Я теперь Мама? - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лучия Мун (самиздат)

Глава 1. Не может быть...

Просыпаюсь.

Меня будят детские руки:

— Мама, мамочка! Проснись!

Подскакиваю как в бреду.

Это сон.

Мне это снова приснилось… Восемь лет и две попытки ЭКО. И результата — ноль.

Сильнее жмурю глаза.

Нет. Нет.

Не надо меня больше мучать.

Милый сладкий сон… Обойди меня стороной, чтобы потом не реветь от боли, от бессилья, что я не могу стать мамой.

Вот уже восемь лет я не могу стать Мамой.

И все эти годы реву.

От того, что всем можно, а мне — нельзя.

Но нет. Детские ручки продолжают дергать мои волосы и даже заплетать косичку:

— Мамочка… Идем же!

И капризно:

— Нуу…

Чувствую теплые маленькие ножки, как малышка ложится со мной рядом, босыми пятками забирается на кровать.

Не могу… Комок в горле…

Я на пределе…

Теперь главное, чтобы сон шел как можно дольше.

Жмурю глаза и касаюсь ребенка рукой. Как настоящий! Какой же он маленький…

Боже-боже-боже… Дай мне еще немножко поспать.

— Мааам, — так по-смешному нетерпеливо, — ну хватит уже…

И дальше я просто дурею… Я реально ощущаю детские руки на своем лице:

— Я вижу ты не спишь! Не спишь!! Мама-мамочка!

Малышка перелезает через мое плечо — по-настоящему чувствую ее вес…

… и касается моих глаз пальчиками — маленькими, теплыми, но такими настоящими…

Боже, я щас разревусь!

Он пытается раскрыть мне глаза, хихикает и… целует меня в щеку!

Не выдерживаю.

Слезы градом.

Сон… милый сон…

Останься навсегда со мной.

И в этот момент в груди что-то кольнуло, дрогнуло. Мне даже показалось, что сердце замерло навсегда…

Но нет.

Бьется.

Или это детская пятка о край кровати?

— Мама! Мамочкааа…

— Ну что ты орешь? — слышу голос постарше, но тоже детский. Мальчик? Или девочка-подросток, не пойму.

— Мама плитволяется…

— Ну дай поспать ей, — басовитый голосок переходит на шепот, — Нинеля, отстань!

Стараясь не нарушить сон, переворачиваюсь и сквозь щелочки глаз вижу, как рядом резвятся двое — малышка лет пяти и мальчишка… он довольно большой.

Сходу не определю сколько ему лет. Кажется, где-то одиннадцать, может, двенадцать, но в этом возрасте, наверное, голос ломается…

… или нет?

— Мам, поспи. Она тебя разбудила?

Ребенок смотрит на меня серьезно, всматривается в мои глаза.

Больше нет сил лежать и не двигаться. Если уж решено проснуться — проснусь.

А пока… Погружусь в эту сладкую жизнь, где я — счастливая мама.

Молча открываю глаза и… озираюсь вокруг.

Глава 2. Счастье есть?

Круглая высокая кровать, просторная, но темная комната. Занавески слишком плотно задернуты…

— Леди Марвин, — в комнату забегает девушка, — они вам помешали?

И глядя на детей:

— А ну-ка кыш!

Я еле успеваю сгрести детей руками. Младшая радостно обнимает меня за шею, а вот старший чуть не ушел.

Я — кто?

Первый вопрос, который я по правилам сна проглатываю. Сейчас главное не задавать вопросы, а наслаждаться каждой секундой…

— Ну как? — девушка внимательно смотрит в глаза. Слишком внимательно. Мне сразу это не понравилось.

И вдруг передо мной яркая вспышка, как вчера я пришла до ужаса усталая домой с работы, заварила бэпэшку и рухнула спать.

В голове последние слова коллеги — “Лиза, ведь выгоришь столько работать”.

И мой ей ответ “да с сердцем в последнее время что-то нехорошо… А так — ничего, еще год такой работы и я получу повышение, а там и гляди отдохну…”

И слезы по ночам в подушку…

И как набатом:

“У меня никого нет”.

Ни отношений.

Ни мужа.

Ни самого главного счастья..

Мы восемь лет пытались зачать… И муж ушел.

Слова незнакомки заставляют меня отрешиться от мыслей:

— Вам… вам уже лучше?

Смотрю на нее, обнимаю теплого ребенка, молюсь, чтобы это ощущение не растаяло как воздушный сон. И говорю от всей души, от всего чистого сердца:

— Вы просто представить себе не можете… Как мне сейчас хорошо!

