Выброшенная жена дракона. Вернулась почти добровольно

Глава 1

— Сколько за клеймо? — мой голос звенит, как натянутая струна. — И эти оковы с шипами, тоже беру.

Торговец железом смотрит так, будто я на его глазах превратилась в демона. Его взгляд скользит от моего лица к мужчине, которого я держу за волосы, заставляя стоять на коленях.
А я не могу удержаться, чуть приподнимаю застонавшего Дьярвета и кидаю ближе к колоде, на которой обычно у Рокла тут клеймят. Пленник пытается избежать удара о деревяшку, но ничего не выходит. .Он шипит, как змея.
Но это не имеет значения.

— Ринтана Кераль, вы уверены? — продавец оков нервно облизывает губы. — Я вас пять лет знаю, вы даже мышеловки не покупали, чтобы...

— Сколько? — обрываю его, чувствуя, как внутри разгорается пожар.

Дьярвет дёргается, пытаясь освободиться. Его лицо — маска презрения, несмотря на разбитую губу и кровоподтёк под глазом. Даже сейчас, на коленях, в пыли рыночной площади, он умудряется выглядеть так, словно это я должна перед ним склониться.

— Ты спятила, девочка? — шипит он. — Когда я освобожусь...

Я бью его по рёбрам, вкладывая в удар всю силу. Не магию — просто ярость. Он сгибается, но не кричит. Конечно. Великий халидэл Дьярвет никогда не покажет слабость. Только тут не твой халид, мой дорогой, тебя сюда притащили связанным, я заплатила за тебе, ублюдка, золотом, и сейчас ты мне за все ответишь.
Еще и потому, что на тебе антимагические браслеты. Что, не действует твоя хваленая боевая магия? Не работает? А мне нравятся эти тонкие железяки, едва видно переливающиеся синим. Кто-то очень хорошо постарался тебя лишить сил.
Спасибо доброму человеку.

Вокруг нас собралась толпа. Шушукались, показывали пальцами. Добрая госпожа Кераль, которая растила цветы одним прикосновением и никогда не повышала голос на слуг, выбирает орудия пытки.
— Два серебряных за клеймо, ринтана, — торговец наконец называет цену, голос его дрожит. — И золотой за оковы. Они... они из Шакира, с внутренними шипами, как вы и хотели.

Я бросаю на прилавок три золотых. Достаю из сумки тавро – его можно на стандартную ручку нацепить. Ни разу не доставала. А тут пригодилось.
— Сдачи не надо. Разогрей. И – я сама.
- Какая же ты мстительная сука, Кераль.
Эти слова для меня звучат музыкой. О, еще какая.

Торговец медлит, и я вижу в его глазах страх. Не за себя — за меня. Он знает меня как добрую чудачку, которая поднимает урожаи, делает чайники-самогрейки и выращивает розы размером с кулак.
Но он не знает главного – в доброй соседке и спасающей рабов магичке убили пять лет назад влюбленную доверчивую девочку. В тот день, когда Дьярвет выбросил меня из моего дома, как надоевшую игрушку.

— Немедленно, — мой голос звучит как треск льда.

Дьярвет смотрит на меня снизу вверх, и в его зеленых глазах я вижу не страх, а что-то похожее на любопытство. Будто я — редкий экземпляр в его коллекции диковинок.

— Неужели маленькая Кераль научилась кусаться? — он усмехается, и на его губах выступает свежая кровь. — Ты всегда была такой... послушной.

Я подхожу к нему, снова хватая за волосы, заставляя запрокинуть голову. Посмотреть мне в глаза.

— А ты всегда был слишком самоуверен, — шепчу я ему на ухо. — Это тебя и погубит.

Торговец возвращается с раскалённым клеймом. Даже жаль сейчас, что это не какая-то уродливая метка, а красивый растительный узор, веточка с тонкими листиками – сама рисовала. Я делаю знак своим охранникам - держать пленника крепче, подношу раскаленное железо к нему.
О, теперь не поверить в мою месть безумно сложно.

— Подождите, госпожа, подождите! — кричит купец, который продал мне Дьярвета. Он бежит через площадь, размахивая руками. — Он же связан! Верёвки не входили в цену!

Я оборачиваюсь, и что-то в моём взгляде заставляет его остановиться на полпути.

— Сколько за верёвки?

Он переминается с ноги на ногу.

— Д-два медяка, ринтана.

Я бросаю ему серебряную монету.

— Оставь себе. И забудь, что видел нас.

