Вынужденный брак, или Мама для дочки бандита

- 0 -

Аннотация 

— Поживешь в моем доме, пока не будут готовы нужные мне документы.

— Я на это не согласна.

Мужчина окидывает меня хищным взглядом с головы до пят.

— Меня это не волнует. Будешь делать то, что я скажу, как я скажу и когда я скажу. А выйдешь за забор – окажешься мертва.

— Не смотри на него, не смотри, — тихо тянет отец, будто бы случайно оказавшийся рядом. Я медленно отпиваю из высокого бокала прохладное шампанское и чувствую, как пузырьки отдаются мягким весельем в носу.

С трудом, будто бы это действительно стоит мне невероятных усилий, отрываю взгляд от незнакомца напротив. Его почти скрывают от меня собеседники в темных костюмах, обтянувших спины, но главное мне удалось рассмотреть. И то, что я увидела, зацепило как крючок – червяка, скрутило живот в томительном предвкушении.

Сейчас…вот сейчас он еще раз поднимет на меня свои невероятно светлые голубые глаза, которые кажутся еще глубже и фантастичней на фоне смуглого лица и чернильных волос, и наживка будет полностью заглочена…

— Настя, не буди лихо! — кажется, мои незаметные разглядывания кажутся неприметными только мне – если даже отец бросил свою беседу с мэром, чтобы сделать внушение своей непутевой доченьке.

— Кто это? —глухо бросаю и ощущаю вдруг покалывания в области шеи. Не могу посмотреть в сторону, прекрасно понимая, что это его льдистые стрелы в ответ на мои беззастенчивые разглядывания безжалостно жалят тело, впиваясь в каждую выпуклость, каждый изгиб, будоража нервные окончания, от чего пальцы начинают немного подрагивать. Наши переглядывания затянулись, но никто не делает первый шаг, а это значит, что…

— Черт, это Марсель, дочь, — будто сплевывает в сторону папа. Забирает у меня фужер и ставит его на камин, берет под руку и уводит с расстрельного места, откуда так удобно было вести наблюдение последние пять минут. Я чувствую, как жгучее покалывание в области яремной впадины,  ключицы, неглубокой зоны декольте перемещается на открытую коктейльным платьем спину, спускается ниже по талии и сквозит на щиколотках, прямо над алыми туфлями на высоком каблуке, подобранными в цвет платья. — Даже не думай привлечь его внимание, заговорить.

— Да что такое? — вообще-то я уже взрослая, чтобы выбирать, на кого смотреть на этой тоскливой вечеринке. Тем более, что настолько совершенных мужчин, которые больше похожи на киногероя из блокбастера, вживую как-то не довелось встречать. Внутри все съеживается от его маскулинного взгляда из-под прикрытых век, пригвоздившего меня к месту у камина.

— Не провоцируй его, дочь. Это Марсель Салазар. — Я фыркаю. Итальянец? Серьезно? — Да никакой он не итальянец, — угадывает причину моего веселья отец. — Прикидывается, играет в дона Корлеоне.

— Так он бандит?

Отец шикает на меня, заставляя сделать голос тише и не привлекать внимание достопочтенной публики, для которой мы должны быть идеальной семьей на ежегодном праздничном вечере, устроенном мэром.

Под руку он ведет меня мимо групп беседующих людей, прямо к шведскому столу, где заставляет взять в руки стакан апельсинного сока. Стекло с булькающим от каждого движения льдом холодит и без того замерзшие пальцы, разницы температур не ощущается, только влага конденсата остается на ладони. Или это внезапно выступивший пот? Черт, слишком много переживаний за последние дни, скорее всего, нервы шалят, если за одну минуту тело делает разгон от холода к теплу.

— Настя, забудь. Чертов Марсель пришел в город на смену Вильданову, — смутно вспоминаю последние новости о том, что какого-то омерзительно богатого криминального авторитета недавно посадили за решетку всерьез и надолго. — Часть ушла дочке, но остальное он прибрал к рукам. Никто не знает, что у этого человека на уме, на что он еще способен.

— Еще? — отстранённо выхватывает мое сознание.

— Да он чертов шакал, — мысленно удивляюсь разговорчивости отца, обычно он просто затыкает рот, не давая волю языку. Интересно, с чего бы это? Хочет растопить лед между нами? — Ведет дела как в девяностые. Кражи, подставы, в общем, ничем не гнушается.

— Не то, что ты, да? Подделывание подписей, рейдерский захват? — хмыкаю тихо, но он успевает услышать мой намек на себя – губы сжимаются в тонкую нить, рука вздрагивает, как будто сдерживаясь, чтобы не дать оплеуху. Знаю, что попала в самую точку – у отца действительно большие проблемы, и потому он напросился сегодня на вечеринку, где собрался весь цвет города – мэр обычно зовет всех задолго до Нового года, чтобы поднять праздничный дух, сплотить богатых и знаменитых, а также дать возможность всем решить свои темные делишки.

Судя по тому, как осунулось его лицо за последние две недели, как воровато бегают сейчас глаза, как подрагивают руки – дела обстоят не просто плохо, а просто отвратительно. И то, что он остался совсем без денег в тот момент, когда они как раз понадобились мне, - не лучший исход дела, потому я и согласилась прийти сегодня с ним сюда по его просьбе. Хотя ума не приложу, чем может помочь мое присутствие…

В глазах снова на секунду темнеет, и я медленно прикрываю веки – если сделать это слишком быстро, возникнет ощущение, будто кто-то включил цветомузыку, и голова закружится до тошноты. В последнее время такое происходит все чаще, не знаю, когда прекратится…

Листаем дальше! 

------------------------>>>

- 1 -

— Настя, помолчи и будь хорошей девочкой, — в его голосе сквозит привычное предостережение, и я узнаю собственного отца, который делает все молча и наперекор. Минутка откровения закончилась, можно поставить галочку в блокноте под названием «отношения с дочкой».

— Ладно, — отпиваю я апельсиновый сок, чтобы немного взбодриться от его кислинки на языке. — Зачем я здесь? Что тебе нужно.

Он сердито сверкает в мою сторону глазами, а потом ведет подбородком в сторону. По правую руку от нас два мужчины тихо обсуждают дела – это заметно по скованным позам и скучным выражениям на лице. К ним подходит этот пугающий Марсель со своим товарищем, и они тихо говорят о чем-то.

— В сером – Айдар Мухтаров.

— И?

— Он - довольно обеспеченный молодой человек…

Все еще не понимаю, как это может быть связано со мной – студенткой педагогического.

— Мне что с его денег? — хмыкаю я.

Отец снова дергает щекой, будто бы от нервного тика. Прикрывает глаза, поправляет волосы, вернее, делает все, чтобы оттянуть момент разговора, и я понимаю, что здесь что-то не чисто.

— Ну? — требую я. — Говори.

Он дергает плечом, сглатывает. Снова начинает разыгрываться какая-то мизансцена, в которой мне отведена роль наблюдателя, и по моим рукам и спине холодком начинает струиться плохое, неприятное предчувствие. Он что-то задумал, что-то, касающееся меня, и я уверена: его решение и предложение мне не понравится…

— Настён, — я тут же закатываю глаза. От того его уменьшительно – ласкательного «Настён», не предвещающего ничего хорошего, хочется сбежать куда подальше. — Дела у меня скатились к черту. Последняя сделка подрубила все, имущество уходит банку, счета арестованы. Да что говорить…мой собственный арест – почти решеное дело.

От этой новости будто от удара в грудь с шумом выплескивается весь воздух. Голова немного кружится, и я хватаю кислород, как рыбка на берегу реки, лишенная своего привычного окружения. Эта новость, преподнесенная здесь, в этом роскошном зале, украшенном золотыми виньетками, среди нарядных женщин, сверкающих драгоценностями, галантных мужчин, огромного количества дорогой еды и праздничного алкоголя, кажется неуместной шуткой.

Но, судя по серому и изможденному лицу отца, ему точно не до шуток.

— А ты у меня одна останешься. Без денег, без жилья, как ты проживешь-то.

Понимание плотной красной пеленой ярости ложится на глаза. Так он перед своим арестом продать меня решил! Какому-то владельцу заводов-газет-пароходов!

— Подожди, — дотрагивается отец до моей руки, видя, как во мне начинает закипать злость на его невысказанное предложение. — Тебя же никто не заставляет. Ну подумаешь, мужик. Что, у тебя мужиков не было? Все так живут. Здесь полно таких девчонок, Насть.

 — Подложить под какого-то сморчка решил? — звенящим от напряжения голосом спрашиваю его, а он только качает головой: мол, ты все не так поняла, это все фантазии и неверные выводы. Но по тому, как он обменивается долгим взглядом с этим самым Айдаром Мухтаровым, я понимаю, что попала в яблочко. Ха! Разыгрывает из себя любящего отца – будто беспокоится о будущем дочери и потому предлагает такую…похабщину! — Да пошел ты!

Резко разворачиваюсь, чтобы оставить за спиной все это великосветское сборище, но он удерживает меня за локоть.

— Анастасия! — наждачкой проходит по моей голой спине чужой мужской голос. — Я и не ожидал, что вы настолько красивы!

Это обращение неожиданно задерживает меня на месте, пригвождает к полу, в котором отражаются хрустальные люстры, и я медленно поворачиваюсь к тому, кто только что подошел к нам…

- 2 -

— Красивая девочка, — видит мой растекающийся во взгляде томной негой интерес Паук. Я морщусь, пренебрежительно цокаю языком – не люблю, когда суют нос в мои дела, тем более подчиненные. Паук выслуживается – явно хочет пролезть в дом поглубже, чтобы его не коснулась моя карающая длань – я все еще веду чистку и оставляю только тех людей, кто будет мне предан в любой ситуации.

Пристально и серьезно снова пробегаю взглядом по незнакомке в алом платье и на секунду прикрываю глаза, чтобы полностью оборвать эту нить, которая начинает виться и звенеть притяжением между нами. Девочка и вправду хороша –полна именно той невинной, непорочной красотой, которая заставляет делать глупости и забывать про быстрое течение времени.

Все в ней дышит спелостью, румяным налитым соком жизни, который так и хочется смять на мгновение сильной рукой, вкусить так, чтобы сок брызнул во все стороны, а горло само застонало в спазме удовольствия. Длинные пшеничные локоны струятся вдоль милого лица, где сейчас написан небывалый интерес, который пугает ее саму до дрожи в пальцах, отзывается покалыванием в полных губах, едва тронутым розовым блеском, плещется сомнением в огромных голубых глазах.

Упругая грудь вздымается под тонким шелком алого платья, когда она вспоминает, что нужно дышать, и я почти вижу, как вибрируют ее бедра в тот момент, когда она запинается о мой хищный взгляд.

— Отец у нее мудак, — хмыкает Паук. Он все еще не понял, что я от него хочу – тишины и совсем другой реакции. Мне нужна информация о тех гостях, что собрались сегодня на вечере, которые будут мне полезны, а совсем не о девчонке напротив, несмотря на то волнение, которое она рождает всем своим сочным видом. Не хочу отвлекаться, цель вечера – всем другая. Но из-за моего молчания Паук продолжает делиться своими познаниями, которые он успел скопить на службе у Вильданова гигатоннами. — Заложил все имущество, профукал его, на последней мазе решил устроить рейдерский захват бетонного завода и провалился, тупень.

— И? — медленно мысленными ножницами разрезаю вьющуюся между нами нить и фокусирую все внимание на словоохотливом Пауке.

— На днях его посадят, а девчонка окажется на улице. Вот он и напросился сегодня сюда.

Хмурюсь – не могу сопоставить услышанные факты для того, чтобы сложить полноценную картину. Паук это понимает и быстро исправляется:

— Хочет пристроить дочурку, ищет, под кого ее подложить, чтобы она не палец сосала. Сама же не работает, да и вряд ли что умеет. Пропадет.

— Поздно очнулся, — фыркаю я.

— Да, есть такое. С него бы сталось ее на аукционе продать, да не додумался, видать. Или все же чувства отцовские взыграли, хочет красиво ее присунуть кому.

— Отвратительно, — делаю оценку поведения незнакомого мужика себе под нос и не могу удержаться чтобы не бросить взгляд в спину удаляющейся малышке, когда отец ее уводит подальше от камина, где она своим ярким алым платьем горит гораздо сильнее прирученного огня, привлекая внимание всех жеребцов в этом зале.

Все понятно. Вот для чего такое вычурное в своей простоте платье, струящееся по шелковой коже, для чего такое невинное выражение лица, для чего - подчёркивающее хрупкие и изящные щиколотки красные туфли, мужской кинк любого мужика от шести до шестидесяти.

Она просто блестящая наживка, для того, чтобы поймать богатого спонсора…Думаю, что охота в этот день легко завершится успехом – скорее чувствую кожей, чем вижу, как горят глаза у того же Паука, у вице-мэра, еще у пары-тройки мужчин, несмотря на то, что сюда они пришли с женами.

— Посмотрю, что выйдет, — облизывает тонкие губы Паук и во мне поднимается волна брезгливости к нему. Гадкое, противное чувство, хотя с чего бы? Сам же пялился на девку, едва слюни не пускал, а чужое внимание заставляет темную сущность подниматься из глубины живота тугой волной, отзываться в ладони, наливающейся силой, будто бы для того, чтобы ухватить сильнее за шею собеседника напротив. Встряхнуть, да так сильно, чтобы и думать забыл смотреть в ту сторону, где полыхает алым маком тонкое шелковое платье.

