Я выскакиваю из кареты скорой помощи навстречу охранникам роскошного загородного особняка. Будь я здесь гостем, позволила бы себе минутку полюбоваться неподражаемым ландшафтным дизайном и великолепием трехэтажного дворца, но нас вызвали к старушке, страдающей гипертонией. А иногда притворяющейся страдающей, лишь бы скрасить свое одиночество на вечер, заодно напомнить о себе детям. Именно поэтому к ней иду я одна, а не бригада. Тем более, Виктор Иванович и так весь день с температурой на вызовах. Как бы в стационар не загремел.
— Чех, тут медсестричка пожаловала, — с нездоровой усмешкой говорит охранник в трубку рации.
Я лишь веду бровями, игнорируя его пошлый намек. По долгу службы и хуже издевки терпеть приходится.
— Проводи, — получает он команду и ведет меня через сад не к парадным дверям, а к служебным.
Ну ладно, может, у них так принято — нечего простым смертным дорогой паркет из экзотического дерева стаптывать. Хотя я начинаю сомневаться, что вызвавшая нас старушка проживает именно здесь.
Басы музыки и громкие голоса я слышу задолго до того, как мы преодолеваем темный коридор и входим в задымленный зал, где веселится толпа особей мужского пола, иначе их язык не поворачивается назвать.
— О, кто к нам пожаловал! — Какой-то тип тянет ко мне лапы, но тут же получает запрет.
— Проваливай! Это мой подарок!
Подарок? Вы все — кто, блин, такие?
Я оглядываю толпу, не понимая, где та милая старушка, которой нужна медицинская помощь. С кожаного дивана на меня смотрит пара ледяных серо-голубых глаз, по всей видимости, виновника торжества.
— Ну и наряд у тебя, куколка. Впервые такое вижу.
Все остальные ржут в голос, а я лишь растерянно таращусь по сторонам, соображая, что здесь происходит.
— Не будем на нем зацикливаться. Начинай! — отдает он мне команду, и музыка из ритмичной перетекает в мелодичную.
— Вы за кого меня приняли? — озадачиваюсь я. — Я приехала по вызову.
— Какая строгая у нас сегодня медсестричка… — Тип поднимается с дивана и медленно, с актерским пафосом приближается ко мне. — Это у тебя сценарий такой оригинальный?
— Какой сценарий? Это тридцать третий дом?
— Верно, — произносит он, обходя меня по кругу, прицениваясь и раздевая взглядом.
— Антонина Семеновна Соколова здесь живет?
Он вдруг останавливается передо мной, и все замолкают. Музыка затихает. Он смотрит на меня, а я — на татуировку огня на его шее, языками тянущуюся из-под ворота майки.
— Хэй, мальчики, пошалим?! — В зал входит размалеванная блондинка в костюме медсестры из магазина товаров для взрослых и плеткой разрезает воздух. — Кому укольчик?
Ошалелые мужики переводят свои осоловелые взгляды с нее на меня и снова на нее.
— Соколовы в тридцать пятом живут, — хмуро отвечает голубоглазый тип.
Я смотрю на лист вызова и мысленно ругаю криворукого диспетчера за почерк.
— Видимо, ошибочка вышла, — вздыхаю я. — Ваша медсестричка уже пришла, так что я пойду. Приятного вам вечера.
— Да, хорошо, что ошибочка. А то я уже решил, со скуки умрем, — усмехается тот и переключается на стриптизершу. Да плевать мне, что ты обо мне думаешь! — Камиль, проводи докторшу!
Другой парень берет меня под локоть и быстро выводит из дома. В ночной тьме мне почти не удается разглядеть его. Высокий, плотный, с волнистыми волосами. От него пахнет дорогим парфюмом и барбарисом, а еще идет такой жар, как от печки.
— У вас температура, — говорю я ему, когда мы доходим до ворот.
— Знаю, — коротко фыркает он, демонстрируя свое нежелание общаться со мной.
— Вам нельзя спиртное[1]. Нужен покой. Вот, — я достаю из своей сумки жаропонижающее и подаю ему, — выпейте и ложитесь в постель.
Он ухмыляется, беря лекарство. Трясет его в руке, исподлобья оглядываясь по сторонам, и, наконец, говорит:
— Окей, док. А теперь отчаливай. И в следующий раз будь внимательней на выезде.
Да уж, каких только грубиянов земля не носит! Я закатываю глаза, вздохнув:
— Будем считать, это ваши слова благодарности. Выздоравливайте. Но если станет хуже, вызывайте врача. Я сейчас не о том враче, что стягивает шелковые чулки у шеста.
Он снова усмехается и взмахивает рукой, приказав охраннику:
— Открой, — и не дождавшись, пока я уйду, возвращается в дом.
— И вам спокойной ночи, — роняю я, выметаясь из этого места и надеясь, что мне больше никогда не «посчастливится» сюда вернуться.
Увы, у судьбы свои планы…
[1] Употребление алкоголя (безопасной дозы не существует!) и курение (в дыме сигарет содержится более 30 ядовитых веществ!) опасно для вашего здоровья! Автор категорически осуждает любые вредные привычки!
Ася
— Блин, Олег, как мило, — сонно мурчу я в телефон, вертя в руке нашу фотографию, сделанную в кабинке.
Приятно, когда любимый человек даже в командировке не забывает первым пожелать тебе доброго утра. Не хватает его поцелуя, но он наверстает упущенное, когда вернется.
— Осталось всего два дня, пупсик.
— Жду не дождусь.
— Забронируй столик в нашем ресторане и купи себе новое платье. Деньги я переведу.
— О, Олег! Не нужно трат. Мы же копим на свадьбу.
— Я получил командировочные. Можем себе позволить. Не спорь. Лучше созвонись с подругами, пройдитесь по магазинам. Мороженое за мой счет.
Уф, как сложно устоять. Олег умеет быть обходительным.
— Сегодня я на смене, а завтра обязательно выполню твое важное поручение, — улыбаюсь я, нежась в постели. — Люблю тебя, милый. Возвращайся поскорее.
— Целую, котенок.