Я с холодным удовлетворением прижимаю тавро к предплечью. На видном месте. Дьярвет не кричит, надо отдать ему должное, стискивает зубы от боли. По спине проходится волна дрожи, но и только. Мне должно быть его жаль. Должно. Но внутри — только холодное удовлетворение.

— Ты пожалеешь об этом, Кераль, — говорит Дьярвет, и его голос звучит почти ласково. — Когда я выясню, кто за этим стоит, ты будешь первой в списке мертвецов.

Я наклоняюсь к нему, так близко, что чувствую запах его кожи — пот, кровь и что-то ещё, знакомое, от чего сжимается сердце.

— Ты уже убил меня однажды, — шепчу я. — Второй раз не страшно.

А я смотрю и не узнаю себя. Кто эта женщина с каменным лицом? Что стало с девочкой, которая плакала над сломанным крылом воробья? Её уничтожил человек, у которого на предплечье теперь горит несмываемая метка: преступник, убийца, раб. И почему-то от этой мысли мне не становится легче.

— Тарн, Вейл, — киваю я своим телохранителям, которые молча наблюдали за происходящим с каменными лицами. — Закуйте его. И следите, чтобы не сбежал.

Они переглядываются, но выполняют приказ. Тарн, здоровенный северянин с рыжей бородой, берёт оковы с шипами, а Вейл, бывший солдат с шрамом через всё лицо, хватает Дьярвета за плечи.

— Осторожнее с ним, госпожа, — тихо говорит Тарн, защёлкивая кандалы на запястьях Дьярвета. — Он не похож на обычного раба.

— О, он не обычный, — я улыбаюсь, и от моей улыбки Тарн отводит взгляд. — Он особенный. Очень особенный.
Дьярвет не говорит. Вот только выглядит это так, словно он не снизошел. Ну ничего, это только начало, дорогой. Но чуть морщится, шипы, вероятно, впиваются в кожу. О, ваша нежная аристократическая кожица. Приятно посмотреть, как капает с запястий кровь.

Мы идём по улицам маленького городка, который стал моим домом пять лет назад. Пять лет я строила здесь новую жизнь. Сажала сады, заводила знакомства, создавала репутацию странной, но безобидной чудачки из далёкого Атала. Покупала рабов — часто не для работы, а чтобы спасти их от жестоких хозяев. В моём доме никто не носил цепей, у всех были свои комнаты, свои деньги, своя жизнь.

Глава 2

Два месяца спустя жизнь в моём доме вернулась в привычное русло. Сад цвёл, наполняя воздух ароматами трав и цветов — сладкий жасмин переплетался с терпкой лавандой, пряная мята боролась за внимание с нежной розой. Слуги больше не жались к стенам при моём появлении, а улыбались и кланялись, как раньше. Казалось, тот страшный день, когда я привела на цепи окровавленного мужчину, был лишь дурным сном, растаявшим в лучах донкского солнца.

Я сидела в беседке, увитой диким виноградом, чьи листья создавали причудливую игру света и тени на страницах книги по магии растений. Рядом на столике стояла чашка травяного чая — моя особая смесь из мяты, мелиссы и капли заремского корня, придающего напитку лёгкую горчинку. Блюдо с медовыми лепёшками источало аромат, привлекавший пчёл, которые кружили вокруг, но не решались подлететь ближе. Лёгкий ветерок шевелил страницы и играл с прядями моих волос, выбившимися из небрежной косы.

Я намеренно заполняла каждую минуту своего дня делами — помогала соседям с урожаем, заговаривая семена на плодородие; экспериментировала с новыми заклинаниями для сада, пытаясь создать розу, меняющую цвет в зависимости от настроения смотрящего; читала древние трактаты, вышивала защитные руны на одежде для детей соседей. Всё, чтобы не думать о нём. О Дьярвете Авельтане и его зелёных глазах, холодных как изумруды и таких же твёрдых, которые смотрели на меня с вызовом даже когда он был прикован к скамье.

— Госпожа, — Мира подошла неслышно, вытирая руки о передник, расшитый красными нитями — мой подарок на день её рождения. — Можно вас побеспокоить?

Я подняла глаза от книги и улыбнулась. Мира, с ее добрыми глазами, стала мне ближе, чем родная мать за эти годы.

— Конечно, Мира. Что-то случилось?

Кухарка оглянулась, словно проверяя, нет ли кого поблизости, и присела на край скамьи рядом со мной. От неё пахло свежим хлебом и корицей — сегодня она пекла сладкие булочки для детей из соседнего дома.

— Госпожа, вот два месяца прошло, — начала она, нервно теребя край передника. — Вы скажите, что вы с ним сделали? И кто он такой? Что это за мужчина?