— Ладно, хватит, — чувствую, что начинаю злиться уже на себя за то, что трачу драгоценное время, забивая голову ненужными картинками. — Пора делать дела, где тут твой покупатель? Надо с ним побазарить.

- 3 -

Паук тут же меняет выражение лица на серьезное, сосредоточенное, шныряет взглядом по углам огромного зала, подмигивает какой-то даме в синем костюме, а после кивает в угол. Оттуда за мной напряженно наблюдает глава следкома.

Смешно, но факт: он копает под меня, я заметаю следы прямо перед его носом, но сейчас мы с ним обменяемся приветственными словами, пожелаем друг другу в Новый год успехов в работе, а после я предложу его другу участие в предприятии, которое сделает его моим должником навсегда. Селяви… Селяви!

— Наконец, мы с вами можем пообщаться вживую, — когда мы подходим, улыбается глава СК, но глаза его остаются настороженными, холодными.

Он знает почти все, что ему можно знать, и это заставляет его нервничать – хочет избавиться от моего присутствия в городе, задавить, вырвать с корнем, как сорняк из огорода, чтобы я своим присутствием не показывал ему, что его работа и вечные жертвы не помогут сделать улицы города чище. Тьма в моем лице всегда будет там, где есть спрос и есть большие деньги.

А я же думаю о том, что, если он сможет перешагнуть границу, придется дергать за ниточки в правительстве, чтобы поменять этого человека на более сговорчивого. Но вот сколько это может мне стоить…

— Лучше здесь, чем у вас в кабинете, — глухо шучу в ответ.

— Ну, думаю, что до моего кабинета вы просто не дойдете, — пожимает плечами он.

— Хотелось бы надеяться, — бубнит под нос Паук, но мы делаем вид, что не слышим его.

— Просто потому, что совсем скоро вам придется вернуться на родину, — в глазах оппонента блестит торжество.

Сомнение тонким комариным писком начинает дрожать в ушах. Не может быть… что не так?

— Гражданство истекает, — говорит он медленно и смотрит мне прямо в глаза.

Фыркаю. Что за ерунда.

Я был женат на гражданке РФ, прожил тут несколько лет…

С моими документами все должно быть в порядке, и, несмотря на то, что почти все активы зарегистрированы пока на других людей, распоряжаюсь всем я.

— Оборот «Салазар ТМ» - выше десяти миллионов рублей, это может являться основанием для того, чтобы остаться в стране, — также уверенно и медленно говорю я.

— Да, но она оформлена не на Марселя Салазар, — сверкнув глазами, говорит он и хищно скалится. Думает, что победа в его кармане? Он ошибается.

— Обязательно помашу вам вслед на прощание, — панибратски хлопает он меня по плечу и проходит мимо.

— Паук, что за фигня? — смотрю на побледневшего доверенного.

Он дергается, и, бросив взгляд на свидетеля наших переговоров, с которым должна была состояться сделка прямо сейчас, отводит меня в сторону.

— Черт, он прав, и теперь не отцепится, пока не достигнет своего. И документы не купить – если сладком заинтересован, никто не рыпнется идти поперек закона, страшно. — возбужденно шепчет он. — Но мы можем переоформить фирму, так, чтобы вам можно было остаться в стране. Гражданство можно получить, если выплачивались большие налоги, если большой оборот. Но это долго…

Шире открываю глаза. Это какой-то детский сад. Нет, серьезно, детский сад. У меня тут такие дела, и меня могут выслать из страны?

— Этот козел из следкома не отпустит, будет эту линию гнуть до победного, пока своего не добьется… — бурчит Паук.

— Какие предложения? Быстро! — начинаю терять терпение я.

— Я знаю! — вдруг осеняет его. — Знаю. Нужно заключить фиктивный брак с русской.

Скептично смотрю на него.

— Зачем?

— Заплатим тысяч двести какой-нибудь бабе, оформим брак, это позволит по упрощенке получить гражданство, а после этого можно будет заняться делами фирмы. Через год «Салазар ТМ» принесет нужные налоговые отчисления, а там можно будет и развод оформить.

— Пф, еще чего не хватало, — хмыкаю я. — Юристов подтяни. Думайте.

— Если следком уверенно говорит, значит, они все продумали, — медленно и серьезно озвучивает Паук мою мысль. — Вам нужно срочно жениться.

- 4 -

— Анастасия! Я и не ожидал, что вы настолько красивы!

Я поворачиваюсь и натыкаюсь на полный похотливой слабости взгляд мужчины, которому отец решил меня подложить, — Айдару Мухтарову. Он скользит по мне с наглой уверенностью будущего хозяина, растекается липкой сладкой водой и отзывается на коже неприятным зудом.

И отец, и мужчина выжидающе смотрят на меня, и, если во взгляде одного – злое предостережение, в глазах другого плещется эгоистичное желание, неприятное и унижающее. Так смотрят на товар с распродажи, брезгливо оценивая – можно ли взять с собой в корзину, или оставить лежать в куче таких же ненужных уцененных вещей.

— Простите, — неловко лепечу я, желая провалиться прямо под этот сказочно красивый мраморный пол. — Мне нужно в туалет.

И, цокая своими высокими каблуками, спешу прочь от них, вперед, после – за угол, а потом – быстрее к гардеробу, выхватив из рук женщины свою белую мягкую шубку. 

Скорее! Скорее! - Бьется в мозгу. Прочь с этого наполненного фарсом вечера. Прочь от отца, который решил продать свою дочь какому-то богатенькому буратино. Прочь.

Нервно жму на кнопку лифта в полутемном холле, как будто бы от того, что я подгоняю ее всеми фибрами души, но сможет приехать быстрее.

Наконец, створки лифта отворяются, и я проваливаюсь в золотую роскошь зеркал. Прислоняюсь к стенке, устало прикрываю глаза, под которыми снова начинает набухать пугающая чернота, и я едва не скольжу вниз из-за резко подогнувшихся от испуга коленей. Эти приступы меня точно доконают!

Дверцы плавно закрываются, и я беру себя в руки, выпрямляясь во весь рост, расправляя плечи. Мне нужно будет что-то придумать, как-то выкрутиться и без помощи старых спонсоров, я все смогу сделать сама… Вот только что? Продать все свои драгоценности? Да их уже и не так много осталось…Обратиться к родственникам? Ха. После того, как отец их всех кинул, ни один здравомыслящий человек не вложит в мою протянутую ладонь ни рубля…Что делать?!

Вдруг что-то происходит, скрежещущий звук врывается в мои размышления, выдергивает из тягостных дум.

Открываю глаза и застываю в удивлении.

В лифт тигриной походкой уверенного в себе человека входит тот самый персонаж, на которого я неотрывно смотрела почти бОльшую часть вечера. Из-под длинных ресниц он бросает на меня колкий блестящий взгляд, действующий сильнее холодной воды в жаркий полдень, и встает рядом. Медленно протягивает руку в темном пиджаке, из-под которого выскальзывает белоснежная манжета с ослепительными запонками, что выдает в них огромный ценник за натуральные камни, мимо меня, и в моей глотке застывает дыхание.

Сердце начинает пульсировать хаотично и нервно, я боюсь дышать, вернее, дыхание само по себе останавливается, и я не могу понять, от чего. Неужели почти интимная близость этого холеного, сильного, смуглого незнакомца с острыми чертами лица так действует на меня?! черт, тогда я понимаю, как чувствует себя кролик в террариуме со змеей.

— Вы позволите? — грудной его шепот почти возле моего уха колышет ворсинки шубки и простреливает в низ живота. Пугаюсь такой непривычной для меня реакции на мужчину – ничего такого я прежде не испытывала, не могла испытывать, не хочу испытывать!

Он жмет на кнопку лифта и тот медленно закрывается. В полуобморочном состоянии держусь, чтобы не повернуться к незнакомцу лицом, иначе, думаю, не смогу оторвать взгляда от его удивительной внешности – смуглой кожи, чернильных волос на голове и подбородке, полной чувственной нижней губы и пронзительных глаз удивительного голубого цвета, похожих на нефрит в серебряной оправе.

— Так рано ушли с вечеринки… — нарушает он тишину момента. — Не понравилось?

- 5 -

— Так рано ушли с вечеринки… — нарушает он тишину момента. — Не понравилось?

Я качаю головой, что можно понять двояко.

— Успели сделать то, что хотели? — слышу оттенок злости в голосе и, не удержавшись, бросаю взгляд в его сторону, чтобы сразу и бесповоротно пропасть. То, чего боялась, случилось – он поймал меня в сети своего томного, тягучего, полного мужского обещания взгляда.

— Не понимаю, о чем вы, — бурчу я.

— Конечно понимаете, — ведет он толстой бровью, которая гибко ломается от его нахального внимания. — Но, впрочем, это ваше дело…

— О чем вы говорите? — я понимаю, что он издевается надо мной, высказываясь так пренебрежительно, и это мне не нравится, даже очарование момента единения с этим опасным, брутальным мужчиной пропадает. Наружу вываливается моя жажда справедливости и желания разобраться.

— О том, — он вдруг плавно перемещается в пространстве, оказавшись прямо напротив меня, быстро жмет на кнопку остановки лифта и склоняет голову так, чтобы оказаться лицом к лицу. Его близость опаляет, дыхание обжигает, под шубой мне становится так жарко, будто кто-то включил обогреватель сразу на тридцать пять градусов по цельсию. — Как иногда маленькие девочки ловят богатых мальчиков… — он медленно проводит рукой по отвороту моей шубки, неплотно запахнутой на груди, и от того, что вот так легко и просто сломал между нами границы, становится и жутковато, и весело. Губы покалывает от неясной тоски и близости, а тепло из груди готово затопить сознание.

Мужчина дотрагивается до кромки кружева на груди платья и это прикосновение действует как разряд тока. Я вздрагиваю, и это не может укрыться от алчущего взгляда, которым он следит за мной, ловит любой оттенок эмоции.

— Что вы себе…

Хочу добавить «позволяете», но язык не слушается.

— Сколько тебе нужно? — говорит он мне практически в губы, отчего-то лишая воли и связывая томным шепотом, в котором сквозит страсть и голод, по рукам и ногам, не давая дернуться, ударить наглеца по щеке смачной оплеухой. — Дам в два раза больше…

— За кого вы меня принимае… — снова не успеваю добавить, потому что он вдруг поднимает руку между нами и прикладывает указательный палец к губам, несильно надавливая, чтобы он уперся в нижнюю губу.

— За ту, которой нужны деньги… — его рука, на которую он опирается прямо возле моей головы, начинает вибрировать от напряжения. Мне кажется, что он хочет дать волю своим рукам, но силой удерживает их на месте. — А я – тот, кто может с ними расстаться за небольшую услугу…

Эти слова внезапно отрезвляют меня. Что? И он тоже хочет меня купить? Не бывать этому! Вся животная манкость, которая окутала меня свежим морским парфюмом с нотками мореного дуба, запахом мужского чистого, сильного тела, мигом слетает, обнажив главное: он меня обидел, предложив деньги! За что? За мое тело? Не бывать этому!

Злость придает сил, и я, не долго думая, резко поднимаю руку, чтобы со всей силы со звонким шлепком опустить ее на его щеку, оставляя вспышку недоумения в красивых глазах и растекающийся по коже розоватый след тонких пальцев, больше похожий на карту Италии.

— Я не проститутка, козел! — нервно кричу, поправляю полы шубки, проскальзываю прямо под рукой обалдевшего мужчины, и вовремя: неспешный лифт, наконец, доезжает до первого этажа, и я спешу к крутящейся двери, впускающей морозную свежесть вместе с редкими снежинками.

На секунду оглядываюсь, едва не поскользнувшись на мраморных полах дорого отеля, и вижу удивительную картину: мужчина смотрит мне в след, прижав свою ладонь к месту моего удара и смеется.

Смеется!

- 6 -

— Анастасия, — слышу чей-то голос, но иду дальше по улице: не думаю, что я кому-то понадоблюсь. Каблуки замшевых сапожек бойко стучат по асфальту, покрытому наледью и припорошенному первым снежком. Вдруг чувствую, даже сквозь мех шубы, прикосновение к своему локтю. Одергиваю руку нервно, резко, и чуть не падаю, запнувшись о глыбу льда на пути.

— Что вам… — начинаю гневно, но осекаюсь под насмешливым взглядом. Я помню этого человека. Только вчера вечером отец пытался меня с ним познакомить, чтобы я могла приобрести себе богатого спонсора - покровителя.

Мужчина в расстегнутой куртке, что в условиях такого морозца заставляет меня плотнее запахнуться в шубку, едва заметно прищурившись, пробегает оценивающим взглядом по моему телу, вздыхает, и облачко пара вырывается из его рта.

— Думаю, мы начали наше знакомство не с того, — говорит он, миролюбиво улыбаясь. Однако глаза его остаются все такими же – оценивающе – холодными.

— Думаю, что такое знакомство нам и не нужно, — отвечаю ему, копируя манеру разговора. Дергаю плечом и делаю шаг вперед. Глаза его тут же загораются предвкушением – будто бы он встретил противника, добычу, с которой хочет поиграть. Но эти игры в кошки-мышки не для меня, я и отцу сказала, что лучше буду голодать на улице, чем снюхаюсь с каким-то малознакомым типом, грубо говоря, продавая свое тело. От всего этого ужасно пахнет, а я достаточно брезглива.