Я еще полчаса со счастливой улыбкой пялюсь в потолок, предвкушая наш ужин в ресторане. Кручу помолвочное кольцо на пальце, вспоминая, как он сделал мне предложение на Дне рождения моей мамы, как перевез меня к себе. Мне сказочно повезло с женихом. Подруги от зависти волосы рвут.
Смешно, но такова жизнь. Порой курьезная и непредсказуемая, зато яркая.
Приняв душ, я бегаю по дому, в спешке собираясь на работу. Заодно созваниваюсь с подругами — предупредить, чтобы ничего не планировали на завтра.
— Аська, как же тебе повезло с Олегом! — страдает Варька, одна из моих подружек. — Если ты его когда-нибудь бросишь, я его отогрею, отутюжу и в свои объятия заверну, — шутит она.
— Мир должен перевернуться с ног на голову, чтобы я его бросила, — смеюсь я, придерживая телефон плечом и втирая крем в руки.
— Я подожду, — отвечает она, похихикивая.
Звонок в дверь ранним утром для меня не неожиданность. Причин много. Могут по работе срочно вызвать, или курьер снова принес цветы от Олега.
— Ладно, Варь, ко мне пришли. Позже поболтаем.
У нас тихий район. Кругом камеры. Бояться мне нечего, поэтому я по привычке открываю дверь, не интересуясь, кто там.
На пороге стоит высокий молодой мужчина приятной наружности. Его волнистые темно-русые волосы чуть взъерошены. Губы в окружении короткой щетины плотно сжаты в напряжении. Редкого черного цвета глаза чуть сощурены. Он выглядит уставшим, вопреки своей внушительный спортивности: кожаная куртка едва ли не рвется на накачанном теле. И хотя его лицо мне кажется больно знакомым, я улыбаюсь от закравшейся мысли, что этот сногсшибательный красавец отлично бы подошел Варе.
— Здравствуйте! Вы к Олегу?
— Нет. К вам, — его голос звучит холодно и дерзко из-за низкой хрипотцы.
— Могу я вам чем-то помочь? — Я потуже затягиваю пояс халата.
— Можешь! — внезапно переходит он на «ты» и толкает меня в дом.
От неожиданности я оступаюсь, но удерживаю равновесие. Незнакомец ногой захлопывает дверь и, вытащив из-за спины пистолет, тычет мне дулом в лоб.
Ужас захватывает меня в свои липкие объятия, сковывающие и не дающие свободно дышать. Взгляд незваного гостя становится колючим, пронизывающим. И под ним я медленно опускаюсь на колени.
Камиль
Колотить боксерский мешок в три ночи давно стало для меня обыденной вещью. Он не даст сдачи, зато позволит выпустить пар, а причин для бессонницы стало больше после недавнего конфликта.
Хорошенько вымотав себя, принимаю душ, потираю щетину перед зеркалом, подумав, что надо бы побриться, и встречаю зевающего курьера.
Очередной белый конверт маячит кроваво-красным штампом «Срочно». Что бы ни потребовалось Адель, всегда у нее все срочно.
Сунув курьеру две купюры, я заваливаюсь в свое кресло и, устало вздохнув, прикидываю, что может быть в этой кипе бумаг?
Маркиза снова трется у ног, мурча и оставляя на моих брюках свою шерсть. Черт, мне даже кошку некогда вычесать!
Откупорив шейкер с противным, но полезным смузи и сделав глоток, вскрываю конверт. Фотография и письмо с указаниями. Явно опять надо потрясти должника. Но развернув и прочитав послание, вижу совсем иную картину.
«Пора действовать. Сделать все чисто и без шума».
Я смотрю на улыбающуюся кареглазую блондинку, которую надо убрать. Жаль. Молодая, красивая, невинная. Вся жизнь впереди. Да вот только не того бойфренда ты выбрала, крошка.
Я запрещаю себе долго разглядывать ее. Главное — запомнить ее лицо для дела, а потом сразу же забыть, чтобы спать спокойно. Переворачиваю фотографию. На обороте адрес и время. Бросаю беглый взгляд на часы. Лучше отправляться сейчас, иначе опоздаю, и придется ждать вечера.
Быстро собираю сумку, насыпаю Маркизе корм и выхожу из дома.
Пробок еще нет, поэтому до нужного дома доезжаю без задержек. В окнах уже горит свет и мелькает стройный женский силуэт в халате и с полотенцем на голове. Бедняжка даже не представляет, какая опасность ее подстерегает, беззаботно разговаривая с кем-то по телефону, нанося крем на лицо и просушивая волосы.
Кто бы мог подумать, что вот так в один миг все перевернется вверх дном?! Час назад я хвасталась подругам, что Олег пригласил меня в ресторан, договаривалась с ними о шопинге, шутила с Варькой, а теперь по милости того же Олега оказалась в плену какого-то душевнобольного маньяка. Даже смотреть на него тошно, пока мы едем. Тихонько утираю слезы, сдерживая рыдания, и пытаюсь убедить себя, что это какое-то недоразумение, розыгрыш, сон… Все, что угодно, только не горькая реальность!
— Приехали! — Камиль паркуется у многоэтажного дома в одном из окраинных жилых комплексов. — Гони паспорт и телефон.
— Что? — произношу сипло.
От мокрых ресниц зудит в глазах, в груди колет, а горло сжимает тугим кольцом невидимой удавки.
Камиль достает из бардачка дешевый кнопочный сотовый и бросает мне на колени.
— Этим будешь пользоваться.
— Японский магнитофон!
— Не магнитофон. Телефон. И он китайский.
— Таким еще моя прабабка пользовалась!
— Вот и отлично! Навыки должны были передаться генетически.
Я верчу в руках этот кирпич, представляя, в какого первобытного человека превращусь с ним.
— А в чем разница? — спрашиваю, взглянув на Камиля. — Боишься, неприятные вещи на камеру засниму?
— Гони свою трубу, или вообще без связи останешься, — рычит он, повернувшись ко мне корпусом и запрокинув руку на спинку моего кресла.
