Ирина
Телефон трезвонит не переставая, и я прекрасно знаю, кто это. Передаю планшет фельдшеру, а сама отхожу немного в сторону от машины и отвечаю на звонок.
— Где тебя черти носят? — недовольно рычит муж. — Я жрать хочу.
Внутри мгновенно просыпается раздражение, но я привычно сдерживаю эмоции. Это ни к чему не приведёт, только ещё больше его разозлит.
— Асад, я на смене. Ужин в холодильнике, разогрей себе и Егору, — говорю максимально ровно и спокойно. Зажмуриваюсь что есть силы и стискиваю кулак до белых костяшек. Немного отпускает.
— Твоя смена давно закончилась.
— Вита попросила заменить на ночной. И я осталась до утра…
— А с мужем обсудить ты не соизволила? — язвительно хмыкает он. — Я ведь проверю.
— Проверь, — отвечаю с вызовом. — А заодно вспомни, что нам очень нужны деньги.
Не нам. Ему. Но вслух это сказать не осмеливаюсь. Это муж решил поиграть в казино и проиграл деньги, что брал под проценты у каких-то серьёзных людей. Теперь, естественно, их требуют обратно. Продать нам нечего. Бизнес отца давно обанкротился. Не осталось ничего, что бы имело ценность.
— Я помню, — огрызается Асад и сбрасывает звонок.
Облегчённо выдыхаю и убираю телефон в карман форменной куртки. Темно уже и зябко, но так хочется немного подышать свежим воздухом. Конец октября выдался тёплым и дождливым. Но сейчас как будто специально температура ушла в минус, а на горизонте небо очистилось и посветлело. Даже хочется верить, что это какой-то добрый знак. Должна же когда-то начаться белая полоса в моей жизни?
— Ирина Алихановна, вызов, — раздаётся голос фельдшера за спиной.
Пора. Перевела немного дух и снова в бой. Как и всегда. Разворачиваюсь и иду к машине. Забираюсь в салон, и водитель сразу трогается с места.
— Что там? — оборачиваюсь к фельдшеру.
— Огнестрел, — смотрит на меня огромными от страха глазами. — Тут рядом.
Людочка, молодая девчонка совсем, только недавно пришла к нам на подстанцию. Ещё не нарастила броню, чистая и наивная. Даже жалко её. Когда-то и я такой была. Верила в чудеса, в любовь, в счастье. А потом как бабка отшептала. Реальность оказалась куда суровее и жёстче.
— Включай люстру, дядь Петь, — вздыхаю я. — Вот неймётся же…
Огнестрел — это всегда малоприятно. Надеюсь, хоть без трупа обойдётся.
— И не говори.
Сирена воет вместе с мигалками, а наша карета скорой летит по встречной полосе, чтобы успеть спасти жизнь какому-то отморозку, решившему устроить перестрелку.
— Вот надо оно нам? — ворчит водитель и сворачивает с трассы.
Темно. Только фары освещают грунтовую дорогу, которая, судя по навигатору, ведёт к каким-то заброшенным складам. Вдалеке виднеются фары другой машины. Видимо, пострадавший тоже там.
— Ой, мамочка, — шепчет Людочка и закрывает рот ладонью.
— Ладно тебе, не первый год замужем, — улыбаюсь, стараясь поддержать её, но самой как-то не по себе.
Вот меньше всего хочется быть частью криминальных разборок. У меня сын подросток, ему никак нельзя оставаться без матери.
— Приехали, — дядя Петя въезжает на пятак перед одним из складов и останавливается.
Нас встречают двое мужчин. Что-то вид у них не сильно дружелюбный, и желание выходить пропадает напрочь. Но раз уж приехали, придётся спасти того несчастного и молиться, что выберемся живыми.
— Ира, стой, — хмурится водитель и хватает меня за руку.
Но в этот момент дверь распахивается, и в салон врывается морозный воздух.
— Что так долго? — грозно рычит мужчина и шарит взглядом по сторонам, словно преступники не они, а мы.
— Мы не на самолёте, — недовольно поджимаю губы.
— Ладно, давай быстрее. Кто из вас врач?
— Я врач, — игнорирую его руку и сама выбираюсь из машины.
— Пошли со мной, остальные остаются.
— Нет, — выпрыгивает следом дядя Петя.
— Я сказал «остаются», — вновь рыкает мужчина и демонстрирует веский аргумент в виде пистолета за поясом.
— Детский сад, — закатываю глаза и открываю дверь в салон. Людочка сидит ни жива ни мертва. Ассистент из неё всё равно никудышный. — Сидите здесь, я скоро вернусь.
Забираю раскладку и захлопываю дверь.
— Кос, — присмотри за ними. — А ты за мной.
Один мужчина встаёт около машины, второй ведёт меня куда-то в темноту. При быстрой ходьбе хромать начинаю сильнее и стискиваю зубы, психуя от этого. Я давно приняла свою особенность и научилась с ней жить, но иногда всё выходит из-под контроля.
— Что случилось? — спрашиваю «надзирателя», чтобы не терять время понапрасну.
— Тебя это не касается.
— Очень смешно. Зачем тогда нас вызывали? Труповозка тоже работает круглосуточно.
— Поговори мне ещё, — клацает он зубами. — Сюда давай.
Да уж. За свой язык я столько раз уже страдала, но так и не научилась держать за зубами. Бунтаря из меня выбить не вышло, даже наоборот. Он стал гораздо живучей. Оброс бронёй из цинизма и безразличия.
— Кто это? — перед нами появляется третий мужчина. Да сколько их тут собралось?
— Врач.
— Ты охренел? Он с нас шкуру живьём сдерёт.
Ну, давайте вы поспорите, а я подожду.
— Насколько я поняла, — вклиниваюсь в их разговор, — скоро некому будет вас освежевать.
— Пропусти, — настаивает тот, что меня вёл от машины.
— Послушай, ты, — в мой висок упирается дуло пистолета. — Одно неверное движение, и тебя нет.
Хочется рассмеяться ему в лицо. Напугать решил? Меня? Да я, может, только спасибо скажу. Если бы не сын…
— Это ты послушай, — решительно отталкиваю его от себя. — Мне ваш пассажир на хрен не сдался. У меня ещё два вызова. Давайте я просто поеду и запишем ложный вызов. А вы тут как-то сами разберётесь…
С такими можно говорить только на их языке. Другого они не понимают.
— Ты чё такая борзая-то? — ошарашенно обтекает он.
— Учителя хорошие были, — цежу сквозь зубы. Лучше ему не знать.
Ворон
Несколькими часами ранее…
— Здарова, Руслан, — жму руку человеку, которого я, наверное, никогда не считал боссом. Мы скорее своеобразные партнёры, Грановский ведёт бизнес, я его охраняю. А по совместительству за двадцать лет знакомства мы умудрились стать друзьями и окрестить его младшего сына, моего тёзку.
Так что без лишних расшаркиваний удобно сажусь на диван и, оттолкнув столик на колёсиках, вытягиваю вперёд ноги, затянутые в камуфляж и берцы. Разминаю шею, раскидываю руки по кожаной спинке и упираюсь в неё затылком, на несколько секунд закрывая глаза.
Руслан заказывает для нас чай у секретарши и ждёт, когда я доложу обстановку. Больше суток не спал и людей своих гонял по городу. Такого дурдома не было, наверное, с девяностых. Сейчас всё решается гораздо проще, но в закулисье большого бизнеса продолжают делить, стрелять, кидать, снова стрелять.
Мы вот сейчас негласно воюем за участок под застройку небольшого жилого комплекса на месте очередной заброшенной промзоны. А официально был тендер, который Грановский, естественно, выиграл. Кое-кто на попытке договорняка потерял немаленькие деньги и сильно обиделся на моего друга. Нервы нам помотал знатно. Сейчас чайку попью, поедем заканчивать этот марафон. Бойцам моим тоже отдых нужен.
Где наш враг, мы знаем.
— Не поверишь, — усмехаюсь, не открывая глаз. — Они перебираются сейчас на нашу промзону.
— Ублюдки! — бесится Рус.
Я его понимаю. На его старшего сына с невестой покушались. За Назара с Ульянкой я и сам кому угодно горло зубами вырву.
От поднявшегося адреналина слетает усталость. Сажусь ровнее, забираю у вошедшей секретарши чашку и, жмурясь от удовольствия, делаю глоток чёрного с бергамотом и лимоном. Горячий напиток падает в желудок, растекается по организму, согревает.
Натасканное за годы чутьё подсказывает, что просто не будет. Промзоны сами по себе не очень удобное поле боя ввиду того, что там легко затеряться и в то же время негде спрятаться. Вот такой парадокс. А всё потому, что если ты пришёл туда первый — занял самые удобные позиции. Все, кто входят, оказываются как на ладони.
К сожалению, территория наша, но первые там сегодня не мы.
Допиваю чай, поднимаюсь, поправляю штаны, одёргиваю чёрную кожаную куртку.
— Ты опять без брони? — хмурится Грановский.
— Ты же знаешь, мне всегда пытаются стрелять сразу в голову.
— Угу, серебряными или осиновыми пулями, — смеётся друг.
— Само собой. Ладно, давай, — протягиваю ему ладонь, — поеду, «приберусь» на твоей новой земле, да будешь строить.
Выхожу из его кабинета, поднимаюсь к себе в «гнездо», фактически под крышу, на самый последний этаж высотки. Собираю парней и даю уже серьёзный инструктаж. Они все, как и я, матёрые хищники, к которым позывной прирос вместо имени, данного при рождении.
— Выезжаем! — командую я, забирая из оружейного сейфа запас патронов, второй пистолет и метательные ножи. Креплю всё на теле, застёгиваю куртку и последним выхожу из своего кабинета.
На место едем молча. Все настраиваются на бой, понимая, что кто-то сегодня может не вернуться домой. Работа у нас такая, никто не жалуется, но к жизни и смерти относятся по-особенному.
Тачки бросаем на подъезде к промзоне. Дальше пешком, прислоняясь к стенам и рассыпаясь по территории согласно плану. Связь в ухе, слышим друг друга отлично.
Первые выстрелы и хриплый стон прорезаются уже через десять секунд.
Начинается обратный отсчёт зачистки.
Крадусь вдоль одной из бетонных безликих стен, удерживая оружие в боевой готовности. Замираю, прислушиваюсь к приближающимся шагам. Действую на опережение, производя два точных выстрела. В стену недалеко от моего уха влетает пуля.
Ну говорил же, мне всегда целятся в голову!
— Ах ты ж, сука, — шиплю, ныряя в нишу между постройками.
Ещё один выстрел в мою сторону.
