Я тебя (не) боюсь

Пролог

Привычный ритм моей жизни сбился в тот день, когда я стала заложницей каких-то ублюдков, положивших глаз на деньги моего отца — преуспевающего банкира, филантропа и просто уважаемого господина. Самое мрачное пятно в его репутации — моя мать, спутавшаяся с другим и бросившая нас двадцать лет назад. В остальном отец безупречен до блеска. Ко мне всегда относился с особой теплотой, называл своей принцессой и дорожил больше, чем всем своим состоянием. Я ни разу не слышала от него ни единого ругательства, не видела его разъяренным, злым. Он часто выглядел сосредоточенным, уставшим. Порой подолгу запирался со своими компаньонами в бильярдной, которая потом сутки выветривалась от тяжелого запаха сигар и виски. Но я свято верила в сказку. Пока меня не похитили…

Трое суток в холодном, сыром подвале без еды и воды, в компании жутких вооруженных громил, выражающихся крепкими словечками, и крыс, которые казались приятнее этих обезьян. Там-то я и узнала, какова обратная сторона красивой, глянцевой жизни.

Меня вызволили посреди ночи. Кажется, мое спасение было кошмарней самого плена.

Две недели я не выходила из своей комнаты, потом жила призраком в огромных пустых коридорах нашего трехэтажного особняка. Я ходила на цыпочках, вздрагивая от каждого шороха. Не смотрела телевизор, боясь наткнуться на боевик и услышать хлопки выстрелов, жужжащих у меня в голове со дня штурма. Я остро реагировала на красный, видя в нем кровь. Наконец отец нанял мозгоправа, который четыре месяца сеанс за сеансом вытаскивал из меня весь пережитой кошмар.

Я словно уснула, когда все пестрило цветами под ярким летним солнцем. А проснулась сейчас — когда за окном медленно кружит снег. Нет, проснулась громко сказано. Тело пробудилось, а что-то внутри заперлось на все замки, скрылось в раковине, замерло.

— Элечка, Валентин Борисович, просит.

Моя няня, что с двухлетнего возраста заменяла мне маму, накидывает на мои плечи пуховую шаль.

Не могу отнять взгляда от бури по ту сторону стекла. Завораживает. Мысли гадские из головы выветривает.

— Эль, — повторяет няня. — Надо спуститься. Не серди отца. Для тебя старается. Нельзя вечно в четырех стенах сидеть.

Я, как запрограммированный андроид, разворачиваюсь и плетусь в отцовский кабинет. Посмотрим, чем сегодня он попытается выманить меня из дома? Убеждение, что враг побежден, не помогает. Ведь по сей день пойманы не все похитители. Их было шестеро, не считая так и не выявленного организатора, а за решеткой пятеро! Ни одна из приманок тоже не сработала. Я даже на институт забила. Отец сам меня на заочное перевел, а сессию, которую я упрямо пропускаю, тупо оплачивает. Обидно ему, если меня отчислят на последнем курсе. А мне плевать. Все равно работать не буду. Ни цели, ни стимула нет. Жалкое существование в страхе, что сейчас меня снова схватят за горло, натянут на голову вонючий мешок, закинут в грязный подвал и будут угрожать отрезать палец, ухо или язык, если папочка-банкир проигнорирует их требования.

В кабинете мрачно. Странно, отец любит много света. Видимо, ради меня окно прикрыл. Не нравится мне, что оно панорамное. Нельзя на первом этаже так рисковать открытостью и свободой доступа.

Я сажусь за стол, по новой привычке глядя на отца с опаской и настороженностью. Знаю, что любит меня, но что-то внутри протестует, ненависть к его деньгам разжигает. А ведь это тот же добродушный человек, когда-то державший меня на коленях, читавший мне сказки на ночь, за руку водящий меня в школу, утирающий слезу на моем выпускном.

— Элечка, познакомься, это Самир! — Жестом руки отец указывает на огромную фигуру, отклеившуюся от окна.

Шагнув вперед, этот Самир впускает в кабинет свет, и я только сейчас понимаю, что портьеры раздвинуты. Это он своей широченной спиной занимал весь оконный проем.

Чудовищно громадный зверь надвигается на меня темной тучей. Его похожесть на тех сволочей, чьей заложницей я пробыла трое бесконечных суток, вызывает тошноту. Пугающе мускулистый, смуглый, хмурый обладатель беспросветно черных зачесанных назад волос и густой щетины. Строгий костюм едва ли не по швам расползается на его внушительном теле, а белоснежный воротник рубашки кажется ослепительным на фоне темного пиджака и бронзовой шеи. Он пронзает меня глубокой синевой глаз, и я взволнованно сглатываю.

— Здравствуйте, — произношу хрипло и перевожу взгляд на отца.

— Я долго думал, как помочь тебе, Элечка. Надеюсь, ты оценишь. С сегодняшнего дня Самир — твой телохранитель.

Опять смотрю на двухметровую гору и замираю. Для этого Самира любой человек не больше комара. Прихлопнет и не заметит. Я ему от силы до солнечного сплетения ростом достану. Зато он двумя пальцами мою шею обхватит и раздавит. Никогда не встречала таких бугаев. Даже мои похитители мельче были.

— Рядом с ним тебе нечего бояться.

За исключением того, что он сам случайно меня задавит, защищая от кого-нибудь.

— Человек он проверенный, надежный.

— Спасибо, но я вынуждена отказаться. Зачем мне телохранитель? Я никуда не выхожу.

— Теперь будешь выходить, — настойчивее твердит отец. — Я больше не в силах наблюдать, как дочь превращается в комнатное растение. Или ты улетаешь к матери в Испанию, или возвращаешься к прошлой жизни здесь. В том или ином случае Самир — твой телохранитель. Отныне. Всегда. И везде.

Глава 1

Решение отца безусловно и категорично. Каких-то полгода назад, когда я строила воздушные замки, я позволяла себе споры и капризы. Сегодня лишь покорно склоняю голову.

Я боюсь всего, даже его. Он это знает, но уже сложно что-то изменить.

— Мне нужно уехать на некоторое время, — сообщает он, пока я с изумлением, граничащим с ужасом, разглядываю Самира. — Тебе предстоит занять мое место. Помнишь, однажды ты помогала мне с бумагами? Когда я сломал ногу?

Теперь у меня возникает сомнение, что случайно сломал. А вдруг помогли? Вдруг и папа подвергался нападкам?

— Придется снова поработать, Элечка. Ты как? Справишься?

— Не думаю, что это хорошая идея, — проговариваю, отводя взгляд от своего телохранителя. — Руководитель из меня сейчас неважный.

— Самир тебе поможет. Заодно познакомитесь поближе.

— Зачем нам знакомиться поближе? — вырывается хрипло.

— Вы много времени будете проводить вместе. Логично, что взаимопонимание облегчит общение.

Я выдыхаю. И судя по смятению на лице отца, слишком громко.

Согласно кивнув, я покидаю кабинет, так и не услышав от Самира ни слова. Ухожу в свою комнату, запираюсь и, бросившись на кровать, утыкаюсь в подушку. Кричу, реву, надрываю горло, заглушая истерику.

Разве это жизнь? Я не испытываю радости, не различаю красок, не чувствую вкуса. Недавно прищемила палец дверцей шкафа. Ноготь едва ли не с корнем выдрала. Кровь, воспаление, синяк. А я даже боли не почувствовала.

Стук в дверь вырывает меня из терзаний. Утерев слезы, откашливаюсь и спрашиваю, кто.

Это няня.

Подрываюсь с кровати, открываю дверь и кидаюсь в ее объятия. Опять рыдаю. Не могу сдержаться. Так больно и противно, словно отец попросил меня не делами заняться, а снова плен пережить.

Всхлипывая, выкладываю няне и про Самира, и про отъезд отца, успокаиваюсь от ее шепота и поглаживаний и выдаю то, о чем давно подумываю:

— Я не хочу жить, няня.

— Что ты такое говоришь, Элечка?! Немедленно прекрати! — ругается она.

— Нет, ты не понимаешь! — Я отстраняюсь от нее и отхожу к окну. На улице уже смеркается, а буря только разыгрывается. — Это не жизнь. Я пленница. Мне кажется, даже если того последнего мерзавца поймают и посадят за решетку, я не обрету покой. А Самира этого ты видела? Отец его что, на скотобойне нашел? Он там головы быкам голыми руками отрывал?

— Ох, Элечка, что ты городишь?! Я читала его анкету. Впечатляет. Служил в армии. Работал в ЧОПе. Был женат.

— Вдовец? — Я пальцем рисую на холодном стекле.

— Элечка, не паясничай. В разводе он. Все с его женой в порядке. С новым мужем где-то в Европе живет. Ребеночек у них.