По играющим на его лице желвакам вижу, что не шутит. Дрожащей рукой достаю из сумочки паспорт и телефон и, отдав ему, поджимаю губы, глотая слезы.
— Хотя бы контакты можно перенести?
— Ты еще не поняла? Контакты с внешним миром под запретом! Ты будешь пользоваться телефоном только для связи со мной и с теми, с кем я разрешу.
— Чего?
— Не переспрашивай! — рявкает он, теряя терпение. — Заруби себе на носу, что я ненавижу повторять. Учись усваивать инфу с первого раза.
— Какой же ты козел! — Я снова отворачиваюсь к окну.
Приятнее смотреть на справляющую нужду посреди детской площадки собачку, чем на этого мерзавца.
— Вылепетывай! — велит он мне.
Я нарочно хлопаю дверью, выйдя из машины, и ежусь от прохладного ветра. Похоже, будет дождь, который я ненавижу. Даже погода на стороне этого Камиля!
Он хватает меня за локоть и тащит к подъезду, ничуть не смущаясь удивленно раскрытого рта вышедшей нам на встречу соседки-старушки. Не поздоровавшись с ней, заводит меня в лифт, жмет кнопку «7» и закидывает в рот подушечку жвачки.
Господи, это же надо быть настолько хладнокровным и бестактным. Недаром говорят, внешний вид порой бывает обманчив. Похож на брутального красавца с обложки глянцевого журнала, а в душе — негодяй с руками по локоть в крови. А я еще, дура набитая, Варьке на него наводку дать хотела!
Повернув ключи во всех трех замках, он вводит меня в захламленную однушку с панорамным окном и минимумом мебели. Запирает дверь, щелкает выключателем, осветив тусклый серый цвет интерьера, и снимает куртку.
— Располагайся! — указывает он мне, прошлепав на кухню, не разуваясь. — Сбежать даже не пытайся. Из-под земли достану и туда же закопаю.
Через широкий дверной проем я наблюдаю за тем, как он наливает воду в кошачью миску и коротким движением чешет загривок пушистой питомицы. В голове не укладывается, что это чудовище о ком-то заботится. Хотя ухоженной зверушку не назовешь. По породе, похоже, московский маскарадный. Такую кошечку надо купать, чесать, да и шерсть ее по дому периодически убирать, чтобы в углах шматками не валялась.
Отложив сумочку на этажерку, я снимаю джинсовую куртку и туфли. Босиком продвигаюсь вглубь квартиры, уже не плача и немного успокоившись. Думала, будет хуже: цепи, клетка, оружие, чучела. На деле — обычный холостяцкий бардак, к счастью, без вони грязной посуды, белья и кошачьего лотка.
— Это Маркиза, — представляет Камиль мне свою кошку. — Она под твоей ответственностью в мое отсутствие.
— Я не ветеринар, — уточняю я.
— А она и не больна. — Он входит в комнату. — Будешь кормить, чесать, купать ее. Ясно?
— Угу, — киваю я, обратив внимание на фотографию и письмо на журнальном столике.
Фотография моя, судя по ракурсу, сделанная шпионом издалека. А в письме…
Не успеваю прочитать, как Камиль собирает все это, засовывает в конверт и грозно смотрит на меня:
— Не суй свой нос куда не следует. У тебя серьезный враг, медсестричка. И только я стою между ним и тобой. Разозлишь меня — я отойду.
— Долги у Олега, а враг у меня, — вздыхаю я. — Где я буду спать? Здесь только одна кровать.
— Верно. И она моя. Куплю тебе надувной матрас, если не забуду. Еда в холодильнике, душ в ванной. Будь хорошей девочкой, и мы с тобой подружимся.
— Ты уходишь?
— Тебя это беспокоит?
— Нет, напротив, радует, — я кое-как натягиваю на лицо вымученную улыбку.
Разворачиваю карамельку и закидываю в рот, смакуя вкус барбариса. Открыв дверь, бросаю взгляд на окна своей квартиры. Шторы в комнате задернуты. Похоже, медсестричка даже не хочет полюбоваться видом. Ну и черт с ней! Когда-нибудь мне спасибо скажет. Если, конечно, не доведет меня. Иначе и ей, и себе пулю в лоб пущу.
Выбросив фантик, сажусь за руль и еду к Адель, прикидывая, как буду выкручиваться. В ворота не заезжаю, потому что не намерен тут оставаться.
— Камиль, тачку загнать? — интересуется Азиз.
Мотнув головой, преодолеваю двор и, перешагивая через ступеньку, поднимаюсь на террасу. Но не успеваю открыть дверь, как слышу выстрел.
— Адель тренируется? — спрашиваю у Азиза через плечо.
— Да, в саду. Снова всех соседей разбудила, — усмехается он, но быстро стирает баранью улыбку со своей рожи, стоит мне зыркнуть на него.
Я хоть и недолюбливаю эту стерву, а обсуждать ее с подчиненными себе не позволяю.
Адель стреляет по плакатам, когда я обхожу дом и оказываюсь в саду. Она снимает наушники и очки, только выпустив всю обойму, и велит поменять мишени. Собаки со всей округи подняли дикий лай, а ей плевать, что она не в лесу живет.
— Какие новости, Камиль? — Не глядя на меня, берет стакан с лимонной водой у служанки и любуется яблонями.
— Тела нет, — отвечаю я.
— Жаль, — вздыхает она, делая глоток. — Я бы хотела, чтобы он полюбовался, пострадал над трупом.
— Она сопротивлялась. Так что пришлось обойтись прощальной запиской.
— Ее будут искать. Но мы замнем это дело. Отличная работа, Камиль, — расплывается она в счастливой улыбке, словно не весть об убийстве невинного человека получила, а выиграла лотерею. — Фото? Видео? Хоть что-нибудь?
— Мне было некогда. Торопился замести следы…
— Дорогая, тебе не спится?! — перебивает меня высунувшийся на балкон зять. Взъерошенный, разомлевший ото сна. Зевает, потягиваясь в халате, и только потом обращает на меня внимание: — Привет, Камиль! Проездом или в гости?