Быстро прикидываю, из какого угла стреляют. Перекатываюсь и снимаю стрелка с колена. Темно уже. Эхо быстрых шагов, хрипов, выстрелов заполняет пространство. Ориентироваться становится сложнее.
— Сколько их? — спрашиваю в гарнитуру.
Тех, что мы насчитали, уже давно убрали, но перестрелка продолжается и только набирает обороты. Значит, моё чутьё снова меня не подвело и здесь люди не только по поводу земли, но и по мою душу. Это своеобразная охота. За годы службы я накопил связи, деньги на своих счетах и ещё информацию, а кто владеет информацией, как известно, владеет миром. Я не претендую, но некоторые этого не понимают.
— А хер его знает, — раздаётся в ответ.
— Ворон, послушай, — зовёт Мирный. — Сегодня ты останешься здесь, — предсмертный хрип от «чужого».
Оглядываюсь на шаги. На меня выскакивает «тело», стреляю в него и тут же задыхаюсь от резкой боли, пронзившей меня. Я знаю эту боль. Так в живую плоть входит пуля.
— Крыша! — орёт Мирный, уже не шифруясь.
— Ворон! Блядь, Ворон! — с другой стороны.
— Ложись! — прикладываю ладонь к ране.
Рывок вперёд, роняю своего бойца, закрывая собой, и ловлю ещё одну пулю.
В глазах темнеет, дышать становится не просто больно, каждая попытка вдохнуть ощущается невыносимым жжением. Футболка стремительно пропитывается моей кровью. Я откатываюсь на спину и понимаю, что встать больше не могу.
Всё, пиздец птичке?
Из горла свист, во рту привкус металла, и темнота вокруг становится ещё гуще. Фоном голоса.
— Зачистили. Как он?
— Хуёво, — отвечает кто-то из моих.
— Скорую надо, — Мирный.
— Нель-зя, — едва слышно говорю ему. — С-сами в-выт-тас-скив…
Темнота…
Боль…
Сдохнуть, конечно, хотелось не так. Промзона — далеко не предел моих мечтаний. Мозг ещё пытается что-то соображать в привычной цинично-ироничной манере. Прямо как шестнадцать лет назад, когда нас подставили на тот момент ещё свои, и я на пару месяцев застрял в тёмном подвале, где всегда было холодно, пахло моей кровью, сыростью и день перепутался с ночью. Тогда выжить мне помогли как раз чёрный юмор, цинизм и злость. Сидишь ты без сил, липкий весь, потный, вонючий, привязанный с стулу. Тебя пиздят и режут всем, что попадается под руку, а ты шлёшь их нахуй и улыбаешься, ведь теперь есть ради чего цепляться за эту чёртову жизнь зубами. Теперь дома ждут. Маленькая уютная ведьмочка…
Ирина
Тяжёлый вдох и мучительный выдох. Сквозь боль и слёзы, которым не суждено пролиться. Никогда больше. Мгновение слабости, и пелена сползает с глаз, а сознание проясняется. С ума сошла? Так и хочется отвесить себе подзатыльник. Я всего лишь врач, а не господь бог.
Откидываю эмоции в сторону и приближаюсь к Ворону. Его имя я забыла, вычеркнула из своей памяти, как ненужный элемент. Титаническим усилием воли заставляю себя не смотреть на него, абстрагироваться от личности и заняться прямыми обязанностями. Задираю футболку и вижу два пулевых ранения. Одно задело по касательной, второе оставило малоприятную дыру в правом боку. Кровит сильно, и просто так остановить не получится. Но я всё равно прижимаю к ране тампон и оборачиваюсь к мужчине, чьё присутствие до сих пор ощущаю.
— Надо срочно в больницу.
— Исключено, — тот хмурится и качает головой.
Но я же не волшебник. Перевожу взгляд на Ворона. И судорожно пытаюсь что-то придумать. Проверяю зрачки — он утекает. Пульс на сонной артерии не прощупывается.
— Не дышит, — шепчу в ужасе.
Только не это. Нет, пожалуйста. Не надо. Я не хочу.
— Помогите!
— Чем?
— Вниз его, на пол, срочно.
Мужчина одним рывком перекладывает Ворона и разрывает футболку. Падаю на колени, складываю руки на груди Ворона и начинаю ритмично качать.
— Срочно в машину, — кричу я. — Дефибриллятор мне и кислород.
Мужчина теряется, не зная, как поступить.
— Быстро, я сказала!
Он всё же убегает, а я как одержимая делаю массаж сердца и искусственное дыхание. Набираю в шприц нужные препараты, ввожу в вену и вновь качаю. Действия механические, отточенные до автоматизма, а по внутренностям расползается панический страх. Хочется истерически рассмеяться от того, что боюсь потерять Ворона. Какая жестокая ирония судьбы. Столько лет я пыталась ненавидеть его, но никогда по-настоящему не желала смерти.
— Ну уж нет, — рычу от злости. — Так просто не получится. Я тебя не отпускаю.
Вдыхаю воздух в рот Ворону и остервенело жму на грудную клетку. Не могу думать ни о чём, кроме того, что его жизнь в моих руках. Такая хрупкая и беззащитная. Я её не отдам. Ни за что.
— Давай же, хороший мой, — прошу Ворона сквозь пелену слёз и вновь делюсь дыханием. — Возвращайся! Рано тебе ещё!
Не заводится. Твою мать. Ничего не помогает. Господи, не надо. Молюсь мысленно и пытаюсь торговаться со всевышним. Проклинаю себя за те непозволительные мысли. Я не должна была. Я не хочу так. Пусть он живёт. Просто пусть будет на этом свете. Не забирай его. Не надо, пожалуйста. Я так редко о чём-то тебя прошу…
— Не смей так поступать! — кричу на Ворона и реву от бессилия, но не сдаюсь. — Давай же!
Он не возвращается, а я с ужасом понимаю, что драгоценное время утекает слишком стремительно. Скоро начнутся необратимые изменения. Эмоции мешают. Словно по щелчку отключаю их. Набираю препарат и вкалываю. Глубокий вдох и медленный выдох. Сосредотачиваюсь и бью кулаком в грудь. Туда, где отчётливо нарисована пуля.
На сонной артерии появляется пульс, а изо рта Ворона вырывается хриплый вдох. Меня едва не сносит волной облегчения. Падаю на задницу и дрожащей рукой размазываю слёзы по лицу.
— Как же ты меня напугал, — качаю головой, но на пустые разговоры времени нет.
Проверяю зрачки. Едва реагируют. Всё очень плохо. Ворону срочно надо в больницу. Вкалываю дополнительно несколько препаратов для поддержания сил и накладываю повязку, останавливающую кровь. Но если случится ещё один кризис — я уже не вытяну. Нет ресурсов у организма.
— Вот. Я принёс, — мужчина опускается радом со мной на корточки.
Дефибриллятор уже не нужен. Даже не достаю, а вот кислородная маска, пожалуй, пригодится.
— Помогай ему дышать, — показываю, как правильно пользоваться амбу.
— А ты?
— Осмотрю и капельницу поставлю.
Более детально осматриваю рану. Надо вытаскивать пулю. Без вариантов. Повезёт, если печень не задета. Иначе истёчет быстрее, чем довезём до операционной.
— Судя по всему пуля застряла, надо доставать, — нажимаю около раны, не останавливается. — И кровит сильно. Больница и без вариантов.
— Доставай сама, — хмурится мужчина и отрицательно качает головой.
— Тогда ничем помочь не могу, — с деланным равнодушием пожимаю плечами, стягиваю перчатки и небрежно бросаю на пол. Всё, что смогла, я для него сделала. Дальше от меня уже ничего не зависит.
— Тогда он умрёт.
— Меня что, это должно волновать? — голос предательски дрожит.
— Ты ж клятву давала, — мужчина криво усмехается.
— Да всё это выдумка, — зло огрызаюсь я. — Нет никакой клятвы.
Мужчина тяжело дышит и смотрит на Ворона. Видно, как от напряжения желваки ходят по его лицу, а губы вытягиваются в линию.
— Нельзя ему в больницу. Грохнут его там, — цедит сквозь зубы и сжимает амбу. — Спасай сама, я знаю ты можешь…
— Откуда? — поражённо распахиваю глаза.
Эта часть моей жизни никому не доступна. О том, что я дипломированный хирург тоже никто не знает.
— Чувствую, — он небрежно дёргает плечами. — Есть в тебе что-то такое… Стержень, что ли.
В чём-то он прав. Я могу это сделать. Даже больше, я хочу помочь и, если бы меня ничего не связывало, без раздумий согласилась бы на эту авантюру. Но я не одна. Мне есть что терять.
— У меня сын, — мой голос звучит глухо и с надрывом. — За такое меня посадят, — я не могу рисковать одной жизнью, ради другой. Это нечестный обмен. — Не возьмусь.
— Ответственность на мне, — мужчина сильнее стискивает кулаки и держит мой взгляд. Не отпускает. Словно чувствует мои метания. — Решай скорее. У него времени нет…
— И шансов тоже немного, — качаю головой, но понимаю, что всё равно не смогу Ворона вот так бросить умирать. — Ладно, несите его в скорую.
— Почему не здесь?
— Там свет и хоть какое-то подобие стерильности.
Ирина
А я не он. Поэтому Ворон жизни отнимает, а я спасаю.
Распахиваю дверь скорой и ставлю кофр на пол. Мельком осматриваю и ищу всё, что может мне пригодиться. Конечно, оперировать в полевых условиях мне в реальности не доводилось, но наш преподаватель был военным хирургом и многому смог научить. Он пророчил мне большое будущее, но я не оправдала ожиданий…
— Выйдите все, — строго смотрю на коллег. — Вас здесь не было.
— Ира, ты что задумала? — возмущается водитель. — Не дури!
— Всё хорошо, дядь Петь, — успокаиваю его и чуть тише добавляю. — Людочку отвлеки.
Она у нас человек новый. Как бы лишнего не сболтнула там, где не надо.
— Юнусова, у тебя и так два предупреждения от прошлых геройств, — хмурится он, но переживает по-настоящему. — Уволят же к чёртовой бабушке.
— Прорвёмся, дядь Петь.
Коллег оттесняют от машины, а Ворона укладывают на кушетку. Подключаю кислород и другую аппаратуру. Показатели близки к критическим. Времени нет, и я стараюсь соображать быстрее. Мы в машине вдвоём с тем самым мужчиной.
— Вас как зовут? — натягиваю новые перчатки и подаю пару ему.
— Мирон, — буркает под нос.
— Будете ассистировать.
Кивает.
— Я хочу, чтобы вы понимали, всё, что я сейчас буду делать — это незаконно и я этого не делала, — напоминаю между делом и готовлю себе необходимые инструменты и лекарства. Надеюсь, ничего не забыла.
