– Спасибо, Сань, выручил!
Молодой темноволосый мужчина устало опустился на сиденье внедорожника и откинулся назад.
– Тебя куда, Глеб? – машина послушно заурчала и вскоре понеслась по широкому проспекту. – Я тебя подброшу и мне позарез надо в больницу к Олегу Герцену успеть.
Глеб свёл брови на переносице и вопросительно глянул на друга:
– Что происходит, Саш? Какая больница?
Молодой человек, уверенно управлявший огромным автомобилем, вдруг смутился и протянул:
– Да так… Я тут подумал… а потом Олег посоветовал…
– Не юли, а говори прямо. Насколько я знаю – доктор Герцен человек слова, дурного не посоветует.
Aлександр помолчал, облизнул губы и, глядя вперёд на уходящее в сторону города дорожное полотно, спокойно заявил:
– Он, Глеб, мне предложил обследование у него в клинике пройти. А заодно проверить все мои, так сказать, закрома. А именно сдать все анализы. Среди прочего… короче, спермограмму мне сегодня сдать надо.
– Сань, ты чего это удумал?
– Глеб, мы уже давно не мальчики, в юности погуляли будь здоров, всякое бывало, хорошо, что до наркоты не докатились. А вдруг всё это скажется на моих детях? Представь, жить и знать, что в бедах своего сына и дочери виноват ты сам?
– Хм, Ромашов, а что, собственно, происходит, что ты о детях думать начал?
– А то, Гюнтер, что я думаю завязать со своим холостяцким положением. Вот такие дела, – тихо закончил Александр.
Глеб Гюнтер пожал плечами, а потом вдруг весело хмыкнул и повернулся к другу:
– А давай и я на пару, а?
Ромашов усмехнулся и отрицательно покачал головой:
– Глеб, там условий до фига соблюсти надо.
– Например?
– Ну, не пить, не курить, в сауне и бане не плескаться хотя бы дня три. Ну и это… сексом не заниматься.
– Докладываю! Не курю я давно – ты в курсе. Пить не пил всю неделю, мне только кофе декалитрами пилось. Баню наши партнеры не признают, а их сауну уже не признаю я! Так что душ утром и вечером. А что до секса… поверь, не до того было. Да и не привык я в таких серьёзных командировках с дамами развлекаться. Мне и здесь подружек хватает! Так что, как видишь, все условия соблюдены.
Ромашов кивнул и с ухмылкой пробурчал:
– Ну раз ты так настаиваешь – погнали. Заодно и узнаешь, сможешь ли ты без своих подружек обходиться.
– Это как?
– А ты как собираешь кончить в пробирочку? Или баночку, что у них там – не знаю. – Он обернулся и увидел удивлённое лицо друга с приподнятой бровью, хмыкнул и качнул головой: – Да, да, ты правильно догадываешься, и красавицы-медсёстры тебе не помогут. Самостоятельно будешь своего парня обхаживать.
Гюнтер покачал головой и так же философски заметил:
– Ты прав, конечно, с красавицей это было бы легче, но раз надо, то надо. Поехали.
Молодая девушка оглядела свою семью и тихо переспросила:
– Но почему?
Её мать, стройная и всё ещё красивая женщина, уверенно произнесла:
– Мы считаем, что так будет лучше, Лера. Мы с папой уезжаем в Европу, дом остаётся пустым. Нормальной работы тебе найти не успеваем, а там у Владимира и Фаины ты будешь не простым клерком, рядовым сотрудником, ты племянница генерального, а это автоматически ставит тебя выше всех остальных.
– А зачем ставить меня выше всех остальных, мама? Я только закончила институт, молодая, зелёная, и имя тётушки и дядюшки никоим образом не сможет защитить меня от разговоров за спиной и человеческой зависти и злобы. Позвольте мне остаться здесь, я же не останусь без работы.
– Нет, Лера, всё решено. Ты едешь в Омск! Сегодня ты свободна, веселись, всё-таки выпускной, но завтра, пожалуйста, будь готова к поездке. Фаина и Володя встретят тебя. Билеты куплены, вечером завтрашнего дня ты отправляешься к месту своей новой работы. И больше – ни слова. Иди.
Валерия резко повернулась и выскочила из комнаты. Она бежала по коридору, сцепив зубы и с трудом сдерживая слёзы. Мама опять всё решила по-своему, отец только согласно кивал и хмурился, когда дочь пыталась отстаивать свою точку зрения. Сколько Валерия себя помнила, мама всё всегда решала единолично. В интересах семьи. В интересах дочери. При этом мнение самой дочери её не волновало никогда. Лере иногда казалось, что мама и не любит её, а лепит из послушной и немногословной девушки некую бессловесную куклу, что не смеет высказать своё мнение или перечить родителям. Так получилось с выбором школы, потому что именно мама настаивала на изучении английского и французского языков, так случилось и с институтом, потому что по мнению мамы экономическое образование – это был путь Валерии в будущем. Вся семья связана с банковским делом, а мамин брат Владимир Николаевич был генеральным директором крупной фирмы. А из этого следовало, что Валерия Климова не будет шагать по этой жизни как все остальные, она сразу получит место в компании дяди. И как Лера ни противилась такому раскладу сложившихся обстоятельств, родители были неумолимы и не собирались отступать от принятого решения.
Глеб откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Усталость тяжким грузом легла на широкие плечи. Но нельзя расслабляться, нельзя, иначе память опять вернёт его на три года назад.
Но было уже поздно. Глеб скривился и вдруг как наяву увидел Сашу Ромашова, который молча протягивал ему газету со словами «Мне жаль, Гюнтер».