Я смотрю на Адель, негласно моля ее заткнуть этому упырю пасть, а она отвечает мне потерпеть, муж же ее любимый все-таки.
Так вышло, что мы с Адель сводные. Нас объединяет лишь Роман, именуемый в наших кругах Чехом. Они с Адель родные по отцу, а я с ним — по матери. Так что если с братом мы оба еще ладим, то друг с другом чаще пластаемся до угроз.
— Я нашел нам врача, — меняю я тему разговора. — Надежный. Латать умеет.
— Круто, — кивает она. — Выпишу тебе премию. Милый, — лыбится она уроду на балконе, — спускайся к завтраку. Я тебя ждала.
— Уже бегу, радость моя.
Я отворачиваюсь, прошипев:
— Меня сейчас стошнит.
— Камиль, не забывай, с чьей руки ты ешь, — напоминает мне Адель, возвращая стакан служанке.
— Не с его.
— Но с моей.
— Я отрабатываю каждый свой кусок хлеба, — рычу я.
— Тише-тише, не кипятись. Глеб мой муж. Он отец моего сына. И именно он поддерживает меня в самые тяжелые времена. Ни ты, ни Роман, ни Лучик. Только он. Как бы он вам ни не нравился, он будет в нашей жизни! Останешься на завтрак?
— Спасибо. По дороге шаурмой закинулся. Я могу идти?
— Иди, — пожимает она плечами. — Ты заслужил выходные.
Больше ничего не сказав, разворачиваюсь и шагаю к воротам. Спорить с Адель бесполезно. Если она даже Лучиану, родную дочь, принижает на фоне этого скользкого червя, который лжет ей, живет за наш счет и мнит себя хозяином! Понятия не имею, как поставлю его на место, но однажды сделаю это. Заставлю Адель одуматься.
Домой возвращаюсь злым. Понимаю, что сам себе создал проблемы, а назад пути нет. Заскакиваю в супермаркет, бездумно затариваюсь и тащусь домой в надежде отдохнуть.
Медсестричка сидит в кресле и даже не смотрит на меня, когда я возвращаюсь с полными пакетами. Только Маркиза встречает хозяина, трясь о ноги в ожидании свежего желе.
— Это тебе! — я бросаю медсестричке краску для волос. — Надеюсь, угадал с цветом. И не спорь, что ты не крашеная.
Она смотрит на меня воспаленными от слез глазами и бубнит:
— Шатенка.
— Значит, не прогадал. Перекрашивайся. Кстати, твое полное имя Настя?
— С чего ты взял?
— Ася от Анастасии. Логично же.
— Ася — мое полное имя.
— Как так?
— А вот так! Бывает!
— Ясно, — киваю, быстро соображая. — Все равно звать тебя теперь будут Настя.
— Почему Настя?
— Нравится мне это имя. Еще вопросы? — Я открываю холодильник и выкладываю в него все, что закупил. — Ты если еще не въехала, то набирай скорость. Нянчиться с тобой я не буду, а работы у нас до хреновой матери.
— У нас? — переспрашивает она.
До чего же бесит!
На краске этот засранец не поскупился. Дорогую купил, качественную. Хоть волосы в солому не превратились. Правда, непривычно снова видеть себя шатенкой. Олегу я нравилась блондинкой. Ради него и осветлялась регулярно.
Хорошо выполоскав волосы, залезаю под душ. Не знаю, зачем. Наверное, смыть с себя грязь от вранья Олега. Подставляю лицо к прохладной воде, возвращая себя трезвость ума.
Камиль говорил загадками. Ляпнул что-то про долги, но почему-то связал меня с врагами Олега так, словно это я им дорогу перешла. А что, если он лжет? Может, Олег ни в чем не замешан. Он же врач! Он давал клятву, работает в крупной клинике, часто ездит по другим городам на самые сложные операции.
А ты уверена в этом? Ты знаешь об Олеге лишь с его слов. Ни разу не была в его клинике, не общалась с его пациентами, да и твои коллеги ничего о нем никогда не слышали.
Из ванной я выхожу, обернув волосы первым попавшимся полотенцем, от которого пахнет мужским гелем для душа, и напялив на себя свои джинсы и водолазку.
— У тебя там кран течет, — докладываю Камилю, но он это и без меня знает.
Проигнорировав мое замечание, отвлекается от плиты и срывает с меня полотенце, больно потянув за волосы. Я морщусь, втянув воздух через стиснутые зубы.
— Хорошо прокрасила? — Он грубо наклоняет мою голову, как хочет, словно я кукла, убеждается, что задание выполнено на отлично, и отпускает меня. — Я не разрешал тебе пачкать мое полотенце.
— Дай мне мое, — говорю я, скрещивая руки на груди. — И сменное белье мне тоже не помешает.
— Не заработала на свое. — Он ловко переворачивает стейк, от запаха которого меня начинает мутить. Аппетита совсем нет. Хочется просто исчезнуть. — Завтра смотаемся по делам, заскочим в магазин — купишь себе пару трусов.
— У меня есть трусы, раз уж мы об этом. Просто они дома. Нужно съездить и забрать.
Камиль вышвыривает стейк на тарелку, выключает плиту и поступью охотника приближается ко мне, сжимая в руке лопатку.
— Ты реально узколобая или притворяешься? У тебя больше нет дома. Ты никто. Не существуешь для внешнего мира. Но в нашем будешь делать все, что тебе прикажут. Зеленкой помазать? Помажешь. Сифилис излечить? Излечишь. Пулю вытащить? Мне насрать, как ты это сделаешь. Теперь ты — сапер.
— Сапер? — не понимаю я.
— Ну да. Он же ошибается только раз, — зло ухмыляется Камиль и возвращается к своему мясу.
Навалив к стейку приличную порцию соуса и взяв кусок хлеба, он садится за барную стойку, где приступает к обеду, уткнувшись в телефон. Даже не пытается притвориться гостеприимным.
— Ты купил матрас? — интересуюсь я, хоть как-то разряжая атмосферу.
— М-м-м… — мычит он, жуя и водя пальцем по экрану. В телефоне ему явно интереснее, чем со мной.