— Я помню, — сухо отзывается Мирон.
— Все подотчётные лекарства возместите в полном объёме.
Снова сурово кивает.
— Тогда поехали.
Несколько раз сжимаю руки в кулаки и разжимаю. Нервничаю. Давно этого не делала, но всё ещё помню все тонкости. Я умею не просто держать в руках скальпель, но и филигранно работать им. Раньше умела… ещё в прошлой жизни.
Отмахиваюсь от ненужных мыслей и делаю небольшой разрез. Совсем чуть-чуть увеличивая рану. Постепенно возвращается и сила, и уверенность в себе. Мирон подсвечивает мне, а я осторожно пальцами провожу ревизию. Слава богу, кровит не печень. Всё остальное не так критично. Извлекаю пулю, ушиваю артерию и зашиваю рану. И на боку тоже. Накладываю повязки и выдыхаю. Самое страшное позади.
— Всё? — Мирон выключает фонарь.
— Практически, — сажусь на скамью и устало смотрю на Ворона. — Но жить будет…
Вот мы и встретились. Неожиданно и запрещённо, как и всё, что связанно с этим мужчиной. Не так я себе представляла нашу встречу. Хотя я никак не представляла. Никогда. Я запретила себе ждать и надеяться. Убила даже малейший проблеск каких-то чувств. Ворон перестал существовать для меня в тот самый миг, когда я согласилась стать женой Асада. Он потерял меня навсегда. Я сама себя потеряла. Точнее просто умерла, но родилась другая я…
Скольжу взглядом по его лицу и жадно впитываю каждую чёрточку. Шрам глубокий, очень старый. Раньше не было… Но он не портит его, а добавляет мужественности. Так долго этот мужчина жил только в моих воспоминаниях, что просто не могу быстро справиться с навалившейся реальностью.
Я слишком уязвима. Броня, что защищала меня все эти годы, разлетелась на куски там, в грязном ангаре. Перед лицом смерти все оказались равны и беззащитны. А теперь отходняк догоняет меня. Нервная система сбоит от перегрузки, и меня начинает потряхивать. Пора заканчивать.
— Что-то не так? — Мирон вопросительно изгибает бровь.
— Всё так. Ему нужен постельный режим и перевязки, — быстро пишу на листочке назначения, а руки предательски дрожат. — Вот. И врачу пусть покажется…
Хочется как можно скорее остаться одной и восстановить внутреннее равновесие. Я слишком близка к опасному краю. Боюсь сорваться и разрушить с таким трудом выстроенную жизнь.
— Как я могу вас отблагодарить? — Мирон перехватывает мою руку и заглядывает в глаза. Его ладонь неожиданно горячая, а мне так холодно. Но это тепло не способно меня согреть. — Любое желание, — хрипло уточняет он
Заманчиво. Но я не торгую чужой жизнью.
— Просто забудь, что видел меня, — осторожно высвобождаюсь из его захвата. — Так будет лучше для всех.
— Уверена?
— Да.
— Договорились.
Мирон скупо улыбается. По всему понятно, что делает он это не часто. Выдавливаю из себя ответную улыбку и открываю дверь. Он выходит первым и делает знак своим ребятам. Ворона забирают на каталке и куда-то отвозят. Я не вижу. И не хочу ничего знать. Меня колотит так, что зубы стучат. Скорее уехать. Забыть обо всём. И жить дальше.
— Ирина Алихановна, с вами всё в порядке? — Людочка подбегает ко мне и заботливо обнимает за плечи.
— Всё хорошо, — на автомате отвечаю и хватаюсь за ручку на двери, чтобы не упасть.
Пётр Ильич подхватывает меня под руку и помогает сесть в салон.
— Накапай ей, — рычит на фельдшера.
— Ничего не надо, — качаю головой и часто дышу. Чувствую, как волнами накатывает истерика. — Поехали отсюда скорее.
Он не спорит. Захлопывает дверь и садится за руль. Включает мигалки и трогается с места. Отворачиваюсь к окну, стискиваю зубы и пытаюсь перетерпеть. Это же не сложно. Жила же я как-то шестнадцать лет. И сейчас смогу. Начинает мутить, к горлу подкатывает тошнота.
— Останови, — прошу я.
Машина встаёт колом. Выскакиваю на улицу, едва успеваю отойти на пару шагов, как выворачиваю желудок наизнанку. Нервяк всё же настиг меня, трясёт и слёзы нескончаемым потоком текут из глаз. Больно. В груди давит так, что каждый частый вдох раздирает горло. Всеми силами стараюсь успокоиться, взять себя в руки, но не получается.
Ничего не прошло и не забылось. Такое вообще невозможно забыть. Перед глазами картинка из прошлого. Я в свадебном платье… Безразлично смотрю в пустоту… И только горячие капли срываются с запястья на подол. Белая юбка окрашивается в красный, но мне всё равно. Я не хочу жить. Без него не хочу.
Вздрагиваю всем телом и прикрываю глаза, загоняя воспоминания поглубже. По инерции трогаю шрам на руке и стискиваю зубы. Давно не болит, но напоминает о минутной слабости, которая могла стоить очень дорого. Я выжила и стала сильнее. Прошлое меня не сломает.
Ворон
В моё сознание врываются звуки. Определить их природу пока не получается. Они просто есть где-то в пространстве. Глаза слиплись, не открываются. Так хреново мне не было даже с похмелья. Вдыхаю. Больно. Зато веки разлепляются, но толку мало. Перед глазами неприятная мутная плёнка, а то, на чём я лежу, начинает раскачиваться.
Жесть какая…
Никак мысли в кучу не соберу.
— Очнулся, — знакомый выдох облегчения.
Медленно поворачиваю голову на звук. Крупный силуэт, явно мужской, становится чётче. А я видел другой… Голове моей слишком не нравится думать, она сопротивляется, мозгом выдавая сигналы для усиления боли в теле.
Кайф, кончу сейчас!
Даже стон получается эротически-хриплый.
— Щас обезбол дам, потерпи.
— Мир-ный, — отыскав в себе силы, узнаю друга из другой стихии — боевого. Мы с ним шестнадцать лет назад прошли через адскую мясорубку, сбились со счёта, кто кому сколько жизней должен теперь. Сошлись на ничьей.
— Я, Ворон, — подтверждает он.
Повернув голову, смотрю, как он ловко шприцем вводит лекарство прямо в пакет с другим. Или что там такое?
— Рассказывай, — хриплю я. — И… воды дай.
Всё, силы опять заканчиваются. Мирон подносит к моим губам стакан с пластиковой трубочкой.
— Пару глотков.
«Да, мамочка» — хочется съязвить, но я пью. Вода кажется слишком холодной, противной, сладкой, так что больше пары глотков в меня и не влезает.
— В общем, одна пуля по касательной, — отчитывается Мирон, — вторая в тебя вошла, но повезло, что печень не задета. Вынули, зашили, крови в тебя влили. Обезбол действует?
— Да. Кто шил? Где? — сейчас мы у меня в квартире, у Мирного есть ключ на экстренный случай.
— Да баба какая-то. Мне не до знакомства было, знаешь ли! В скорой оперировали, я в больницу не пустил. Всё по инструкции. Ну и по-человечески, — усмехается он. — Не хотелось бы тебя потом из морга забирать.
— Трупов боишься? — нахожу силы для усмешки.
— Раз язвишь, значит легче, — лыбится Мирон.
— Она же будет молчать? — спрашиваю уже серьёзно. Хорошо под обезболивающим. В голове прояснилось и даже почти не качает уже.
Прошу ещё воды. Трубочка неприятно царапает пересохшие губы, а жидкость всё ещё холодная и противная. Организм искажает вкусы и восприятие температур. Благо, это скоро пройдёт. Проходили.
— Само собой. Ты много не говори пока. Нельзя тебе. И старайся особо не двигаться, порвёшься, я так аккуратно, как она, не зашью.
— Мирный, стой, — зову, пока он не свалил с моим стаканом куда-то.
— М? — притормаживает.
— Капельницу кто ставил?
— Я. Врач расписала всё, а втыкать иголки в тебя даже приятно, — снова ржёт и уходит.
А я закрываю глаза, стараясь детально вспомнить вчерашний вечер. Это была засада. И, вероятно, тендером просто прикрывались. Конкуренты так бабки решили отбить? Потом с ними разберусь. Это не страшный враг. А вот те, кто в меня стрелял…
Мирный возвращается, ставит рядом со мной стакан и уходит в кресло. Там телек работает, я теперь легко его идентифицирую.
Отключаюсь от него и выстраиваю картинку дальше. Боль от первой пули была сильнее, фантомная отдаётся в боку и тут же отпускает. Значит, она была той самой, что чуть не унесла меня на тот свет. Вторую я вообще не ощущаю.
— Мирный, вторая пуля куда вошла? — уточняю у друга.
— По касательной.
— Ты забрал?
— Ту, что из тебя вытащили? Да, забрал. Отдам потом.
— Хорошо.
Надо самому на неё посмотрю.
Снова напрягаю память, но дальше всё плывет. Я помню боль, голоса, запах лекарств и ещё один, очень знакомый.
— Ссххх, — втягиваю воздух через сжатые зубы.
— Паш? — подрывается Мирон.
— Нормально всё, не мешай, — прошу его.
Тонкий аромат цветочного масла, тёмные волосы, болотные глаза, голос… Ира.
Это может быть она?
Блядь, это была бы самая жёсткая насмешка надо мной. Я слишком долго её любил и ненавидел, чтобы мы встретились вот так! Но она сделала выбор. И даже не соизволила сообщить мне об этом лично. Что это была за игра в любовь тогда, я так и не понял. Настолько не понравился наш первый секс? С ним понравилось больше?!
— Ммм, — от вспыхнувшей злости всё тело напрягается и взрывается болью.
— Ворон, ты чё! — подскакивает Мирный.
Часто дышу, приложив ладонь к плотной повязке.
— Обезбол нельзя больше, — говорит друг. — Сильный очень.
— Переживу, — сдавленно сиплю я, пытаясь просто перетерпеть приступ и начать снова дышать.
С этой зеленоглазой ведьмой было так же хорошо, как сейчас больно.
Выдыхаю, делаю несколько глотков воды.
— Мирный, как выглядела баба, которая меня шила? — сморгнув пелену перед глазами, смотрю на друга.
— Да я помню, что ли? — отмазывается он.
— Мирный! — рявкаю громче и снова морщусь от боли.
— Светленькая, не толстая, просто крупная. Обычная врачиха. Лет сорока, наверное. Говорю ж, не разглядывал.