***

— Я заберу детей, чтобы они вам не мешали. Скажите, леди, это лекарство вам помогло?

Незнакомка делает выразительные глаза и смотрит на меня очень уж внимательно, совсем не по-доброму.

А я разглядываю детей.

Девочка — милая малышка с ярко-очерченными губками. Нежные щечки, забавная челка — все точно как у меня в детстве. Боже, какая же она…

Как похожа на меня!

Мм! Смотрю на нее, ком подкатывает к горлу, сердце сжимается больно-больно…

Ну надо же так фантазии разыграться? Я так часто представляла как могла выглядеть моя дочь. Фантазировала, мечтала. Даже рисовала — пробовала накидать рисунок, но… Все заканчивалось слезами. Они душили, катились по щекам градом…

На миг сладкая картинка исчезает и я вижу…

Себя.

Сверху.

Как я лежу на больничной койке и…

Пиииип…

На экране прямая полоса.

Врачи разводят руками, самый главный снимает халат.

Кардиограмма говорит одно — все пусто. Все ровно. Пациент умер.

Картинка сморщивается и я четко понимаю: все прежнее — навсегда в прошлом.

Теперь у меня другая жизнь.

***

— Мам, Нинель няню уже достала! Требует, чтобы она завязывала ей косы только как ты.

Как я…

Смотрю на лицо пацана — боже, сколько ему лет?

Как зовут?

Вот это я… Мама.

Мама…

Я Мама…

Не может быть.

Беру в легкие вдох. Я сейчас что-нибудь ему отвечу, но… Незнакомка прерывает его:

— Дай маме отдохнуть.

— Да я и так спала… слишком долго…

Мои первые слова…

Голос как будто не мой.

Незнакомый какой-то…

Слишком низкий.

Слишком глубокий.

Мальчишка смотрит на меня:

— Мам… — он берет мою руку, гладит ее и… целует.

Смотрит на меня так по-взрослому проникновенно, тяжело:

— Я люблю тебя, мамочка!

Не понимаю почему, но я плачу. Ком перекрывает горло, всхлипываю и реву…

Обнимаю его за плечи, смотрю на незнакомку… Но она строго приказывает детям:

— Так, ну хватит уже маме досаждать.

Ее взгляд становится жестким и она говорит со строгостью в голосе:

— Так, Ленни... Хватит! Все с твоей мамой будет хорошо!

Не знаю она это к чему, но глядя на лица детей, у меня и сомнений нет, что все будет не просто хорошо, а отлично.

Разве по-другому это возможно, когда рядом такое счастье?

Конечно, нет!

— Ну что, подъем? — говорю весело, улыбаюсь, откидываю краешек одеяла и…

… вижу у кровати костыли.

Бегом осматриваю себя.

Ффух! Обе ноги на месте!

Две руки, две ноги, голова…

Все хорошо.

— Я вам помогу, — незнакомка тут же подает руку, но я встаю и без ее помощи.

Встаю сама. На ноги. Без костылей.

Начерта мне они?

Шут знает. Я вполне здоровая.

Может, костыли не мои?

— Вот это да! — восклицает мальчишка.

— Мама-мамочка, — кричит дочка.

Дочка… Как это сладко произносить.

Дочка.

Дочь…

Моя дочь…

— Какая вы сегодня бодренькая, миссис Марвин, — обращается ко мне незнакомка, — даже странно.

Она как будто недовольна. Показалось, наверное.

Я даже не знаю ее имени. Судя по всему — должна бы знать, но…

Лучше не уточнять.

Не спрашивать.

Не делать ничего лишнего.

Если мне дана такая счастливая судьба — надо молча ее принять. Поблагодарить и… жить этой роскошной жизнью, где с самого утра меня будят детские руки, а не будильник с пометкой “утро, шесть часов”.

***

Я кое-как встаю, незаметно оглядываю комнату. Незнакомка тут же распахивает шторы.

Боже, как светло!

Глава 3. Что-то не так?

— Вам бы не надо столько ходить, — незнакомка меня буквально не выпускает.

Это реально бесит. Смотрю на нее строго:

— Это почему?

Опускает взгляд:

— Как бы хуже не стало.

— Вот как станет — так и подумаю об этом. Ну а пока…

Я решительно иду к двери, малышка уже вовсю летит по лестнице. Боже! У меня двухэтажный дом!

Или трех?

Пока не знаю. Иду, спускаюсь, на мне хлопковая сорочка, незнакомка кутает мои плечи в уютный плед.

В нос ударил запах сырости. На пороге — разбухшая деревяшка вместо лестницы и залитые дождем ржавые перила. На небе тучи, вокруг серость: сейчас осень или весна?