Он помнил ту статью почти дословно. Самолёт компании «Lufthansa» потерпел крушение в Альпах. Все пассажиры погибли. Среди них семья банкира Климова. Он надеялся, что это неправда, но Наташа Шапошникова сквозь рыдания подтвердила, что Лера улетела вместе с родителями.
Его маленькая юная жена… Глеб старался не открывать глаза, тогда Лера появлялась перед ним. Такая, какой он помнил её и запечатлел на фотографиях в телефоне. Весёлую, смеющуюся, с бокалом шампанского в руке. И спящую. Уставшую и мягко улыбающуюся во сне…
…Они долго прощались с друзьями, стояли обнявшись на набережной, наблюдая за медленно плывущими под разведёнными мостами катерами и баржами, а потом… Потом он её поцеловал. Лера так смело и открыто ему ответила, прижимаясь к его напряжённому телу, что он поднял её на руки и быстро зашагал к распахнутым дверям небольшой гостиницы, где Ромашов заказал для них номер для новобрачных. И там Гюнтер услыхал то, что никогда не слышал, и что окончательно сорвало его в пропасть страсти и ненасытного желания. «Глеб, я хочу тебе сказать, что я… в общем я… никогда и ни с кем не была». Он был первым. У этой девочки, своей жены, он был первым у женщины впервые в жизни. Все его прошлые подружки были опытными и любвеобильными женщинами, но никто из них не вызывал такого желания. Он старался быть нежным и осторожным, но всё равно увидел слёзы на прекрасном лице. Но потом… Она была словно нежная экзотическая орхидея, что обволакивала его будто редкостным ароматом своими руками и ногами. Её волосы, что он пропускал сквозь пальцы, как волшебный шёлк струились в его руках. Её шепот и тихие вскрики. И её усталое, но счастливое – «Глебушка, я больше не могу, позволь мне отдохнуть». Она уснула в его объятиях почти мгновенно, уткнувшись носом ему в шею и иногда вздрагивая…
А утром случилось непредвиденное. Он повернулся на спину, стараясь не разбудить жену, включил телефон и нахмурившись смотрел на список пропущенных. Мама звонила ночью несколько раз. Он встал, укрыл Леру лёгким пледом и вышел на балкон.
– Мама, что случилось?
– Глеб, где ты был? Телефон был отключён, я волновалась. Сынок, папу отвезли сегодня в клинику. Ты… ты сможешь приехать?
Глеб сцепил зубы и быстро ответил:
– Конечно, мам, я приеду.
Он вернулся в комнату, сфотографировал спящую жену, оделся и спустился вниз, заказал букет цветов и завтрак, попросив передать Валерии Гюнтер, что он скоро будет.
Однако вернулся он в ту гостиницу только к вечеру. Номер был пуст, цветы сиротливо лежали на аккуратно застеленной постели. И только забытая Лерой блестящая заколка для волос подтверждала, что эта ночь была… А на следующее утро они узнали из газет о разбившемся самолёте. О смерти его жены...
Глеб открыл глаза. Три года… Три года он живёт с этой незаживающей раной в душе и болью в сросшихся костях. Он гнал тогда машину по мокрому шоссе, стараясь заглушить чувство вины. Ему казалось, что если бы он не уехал, то смог бы удержать Леру от этой поездки, и она бы осталась жива. Откуда появился тот тяжёлый гружёный дровами грузовик, Глеб так и не понял. И только когда раздался раздирающий слух скрежет разрываемого металла, он понял, что и его жизнь окончилась. Он провёл в больнице почти три месяца, его даже «похоронили» в прессе. Но он выжил, чтобы каждый день вспоминать о Валерии.
В дверь тихо постучали. Гюнтер глубоко вдохнул и громко сказал:
– Да, Таня, заходите, открыто.
Дверь отворилась и в проёме появилось лицо его секретаря:
– Глеб Сергеевич, на второй линии Александр Николаевич. Говорит срочно.
Гюнтер кивнул, дверь закрылась. Так всегда. Тихо и спокойно, будто тогда вместе с Лерой умер и он. После выхода из больницы он взял руководство семейным бизнесом на себя – отцу требовался покой и операция на сердце. Глеб с головой окунулся в это дело, провёл несколько рискованных финансовых операций, помня, что оставить семейное дело ему будет некому. Жена погибла, детей у него не будет, а связать свою судьбу с кем-то из новых подруг он не был готов. Но удача была на его стороне, будто стараясь помочь забыть всё, что было до этого. И Гюнтер работал как одержимый, приумножая своё состояние. Иногда задаваясь вопросом: зачем, кому он оставит всё это? Но потом он понял, что надо сделать, и основал Фонд помощи пострадавшим в авиакатастрофах «Прерванный полёт». Изучив статистику, Глеб ужаснулся количеству израненных, искалеченных, душевно и психически опустошённых людей. Ромашов был одним из первых, кто пришёл тогда ему на помощь.
– Да, Саня, слушаю.
– Глеб, привет. У нас новости. Есть возможность открыть новый филиал. Я случайно поднял эту тему в разговоре с нашим партнёром из Омска и он рассказал, что несколько лет назад в авиакатастрофе погибли его родственники. Поэтому они не понаслышке знают, как тяжело терять своих родных и близких. Их компания готова помочь с поиском офисного помещения и первичного финансирования, а поэтому приглашают нас к себе. Поехали, Глеб? Поверь, тебе это надо больше, чем мне. Человеку тоже надо отдыхать. Хотя бы несколько дней.