— Касым, что я родителям скажу? Боюсь, что они не выдержат этого... — пересиливая возникшую в теле слабость, поднимаю взгляд на мужа, и уверенно проговариваю. — Как ты не понимаешь, что я осознала свою ошибку, и не готова развестись с тобой. Не сейчас, Касым... Ты обещал, что после моей реабилитации мы спокойно всё обсудим, вместе примем решение...
— Когда ты скрыла от меня потерю ребёнка, ты уже приняла своё решение, Гаша, — холодно отрезает, откидываясь на спинку сидения. — Так что не лей слёзы напрасно.
Сердце часто и болезненно сжимается. Под ребрами такая боль разрастается, что дышать становится невыносимо. Каждый вдох осколком в грудь вбивается, в клочья изнутри разрывая. Как же больно смотреть в глаза любимого человека, и кроме жестокости ничего в них не видеть.
— Мы так долго ждали этого малыша, — голос мой пропадает, горло опоясывает колючий спазм. — Я боялась расстроить...
— Ты себя расстроить боялась. Ты боялась расстроить моих родителей, а не меня, Гаша, — бьёт кулаком по клаксону руля так яростно, что меня от страха в дрожь ледяную бросает. — Именно ты была помешана на идее сделать это чёртово ЭКО, и родить от меня, инвалида, этого ребёнка. Дважды, сука. Ты дважды рискнула пойти на это! Скажи, что не так? Скажи, что не ты меня уговаривала?
Вслух произнести не могу, что мы оба хотели ребёнка... Не я одна на протяжении десяти лет мечтала об этом. Разве я хотела, чтобы так вышло? Разве хотела свою жизнь, своё здоровье пускать под откос, лишь бы подарить ему крохотное счастье? Частичку себя. Частичку нас...
— Тебе нечего сказать, да? — прикуривает вторую сигарету, и смотрит на меня с таким безразличием, что просто самой от себя противно. — Тогда уходи.
Мотаю головой, беспомощно цепляясь за дверную ручку, как за последнюю нить надежды, что удерживает меня здесь. Один рывок, и я окажусь на пустынной улице. Под дождём утону в своём одиночестве. Он не придёт меня спасать. Я виновата. Виновата в том, что подставила под удар не только себя, но и его семью, его репутацию...
— Гаша, — выбрасывает тлеющую сигарету в приоткрытое окно, и вытягивает из пачки новую. — Я поговорил с твоим отцом. Доставать вопросами тебя не будут. Время придёт — сама во всём сознаешься, — в третий раз швыряет сигарету в окно, и медленно выдыхает остатки едкого дыма, вместе со словами. — Ты молодая, красивая... И больше не моя. Выйдешь ещё замуж, родишь себе кучу прекрасных, как и ты детей, и забудешь обо мне. Слышишь? Забудешь обязательно.
— Не забуду... — хриплю я, из последних сил сдерживая слёзы.
— Иди. Они ждут тебя, — как ни в чём не бывало заводит двигатель, и утыкается взглядом в лобовое стекло, по которому тихо постукивают капли дождя. — Я тебя отпускаю. На этот раз навсегда. Прощай.
Не вываливаюсь из машины, как груда никчёмного груза, а выпрямляю осанку, гордо ступаю на землю и тихо закрываю за собой дверь. Эмоции на засов. Я больше не стану его умолять, требовать понять, простить, войти в моё положение. Он слишком уязвим сейчас. И его рана гораздо глубже, чем моя. Если я могу выплакать, выстрадать своё горе, то он не сделает этого. Не запрётся в тёмной комнате, чтобы дать волю своим чувствам. Не будет разбивать окружающие его стены, чтобы вырваться наружу и показать всему миру, что он тоже умеет испытывать боль. Ему не чуждо сострадание. Притворяется. Внутри всё переживает...
Мой взгляд привлекает всполох сбоку. Его сигареты на асфальте... Одна дотлевает, и словно пульсирует, как моя боль в груди. Слабо, едва ощутимо, но бьётся. Это так странно... Её не тушит усиливающийся дождь, что тяжёлыми каплями обрушивается с неба. Не тушит, как и мою крохотную надежду на то, что не всё ещё потеряно.
Смотрю на его недокуренные сигареты, и единственная мысль, что беспрерывно вертится в моей голове, слетает с губ уверенным полушёпотом.
— Я тебя не брошу, любимый. Ни за что не брошу.