Даже старый башмак, застрявший под прилавком — наверное, чтобы стол не шатался, — тоже отправился в свой последний путь.

Марта сидела в углу, попивая травяной отвар и ворча:

— Ты что? Короля собираешься принимать? Зачем столько шума?

— Потому что, если мы хотим выжить, — ответила я, вытаскивая из-под шкафа скелет мыши (или, может, крысы?), — нам нужно выглядеть так, будто мы не умираем.

Потом началась уборка.

Я мыла полы до тех пор, пока вода в ведре перестала быть чёрной.
Тёрла окна, пока не увидела своё отражение — бледное, уставшее, но с горящими глазами.
Вытряхивала полки, протирала каждую банку, перекладывала всё по порядку: сухие травы — отдельно, жидкости — отдельно, яды — под замок («На всякий случай», — сказала Марта, хитро подмигнув).

А потом — краска.

Белая, как первый снег. И сохнет за три вздоха. Марта поперхнулась, узнав, сколько она стоит!

Я окунула кисть — и как только мазнула по стене, краска впиталась, будто стена сама её втянула. Через секунду — сухо. Белоснежно. Без запаха. Без следа кисти.

Я работала как одержимая.

Покрасила стены. Потолок. Даже потолочные балки — чтобы не было теней от грязи.
Нашла два старых стула у задней двери — один с треснувшей спинкой, другой без сидушки. Сидушка нашлась под лестницей. Вероятно, она не была его родной, но подошла.
Вымыла их, подклеила, покрасила — и поставила у входа.
«Пусть клиенты сидят, пока ждут», — сказала я.
Марта только хмыкнула:
— Теперь у нас не аптека, а приёмная у герцога! Да тут отродясь очередей не было!

— Будут! — пообещала я, чувствуя, как внутри горит огонёк энтузиазма.

К вечеру я еле держалась на ногах.
Руки дрожали. Спина ныла. В глазах рябило от усталости.
Но когда я отошла к двери и оглянулась…

Арты. Эгла красит столы

Глава 21

Аптека будто выдохнула — избавившись от пыли и прошлого.

Белые стены отражали свет фонарей.
Полки — чистые, с аккуратными этикетками.
На прилавке — только свежие зелья в прозрачных пузырьках.
Даже воздух пах не плесенью, а мятой и лавандой!

Казалось, комната стала больше.
Легче.
Честнее.

Да, конечно, если присмотреться, можно заметить, что шкаф у нас не новый. И где-то есть огрехи, но по сравнению с тем, что было, это просто идеально.

— Никто теперь не скажет, что у нас антисанитария, — прошептала я, ставя ведро с водой и моющим в углу, а рядом с ним — старую швабру.
Я быстро написала листочек с графиком уборки и повесила на стену над ведром.

Марта молча подошла и протянула мне чистый фартук — белый, кружевной, старинный.

— Я сама его шила. И покупать не надо! Деньги еще тратить! — заметила Марта, а я почувствовала, что это знак! Знак того, что мне доверяют. Я взяла фартук с благоговением, как рыцарь знамя, тут же поблагодарив.
Я усмехнулась, повязала его, а на голову — косынку из старой простыни.
Посмотрела в зеркало (оно тоже было вымыто до блеска).

Передо мной стояла не беглая жена.
Не жалкая девка в лохмотьях.
А аптекарь.
С гордостью. С порядком в делах. С блеском в глазах.

— Ну что, — сказала Марта, усмехнувшись. — Теперь хоть умирать не стыдно.

Я улыбнулась. Хотела ответить, но в этот момент раздался стук.

Резкий. Настойчивый. Так стучат не клиенты. Так стучит она…

В груди образовалась пустота.

Проверка…

Я сглотнула, поправила косынку и шагнула к двери, готовая снова разыграть спектакль с «бабушкой» и «ремонтом». Где-то внутри терлось злорадное чувство “облома”, которое ожидало чиновников. Вуаля! Ремонт! Чистота, стерильность… почти. И попробуй придраться!

Но за дверью стоял дворецкий.

Тот самый. Из семьи Моравиа.

Только теперь он выглядел… иначе.
Без прежнего величия.
Глаза — красные, будто не спал.
Сюртук — помят, как будто бежал.
И в руках — не перчатки, а сложенный плащ. Видимо, который он хотел накинуть в спешке, но напрочь забыл о нем!

— Вам нужно немедленно ехать со мной! — выдохнул он, не здороваясь.

— А что случилось? — спросила я, когда грудь сдавило нехорошее предчувствие.

— Вам просто стоит проехать со мной! — настойчиво произнес дворецкий семьи Моравиа, а я обернулась на Марту. Та пожала плечами.
— Может, вы мне объясните для начала? — спросила я дрожащим голосом. — Что не так?

— Я вот не знаю, как вам это объяснить! — выдохнул дворецкий. — Вам лучше это видеть!

Арт. Дворецкий Харлен

Глава 22

Я поняла, что надо ехать. Раз он ничего толком сказать не может, то придется ехать и смотреть.

Карета ждала в свете фонаря. Лошади нервно били копытами, а дворецкий открыл передо мной дверь, помогая взобраться на ступеньку.
В карете витал запах мужских духов. Ваниль, какая-то нотка, похожая на нотку табака, и кардамон. Да! Нотка кардамона чувствовалась отчетливо. Какой странный, приятный «мужской» запах. Дворецкий уселся рядом, закрыв дверь.
— Тут недалеко, — произнес он, а я пыталась от него добиться, что случилось. Но дворецкий молчал.

— Да вы можете мне сказать!!! — не выдержала я, пока мысли, словно мухи, перелетали с одной кучки неприятностей на другую. Сначала они роились вокруг «странных побочных эффектов» в виде, например, выросших рогов. Потом перелетели на кучку «А вдруг мы его отравили?».
Я положила руку на грудь, пытаясь успокоить взволнованное сердце и не поддаваться панике.
А очень хотелось!
Пока я думала о том, как объяснять стражам внезапный труп, который я сама же придумала, карета остановилась у роскошного огромного дома.