— Это да или нет?
Проглотив пережеванный кусок, Камиль косится на меня и рычит:
— Какая же ты шумная. Терпеть не могу болтливых. В шкафу журналы. Почитай. Посмотри телек. Погладь кошку. Поплачь где-нибудь в углу. Только заткнись, пока я тебе рот скотчем не залепил.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты невероятно милый парень? Наверное, от девушек отбоя нет. С тобой же так весело!
— А тебе кто-нибудь говорил, что ты заноза в заднице? — фыркает он, закинув в рот еще кусок мяса.
Выдохнув от разочарования, я усаживаюсь в кресло, но снова ловлю на себе недобрый взгляд хозяина этого волчьего логова.
— Что? Кресло тоже под запретом? У тебя тут из комфорта только стул, на котором ты сидишь, это старое кресло и кровать. Или мне перебраться на коврик у порога?
— Хорошая идея. Я бы точно не расстроился.
Ну уж фиг тебе, а не такое счастье! Беру пульт от телевизора и включаю свой любимый женский канал, где как раз началась новая серия моего любимого сериала. Делаю громче, но получаю новое замечание:
— Убавь.
И пальцем не пошевелю. Громко? Подними заднюю точку и убавь сам!
Минут через пять это и происходит. Камиль подрывается с места, бросается к телевизору и вырывает вилку из розетки.
— Ты сам разрешил смотреть телевизор! — возмущаюсь я. — Или смотреть не означает слушать? Ты садист, ты в курсе? Изувер! Бессердечный, невоспитанный, неисправимый!
— Еще одно слово, медсестричка, и спать сегодня ты точно будешь на коврике, — грозит он мне.
— Ох ты батюшки! Напугал! Да с ковриком приятнее, чем с тобой!
Камиль хватает одну подушку с кровати и швыряет ее к порогу.
— Располагайся! — рявкает мне, вернувшись к своему обеду.
— Ну и говнюк же ты, — бубню я себе под нос. Маркиза запрыгивает ко мне на колени и начинает тереться о грудь, будто поддерживая и успокаивая. Увы, лапочка, твой хозяин — козел. — Я хочу пить! — говорю я, погладив кошку. — Можно? Или сдохнуть от жажды?
— Да пей уже, только заткнись! — орет Камиль, как припадочный.
Ему явно надо показаться психологу.
— Ты, если жалеешь, что привез меня сюда, можешь обратно увезти.
Утром нахожу медсестричку в кресле. Замерзла, значит, у порога, раз сюда перебралась. А меньше языком трепала бы, и спала бы по-человечески.
Поколотив мешок, толкаю ее по коленке. Не реагирует. Крепко спит, мерзавка. Приходится наклониться и потрясти за плечо — тонкое, хрупкое. Эта девчонка весит не больше пятидесяти килограммов. А со мной еще похудеет. И это при ее-то модельных длинных ногах.
Вздрагивает от испуга. Хорошо, что не вскрикивает, увидев меня над собой.
— Я надеялась, ты — всего лишь дурной сон, — тихо бурчит, поднимаясь и разминая шею.
Хоть раз бы придержала мысли при себе. Но нет — все надо озвучить!
— У тебя пятнадцать минут.
— На что? У меня даже зубной щетки нет.
— Возьми в шкафчике новую.
Я стягиваю полотенце с плеч. Медсестричка, взглядом скользнув по моему торсу, отворачивается. Ломает из себя недотрогу, а ведь не станет отрицать, что ее «Олегу» далеко до такой формы.
Пока она приводит себя в порядок, я кормлю Маркизу, надеваю наплечную кобуру под куртку и созваниваюсь с братом.
По-хорошему, мне следует сдать Адель со всеми потрохами и рассказать ему, что, пока он торчит в Палермо, наша дорогая сестрица притащила на его виллу своего муженька. Но тогда я стану стукачом. Наказания не боюсь, а репутацию запачкать из-за какого-то гондона не могу.
— Как дела, брат?
— Все отлично. Сам не ожидал, что все так сложится, — голос у него бодрый. — Сегодня вылетаем домой. — Прекрасней новости просто не может быть! — Только не говори Адель. Она ждет нас на следующей неделе. Дети хотят устроить ей сюрприз.
— Ты же знаешь, я нем как рыба. Вас встретить?
— Нет, не надо. Азиз встретит, — отвечает он, явно что-то недоговаривая.
— Паола с вами, да? — догадываюсь я. Ну конечно, эта змея тоже прилетит!
— Камиль, знаю, она тебе не нравится. Но мне действительно пора остепениться. Тридцать шесть лет. Два предыдущих брака ничего не дали. Я был молод…
— Ты же не серьезно?! — Я с такой силой сжимаю телефон, что он вот-вот заскрипит в кулаке. — Брат, разуй глаза! Ее папаша и наша сестрица через вас хотят породниться только ради объединения бизнеса! Ты в натуре хочешь пожертвовать собой?!
— Мы с тобой уже говорили об этом. Паола красивая. У нее красный диплом…
— Она шлюха, мать твою! — рявкаю я.
— Она моя будущая жена. Следи за языком.
Так я никогда не достучусь до брата. Его проще грохнуть, чем переубедить. Если ему что-то втемяшилось, особенно если запал на отшлифованную телку, то гори все синим пламенем. Надеюсь, когда он увидит Глеба в своей спальне, распивающего его коллекционный коньяк, отвлечется от этих розовых соплей и очухается.
— Делай как знаешь, — вздыхаю я. — Увидимся.
Вышедшая из ванной медсестричка делает вид, что ничего не слышала. Молодец, быстро учится не лезть не в свое дело.
Мы молча выходим из квартиры, и она садится в машину, снова громко хлопнув дверью. Как будто нарочно провоцирует меня на скандал.
— Куда едем?
Я выруливаю со двора, признавая, что поспешил с выводами. Ничему мои угрозы не учат ее.
— Я же тебе говорил, что вопросы задаю я. Что изменилось? Ты потеряла память?