— Спасибо, что спас и прикрыл, — перевожу тему.
— Забей, — хлопает меня по ноге и снова сваливает в кресло, поближе к телеку.
А я бешусь от того, что пока даже пошевелиться нормально не могу. Это старая холостяцкая привычка, всю жизнь один, если не считать сказочной осени, которая теперь, кажется, была и не про меня, а про какого-то другого Ворона, у которого за бронёй было обнаружено сердце. Нашли, выдрали с корнем. Я стал злее, циничнее, жёстче. И рассчитывать привык за столько лет только на себя, поэтому беспомощность злит до нового приступа боли в ране. Но больше меня злят воспоминания. Навязчивый цветочный запах так и стоит в носу. Надо чем-то перебить.
— Мирный, дай сигарету, — прошу я.
— Нельзя тебе, — откликается друг.
— Сам возьму… — сиплю, пытаясь приподняться на локтях.
— Блядь, Ворон! Лежи! — он подрывается, давит мне на плечи, прижимая к дивану.
— Сигарету, — напоминаю ему.
Ирина
Завтрак почти готов. Смотрю на яичницу и чувствую, как тошнота подкатывает к горлу. Уже не в первый раз. Этого ещё не хватало. Зависаю на пару мгновений, пытаясь вспомнить, какой сегодня день цикла, но бесполезно. Надо будет проверить.
Накрываю сковороду крышкой и смотрю на часы. Если Егор не поторопится, непременно опоздает. Десятый класс — это уже не шутки. Только хочу окрикнуть, как сын появляется на кухне. Мажет по мне хмурым взглядом и плюхается на табурет. Что ещё случилось?
— Доброе утро, — взъерошиваю его влажные после душа волосы и утыкаюсь губами в макушку. Вдыхаю едва ощутимый аромат и улыбаюсь. Совсем взрослым стал мой любимый мальчик. Нежность заполняет до краёв, как и всегда при общении с сыном.
— Доброе, — буркает Егор, всем своим видом демонстрируя нежелание общаться.
Ставлю перед ним тарелку с яичницей и кофе с молоком.
— Что с настроением?
— Нормально всё, — огрызается как волчонок и прячет глаза. Но я слишком хорошо его знаю, чтобы так просто сдаться.
— Я же вижу, — укоризненно тяну.
Между нами очень честные и доверительные отношения. И я дорожу ими. Всегда стараюсь выслушивать сына и вдумчиво помогать. Жаль только, не всегда есть на это силы. Да и в последнее время мы немного отдалились, и мне это совсем не нравится.
Всё понимаю, мальчик взрослеет и пытается найти своё место в жизни. Но я панически боюсь, чтобы Егор не попал в дурную компанию и не стал таким, как его отец.
— Вы с отцом вчера опять ругались, — Егор тяжело дышит и сжимает кулаки.
Слышал… А я столько раз просила Асада не начинать разборок при сыне. Всё сложнее внушать ему уважение к отцу. Особенно после того, как тот унижает мать. В юношеских мозгах это табу. И я не имею право форматировать это под норму. Мой сын не будет ублюдком. Никогда.
— Не бери в голову, — улыбаюсь, пытаясь сгладить углы, хоть в душе клокочет от ярости и обиды. — Всё уже нормально.
Ни к чему устраивать бойню. Это моя война, и втягивать в неё сына я не собираюсь. Мал он слишком и слаб. Асад перешибёт его одной левой и не поморщится.
— Сколько это всё будет продолжаться? — вскидывает на меня яростный взгляд и со звоном откидывает вилку. — Так нельзя!
— Егор, я прошу тебя, не вмешивайся, — строго повышаю голос, жёстко формируя границы дозволенного. — Мы сами разберёмся.
— Почему ты терпишь всё это? Почему не уходишь? — вскакивает на ноги и со злостью смотрит на меня. — Ты же не любишь его.
Меня дёргает от внешнего сходства, но я не подаю вида. Надо как-то успокоить сына, но у меня нет сил. Я не знаю, что ещё придумать. Как объяснить всё так, чтобы он понял. Невозможно. Это только мой выбор. Моё решение. И ответственность тоже только моя.
— Ты ещё слишком молод, чтобы понять, — пытаюсь обнять, но Егор грубо отталкивает меня.
— Конечно, — выплёвывает гневно и выходит с кухни.
— Егор, подожди, — спешу за ним, но не успеваю.
Хлопает дверь. Ушёл. Ну вот и не позавтракал… Ох, уж эти подростки. Переживаю жутко, но не могу с ним справиться. Егор становится слишком своенравным, и достучаться до него не получается.
А Асад слишком жесток и требователен. Не хочет замечать, что давно перестал быть авторитетом для сына, и генерирует только тиранию и агрессию. Когда-нибудь Егор сорвётся. Я не могу вечно его сдерживать. Он просто меня уже не слушает. Даже не представляю, какими будут последствия.
Качаю головой и возвращаюсь на кухню. Есть ещё время, чтобы попить кофе. Сегодня смен нет, но у меня подработка. Массаж на дому и реабилитация после травм. Не слишком прибыльно, но всё же помогает оставаться на плаву.
— Чё вы орёте с самого утра? — муж появляется на кухне в одних семейных трусах и ритмично почёсывает яйца. Видок ещё тот, не вызывает ничего, кроме брезгливости. Но я даже не морщусь.
— Завтракать будешь? — сухо интересуюсь и отворачиваюсь к плите.
— Что у нас на завтрак? — влажные губы втыкаются в шею, вызывая нервную дрожь по коже. Воспоминания прошедшей ночи слишком остры и неприятны. Тело невольно напрягается и деревенеет. Внутренне содрогаюсь, но силой воли заставляю себя не поддаться эмоциям. Он только этого и ждёт. Но не дождётся. Я не доставлю ему такого удовольствия.
— Яичница с помидорами.
— Буду.
Асад целует в плечо и уходит в туалет. А я немного выдыхаю. Вчера он был груб, впрочем, как и всегда. Я давно привыкла. Научилась терпеть и отключаться, хоть и не всегда получается. Радует лишь то, что наш секс стал гораздо реже, но изощрённее. Всё же Асаду необходимо самоутверждаться и напоминать мне, что я его жена и обязана ему многим. Он методично уничтожает меня как женщину и как личность. Жалкое ничтожество. Так и не понял, что меня давно уже нет. Есть оболочка, а внутри пустота. Биоробот. Тем лучше для меня.
Подогреваю яичницу, что не стал есть Егор, и наливаю себе кофе. Несколько глотков, и меня немного отпускает. Тошнота притупляется. Всё будет хорошо. Переживём и это.
Открываю холодильник. Не густо. Еды почти нет. Надо бы купить, но денег тоже не много. Пишу список того, что необходимо. Самое основное, буквально по-минимуму. Егору ещё обувь зимняя нужна. Не вывезу… чёрт, может занять? А отдавать чем? Хочется побиться головой о стену. Сколько бы я ни работала, все деньги улетают в трубу бесконечных долгов мужа.
— Это что, всё? — пренебрежительно хмыкает Асад, плюхаясь за стол.
— А что ты ждал от яичницы с помидорами? — вопросительно изгибаю бровь.
— А где мясо?
Очень смешно. Я даже не помню, как оно выглядит. Всё, что иногда удаётся купить, стараюсь отдать Егору. И свою порцию тоже. Я обойдусь, а ему надо расти и развиваться.
— Ты его купил?
— Не начинай, — предупреждающе рычит муж. — Ты же прекрасно знаешь, что у меня нет денег.
И в этот момент нормальная баба должна заткнуться. Но почему-то не я. У меня никогда не было выдержки. Не умею я засовывать язык в задницу и не провоцировать. Всегда говорю то, что считаю нужным. За это и прилетает постоянно. От мужа в первую очередь.
Ворон
Придерживая ладонью раненый бок, морщусь и ковыляю на кухню за сигаретами и чаем. Пачку можно было бы бросить здесь, но это лишний стимул как можно быстрее расходиться и вернуться к работе. От слабости кружится голова и на лбу выступает испарина. Вытираю пот тыльной стороной ладони, споласкиваю руки, умываюсь прохладной водой, тру колючую щёку. Зарос, значит, на сегодня к целям добавляется ещё одна — побриться.
Не помню, когда последний раз столько времени проводил дома. Мне кажется, я скоро свихнусь от безделья, кучи пересмотренных фильмов, простых задач, которые выполняю по телефону или в сети.
Как люди живут в таком медленном темпе?
Ставлю чайник, прикуриваю и открываю окно. Обнажённые плечи обдаёт холодным осенним воздухом. Сегодня мрачно. Небо сплошняком покрыто свинцовыми тучами, у соседнего дома блестят лужи, и местный рыжий пёс жмётся к стене, пытаясь спрятаться от непогоды.
Облокотившись на подоконник, затягиваюсь крепким дымом и наблюдаю за собакой. Такой длительный период нахождения дома точно вредит моему душевному равновесию. Никогда не страдал жалостью к себе, сейчас вдруг кольнуло тоской от интересной ассоциации.
Пёс этот выглядит очень одиноко. И я вроде как всю жизнь один. Так вышло. За сорок шесть лет… ну ладно, опустим детство, юношеские загоны. Если брать по-настоящему осознанный возраст, то цифра прожитых в одиночестве лет тоже выходит внушительная — двадцать восемь. Из них сколько? Ну месяца полтора я был реально счастлив. Настолько, что вообще перестал считать время.
До сих пор сам себе удивляюсь. Как? Как, мать его, я умудрился влюбиться в тридцатник? Перекрыло же от Ирины наглухо. Юбка эта пыльная, листья в волосах в тот первый день, когда я её увидел в старом спортивном зале, где тренировал её старшего брата и других парней. Такая смешная она была, дерзкая. Вариантов, наверное, и не было.
А теперь поганое ощущение, будто сердце наживую вырвали и там периодически кровоточит все шестнадцать лет. Ничем и никем заштопать так и не получилось…
Пёс поднимается, встряхивается и уходит. Вот и я так. Бешусь на секундную слабость, встряхиваюсь, закрываю окно, передёрнув плечами от холода и тут же сократившись всем телом от приступа боли в ране.
Скрипнув зубами, наливаю себе чай, возвращаюсь в комнату и тащу свой зад к шкафу. На самой верхней полке, куда я заглядываю раз в пятилетку, и то только чтобы протереть пыль, лежит потрёпанный конверт без подписи. Беру его в руки, и внутри опять начинается мясорубка. Я же взрослый мальчик, и ножи там давно заточены идеально. Они молотят не только мясо, но и кости.
Нет, надо выбираться на хрен отсюда!