Карета остановилась у особняка, будто вырезанного из белого камня и гордости. Высокие окна отражали последние отблески заката, а чугунные ворота с гербом — переплетёнными мечами и драконом в центре — смотрели на меня, как стражи запретного знания.

Дворецкий выскочил первым. Его лицо было белее мрамора, руки дрожали так, что он едва удержал дверцу.

— Быстрее, — прошептал он, не глядя мне в глаза. — Сейчас вы всё увидите!

Я последовала за ним по вымощенной брусчаткой аллее, чувствуя, как пульс застрял где-то в горле. Всё вокруг было безупречно: фонари горели ровно, кусты подстрижены, даже ступени блестели, будто их вымыли молоком.

Но чем ближе мы подходили к двери, тем сильнее во мне нарастало ощущение: что-то здесь не так.
Как будто мир — декорация. А за ней — безумие.

Дверь открыл слуга в безупречной ливрее. Ни слова. Только поклон. От меня не укрылась его нервная бледность.

Внутри — мрамор, хрусталь, тишина, настолько густая, что в ней можно было утонуть. Воздух пах ладаном, дорогим воском… и чем-то ещё. Сладковатым. Почти болезненным.

— Подождите здесь, — сказал дворецкий и исчез в глубине дома.

Я осталась одна в огромном холле, уставленном статуями воинов и портретами предков с холодными глазами. На стенах — мечи, кинжалы, трофеи… и всё это смотрело на меня, как на нарушительницу порядка.

И тут он вошёл.

Асгарат Моравиа.

Высокий, стройный, в тёмно-синем мундире с золотыми позументами. Волосы — чёрные, длинные, уложены аккуратно. Лицо молодое: резкие скулы, прямой нос, губы, будто вырезанные из мрамора. Глаза — серые, почти прозрачные, словно за ними ледяная пропасть. Он был похож скорее на инквизитора, чем на генерала.

Асгарат улыбнулся.

Немного свысока.

— Асгарат Моравиа, — произнёс он, подходя ближе. — Очень приятно.

Он взял мою руку и коснулся ее губами — легко, вежливо, без тени фамильярности. Я почувствовала запах его духов: кардамон, сандал, лёгкая горечь полыни.

— Простите… — начала я, смущённо отдернув руку. Я еще не поняла, что случилось, а тревога холодным обручем сковывала мое сердце. — У вас всё в порядке? Как зелье? Голова не болит?

Генерал посмотрел на меня — и снова улыбнулся.
Так же приветливо и сдержанно.

Мундир на нем сидел идеально. Ни пылинки, ни расстёгнутой пуговицы. Я видела, как воротник, расшитый золотым узором, плотно обхватывает его горло. Военная выправка, сдержанность, словно он на параде, — всё это производило впечатление.

— Нет, — ответил он мягко. — Голова больше не болит.

Я обернулась к двери, где стоял дворецкий. Его лицо было мертвенно-бледным. Он смотрел на генерала — и в его глазах читался ужас.

— Зато голова теперь болит у меня! — вырвалось у дворецкого, и в его голосе звенела горькая ирония. — С тех пор как вы продали нам то зелье! И вот почему!

Дворецкий указал рукой на лестницу, и я чуть не ахнула.

Арт. Ас. Асгарат Моравиа

Глава 23

По лестнице походкой короля мира спускался второй Асгарат Моравиа.

Точная копия первого!

Тот же мундир. Те же чёрные волосы с проседью. Те же резкие скулы.
Но улыбка — как у дьявола. Волосы его были взъерошены, а в глазах плясали огоньки, которые, казалось, разгорелись при виде меня. Его мундир был расстёгнут. Так что обнажался треугольник груди. На литой груди сверкали золотые украшения с перепутанными цепочками. Но он, казалось, не обращал на это никакого внимания.
А в движениях — звериная грация, будто он не человек, а тень, принявшая человеческий облик.

Он остановился рядом с первым.
Они стояли бок о бок — один холодный, сдержанный, с проницательным взглядом холодных глаз. Другой — тёмный, насмешливый, с лёгким изгибом губ, будто он знает всё, что ты скрываешь даже от себя.

— Асгарат Моравиа, — произнёс второй, глядя прямо на меня, и его голос был ниже, грубее, опаснее. Лёгкая нотка порочной хрипотцы мгновенно заставила кровь прилить к моим щекам. — Очень, очень приятно.

Он произнёс это таким сладким полушепотом, делая паузы между словами, словно через мгновенье сорвёт с меня одежду.

Он не стал целовать руку. Но при этом не сводил с меня глаз, в которых было отчётливо видно, что его фантазия сделала со мной всё, о чём мечтает мужчина. Всё та же улыбка застыла на его лице, словно у мужчины, который уверен, что женщина не сможет устоять перед ним.

— Вы братья? — робко спросила я, втайне надеясь, что у родителей просто не хватило фантазии придумывать второе имя, поэтому генералов назвали одинаково.

— Нет, — загадочным голосом произнёс второй. Если первый соблюдал дистанцию, согласно этикету и правилам приличия, то второй бесцеремонно её нарушил, сделав шаг вперёд. Правила этикета взвыли, когда я чувствовала близость его тела.

Второй сжал кулаки, не сводя с нас холодного взгляда.

— Мы оба — это я! — заметил первый генерал с нескрываемым раздражением.

— Это что такое? — прошептала я, глядя на дворецкого.

— Ещё недавно это было одним человеком! — прокашлялся дворецкий, а мои глаза расширились от ужаса. — Генералом Асгаратом Моравиа.