— А я вот не верю теперь ничему. Где гарантия, что эта анкета не липовая?

— Валентин Борисович не нанял бы первого встречного. Самира ему проверенное агентство подыскало.

Пальцы соскальзывают вниз, оставляя за собой запотевшие дорожки. Я лбом прижимаюсь к стеклу и шмыгаю носом.

— Ты разве не видишь, он пытается втянуть меня в свой бизнес? Сначала игнор, потом психотерапевт, теперь работа под чутким контролем и защитой телохранителя. Его не интересует, чего хочу я.

— Он не может дать тебе то, что хочешь ты, Элечка. — Няня тихонько подкрадывается ко мне и теплой ладошкой гладит по плечу. — Прежней жизни уже не будет. Но Валентин Борисович в силах научить тебя жить дальше. Он старается только ради тебя. Ты же его принцесса. Тебе надо развеяться, отвлечься. Универ, шопинг, ресторан, театр, салон красоты. Работа, о которой Валентин Борисович попросил. Вернись к своим картинам, в конце концов! Ты за полгода ни разу кисть в руки не взяла. Все полотна в студии запылились. А Никита? — вкрадчиво мурчит она.

Боже, Никита! Сколько оставленных без ответа сообщений и непринятых звонков! Я хотела, чтобы он забыл меня. Чтобы возненавидел и переключился на другую. Надеюсь, получилось, учитывая, что уже месяц, как от него ни слова. Он хороший парень. Нечего ему делать рядом со мной и врагами моего отца. Я опасна для него. Мы — опасны.

— Хорошо, — вздыхаю тяжко. — Постараюсь взять себя в руки. Выбора у меня нет.

— Все будет хорошо, Элечка, — улыбается няня.

— Да, — киваю. — Обязательно будет. Рано или поздно.

Глава 2

Привлекательная стройная шатенка со взглядом кошки. Модельная и художественная школы привили мне отменный вкус и чувство стиля. Я знала себе цену, умела себя красиво и уместно подать. Стерва на светских тусовках, ангел во плоти на благотворительных мероприятиях. Я лицемерила. Только сейчас, запертая в четырех стенах, это понимаю.

Целый архив фотографий с универа, вечеринок, банкетов, фотоссесий. Я была звездой и заводилой. Парни сохли и флиртовали, девчонки завидовали и ревновали. А сегодня я блеклая тень той прошлой Эллы Ярославцевой.

Раньше обо мне шушукались, не веря, что нос аккуратный от природы, а не благодаря ринопластике, что пухлость губ не результат силикона, а белоснежные зубы — родные, а не виниры под цвет унитаза. Теперь обо мне либо шушукаются с жалостью, либо забыли.

Я ненавижу свое отражение. Почти не смотрю в зеркало, потому что вижу в нем потерявшую смысл в жизни трусиху, слабачку, неудачницу.

Быстро чищу зубы, собираю волосы в хвост, надеваю джинсы и свитер и спускаюсь к завтраку. Прием пищи для меня — автоматическая заправка бака. Ем, чтобы прожить еще один день. В ужасе. В мучениях. В терзаниях.

— Тебе обязательно нужно ехать? — спрашиваю у отца, ковыряясь в тарелке. — Новый год на носу.

— Это свадьба единственного сына моего друга, Элечка. В свое время он мне порядочно помог. Отклонить приглашение будет грубо с моей стороны. До нового года я вернусь, — улыбается он, слабо ободряя меня заботливым тоном.

Отцу шестьдесят шесть, но он до сих пор хорош собой: статен, подтянут, выглядит моложе возраста. Я очень похожа на него. Всегда этим гордилась и обижалась, если кто-то видел у меня сходство с мамой.

— Пап, а Богдан не может заняться делами? — осторожно уточняю, пока у него приподнятое настроение.

Богдан — мой брат, папин сын от первого брака, — намного старше меня. Папе едва исполнилось восемнадцать, когда он впервые стал отцом. Брак молодых был недолгим, но он никогда не пренебрегал Богданом. Помогал деньгами, участвовал в его воспитании, оплатил учебу заграницей, женил его, помог раскрутить бизнес. Богдан благодарный сын и брат. Наизнанку вывернется, если его о чем-то попросить. Каждый день звонит узнать, как у меня дела. Часто навещает. В отличие от Руслана.

Мой племянничек старше меня на целых восемь лет, потому что Богдан, пойдя по папиным стопам, тоже заделал первенца еще до армии. До свадьбы с той девицей дело так и не дошло, а родившегося малыша она без зазрения совести повесила на Богдана. Чтобы не портить ему жизнь и молодость, отец взвалил воспитание внука на свои плечи. Кстати, моя мама, если верить слухам, не выдержала именно этого — его любви к Руслану. Была свято уверена, что нет у отца ко мне такого же обожания, как к сыну и внуку. Однако это не помешало ей бросить меня и уехать в Испанию со своим молодым любовником.

Сейчас Руслан живет отдельно. Учится самостоятельности. Пора бы уже. В тридцать-то лет!

Отец долго и упорно смотрит на меня, не говоря ни слова. Все понятно: это Богдан посоветовал ему привлечь меня к делам. Он давно возмущается, что я ничем не занимаюсь, никуда не хожу и становлюсь похожа на сморщенный овощ.

— Валентин Борисович, ваш телохранитель пришел, — докладывает горничная. Та еще вертихвостка. Все перед Русланом стелилась, а сейчас страдает, что съехал от нас.

— Не мой, — поправляет ее отец. — Эллы. Скажи Самиру, что ему не нужно позволение для входа в комнаты моего дома. Для него здесь все двери открыты. Он уполномочен быть членом моей семьи и хозяином этих стен в мое отсутствие. Главное — защита и сопровождение Эллы. — Он откладывает приборы, салфеткой вытирает уголки губ и встает. — Ну все, Элечка, мне пора. Водитель уже ждет. Не хочу опоздать на самолет. Будь хорошей девочкой. Я на связи.

Я встаю на непослушные ноги, едва сдерживая слезы. Обидно. Как он может мчаться на какую-то свадьбу, бросив меня одну?!

— И да, пока не забыл, Самир поживет здесь до моего возвращения. Пусть сам выберет себе комнату. Ты же проведешь ему экскурсию по дому? — Он целует меня в лоб и быстро отстраняется. А мне хочется к нему на колени, прижаться, вдохнуть родной терпкий запах, поплакать. Стать маленькой девочкой — его принцессой. — Лейла прогонит тебя по делам. — Отец сосредоточенно смотрит на наручные часы, а в следующее мгновение в его руках пиджак и кейс. — Я позвоню, как прилечу в Махачкалу.

Будто от этого мне станет легче.

До машины отца не провожаю. Не хочу выглядеть жалкой в его глазах. Он не останется, это ясно. Своими слезами только испорчу ему настроение в поездке. Пусть отдохнет, развеется на празднике.

Из окна фойе смотрю, как уезжает со двора машина. Без отца становится холодно, неуютно. Страх, который вот уже полгода мелкими коготками скребет по моим венам, обретает вес, задавливая меня. Все кажется враждебным: двор, охрана, прислуга, стены дома, даже воздух. Ледяной. Тяжелый. Отравляющий.

Ворота закрываются, и мое подсознание воспроизводит скрип заржавевших петель подвальной двери. Этот звук до сих пор преследует меня, напоминая, насколько близки свобода и неволя, сказка и ад, жизнь и смерть.

Выдохнув, разворачиваюсь с единственной целью — уйти в свою комнату, запереться и притвориться больной и немощной. Тогда Богдану придется самому заняться делами отца. Не заставит же он недомогающую сестру работать!

Стена. Мощная и непробиваемая. Именно ее представляет собой мой телохранитель. Я натыкаюсь на него, не ступив и шага. Он будто из ниоткуда вырастает передо мной и, не дав сообразить, как давно стоит за моей спиной, нависает сверху, сверля ярко-синими глазищами.

Я ощущаю его запах — бодрящий, сильный, горьковатый, с энергией его несокрушимости.

Мой взгляд скользит по его широкому лицу, опускается на яремную впадину, под которой вьется густой черный волос. Этот зверь безусловно выточен из камня. Его громадность впечатляет, пугает, завораживает. Потрясение, от которого захватывает дух и во рту становится сухо. Я пытаюсь сглотнуть, но тщетно. Все мышцы парализованы.

Глава 3

Месяц назад

Бесцветный голос следователя, как подтверждение того, что в отделе не особо шевелятся с поимкой моих похитителей, прокрадывается хищным пауком под мою кожу. Плетет плотную паутину на закрывшейся двери в прошлое.