Но конверт всё же открываю и, игнорируя письмо, заученное наизусть, переворачиваю его. На ладонь выпадает кольцо. То самое, обручальное. Ира швырнула его в почтовый ящик, вбив ещё один гвоздь в крышку гроба наших отношений.
Сжимаю украшение в кулаке. Камень больно впивается в кожу, наверняка, оставляя там вмятину. Всю тупую сентиментальность выжигает напалмом.
Какого хрена ты вернулась в мою голову, Ира?!
Швыряю кольцо обратно в конверт и убираю всё на полку. Хлопаю дверцей шкафа. Она слетает с нижней петли и криво повисает на верней. Иду искать отвёртку. В прихожей пинаю по ящику с инструментами. Он звякает и ударяется пластиковым бортом о стену. Нахожу всё, что нужно. Возвращаюсь в комнату и ремонтирую шкаф, на время абстрагируясь от физической боли.
Мокрый весь, как хрен знает кто, сажусь на диван и залпом выпиваю остывший чай. Дверной замок начинает щёлкать. Это Мирный приехал.
Заходит, шурша пакетом. Хмуро смотрит на меня.
— Наконец-то, — всё ещё киплю я.
— Ты уверен, что сегодня хочешь туда ехать? У неё будут ещё смены. Видок у тебя, знаешь ли…
— Мы едем сегодня, — нет ни единого повода отменять моё решение, а вот чтобы выйти отсюда, поводов нашлось с десяток только за последние тридцать минут.
— Ладно, — сдаётся Мирный. — Собирайся тогда, погнали, — пожимает плечами. Уходит на кухню, хлопает там дверцей холодильника. — Ты хоть жрал? — орёт оттуда.
— Я в процессе, — отвечаю ему и допиваю чай.
Бреюсь, пью таблетки и одеваюсь. Мирный на автомате пытается страховать меня на выходе из подъезда.
— Я уже сам могу передвигаться, — дёргаюсь в сторону.
— Ты чего злой-то такой?
— Да не злой я. Нормальный, — выхожу из подъезда.
Снова вижу того самого пса и свистом подзываю к себе. Он настороженно дёргает ушами и не спешит подходить. Зову снова. Сомневается, но идёт, всё время останавливаясь и продолжая меня изучать.
— Иди-иди сюда, не обижу, — говорю ему.
Подходит. Глажу по влажной грязной шерсти между ушей. Ему нравится, но отвыкший от ласки пёс ни на секунду не может расслабиться и просто принять то, что ему сейчас выдают.
— Мирный, пристроить бы надо.
— Ты башкой ударился, пока я тебе за жрачкой гонял? Или это спецэффект от таблеток? — не понимает он.
— К нам на территорию тренировочной базы его отвезём, — принимаю решение.
— Ворон, я его в тачку не посажу. Он грязный! Ты лапы его видишь? — возмущается Мирон.
Пёс недовольно рычит и делает пару шагов назад.
— Я тебе химчистку оплачу, — обещаю другу.
— Ай! — взмахивает руками и роняет их обратно, шлёпая ладонями по бёдрам. — Хер с тобой, командир. Сам его уговаривать будешь или мне на руках отнести? — язвительно интересуется Мирон.
— Не надо на руках. Ты же видишь, он гордый, — улыбаюсь я.
Подхожу к тачке, открываю заднюю пассажирскую и свистом подзываю пса. Мы «договариваемся» с ним ещё минут десять, прежде чем он сам забирается в тёплый салон и втискивается на пол между сиденьем и передними креслами.
— Вот так вот, — довольно смотрю на усмехающегося Мирона.
Едем на базу через магазин. Берём псу миски, корм и везём его на новое место жительства. Высаживаем на закрытой территории, кормим и едем дальше.
Ворон
— Ты когда-нибудь позвонишь мне, чтобы просто выпить? — усмехаюсь, впиваясь напряжёнными пальцами в корпус мобильника.
— Одно другому не мешает, — идентичной усмешкой отвечает он.
— Окей. Давай, — скосив взгляд на наручные часы, прикидываю время, — в восемь встретимся у тебя в клубе.
— С меня лучший ром, — обещает Садер.
На этом и заканчиваем. Я сосредотачиваюсь на раскиданных передо мной бумагах, но личные тараканы сильно мешают думать. Наверное, выпить с Адилем — совсем неплохая идея.
Собираю документы в папку. Швыряю её в верхний ящик стола и, сдавив виски пальцами, закрываю глаза. При моей работе личные эмоции всегда должны быть под строгим контролем, только холодный расчёт, чтобы бить точно в цель. У меня нет права на ошибку, и, сделав вдох поглубже, я снова достаю бумаги из стола. Внимательно просматриваю каждый лист, сверяя с цепочкой людей и событий, выписанных мною по старинке в простой блокнот в кожаном переплёте.
Из офиса выезжаю ближе к семи, рассчитывая время на дорогу с учётом вечерних пробок, чтобы не опоздать. Всё это профдеформация, которую иногда не вывожу даже я, что говорить об окружении. Ещё одна причина, по которой в свои сорок шесть я все ещё один.
От этой мысли опять становится немного тоскливо, но я запихиваю её как можно глубже в себя. Отношения — теперь точно не моя история. Темп, в котором я существую, постоянные секреты, внезапные исчезновения без объяснений, пожалуй, смогла бы выдержать только одна зеленоглаза ведьмочка …
Женщина — это мужская слабость, его уязвимость. Я знаю, много раз видел, как из-за женщины мужиков ломают, ставят на колени. Сам не единожды делал так. Один из способов быстро получить желаемое.
Паркуюсь возле клуба с яркой неоновой вывеской. Охрана без вопросов кивает и пропускает меня в заведение мимо очереди. В просторном зале долбит что-то современное. На танцполе дрыгается молодняк, а на пьедесталах с шестами извиваются шикарные женские тела в сияющем белье. За барной стойкой пара молодых парней делают особенные яркие коктейли и улыбаются молоденьким посетительницам.
Качнув головой, сворачиваю в едва заметный административный коридор, не ощущая ни жалости, ни сочувствия к тем, кто уже завтра очнётся в чужой постели.
Толкнув дверь кабинета Садера, вламываюсь без стука.
Ухмыляясь, он ставит на стол бутылку обещанного рома и пару стаканов. Разливает алкоголь. Ударяемся бортами, выпиваем и жмём друг другу руки.
— Давно не виделись, — Ад ставит свой бокал на стол и откидывается на спинку кресла.
— После встреч с тобой проблем в моей жизни становится на одну больше, даже когда ты помогаешь. Сомневаюсь, что сегодня исключение, — дотягиваюсь до бутылки, сам разливаю нам ещё по порции рома и копирую позу Адиля.
— Звонить оказалось больше некому, — разводит он руками. — Клянусь, я перебрал все возможные варианты. Даже прошерстил клиентскую базу, но всё равно в итоге остановился на тебе.
— Озвучивай, — медленно смакую действительно очень хороший напиток, вязким, медленным теплом растекающийся по моим венам.
— Мои парни привезли девочку из тех, что мы собираем по всему миру.
— Очередная потеряшка? — усмехаюсь, вспоминая жену Руслана Грановского, которая как раз была куплена у Адиля.
— Типа того, — морщится Садер. — Сейчас покажу.
Звонит своему человеку, просит, чтобы привёл девчонку.
Развернув кресло, отталкиваюсь ногами от пола и откатываюсь в сторону, чтобы как можно лучше видеть вход. Мне всё это ни хрена не нравится, и чуйка усиленно скребётся внутри, обещая какую-то особенную задницу.
— Да пусти ты меня, обезьяна! — доносится вопль из коридора.
Подавившись глотком рома, очень вопросительно смотрю на Адиля.
В его кабинет буквально впихивают девчонку. Дикая, со сбитыми коленями, торчащими из порванных джинсов, стрижка тоже «рваная», короткая, самые длинные пряди едва достают до плеча. Глазищи огромные, пухлые губы приоткрыты, а ноздри агрессивно подрагивают от её сопения.
Девчонка дёргает на плечо сползшую растянутую кофту и впивается взглядом в меня.
— Ты, блядь, издеваешься?! — рычу, развернувшись к Садеру. — Сколько ей?
— Шестнадцать, — кидает мне паспорт.
Шаркнув им по столу, тяну к себе, открываю и вчитываюсь:
— Савицкая… Евдокия?! — смотрю на всё ещё сопящее недоразумение. — Лад-но, бывает. Савельевна. Закрой уши, — рявкаю на девчонку. — Сейчас взрослые дяденьки будут говорить очень неприличные слова, — цежу сквозь зубы, зло глядя на Адиля.
Но в ответ от неё я ощущаю лишь агрессию и лютое сопротивление, смешанное со страхом. Он имеет свой особенный запах. Знающие люди легко распознают его среди других. Мой опыт позволяет отфильтровать всё лишнее и уловить именно его.
— Уведи её, — требую у человека Садера.
Адиль взмахом руки подтверждает приказ. Девчонка разворачивается и прихрамывая шагает к двери.
Так, блядь, знакомо, прихрамывая! Дежавю, чтоб его! Иришка моя вот точно так же хромала, а я не заметил тогда даже. Только её видел, всю целиком. А сейчас сразу заметил эту особенность у Дуни. Триггернуло.
Мы остаёмся с Садером вдвоём.
— Шестнадцать, мать его?! Ты серьёзно? — ору я, всё же выходя из себя. — Ты под меня подростка решил подложить?! На аукцион не годится, я правильно понимаю?
— Выслушай, — просит старый знакомый.
— Пиздец какой-то, — залпом допиваю ром из своего стакана и наливаю ещё.
— Я не собираюсь её под тебя подкладывать. И на аукцион её нельзя. Мелкая же. Внешность кукольная, если бы не нога. Да и характер… Всех моих парней тут заебала уже. Её некуда деть, Ворон. Просто на улице она быстро сдохнет со своим длинным языком и такой внешкой. Причём сдохнет крайне паршиво. Тебе ли не знать. В семью не вернуть. Пробили уже. Бабка умерла, а предки наркоманы, лишённые родительских прав. Из интерната сбежала.
— Верни её обратно. Проблема? — не понимаю я.
Ирина
От усталости слипаются глаза, но надо ещё добраться до дома. После смены занималась с одной парой. Заплатили хорошо. Вперёд за несколько занятий. Как раз на обувь Егору хватило. Там девушка восстанавливается после аварии с помощью реабилитации в бассейне. А муж её поддерживает. Очень тёплая пара и темпераментная. Всё у них обязательно получится. Я им помогаю научиться заново ходить, а они мне верить, что бывает в этом мире по-другому. Любовь, доверие, поддержка и забота. А мне просто не повезло.