Мужчина встает прямо передо мной, и сразу кажется, будто заслоняет своей широкой спиной весь мир.

— Ну что же вы, — облачка пара вырываются из его теплого рта. — Я настаиваю на разговоре.

Дергаю рукой.

— Оставьте меня! — в голосе начинает звенеть раздражение.

Но ему все равно – как ни в чем не бывало хватает меня за локоть и буквально ведет за собой, пользуясь тем, что мы стоим прямо на пешеходной части дороги, загораживая проход остальным людям.

Через мгновение мы уже входим в кафе, и его жар обдает щеки теплом. Я оглядываюсь и замечаю у окна свою компанию – Лену Вилкову, Стаса Мишина и Женю Пак. Вижу, что они меня заметили, но, вместо того, чтобы помахать рукой, приветливо улыбнуться, они все втроем меняются в лице и отворачиваются к окну, будто рассматривают там что-то из ряда вон выдающееся.

— Так будет еще очень долго, вы теперь персона нон-грата, — заметив мое вытянувшееся от разочарования лицо поведением друзей, комментирует Айдар, и тут же оказывается за спиной, будто для того, чтобы помочь мне стянуть шубку. На самом деле его вежливость приобретает слишком интимный характер – он едва заметно, но чувствительно прижимает меня спиной к своей груди, впечатывая в тугое тело, зарывается носом в распущенные волосы и втягивает воздух сквозь зубы.

— Да что вы себе… – дергаюсь, а он как ни в чем не бывало, уже легонько давит на плечо, чтобы я успела сесть на диванчик спиной к своим, кажется уже бывшим, друзьям. На лице мужчины не отражается никаких эмоций, когда он садится напротив и быстро оглядывает меня блестящими глазами.

— Анастасия, твоего отца посадят, это точно, дело буквально двух дней, это уже даже не обсуждается, — отмахивается он, и говорит буднично, будто речь идет о чем-то несущественном. — Друзья твои тебе не помогут – они не якшаются с неудачниками, а у тебя сейчас не будет денег даже чтобы милостыню возле церкви дать. Ни рубля – все будет арестовано.

Складываю руки на груди и откидываюсь на спинку диванчика. Мне больно слышать эти слова, но я понимаю, что он прав, тоже самое отец сказал вчера, но другими словами.

— Но у меня есть предложение… — вся его фигура тут же теряет показную леность в движениях, он даже подается навстречу, и кажется, что он способен, как тигр, преодолеть преграду в виде стола между нами и сграбастать добычу – меня – острыми зубами. — Возьму на себя все твои траты, обеспечу жильем, замолвлю слово за отца, чтобы у него были лучшие условия содержания…

— Вы предлагаете мне выйти за вас замуж? — удивленно восклицаю, и тут же ругаю сама себя – слова с языка срываются раньше, чем я успеваю обдумать свою фразу.

— Ну почему же… — он протягивает руку, и, верно, ждет ответного жеста. Но до меня доходит вся пошлость и абсурдность его предложения, и по коже пробегает дрожь брезгливости. Поняв это, его лицо немного темнеет – будто туча пробегает, но мужчина тут же берет себя в руки.

— Анастасия…Вы очень, очень красивая девушка… — он смотрит на меня так, что, кажется, можно порезаться об острый взгляд темных, чернеющих с каждой секундой глаз. в них будто начинает клубиться мгла, постреливают всполохи электричества, собирающиеся в огромные и сильные молнии.

Испуганно вскакиваю на ноги, хватаю шубу, не обращая внимание на то, как плечики со стуком летят на пол, и буквально лечу к выходу из этого кафе. На ходу врезаюсь в официанта с двумя дымящимися чашками в руках, и даже не успеваю извиниться, когда слышу, что он шипит, обжегшись. Только краем глаза замечаю показательно брезгливо сжатые губы Лены Вилковой. Она изображает недовольство, и я уверена, что и Стас Мишин, и Женя Пак одинаково зеркалят ее эмоции, если бы они не решили вычеркнуть меня из друзей из-за пошатнувшегося социального статуса, то уже давно подошли, и хотя бы поздоровались, но этого не произошло…

Глаза обжигают слезы, которые я хочу удержать в себе, не выпуская наружу, и холод, в который врезается мое тело за дверью кофейни, не чувствуется с начала. Но уже через пару метров мне приходится замереть на секунду, потому что все вокруг начинает расплываться темнеющим пятном…

- 7 -

— Ну что, по-моему, это более, чем щедрое предложение, — отец откладывает бумаги на стол, снимает очки с носа и переглядывается со своим юристом. Тот важно кивает. — Если слову Салазара можно доверять…то… это даже больше того, о чем я вообще мог мечтать.

— Можно, — поддерживает юрист и я понимаю, что он говорит это специально для меня.

Закатываю глаза и надуваю губами большой розовый шар из жевательной резинки. Он лопается с резиновым хлюпом, и я втягиваю его обратно, скатывая языком обратно в плотную массу.

— Ты серьезно вот так продашь свою дочь? — обращаюсь к отцу, вкладывая в свой голос все свое пренебрежение, всю свою брезгливость, но наивно полагать, что эта демонстрация честности может на него как-то повлиять. — Продашь?

— Дорогая, — он протягивает ладонь, чтобы дотронуться до моей руки, но я одергиваю ее, будто от крадущейся змеи. — Это всего лишь сделка. Можно сказать, что ты даешь в аренду свой паспорт…

— Свой паспорт так в аренду сдавай! — кипячусь я и вскакиваю на ноги. Начинаю хаотично передвигаться по комнате, ероша и без того всклокоченные волосы.

Только я добралась до дома, с трудом согревшись после своего побега от недостойного предложения от этого опасного мужчины из кафе, как дома меня ждет самый большой сюрприз, который только можно предположить.

Отцу привезли большой пакет с документами, который он вскрыл только тогда, когда к нам домой пожаловал юрист. То, что они там обнаружили, заставило меня пересмотреть свои знания о законах мироздания. Я и подумать не могла, что взрослые мужчины в двадцать первом веке могут быть способны на такие поступки. Тем более после того, как девушка залепила твердую, уверенную пощечину после единственного разговора.

— Милая, мой паспорт Марселю Салазару ни к чему… — ухмыляется отец и делает знак рукой подать ему коньяк с фужерами из кухни, чтобы отметить удачное предложение, хотя я бы на его месте так не торопилась… — Потому что он должен заключить фиктивный брак с гражданкой России, чтобы остаться в стране. А я, как видишь, гражданкой не являюсь, — мужчины хихикают над глупой шуткой, а мне хочется по-детски его передразнить.

— Да и сама подумай, — встает отец, видя, что мое внимание просто так нельзя привлечь. — Не знаю, какой мне вынесут срок, хотя Салазар и пишет, что готов вмешаться и помочь, но год я буду отсутствовать точно. Все имущество у нас отобрали, из дома мы должны съехать послезавтра. На банковском счете ни рубля! Ты как жить собралась? На что? А тут…всего лишь штамп в паспорте… Ничего особенного. Никто тебя ни к чему не принуждает. Да и в постель с ним не обязательно ложиться, если уж говорить прямо.

При этом откровении от отца меня всю передергивает. Потому что не далее, как пару часов назад я получила кардинально другое предложение. Да, Наська, видимо, звезды встали в какую-то удивительную линию, от чего все вокруг тебя пришло в такое движение…

Но тут вдруг опять происходит ЭТО. Перед глазами снова встает черная плотная пелена. Я замираю. От испуга дышать трудно, будто бы на груди лежит кирпич. Спустя несколько осторожных вдохов – выдохов, черный туман рассеивается. Черт. Надо от этого избавляться, не ровен час, совсем ослепну и уж тогда точно никому буду не нужна…

Сколько, говорил этот врач, мне нужно? Двести тысяч на первое время? Ну что ж…кажется, пришло время лишить девственности мой паспорт в графе «семейное положение»…Если это действительно так безопасно, как твердят отец с этим пройдохой –юристом.

— Ладно, — вдруг разрежаю воздух своим неожиданным согласием. — Черт, будь по-вашему. Но мне нужно пятьсот.

— Пятьсот? — брови отца взлетают вверх.

— Вообще, вся сделка в соцсетях может стоить всего двести тысяч, — вклинивается юрист. — Но…

— Я сказала: пятьсот – мне, и делайте все, что хотите! — голос мой непреклонен и груб, но другого выхода нет. Я и так не хочу продавать свой паспорт какому-то проходимцу с невероятно красивыми глазами, подспудно ожидая от него какой-то пакости после моей пощечины, но если дело выгорит – почему бы не поиметь с него по-максимуму?!

— Не жирно тебе будет? — возмущается отец.

— А тебе не жирно – помощь от какого-то левого бандита принимать? А вдруг он тебя вообще не защитит, а глубже утащит? Не подумал над этим?

— Хватит! — рявкает отец и хлопает ладонью по столешнице, от чего пузатый бок коньячной бутылки чокается с бренди-гласом, в котором уже покачивается ароматный алкогольный напиток. — Подписывай давай брачный договор, и поехали к Салазару.

— Брачный договор?! — от удивления даже замираю, чуть не проглотив жвачку. Закашлявшись, встаю на месте.

— А ты думала? Брачный договор. Чтобы ты не думала отхватить больше, чем тебе обещали и больше, чем тебе принадлежит, — отец протягивает мне ручку, и я пробегаю глазами по бумагам. Конечно же, половины пунктов в них не понимая.

— Анастасия, — папин юрист успокоительно мне улыбается. — Не переживайте, это стандартный договор, по нему вы обязуетесь не претендовать на имущество и деньги Салазара.

— Да не нужен мне этот ваш Салазар, ничего от его бандитских сделок. Пусть только деньги за брак отдаст, и катится подальше… — бурчу я, выводя ручкой затейливые виньетки свой подписи.

- 8 -

Часом позже такси высаживает нас с отцом возле огромного дома. Я бы даже сказала, что это не дом, а настоящий сказочный замок, мини-копия Диснеевского.

Машина въехать во двор не может – ее задерживает охранник у ворот и заставляет нас идти до крыльца пешком. Это недолго, дорожка хорошо расчищена от снега, идти легко, но все равно остается гнетущее ощущение, будто бы мы – нищая семья, которая пришла к барину за серебряной монетой. Наверное, Марсель специально так наказал сделать своему охраннику, чтобы я почувствовала привкус унижения, как и он, когда я залепила ему пощечину.

Дверь легко поддается, мы входим внутрь, и я стягиваю шубку, потому что домашний жар после прохлады декабря сразу сбивает с ног.

— Ты будешь папиной женой? — слышу неожиданный писк внизу и опускаю голову. Девчонка с черными волосами, подвязанными красной лентой на лбу, едва достающая мне до пояса, внимательно глядит темными глазами, приоткрыв рот, в котором угадывается отсутствие передних зубов.

— Буду, — сумрачно буркаю я.

— Ой, а кто это у нас? — начинает подхалимажить отец, и мы одновременно с девчонкой неприязненно глядим на него. Она даже не думает отвечать на этот вопрос – потому что и так по разрезу больших глаз, изгибу губ, властному наклону головы понятно, чья это дочь.

— Ты мне мамой не будешь! — сверкает она яростно своими черными очами, а я пожимаю плечами и самостоятельно вешаю свою шубку и папино пальто в зеркальный шкаф. Даже не собираюсь становиться мамой ничьему ребенку, тем более такому несдержанному и невоспитанному!

Мое дело простое и на удивление дорогостоящее: подписать документы, получить деньги и уйти восвояси отсюда.

Все просто, и я рада такому исходу. Все лучше, чем становиться любовницей сомнительного типа, который выхаживает возле, словно кот вокруг сметаны.

— Дина! — слышится резкий окрик со стороны, и мы с отцом вздрагиваем. Голос тут же меняется на значительно более ласковый: — Не груби, пожалуйста, гостям. Настя поживет у нас какое-то время. Будь с ней добра.

Я тут же удивленно приоткрываю рот: о том, чтобы жить в доме этого мужчины, речи не было! Мы договаривались только о том, что я дам согласие на брак! Причем фиктивный!

— Виктор Степанович, — Марсель легкой упругой походкой подходит к отцу и жмет ему приветственно руку.

Я же, несмотря на то, что киплю от злости, не могу себе отказать в удовольствии и не смотреть во все глаза на его великолепный, накачанный зад, какой бывает у людей, знающих, что такое усиленные физические нагрузки.

 — Хорошо, что вы приняли мое предложение.

Отец разводит руки в стороны. Кивком соглашается со словами своего нового лучшего друга. И это до смешного нелепо: не далее, как вчера он сам мне советовал держаться подальше от этого человека, а сегодня уже самостоятельно ведет меня в логово льва, чтобы бросить здесь на съедение зверю.

—Жить с вами не соглашалась! — замечаю я, но Марсель будто не слышит, показывает рукой вперед, куда убежала эта несносная дикарка – его дочь, подпрыгивая на одной ноге, демонстрируя полное безразличие к гостям. Какая невоспитанная девчонка!