— Может, я не такая умная, как ты ожидал. Больно, наверное, ошибаться? Я тоже ошиблась, когда увидела тебя на пороге своего дома.
— Интересно, о чем же ты подумала?
— Совсем не о том, что произошло на самом деле.
— Окей, если ты заткнешься, я скажу тебе, куда мы едем. Сначала заберем небольшую посылку. Потом смотаемся закажем тебе новый паспорт. К тому времени как раз откроются магазины, купишь себе шмоток. Отвезем посылку по назначению и по шашлыку. Как тебе такой расклад?
— А если не заткнусь? — уточняет она.
Смелая, зараза.
— Я запру тебя в подвале с крысами и тараканами и буду выпускать оттуда, только когда нам потребуется твоя докторская помощь.
— Ты так не сделаешь.
— Думаешь? — усмехаюсь я. — Ты спала у порога. Не запру в подвале, говоришь?
Но мои планы рушит не медсестричка, а телефонный звонок.
— Камиль, Черепа подбили! Адель велела вызвать врача, о котором ты вчера обмолвился!
Я резко разворачиваю машину под сигнал встречного потока. Медсестричка взвизгивает, схватившись за голову.
— Кто тебе права выдал?!
— У меня нет прав, успокойся, — фыркаю я, идя на обгон.
— Что ты творишь?! — орет она, врастая в сиденье.
Похоже, в юности правильной была, не гоняла с друзьями по пустым магистралям или ночному городу. Или с годами инстинкт самосохранения обострился.
— Кажется, у тебя первый пациент. Так что соберись.
Медсестричка замирает, с ужасом уставившись на дорогу и больше не проронив ни слова, пока мы не подъезжаем к особняку брата.
Я еще не смирилась с собственной неволей, не отошла от умершего на моих руках мужчины и пощечины Камиля, а он преподносит мне такие новости. Двое суток ничего не ела, а тошнота все равно подкатывает к горлу.
Я могла бы попробовать оспорить заявление Камиля, как-то оправдать Олега, но слишком много совпадений. Мальчик Артур очень на него похож, словно Олег в детстве. Познакомились мы с ним тоже вскоре после того инцидента в особняке. Он оказался настойчивым, быстро подкупил меня красивыми жестами. Теперь и частые командировки остались без вопросов, и его нежелание брать меня с собой. Он даже ненастоящее имя себе взял из созвучного с Глебом, чтобы было легче на него откликаться. Каков же козел!
Я убегаю в ванную, где умываюсь холодной водой. Дышу поглубже, смахиваю слезы, глядя на свое зареванное отражение и чувствуя себя самой несчастной женщиной в мире.
Он умеет влюблять. Даже Адель, крестная мать мафии, не устояла. Не с ним разборки учинила, а меня заказала. Что уж тогда обо мне говорить!
Камиль стучит в дверь с коротким вопросом:
— Ты в норме?
Я наспех вытираюсь и выхожу из ванной. Он держит в руке стакан с мутной жидкостью.
— Выпей. Полегчает.
Даже не спрашиваю, что это за хрень. Пахнет травами. По вкусу напоминает огненную смесь валерьянки, пиона, боярышника, пустырника и корвалола. Выпиваю несколькими глотками и морщусь в махровый рукав халата.
— Тебе надо поесть. Уже синяки под глазами.
— Это от слез, — отмахиваюсь я.
Камиль опять хватает меня за локоть, тащит к барной стойке и толкает на стул. Ставит передо мной макароны с сыром и сосиской и наливает стакан яблочного сока.
— Может, ты любишь апельсиновый. У меня такого нет. Аллергия на цитрусовые, — объясняет он, подавая мне вилку и подвигая стакан. — Жуй. Потом перетрем ситуевину.
Ему легко говорить. Стреляет в людей и спит спокойно. А я впервые в жизни поверила, что нашла достойного мужчину, прыгала от счастья, летала в облаках, хвасталась перед подругами… Уже даже подпись под новую фамилию придумала. А все оказалось обманом. Он использовал меня. Развлекался с наивной дурочкой, пока его влиятельная жена зарабатывала бешеные деньги. Знал, что Адель ничего ему не сделает, если узнает. Меня подставил.
Я кое-как прожевываю и проглатываю немного еды. Вкуса не чувствую. Словно трава во рту. Только сок немного вяжет, напоминая мне, что я пока еще жива.
Камиль сидит в кресле, уткнувшись в телефон. Фотографии так и лежат перед ним, но только одна перевернута. Я набираю побольше воздуха в легкие и смело говорю:
— Я согласна.
Камиль поднимает лицо и, сощурившись, едва заметно улыбается.
— Он за все заплатит, — добавляю я.
— Учти, медсестричка, путь, на который ты ступишь, опасен.
— Я уже стою на нем. Не буду останавливаться.
— Тогда имей в виду, ты официально в розыске с подозрением на самоубийство. А для Адель ты мертва. Ты должна стать максимально неузнаваемой для нее. Я рисковал, везя тебя в особняк. Зато проверил. Не узнала. Хотя ты лишь волосы перекрасила. Но чтобы войти в тесный контакт с нашей семьей, тебе придется еще несколько штрихов изменить.
— Ну подружусь я с Адель, стану одной из вас, а дальше-то что? Она простила Олегу… Глебу, — поправляюсь я, по привычке называя этого подонка именем, к которому привыкла, — одну интрижку. Простит еще десять.
— Ты даже не представляешь, насколько сложные и запутанные отношения в нашей семье, — кажется, Камиль произносит это с каким-то нездоровым наслаждением. — Если Адель не одумается, мы заставим Глеба добровольно ее бросить. У него полно скелетов в шкафу. Обязательно найдется ниточка, за которую можно потянуть.
— А чем именно он тебя не устраивает?
Камиль откладывает телефон.
— Во-первых, он сидит на нашей шее. Во-вторых, вечно ввязывается в какие-то мутные дела, а мы потом расхлебываем. В-третьих, крысятничает. За руку не ловили, но знаем, что бабки отмывает и на свой оффшорный счет складывает. И в-четвертых, Адель рядом с ним теряет голову. Она заключает сумасбродные сделки, расторгает договоры с влиятельными партнерами, наживает ненужных врагов, но заводит связи в совершенно непонятных кругах. Он пустит под откос все, что мы нажили. Оставит нас ни с чем.
