— Тань, ты чего, прям огурцы на работу таскаешь? — Мирослава весело засмеялась, глядя, как Татьяна старательно намыливает зелёный длинный огурец в раковине.
С офисной кухни уже почти все ушли после обеда, остались только они вдвоём. Мирослава-то поесть успела, а Татьяна только прибежала с рабочего места.
— Да мне их резать лень, — Татьяна пожала плечами, мотнув головой, и отбросила со лба русую прядь. — Устаю сильно. С работы приходишь, в душ и спа-а-а-ать... А так, какая разница, как их есть... в салате или так.
— И всегда прям с мылом моешь? — веселились Мирослава.
— Конечно. Ты разве сама раньше не замечала, когда мы вместе жили? Отравилась я ими пару раз и хватит. Уж лучше помыть.
— С этим, дорогущим, наверное, лучше моется? Смотри, как пахнет! Как духи... Москино... Трезель... Ммм!
Татьяна поморщилась.
— Да уж конечно, лучше: не смывается этим мылом толком нифига! Один аромат от него да отдушки!
Мирослава вдруг понизила тон и задумчиво уставилась на стену с фотографиями сотрудников на корпоративах, на разных семинарах.
— Слушай, я тебя давно спросить хочу, а чё про директора нашего думаешь? Он когда на собеседование зашёл, помнишь, я чуть в обморок не упала. Бывают же такие красавчики! И заметила, как идёт через наш кабинет, сразу все плечики расправляют, волосы поправляют…
Что правда, то правда — директор был молодой и такой, что глаз не оторвать. Картинка. Фигура, разворот плеч — хоть картину пиши. А густые тёмные волосы с рыжим отливом, а серые глаза с чернющими ресницами... Татьяна первое время тоже обмирала. Пока не стала всякие мелочи замечать.
Она фыркнула:
— Ты если хочешь к нему в постель попасть, в очередь вставай. Вон у него то одна из кабинета без помады выйдет, то другая в мятой блузке... Фу!
Татьяна наконец заметила, что Мира почему-то замолчала. Подняла голову и встретилась взглядом с директором. Тем самым, о котором они только что сплетничали. И немного попятилась, уперевшись в угловой кухонный шкаф.
Директор, Иван Дмитриевич Игнатов стоял у входа в кухню, совсем рядом с ними. Сколько времени он так стоял, были непонятно, но по его суровому выражению лица стало ясно, что он слышал каждое слово. Особенно её последние слова, которые она так опрометчиво брякнула, думая, что они с Мирой тут одни...
Татьяна сглотнула. Работа была новая, стóящая, платили хорошо. И вот надо же, наговорила же себе на увольнение, походу. Какой черт её за язык тянул? Ведь не к ней же он приставал!
— Здравствуйте, Иван Дмитриевич, — пролепетала Мирослава, которая вышла из ступора первой. — Мы тут пообедать хотели. Извините, пожалуйста, мы не хотели ничего...
— Выйди, Мирослава, — с нажимом приказал директор, и подружка Татьяны испуганно выскочила за дверь, терять хорошую работу не хотелось и ей.
У Татьяны оставалась надежда, что она не ушла, а хотя бы приникла ухом к двери или в лучшем случае достала телефон и записывает всё на диктофон. Чтобы потом, в случае чего, были какие-нибудь доказательства.
Иван Дмитриевич категорично повернул защёлку в замке и повернулся к ней:
— Домывай свой огурец.
Татьяна принялась натирать его под струёй воды, отмывая остатки мыла. Заговорила:
— Вы извините, пожалуйста, нас. Просто болтовня глупая, ничего такого… Такого больше не повторится, я обещаю.
Он многозначительно усмехнулся:
— Это уж точно.
Татьяна проследила за его отяжелевшим взглядом и поняла, что он смотрит, как её пальцы скользят вдоль по длинному гладкому плоду огурца — вверх-вниз, вверх-вниз. Она замерла, заподозрив что-то неладное.
— Что же ты остановилась, Татьяна?
Иван Дмитриевич медленно подошёл сзади, тесно прижался всем телом и, накрыв её ладони своими, повторил её движения: вверх-вниз, вверх-вниз.
Склонился к уху, отодвинул носом волосы и низко прошептал, будто доверяя какую-то тайну:
— Мыть надо тщательно, Танюша, чтоб ни одного микроба не осталось...
Он будто случайно толкнулся бёдрами, и Татьяна сквозь ткань юбки ощутила, что к её ягодицам прижимается такой же здоровенный огурец. Ничуть не меньше того, что в руках. Она запаниковала.
— Ой! — она рванулась назад, ощутила «огурец» уже между своими ягодицами. Дёрнулась влево, вправо — с обеих сторон крепко держали стальные руки Ивана Дмитриевича.
Заметалась в его хватке, как птица:
— Выпустите... Выпустите!
Он протянул руку к крану, прижавшись к ней вплотную, прибавил напор, и вода заглушила её голос. Татьяна поняла, что на любой диктофон при таком шуме ничего не запишется. Она с ужасом вдруг ощутила, как от тесного трения мужского тела внизу живота разгорается знакомое приятное тепло.
Как? Почему? Это же совершенно посторонний мужчина!
Выкрикнула отчаянно:
— Я на вас заявление напишу!
Он склонился над её ухом, обдав ароматом вкусного горьковатого парфюма. Ноги Татьяны совершенно ослабели так, что пришлось ухватиться за раковину.