Я сижу на ступенях лестницы, обеими руками взявшись за балясины балюстрады. Немигающе смотрю на желтую полоску света на полу перед кабинетом отца и вслушиваюсь в каждое слово. Голоса приглушены, но в мертвенной тишине особняка можно уловить суть разговора.

— Нет, к сожалению, кулон вашей дочери мы так и не нашли, Валентин Борисович. Преступники отрицают его воровство. Ломбарды патрулируются регулярно. Если украшение у того неуловимого подлеца или у заказчика, рано или поздно оно выведет нас на них. Но если оно было утеряно при похищении…

— Элла же вам ясно сказала, цепочку с ее шеи сорвали, — жестко напоминает отец следователю.

— Она могла что-то напутать. Девушка была напугана…

— Вы провели анализ ДНК? Разобрались с частицами кожи из-под ее ногтей?

— Да, собственно, поэтому я к вам и приехал. — Я слышу шелест бумаг. — Согласно экспертизе, выявленные образцы не принадлежат никому из пятерых арестованных. Но к моему глубочайшему сожалению, в нашей базе тоже никого подходящего нет.

— Что это значит?

— Мы сделали запрос в соседние области. Результаты прогнали через полстраны. Либо шестым похитителем, которого Элле удалось царапнуть, является иностранец, либо… это человек со стороны. Ранее не привлекался, а возможно, и вовсе впервые пошел на такое грязное дело. Нужда, понимаете ли, и законопослушных граждан на многое толкает.

— Так проверьте! Неужели у нас в городе и области столько нуждающихся в кровавых деньгах?!

Следователь нервно откашливается.

— Да, Валентин Борисович. У нас в стране тысячи родителей, готовых на все ради спасения своих больных детей, когда на их лечение требуются миллионы.

— Предлагаете забыть и простить этого подонка? Сделать вид, что ничего не было?

— Валентин Борисович, успокойтесь. Я лишь хочу, чтобы дело поскорее было передано в суд. А пока не все похитители пойманы, следствие стоит на месте. Они уже давно выдали бы его имя, но боюсь, они действительно не знают его, как и утверждают с первого дня. Они его так и называли — Шестым. Извините, мы не можем пойти по домам в поисках кулона вашей дочери и забора анализов у всех мужчин. Если Элла скажет, что ошиблась, и мужчин было пятеро, те сволочи, что сейчас сидят в СИЗО, сразу же пойдут под суд и получат свой срок.

— Но их было шестеро! — вскрикивает отец.

— Давайте не забывать, что кто-то анонимно позвонил в полицию и рассказал о том, где содержится дочь банкира Ярославцева. Он же сообщил, какое оружие у похитителей, когда у них обеденный перерыв и где в это время их дозорный. Без сомнений, это сделал тот человек. Может, совесть проснулась…

— Нам-то что с его совести?! — Звон стекла заставляет меня вздрогнуть. Отец что-то разбил — стакан, графин или пепельницу. — Моя дочь уже пять месяцев боится выйти из дома. Она даже во дворе подолгу не находится, потому что ее преследуют призраки!

— Поймите, Валентин Борисович, ваше ожидание возмездия только затянется, если мы не схитрим с показаниями. Возможно, мы никогда его не найдем. И что, ваша дочь всю жизнь будет сидеть дома?

— Я не позволю какому-то мерзавцу безнаказанно разгуливать по городу моей дочери!

Следователь тяжело вздыхает:

— Мне очень жаль. — Папка захлопывается, по полу скребут ножки стула. — В таком случае, мой вам совет: наймите для Эллы телохранителя. Не губите ее жизнь заточением в четырех стенах. Она жила в сказке. Вот и верните ей эту сказку…

Сегодня

Мой палец замирает над иконкой телефонной трубки под контактом «Любимый папа». Почему-то именно сейчас вспомнился тот его разговор со следователем. Он вышел из себя, потому что устал. Кричал, грубил. Потом полночи сидел в своем кабинете, а наутро за завтраком у него были красные глаза. Он плакал, я точно знаю. Ему было больно. Но он переступил через себя и предложил мне пожить у мамы в Испании. Помню, как я бросилась к нему на шею и стала умолять его не отсылать меня далеко от себя. Потому что мне нигде не будет спокойно, если рядом нет отца.

Вчера он нашел мне телохранителя, который защитит меня от любой опасности. Сегодня в бодром настроении отправился на праздник, а я своими капризами лишь испорчу его поездку. Он вернется, отклонив приглашение друга. Я стану причиной его некрасивого поступка. И это моя благодарность за полгода его кошмаров? Он шесть месяцев потратил на мой покой. Неужели я не смогу потратить неделю на его?

Убрав телефон в карман джинсов, глубоко вздыхаю. Взгляд падает на софу, на которой Самиру будет удобно. Почему-то губы изгибаются в кривой улыбке. До слуха доносится шум воды в ванной. Мой жуткий телохранитель начал свои водные процедуры, так почему бы мне не заняться делом?

Сую свой нос в его сумку: достаю аккуратно сложенные бумажные пакеты, в которых… О боже, трусы! Надо же, животные тоже носят белье. Конечно, разглядывать его я не собираюсь. Откладываю пакеты с бельем и носками, натыкаюсь на четки среди маек и трико, маленькую книжечку на арабском, в которой куча пометок, и на фотоальбом. Старый, затертый и напичканный фотографиями. Забавно, что кому-то такая древность нравится.

Убедившись, что вода до сих пор шумит, осмеливаюсь заглянуть внутрь.

Первая фотография совсем старая, черно-белая, сделанная годах в семидесятых или начале восьмидесятых. Бородатый мужчина, женщина в платке и двое детей: мальчик лет трех и малыш в пеленках. На следующем фото только дети. Уже постарше. Малышом оказывается пучеглазая девочка с пышными кудрями. Я невольно улыбаюсь, глядя, как она жмется к братику. Помню, как тоже в детстве любила тисканья Богдана.

Перелистываю страницу. Девочка уже старше. Трудно сказать точно, наверное, ей лет четырнадцать-шестнадцать. Она в платке, отчего может казаться старше. И меня одолевает тоска. В моем окружении ценится вызывающая обнаженность девушек. Тебя засмеют, если ты будешь скованной. А от этой девочки веет чистотой, невинностью, от которой щемит в груди.

Глава 4

Меня ничуть не удивляет отказ Самира от служебной машины и водителя. Ему практичнее в своем автомобиле, где знаком каждый уголок. Телохранитель должен чувствовать себя как рыба в воде, иначе ничего толкового от его работы не жди.

— Смущает дешевизна? — интересуется он причиной моей заторможенности, поправляя воротник своего распахнутого полупальто. — Это надежная машина, Элла Валентиновна.

Не может меня расстроить простота автомобиля. У Руслана такая же, и мы с ним часто на ней зажигали по ночной загородной трассе. У Никиты и вовсе нет машины. Его отец профессор в нашем универе, мать — учительница в школе. Помимо него, у них еще двое детей. Так что одни колеса на семью для них — норма. А я была рада и тому байку, на котором меня возил Никита.

— Я редко выбираюсь из дома, — отвечаю в надежде, что Самир сдастся. Кому захочется возиться с полусонной девчонкой, сжимающейся в обществе посторонних людей?

— Знаю. Садитесь. — Он открывает для меня дверь. — Пора это менять.

Не сяду сама — затолкает в салон силой. Поэтому не сопротивляюсь. Занимаю кресло и тут же пристегиваюсь. Кто знает, какой из Самира водитель? От этой мысли невольно улыбаюсь. Мы с Русланом буксовали посреди реки, застревали в придорожной канаве, а однажды поцарапали чью-то машину и смылись. С Никитой тоже у меня за спиной масса приключений на мотоцикле, за которые отец не погладит меня по головке.

Самир что-то быстро решает с охраной, и нам открывают ворота. Я даже осмотреться не успеваю, как он усаживается за руль. Грузный, мощный, как медведь. Не могу запретить себе слежку за его движениями — привычными, спокойными, даже чуточку небрежными. Любуюсь его руками: бронзовой кожей, линиями вен. Поднимаю взгляд к его профилю. Он предельно сосредоточен на дороге, в зеркала наблюдая за всеми сторонами. Мне же тяжко от вида бескрайних снежных просторов. Красиво, но… пугает. Спрятаться не за что, если бежать придется. Только на Самира надежда.

— Что вас напрягает во мне, Элла Валентиновна? — вдруг интересуется Самир после пятиминутного молчания в дороге.

Лучше бы подсказал, что в нем может расслабить, а то у меня уже мышцы ноют от приступных сокращений.

— А ты что, считаешь себя вполне обычным парнем? Среднестатистическим?