Малышка бежит впереди меня, а незнакомка хватает жалкую одежонку и машет ею над дочкой:

— Нинель! Быстро надень! Простудишься, заболеешь и будем потом лежать в температуре…

Вот тысячи раз читала, что нельзя так пугать детей! И если сказать “заболеешь” — то ребенок так и сделает. Не специально, случайно. Не надо свои стереотипы навязывать на детей…

Нет.

Надо детей воспитывать самой. Спокойно им рассказать, что на улицу выбегать нельзя…

— Мам, — мальчишка перебивает мои мысли, — ты это… отговори Нинель от такого…

Решаю не переспрашивать, улыбаюсь, глажу по голове.

Он обращается к незнакомке:

— Хелена, когда Нинель успела туда принести свои игрушки?

Пытаюсь запомнить имя, тааак — эта хмурая тетка — Хелена, значит.

Малышка пронзительно вопит:

— Мама! Вот мой дом!

Мы подходим ближе и я вижу… кукольный детский сад. В кустах. Мягкая тряпка на манер одеялки, промокшая под дождем ветошь, куклы, на лицах которых блестит дождь.

— Ты чего? — улыбаюсь малышке, — зачем сюда — кукол?

Мальчишка наклоняется и поднимает с земли тканевый мешочек. Хелена сразу принимается ругаться:

— О, боже! Ты и с кухни успела стащить!

Ленни открывает мешок и достает оттуда клеклую на вид печеньку. Он тут же с удовольствием ее кусает, а Нинель чуть не в слезы:

— Ааатдааай…

— Не отдам! — он жует, — под дождем она все равно растает! Ее только выбрасывать потом.

— Я ее биигла!

— Берегла? Это ты за завтраком не съела! — Хелена начинает по-серьезному ругаться.

— Дааа! Я сюда спецааально…

Беру малышку на руки и сердце словно лакомится медом: так хорошо на душе, когда на руках малыш.

— Пойдемте, — Хелена берет меня за локоть.

Честно, мне не нравится как она командует то мной, то моими детьми.

МОИМИ ДЕТЬМИ.

Дети мне врать не могут. Ничего не хочу знать про сны и случайное перемещение души…

Эти дети мои!

— Нет-нет, вы можете идти. А я еще немного погуляю, — говорю ей совершенно миролюбиво, но твердо и уверенно — я же взрослый человек.

— Нет! Я вас забираю в дом. Вам нельзя так долго быть на улице.

— Что значит нельзя?

— То и значит, миссис Марвин. Идемте! — она берет меня под локоть, но я вырываюсь.

— Я говорю нет! Идите, если вам надо, — смотрю на нее серьезно и ловлю очень недобрый взгляд.

Хелена уходит, забирает с собой сына, но малышку я оставляю у себя на руках.

Холодно, зябко, сыро… Я кутаю ее в свой плед. Старший ушел, потому что озяб под дождем. Он тоже вышел не одевшись…

— Ну давай, рассказывай, — улыбаюсь, смотрю дочке в лицо.

Дочь. Произношу это про себя и ощущаю, как внутри тысячи иголочек разливаются по всему телу и дарят ощущение счастья.

У меня есть дочь.

Моя.

Настоящая.

Бывает же такое чудо в жизни… как дочь!

Не знаю как относиться к переселению душ, но я явно видела свое тело и, значит, дай бог — назад в одиночество я больше не вернусь. А значит, впереди у меня счастливая жизнь, полная детских радостей и теплых удовольствий…

С наслаждением смотрю дочке в глаза — но она жмурится, трет глазик кулачком.

— Что-то попало? Дай посмотрю.

— Неет… — и начинает плакать.

— Ну-ну, чего ты… В дом хочешь?

Наверное, замерзла. Надо и правда идти в тепло.

— Ни хачю!

— А чего тогда? Расстроилась из-за печенья?

— Я скажу Ленни, чтобы плинес в мой домик много еды..

— А зачем? Покушаешь дома. Ты сейчас хочешь кушать?

Малышка обнимает меня сильнее, плачет и сквозь слезы на ушко шепчет:

— Мама! Я не хатю уходить…

Глава 4. Мама, не отдавай нас!

Я собралась ей сказать, что приготовлю сейчас яичницу, если найду — макароны, быстренько сделаю котлет…

Любимая детская еда — макароны с котлетой, так мне говорила счастливая подружка, мама троих детей. Сама же я не знаю что едят дети, МОИ ДЕТИ, но очень хочу узнать…

Я хочу готовить детскую еду, по утрам будить их поцелуем и накрывать на стол завтрак — отдельно детский, и отдельно свой.