Я закрыла книгу и положила её на стол, проведя пальцами по тиснёной обложке. Этот вопрос должен был прозвучать рано или поздно. Мои домочадцы заслуживали хоть какого-то объяснения после того, что они видели.

— Мира, — я вздохнула, чувствуя, как сжимается что-то внутри при одной мысли о том, что придётся говорить о нём вслух, — я могу тебе рассказать, но только остальным — ни слова. Можешь сказать, что он поступил со мной плохо, и у меня были причины его наказать.

Она кивнула, придвигаясь ближе. Её глаза, карие с золотистыми крапинками, смотрели с такой преданностью, что к горлу подступил комок.

— Клянусь всеми богами, госпожа, ни одна живая душа от меня ничего не узнает.

Я смотрела на цветущие яблони, на пчёл, кружащих над лавандой, на бабочек, танцующих среди ромашек, на всё то, что я создала здесь, в Донке, за эти пять лет. Мой маленький рай, построенный на руинах прошлой жизни, политый слезами и удобренный болью.

— Его зовут Дьярвет Авельтан, — начала я, и само имя обожгло язык, словно глоток слишком горячего чая. — Он халидэл, управляет провинцией в Атале. И... он мой муж.

Глаза Миры расширились, но она промолчала, ожидая продолжения.

— Моя семья — род Эраленов — магический, зажиточный. Мы выращиваем кристаллы силы и торгуем с половиной континента. — Я провела пальцем по краю чашки. — Меня выдали замуж, казалось, по любви. Я действительно думала, что люблю его. Как же иначе? Он был... ослепительным.

Я горько усмехнулась, вспоминая, как замирало сердце, когда Дьярвет входил в комнату. Как дрожали руки, когда он касался меня. Как я просыпалась по ночам, чтобы просто смотреть на его спящее лицо, не веря своему счастью.

— Казалось, мой жених был суровый... нет, просто жестокий. Но эта жестокость казалась мне силой. Красивый, да, что есть, то есть — черноволосый, зеленоглазый. Кожа бледная, будто высеченная из мрамора. Руки сильные, но с тонкими пальцами музыканта. Дракон, как и все из рода Наджелайна, даже побочные ветки вроде Авельтанов.

Я взяла чашку с чаем, но не стала пить — просто грела руки о тёплую керамику, вдыхая аромат трав, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

— И год всё было хорошо, ну я так думала. Я старалась быть идеальной женой — готовила его любимые блюда, носила платья тех цветов, которые ему нравились, читала книги, которые он рекомендовал. Я думала, он счастлив. Я была счастлива. — Мой голос дрогнул. — А потом во время праздника Летнего Солнцестояния, при всех гостях — а их было не меньше сотни— муж сказал, что я ему надоела. Что я пресная, как несолёная каша. Что я несостоятельна как жена. Что я... что я пустое место.

Мира ахнула, прижав руку ко рту. Её глаза наполнились слезами.

— Я стояла там, в платье, которое шила три месяца, с цветами в волосах, которые собирала на рассвете, и чувствовала, как мир рушится. Как каждый взгляд, направленный на меня, полон жалости или злорадства. — Я сделала глоток чая, чтобы скрыть дрожь в голосе. — А через пару дней, в ночи, когда я наконец перестала плакать и забылась тяжёлым сном, он пришёл в мою комнату. Мы спали уже отдельно. Разбудил меня, сказал собрать вещи. Я думала... я надеялась, что он отправляет меня в летний домик, чтобы избежать сплетен. Но он выставил меня за двери замка, который я считала своим. Без денег, без тёплой одежды, только с тем, что я успела схватить.

Я помнила ту ночь так ясно, будто это было вчера. Холодный ветер, пронизывающий до костей. Звёзды, равнодушно мерцающие в небе. Тяжёлые ворота, захлопнувшиеся за моей спиной с финальным лязгом. И его лицо — безразличное, словно он выбрасывал не жену, а надоевшую игрушку.

— И к отцу с таким горем не пойдёшь. О, я знала, что скажет отец — сама виновата, и вообще, стыдно. Эралены не терпят поражений. Эралены не становятся посмешищем. — Я горько рассмеялась. — А больно-то как было... Будто кто-то вырвал сердце и растоптал его. Я не могла есть, не могла спать. Каждый вдох был мучением. Ну вот я и решила — исчезнуть. Уйти туда, где никто не знает имени Эрален. Где никто не покажет на меня пальцем и не прошепчет: "Вот она, та, которую выгнал муж".