— Мне приятно внимание дочери банкира, но да, я не считаю себя особенным. — Бросает на меня беглый смеющийся взгляд. Прекрасно знает, что он всегда и везде выделяется! Тогда какого черта комедию разыгрывает?! — Буду рад услышать от вас, что именно во мне уникального?

Индюк напыщенный! Мне ни единого ласкового слова, а о себе, видите ли, лести хочется!

Отворачиваюсь к окну и ежусь. Вдали виднеется город, где, возможно, беззаботно развлекается на незаслуженной свободе мой шестой похититель. Тот, кто напал на меня со спины и усыпил хлороформом, после которого я сутки блевала. Этот гад был в маске, оттого я и запомнила лишь его неточный силуэт — размытый, полупрозрачный. Не помню его голоса. Наверное, он не говорил при мне. Но я точно помню, что их было шестеро. Потом ублюдок в маске ушел и больше в подвал не возвращался. Меня охраняли пятеро. За три дня лишь раз дали воды, зато безостановочно коптили воздух сигаретным дымом.

Пятьдесят миллионов. Ровно во столько они оценили мою жизнь. Возмутительно, будь это шуточной ролевой игрой. В реальной жизни все куда печальнее. Эти отморозки согласились на дело за пять лимонов в одни руки. За пять, черт возьми, миллионов человек готов продать душу! Остальные вырученные за меня деньги пошли бы заказчику.

— Может, радио? — снова нарушает затянувшееся молчание Самир. — Какую волну включить?

— Без разницы. Твоя машина. Делай что хочешь.

— Возьмите свои слова обратно, Элла Валентиновна. Вдруг мне захочется фастфуда, и я решу перекусить прямо здесь. Хотите, чтобы ваша роскошная шуба пропахла котлетами и фри?

Разве она успеет впитать в себя запах еды, которую Самир наверняка закидывает в себя вместе с упаковками?

Опять взглянув на него, пальцами сжимаю ручки сумки. Осязая ее нежную кожу, вспоминаю цену бренда и горько усмехаюсь. Боже, эта сумка стоит дороже машины Самира. Все имеет свой ценник. Что-то дешевле, что-то дороже, но все можно купить и все можно продать.

— Самир, если бы тебе предложили пять миллионов, ты согласился бы похитить человека и держать его под замком?

— Зря вы этот разговор заладили, Элла Валентиновна. Я вот вам про фастфуд сказал, и так поесть захотелось. Может, заскочим куда-нибудь?

Обалдеть! Я ему про свои кошмары, а он про жратву!

— Я в джинсах. В ресторан в таком виде не пустят.

— Я знаю место, куда пустят, — подмигивает он мне.

— Меня заранее тошнит, — фырчу, хмурясь.

— Да, не ваш уровень, — не скрывает Самир, заезжая в город. — Но там вкусно готовят. Я не отказался бы от салата и супа. А вы? Может, кофе?

Толком не позавтракав, я со вздохом киваю. Не уверена, что там, куда меня везет Самир, подают свежий зерновой кофе, но ведь его вопросы риторические, а интонация — иллюзия несуществующего выбора, издевка.

— Да, конечно, — неестественно улыбаюсь. — Кофе в забегаловках — это лучший кофе. Обожаю его.

Не взглянув на меня, Самир перестраивается в нужную полосу и тормозит на светофоре. Город кипит предновогодней суетой. Всюду украшения, гирлянды, яркие рекламные баннеры. По улицам расхаживают Деды Морозы с листовками. На центральной площади уже тянется к небу наряженная ель. Но ничего не вызывает у меня восторга. Если того гада не поймают в ближайшую неделю, он будет счастливо встречать новый год, в то время как я шарахаюсь от собственной тени.

— Приехали. — Теперь Самир тормозит перед рестораном кавказской кухни. — Пойдемте. Там очень уютно.

— Не сомневаюсь, — отвечаю, нехотя вылезая из машины.

Озираться по сторонам — это неотъемлемая часть моей жизни. Но тут, в городе, даже от этого становится тяжело дышать. На меня все давит: люди, машины, звуки, мельтешения. Я на краю пропасти, которая сама летит мне навстречу. Перед глазами начинает плыть. Кажется, все прохожие заглядывают мне в лицо и смеются, потешаются. В ушах дикий гул, как под водой. В висках начинает стучать. Я чувствую, как бешено несется кровь по моим венам. Разрушающее цунами, все сносящее на своем пути.

Глава 5

Я вылетаю из ресторана, едва не сбив на своем пути входящую парочку. Протиснувшись между ними, плюя на обвинения, дергаю за ручку машины. Дверь заблокирована, а ползущий позади обожравшийся телохранитель не спешит открывать ее. Яростно зарычав, ударяю сумкой по капоту и слышу в спину голос возмущенной женщины:

— Ненормальная! Ну и молодежь пошла.

— Идем, милая. Не обращай внимания, — успокаивает ее приятель. Наверняка любовничек.

Оборачиваюсь и пальцем тычу в грудь Самира:

— Ты — никто, понял? Ты просто убогий подчиненный. Ты не имеешь никакого права принимать за меня решения, вмешиваться в мою личную жизнь. Никита — не игрушка. Я не могу насмехаться над его чувствами. Пойдя с ним на вечеринку, я подарю ему надежду. А потом снова разнесу все на осколки. Я добью его… Но тебе чхать. — Всплескиваю руками, глотая ком в горле. — Ты — машина. Тебе дали установку, ты действуешь. Но нельзя же быть такой бездушной сволочью! Хоть что-то человеческое в тебе есть?

Он молча жмет на кнопку брелока. На лице ни единой эмоции, кроме насмешливого холода.

— Да кто ты, черт возьми, такой?! — Обеими руками толкаю его в грудь, но он и с места не сдвигается. Наоборот — я спиной откидываюсь на машину. — Сначала говоришь загадками, потом строишь из себя крутого. Шутишь, везешь меня в ресторан. Помогаешь бороться с паникой и тут же толкаешь на край бездны.

— Холодно, Элла Валентиновна. А вы без шапки. — Подходит ко мне, просовывает руку между моим локтем и талией, открывает дверь и усаживает меня в салон.

Безнадежно. До кого я пытаюсь достучаться? До парня, которого еще вчера не знала? У которого не только торс, но и мозг в «кубиках»?

Сжимаю челюсти, не испытывая ни малейшей тяги к созерцанию Самира. Отворачиваюсь, не реагируя на него, когда он садится за руль и прогревает машину. Бесчувственный упырь! От злости становится жарче, чем от печки.

— Поехали уже! — командую, потеряв терпение.

Все-таки приходится наградить Самира взглядом — недобрым, рассерженным и не предвещающим его карьере ни малейшего взлета. Но кипячусь еще сильнее, видя его равнодушие, будто я ему не хозяйка. Ногти сгрызть хочется, или глаза ему ими выцарапать. Как же он меня выбесил!

— Что у тебя под пиджаком? — спрашиваю резко.

— «Глок».

— Застрелись из него. — Опять отворачиваюсь, получив в ответ молчаливую ухмылку.

Ненавижу! Ох, как же я ненавижу проклятый контроль. Ненавижу быть в чьей-то власти. Ненавижу быть зависимой.

Вместо того чтобы поехать, Самир переваливается через меня и замирает. Я затаиваю дыхание от неожиданности. Его лицо слишком близко. Еще сантиметр — и он коснется меня.

Вытаращившись на него, спиной врастаю в спинку сиденья. Губы непроизвольно размыкаются. Пальцы леденеют, в то время как щеки загораются.

Мной овладевает странная смесь эмоций и желаний. Хочется оттолкнуть его и прикоснуться к его щетине, волосам. Хочется отвернуться и смотреть в его глубокие синие глаза вечно. Лютую и восхищаюсь. Свирепею и преклоняюсь. Самир для меня — нечто непостижимое, загадочное, требующее моего внимания. Феномен, который я обязана запечатлеть на холсте.

Впервые за полгода я — снова я. Я злюсь, дышу, позволяю себе утратить самообладание.

— Дохлый номер, Элла Валентиновна, — скалит он острые клыки, вытягивая ремень безопасности и пристегивая меня. — По ушам ездить не привык, но я для вас лучший телохранитель.

— Ты меня почти растрогал. — Кладу ладонь на свою грудь. — Прям вот сразу захотелось премию тебе выписать… по-братски…

Самир трогает машину с места, выруливает на дорогу и как ни в чем не бывало спрашивает:

— Сразу в банк? Или вам куда-то заскочить надо?

— В «Ритуальные услуги». Венок тебе куплю. Скоро пригодится.

— Вы и правда несносная. Умеете мозг поклевать, — соглашается он, но не дает мне в меру насладиться победой, добавив: — Только имейте в виду, Элла Валентиновна, у меня опыт работы в кинологии. Воспитывать я умею.