Так, для начала надо как-то для себя обозначить эти две… эм… личности. Пусть тот, который сейчас смотрит на меня взглядом инквизитора, будет «Ас», а второй… эм… «Гарт». Да, так будет удобней!
Второй генерал взял мою ладонь — не спрашивая — и провёл большим пальцем по внутренней стороне запястья, где пульс бьётся чаще всего. Было в его движении что-то такое, что заставило меня задрожать мелкой противной дрожью. Я отчётливо чувствовала запах сладкой ванили и кардамона. И на мгновенье просто разучилась дышать.

— Ты дрожишь, — прошептал он, и в уголках губ мелькнула усмешка. — Не от страха. От того, что ты чувствовала, как я смотрю на тебя с лестницы.

И на его лице появилась улыбка, в которой читались все оттенки разврата. Я рванула руку обратно, как от ожога, тут же прижав её к себе.

— Что… что происходит? — прошептала я, глядя то на одного, то на другого.

— Это я, — сказал Ас, и в его глазах мелькнул холод и всё то же раздражение. — И это я.

Второй усмехнулся, лихо отвесив театральный поклон.

— К вашим услугам, — добавил Гарт, снова обжигая мою душу дерзкой порочной улыбкой.
Он сделал шаг вперёд, почти касаясь меня.

Я увидела, как Ас посмотрел на Гарта взглядом: «Сжечь ведьму!». Но второй просто отмахнулся снисходительной улыбкой.

Так, теперь помощь нужна уже мне!

Глава 24

Я пошатнулась.
За спиной — дверь.
Передо мной — раздвоившийся генерал.
А в душе паника!

— Почему? — выдохнула я, с надеждой глядя на дворецкого. — Что случилось? Как это произошло?

— Твоё зелье, — сказал дворецкий, опускаясь на стул, будто ноги больше не держат. — Я принёс зелье. Господин генерал выпил его, голова болеть перестала. Он даже успел спросить, где я его приобрел… Я только открыл рот, как вдруг господин генерал упал. Я увидел, словно из его груди выбирается что-то странное… Словно тень… И тут же… становится им.

Я прижала руку к лицу, глядя то на одного, то на другого. Сейчас я пыталась всеми силами проглотить обратно свое перепуганное сердце.

— Уф… — прошептала я, понимая, что такого побочного эффекта я даже в страшном сне представить не могла!

Ас опустил глаза.

— Этого… не должно было случиться при посторонних. — произнес он.

Гарт рассмеялся. Коротко. Жестоко:

— Рано или поздно это бы случилось! Нет, а сколько можно сдерживать себя правилами? Держать себя в клетке? Ты всё время себя сдерживаешь! Загнал себя в клетку! Кодекс, честь, доблесть, этикет. Рано или поздно это должно было случиться! И обратно в клетку я не собираюсь!

Он снова посмотрел на меня — и в его взгляде не было ни жалости, ни вежливости. Только желание. Бесстыжее. Неприкрытое даже маской вежливости.

— Ты сделала это, — с улыбкой произнес Гарт, подходя всё ближе и ближе. — Ты освободила меня. Выпустила меня на волю!
Он наклонился, почти касаясь губами моего уха. Разучилась дышать, чувствуя, как его шепот скользит по моей щеке. Такое чувство, словно хищный зверь обнюхивает тебя. “А-а-а!” — натянулись нервы до предела.
— Спасибо, аптекарь. Если бы ты знала, до чего это скучный тип! То нельзя, это нельзя! Нельзя просто взять и…

Он замер, глядя на мое лицо.

— Просто взять понравившуюся девушку, — произнес Гарт. — Всегда жить по чести, совести… Как же это скучно… Разве это — жизнь?

— Прекрати! — произнес Ас, глядя ледяными глазами на Гарта. Он снова сжал кулаки. — Немедленно! Это приказ!

— Ой, — прижал руку к груди Гарт, а потом фыркнул. — Это раньше ты мог мне приказывать. А сейчас нет. Сейчас я живу так, как хочу. Так что успокойся, клетка.

Я отшатнулась. Боже, я в страшном сне не могла этого представить!

— Я не хотела… — начала я, видя, какой обжигающий ледяной взгляд подарил Ас Гарту.

— Но ты сделала, — перебил меня Гарт шёпотом.

Он произнёс это так, будто уже видел, как мои пальцы расстёгивают его мундир — и не спешил их остановить.

— А ты, клетка, всё ещё играешь в рыцаря? Ты не рыцарь. И никогда им не был. Ты дракон!
Он обвёл взглядом комнату, потом — меня.

— Ей лучше уехать! — холодным голосом произнёс Ас. — Немедленно!

— О нет! Такая красавица должна остаться! — рассмеялся Гарт.

— У нас есть гостевая спальня, — вздохнул дворецкий.

— Для некрасивых женщин, — перебивает Гарт, подходя ещё ближе. — А моя…

Он наклоняется, почти касаясь уха:

— Для тех, кто умеет чувствовать, а не только слушать приказы.

— Гарт! — ледяным голосом произносит Ас. Мне показалось, что он сейчас схватит его за мундир и дёрнет назад.

— Что? — поворачивается тот, усмехаясь. — Я же не сказал, что она должна пойти ко мне. Я просто… предложил выбор.

— Не вздумай! — сквозь зубы произнёс Ас, а я пятилась к двери, пока не упёрлась в дверь спиной.

Я смотрела на них — и впервые поняла: я не просто попала в дом.
Я попала внутрь чужого безумия.

— Мадемуазель, — послышался голос дворецкого. — Я вас умоляю! Сделайте же что-нибудь! Соберите их обратно в моего хозяина!

Глава 25

— Можно я вернусь в аптеку? — прошептала я, с надеждой глядя на дворецкого. — Там есть книга… Записи…
— Нет! — возразил дворецкий резко, почти отчаянно. — Пока вы не решите проблему, я вас отсюда не выпущу! Не хватало, чтобы об этом кто-то узнал! Мой господин — уважаемый человек!