Почти восемь вечера, а в автобусе на удивление немноголюдно, и даже удаётся занять место у окна. Кого же поблагодарить за такой подарок? Судьба сжалилась, не иначе. Губы сами собой кривятся в ехидной усмешке. Минут сорок ехать до дома, есть время перевести дух и настроиться на общение с мужем. Кто бы знал, как я не хочу, но разве моё мнение важно?
Кутаюсь плотнее в куртку, а точнее, прячусь от посторонних взглядов. Монотонный гул двигателя немного укачивает и успокаивает взвинченные до предела нервы. Что-то я в последнее время стала слишком дёрганой и уязвимой. Одна встреча с прошлым разрушила мою годами выстроенную оборону. Надо начинать строить сначала. Но сил на это требуется слишком много, а у меня их нет. Да и Ворон, словно специально, не желает исчезать.
Раненый твой вчера объявлялся, – шепчет коллега, пока мы переодеваемся после смены.Ворон... Меня простреливает электрическим разрядом прямо в сердце. Шумно втягиваю носом воздух и прикрываю глаза, чтобы перетерпеть.
Благодарность передал.Суёт мне конверт, но я даже не открываю и возвращаю обратно.
Оставь себе.Мне от него ничего не надо. Пусть засунет свои деньги... Выжил и хорошо.
Уверена? – хмурится коллега и с сомнением тискает конверт. Абсолютно.Дождь, зараза, моросит целый день. Словно оплакивает мою судьбу вместо меня. В окно врезаются капли и медленно стекают вниз. Прислоняюсь лбом к холодному стеклу и прикрываю глаза. Сердце болезненно сжимается и пропускает удар за ударом. Мне казалось, я смогла забыть всё и справиться со своей потерей. Но старые воспоминания никак не получается затолкать обратно в дальний угол сознания. Чердак с приведениями. Столько лет я жила как-то, а теперь всё словно откатилось назад. Я не хочу. Не могу ещё раз пройти через этот ад даже мысленно.
В груди давит и обжигает от каждого вдоха. Физически ощущаю, как душа корчится в агонии и медленно умирает внутри меня. Как и всегда в этот день. Дата врезалась в память уже навсегда. Самый трагичный день в моей жизни. День несостоявшейся свадьбы с любимым мужчиной.
Моя сказка с плохим концом. Ворон обещал меня любить и защищать. Ровно до того момента, пока не лишил невинности. А потом не пришёл в ЗАГС. Конечно, я решила, что с ним что-то случилось. Ведь он не мог меня бросить. Идиотка такая... Прибежала к нему домой и даже пыталась спасти. Но соседка вернула меня с небес на землю. Рассказала, что Ворон собрал вещи и уехал. Вот так просто. Не сказав ни слова, бросил меня одну в том аду. Сгорать заживо без надежды на спасение.
Накрывает волной отчаяния. Всё эта чёртова дата и Ворон! Сжимаю кулаки, ногти впиваются в нежную кожу ладоней, оставляя глубокие вмятины. Больно так, что чувствуется, как в груди что-то рвётся. Каждый вдох опаляет внутренности.
Весь день я держалась. Пыталась отвлекаться. Гнала от себя даже малейшее упоминание о Вороне и нашем прошлом. А сейчас накрывает. Не справляюсь. Волна за волной лупит безжалостно, аж дышать тяжело. Задыхаюсь и открываю рот, как рыба, выброшенная на сушу. Надо срочно на воздух. Не могу терпеть. Резко вскакиваю и на ватных ногах иду к двери. Качает, словно пьяную, и люди неодобрительно косятся, но мне плевать на них.
Выхожу раньше на одну остановку. Ночной город с готовностью распахивает объятия. Шум, голоса, множество людей вокруг. Все куда-то спешат, торопятся, и только я не могу пошевелиться. Будто потерянная, оглядываюсь по сторонам и ощущаю, как горячие капли скользят по щекам. Реву. Отчаянно. Навзрыд.
Всё, что так долго удерживалось внутри, вырывается на волю, едва не пробивая насквозь. Меня ломает физически, но я знаю, что эту боль ничем ни успокоить, ни приручить. Невозможно договориться. Мы слишком давно с ней знакомы и хорошо выучили друг друга. Пока не опустошит, не разрушит, не уничтожит, она не утихнет.
Отхожу в сторону от тротуара, прислоняюсь к стволу ближайшего дерева и просто дышу. Часто и надрывно. Опаляя лёгкие прохладным воздухом. Пытаюсь справиться с грёбаными чувствами, что разносят внутренности в щепки. Нужно просто перетерпеть. Всё пройдёт. Всегда отпускает.
— Девушка, что с вами? Вам плохо?
Какая-то сердобольная замечает меня. Чтоб её… у меня нет сил на общение.
— Нет. Всё в порядке, — до крови закусываю губу и зажмуриваюсь.
— Уверены? Может, скорую вызвать? Что у вас болит?
— То, что скорая вылечить не сможет, — выдыхаю я и качаю головой.
— Держись, девонька, — женщина сжимает моё плечо в знак поддержки. — Всё наладится.
— Спасибо.
Она уходит, оставляя меня одну. Постепенно успокаиваюсь и уже даже могу связно думать. Что-то расклеилась совсем в последнее время и очень устала. Вытираю мокрые дорожки от слёз и привожу себя в порядок. Минутка слабости закончена, как и поминки по погибшей любви. Всё. Похоронила и забыла.
Иду домой. Звоню сыну, мне просто необходимо услышать его голос. А он не берёт трубку. Как же так? Тревожность начинает разгоняться внутри меня, постепенно вытесняя другие эмоции. Звоню ещё раз — не берёт. Меня начинает подколбашивать. Вдруг что-то случилось? Асад дома, они могли поругаться или ещё чего хуже. По инерции ускоряюсь. Потерять сына для меня самое страшное на свете.
Накручиваю себя и практически бегу домой. Телефон оживает в моей руке. Смотрю на экран, вижу улыбающееся лицо Егора и облегчённо выдыхаю.
Ирина
Поднимаюсь на этаж и сразу понимаю, что зря. Из моей квартиры слышен шум и крики, а дверь не заперта. Мне бы сбежать и вызвать полицию, но что я им скажу? Вдруг сделаю только хуже, а Асад придёт в ярость. Решаюсь и открываю дверь. В коридоре стоят двое мужчин в балаклавах и с пистолетами. Этого ещё не хватало.
— Что всё это значит? — возмущённо смотрю на них.
— А ты ещё кто? — хмыкает один из мужчин и сканирует меня хищным взглядом.
Мне бы испугаться, но не получается. Я слишком устала. Вместо страха внутри разрастается неконтролируемая злость и толкает на подвиги.
— Хозяйка квартиры, – с вызовом вздёргиваю подбородок. Как будто это должно их вразумить. Сразу ведь понятно, что эти люди пришли не просто так.
— Фил, у нас гости.
Второй мужчина перекрывает дверь, чтобы я не сбежала. Мышеловка захлопывается, а мне становится не по себе. Но, как ни странно, никакой паники я не чувствую. Словно каждый день сталкиваюсь с бандитами. Может, профдеформация, а может, просто иммунитет на них выработался.
— Какие? — ещё один, третий амбал, выходит в коридор и удивлённо смотрит на меня. — О, ни хуя себе.
Взаимно. Хочется закатить глаза, но сдерживаюсь и всё же не решаюсь лезть грудью на амбразуру.
— Что здесь происходит? — складываю руки на груди. — Я вас не приглашала.
— Иди-ка сюда, — он беспардонно хватает меня за плечи и пытается тащить.
— Руки убери, а то откушу, — вырываюсь одним из приёмов, что когда-то научил меня брат и для верности клацаю зубами. Не на ту нарвались, мальчики. Просто не будет.
Амбал, видимо, решает не связываться и просто толкает меня в кухню. Там Асад, сидит на коленях с разбитым носом, а вокруг кровища, как в фильме ужасов. Но главный ужас в том, что всё это нужно будет отмывать...
Внутри поднимается жаркая волна протеста, а на языке крутятся с десяток колких фраз, но я заталкиваю это всё поглубже и титаническим усилием воли заставляю себя молчать.
— Как ты? — беру с полки аптечку и спешу на помощь мужу.
— Ира, они пришли меня убивать, — шмыгает он разбитым носом и размазывает по лицу кровь.
Господи, какое же ничтожество. Меня передёргивает от отвращения. Это же не со слабой женщиной справиться. Так и хочется добавить парочку тумаков, но я сдерживаюсь и быстро готовлю тампон, чтобы остановить кровь. Чувствую на себе внимательные взгляды незваных гостей и пытаюсь придумать хоть какой-то план. Но это крайне сложно, ведь я даже не понимаю цель их визита.
— Ты почему полицию не вызываешь?
— Ты глухая?! Они меня убьют! — дрожа всем телом, рявкает Асад.
— За что? — оборачиваюсь к мужчинам и решительно говорю. — Покиньте квартиру, иначе я вызову полицию.
— И кто это у нас тут такой борзый? — хмыкает тот третий и, видимо, самый главный.
— Жена моя, — сдаёт меня Асад с потрохами. Вот и помогай после этого несчастному.
— Ах, жена, — амбал приближается и смотрит на меня сверху-вниз. — Так может мы у неё спросим, а?
— Ну, попробуй, — хмыкаю и не отвожу взгляд.
Прекрасно понимаю, что он пытается меня напугать. И у него получается. Хоть внешне я и спокойна, внутри сводит от панического ужаса. Всё же я не бессмертная. И даже не бесстрашная. Просто привыкла сама себя защищать, а слёзы и истерика уж точно в этом не помогут.
— Жена, где деньги? — глаза незнакомца опасно прищуриваются.
Похоже, он просто забавляется ситуацией и играет с нами, как со зверушками. Ещё один «мужик», утверждающий собственное эго за счёт более слабых.
— Какие? Во что он опять вляпался?
— Этот мудак решил наебать на бабки очень серьёзных людей, — цокает амбал языком. — Они не прониклись. Бабки придётся вернуть.
Господи. Опять. Да сколько можно? Я не сплю с миллионером, чтобы оплачивать все долги мужа. Хоть иногда мне кажется, что и не отказалась бы от «волшебника», который за секс решил бы все мои проблемы. Всего-то потерпеть полчаса, и станет легче.
— Сколько? — голос предательски дрожит, но я быстро беру себя в руки.
Нельзя поддаваться эмоциям. Всегда можно договориться и всё решить. Уже давно не девяностые. Всё можно исправить. В конце концов, им же деньги нужны, а не трупы.
— Пять лямов плюс проценты.
— Сколько? — округляю глаза и с яростью смотрю на мужа. — Асад, ты обалдел, что ли?