У меня красные вспышки перед глазами выстреливают от его слов. Урод! Проходимец! Негодяй! Он еще смеет изгаляться надо мной!

— Дрессировать, — поправляю я его.

— Я еще присматриваюсь. Возможно, и дрессировать, — продолжает он, лишь мельком отвлекаясь от дороги.

— Козел! — выпаливаю я. — Теперь ясно, почему от тебя жена ушла! Кому ты такой гад нужен?! Только мнишь из себя мужика, а на деле явно страдаешь от недостатка женского внимания.

— О, Элла Валентиновна, в вас заговорила тоска по былому? Оскорбляетесь, что сами давно не были в центре внимания? — посмеивается он.

— Мне стоит пальцами щелкнуть, как все парни будут у моих ног. А от тебя люди только шарахаются!

Он ловко крутит руль, вписываясь в поворот, и предлагает:

— На спор? Я выйду из банка с номером телефона секретарши вашего отца.

— Лейлы? — хохочу нервно. — Она замужем!

— Тоже мне — проблема.

Отец всегда гордился Лейлой. Ставил ее в пример, уважал, поощрял премиями, лишь бы она не переметнулась в другое место. Секретаршу, которая работает, а не вид делает, найти не так-то просто. Ведь это еще и человек, который в курсе всех дел. Держать рот на замке под силу не каждой, особенно за чашкой чая с коллегами, которые норовят вытянуть из тебя секретик-другой.

— На что спорим? — воодушевляюсь я. — Она пошлет тебя, не успеешь и намекнуть на флирт.

Самир задумчиво хмыкает, перестраиваясь в другую полосу.

— Если проиграю, тут же напишу заявление по собственному.

— Кажется, у меня есть ручка, — язвлю, засовывая руку в сумку.

— Не спешите. Ведь я выиграю. А в этом случае должницей будете вы.

— Я уверена, этого не случится.

— Случится.

— Нет! — настаиваю, достав ручку и демонстративно покрутив ее пальцами. — Ладно, допустим, Лейла прется от неотесанных хамов и по тихой шалит в тайне от мужа. Твое условие на случай призрачной победы?

Глава 6

Утром меня будит телефонный звонок. Отцу мало вечерней переписки. Места себе не находит, переживая, как я тут. С одним разлепленным глазом, затекшей шеей и взлохмаченными волосами, я шлепаю в ванную, держа мобильник у уха и сонно хмыкая. Отец рассказывает о чудесной теплой погоде, о гостеприимной семье своего друга, о бурной подготовке к свадьбе. Я рада, что ему весело, и не хочу все испортить. Поэтому, когда он спрашивает, точно ли у меня с Самиром все хорошо, отвечаю твердое «Да!»

Умываюсь, снова собираю волосы в хвост, влезаю во вчерашние джинсы и свитер и выхожу из комнаты. О телохранителя не запинаюсь, сумки его тоже не вижу. Надеюсь, не ночевал у двери.

Спускаюсь на кухню. Когда отец уезжает, утренний стол в обеденном зале не накрывают. Раньше я завтракала в постели, а последние полгода только в компании отца, и то — делая вид. Сегодня же у меня в животе урчит. Вчерашний день высосал немало сил. Но не опустошил. Скорее наполнил энергией. Потому что мысли о нежелании жить уже отходят на второй план. Если я умру, то кто разделается с Самиром?

— Элечка? — удивляется няня с чайником в руках. — Доброе утро!

Мой взгляд падает на насыщенно красную струю из носика, льющуюся мимо кружки. Няня так опешила, что разлила чай. Спохватывается, только когда Самир подвигает кружку. Он уже в брюках и рубашке. Даже наплечная кобура на месте. Только пиджак висит на спинке стула, а гарнитура скрытого ношения лежит на краю стола.

— Ох, я сейчас вытру. — Няня хватает рулон бумажных полотенец и быстро прибирается на столе. — Элечка, ты позавтракаешь с нами?

— Раиса Леонидовна, — обращается к ней Самир, — здесь Элла Валентиновна хозяйка. Это мы должны спрашивать, можно ли нам позавтракать с ней.

Скотина! С утра меня выбесить решил!

Стараясь не выдавать своей злости, я сажусь за стол прямо напротив Самира и интересуюсь:

— Где Ольга?

Домработница наша совсем стыд потеряла. Решила, что если отец уехал, а Руслан с нами не живет, то меня обслуживать не надо.

— Элечка, не ругайся, — просит няня. — Я приготовлю тебе, что хочешь.

— Передай ей, чтобы не забывала, за что она получает зарплату. Вконец обнаглели уже! Телохранитель бросает меня в комнате, где меня может снять любой снайпер, служанка и вовсе на работу не явилась. Штрафовать придется.

— У вас пуленепробиваемые стекла в окнах, — вдруг говорит Самир, делая глоток чая. — Снайперу вас не достать. Да и зачем?

У меня язык отнимается. Он же сам вчера сказал…

Боже! Какая же я дура! У нас и правда пуленепробиваемые окна. И похитителю моему мое убийство невыгодно. Он же денег хотел. Или хочет до сих пор. Живая я нужнее.

— Тебе говорили, что у тебя отвратительное чувство юмора? — фыркаю, пока няня расставляет передо мной приборы. — Ты воспользовался моей уязвимостью.

— Зато ваши извилины наконец-то зашевелились. Буду считать, что это вы мне так благодарность выражаете. За заботу, за приятное времяпрепровождение, за скорую вечеринку.

— Что еще за вечеринка? — У няни загораются глаза. Она подставляет мне салат и сок и садится рядом. А меня обуревает желание вогнать вилку в глаз Самиру.

— Эллу Валентиновну пригласили на студенческую новогоднюю вечеринку через два дня.

— Здорово! Элечка, это просто замечательно! Я очень рада, что ты решилась.

Если бы я!

Стиснув зубы, выдыхаю, успокаивая себя. Отвожу взгляд от Самира и начинаю есть. Лучше занять рот едой, пока снова не высказала ему все, что думаю. Ему ведь это только в кайф.

Вкуса снова почти не чувствую, но впервые за последние полгода ем с таким неистовым голодом. Салат, гренки, рыбу, десерт. Уплетаю, наплевав, что на меня таращится этот монстр телохранитель. Опустошаю второй стакан сока и откидываюсь на спинку стула. Объелась.

Довольная моим аппетитом няня не сводит с меня глаз. Даже со стола не убирает, наверное, думая, вдруг я еще захочу.

— Элечка, а в чем ты пойдешь на праздник? — интересуется она. — Ты сильно похудела. Размера на два точно. Все платья велики будут. Как этот свитер. Заказывать уже поздно. Может, поездим по магазинам?

Я прикрываю глаза, чтобы не видеть ухмылку Самира. Няня права: мне нечего надеть. Все мои платья будут мешком на мне болтаться. Никита заслуживает лучшего. Нельзя подставить его, составив компанию в безобразном виде. Я же не дурнушка какая-то! Я дочь Валентина Ярославцева, в репутации которого я и так уже не самая классная отметка. Ходячий дизлайк.

— С Самиром нам бояться нечего, — с улыбкой добавляет няня.

Ну да. Кроме самого Самира!

— Собирайтесь. Я подгоню машину. — Он встает, берет гарнитуру и пиджак и идет к двери.

Когда равняется со мной, я торможу его, схватив за запястье. Крепкое, твердое, горячее. Мощь из него так и прет.

— Разумнее взять водителя. Боюсь, уснешь за рулем. У тебя же намечалось свидание с Лейлой. Как она? Понравилась?

— О, Элла Валентиновна, не женщина, а богиня, — смакуя каждое слово, отвечает он. — Вскружила мне буйную голову. Теперь жду возвращения вашего отца. Хочу свозить ее на выходные в горы. На лыжах покатаемся…

— Не заливай!

Он склоняется, выбравшись из моего захвата и упершись руками в угол стола и спинку стула над моим плечом. Заглядывает мне в лицо своими арктически ледяными глазищами и, понизив тон, произносит:

— Ревнуете? Не надо, Элла Валентиновна. У вас впереди со мной празднование Нового года. Будет возможность затмить Лейлу.

— А от скромности ты не умрешь, — отвечаю, максимально отстраняясь от него. Настолько, насколько это позволяет спинка стула. Но Самира ничуть не смущает моя натянутость. Он ею упивается. Как вампир. В экстаз впадает от моего бешеного сердцебиения. И только нарочно загремевшая посудой няня заставляет его выпрямиться, оставив меня.

— Жду вас в машине.

Он выходит из кухни, а я еще долго перевожу дух, избегая озадаченного взгляда няни.