— Все это мы еще обсудим, — вдруг поворачивается он, проходя мимо, и мне становится трудно дышать – будто бы весь воздух выкачали из помещения, оставив жалкие крупицы, которые скользят вдоль полных чувственных губ мужчины.

На мгновение я замираю, и мне кажется, будто бы меня тянет к нему, засасывает в темные глубокие глаза, где можно легко и просто раствориться, потеряв себя. 

Но нет.

Не мне.

Прикрываю глаза, разрывая зрительный контакт и едва заметно отмахиваюсь головой от каких-то неясных мыслей, начинающих настырно пробираться в мое сознание, как муравьи – в сахарницу. Мне нельзя дать ему взять над собой верх.

— Нечего и обсуждать, — говорю ему в спину. — Подпись – роспись, и каждый расходится по своим делам.

Он кидает снисходительный взгляд через плечо в мою сторону, а сам вполне любезно улыбается, показывая нам, своим гостям, место за большим круглым столом.

— Милая, позволь мужчинам решать, что делать, — говорит он, нагло блестя глазами.

- 9 -

Паук смотрит сверху вниз, на первый этаж, где мои гости снимают верхнюю одежду под пристальным вниманием Динки.

— Мне кажется, ты знатно переплатил за сделку, — говорит он, прищурив глаза и явно не может оторвать взгляд от девушки – с этого ракурса особенно хорошо видны все достоинства ее стройной, сочной фигуры.

Прижимаю палец к губам.

— Хочу, — объясняю просто.

Мужчина ухмыляется, и эта ухмылка действует на нервы. Пальцы самопроизвольно сжимаются в кулак, и меня охватывает иррациональное чувство злости.

— Мне кажется, ты специально ее выбрал, — он все никак не может оторваться от созерцания девушки. — Потому что ею заинтересовался следком. Чертов Мухтаров, — Паук тихо смеется дребезжаще. — Его порвет в лоскуты, когда он узнает, что ты прямо из-под его носа девчонку увел.

Веду плечом. Не заметить интереса главы следственного комитета на новогоднем вечере вчера было невозможно. Уверен, что он на следующий же день нашел девчонку в городе, для того, чтобы сделать свое особое предложение. Не удивлюсь, если надавил на дочерние чувства – мол, сделает все, чтобы содержание ее отца в тюрьме было в лучших условиях, чем у других. С него станется – это видно по тому, как он среагировал, едва не взорвавшись от злости, когда птичка упорхнула прямо из-под его носа.

Но его интерес оправдан – есть что-то в ней такое, что заставляет теряться на секунду, забывать о времени. Едва только в лифте втянул аромат ее ванильного тела, как тут же почувствовал себя подростком, гормоны которого разгоняются с отметки «ноль» до отметки «тысяча» за одну секунду.

— Пусть порвет, хочу ее и все.

— Ясное дело, кто такую малышку не хочет – тот полный импотент, — не успокаивается Паук. За все время разговора он ни разу не посмотрел в сторону, а только, как лев, наблюдал за движениями внизу, на случай, если что-то может пойти не так.

— За базаром следи, — мрачно и тихо говорю, расставляя акценты, и он тут же меняется в лице.

— Лучше не выпускать ее без охраны, и вообще не выпускать из дома. Времена темные, не все довольны, что ты пришел в город, — тихо произносит он то, о чем знают и говорят все вокруг.

Динка поэтому не ходит в школу, занимается дома, и страшно этим не довольна – какому ребенку хочется находиться в изоляции круглые сутки? Но другого выхода нет.

— Не нравится мне этот Мухтаров, — решаю озвучить свои планы Пауку, и то, только для того, чтобы предупредить о своем следующем шаге, чтобы можно было спокойно действовать. — Надо собрать побольше «звезд» и сгонять в красные коридоры.

Паук смотрит с уважением: не думал, что у меня в правительстве есть такие хорошие подвязки. В том, чтобы собрать больше «звезд» - денег – он не сомневается, все можно сделать, было бы желание, но вот кому передать драгоценный чемоданчик с содержимым – тут не каждый сработает как надо.

— А там уже оплатить нового главу следкома. Этот, думаю, засиделся в кресле, — говорю медленно спускаясь по лестнице со второго этажа, и делаю это вовремя: Динка проявляет опасную грань своего характера и явно грубит гостям.

Паук фыркает над реакцией людей внизу, и я точно знаю, почему: ему нравится Динкин взрывной характер, он даже готов свой именной пистолет дать ей пострелять. Он остается наверху, чтобы не вмешиваться в разговор, и должен обдумать то, что я ему только что сказал: хочу вытрясти из города этого человека, главу следственного комитета, Айдара Мухтарова, пока этого не сделал он…

— Неужели такому богачу, как ты, — Настя обводит окружающую обстановку дома руками и приподнимает в удивлении брови. — Нельзя купить гражданство? Я думала, что сейчас можно все. Даже жену можно купить!

Она ерничает, а ее отец начинает злиться – он боится, что сделка сорвется, и не намерен терять такой подарок судьбы. Для того чтобы наверняка отбить девчонку у следкома, чтобы она уже завтра не оказалась в постели моего первого врага в этом городе, я предложил не только деньги, но и помощь. И если все пройдет так, как я хочу, мужик не сядет после последнего слушания, хотя все идет именно к этому.

— Могу купить, и куплю… — снисхожу до объяснений, хотя могу этого не делать. Отчего-то нравится наблюдать, как эта девчонка, открыв свой полный, влекущий ротик, восторгается всему, что увидела, хоть и не хочет показать вида. Держит лицо…Однако непосредственность все равно вырывается из нее волнами, и это не может останавливать на ней внимание. — Но пока я только пришел в город, и кое-где нужно играть по его правилам.

— Что значит – «пришел»? Это какой-то ваш бандитский жаргон, как у зэков? — она явно нарывается, так и полыхает злым взглядом, обжигая, и отец снова страдальчески морщится.

— Настя-я-я… —девушка в ответ дергает плечом, но все равно тушуется под его взглядом. Послушная девочка…хоть и хочет казаться самостоятельной и взрослой.

— Сама ты – зэк! — не может не добавить Дина и тут же встает на мою сторону, обиженно смотрит из-под полуопущенных век на своего нового врага. Настя же даже не подозревает сейчас о том, что только что приобрела неприятеля в лице восьмилетней девочки. Сжимаю ладошку дочери, и она успокаивается, но настороженность не проходит.

— Нет, мы только недавно приехали в ваш город… — посмеиваюсь про себя от того, какими эмоциями все вокруг искрят. Это ощущение напоминает на вкус первый бокал шампанского, выпитого под новогодней елкой – такое же будоражащее и долгожданное, и именно оно заставляет чувствовать меня живым…

— Добро пожаловать, — рассеянно отвечает Настя.

— И как вам? — добавляет Виктор, но я пропускаю его ответ мимо ушей, мне вообще кажется, что нужно было проводить этот разговор наедине с будущей женой, чтобы больше вобрать в себя ее жгучей энергетики, но не уверен, что тогда бы она согласилась на сделку…

— Мы только приехали, и пока должны играть по другим правилам…Пока не озвучим свои, — завершаю четко и вижу, чувствую, как меняется лицо у моих гостей – и дочь, и отец правильно понимают мои слова и угрозу, которая таится в них. Виктор бегает глазами, будто ищет выход, а Настя сглатывает.

- 10 -

Я всегда знала, что моя свадьба будет похожа на сказку. Цветы, много –много цветов, друзья, мои близкие люди, красивая музыка будет сопровождать меня весь день, а вечером я буду танцевать свой первый танец с самым красивым, самым любимым, самым невероятным человеком в мире. Тем, кого буду любить всем сердцем. С тем, от чьего взгляда мое бедное трепетное сердечко будет замирать.

А в итоге…

В итоге я, отец, мой будущий муж Марсель и его противная дочка подписываем документы на фиктивный брак. Вернее, Дина только смотрит, как это происходит, а я внутренне киплю от ее присутствия: вижу, как она зло глядит на меня из-под своих распущенных волос. А разве девочки в ее возрасте не должны выглядеть ангелочками, и стоять с закрытыми ртами, пока взрослые к ним не повернутся?

— Ну что ж, выпьем за хорошую сделку! — Марсель протягивает шампанское мне и отцу. И если отец вежливо делает небольшой глоток, я сразу выпиваю залпом искристый напиток, чтобы приглушить тоску и неприятный вкус во рту от своей продажности, от того, что так быстро предала свою детскую мечту.

— Ах, да! — Марсель берет в руки телефон, делает несколько пассов руками, и на сотовые телефоны мой и моего отца приходят уведомления. Отец сразу сердечно благодарит моего «мужа» за сделанный платеж – никто никого не обманул, все выполнили свои обязательства.

А я даже не могу заставить себя посмотреть на экран. На душе тошно и гадко от того, что я сделала. И, хоть решение было принято, обдумано и взвешено, все равно стало не по себе от того, как быстро могут рушиться песочные замки, построенные вблизи воды из реальности, которая легко смоет их за собой.

— Не волнуйтесь, на защите будут и мои люди, поддержка будет не лишней, — обращается Марсель к отцу, и они начинают обсуждать слушание, которое состоится завтра по его делу – последнее и самое важное.

— Ты не красивая, – вдруг слышу я совсем рядом, оборачиваюсь и гляжу в темные глаза дочки Марселя, Дины. Вздыхаю и быстро наливаю себе еще фужер шампанского, благо, сижу прямо рядом с ним. Выпиваю, и, икнув от того, как алкоголь сразу взялся за дело и ухватился за горло, цокаю языком.

— Сколько тебе лет?

— Семь! — бодро говорит она, но, несмотря на неприязнь во взгляде, не отходит от меня, продолжает держаться рядом, поглядывая только иногда в сторону отца, который также держит ее постоянно на мушке прицельного взгляда. Он же фотографирует документы и отсылает их кому-то, попутно что-то решая по телефону. Эта деятельность бесит, раздражает и драконит. Выглядит, как похоронный марш на свадьбе, между прочим! Я шмыгаю носом – никому нет дела до того, что сегодня я продала свою собственную мечту…

— Я в семь лет к взрослым не приставала! — наставительно бурчу я, а она показывает язык. — И не шепелявила…

— Сама ты…сама ты…шепе..шепу…лявила! — кричит она, и убегает в другую комнату, сильно стуча каблучками туфель.

Марсель поворачивается ко мне с немым вопросом, но я развожу руками: мол, не при делах, не знаю, от чего твоя дочь сорвалась с места, будто ей возжа под хвост попала. Он хмурится и поджимает губы. Я же снова наливаю себе шампанского, едва плеснув через край.

— Ой, — хихикаю, отчего-то находя это невероятно смешным. — Изве..изини…извините.

— Настя… — отец укоряюще хмурит брови и тут же нервно бросает взгляд в сторону Марселя. Эта его манера выслужиться сильно раздражает, и мне хочется сказать ему что-то обидное, правдивое, чтобы ему стало за себя обидно, за то, что по-сути, продает свою дочь, но я молчу. Как всегда молчу…

— Мы устроим свадебное торжество, — внимательно смотрит в мое лицо Марсель, и мне кажется, что его образ начинает расплываться, немного «плыть». — Будет прием. Будет платье. Фотограф.

— Зачем тебе это? — замечаю, что все еще прыгаю с обращения на вы и на ты, и это отчего-то ужасно смешит – не думала, что с будущим мужем будут проблемы такого рода! — Перед кем хочешь покрасоваться?

Его лицо смурнеет, и я понимаю вдруг, что попала в яблочко – он точно хочет кому-то что-то доказать, показать.

— Хочу показать всем свою красивую жену… — говорит он, но в его голосе сверкают предупреждающие о сильной грозе молнии.

— Перед тем, как убьешь, да, Синяя Борода? — немного пьяно ухмыляюсь я, и вдруг все меняется: Марсель резко вскакивает со стула, отчего он ударяется с громким стуком об пол, в два счета оказывается рядом со мной и ставит свои руки на спинку резного стула по обе стороны от моего лица.

Сглатываю, испуганно глядя, как играют его напряженные мышцы под черной рубашкой, как бьется ниточка пульса на горле сбоку. Словно мышка, попавшая в западню, медленно поднимаю взгляд выше, и пропадаю, теряюсь, сразу же трезвею от той силы ненависти, которая буквально плещется в его огромных, синих глазах. Они похожи на штормовое море, я вижу, как девятый вал догоняет мои слова, как он быстро подбирается чтобы обрушиться на меня со всей своей стихийной силой. От него даже пахнет сейчас по-другому: опасностью, смертью, озоном. Грозовой фронт покрывает все пространство комнаты, а над нами начинают поблескивать молнии. Одно неосторожное движение – и от меня не останется мокрого места…

И вдруг я решаюсь на неожиданный шаг. Понимая, что сказанные слова, сорвавшие пружину с этого внешне спокойного человека, обнажившего зверя, что скрывался под его покровом, не вернуть назад, я едва приподнимаю дрожащую руку вверх.

Немного задерживаюсь у линии вздымающейся груди, практически дотрагиваясь дрожащими от волнения пальцами до пуговиц рубашки.

Меня ведет инстинкт, но теперь я уже сомневаюсь, что это инстинкт самосохранения. Скорее, саморазрушения, но я уже не могу противиться сама себе – теперь и мне самой хочется, безумно хочется дотронуться до него, сгладить распаленную ярость, укротить огонь.