— А что я? — начинает оправдываться. — Меня кинули. Они сами меня подставили.
— Короче, это всё лирика, — выдыхает мужчина. — Нам нужны бабки. Иначе…
От щелчка предохранителя колючие мурашки прокатывают по позвоночнику. Дуло ствола направляется на мужа.
— Нет. Не убивайте. Я всё верну! — начинает голосить Асад.
А мне его совсем не жалко. Наверное, атрофировалось всё. Ничего живого не осталось. Грохнут его, и вздохну спокойно, но совесть не позволяет. Не по-человечески это.
— Куда ж ты денешься, — снова издевательский смешок. — Иначе жену твою заберём.
— Забирайте! Я согласен, — воодушевляется муж и скалится. А глаза вспыхивают недобрым огнём. Он точно умом тронулся.
Но Асад совершенно серьёзен.
— Какая же ты сволочь, — качаю головой. Всё это какой-то дурной сон.
— Поддерживаю, — хмыкает мужчина за спиной и сжимает мои плечи. — Прокатимся?
Прекрасно понимаю, что у меня нет выбора. Но всё же есть. Я могу упираться и брыкаться, а могу по своей воле поехать к их хозяину и договариваться уже с ним. Второй вариант менее энергозатратный.
— Что ж, поехали, — небрежно скидываю его руки и иду к выходу. — Как же вы меня все задолбали.
— Эй, ты чего, — спешит за мной незнакомец. — Буйная, что ли?
Ещё какая. И ещё уставшая просто вдрызг. Нет у меня ни сил, ни желания устраивать разборки.
— Поехали, говорю. Пообщаемся с вашим хозяином.
Мужчины переглядываются и ржут, а мне совсем не весело. Был бы пистолет, сама бы всех перестреляла и спать легла. Вот только помощи просить не у кого. Как и всегда, придётся всё решать самой. В конце концов, что с меня взять? Денег у меня нет, и взять их негде. Для панели не тот возраст и данные. Что ещё они мне могут сделать? Изнасиловать? Было уже, проходили, и не раз. Переживу. Убить? Так я уже мертва. Так даже лучше будет. Сына только жалко, но я ему подготовила запасной аэродром на такой случай. Справится.
Ворон
Бухло с таблетками, приём которых, как наседка, продолжает контролировать Мирон — какая-то подростковая, безответственная тема. Но сегодня мне по хуй как никогда, потому что с утра колбасит, я просто тщательно убегал от самой мысли о том, какой сегодня день. Или каким мог бы быть этот день при иных обстоятельствах.
Очередная годовщина свадьбы. И даже чёртова природа издевается надо мной! Осень в этом году такая же аномально тёплая, как было шестнадцать лет назад. Только дождливо и сыро, что внутри, что снаружи.
Кошусь на сопящую рядом Дуню. Скинув обувь, она поставила ноги на сиденье и устроила подбородок на коленях, торчащих из дырок в джинсах. Пытаюсь как-то логически объяснить сам себе, на кой хрен мне эта головная боль? Чтобы закрыть гештальт с отсутствием собственных детей? Вероятно, у меня их уже и не будет никогда, а тут вот, подгон в виде странной девчонки.
Она косится на меня в ответ, показывает язык и отворачивается к окну.
Мирный высаживает нас у моего подъезда. Прощаемся, перекидываемся парой слов по работе, пока Евдокия крутит головой по сторонам, пытаясь рассмотреть тёмный двор.
— Пошли, — киваю ей на подъезд.
Входим, она клацает ногтями по стене и противно скребёт ими по краске. У меня сводит зубы и волосы на затылке встают дыбом.
— Обрежу, — обещаю ей.
— Так я и дала, — фыркает мелочь.
— Привяжу к батарее. Делов-то, — хмыкаю я.
— Любишь пожёстче? — провокационно шепчет мне в затылок.
— Обожаю, — подыгрываю ей. — Стяжками к батарее и ремнём по заднице так, чтобы пряжка отпечатывалась на коже. Очень возбуждает.
— Старый извращенец, — шипит она. — Будешь меня трахать?
У меня возникает острое желание достать паспорт и уточнить её возраст. Может, меня от рома повело, да я чё не понял. Назар Грановский со своими друзьями рос у меня на глазах. Они в шестнадцать и не такое могли выдать, но то пацаны. А это же девка. Откуда в её башке столько грязи?
Хочется взять за шкирку, окунуть в раковину и вымыть язык с мылом.
Открываю дверь и пропускаю эту языкастую в прихожую. Заходит, осматривается.
— Скудненько для богатого папика, — скептически хмыкает Дуня.
— И много ты видела… папиков? — усмехаюсь, глотая то, что вертелось на языке.
Пожав плечами, она швыряет обувь к стене, бросает тут же на пол свой тряпочный рюкзак с личными вещами и проходит на кухню.
— Ты много бухаешь? — спрашивает оттуда.
— Сегодня да, — убираю её обувь на полку.
— А что сегодня за день? У тебя кто-то умер? — опираясь плечом о косяк.
— Можно и так сказать. Иди сюда, — показываю ей на свою спальню. — Я сейчас заберу отсюда некоторые вещи. Спать будешь здесь, пока я думаю, что с тобой делать. В шкафу есть чистые полотенца и постельное бельё. Сходи помойся.
— Чистеньких любишь, значит, — её улыбка больше похожа на оскал дикого зверёныша.
Не реагируя, ухожу на кухню, открываю новую бутылку вискаря и прикладываюсь к горлышку. Крепкий алкоголь обжигает и дерёт глотку, глаза слезятся, а по венам растекается жар.
У нас ведь могли бы быть дети сейчас. Как раз такие же или чуть младше. Двое, наверное. Или даже трое. Ира стала бы шикарной мамой. И жили бы мы, конечно, не в этой двушке. Я бы построил дом в закрытом лесном посёлке, где живёт Руслан Грановский. Там потрясающее место и шикарный, хвойный воздух. Есть лицей и частный детский сад…
Заливаю в себя ещё бухла, пытаясь погасить это всё на хрен! Не захотела она семью со мной. А мне без неё на хуй ничего не надо! Блядь, я если её увижу, придушу же к чёртовой матери!
В ванной вода шумит. Дёргаюсь поначалу, но опять вспоминаю про Дуню. Она возится там, что-то роняет и долго не выходит. Начинает напрягать. Хрен знает, что в её голове. Ещё сотворит какую-нибудь глупость. Подхожу к двери, она толкает её изнутри, едва не зарядив мне по роже. Даже у пьяного реакция на шестёрку из пяти. Отскакиваю назад, она довольно улыбается.
Хорошенькая, Адиль прав. Не выживет эта кукла на улицах. Скулы красивые, короткие волосы облепили овал лица, и глаза теперь кажутся ещё больше. Она моргает пушистыми ресницами, приоткрыв пухлые губы и … роняет с себя полотенце!
А меня накрывает не от голой малолетки, а от заметных шрамов на бедре и пары тонких светлых полосок на колене. Это точно какая-то насмешка вселенной! Мои губы помнят, как в ту единственную ночь целовали такие же следы на теле зеленоглазой ведьмочки. И мне насрать было на всё, я любил в ней даже их.
— Ты реально извращенец? — неправильно толкует мой взгляд девчонка.
— Оденься, — отворачиваюсь.
— А как же секс? — а голос дрожит. Ну дура же! Нарывается.
— Оденься, я сказал! — рявкаю на неё и ухожу на кухню, чтобы продолжить «отмечать» знаменательную дату.
Дуня забирает рюкзак из прихожей и сваливает в комнату. Ко мне возвращается в потасканных, растянутых шортах и футболке. С этим потом что-то решу.
— Слушай сюда, чудо чудное, — меня уже прилично ведёт от алкоголя, и это хорошо. — Паспорт твой побудет у меня. Пока я решаю взрослые вопросы, для всех тебе восемнадцать и ты — моя жена. Сегодня вот и расписались. Любишь меня страшно, — усмехаюсь, глядя как забавно высыхают и поднимаются выше рваные кончики её волос. — Будь зайкой, лги убедительно. Это ради твоего же блага.
— То есть спать ты со мной не будешь? — уточняет она.
— Я похож на педофила? Если голодная, там что-то есть в холодильнике. Распоряжайся. Я уеду сейчас. Когда вернусь, не знаю. Если ты не дура, — а я даже пьяный по её глазам вижу, что девка далеко не дура, хоть и характер поганый, — никуда отсюда не дёргайся.
— Куда я денусь без паспорта? — усмехается Дуня.
— Всё. Нет меня. Квартиру не спали, — подмигиваю дерзкой девчонке.
Забираю с собой вискарь, ключи от «базы» и, захлопнув дверь, спускаюсь к машине. Ездить пьяным табу, но не сегодня. Сажусь за руль, кидаю бутылку с бухлом на соседнее сиденье и направляюсь туда, где меня никто не будет трогать и можно порычать вдоволь.
Ирина
Под конвоем выхожу из подъезда. Передо мной открывают дверь чёрного внедорожника и помогают забраться на заднее сиденье этого монстра, что не так просто с моей ногой. Двое мужчин садятся вперёд, и раздаётся щелчок, блокирующий двери. Вздрагиваю от неожиданности и обхватываю себя руками. Всё. Ловушка захлопнулась.
По позвоночнику ползут колючие мурашки. Нервно передёргиваю плечами, скидывая оцепенение и отворачиваюсь к окну. Дышу ровно и размеренно, чтобы не поддаваться панике. Убеждаю себя, что ничего страшного не случится и мой хладный труп тупо никому не нужен. Им нужны деньги.
Машина резво трогается с места, а я внутренне сжимаюсь, но внешне остаюсь спокойной. Почти не боюсь. Нервничаю, но не боюсь. Смотрю в темноту на проплывающий мимо ночной город и всеми силами абстрагируюсь от происходящего. Я всего лишь прокачусь и пообщаюсь с тем, у кого яйца больше. Ничего сверхъестественного, просто опять не высплюсь. А завтра на работу рано вставать…
— Нам долго ехать? — спрашиваю у конвойных. Хотелось бы побыстрее закончить со всем этим цирком и вернуться домой.
— Торопишься? — хмыкает один из них и смотрит на меня в зеркало заднего вида.
— Очень, — говорю совершенно серьёзно. Шутить у меня отчего-то нет настроения.
— Думаю, до утра не вернёшься, — смеётся второй, что за рулём.
— Дорого придётся заплатить, если я с вами до утра кататься буду, — криво усмехаюсь и отворачиваюсь к окну.
Не получился разговор. Ну и ладно. С придурками спорить, только до их уровня опускаться.
— Слыхал, какая борзая?