— Дракон, — вставил Гарт, усмехаясь, будто наслаждался моим замешательством.

— И я не хочу, чтобы завтра вся столица гудела о том, что случилось! — строго произнёс дворецкий.

— Я что? Похожа на сплетницу? — удивилась я. — Да я при всём желании не захочу это кому-то рассказывать! Зачем мне портить свою репутацию как аптекаря? Чтобы у меня никто ничего не покупал?

Ну всё. Дно. И оно — золотое, с драконьими глазами и двумя парами рук.

— Я уже один раз доверился вашим словам про зелье! — возразил дворецкий, и в его голосе звенела боль. — И вот теперь не знаю, что делать! Так что вы отсюда не уйдете, пока не решите эту проблему!

Я бы рада, но… Но что я могу сделать? Я просто делала зелье по рецепту. С точностью, соблюдением всех правил.

“Ни в коем случае не показывай, что ты слабо понимаешь в магии!” — пронеслось в голове. — “Тогда твоей аптеке конец! Никто не будет покупать у той, которая ничего не шарит в том, что делает! Ты просто поставишь крест на аптеке!”

Я вынуждена была согласиться остаться и поговорить не возле двери, а как полагается — в гостиной.

Дворецкий повёл меня по коридору, устланному коврами, настолько мягкими, что шаги тонули в них, как в болоте. Стены украшали портреты предков — все с одинаковыми глазами: серыми, пронзительными, холодными.

Мы вошли в гостиную.

Просторную, с высокими потолками, камина, в котором плясали языки пламени, и двух кресел, стоящих слишком близко друг к другу — будто их хозяева не могут быть далеко, даже когда ненавидят друг друга.

— Харлен! — произнёс Ас, не вставая. — Предложи гостье чай.

— Слушаюсь! — кивнул дворецкий, уже поворачиваясь к двери.

— Нет, Харлен! — перебил Гарт, откидываясь в кресле, будто на троне. — Никакого чая. Пусть несут бутылку вина. Лучшего.

Дворецкий вздрогнул и замер.

Я видела, как его пальцы сжались в кулаки. Как плечи напряглись. Как он внутренне сжался, как пружина перед прыжком в пропасть.

Он не смел спорить.
Не смел выбрать.
Потому что оба — его господин.

— С-стаканчик воды, — тихо попросила я, чувствуя, как пульс не унимается.

Дворецкий выдохнул — с облегчением, будто я спасла его от казни.

— Сию минуту! — выдохнул он и исчез.

Через минуту он вернулся с подносом:
— Чай — для вас, милорд, — сказал он Асу, ставя фарфоровую чашку на изящный столик.
— Вино — для вас, милорд, — произнёс он Гарту, наливая тёмную, почти чёрную жидкость в хрустальный бокал.

— Дай сюда! — усмехнулся Гарт, отбирая бокал и бутылку.

Он перелил, и вино потекло по стенкам бокала и его пальцам.
— И вода — для вас, мадемуазель, — добавил дворецкий, ставя передо мной простой стеклянный стакан с кристально чистой водой.

Я взяла его дрожащими пальцами и сделала глоток. Маленький. Осторожный. Чтобы не выдать, как сильно я дрожу.

— Это было обычное зелье, — сказала я, глядя на дворецкого. — Люди его всегда покупали. Ни разу не было жалоб. Никто не раздваивался! Никто не терял рассудок!

— Мы не «никто», — мягко произнёс Ас, поднимая чашку. Его движения были точны, как у часовщика. Он аккуратно вытер ложечку салфеткой, прежде чем положить её на блюдце.

Арт. Гарт. Асгарат Моравиа

Глава 26

Я видела, как он сидел. Ни разу не позволил себе расслабиться. Плечи ровные, осанка. Словно он пьет чай на королевском приеме. Идеально. Изысканно. Безупречно.

Гарт же взял бокал и поднёс к губам так, будто это не напиток, а поцелуй.
Он пил медленно. С наслаждением. И при этом не сводил с меня взгляда.
Капля вина стекла по его подбородку, скользнула по шее и исчезла среди золотых украшений в треугольнике чуть обнаженной груди. Я невольно задержала дыхание.

Он закинул ноги на стол. Чашечка Аса звякнула на блюдце. Ас подарил ему презрительный взгляд.

— Прекрати так себя вести в присутствии дамы! — сквозь зубы произнес он. — Быстро убрал ноги! Как ты смеешь!

— К чему все эти формальности? Дама может и сама сесть, как ей удобней. Разрешаю закинуть ноги на стол. Ее ножки будут отлично смотреться на столе. Но еще лучше — на моих плечах! — произнес Гарт.

— Этикет для кого придумали? — ледяным звенящим голосом произнес Ас, аккуратно ставя кружку строго на блюдце. — Простите, мисс. Просто чудовище вырвалось из клетки! И теперь ведет себя так, словно ему все дозволено!

— Если чудовище вырвалось из клетки, это говорит плохо не о чудовище, а о клетке, — рассмеялся Гарт. — Прутики слабые, замочек так себе…

— Есть какие-то варианты, что делать? — спросил дворецкий с надеждой.
Я лихорадочно вспоминала, все ли правила соблюла? Все. Я следила за каждым этапом, строго до грамма! Никакой ошибки быть не должно!
— Вы придумали, как их объединить? — спросил с надеждой дворецкий. — Сделать единым целым!

— Да! И чем скорее, тем лучше! — кивнул Ас. — Я не могу смотреть на то, как эта тварь ведет себя! Тем более в присутствии дамы!

— Я очень хочу стать единым целым, но не с ним, — рассмеялся Гарт, пристально глядя на меня. — С тобой. Прямо здесь. В этой комнате.