Тут или пан, или пропал. Он или задушит после моей наглой выходки своими мощными руками, сильными пальцами, или…

Кладу холодную ладонь на его горячую щеку. И вижу, как его глаза меняются. Удивление, поднявшееся изнутри его естества, словно встает забором и не дает обрушиться лавиной гнева его звериной несдержанности.

- 11 -

Эта ночь оказалась самой длинной в моей жизни. Я лежала в постели и только смотрела в потолок, где расплывались переменчивые тени, в которых можно было угадать персонажей странной пьесы, чьей героиней я оказалась.

Вот эта маленькая, согбенная тень, — отец. Мама ушла от него, когда я была совсем еще маленькой, в моей памяти нет ни единого воспоминания об этой женщине. Он никогда не говорил мне о причинах, почему она так поступила, даже когда я, подстегиваемая гормональными выбросами, подначивала его токсичными комментариями.

«Я тебя воспитывал, как мог», — эта фраза стала его коронным высказыванием при любой ситуации, в какой бы я ни оказалась. Он всегда давал мне много свободы, и, похоже, именно поэтому сейчас мы оказались в такой ситуации, когда зависим от воли и денег одного человека…

Отец разрешал вести разгульный образ жизни, закрывал глаза на мои гулянки, поздние возвращения домой, на откровенную глупость, на неверный выбор друзей. Скорее всего, с матерью он вел себя диаметрально противоположным образом, и потому мне был выбран карт-бланш.

И это его предложение – стать женой настоящего бандита, неизвестного, возможно, опасного, конечно, вызвано, в первую очередь заботой обо мне. По крайней мере я так думаю, хочу думать. Он верно сказал: без денег, дома, который уже сейчас арестован, без работы, и, как оказалось, без друзей, долго я не проживу. Сколько бы я протянула? День? Два? А с надвигающейся на глаза чернотой вообще время сократилось бы до нескольких часов…

Я уверена, что, только заботясь обо мне отец предложил мне этот вариант…И дело совсем не в том, что Марсель Салазар предложил ему защиту и помощь в суде, показав какие-то важные документы, которые могут переломить решение судьи…

Ведь согласился же он с тем, что предложение Айдара Мухтарова, этого страшного человека в сером, в глазах которого клубится еле сдерживаемая страсть и похоть, стать его любовницей – вариант намного хуже, чем продать страничку паспорта с графой о семейном положении…

Нет…

А вот эта тень – Марсель. Эта большая, черная, мощная тень, края которой очень точно очерчены, четко обрисовывая сильные контуры его тела, точно принадлежит ему. Он многое не договаривает, многое скрывает, но я вижу в глубине его глаз зачатки порядочности, которые он прячет, скорее всего, даже от самого себя. Он словно камень, его сердце заковано в броню, я еще совсем его не понимаю, но знаю каким-то шестым чувством, что в чем-то ему, наверное, можно доверять.

Потому что к его массивной тени, как маленькая испуганная собачка, жмется его дочь. Дина – резкая, невоспитанная, противная, вся будто состоящая из выпущенных защитных иголок, но она, все же, ребенок. А дети могут отличить добро от зла…

А эта тень – я…Расплывчатая, серая, будто исчезающая…Она волнуется, дрожит, потому что все еще не уверена в правильности своего решения, однако понимает, что другого выбора у нее нет.

И не в силах больше мучить себя всеми этими мыслями, я закрываю глаза, пытаясь отрешиться от всех теней, которые начинают дьявольские пляски на потолке, подгоняемые моими мрачными предчувствиями…

— Где твой отец? Хочу с ним поговорить, — Дина сидит на большом барном стуле и облизывает пальцы – открыла банку с джемом и ложкой ест его сладкое содержимое. У меня сразу появляется кислый привкус на языке – не представляю, как можно есть столько сладкого с утра.

Девочка даже не поворачивается ко мне, но поза ее сразу становится напряженной. Волосы все также распущены, на лбу – подобие банта, и я замечаю на кугуруми в виде радужного пони красные вишневые следы от джема – банка явно открылась не с первой попытки.

— Если не скажешь, буду кричать, звать его, пока он не придет.

Девочка сжимает губы и поднимает глаза на меня, презрительно кривя губы, когда я встаю прямо перед ней, разделяя нас барной стойкой.

— Он уехал на работу. Приедет вечером.

— Ясно, — вздыхаю я и достаю из кармана сотовый телефон – хочу перезвонить ему, вспомнив, что вчера с его телефона пришел отчет о зачислении средств на мой счет.

— Он не любит, когда его беспокоят, — косится Дина на мой жест.

— А я и не беспокою, — набираю номер и слушаю гудки. Еще и еще. Еще и еще. Марсель не берет трубку. В глазах Дины светится злое торжество.

— Я же говорила, — хмыкает она и снова принимается за сладкое.

— У тебя попа не слипнется – есть столько сахара? — недовольная тем, что дозвониться до Марселя не вышло, срываю злость на мелкой пакостнице.

— Бе-бе-бе. А у тебя уже слиплась! — бурчит она.

— Не смей так разговаривать со взрослыми! — отчего-то теряю я терпение.

Дина тут же вскакивает на ноги. Бросает ложку на столешницу, и она, звонко ударившись о дерево, отскакивает и летит прямо на пол.

— Я тут главная! — кричит она. — Делаю, что хочу!

Беру крышку от джема, баночку, и сильно, так, что самой потом явно не получится открыть, демонстративно завинчиваю ее. Смотрю прямо в глаза девчонке, а та покрывается красными пятнами от злости. Думаю, моя демонстрация силы подкосила ее уверенность в главенстве в доме.

Выгибаю бровь дугой. Мол, что ты на это скажешь, шмакодявка?

— Ты все равно отсюда уедешь! — сжав пальцы в кулаки, кричит она. — Уедешь!

Девчонка разворачивается на пятках и убегает.

Я пожимаю плечами и направляюсь к холодильнику. Прежде чем отправлюсь в город, хотелось бы подкрепиться…

— С Динкой нужно аккуратнее, — от неожиданности подскакиваю на месте. Поворачиваюсь на пятках, захлопываю холодильник и складываю руки на груди.

— Вы меня напугали.

Мужчина бросает на пол сумку, и она плюхается ему под ноги, ручка и ремень скручиваются змеиной лентой. Присматриваюсь к нему: такого персонажа точно не получится забыть! Он явно очень силен: мускулатура бугрится под тонкой черной водолазкой, сильные бедра, кажется, еще чуть-чуть, и порвут джинсы. На самом деле, он немного, чем-то отдаленно похож на Марселя. Может быть тем, что они оба излучают скрытую звериную силу, а может быть тем, что их тела явно совершенны под одеждой.

- 12 -

— Дина! — дочь с разбега запрыгивает на спину, и я несу ее из коридора в большую комнату. С улицы у меня холодные руки, и потому от прикосновений к лодыжкам она начинает визжать.

— Папа, покатай меня! — смеется чертенок.

Делаю круг почета, потом еще один, и только потом чувствую, что атмосфера неуловимо изменилась. Такое странное ощущение – будто бы стало теплее на пару градусов, светлее, ненамного, но ощутимо.

Выпрямляюсь, и Динка скатывается по спине, встает на ноги. Медленно поворачиваюсь и застываю: Настя стоит на последней ступеньке лестницы и с интересом наблюдает за нами. В ее глазах, выражении лица я вижу что-то непонятное, похожее на ускользающую, призрачную печаль. Она будто бы проваливается в свои собственные мысли, какие-то воспоминания, которые не дают ей ничего хорошего.

— Здравствуй, — негромко говорю ей. Настя тут же быстро моргает и снова принимает свой показной независимый вид. Несколько секунд мы смотрим друг на друга, но мне отчего-то кажется, что она не видит меня, и это чувство возникает только на уровне интуиции.

— Твой Паук никуда не выпускал меня из дома, — нервно выдыхает спустя какое-то время. — И ты был недоступен.

Все правильно, в этом вся суть проживания моей жены в этом доме.

— Настя плохо себя вела, — тут же в Динке включилась ябеда. — Она хотела убежать из дома.

Выгибаю бровь и поворачиваюсь за разъяснениями к девушке. Настя меняется в лице – ей не приятно, что девчонка ее сдала, и неприятно, что я жду, что она скажет в ответ.

— А Паук ее поймал прямо у ворот! — торжествующе добавила Дина и прижалась ко мне.

— А Дина! — Настя сделала несколько шагов по направлению к нам и уперлась правой рукой о свое бедро. Ярко блеснула глазами. — А Дина ругалась с преподавательницей английского, довела ее до слез и весь день смотрела мультики на ютубе!

— Откуда ты знаешь! — исказилось злостью лицо дочери. — Ты весь день просидела в своей комнате!

— Потому что меня там кто-то запер! — яростно прошипела Настя. Она приложила палец к губам в мнимой задумчивости. — А кто бы это мог быть? О да! — она выставила указательный палец вперед на Дину и ужалила ее: — Ты, это сделала ты, мелкая засранка!

— Хватит! — звонкий звук удара ладони о ладонь прервал этот птичий базар. — Замолчали! Обе!

— Но папа, это все она начала! — заканючила Дина. Настя же снова приняла свой подчеркнуто – отстранённый вид.

— Видишь, я не могу оставаться в доме, пока тут творится такое! — убрав длинную прядь за ухо, пожаловалась она.

— Хватит! — прикрикнул я снова на обеих. — Что за куриные разборки? Не можете вести себя по-взрослому?

Дина зло посмотрела в сторону Насти. Девушка ответила таким же яростным взглядом.

— Раз не можете, обе будете наказаны.

— Что? Я не виновата! Это она дура! — крикнула в запале дочь, за что получила серьезный, укоряющий взгляд.

— Ха! — развела руками Настя.

— Я говорю серьезно, — потерев виски, направил указательный палец сначала на одну, потом – на другую. — Никакого интернета, никаких мультфильмов. А тебе – мимоходом, походя, обратился к будущей жене. — Никакого телефона, никаких прогулок, никаких посещений вне дома.

— Нет! Нет! — заверещала Дина, а Настя изогнула брови, будто бы говоря: «посмотри, какая у тебя дочь». Это выражение превосходства на ее красивом, холеном лице мелькнуло на минуту, но тут же пропало – после того, как я подхватил Динку на руки и усадил к себе на плечо. Девочка тут же успокоилась – эта игра доставляла ей удовольствие и так она чувствовала себя спокойнее.

— Мультиков не будет, но будет сказка на ночь, — сказал я дочери, и Настя отступила в сторону, когда я со своей ношей прохожу мимо.

— Ты ее слишком балуешь, —шипит она мне в спину, за что получает укоризненный взгляд.

— Ты – некрасивая! — кричит Динка Насте, как только мы покидаем комнату. Не делаю ей замечания – моя дочь может вести себя так, как хочет, так, как ей нужно и как велит ей сердце.

Я виноват перед ней, очень виноват в том, что она растет в таких условиях – без матери, в большом доме, в который путь всем, кроме учителя, заказан. И потому не могу заставить ее измениться в одно мгновение.

Укладываю ребенка на кровать, включаю ночник у кровати и поднимаю с пола упавшего длинношеего жирафа. Он весело желтеет в руках Динки, и она зарывается ему в шёрстку на шее.

— Папа, пусть Настя уедет, — просит она тихо.

— Пока нельзя, она поживет здесь.

— Почему? — поднимает она на меня свои блестящие глаза.

Сказать ей, что у меня слишком много врагов в этом городе, и я не уверен, что будущая жена сохранит себе жизнь за пределами ворот моего дома, — не лучшая идея. Такая правда точно не тянет на вечернюю сказку для маленькой девочки.

— Потому, что пока у нее нет дома, — говорю ей частичную правду.

— А разве так бывает? — глажу ее по спутанным волосам, в которых давно потерялась резинка. И вспоминаю, как сам едва не оставил собственную семью без крыши над головой. Но как же это было давно…будто в прошлой жизни…

— Отец Насти потерял дом. И она осталась без жилья. Неужели мы выгоним ее в мороз из теплой постели?

Динка устраивается удобнее на подушке.

— А долго она здесь проживет?

— Не долго, — улыбаюсь я, чувствуя, что отчего-то хочу изменить эти слова. Чем-то она меня зацепила, чем-то привлекла, но переходить ту грань, которая может сделать отношения мужчины и женщины ближе, я не хочу. Хотя нет, будем честны – хочу так, что даже скулы сводит – от присутствия Насти кровь буквально начинает шуметь в ушах, но…

Это все осложнит. По крайней мере сейчас. До такой степени, что я просто не успею все это разгрести до будущего развода.

— Поживет, пока папе не сделают документы, и мы сможем остаться в этом городе.

— А почему она? — ревниво ведет носом ребенок. — Женись на училке английского!

Она морщится, и вдруг, будто поняв то, что сказала, смеется:

- 13 -

— Ну наконец-то! — всплескивает руками Настя, как только я появляюсь в полутемном коридоре. — Сколько можно с ней возиться?!