Глава 7

Буря началась еще ночью. К утру она уже свирепствовала, завывая и наметая сугробы. Меня разбудила загудевшая во дворе снегоуборочная машина. Никакая шумоизоляция не помогает, когда эта тарахтелка гремит прямо под окном, а сам ты спишь чутко. Но радует, что я выспалась. Принимаю душ, одеваюсь в легкие домашние брюки и тунику и спускаюсь к завтраку.

Ни в обеденном зале, ни на кухне никого нет. А из гостиной доносятся веселые голоса. Подкрадываюсь бесшумно и замираю у приоткрытых дверей. Самир в компании няни и Ольги украшают комнату гирляндами и прочей новогодней атрибутикой. Няня рассказывает забавный случай из своего далекого детства, а Самир и Ольга заливисто хохочут.

Невольно вспоминаю предновогоднюю суету из своего прошлого. У нас с Русланом всегда была война за первенство. Мы спорили, когда надо было надевать звезду на верхушку елки. Наперегонки неслись за подарками и чуть ли не зубами рвали оберточную бумагу на коробках. Толкались, задувая свечи на торте. Мы оба были эгоистичны с самого детства. Я не жалела его за то, что он воспитывается дедом при живых родителях. Он не проявлял ни капли уважения к тому, что я девочка, что я младше, и что я его тетя. Этап нашего соперничества закончился, когда Руслан уехал учиться в Америку. Соскучились друг по другу и после его возвращения стали лучшими друзьями. Мне казалось, нам горы по плечу. Но потом он поцапался со своим дедом и съехал от нас. Не прошло и месяца, как меня похитили. И теперь я не знаю, кто мы друг другу? Снова соперники? Друзья? Приятели? Или просто родственники, которые будут видеться все реже, пока встречи не ограничатся свадьбами и похоронами?

— Элечка, ты проснулась! — встряхивает меня няня, звонким голосом выдернув из далеких мыслей. — Присоединяйся к нам. Смотри, что я нашла.

Она показывает мне самодельные елочные игрушки из гофрированной бумаги. Старенькие, примятые. Я делала их лет в одиннадцать. Тогда я узнала об игрушках из стекляруса, о цепочках из цветной бумаги, о дождике с ватой на потолке. Для девочки, выросшей в роскоши, все это было в диковинку, и я уговорила няню погрузить меня в затерянные во времени традиции.

— Доброе утро, — низкий голос Самира, насыщенный грудной хрипотцой, сегодня слышится иначе: не устрашающе, а зазывающе.

К моим щекам приливает жар. Из головы никак не выветривается инцидент в примерочной и наш разговор перед сном. Я не из стеснительных, но сейчас хочется провалиться сквозь землю.

Избегая его испытующего взгляда, лихорадочно перебираю в голове идеи отпочковаться от этой дружной компании.

— Я принесу фонарики, — нахожу причину отлучиться. — Кажется, они в моей студии.

— Они же тяжелые! — спохватывается няня. — Самир, поднимись с Элечкой за коробкой. Не хватало только, чтобы она навернулась с лестницы.

Да уж, отпочковалась! Самир ни секунды не медлит. Отдает Ольге гирлянду и берет курс в мою сторону. Прет, как корабль, упрямо несущийся к берегу, где кинет якорь.

Развернувшись, отправляюсь к лестнице, спиной ощущая жар от идущего позади телохранителя. Как ему удается так накаляться? Заполнять собой все пространство не только физически?

— Вам все-таки придется устроить для меня экскурсию по дому.

Он снова обращается ко мне на «вы». Давящая пульсация в висках начинает затихать. Я сглупила, позволив ему перейти на «ты». Хорошо, что он все понял. Я хотя бы не буду чувствовать себя виноватой, подпустив к себе человека, с которым нельзя быть друзьями. Мы слишком разные. Во всем: в социальном статусе, в возрасте, во взглядах на вещи. Когда я оправлюсь от пережитого, мое близкое общение с телохранителем станет камнем преткновения в личной жизни. Не стоит создавать себе проблемы.

— Ты так и не был на третьем этаже?

— Не привык вторгаться в запретное личное пространство своих подзащитных.

— А если бы там была заложена бомба?

Самир хмыкает, поднимаясь вслед за мной по ступеням.

— Дом охраняет целый отряд. Здесь муха не пролетит незамеченной.

— Получается, твоя работа — развлекать меня?

— И осиливаю я ее с трудом, — усмехается Самир, поравнявшись со мной в коридоре.

— А я предупреждала, что я избалованная, — хочется сказать это с улыбкой, но дух прошлого, что витает в воздухе, нагоняет уныние.

Здесь была моя комната, там — гардеробная. Отдельный душ, отдельный джакузи, терраса, оранжерея под стеклянной крышей. Тут был мой личный рай. Особенно в студии.

Ручку я поворачиваю через силу. Дверь отворяю с нажимом.

Полотна завешаны белыми простынями. Брошенные на столах краски, кисти, палитры: все это тоже накрыто пленкой. Даже диван и кресла. Мимо мольберта я прохожу едва ли не на цыпочках, словно боюсь потревожить его, разбудить.

Самир присвистывает, входя в студию.

— Вы увлекаетесь искусством, Элла Валентиновна?

— Увлекалась, — отвечаю сжато, приподнимая пленку над столами и ища коробку с фонариками. — После прошлого Нового года отнесла сюда часть реквизита. Собиралась написать что-то рождественское.

— Собирались?

— Да. Как-то не получилось. Отвлеклась…

Отвлеклась на тусовки, на Никиту. У меня много таких брошенных картин. Вдохновения и терпения не хватало довести их до конца.

— Вот они! — Сдергиваю пленку, приподняв облако пыли. Отмахиваюсь, ворча на Ольгу. Складываю расставленные на столе фонарики в коробку к остальным и, не успеваю ничего сказать, как Самир берет ее.

— Полгода взаперти, и вы ни разу не взяли кисть в руки?

— Нет, — вздыхаю, взглядом обводя любимые стены. От вида некогда яркой студии в груди щемит. — Что я могу написать в таком состоянии? Черное пятно? У меня в душе мрак, Самир.

— Вы могли бы выплеснуть негатив через картины.

— Не хочу пачкать полотна следами депрессии.

— Это всего лишь полотна, Элла Валентиновна, — улыбается он. — Разрешаю вам написать мой портрет. Не обижусь, если обезобразите.

Глава 8

Пробираясь по глубоким снежным заносам, полтора километра воспринимаешь бесконечной дорогой в никуда. На расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Глаза залепляет снегом, пальто Самира поверх моей шубы кажется неподъемным, ноги выше колена проваливаются в рыхлый снег. Дышать не могу, только жадно хватаю ртом ветер со снегом.

Буря кружит вихрями, то подгоняя в спину, то сопротивляясь впереди. Без Самира я бы даже ползком тут не пролезла.

— Мы уже должны были дойти… — пыхчу я, вцепившись в его руку. — Скажи… Мы же заблудились, да? Почему не видно огней? Мы умрем посреди поля…

— Успокойтесь, Элла Валентиновна. — Самир останавливается и притягивает меня к себе. — Давайте сюда. — Кое-как проталкивает вперед низкую калитку и впускает меня в чей-то двор.

Очертания дома в ночи едва видны. Света в окнах нет. Но Самир все равно подталкивает меня в спину. Заводит на крыльцо и, повозившись в кармане пиджака, чем-то вскрывает замочную скважину.

— Ты что, ополоумел?! — визжу я, стуча зубами от холода. — Это преступление, Самир!

Он открывает дверь и пригласительным жестом указывает в темноту.

— Так нельзя!

— Хотите тут замерзнуть насмерть? Моя работа охранять вас. Вот я и охраняю. Вперед.

Шокированная его невозмутимостью, я все же побеждаю упрямство. Согреться и выжить хочется больше, чем умереть законопослушной гражданкой.

Самир наощупь вводит нас на веранду, запирает входную дверь и отыскивает вторую. Щелкнув выключателем, освещает небольшую прихожую: чистую, ухоженную. Дом не брошен — это факт. Просто хозяева, вероятно, уехали встречать Новый год у родственников или на каком-нибудь курорте. Вот они обрадуются, когда вернутся!

— Снимайте это! — Он сдергивает с меня пальто, шубу, разматывает с моей головы свой шарф, скидывает с меня сапоги и отводит в общую комнату.

Она небогатая, но уютная. Компактный мягкий уголок напротив красивой стенки с зеркальными дверцами и плазмой.

Усадив меня на диван, Самир снимает с моих ног носки и растирает замерзшие ноги.

— Не колет? Не зудит? — спрашивает заботливо.