— Не смей, — прорычал Ас, а его кулак сжался. Мне показалось, что он сейчас ударит кулаком по столу.

— Все смущенные и несогласные могут просто выйти, чтоб смущаться и не соглашаться в коридоре, — заметил Гарт, беззаботно делая глоток вина.

Теперь я понимала, что отступить я не могу. Наша с Мартой аптека только-только начала подниматься с колен, и тут такое! И не просто у нищего, а у герцога! И он это так просто не оставит!

Новость мигом разнесется по столице, и это — крест на нашей аптеке! Никто не придет покупать у нас, если станет известно про такие побочные эффекты.
Я чувствовала, что обязана как-то разрулить ситуацию, но не знала как! Мои знания в магии были довольно поверхностными. Но я не должна это показывать! Ни в коем случае! И признаваться в собственной слабости тоже! Исключено.
Пока что я грешила на то, что зельем пользовались люди. Может, у людей всё в порядке. Сомневаюсь, что Артур испытывал зелье на драконах! Насколько я слышала, в Исмерии драконов нет! Может, оно так подействовало на дракона?

А вдруг там уже очередь стоит под аптекой? И все пришли жаловаться?

Глава 27

— Я должна вернуться в аптеку, — повторила я в третий раз за вечер. — Там книга. Записи. Без них я ничего не пойму. Я не могу просто так… соединить вас обратно, как будто вы — разорванный пергамент!

Дворецкий Харлен сжал губы до белизны.
— Нет, мадемуазель. Вы не покинете этот дом, пока не решите проблему.

— Но я не могу решить её здесь! — почти закричала я. — У меня нет ни трав, ни весов, ни даже чистой воды! Вы думаете, я волшебница? Я — аптекарь! А аптекарь без аптеки — как повар без кухни! Мне нужно разобраться! Понять, что пошло не так! А здесь я не смогу этого сделать!

Ас поднял глаза от чашки. Холодные. Непреклонные.
— Вы уже сделали достаточно. Останьтесь. Работайте здесь. Мы предоставим всё, что нужно.

— Всё? — фыркнул Гарт, не отрывая взгляда от меня. — А лабораторию с окнами на юг? А пергамент, пропитанный лунной росой?

Ас резко встал.
— Если я сказал — всё, значит — всё.

Дворецкий кивнул. Я понимала, что он на стороне Аса.

— А ты не имеешь права удерживать её здесь! — перебил Гарт, вставая в свою очередь. — Она не преступница. Или тебе жизненно необходимо кого-то контролировать? Если она хочет в аптеку, я могу ее сопроводить!

— Я не позволю тебе сопровождать её! — ледяным голосом произнёс Ас. — Ты… не контролируешь себя.

— А ты? — усмехнулся Гарт. — Ты контролируешь всё! Кроме собственного желания.

Они смотрели друг на друга — два полюса одной души, готовые разорвать мир между собой.

Харлен стоял, как приговорённый.
— Милорды… — прошептал он. — Я не могу… Я не знаю, чьи приказы исполнять. Вы оба — мой господин.

Тишина повисла, тяжёлая, как свинцовые тучи.

И тогда Ас встал с кресла.
— Пусть остается на ночь.
Он повернулся ко мне:
— Для вас подготовят комнату. Утром начнёте работать. С тем, что есть. Остальное я прикажу вам привезти.

Я стиснула зубы так, что челюсти заболели.
Я должна попасть в аптеку.
Без Марты. Без книги. Без библиотеки покойного Артура — я ничто.
И если я не найду ответ, этот дом станет моей тюрьмой. А аптека пойдет прахом. Марта опять начнет разговаривать с покупателями так, как привыкла, распугает всех, и начинай все сначала!

— Хорошо, — сказала я тихо, решив пойти на хитрость. — Я останусь.

Харлен выдохнул с облегчением.
Ас кивнул, будто одержал победу.
Гарт лишь усмехнулся.

— Тогда прошу в вашу комнату, — вежливо произнес дворецкий, приглашая меня следовать за ним.

Мне дали комнату на втором этаже — не гостевую, нет. Все гостевые комнаты были в опасной близости от комнаты хозяев.

— Я нарочно выбрал именно эту, — прошептал Харлен. — Она находится далеко от хозяйских комнат. Она, конечно, не такая роскошная, как гостевые. Но… Заприте дверь. На всякий случай…

— А они теперь живут в разных комнатах? — спросила я, прислушиваясь к звукам чужого дома.

— Да! — произнес дворецкий вполголоса. — А мне теперь только разорваться между ними. Если что-то нужно, вы говорите!

— Нет, спасибо. Мне пока ничего не нужно, — сглотнула я, стараясь улыбнуться. — Благодарю за гостеприимство.

— Это единственная комната с засовом, — вздохнул дворецкий. — Не забудьте его задвинуть на ночь.

О, это я точно не забуду!

Я вошла в комнату и осмотрела ее.
Кровать с балдахином, ковёр, в котором тонули шаги, и окно, выходящее во внутренний сад.
Идеальное место для побега.

Арт. Ас и Гарт

Глава 28

Спать я не собиралась. Поэтому просто сидела в кресле и ждала, когда звуки дома стихнут.

Я дождалась полуночи.
Сняла туфли, положила их в глубокий карман фартука. Свернула простыню в верёвку. Привязала к ножке кровати.
Сердце колотилось так, что, казалось, разбудит весь дом.

Только бы никто не услышал.

Я спустилась по импровизированной верёвке, приземлившись в мягкой траве сада.
Поднялась. Оглянулась.
Тишина. Только ветер шелестел листьями.

Удалось.

Я уже сделала три шага по садовой дорожке, когда луна будто замерла над кронами деревьев.

— Сбежать решила?