— А как же сын?
— Думаешь, ему есть дело до Артура? — усмехается Камиль. — Лучиану фактически вырастили ее итальянские родственники, а Артур к Роману ближе, чем к Глебу. Тот его с пеленок вынянчил. Не пытайся найти в этом чудовище что-то святое. Его единственное достоинство — он ловкий приспособленец. Есть чему поучиться. В остальном же он — раковая опухоль нашей семьи и мразь, которая предала тебя.
Камиль намеренно делает акцент на последних словах, ковыряя мою свежую рану. Знает, как побольнее задеть, чтобы получить желаемое. Только если в его случае наша сделка носит корыстный характер из примитивной жадности, то в моем — желание отомстить за пренебрежение обычными человеческими ценностями.
Он поднимается с кресла и походкой важного кота приближается ко мне. Взгляд его черных глаз внимательно скользит по моему лицу, задерживается на губах и переползает на щеку. Он поднимает руку, легонько гладит ее пальцами и скалится:
А вот и брат пожаловал!
Убрав пушку за резинку штанов, поднимаю это пьяное тело с перепуганной медсестрички и усаживаю в кресло. Вот только брат зеленеет на глазах, и приходится тащить его в туалет, чтобы не заблевал мне полквартиры.
— Какого хрена?! — Я помогаю ему сориентироваться над унитазом, не надеясь получить даже бессвязный ответ. Тут и так все ясно: с Адель посрался и наклюкался со злости.
Умыв полудохлого его, волоком тащу к кровати и укладываю под одеяло.
— Окно открой! — бросаю медсестричке, стягивая ботинки с брата.
Стоит как вкопанная.
— Оглохла? Окно, говорю, открой!
Не нравится, что я голос повышаю. По лицу видно. Так нечего тупить!
Свежий воздух колышет занавеску, наполняя квартиру запахом осени. Медсестричка ежится, туже запахивая на себе мой халат и растерянно глядя на нас. Окидываю ее взглядом, припоминая, как оголилось ее бедро, когда брат свалил ее на пол, и улыбаюсь. Ножки у нее что надо.
— Ложись. Он теперь до утра не встанет.
Она плетется к креслу и корячится разложить его. Минуту наблюдаю за ее манипуляциями и не понимаю, что сложного в том, чтобы попросить меня помочь? Я же вроде не тиран, не кидаюсь. Или кидаюсь?
— Отойди! — Отодвигаю ее и одним движением раскладываю кресло. Достаю из шкафа простыню и плед и швыряю ей. — Сама расстелешь?
Молчит. Обиделась. Или перепугалась сильно спросонок. Так кто ж знал-то, что брат среди ночи решит тут отлежаться?
Я запираю дверь, которую он, естественно, оставил распахнутой и с воткнутыми в замок ключами, и ложусь на край кровати, где уже похрапывает мое горе. Вроде самый младший в семье, а чувствую себя нянькой.
Медсестричка возится с простыней, запутываясь в моем халате и шмыгая носом. Или снова плакала, или простыла. Наконец, гасит свет и ложится, но не спит. Как и я, слушает падающие в раковину капли в ванной и о чем-то думает.
— Камиль? — тихо произносит она, когда я уже засыпаю.
— М-м-м?
— Если я откажусь от сделки, ты убьешь меня?
Что за дурацкий вопрос?! Хотел бы — пришиб бы еще вчера утром!
— Ты пожалела Глеба? — уточняю я.
— Не знаю. Я думаю… Я плохая актриса, Камиль. Я эмоциональная. Со мной у тебя ничего не получится. Подставишь себя.
— Хочешь вернуться к прежней жизни? Ее больше нет. Спалишься — и Адель до тебя доберется. Я выкручусь. Ты — нет.
Она протяжно вздыхает. Ей явно не хватает человека, которому можно выплакаться. Собеседник из меня хреновый, а советчик и того хуже. Я действую по обстоятельствам, доверяю интуиции. У меня нет планов, есть только цели, а средства по ходу подыскиваются. Например, как эта медсестричка.
Она засыпает, так ничего и не ответив, а я еще долго таращусь на занавеску с проклятым пониманием, что создал себе проблему.
Утром меня будит брат, со всей дури припечатавший мне рукой по лицу. Подскакиваю, целясь в него стволом и пугая Маркизу.
— Мля… — мычит брат, морщась от света. — Как я тут очутился?
— Это у тебя надо спросить.
Медсестричка выглядывает из-за спинки кресла, привлекая его внимание.
— Я вам все испортил, да? — Брат вылезает из постели и взглядом ищет свою обувь. — Машу ж вать… Вашу ж мать… Вот это я вчера быканул. Сначала с Адель перегавкался, потом с Паолой. Черт знает, где накидался.
— Иди душ прими. Я пока тебе крепкого чаю заварю.
Он сваливает в ванную, постанывая от головной боли и все еще пошатываясь, а медсестричка натягивает плед до самого подбородка.
— Расслабься. Ему нет до тебя дела.
Пока я вожусь на кухне, она встает и залезает в свою сумочку за зеркальцем. Долго и тщательно всматривается в отражение, разглядывая щеку.
— Ты ударил меня. Ничего не хочешь сказать?
— Иначе ты не перестала бы истерить, — отвечаю я.
— На меня никто никогда в жизни руку не поднимал.
— Да, я не Глеб. Цветочками тебя осыпать не собираюсь и лапшу на уши вешать тоже. Зато затрещину дам, которая, быть может, тебе жизнь спасет.
— Ты отвратителен, ты знаешь? С тобой невозможно разговаривать. Ты груб, не воспитан, жесток!
Она как будто специально нарывается. Забывает, с кем имеет дело. Я хватаю ее за шею, которую переломить легче, чем соломинку, и поднимаю с кресла.