Машина ехала себе куда-то и непонятно кто сидел там, на переднем сидении, за рулём. А вот рядом сидел Вадим Егорович, абсолютно спокойный и мрачный, как будто ничего необычного не случилось.
— Прекрати орать, — басом приказал он. — Истеричка. Тебя по-хорошему попросили поговорить. Не понимаешь так — будет по-плохому.
Татьяна забилась в угол здоровенного салона, обитого чёрной кожей. Как будто это могло чем-то ей помочь...
— Куда вы меня везёте?
— А сама как думаешь?
Она зло выкрикнула:
— Похищать людей запрещено законом! Немедленно выпустите меня!
Вадим Егорович покосился на неё с усмешкой, покачал головой. Ничего не ответил. Только поморщился.
— Если у вас есть связи в полиции, так не все полицейские продажные... — начала Татьяна и осеклась.
До неё вдруг дошло, что до полиции дело вообще не дойдёт. Её же просто в живых не оставят.
— За что? Что я вам сделала? — всхлипнула она. — Я же жить хочу. Это всё из-за директорских любовниц? Я никому ничего не расскажу. Зачем мне это? Выпустите, пожалуйста!
— Никто не собирается ничего тебе делать, — Вадим Егорович снова поморщился. — Уж тем более убивать. Приедем и на месте всё обсудим. Только истерику прекрати, а то свяжу. Надоела канючить, ей-богу!
— Телефон мой верните! — потребовала Татьяна.
— Ваня тебе новый завтра купит, — пообещал бугай и отвернулся, достав телефон. — Если всё будет хорошо…
«Ваня?! «Если всё будет хорошо?!»
Татьяна замолчала, уставившись в окно: один район сменял другой, а ехали они куда-то на окраину. Она ничего не понимала кроме того, что едут они куда-то за город.
***
За высокими воротами с будкой охраны и электроподъёмником показался небольшой особняк. В свете фонарей на подъездной дорожке он казался сказочным дворцом, но сейчас Татьяна видела в нём собственную тюрьму или пыточную. Из такого просто так не сбежишь: надо, чтобы выпустили на въезде — вон какой забор, да и камеры на каждом углу... Одно только её смутило: свет горел только в окне второго этажа и в паре окон на первом.
Когда подъехали к широкому крыльцу, Вадим Егорович крепко взял её за плечо и повёл в дом. На подгибающихся ногах Татьяна зашла в широкий, слегка освещённый множеством бра холл. Ассистент потащил её вверх по лестнице, устланной тёмным ковром, на второй этаж. Повёл куда-то в правое крыло по коридорам с картинами и лестницам. У одной двери остановился, втолкнул её внутрь и зашёл сам, щёлкнув замком.
Татьяна оглядывалась: кожаный диван и чёрный стеклянный столик, шкаф с книгами у стены, торшеры. В углу ещё одна дверь...
О, господи…
— Ты садись, в ногах правды нет, — сказал Вадим Егорович, достав из шкафа графин с коньяком и два бокала. Будешь?
Татьяна помотала головой.
— Зря.
Он набулькал себе на два пальца и с удовольствием пригубил. Тяжело вздохнул.
Татьяна всё же осторожно села на край дивана. Спросила с любопытством:
— А где Иван Дмитриевич?
Вадим Егорович занял кресло напротив неё и заговорил, глядя на янтарную жидкость в бокале.
— Иван Дмитриевич серьёзно болен, Таня. При смерти, можно сказать. И я ни разу не шучу, чтоб ты знала.
— Вы зачем меня тогда привезли? Вам его в больницу надо везти! В реанимацию.
Он даже не взглянул на неё. Просто продолжил:
— У Ивана Дмитриевича к тебе было предложение. Простое и понятное. Секс раз в месяц за приличную сумму или хорошую должность — это уж как ты сама выберешь. Но ты решила сбежать, Таня. А он слёг. Из-за тебя без сознания лежит.. Бредит. Вот поэтому ты здесь. Поняла? Пока не воскресишь его, не выйдешь.
Татьяна растерянно заморгала. Такого она даже в самом бредовом сне не ожидала услышать.
— Вы что такое несёте, Вадим Егорович? Он заболел из-за того, что я отказалась с ним сексом заняться? Что это за бред? Не знаю, что вы тут за игры устроили, но я пойду, пожалуй...
Она попыталась встать и Вадим Егорович грохнул кулаком по столу.
— Дура! — он по-настоящему разозлился. — А ну села быстро, если жить хочешь!
Татьяна упала обратно на диван.
Ассистент продолжал бушевать:
— Мой брат названный умирает! Стал бы я с тобой так цацкаться, если бы всё не было так серьёзно?! Нормально тебе объясняю! Да если б он в тебе свою половину не унюхал, духу бы твоего здесь не было! Поняла?!
— Какую ещё половину? — Татьяна села, замерев.
— Иван, он — особенный, — неохотно заговорил Вадим Егорович, будто немного успокоившись. — Из старого рода. Из колдунов он. Чует всё. И хорошее, и плохое. И мне жизнь однажды спас. Да и бизнес у него сразу пошёл — каждого человека чует, к каждому подход знает. Знает, кого стороной обойти надо… Одно плохо: с суженой своей ему надо позарез встретиться. Иначе не будет в жизни ни счастья, ни покоя. И в койке её повалять как следует. А если встретит и не поваляет... ну, ты поняла меня, в общем! Если упустит он её, то заболеет тяжело и умом тронется. Было уже у них такое в роду. И не раз.