Девушка складывает руки на груди, остановившись в шаге от меня, и мое обоняние тут же просыпается, втягивает в себя все оттенки ее присутствия. Яблочный аромат шампуня от длинных волос достигает пазух носа; тонкий запах ванильной губной помады дергает какие-то ниточки внутри моего тела, и на кончиках пальцев начинает покалывать неосознанное желание проверить, правда ли ее губы пахнут так сладко. Чтобы не зацепиться взглядом за блестящие в полутьме глаза, зажмуриваюсь на короткое мгновение.

— Серьезно, ты слишком много ей разрешаешь, поэтому она такая неуправляемая.

Прохожу мимо девушки, и слышу, как она спешит за мной, быстро перебирая ногами в туфлях на каблуке.

— Ладно, ладно, это не мое дело, зря я вмешиваюсь.

Игнорирую ее справедливое замечание, спускаюсь на первый этаж, где в кабинете меня ждет Паук, ожидая последних новостей.

— Твой…не знаю…подчиненный…забрал у меня сотовый телефон, и я ни с кем сегодня не говорила, а мне нужно…

Резко оборачиваюсь, и от неожиданности она едва не утыкается мне в грудь. Чуть отшатывается и быстро хватается тонкими пальцами за плечо, чтобы удержать равновесие.

— Мне нужно… — она поднимает свои глаза и замирает, будто бы забыв, о чем хотела сказать дальше. Между нами густеет напряжение, оно растекается томной патокой, обнимает зыбучими песками, потрескивает подожженным фитилем фейерверка.

— Телефон получишь после свадьбы, — облизываю вмиг пересохшие губы, и вижу, как ее взгляд становится глубже, она будто бы проваливается в себя. Пальцы на моем плече сжимаются, почти до заметной боли, и я удерживаюсь от того, чтобы притянуть ее к себе, подхватить, сжать в своих руках и не дать ей уйти в этот черный мир, который выплывает откуда-то из глубин ее нутра.

Все это замешательство длится буквально секунды, но мне хватает этого времени, чтобы сто раз пожалеть о своем решении выбрать в качестве подставной жены именно эту девчонку. О чем я думал, когда решил поиграть на нервах главы следкома, когда решил воспользоваться ее безвыходной ситуацией? И мысль, что мы можем внести в эти отношения немного ласки, уже не кажется такой глупой…Подумаешь, пару часов хорошего времяпрепровождения…Никто от этого не пострадает, никто не придумает себе, что между нами есть что-то большее, чем договор на бумаге, никто не сможет потом при разводе воспользоваться этим обстоятельством, чтобы провернуть дело в другую сторону…

Я медленно провожу ладонью по ее спине, касаюсь края короткой юбки, опускаю руку на ягодицу, чуть сжимаю пальцы, наслаждаясь мягкостью и упругостью ее совершенного тела…

Все внутри подскакивает от затянувшегося ожидания, рецепторы напряжены до предела, а пульс ускоряется до небес.

Вторую руку кладу на талию и придвигаю ее чуть ближе к себе, но так, чтобы она не скатилась со ступеньки вниз, ко мне, и позволяю себе впитать мягкую теплоту ее близости…

Прямо перед моим лицом оказывается ее грудь, выразительно обтянутая черной водолазкой, и мой рот наполняется слюной в предвкушении…

Из горла вырывается тихий клокочущий рык – хочется подхватить ее быстро и споро на руки, прижать к себе вожделенную ношу и…

— Ты что себе позволяешь! — не сразу понимаю, что происходит, и через секунду мою щеку опаляет пощечина. — Хам!

- 14 -

Поверить не могу, что этот несносный человек решил меня облапать прямо в своем доме, на лестнице! Я так и знала, что ему нельзя доверять – именно поэтому он и запер меня в своем доме, а после еще и лишил сотовой связи.

К глазам подступают непрошенные слезы – из-за секундного помутнения в глазах я не видела его лица, но чувствовала, что он делает с моим телом, а самое главное, ощущала, что он планирует сделать дальше…

И сейчас этот жар, исходящий от него, практически сносил с ног, опалял воздух между нами, выжигая кислород в радиусе ста метров, не меньше.

Ладонь горела от удара, к сожалению, не такого сильного, на который я рассчитывала, как только силы вернулись ко мне.

— Хам!

Сначала в его светлых глазах, неестественно голубых для такого смуглокожего и темноволосого мужчины, блеснуло удивление, сменившееся возмущением, а после – раздражением. Кажется, даже губы шевельнулись для того, чтобы сказать что-то в роде: «ты же сама этого хотела!», но по своей привычке делать так, как ему нужно и уходить от разговора, когда ему это нужно, Марсель ничего не сказал. Только качнул головой и послал острый взгляд в мою сторону, а потом и вовсе отвернулся и как ни в чем не бывало начал спускаться по лестнице на первый этаж.

Чтобы унять волнение, задрожавшее на кончиках пальцев, я сжала толстые деревянные перилла.

— Ладно, — медленно произнесла я, поняв, что спорами и истериками делу не поможешь. —  Мы друг друга не так поняли…

Чтобы сказать это, пришлось наступить себе на горло.

— Давай поговорим…

Спустилась по лестницам вниз, стуча каблучками, и этот звук отдавался эхом в тишине вечернего дома.

— Нам же нужно поговорить, да?!

Последнее слово прозвучало даже жалко, но…После целого дня в запертой этой несносной девчонкой Диной комнате, без связи, среди тьмы призраков, которые обуревали мое разыгравшееся воображение, я была готова выбросить белый флаг.

Марсель остановился, повернулся и снова окатил своим горячим взглядом с головы до ног, от чего колени снова стали мягкими. Он словно что-то вспомнил, и потому согласился со мной.

— Завтра утром придут люди, помогут тебе приготовиться к свадьбе…

— Уже? — дыхание будто остановилось.

— Одного дня на подготовку тебе должно будет хватить…

— Одного?! — кажется, мои глаза расширились до максимума. — Но как же…

— Не волнуйся. Тебе нужно будет только выбрать платье и прическу, все остальное – не твоя забота.

Мужчина хмыкнул и снова направился к кабинету, будто бы сказал что-то такое же незначительное, как выбор соуса для картошки-фри.

— Зачем тебе это нужно? Это какой-то новый вариант унижения? — едва не задохнулась я от накативших эмоций.

Марсель даже не отреагировал на этот выпад, а мне снова стало до слез обидно.

Даже не оборачиваясь, он закрыл за собой дверь кабинета, оставив меня одну в большой комнате, и я поежилась, несмотря на то, что в доме было очень, очень тепло.

Я покачала головой – все не так. Все абсолютно не так, как я рассчитывала, представляла, думала. Да, Салазар платит баснословную сумму за небольшую услугу, и может требовать невозможного, но…

Черт.

От злости я топнула ногой. И вдруг увидела, что на полу у большого дивана что-то блеснуло.

Нагнувшись, едва удержалась от радостного визга, выражающего нежданную победу: у самого края гнутой ножки на полу лежал сотовый телефон.

Судя по чехлу с белым пони, на котором выделялись резиновые ушки и разноцветная грива, аппарат принадлежал Дине. Видимо, он выпал из кармана кугуруми, когда она запрыгнула отцу на спину, а та этого даже не заметила, окрыленная тем, что может избежать наказания от меня за свою ужасную проделку, когда заперла меня в комнате на ключ с обратной стороны двери.

Я прижала добычу к себе и воровато оглянулась – не заметил ли кто. После того, как я попыталась позвонить Марселю, Паук забрал у меня сотовый телефон, хотя я была настроена категорически против, но что может сделать слабая девушка против серьезно настроенного мужчины с тату на лице? Да одна мысль о том, что он способен выдержать боль от того, что ему колят иглой место у глаза пугала до дрожи! Поэтому, конечно же, я отдала ему его, выдав, правда, недовольную тираду много позже.

Телефон приятно оттягивал руку, когда я закрылась в кухне и выключила везде свет, встав у большого окна, чтобы при лунном свете включить сотовый. Мне повезло – на нем не было установлено пароля, и он сразу же включился. На экране замерцала фотография – Дина с Марселем. Она притягивала его к себе за шею, а он удивительно для меня счастливо улыбался – эмоция, которую я видела на его лице впервые. Замерев, я впитывала в себя кусочек этой чужой и недоступной жизни, наполненной чистой радостью и любовью…Такой, которой у меня никогда не было, и, похоже, уже не будет…

Но нет. Я вздохнула и тряхнула головой. Не время отчаиваться!

У меня есть совсем другие дела и заботы…

Набрав по памяти номер телефона своего лечащего врача, у которого была совсем недавно, прислушалась к гудкам. Волнение охолодило руки, и отдалось покалыванием в сердце. Пришлось даже прокашляться, чтобы не начать пищать, как это иногда бывало, когда чувства брали верх надо мной.

— Алло, Сергей Петрович? — в тот момент, когда я уже отчаялась, что мой врач возьмет трубку, на том конце провода отозвался уставший мужской голос. От радости я даже забыла, с чего хотела начать свою вступительную речь, и потому буквально затараторила в трубку. — Сергей Петрович, это Настя. Анастасия Иванова, помните меня?

— Да, Иванова…Да, да, слушаю вас, — отозвался он.

Уф. Выдохнула и тут же снова набрала полную грудь воздуха, чтобы предложить ему то, о чем думала сегодня весь день, запертая в комнате:

— Сергей Петрович, как вы и говорили, таблетки больше не помогают, но… — тут я набрала побольше воздуха, чтобы скорее сказать ему самое главное: — Я нашла деньги на операцию, я готова к ней.

- 15 -

Место на щеке от пощечины, которую мне нанесла Настя своей узкой тонкой ладонью, все еще горит, когда я вхожу в кабинет. Паук отрывает взгляд от сотового телефона, в котором что-то смотрит, выгибает бровь и ехидно ухмыляется.

— Горячая штучка…эта твоя жена…

Молча обхожу кресло, в котором удобно расположился помощник и сажусь за стол, разделяющий нас.

Мне не нравятся его комментарии, и, несмотря на то, что я и сам считаю эту девушку довольно пылкой особой, наблюдения другого мужчины колят раскаленной иглой.

— Завтра с утра слушание по делу Виктора Иванова, — устроить процесс по делу отца Насти оказалось делом не простым, но оно того стоило, потому что я уверен в успешном решении вопроса. — Нужно, чтобы и ты там был.

Он кивает головой, соглашаясь.

— Будет хорошим свадебным подарком, —  медленно произносит Паук.

— Ну а для меня… — касаюсь подушечками пальцев правой руки сначала кончиков пальцев левой, а после складываю их в замок. — Подарком станет Мухтаров.

Паук тут же напрягается и подается вперед, выражая крайнюю степень заинтересованности.

— Глава следственного комитета? Как…что…

Откидываюсь на спинку эргономичного кресла и чувствую, как из глубины души поднимается удовлетворение.

— Айдар Мухтаров уйдет из города. Оставит кресло главы следкома. В этом городе от него не останется даже воспоминаний, — сжимаю пальцы крепче, чувствуя злость и раздражение на этого человека, посмевшего бросить мне вызов.

Паук недоверчиво качает головой.

— Как?! Как тебе это удалось?

— Кое-кому в правительстве нужно будет заплатить довольно крупную сумму денег, соберем налик, передам в нужное время…

Думаю, Паук даже не представляет, насколько крупной стала сумма за кресло в следственном комитете.

— А кто… — от удивления в его горле пересыхает, он даже не договаривает до конца фразу.

— Кто станет преемником? — пожимаю плечами. — Не мое дело. Главное – чтобы не он. Все в нем не так…может быть, он вообще не тот, за кого себя выдает?

Резко подаюсь вперед, озвучивая свою потаенную мысль, которую даже сформулировать не могу до конца, однако шестое чувство отчаянно пытается сигнализировать о главе следкома что-то важное, то, чего не видит глаз.

— Да нет, — после небольшой задумчивой паузы отвечает Паук. — Мы его много раз проверяли, за ним нет ничего из рядя вон…В город пришел четыре года назад, все дела местечковые, ничего такого…

— Поэтому и хочет сейчас выслужиться, показать результат, и потому включил все свои связи на максимум? — я размышляю вслух – недавняя привычка, но она помогает расставить все по полочкам, дойти до того, что глубоко спрятано.

— Да, есть такое…Возможно, — задумывается Паук. — В последнее время в городе реально стало неспокойно. После того, как Вильданова посадили, пошел разброд…

— Все изменится, — ударяю я по столешнице. — Вильданов сам сказал мне все взять в свои руки, это его последнее желание.

Паук вздохнул – мы все понимали, что бывшему главе семьи осталось совсем немного – с его перечнем заболеваний он точно не смог бы протянуть за решеткой долго. И его решение поставить меня преемником дорогого стоит.

— Но а как с Мухтаровым? — возвращается к интересующей теме Паук.

— Все просто. Ты соберешь налик. Я доставлю его в красные коридоры. А после того, как Мухтарова снимут с должности…

Паук понимающе качает головой. Ему не нужно говорить какие-то вещи – он понимает их сам.

— Крепко он тебя зацепил, — усмехается он. — Или это не по тому, что тот засмотрелся на твою девчонку?

Ничего не отвечаю, нет смысла обсуждать мое решение. Мухтаров решил показать, кто здесь главный, а я укажу ему на его место. Да, процесс, который я затеял будет решен не сразу, но в положительном решении я не сомневался – кое-кто из Кремля должен мне одну услугу, и должен будет отплатить так, как нужно мне…

Паук понимает, что разговор закончен. Он получил свое задание, и я буду ждать, когда он обналичит деньги, подготовит все для моего ударного броска в корзину, чтобы выправить счет в свою пользу.