— Ничего, босс осадит.
Ржут как кони, а я лишь глаза закатываю. Нашли кого пугать. Идиоты. Очередные ублюдки, такие же, как мой муж — святое дело самоутвердиться за счёт более слабого. Ну кому нужно их превосходство?
Господи, неужели нормальные мужики вывелись в этом мире?
Всё же они существуют… Тихо вздыхаю и завидую их жёнам. Я, видимо, просто не заслужила.
В салоне пахнет кожей и табачным дымом, и меня снова начинает тошнить. Да что ж такое? Укачивает или…? Не нравится мне это «или». Растираю ладонью горло и считаю дни цикла. Не помню, хоть убей. В последнее время не до того было. Может, я и не отметила даже. Идиотка. Надо срочно всё проверить. Не дай бог… Один раз этот мучительный выбор уже пришлось делала. Ещё раз — будет просто насмешка судьбы.
Опираюсь лбом на холодное окно и медленно моргаю. Прикрываю глаза, и опять вспоминаю про сегодняшнее число. Ну что, Ворон, отличный праздник у нас вышел, правда? Мне тоже нравится. Я прям благодарна тебе за него.
Заставляю себя дышать ровно, но слышу гулкий звук биения своего сердца. Он учащается и затягивает меня в тёмную бездну, а я не успеваю среагировать и проваливаюсь с головой в болезненные воспоминания. Рассматриваю картинки, пропитанные горечью и болью. Мысленно жалею и поддерживаю девочку на них. Это будто бы не я. Это кто-то другой, но очень близкий мне и родной.
… Больница. Врачи. И неутешительный диагноз — воспаление лёгких. Набегалась в одном платье? На волоске от смерти. Но мне наплевать. Какая разница? Ворону же меня всё равно не жалко. Да и не нужна мне жалость. Ничего от него больше не нужно. Живу в параллельной вселенной и не хочу возвращаться. Там у меня ничего не болит. Там я всё ещё с ним и счастлива…
… Две недели агонии, и моё тело приходит в норму. Но душу спасти не получилось. Она выгорела дотла. Не осталось ничего, лишь безжизненная пустыня. Лежу дни напролёт и смотрю в одну точку. Даже отец по-своему истолковав мой протест, сжаливается и предлагает альтернативный выбор браку с Асадом. Клинику для душевнобольных. Так себе перспектива, но лечь под него после Ворона ещё хуже…
… Буквально за день до выписки приходит лечащий врач, чтобы поговорить один на один. Небрежно сообщает о незапланированной беременности и предлагает аборт. Срок позволяет. А вот выносить и родить здорового ребёнка почти нет шансов. Организм ослаблен после болезни, да и эмоциональное состояние нестабильно. Сутки на размышление…
… Шок, отрицание, неверие, непонимание. Все стадии я прошла очень быстро и почти не задумываясь. Во мне уже жила жизнь. Маленькая частичка любимого мужчины. Чудо? Решение нужно было принимать быстро. Я не смогла его убить, точнее, я очень хотела, чтобы этот ребёнок родился. Но я была одна простив всего мира. Даже про брата ничего неизвестно. Некому ни поддержать, ни защитить. У меня осталось только два выхода…
Меня резко дёргает вперёд, а затем откидывает назад. Впечатываюсь в спинку, распахиваю глаза и непонимающе осматриваюсь. Всё ещё в машине. Просто пробка началась.
— Давай по обочине.
— Сейчас.
Конвоиры тихо переговариваются между собой, а я зябко ёжусь. С каждой секундой моя решимость тает, как снег под весенним солнцем. Куда я ввязалась? Кто меня за язык только тянул? Что теперь будет? Ой, дура. Начинает накрывать паникой и мелко потряхивать. С трудом сохраняю спокойствие. А так хочется разрыдаться от беспомощности. Но нет, я не доставлю им такого удовольствия. Никому. Я справлюсь. Как и всегда.
Телефон вибрирует в кармане. Не задумываясь, достаю и смотрю на дисплей. Сын. Я не могу не ответить. Дрожащей рукой сдвигаю зелёную трубку в центр.
— Да, Егор, — тихо говорю я.
— Мам, ты где? — встревоженный голос сына пробивает по нервам. — С тобой всё в порядке?
Переживает. Надо его как-то успокоить. Надеюсь, Асад не наговорил ему лишнего.
— Да, — отвечаю и краем уха слышу конвоиров.
— Ты чё телефон не забрал?
— Я думал, ты заберёшь.
Машина резко тормозит, и они оба поворачиваются ко мне. Стискиваю зубы и подбираюсь. Вот только попробуйте, и башку откушу.
Ирина
— Дай сюда, — протягивает руку один из них.
Щёлкаю пальцами, призывая заткнуться и качаю головой.
— Всё хорошо, — успокаиваю сына. — Я ненадолго уехала, по работе…
Они смотрят на меня как на сумасшедшую, но больше не пытаются отнять телефон. Видимо, решили, что лучше не связываться. Тем лучше для них. Сын — это святое.
— Дома отец и кухня в крови, — сообщает он с каким-то мрачным торжеством, а я недовольно вздыхаю. Нельзя злорадствовать, не хорошо это.
— Что с ним? — выразительно смотрю на своих надзирателей.
— Говорит, упал.
Хорошо. Пусть будет так. Не рассказывать же мальчику, что происходит на самом деле. Ни к чему ему вся эта грязь.
— Справитесь без меня?
— Думаю, да. А ты скоро?
— Постараюсь побыстрее, — голос предательски подрагивает, но, надеюсь, Егор этого не заметит. Нет у меня для него ответа. Я и сама не знаю, чем всё закончится. Может, обойдётся и наш разговор не последний.
— Хорошо, буду ждать.
— Пока.
Сбрасываю звонок и облегчённо выдыхаю. Главное, с сыном всё в порядке. Это единственное, что меня интересует. С остальным как-нибудь справлюсь.
— Телефон дай сюда.
— Да забирай, — без сожаления отдаю. — Но имей в виду, если до меня сын не дозвонится — поднимет панику.
Блефую, но что ещё остаётся?
— Разберёмся.
Внедорожник вновь трогается с места. В салоне тепло, но меня потряхивает. Отходняк, помноженный на нервы даёт такие спецэффекты. Ещё магия этого дня не отпускает. Всё сыпется в одну кучу. Ну почему именно сегодня? И так дико хочется напиться и порыдать, а не вот это вот всё. Но кому есть дело до моих желаний? Только права и обязанности.
— Куда мы?
— На базу.
Доносятся до меня мужские голоса, но не вызывают никаких эмоций. Больше цепляет место, где мы находимся. Неприятные озноб пробегает по телу, а волоски на коже вздыбливаются. Даже в темноте помню этот район как свои пять пальцев.
Я жила тут до замужества. В доме отца. А потом мы с Асадом уехали в другой город. Почти пятнадцать лет здесь не была и не собиралась. Но судьба сегодня в ударе. Решила опять протащить меня мордой об асфальт.
Криво усмехаюсь и прилипаю к окну, жадно всматриваясь в очертания зданий. Многое здесь изменилось, но что-то осталось прежним. Серые пятиэтажки. Проезжая мимо одной, сердце заходится неистовым волнением, а дыхание застревает в горле. Я всё помню. Здесь жил Ворон. Даже свет горит в его окне. Какая ирония.
Меня обдаёт холодной волной мурашек. В груди болезненно давит, а глаза жжёт от слёз, но я не позволяю им пролиться. Давно справилась с этой ситуацией. Всё прошло. Это всего лишь прошлое, и оно осталось в прошлом. А район… мало ли в Москве районов. Не стоит зацикливаться.
Но меня везут дальше. Словно издеваясь, по знакомому маршруту. Промзона. Ворота…
Нет. Только не это!
Сердце ухает куда-то вниз, а тело начинает колотить. Вжимаюсь в спинку и смотрю, как ворота открываются, и мы въезжает на территорию базы. Той самой, где раньше тренировался брат. И Ворон…
— Приехали, — сухо бросает один из надзирателей, и машина останавливается.
Они оба выходят на улицу, а я в ужасе озираюсь по сторонам. Моё прошлое сжирает меня заживо, оставляя кровоточащие раны. Дверь распахивается, и в салон врывается холодный воздух. Мгновенно отрезвляет.
— Выходи, — резковато, но с усмешкой.
Смотрю на мужчину и не могу себя заставить.
Мне физически больно оказаться в этом месте. Там, где я впервые увидела Ворона. Это слишком лично. И жестоко. Всё что угодно, только не это. Качаю головой и до крови кусаю губы.
Меня буквально за шкирку выволакивают на улицу, подхватывают за талию и тащат к двери. А я упираюсь всеми силами. Не хочу туда. Не могу. Но выбора нет.
— Пусти, — рычу и вырываюсь, но освободиться не получается. Он гораздо сильнее меня.
Бесит! Снова дёргаюсь. Каждый шаг, как по стёклам, которые впиваются в кожу стоп.
Адски больно. Но лучше я сделаю это сама, чем позволю себя заставить. Изворачиваюсь и затылком впечатываю охраннику по носу. Брат в своё время научил меня защищаться, иногда пригождается.
— Ах ты тварь! — рычит он и отпускает меня, а я распрямляю плечи и иду к той самой заветной двери. Дрожу всем телом, но всё же шагаю вперёд. Давайте уже закончим с этим поскорее.
— Нормально прилетело? — ржёт кто-то из мужчин где-то на заднем фоне.
Но меня вновь хватают и буквально вталкивают в открытую дверь. Не удерживаюсь на ногах и падаю на бетонный пол. Вселенная кружится и качается, а тошнота вновь подступает к горлу. Тяжело дышу и поднимаю голову. Вокруг меня незнакомые мужчины. А мне кажется, вот сейчас я обернусь и увижу его…
До мельчайших деталей помню тот взгляд, что пробрал до мурашек. Влюбилась сразу. Мгновенно и навсегда. Не было шанса. Ворон украл моё сердце, чтобы потом растоптать и выкинуть.
— Ты мне за это ответишь!
Оборачиваюсь на звук голоса и вижу пылающие от злости глаза того, кому разбила нос.
Расплата? Что ж, ожидаемо. Слабак обыкновенный. Он замахивается, а я зажмуриваюсь и внутренне сжимаюсь, ожидая удара.
Секунда. Две. Три…
И ничего не происходит.
Осторожно приподнимаю веки и перестаю дышать. Как рыба открываю рот, но сделать вдох не получается физически. Эти глаза… Их невозможно ни забыть, ни перепутать ни с кем.
— Ты… — болезненный стон разрывает мои лёгкие, а сердце делает кульбит и рвётся на встречу к предателю.