Голос прозвучал не из-за спины — из самой тени, будто ночь заговорила. Низкий, хриплый, пропитанный ванилью и чем-то тёмным, древним.

Я обернулась.

Гарт стоял у стены, прислонившись к камню, с бокалом вина в руке. Луна освещала расстёгнутый мундир, золотые цепи на груди и усмешку, от которой по коже побежали мурашки — не от страха. От узнавания.

— Ты… следил? — выдохнула я, отступая.

— Ждал, — поправил он, делая шаг вперёд. — Знал: не удержишься. Ты ведь не из тех, кто ждёт, пока за них решат.

Сердце колотилось так, что, казалось, разбудит весь дом.

— Пожалуйста… — Голос дрожал. — Не выдавай меня. Я вернусь к утру. Мне просто нужно в аптеку. Там записи…

Он приблизился. Так близко, что я почувствовала тепло его тела, запах вина на дыхании и ту самую горьковатую ноту кардамона, что витала вокруг него, как аура.

— А если я подниму тревогу? — спросил он почти ласково. — Мне это ничего не стоит. Особенно если ты снова хочешь загнать меня в клетку.

— Я никого никуда не загоняю! — вырвалось у меня. — Я пытаюсь понять, что случилось!

— Чтобы снова запереть, — прошептал он, будто читал мои мысли. — Ас уже боится, что ты уведёшь меня с собой. Видел, как он замирает, когда я к тебе прикасаюсь…

— Ты делаешь это назло?

— Нет. — Он усмехнулся. — Я просто делаю то, что хочу. Впервые за долгие годы.

Его палец скользнул по моей щеке — не касаясь, почти паря над кожей. Я задрожала.

— Но я могу промолчать, — сказал он. — Только будешь должна…

— Что?

Он улыбнулся. Медленно. Опасно.

— Поцелуй.

— Нет!

— Тогда я крикну.

Он уже развернулся, и я схватила его за рукав.

— Подожди…

Взгляд его — вызов и обещание.

Глава 29

Я встала на цыпочки. Прижала губы к его — резко, как удар спички о коробок. Холодно. Быстро. Без дрожи. Без смысла. Просто условие сделки.

Он не ответил. Не двинулся.

Просто стоял и позволял мне целовать его, будто знал: это не страсть. Это мольба.

Но едва я попыталась отстраниться, его рука легла на мою талию. Пальцы впились в ткань платья, вторая — придержала затылок.

— Нет, — прошептал он в губы. — Так не пойдёт. Даже покойную бабушку целуют с большей страстью.

И тогда он поцеловал меня.

Не ртом — душой. Жаром. Огнём. Словно ждал этого всю жизнь.

Его губы скользнули по моим — не властно, а исследуя, будто читали каждую дрожь, каждый выдох. Я почувствовала, как мир сужается до одного ощущения: его дыхание, его пульс, его желание — и моё, которое я так долго прятала.

Он коснулся языком уголка моих губ — словно спрашивая разрешения.

Я ответила — не словом, а выдохом. И мне было ужасно стыдно за то, что мой выдох предательски выдал мои чувства с головой.

И он снова поцеловал.

На этот раз медленно.

Глубоко.

Со стоном наслаждения, который вызвал у меня волну мурашек и слабость в коленях.

Как будто у нас было всё время мира.

Вкус вина.

Тёплый, сладкий, с горчинкой.

Его дыхание смешалось с моим.

Его пульс — с моим. Его руки выдавали его желание. Обжигающее. То, что не может оставить равнодушной.

Я почувствовала, как колени подкашиваются, как мир сужается до одного ощущения: его рот, его руки, его желание — и моё, которое я так долго прятала.

Он прижал меня к стене дома — не грубо, но неотвратимо. Его бедро втиснулось между моих ног, и я невольно выгнулась навстречу, будто тело помнило то, что разум отрицал.

— Ты дрожишь, — прошептал он, целуя шею. — Не от страха. От того, что знаешь: если я отпущу тебя сейчас — ты всё равно будешь чувствовать мой вкус до утра.

Его зубы коснулись мочки уха. Лёгкий укус. Не боль — обещание.

Я задохнулась.

В груди — пустота и жар одновременно.

— Это… нечестно, — прошептала я.

— Жизнь нечестна, аптекарь, — сказал он, проводя большим пальцем по моим губам, будто запечатлевая их форму.

А потом, не меняя выражения лица, крикнул в темноту:

— Ас! Она пытается сбежать!

Его глаза блестели, как у хищника, поймавшего добычу. Он играл. А я… позволила себе на миг забыть, что я не в сказке. Что я — пешка.

— Теперь ты не уйдёшь, — сказал он тихо. — Ни от него. Ни от меня.

— Ты… монстр, — выдохнула я.

— Нет, — усмехнулся он. — Я — твоя реальность.

Арт. Поцелуй в саду

Глава 30

— Она пытается сбежать! — разнёсся по саду голос Гарта, звонкий, насмешливый, будто он только что выиграл в карты на чужую честь.

Я дёрнулась, чтобы бежать, но меня резко схватили за руку.

— Поймал! — рассмеялся Гарт.

Я попыталась разжать его пальцы, но попробуй их разожми! Они как стальные тиски! Я упиралась, рвалась, но всё тщетно.

И тут я увидела, как к нам идёт Ас.

Он шёл быстро, но без спешки. Мундир застёгнут до самого горла, волосы — идеально уложены, даже в полночь. Взгляд — ледяной, пронизывающий. Он не смотрел на меня. Он смотрел сквозь меня. Как на ошибку в расчётах. На сбой в системе. На то, что не должно было произойти.

За ним, запыхавшийся и бледный, бежал Харлен. Его глаза метались между мной и Гартом, но в них уже не было прежнего сочувствия. Только разочарование. И осуждение.

— Вы… — начал дворецкий, но осёкся. Он не знал, как называть меня теперь. Не «мадемуазель». Не «гостья». Скорее — «предательница».