Я пялюсь на его лицо, скрытое в полумраке комнаты, и улыбаюсь. Он так обеспокоен мной, что готов целовать мне пятки. А у меня голова кружится от остроты ощущений. Хочется попросить, чтобы он не прекращал.

— Нет. Все хорошо, — выговариваю, стараясь не рассмеяться, потому что становится щекотно.

Самир кидается к стенке, хлопает дверцами, находит шерстяной плед и укутывает меня в него.

— Сейчас разожгу камин. — Снимает с себя мокрый от снега пиджак, бросает его в кресло и уходит.

Я обвожу комнату взглядом. Меня не покидает ощущение, что это дом холостяка. Нет комнатных цветов и фотографий. На окнах — жалюзи. Среди книг ни единого женского романа, сплошное темное фэнтези.

Я носом утыкаюсь в плед и, глубоко вдохнув свежий запах, прикрываю глаза.

Самир возвращается с охапкой дров, и через две минуты они уже трещат в камине. Мой телохранитель опять уходит. Мне остается только молча млеть, согреваясь в теплом пледе и убаюкиваясь пляшущими по стенам языками пламени.

А еще через десять минут на толстом ворсистом ковре перед камином уже стоит поднос с горячим чаем и абрикосовым джемом.

— Угощайтесь, Элла Валентиновна. — Самир приглашает меня на расшитую орнаментом подушку, поближе к огню.

Я пересаживаюсь, наблюдаю за тем, как он подкидывает дрова, и озвучиваю мысль:

— Это твой дом, да?

— Моих родителей, — отвечает он, садясь напротив.

— Они уехали?

— Умерли.

В такие моменты я ненавижу себя за свой язык и любопытство.

— Извини.

— За что? — Самир берет свою пиалу и делает глоток чая. — Вы ничем меня не обидели.

— Деликатность — это не про меня, — вздыхаю я.

— А гостеприимство — не про меня. Кроме этого джема, ничего не нашел. Не запасливый я, Элла Валентиновна. Зарядного устройства нет, стационарного телефона тоже. Придется до утра тут сидеть.

— Я не против. Тут хорошо.

— Вы подлизываетесь? — усмехается он.

— Я твоя хозяйка. Имею право, — в ответ улыбаюсь я.

Танцующие тени изящно ложатся на его угловатое лицо, делая его еще более загадочным. Самир не похож на лжеца. Скорее на человека, который охраняет личную тайну, как нечто сокровенное, чистое, хрупкое. То, к чему никто не смеет прикасаться. Я о своих проблемах и чувствах готова кричать во всеуслышание, привлечь к себе внимание, оказаться в эпицентре скандала. Он же закрывает себя ширмой, запирает на замки, никому не позволяет вторгаться в личное. Бережет.

Сажусь поудобнее и беру пиалу. Чай вряд ли собран на лучших плантациях, но надо признать, вкуснее некоторых любимых отцом сортов. Густой, насыщенный, ароматный. А учитывая, что за весь день я попила только кофе с зефирками в салоне, даже джем кажется манной небесной.

— Еще чаю? — интересуется Самир, когда я ставлю пустую пиалу на поднос.

— Нет, спасибо. Мне бы в туалет.

Он провожает меня вглубь дома и зажигает свет в туалете.

— Здесь ванная, — указывает на смежную дверь. — Только воду пропустите сначала. Я пока принесу еще дров, чтобы хватило на ночь.

Я киваю. Он разворачивается и удаляется по коридору.

Сделав свои дела, я обследую квартиру. Заглядываю в родительскую спальню, где, похоже, несколько лет никто не спал. Еще в одной комнате вижу фосфорные звезды на потолке и постеры со знаменитостями на стенах. Безусловно, тут жила сестра Самира.

С соседней комнате только аккуратно заправленная кровать и комод. Не осмелившись копаться в ящиках, я возвращаюсь в гостиную. Самира еще нет. Я ищу пульт от телевизора, но под руку попадается мобильник на кресле. Видимо, выпал из кармана пиджака.

Рука замирает над ним. Сомнения в надежности Самира снова берут вверх над заверением Руслана. Я нажимаю на кнопку включения, и зажегшийся экран показывает мне семьдесят шесть процентов заряда батареи…

Глава 9

Экспресс моего порочного желания не остановился бы, не ухватись Самир за остатки разума. Это он тормозит меня, когда я с разгона лечу в бездну и тяну его за собой. Убеждает, что нам опасно спешить. Но не бросает в одиночестве. Соглашается разделить со мной диван, хоть и под разными одеялами.

Я не помню, как засыпаю. Вероятно, отключаюсь во время поцелуя или бесцельной болтовни о прошлом этого дома. Теперь я знаю, что отец Самира заправлял небольшим бизнесом, мать была домохозяйкой и помогала мужу с бухучетом. Сестра Самира хоть и получила высшее образование, решила посвятить себя семье. У нее любящий муж, трое детей и пожилые свекры, требующие ухода. Они живут в Казани, и как я поняла, Самир с ними не общается. Попался, когда я спросила, ездит ли он в гости к сестре. Он просто отмолчался и отвлекся на подкидывание дров в камин, а вернувшись в постель, заговорил о другом.

Давно я не видела ярких сладких снов. Таких, чтобы не хотелось просыпаться. Но приходится, потому что горячие руки Самира гладят меня не во сне, а уже наяву.

— Элла, нам пора ехать, — шепчет он.

Я чуть приоткрываю глаза и сразу закрываю, поморщившись от слепящего света.

— Иди пока вытащи машину, — бормочу невнятно.

— Машина ждет у ворот, — отвечает он. — Буря стихла. Дорога чистая.

Потерев глаза, разлепляю их и сажусь, кутаясь в одеяло.

— Сколько время?

— Полдень, — улыбается Самир. — Не хотел тебя тревожить. Вечеринка на носу. Силы понадобятся.

Он с таким энтузиазмом говорит о вечеринке, словно я иду с ним, а не со своим бывшим. Или словно сегодня ночью никаких признаний и поцелуев не было. А от меня уловимо пахнет вовсе не им.

— Самир, ты же помнишь, кто меня пригласил?

— Твой сокурсник Рудов. Старший сын профессора университета и школьной учительницы. Мы обедали с ним на днях. — Самир чуть склоняет голову на бок. — Я все помню, Элла.

— Все? — уточняю, чувствуя себя виноватой за то, что тогда ему высказала.

— Да. Он тебе дорог.

— Как друг, — оправдываюсь.

— Какая разница? — Самир подает мне сухие, теплые носки. — Принцессе не запрещено любить.

Верно. Реальность куда суровее. Ведь запрещено любить не принцессе, а принцессу.

Вынужденно одевшись, я покидаю дом Самира. С надеждой однажды вернуться сюда. Можно и на совсем. Роскошь перестала очаровывать меня в тот день, когда мою жизнь оценили в пятьдесят миллионов. Я буду вполне рада овсянке на завтрак, лишь бы чувствовать себя в безопасности.

По дороге домой Самир почти не говорит. Докладывает, что созванивался с отцом, Богданом и няней, отчитался перед ними за прошедшую ночь. Когда спрашиваю, поделился ли нашим секретом, переключает все внимание на дорогу. Зря я поднимаю эту болезненную тему. Дергаю за усы несбыточной мечты, пусть и нашей общей. Нам не быть вместе. Признаться семье в своих чувствах к телохранителю — навеки потерять уважение отца и брата. В лучшем случае меня лишат наследства. В худшем — от меня отвернутся. Я не имею права вредить репутации нашей фамилии.

Резонно забыть о произошедшем, как о минуте слабости, как о досадной ошибке. Надеюсь, у меня получится.

Няня встречает меня с распростертыми объятиями.

— Элечка, ты как?!

— Все в порядке. Самир обо мне позаботился.

Обнимая меня, она сердечно благодарит его:

— Спасибо тебе, Самир.

— Это мой долг, — сухо отвечает он. — К сожалению, не смог предложить Элле Валентиновне душ. И она голодна. Так что передаю ее в ваши заботливые руки. Бал в девять, — обращается он уже ко мне. — Выезжаем в восемь, Элла Валентиновна.

Элла Валентиновна… Я снова для него дочь банкира Ярославцева, которую нужно охранять. Он играет со мной? Или мечется, то соблюдая рамки, то выходя за них и коря себя?

Тошно от всех этих условностей! Почему я не могу, как другие? Почему не могу любить и быть любимой, не оглядываясь на семью? Не опасаясь мнений и пересудов?

Мы с Самиром расходимся, так и не взглянув друг на друга. А на сердце такая тяжесть, какой не было даже при расставании с Никитой.

Я долго отмокаю в ванне, обмозговывая свои ночные приключения. Какие бы стены ни выстраивал между нами Самир, у него теперь новый статус. Не отвертится!