— Мухтаров и правда зажрался, — комментирует Паук. — Слишком почуял волю, наших парней косит один за другим.

Я качаю головой. Мне все равно на тех, о ком говорит напарник, но я не позволю кому-то быть выше меня самого – не сейчас, когда Вильданов передал мне в руки целый пульсирующий организм, который или умрет в моих руках, или восстанет из пепла обновленной, сильной семьей. И я сделаю все, чтобы первый вариант не случился.

— Не забудь отправить ему приглашение на свадьбу, — задерживаю Паука в дверях. Он удивленно поднимает бровь, под которой плетет сети татуировка.

— Надо же, тебя действительно задело внимание Мухтарова к Насте, — смеется он, и тут же выходит из комнаты, чтобы вдоволь насладиться своим выводом. Я слышу его торжествующий смех в коридоре, он удаляется к входной двери.

Но Паук не прав. Он на самом деле ошибается, Айдара Мухтарова я хочу видеть на своей свадьбе только для того, чтобы утереть ему нос – он же сказал, что вышлет меня из страны, не подозревая, что я решу этот вопрос так быстро, что он даже не успеет охнуть. И так ровно, что комар носа не подточит – все произойдет вполне официально и вполне законно, опуская мелкие подробности сделки.

Ну а то, что именно эта девушка ему понравилась, да так, что он предложил ей стать ее содержанкой, любовницей, — огромный, приятный бонус для того, чтобы унизить его перед тем, как он лишится своего кресла, из которого пытается угрожать мне.

Посмотрим, кто кого…

Выхожу из кабинета, и вижу, что в кухне горит свет. Странно, в это время суток в доме не должно быть никакого персонала – повар приходит только утром, Паука также нет в доме…

Медленно открываю дверь и застываю, удивленный.

Настя прижимает к груди белый сотовый телефон с разноцветной гривой пони на чехле. Девушка смотрит испуганным, затравленным взглядом, будто только что обожглась о горячую сковороду.

- 16 -

— Настя? — брови Марселя подняты, будто он ожидает, что я начну оправдываться.

— Папа! — тут же бросается к нему эта мелкая засранка, его дочь. Дина меня до смерти перепугала, когда вошла в темноте в кухню и резко включила свет, обнаружив меня возле окна, пока я решала жизненно важный вопрос. Полусонная, она не сразу поняла, что происходит, и я тут же успела сделать вид, что только что нашла ее сотовый телефон на полу у стола, что, впрочем, не спасло от подозрительного взгляда.

— Марсель, — я принимаю позу уверенной в себе девушки, которой нечего скрывать, хотя сердце колотится как сумасшедшее. Медленно и незаметно выключаю связь на сотовом телефоне и передаю аппарат Дине.

— Вообще-то, уже ночь, — обращается Марсель к дочери.

— Я хотела поиграть в камешки…— оправдывается она, и Марсель впервые хмурится. Надо же, чудо-отец что-то запрещает своей любимой дочери! Фыркаю и закатываю глаза. Он тут же поднимает взгляд на меня, и я вижу, что его глаза становятся насыщенно-стального цвета, что не может предвещать ничего хорошего.

— Что тут происходит? — медленно спрашивает он, не выпуская меня из плена своих глаз. Вздыхаю. Ну и интуиция у этого жука!

— Я нашла сотовый телефон Дины на полу, — передаю сотовый девчонке, и она тут же вцепляется в него одной рукой. Второй так и не выпускает своего желтого страшного жирафа.

— Спасибо? — Марсель косится на Дину, подсказывая ей, что нужно поблагодарить за находку, но она куксится, а потом поднимает на меня свои глаза, которые так похожи на глаза Салазара, и тут же показывает мне язык.

— Ты – некрасивая! — кричит девчонка и убегает из комнаты, через несколько секунд уже слышится топот по лестнице, она явно скрылась от возмездия в своей комнате.

Я усмехаюсь, несмотря на то, что сердце стучит в груди как отбойный молоток. Только что меня поймали с поличным на месте, но я смогла выкрутиться. Смотрю на марселя, ожидая, что он извинится за поведение своей дочери, но мужчина поступает иначе. Он ухмыляется, кривит свои полные, красивые губы, и выходит, оставляя меня одну.

— Спокойной ночи, Настя, — говорит он протяжно.

— Спо… — поддаюсь я на магию его голоса, но тут же прихожу в себя. — Эй, Салазар!

Он останавливается и чуть поворачивает голову в мою сторону, не поворачиваясь.

— Когда вернете мой телефон?

— После свадьбы, — отвечает, и как ни в чем не бывало, идет дальше.

— Боишься, что сбегу? — переспрашиваю, полная удивления.

— Боюсь, что до свадьбы не доживешь, вот и все, — поясняет он.

— Да брось, Салазар, — снова следую за ним, как собачонка на привязи. — Уже не девяностые, никто никого не убивает.

— Скажешь это парням, которых вчера подстрелили в центре города, — жёстко говорит Марсель и тут же резко оборачивается в мою сторону. Нависает темной грозовой тучей, и мне становится не по себе. Я сглатываю, и смотрю, как перемигиваются искрами сапфиры, которые находятся на месте глаз мужчины.

— Но…я…

— Говорю тебе еще раз: у меня много врагов. Явных и не очень. И все они сделают все возможное, чтобы убрать меня с дороги. И если убить или посадить меня они не смогут, то смогут навредить тем, кто имеет ко мне какое-то отношение. Поэтому Дина живет в четырёх стенах, поэтому ты будешь жить по моим правилам, до тех пор, пока мне не оформят гражданство по документам, не зависящим от жениться на гражданке РФ. Ясно?

Не очень.

— Ясно, ясно, успокойся. А сотовый-то тут причем? — все же пытаюсь я выторговать свою свободу или хотя бы право на нее.

— А сотовый…— тут выражение его лица меняется. — Ты получишь много позже. После свадьбы, идет?

— Но… — я планировала расплатиться в клинике с помощью сотового телефона, потому что карту куда-то убрал отец, а с ним пока нет связи…

— Но! — цокает языком Марсель и вдруг делает шаг ко мне, от чего я испуганно прижимаюсь к стене. Он поднимает правую руку и упирается на ладонь прямо возле моего лица. Приближается, так что между нами остается небольшое расстояние, и я буквально дышу в его полные, налитые темным соком, губы.

— Я думала, что после свадьбы я смогу уехать… — лепечу, а сама отчаянно краснею от его близости, от того, как блестят его глаза, от того, как чувствую, что все мое тело начинает буквально вибрировать от такой волнующей близости.

— Нет, Насстя, — выдыхает он и щурит глаза, как кобра, которая высматривает место, куда хочет ужалить. Только мужчина явно выбирает, примеривается, не для того, чтобы пустить в ход ядовитые зубы. Кажется, что в его глазах загорается страстный красный огонек, который приоткрывает завесу в мир его похотливых фантазий.

Мне становится трудно дышать, и жар опаляет не только лицо, уже давно покрытое румянцем, он струится по рукам, по ушам, ногам, звенит в средоточье женственности, и я свожу ноги – кажется, что от него не может укрыться, что мое тело предательски отзывается на его внимание.

— Я хочу… — облизываю губы, прежде чем договорить окончание фразы, как тут понимаю, что он может понять меня превратно, потому что вторая рука тут же оказывается по другую сторону лица, и я оказываюсь в капкане. Бедная, маленькая овечка, загнанная матерым волком…

— Да? — он понижает голос на несколько октав, и у меня на затылке встают дыбом тонкие волоски. Колени слабеют, от неловкого движения я могу свалиться на пол, или упасть прямо в его объятия. Кажется, что мужчина сдерживается – дыхания почти не слышно, но я чувствую, как он сжимает кулаки возле моего лица, явно удерживая себя в узде. Под полуприкрытыми глазами пляшет дьявольский огонь, и я только сейчас понимаю, что мы остановились за этим нелепым разговором возле его комнаты, и все, что нужно сделать, это только толкнуть дверь вперед, и все, дороги назад не будет.

Кажется, что он догадывается о том, что творится в моей голове, потому что вдруг делает едва заметное движение головой, становясь еще ближе. Он явно дает мне возможность принять решение – дать заднюю или…

- 17 -

— Это платье подойдёт вам больше остальных! — настоящая фотомодель с голливудской улыбкой хищно демонстрирует белозубый оскал, расправляя белое кружево на вешалке.

— И все же, какой торт – шоколадный с малиной, или кремовый с коньяком? — задумчиво стучит по полной губе мужчина в смешном синем пиджаке.

— Не знаю, что делать. Бойз-бенд, который заказал ваш будущий муж, опоздает на два часа, что будем делать? — теребит за край рукава распорядительница свадьбы – миловидная брюнетка с чересчур ярко накрашенными ресницами.

— Я не буду бросать розы! — топает ногой обиженная Дина посреди этого хаоса, и мне хочется зажать руками уши и завизжать.

С самого утра, на протяжении нескольких часов, эта карусель кружится перед глазами, меняясь местами. Марсель заказал празднование под ключ, но почему-то решил, что мне захочется сказать свое мнение, и потому натравил всю эту кучу гончих псов, готовых разорвать на части.

Свадьба состоится уже завтра, и проблем – выше крыши, но, самое главное, что мне не хочется разбираться с этим. Я не хочу решать, какой будет торт, не хочу думать, какие закуски будут предварять сам ужин, а от одной мысли о том, что Марсель заказал свадебного фотографа, с которым нужно будет отработать все «счастливые» позы новобрачных, становится не по себе, начинается чесотка и я буквально раздираю в кровь запястье, куда скатывается зуд от напряжения.

— Ты – некрасивая! — добавляет дров в костер моего раздражения эта противная девчонка, дочь Марселя, когда я по просьбе директора самого большого свадебного салона города выхожу в гостиную дома Салазара в длинном белоснежном платье, открывающем плечи.

Судя по тому, как реагирует эта засранка, которую хлебом не корми, дай только испортить мне настроение, платье на самом деле мне идет, и на нем, возможно, и нужно будет остановить свой выбор. Тем более, что мне уже давно все равно, как будет проходить это торжество, и в чем я буду на нем присутствовать. Весь этот фарс-  часть какой-то странной игры Марселя, в которую он меня не посвятил, и от этого подготовка к торжеству становится все тягостнее…

— Отличное платье! — косится на девочку фотомодель с голливудской улыбкой - директор свадебного салона. — Но! Есть еще десять к примерке.

Я закатываю глаза. Ума не приложу, почему не смогла сразу свернуть этот цирк шапито, а теперь и вовсе не могу ничего сделать, решить – от постоянного жужжания вопросов просто начинает гудеть голова.

— Что тут творится?

— Папочка! — Дина стремительно покидает диван, на котором будто случайно размазывала шоколад о белое кружево принесенных платьев и запрыгивает к нему на руки. Салазар улыбается, однако спускает девчонку с рук и оглядывает свою гостиную, которая стала больше похожей на место военных действий.

— Ой, ну видеть невесту до свадьбы… — фотомодель меняется в лице. Сейчас она больше похожа на кошку, готовую ластиться к большому черному коту с блестящими глазами, спрятавшему опасные коготки. Сама невеста забыта, главный объект – жених – заслуживает куда большего интереса. И то, что она вот так легко идет к нему навстречу, беззастенчиво демонстрируя изгибы бедер, плавность движений, откровенную красоту и женственность, отчего-то начинает бесить. Салазар же смотрит на нее в упор, дожидаясь, пока эта коварная соблазнительница не припаркует свой дорогостоящий бампер третьего размера возле него.

И, как только девушка, больше похожая на фотомодель, чем на директора свадебного салона, останавливается в шаге от мужчины, он резко поднимает глаза и смотрит на меня в упор. Отчего-то от его проникновенного взгляда хочется поежиться, прикрыться рукой, зажмуриться, но в то же время начинают обуревать противоречивые чувства – хочется распрямить плечи, выпятить грудь с блестящим хрустальными стразами декольте, провести пальцем по линии открытой шеи, показывая ее чувственность и нежность…

— Мы берем первое, — говорит он четко.

— Но… — директор свадебного салона не намерена вот так оставлять такую добычу, как симпатичный мужик, и решает использовать все, чтобы добиться его внимания, его…

— Берем первое, — обрубает он и тут же отворачивается к мужчине в синем пиджаке. — Шоколадный торт с малиной самого большого размера и плюс ассорти десертов.

Управляющий кондитерской всплескивает руками.

— Вот это меню, — отворачивается он от кондитера, переключая внимание на распорядительницу свадьбы, и она тут же откладывает сотовый телефон, по которому говорит, не смолкая, уже с восьми утра. — Удвойте шампанское, пусть его будет больше, все же впереди Новый год, а это самый праздничный напиток.

Она улыбается, и, мне кажется, с трудом удерживает себя, чтобы не сделать книксен.  

— Все, всем большое спасибо! До завтра! — вот так просто, за десять минут этот мужчина решил все вопросы, которые ошалелыми мухами жужжали с самого утра. Все, и даже, кажется, чуть-чуть больше…

— Тебе есть что добавить? — поворачивается он ко мне и вопросительно выгибает бровь.