В груди всё сжалось, как будто кто-то обмотал сердце верёвкой и начал медленно душить. Щёки пылали. Я не смела поднять глаза. Всё тело ещё помнило прикосновение его губ — горячее, требовательное, почти жестокое. И теперь этот стыд, как раскалённый камень, лежал в горле.

Гарт всё ещё держал меня за запястье. Его пальцы не сжимали больно, скорее уверенно, как замок на клетке. Он усмехался, глядя на Аса, и в его улыбке читалась вся дерзость мира.

— Смотри, кого я поймал, — сказал он, будто речь шла о бабочке, а не обо мне. — Собиралась удрать в свою аптеку. Наверное, решила, что мы — не клиенты, а обуза.

Ас остановился в трёх шагах. Молчал. Смотрел. И в этой тишине было больше упрёка, чем в любом крике. Лёд его взгляда скользнул по мне, а я почти физически почувствовала обжигающее недовольство.

Потом он медленно перевёл взгляд на Гарта.

— Отпусти её.

Голос был тихий. Но в нём звенела сталь.

Гарт фыркнул, но послушался. Пальцы разжались. Я тут же отступила, будто от костра.

— Ты думала, я позволю тебе исчезнуть, не разобравшись? — наконец спросил Ас, обращаясь ко мне. Не гневно. Не саркастично. Просто… холодно. Как будто я нарушила не его покой, а закон природы.

Я не ответила. Что было отвечать? Да, я хотела сбежать. Да, я не верю, что смогу что-то исправить здесь. Но признаваться в этом — значит признать себя беспомощной. А я уже слишком много раз была беспомощной.

— Ведите её в комнату, — приказал Ас Харлену. — И на этот раз — заприте.

Мои глаза расширились от удивления.

— Запе… что? — ужаснулась я.

— Да, — кивнул Ас. Сейчас я чувствовала себя ведьмой, которую вот-вот сожгут на костре. — Я не хочу потом искать её по всей столице. Дело серьёзное. На кону честь мундира, честь семьи, моя честь. Я не хочу, чтобы кто-то узнал о том, что произошло в этом доме. Это — вынужденная мера.

Дворецкий кивнул, подошёл ко мне и, не глядя в глаза, мягко, но твёрдо взял за локоть.

— Идёмте, мадемуазель.

Я не сопротивлялась. Шла, опустив голову, чувствуя, как за спиной два взгляда — один ледяной, другой огненный — сжигают мою спину.

Комната. Засов. Тишина.

Я бросилась на кровать, зарывшись лицом в подушку, чтобы не закричать. Всё внутри дрожало. Не от страха. От бессилия. От того, что я снова в ловушке. Снова — чужая воля, чужие правила, чужая игра.

«Они не дадут мне уйти. Они заставят меня чинить то, чего я не ломала. И если я не справлюсь — меня уничтожат. Не физически. Хуже. Уничтожат мою репутацию. Мою аптеку. Мои планы и мечты…»

Я сжала кулаки. Слёзы не шли. Только злость. Горькая, как полынь.

И вдруг — стук. Чёткий.

Глава 31

Дверь открылась, а на пороге стоял Ас. Собственной ледяной персоной.

Я посмотрела на него и стиснула зубы.

— Разрешите присесть? - произнес он, неукоснительно соблюдая правила этикета.

— Присаживайтесь, - усмехнулась я, глядя на Аса с настороженностью. - Это ваш дом. Вы имеете право делать в нем все, что угодно.

В этот момент я почувствовала, как его взгляд изменился. Он был не пустым, нет. За ним угадывалось что-то скрытое.

Я увидела, как он присел в кресло, глядя на меня. Слишком пристально. Слишком изучающе. От таких взглядов обычно ежатся, отворачиваются, пытаются спрятаться.

— Возможно, мои меры показались вам излишне суровыми, - произнес Ас. Сейчас он напоминал ледяного принца на троне. Быть может, виной всему был серебристо-голубой свет, льющийся из окна. А может, во всем виноват его тон. Сдержанный. Холодный. Скупой на эмоции.

— Я прошу прощения за то, что пришлось к ним прибегнуть, - снова произнес Ас, а уголок его губ дрогнул в едва заметной усмешке. — Но вы тоже должны понимать. Чудовище должно вернуться обратно в клетку. Любой ценой. Если этого не случится, то всем угрожает смертельная опасность.

Я молчала. Когда он сказал «Я прошу прощения…», его пальцы слегка дёрнулись — будто он сдерживался, чтобы не коснуться чего-то.

— Мне кажется, что в опасности только все женщины в округе, - усмехнулась я, но смех получился грустным.

— Не только, - произнес Ас. От его взгляда в комнате становилось холодней. Или мне так начинало казаться. - Страшно то, что ни я, ни он не утратили способность оборачиваться в драконов. И я не знаю, что взбредет ему в голову в следующий раз. И чем это закончится, я тоже не знаю. Поскольку вы к этому причастны, то должны оказать всяческое содействие. А не убегать с поля боя.

Эти слова прозвучали с укором.

— Еще раз! - выдохнула я, вспоминая, сколько раз я произнесла за вечер эту фразу. - Мне нужно в аптеку! Там лежат все записи, рецепты, книги. Или вы думаете, что я помню каждый рецепт наизусть?

— Странно, что нет, - произнес Ас.

— Ну не все помнят! - произнесла я, чувствуя, словно меня привели на допрос к инквизитору и бросили связанной к его ногам.

— Итак, что вам нужно, чтобы вернуть чудовище в клетку? - спросил Ас, тут же переходя к делу. — Книги, ингредиенты, инструменты. Называйте любые. Завтра у вас все это будет!

— Я еще не знаю! - произнесла я, чувствуя нарастающее раздражение. — Поэтому мне нужно в аптеку. Вы можете поехать со мной!