— Ну-ка повтори, — шиплю ей в лицо, злясь из-за отсутствия страха в ее глазах. Она словно умерла сегодня ночью и переродилась. Совсем опустошена. До дна. — У тебя слишком длинный язык. Я ведь отрезать его могу. Нам и немой доктор сойдет. Главное — мозги и руки. Хотя, судя по тому, как вчера откинулся Череп, они у тебя не из того места растут.
— Не запугаешь, — отвечает она хрипло из-за сдавленного горла, кладет ладони на мою руку, но не пытается вырваться из хватки. — Я тебе живая нужна.
Вот сучка! Скалюсь, высмеивая ее смелость, но тут же обламывая мечты:
Невеста? У этого ледника есть невеста?!
Я смотрю на него, он — на меня, кажется, не менее удивленно, но также привычно зло.
— Я вас не спалю. — Чеховской проходит мимо нас, привлекая мое внимание татуировкой огня, оплетшей его спину, плечо и шею. Полотенце обернуто на его бедрах так низко, что мне становится стыдно смотреть. Чего не отнять у этих братьев — так это их суперское атлетическое телосложение. Оба следят за собой. — Мой чай готов?
Камиль разжимает свои цепкие пальцы, сдавившие мое запястье, и делает шаг назад. Его глаза черней ночи, как отражение бездны вместо души, замораживают меня на месте. Не пойму, что его взбесило сильнее: я, воспоминание о невесте или повелительный тон Чеховского. Очень надеюсь, что он просто не с той ноги встал. Не хочется думать, что он будет срываться на мне всякий раз, когда кто-то или что-то испортит его и без того бесконечно поганое настроение.
— Это я у себя придержу.
Он указывает мне на кольцо и сжимает его в кулаке, а я невольно представляю, как Камиль так же раздавливает Олега. Хрупкая, напуганная девочка внутри меня ищет защитника, в то время как рассудительная женщина понимает, бороться за справедливость придется самой, а возможно, и наказывать собственноручно.
— Могу еще сережки отдать, — ворчу я, снимая «гвоздики» и протягивая Камилю. — Тоже он дарил. Не жалко.
Появившийся в дверном проеме Чеховской с кружкой в руке многозначительно хмыкает.
— Брат, может, познакомишь меня с девушкой? А то между вами все так искрит, что мне стало любопытно.
— Ничего не искрит, — шипит Камиль, глядя на меня. — Это Настя. Наш новый док. Приехала сюда из периферии на заработки. Вот, согласилась присоединиться к нам.
— Так это ты моего Черепа порешила?
Ну капец, блин, обвинение! По сути, моя вина в смерти покойного есть. Я, как врач, была обязана оказать помощь лишь в пределах своей компетенции и возможностей и настоять на госпитализации больного. Им должен был заняться хирург, и не на кухонном столе в окружении бандитов вместо аппаратов.
— Личико знакомое. — Чеховской сощуривается, смотря на меня поверх кружки. — Ты уже бывала у нас?
— Нет! — отвечаем мы в голос с Камилем, причем слишком резко, чем заставляем Чеховского смутиться.
— Ладно. — Пожимает тот плечом. — У меня так башка трещит, что я могу нести чушь. Есть какие-нибудь колеса от похмелья?
— Кодироваться тебе надо, — бубнит Камиль. — Мы с Настей как раз собираемся смотаться по делам, заскочим в аптеку. В холодильнике есть минералка. Поди не помрешь.
— Вымералка — это сильно, — вздыхает Чеховской, скрываясь в кухне, а я снова перевожу взгляд на Камиля и скрещиваю руки.
— А меня в эти дела посвятить не хочешь?
— Разве не прикольней, когда все держится в секрете?
— Да в любовных романах с предсказуемым концом интриги больше, чем в тебе!
— Ой, да ладно! Только не говори, что правда об «Олеге» не застала тебя врасплох. Да ты в лице сменилась, даже когда о моей невесте услышала. Что? Не было такого? — Камиль делает шаг вперед, вынуждая меня отвести взгляд в сторону. — Да, крошка, ты не всегда права. Советую впредь не делать поспешных выводов. Никогда не знаешь, что именно прячется за оберткой. А сейчас дуй в ванную. У тебя пять минут!
Опять раскомандовался!
Не собираясь больше тратить на него свои расшатанные слабенькие нервы, кричащие о помощи, я беру вещи и скрываюсь за дверью ванной.
Пять минут, блин! А если шесть потрачу, что, конец света случится?
Не знаю, в какое время я укладываюсь, но стараюсь торопиться со сборами. Быстро чищу зубы, одеваюсь и расчесываюсь.
Камиль уже ждет меня у порога, когда я выхожу, и брякает ключами.
— Брат, не говори Адель, где я! — кричит ему Чеховской из кухни. — Вообще, никому не говори. Пусть подергаются, а то расслабились.
— Слышала? — спрашивает у меня Камиль, пока я обуваюсь.
— Я, конечно, могу порой тупить, но сейчас он явно обращался к тебе.
— Тебя это тоже касается. Меньше мели языком.
Я криво улыбаюсь ему, и мы выходим из дома под эту дурацкую улыбочку и молчание. Только в машине я позволяю себе всего один короткий вопрос:
— Куда едем?
— Однажды ты меня доконаешь и поедешь в лес.
Я тяжело вздыхаю, пристегиваясь ремнем безопасности.
— Тебе надо лечиться, Камиль. А то быстро состаришься.
— У меня хорошие гены. За меня не волнуйся. Лучше о себе подумай. Ведь можешь и не успеть состариться.
Ладно, сделаю вид, что он меня запугал. Так и быть, замолчу.
Следующие двадцать минут я туплю в окно, надеясь хоть на маленький лучик солнца этой суровой осенью. Но оно меня так и не радует. Отчего мысли снова смешиваются, сгущаются и превращаются в душащий ком.
Мама, наверное, с ума сходит. Меня ищут, опрашивая коллег и подруг. Волонтеры прочесывают лес, поля, берега, реки. А я вот она — живая и здоровая пленница душевнобольного типа, разгуливающего по лезвию. Кажется, что, находясь рядом с ним, я и сама начинаю терять рассудок.