Медлю с ответом – кажется, я также, как эти свадебные прилипалы, попала под агрессивное обаяние Салазара. Обиженно кусаю губы, сжимаю пальцы в кулаки, спрятанные в складках белого шелка.

— Папа, жирафе тоже нужно платье! — Дина явно пытается привлечь внимание отца. Все время, пока его не было, она только зло пыхтела в сторонке, не предпринимая никаких действий, а сейчас переходит в наступление.

Готовлюсь к тому, что Марсель согласится и тут же вернет девушку с фарфоровыми зубами, чтобы та подобрала страшненькой игрушке дорогостоящий наряд, но он поступает иначе.

Будто бы замирает, прикипая взглядом к моему платью. Смотрит так, словно между нами нет никакого расстояния, и я чувствую, как кровь в моих венах начинает закипать. Нервно провожу рукой по шее, убирая невидимый волос, и в том самом месте, где подушечки пальцев касаются кожи, все начинает гореть огнем – будто это не мои пальцы, а пальцы, принадлежащие мужчине.

- 18 -

— Марсель, деньги готовы, — Паук ставит большую спортивную сумку на пол, и ее ручки безвольно опадают. — Откуп за Мухтарова.

— Хорошо, — застегиваю черные пуговицы пиджака и смотрю в окно. Во дворе установлена новогодняя иллюминация, и она переливается всеми цветами радуги, несмотря на то, что сейчас день.

Гости постепенно приезжают, кто-то общается на улице, кто-то – пьет шампанское на веранде под тепловыми пушками, а кто-то угощается в гостиной фруктовыми десертами с коньяком. Сегодня – день моей свадьбы…Это кажется немного смешным и чуточку глупым, я на мгновение задумываюсь о том, что зря затеял этот фарс в таком масштабе. Но при пристальном внимании силовых структур лучше играть по правилам, чтобы притупить бдительность, отвлечь внимание от своей персоны.  

— Силовики тоже здесь, — комментирует Паук мою задумчивость. — Все, как ты просил – и прокурор, и мэр, все приехали.

— Отлично. Пусть станут свидетелями честности Салазара, — ухмыляюсь. —  Невеста?

— Анастасия наверху, пока не спускалась.

— Мухтаров?

— Он тоже приехал, видел его машину.

— Надеюсь, он удивлен моему выбору девушки, — бормочу я, выходя из кабинета.

— Еще как. Приехал весь белый от злости.

— Да пошел он, — отмахиваюсь и медленно поднимаюсь по лестнице в комнату Насти.

Вижу, как Динка внизу носится среди гостей в своем белом платье- пачке, больше похожая на красивую бабочку в цветнике, и немного замедляю шаг. В этих взрослых играх я совсем забыл про хрупкое детское сердце, которое вполне может пострадать…

Нужно будет поговорить с Диной еще раз, объяснить, что Настя не является для нее настоящей угрозой, мачехой, и ей больше не стоит выпускать свои коготки в ее сторону – девушка поживет у нас недолго, и только потому, что в этом доме безопасно.

В коридоре тихо и пусто. Только в углу валяется слюда от букета, она немного колышется от сквозняка – дверь в комнату Насти приоткрыта.

Притормаживаю шаг, и чувствую, как сердце начинает колотиться чуть больше обычного, так, будто бы я приближаюсь к Новогодней елке, под которой спрятан подарок семилетнему мальчугану, каким я был много лет назад…Дергаю плечом, отгоняя непрошенные ассоциации – все совсем не так, как мне кажется, и Настя просто чужой человек, с которым у меня бизнес. Только бизнес, ничего личного.

Подхожу и замираю.

Потому что в комнате Настя не одна, я слышу мужской голос.

Подслушивать неправильно, не верно, но то, что я успеваю разобрать, - слишком интересно, чтобы проигнорировать возможность узнать больше, увидеть девушку с другой стороны.

— Откуда он вообще взялся, этот Салазар? — негодует и шипит, как ошпаренная кошка, Мухтаров. — С чего ты решила выйти за него?

— Это вообще не ваше дело, вам не кажется? — голос Насти напряжен, и я тут же дергаюсь вперед, к ней на выручку. Не думал, что у мужика хватит наглости прийти к чужой невесте за разъяснениями.

— Дело твоего отца в моих руках, ясно тебе?

На это пожимаю плечами и закатываю глаза. Как низко – вот так давить на дочерние чувства.

Она сопит, и, кажется, шмыгает носом. Сильная девчонка, ничего не скажешь. Гнет свою линию, несмотря на то, что на нее пытаются воздействовать со всех сторон. Другая бы давно сдалась и искала расположения у одного из мужчин, а эта пытается противостоять.

— Сколько вам заплатить, чтобы вы от него отстали? — голос дрожит, но ведет разговор она как стойкий оловянный солдатик, как психолог с террористом, вооруженным до зубов, и это мне безумно нравится.

— Сколько? — наступает недолгое молчание, а после слышится шорох платья. — Ты знаешь ответ, что мне нужно.

— Пустите! — вскрикивает она и я тут же дергаю дверь на себя, шире, и она ударяется ручкой о стену.

— Уходи со свадьбы, брось Салазара, поедем со мной! — картина, которая открывается при этих словах, не то, что неприглядная – она катастрофична.

Мухтаров тянет на себя упирающуюся Настю за обе руки, но куда противостоять изящной и хрупкой девчонке против девяноста килограммов прокачанного веса? Девушка дрожит, волосы из прически выбились на лицо, искаженное брезгливой гримасой.

Следком стоит спиной к двери и не сразу реагирует на мое внезапное появление. Он слишком разгорячен борьбой, я чувствую азарт в воздухе, который привычен охотнику – мужчина готов на все, чтобы сломить сопротивление понравившейся жертвы, на которой уже стоит клеймо его интереса, и его не смыть водой, не отряхнуть, он явно вбил себе в голову, что именно эта женщина должна стать его собственностью, иначе не посмел бы так вести себя с той, на ком надето свадебное платье…

— Ты охамел?

В одно мгновение прыжком оказываюсь рядом с Мухтаровым и резко обрушиваю всю свою ярость, всю свою силу прямо на него, выбрав целью правое плечо, чтобы не задеть Настю.

Девушка визжит, отшатывается в сторону, путаясь в длинных полах белого платья, закрывается руками, следком поворачивает ко мне искаженное злобой, яростью и обещанием скорой расправы лицо и кривит губы, изрыгая наполовину понятные проклятья в мой адрес.

— А вот и жених пожаловал!

— Ты охамел? — толкаю его в плечо со всей силы, и он отшатывается назад, пиджак расстегивается и открывает кобуру пистолета, про который он тут же вспоминает, увидев, как мой взгляд цепляется за рукоятку оружия – какой придурок возьмет его на свадьбу? — Рехнулся? К моей женщине чего лезешь?

— К твоей? — крылья его носа раздуваются, и он кладет руку на кобуру пистолета. — Это недолго.

- 19 -

— Последний раз предлагаю уйти со мной, — поворачивает ко мне лицо, искаженное злобой и ненавистью Мухтаров, и я вижу, как в уголке рта у него появляется тонкая кровавая струйка.

Рана после удара кулаком в лицо от Салазара затянется быстро, чего нельзя сказать об ударе по самолюбию этого человека. В его глазах взрываются звезды и множатся черные дыры, обещающие все возможные небесные кары.

— Пошел ты, — выплевывает Марсель. — Тебе здесь не рады.

Он кивает на дверь, намекая, что лучше прямо сейчас уйти по добру – по-здорову, и Мухтаров, еще раз посмотрев в мою сторону, откидывает руку от бедра, где держался для устрашения за кобуру пистолета, и резко выходит из комнаты, громко печатая шаг.

— От Салазара и от твоего отца ничего не останется, — говорит он в дверях, не обращая внимание на натянутого, как струна, Марселя, который стоит рядом со мной. — Я всех вас растопчу.

Салазар хмыкает, он явно не верит в такие угрозы, тогда как мне становится не по себе.

Как только он пропадает, я чувствую, что руки начинают дрожать. Нервное напряжение во время нашего нелегкого разговора выходит из груди рваными толчками горячего воздуха.

— Он меня убьет? — не смотрю в глаза Марселю, потому что не хочу, чтобы он увидел в них страх, но чувствую его тяжелый взгляд на себе. Он буквально давит к земле, к полу.

— Я тебе говорил, что у меня много врагов, — голос его звучит отчего-то глухо и тяжело.

Ежусь, будто от порыва холодного воздуха, хотя в комнате тепло.

— Так нельзя, — не хочу, но голос все равно звучит жалко и жалобно. — Так нельзя жить…

— Нельзя жить, думая только себе, — жестко говорит Салазар и я веду плечом, будто отмахиваясь от его слов. — А жить…

Мы молчим, и тишина в комнате начинает густеть. Не могу удержаться, все же задираю голову и смотрю на Салазара. Осекаюсь. Марсель оказывается ближе ко мне, чем я думала, и тело его, тугое, звенящее напряженным ожиданием, манит к себе, и мне хочется подойти к нему, положить голову на грудь, провести ладонью по сильным плечам, но…

— Ты готова? — спрашивает мужчина, и я вздрагиваю от его голоса, в миг ставшего глухим и надтреснутым.

— Да, еще минутку, — откликаюсь тихо, отводя взгляд.

— Забудь про Мухтарова. Пока я рядом, он тебе ничего не сделает.

Марсель ждет несколько секунд, оценивая мою реакцию, но я резко отворачиваюсь от него. Думаю о том, что ему-то Мухтаров и не сделает ничего плохого, а вот мне…

— Вы скоро там? — в дверях появляется Дина. Она сощуривает глаза, с подозрением оценивая картину, которая предстает перед ней во всей своей красе: любимый папочка рядом с ненавистной будущей мачехой в красивом белом платье.

— Да, идем, — Марсель медленно идет по направлению к ней, а она уворачивается от его руки, когда тот привычно решает потрепать ее по голове.

— Пап! У меня прическа! — делает она большие глаза.

— Ты очень красивая, детка, —тепло улыбается он ей с высоты своего роста.

Дина смотрит на меня в упор и снисходительно ухмыляется. Я фыркаю. Девчонка так явно борется за внимание отца, что это начинает безумно раздражать. Мне даже хочется сделать ей что-то назло, чтобы утереть нос. Не выдерживаю и показываю язык. Дина тут же меняется в лице – на нем отчетливо проступает злость. Она щурится и выбегает из комнаты.

Ну и шут с ними со всеми. Поворачиваюсь к большому, в пол, зеркалу, и оценивающе смотрю на себя. Несмотря на то, что свадьба не настоящая, невестой я являюсь самой что ни на есть прекрасной. Невероятной красоты белое платье ложится точными складками ровно и хорошо, струится к полу весенним ручьем, переливается на солнце, входящем в комнату через витражные стекла. Прическа – волосок к волоску – обрамляет изящными локонами лицо, и можно подумать, что это даже не я, а будто из зеркала на меня глядит знакомая незнакомка.

— Я красивее тебя, — слышу резкое и оборачиваюсь. Дина смотрит на меня с такой лютой ненавистью, что по открытой спине пробегают мурашки.

— Что ты такое говоришь? — выдыхаю устало. — Уходи. Тебя отец ждет внизу.

— Ты мне не мама! — повышает она голос и морщит нос.

Цокаю языком и закатываю глаза. Кто-нибудь может научить девчонку манерам?

— Иди отсюда, — не выдерживаю и шиплю на нее, делая шаг, потом второй в сторону двери. — Ты мне надоела!

— Ты мне – тоже! — нервно выкрикивает она и вдруг происходит невероятное: Дина выкидывает руку из-за спины и обливает меня с ног до головы желтой водой. Быстро бросает стаканчик на пол, и я вижу, что ее глаза становятся шире от страха и удивления собственным поступком. Она дергается, прижимает руки к груди и отступает назад, ожидая, что из меня сейчас, как из жерла вулкана, посыпятся ругательства, погребая все под собой.

Я набираю в рот воздух, сжимаю руки в кулаки, и от избиения, суда Линча, меня удерживает только одно: вижу, как сжимается девчонка, как страх пробегает по ее лицу, как начинают блестеть непролитыми слезами глаза. Она сама испугалась своей несдержанности, и сейчас напоминает маленького котенка, которого хочет прогнать с кухни хозяйка.

— Ой, — тихо говорит она. Мое сердце на мгновение замирает. Черт, да это же просто маленькая девочка, а совсем не дьявол в юбке, как я себе навоображала за эти несколько дней после знакомства с ней.

Дина делает шаг назад, хватается за косяк двери, и явно думает о том, чтобы убежать, пока никто ничего не сделал. А после поднимает виноватый, растерянный взгляд на меня, видит, как я буквально сотрясаюсь от злости и тут же пулей выбегает из комнаты. Слышу ее торопливые шаги по лестнице вниз, на первый этаж, неожиданный оклик отца и спешно оглядываю платье.

Оно ужасно, безвозвратно испорчено. Сок сладкими желтыми каплями стекает по белому шелку, прокладывая дорожку вниз, больше похожий сейчас на морозный узор на стекле. Он въедается в ткань, и платье тут же теряет свой представительный эффект, а я словно воочию вижу, как то загадочное мерное сияние, которое исходило от платья, тут же становится тусклым.