Макияжем я занимаюсь сама, укладку мне делает няня. Воспитывая богатую избалованную девочку, она стала мастером на все руки, так что я и не думаю вызывать парикмахера. Няня прекрасно справляется с крупными локонами, нахваливая мой новый оттенок волос.

Платье надеваю фиалковое, как и планировала. Ровно в восемь спускаюсь в фойе, где меня уже ждет Самир. Смотрит на меня украдкой и тут же отводит взгляд в сторону. Желаемого комплимента мне не видать.

Вздохнув, обуваю сапоги и надеваю шубу. Няня помогает ее застегнуть, весело щебеча:

— Ни в чем себе не отказывай, Элечка. Ты заслужила отдых. Обещаю, что не скажу Валентину Борисовичу, если вернешься поздно. Самир тоже. Правда, Самир? — подмигивает ему. — Ты взяла телефон?

Не то что не взяла, я даже не знаю, где он. Наверное, уже разрядился.

— Не надо. У Самира же есть.

Взяв клатч, выхожу вслед за своим телохранителем. Он усаживает меня в машину и медленно выезжает за ворота.

Я воровски поглядываю на него, напрасно ожидая, что расшевелится. Завис. Конкретно завис. Тайком любить меня, видимо, легче, чем признавшись.

— Тормози! — приказываю, потеряв терпение.

— Не положено, — отвечает на автомате.

— Немедленно! — рявкаю, кинувшись на руль.

Самир молниеносно выравнивает машину, съезжает на обочину и тормозит.

— Это что за выходки?! — ругается, грозно взглянув на меня.

— Ты мне скажи! — требую я. — Ты везешь меня к моему бывшему парню! С ним я проведу вечер! С ним буду танцевать! Он будет держать меня за руку! Тебе что, плевать?! Сегодняшняя ночь ничего для тебя не значит?!

Поджав губы, Самир руками ударяет по рулю и отворачивается. Дышит тяжело, сдавленно, прерывисто. Мотнув головой, отстегивает ремень безопасности, разворачивается ко мне корпусом и подается вперед. Обводит меня масляным взглядом и вполголоса произносит:

Глава 10

Охрана, усиленная в этот вечер из-за мероприятия, не сразу пропускает Самира со мной. Он отказывается оставить оружие, а разрешения и лицензии телохранителя им кажется мало. Нам приходится ждать, пока начальник службы охраны даст добро. Самира предупреждают, что будут следить за ним в оба, он отвечает, что тоже не спустит с них глаз. Я давлюсь смешком, когда мы идем по коридору. Не могу выбросить из головы вытянувшиеся лица охранников.

— Ты их уделал, — резюмирую я.

— Я старался произвести на тебя впечатление, — посмеивается он.

— Считай, покорил, — подшучиваю, но игривость стирается, как только я переступаю порог актового зала.

На нас обрушивается оглушающая музыка и неоновая иллюминация. Здесь абсолютно все в праздничной подсветке: кресла, ступени перед сценой, потолок. Наряженная ель горит и сверкает. Лучший городской ди-джей в красной шапочке с бубенцом заводит толпу крикливых студентов. Я могла быть среди них: подвыпившая и веселая. Танцевала бы, не чувствуя ног, обжималась с Никитой, а потом провела бы с ним ночь в номере отеля. А вместо этого начинаю задыхаться.

Разворачиваюсь, бросаюсь к Самиру, но он задерживает меня на расстоянии вытянутой руки. Берет за плечи и, глядя в глаза, твердо уверяет:

— Все хорошо, Элла. Я рядом. Слышишь? Ты в безопасности.

Не выходит у меня тут же отрастить крылья и вспорхнуть. Страх своей тяжестью давит, кандалами сковывает. И мне требуется время очухаться, собрав на себе любопытные взгляды заметивших меня сокурсников.

— Думал, не придешь, — слышу голос Никиты над ухом.

Оборачиваюсь и окидываю его взглядом. Непривычно видеть Никиту в пиджаке поверх водолазки. Такой серьезный вид. Только волнистые волосы в беспорядке.

Он примирительно поднимает ладони и делает шаг назад, косясь на Самира.

— Только давай по-быстрому, — просит его.

Я ладонью упираюсь в грудь Самира, не позволив ему осмотреть Никиту.

— Не надо. Пожалуйста. Ему можно доверять.

Атмосфера накаляется. Самцы флюидами метят территорию, демонстрируют готовность бороться.

У обоих есть преимущества. Я испытываю нежные чувства к Никите и страсть к Самиру.

У обоих есть недостатки. Никита не очень самоуверен, Самир полон тайн.

Они абсолютно разные. Оба не тянут на типаж идеального принца, но оба для меня важны. И я не допущу мальчишеских разборок.

Дождавшись кивка от Самира, обращаюсь к Никите:

— С чего ты взял, что не приду? Я же пообещала.

— Ты не отвечала на звонки. Не читала сообщения.

— Ты мне писал? — спрашиваю, ощутив небольшой укол.

Никита снова глядит на Самира, протягивает мне свою ладонь и приглашающе произносит:

— Потанцуем?

Ловлю на себе любопытные взгляды оживших сокурсников и понимаю, что танец — единственный шанс избежать их расспросов. Вкладываю свои пальцы в его руку и отдаю Самиру клатч.

— Только не исчезайте из поля зрения, Элла Валентиновна, — предупреждает он. — Не вынуждайте меня пожалеть об этой вечеринке.

— Ты тоже, — отвечаю, глазами стрельнув в компанию шушукающихся девчонок, истекающих слюной. Так и полыхают, обсуждая эффектного незнакомца. В очередь выстраиваются на флирт. Наверняка и обо мне зубы чешут. Опять рядом с Ярославцевой крутой мужик!

— У меня Лейла есть, — добавляет он, отступая к дверям, а у меня челюсти стискиваются от злости.

Зря он дразнит меня, зверушку во мне будит. Не было бы мне жаль Никиту, заставила бы Самира приревновать. Прямо у него на глазах поцеловалась бы с парнем. Я именно так Никиту и заполучила. Изводила его, терзала, мучила. Вообще удивляюсь, как он выдержал и не рехнулся?!

— Классно выглядишь, — расценивает мой внешний вид Никита, выводя в центр зала. — До сих пор не верится, что ты вернулась. Глянь, как все пялятся. Снова сплетни поползут. Твои любимые. — Он кладет ладонь на мою талию, притягивает к себе и ведет в медленном танце. — Я скучал.

Ищу взглядом Самира, убеждаюсь, что он недалеко, и выдыхаю.

— Ты что-то сказал? — спрашиваю, подняв лицо. Неловко становится. Никита ко мне со всей душой, а я вся в напряге.

Он мило улыбается:

— В облаках летаешь.

— Я отвыкла от тусовок.

— Я тоже, — отвечает он, крепче сжимая мои пальцы в своей руке. — Так чем ты занималась вчера?

Тискалась с телохранителем, почти переспала с ним, думаю я, но вслух произношу:

— Готовилась к этому балу.

— У тебя подслушивающих устройств нет? — вдруг спрашивает он, мельком взглянув на Самира.

— Нет, а что? — стушевываюсь я.

— Ты так и не прочитала мои сообщения. Я покопал на твоего телохранителя. Не зря ты паникуешь.

Танцевать я больше не могу. Впадаю в ступор, чем пугаю Никиту. Он замолкает на полуслове. Оглядывает меня и с тревогой спрашивает:

— Воды?

— Что ты узнал? — неуверенно требую осипшим голосом.

Никита опять смотрит на Самира.

— Честно, я офигел, как Ярославцев упустил такое?

— Какое?! — Я начинаю раздражаться. Ненавижу, когда тянут, как в телешоу. Не самое подходящее время накалять интригу. Мне и без того противно от поползших по залу сплетен, оценивающих взглядов и мельтешений.

— Ни ЧОП, в котором якобы он работал, ни агентство, которое якобы его подыскало, понятия не имеют, кто такой Самир Закаев. Твоего отца обманули, Элла. Кто это сделал и зачем, я не выяснил. Зато докопался до сути этого типа. Одиннадцать лет назад он получил срок и отсидел четыре года. Вышел по УДО и последние семь лет провел в тени. Чем он занимался эти годы, неизвестно.

— То есть? — Мои губы сводит нервной судорогой.

— Тебя охраняет бывший заключенный, Элла. Тип с грязным прошлым и туманным настоящим.

— Нет, это какая-то ошибка… — Я мотаю головой, силясь скинуть с себя это наваждение. — Отец не упустил бы такое из вида. В конце концов, если бы Самир вышел по УДО, его заставили бы официально работать. Он не смог бы отсиживаться в тени…