— Я не могу бросить чудовище одно. Я не знаю, что взбредет ему в голову, - произнес Ас. - Если он решит, что я оставил его без присмотра, он сделает какую-нибудь глупость. Он способен на все. Поверь мне. Я давно его знаю. Я слишком давно его сдерживал. Я знаю многие его хитрости и уловки. А также знаю его возможности.

— Тогда вместе со мной может поехать дворецкий, - спорила я. И ему это ужасно не нравилось. Я видела по глазам, что это не тот человек, который любит, когда с ним спорят. Его слово — закон.

“Закон…” — словно колокол прогудело в голове слово, а я почувствовала страх, беспомощность, внутреннюю панику. Я понимала, на кого он похож! На лорда Арвейна. Слово — закон. Взгляд — лед. Сердце — камень.

Я почувствовала, как у меня похолодели руки, а воспоминания заставили меня вцепиться в одеяло так, что руки загудели от напряжения.

— Я подумаю, как доставить тебе твои книги и записи, - произнес Ас. - Но уже завтра. Пока тебе нужно отдохнуть. И да…

Он сделал паузу, внимательно глядя на меня.

— Будь осторожна с ним. Не стоит давать ему повод, - произнес Ас, сощурив глаза. - Не стоит поддаваться его… так называемым чарам. Он просто воспользуется тобой и выбросит.

Я не пойму. Он что? Ревнует? Или действительно желает мне добра? Я недоверчиво посмотрела в стальные глаза.

— А с чего вы взяли, что я поддамся? - спросила я, внимательно глядя на собеседника.

— Поддадитесь, - кивнул Ас, словно подтверждая собственные слова. - Я его давно знаю. И если он поставит цель, он ее добьется.

Я вспыхнула румянцем, глядя на Аса с возмущением.

— Вы за кого меня держите! - с негодованием произнесла я.

— За женщину, - усмехнулся Ас.

Глава 32

— Спасибо за предупреждение, — выдохнула я, чувствуя, как щеки просто пылают. — А раньше такого не было? Ну, например, какого-то внутреннего конфликта?

Раз уж он здесь, то, может, стоит расспросить. Лишним не будет.

— Я — дракон. И он был всегда. Что ты знаешь о драконах? — спросил Ас.

— Они летают, сжигают огнем… — перечисляла я. — Они огромные… И опасные…

— Есть одна маленькая деталь. Драконы — они по природе двойственны. Есть человеческое обличье и есть зверь. На самом деле, драконы очень жестокие и коварные твари. И дай им волю, они подмяли под себя целый мир.

Он произнес это так, что я услышала скрежет зубов.

— И чтобы это не случилось, дракона нужно удерживать в себе. Не давать ему волю. Иначе… Он способен разрушить все вокруг, — продолжал Ас. — Честь. Совесть. Милосердие. Доброта. Это все пустой звук для дракона. Зверь капризен, силен, алчен, жесток. И нас с детства учат, как обуздать зверя. Не давать ему вырваться в тот момент, когда он этого хочет. А он хочет всегда. Но в какие-то моменты он желает этого больше всего на свете.

Я слушала, едва ли не открыв рот.

— Иногда я давал твари порезвиться, — стиснул зубы Ас. — На поле боя. Но в нужный момент я всегда возвращал его в клетку.

— То есть, — прошептала я. — Вы хотите сказать, что зелье его освободило.

— Возможно! — произнес Ас, глядя мне в глаза. — Но я тоже не потерял способность к обороту. И это кажется мне странным. Я…

В этот момент непроницаемое лицо Аса изменилось. Он тяжело задышал, сжимая подлокотник кресла.

— Я не могу оставить его на свободе! Понимаешь?! — задыхаясь произнес он, тут же поднимая на меня глаза. — Моя совесть и так не кристально чиста. Я убивал. Но ради долга! Я убивал тех, кто перешагнул границу с целью забрать себе как можно больше, кто убивал женщин и детей… Я защищал! Но… теперь я боюсь… Боюсь так, как никогда. Я боюсь, что теряю над ним власть… И мне страшно!

Я сжала одеяло.

— А не было ли событий, которые… ну… могли послужить толчком? — спросила я робко. — Я не имею в виду зелье… Может, что-то еще?

— Такие события происходят всегда. Красивая женщина? Событие. Желание чем-то обладать? Событие. Желание убивать? Событие.

Я вздохнула. Да, ясности это не внесло. Но пищу для размышлений подкинуло.

— А теперь прошу меня простить. Вынужден уйти, — произнес Ас, вставая с кресла. Он коротко, четко поклонился и вышел за дверь.

Я осталась одна, задумавшись над разговором. Его сходство с лордом Арвейном пугало меня. И я понимала, что каждый его жест, каждый взгляд напоминает мне о старом деспоте, который никак не успокоится.

Но есть еще кое-что, что я заметила.

Когда Ас говорит «чудовище», он смотрит так, будто боится не за мир — за себя. Как будто знает: если Гарт уйдёт — он останется один. А быть одному — страшнее, чем быть расколотым.

Я пыталась отогнать неприятные воспоминания, которые вдруг решили затоптать меня после разговора. Я снова чувствовала коленями холодный пол, чувствовала каждый удар, слезы, боль унижения, обиду и бессильную ярость.

Этот разговор словно всколыхнул то, что только улеглось. То, что я старалась искоренить работой, идеями, постоянным движением. Я готова была забить голову всем, чем угодно, лишь бы не вспоминать весь ужас безысходности.

И тут снова стук.

Лёгкий. Почти неслышный. Как будто кто-то постучал ногтем по дереву.

— Кто? — выдохнула я, приподнимаясь.

— Я, — ответил голос.

Тот самый. Хриплый. Сладкий. Опасный.

Я замерла.