Но дыхание от волнения уже схватывает и хоть я и не собиралась у ребенка выспрашивать, но…

— Куда уйдешь? — немой вопрос слетает с моих губ, в удивлении я смотрю на малышку. Она плачет, трет глазки кулачком…

— Леди Марвин! Пойдемте в дом! Не слушайте бредни этой малявки. Умоляю вас… Вы еле-еле стоите на ногах.

Вот же черт! Так и дала бы в рожу этой противной бабе, которая мне указывает что делать и называет “малявкой” моего ребенка.

Да еще и такие слова… “Не слушайте бредни…” — вот так няня. Хорошая, в кавычках.

Решаю не спорить с ней в открытую. Отвечаю на отвали, интонацию делаю строгую, неразговорчивую:

— Иду!

И тут ж спрашиваю у малышки:

— Не поняла… Куда не хочешь уходить?

Наверное, в детский сад. Хотя возраст такой, что можно и в подготовку в школу. Читать-писать-считать немногие в этом возрасте хотят, я понимаю, сама терпеть не могла когда надо было буквы складывать в слоги перед школой…

— Мааамочка…

Она плачет еще сильней и я не знаю как ее утешить. Прижимаю к себе сильнее, глажу по спине, целую головку, щечку, милый носик…

Мама должна знать как сделать, чтобы малыш перестал рыдать. Но я пока не могу…

Клянусь чем угодно на свете, я стану самой лучшей мамой! Целую малышку, вытираю с ее личика слезинки…

Она мягко шепчет губками:

— Пожааалстаа… Не отдавай нас!

У меня сердце аж остановилось, дрогнуло и… и тишина. В ушах зазвенело от ужаса.

Усилием воли говорю себе — только не паниковать, а то и отсюда не дай боги вылечу.

Прижимаю дочурку крепче и шепчу ей на ухо:

— Я никому вас не отдам! Что это за слова такие?

Надо как-нибудь выманить у ребенка что да почему. Только не прямо, чтобы они не считали, что я спятила. Как-нибудь…

— Почему ты такое говоришь?

Смотрю на куклы в кустах и к горлу подкатывает ком. Она принесла в эти кустики все, чтобы было уютно — теплую тряпку на землю, кукол, глиняную миску с водой и печенек — поесть. Похоже, собралась тут долго сидеть…

Дочурка глотает слезы, становится вся от них красная. Вздыхает глубоко, но получается неровно, взволнованно — кто посмел так губить детскую психику!!! — и говорит глядя в глаза:

— Завтла за нами плидут. И за Ленни тоже. Няня Хелена сказала, что нас лазлучат, но Ленни говолит, что не отпустит меня…. что мы будем вмееестееее…

Холодею… За воротник капает дождь, либо тело покрывается ледяной от ужаса испариной.

За детьми придут?

Кто?

Зачем?

Боже, какой на дворе год? Смотрю на глиняную миску, на плед — драненький, старый, на одежду малышки — ситцевое платье до пят в ее-то пять лет. И ноги босиком, только поверх, на улице, накинуты черные галоши…

Галоши! Какой сейчас век?

И сколько ей лет — смотрю в лицо. Точно не пойму.

Наверное, пять. Может быть шесть, больно умная девочка. Но явно не три и не четыре, она довольно уверенно говорит.

— Куда заберут? — спрашиваю, хоть и понимаю, что выглядит странно. Но малышка не обращает внимания:

— Далеко… Мы не увидим больше дом… Поэтому я спрячусь тут, — она показывает на кусты, — меня они не найдут. Вот только Ленни не хочет прятаться… И Хелена говорит, что так делать не надо. Но я ее не слушаю.

Еле сдерживаюсь, чтобы не сказать “правильно делаешь”, но вовремя спохватываюсь.

Пока что мне лучше молчать.

Молчать и думать как быть. Решать про себя, выведывать все и просчитывать. Оценить правильно ситуацию и…

… и что делать-то?

Оглядываюсь по сторонам. Может, надо бежать?

Я бы побежала хоть куда, добежала бы до любого места помощи. Но в доме остался Ленни…

Блин.

О, Господи… Как током прошибает. Скрючивает. Вырывает жилы наживую из тела.

У МЕНЯ ОТБИРАЮТ ДЕТЕЙ.

Надо бы знать почему. Может… я плохая мать?

Меня накрывает такой дурняк, что на мгновение становится плохо. В голове начинает стучать, в глазах темнеет, руки слабеют…

— Аааай! — малышка падает с моих рук.

Глава 5. Какой еще к черту приют?

— Элизабет! Вы чуть не убили ребенка!!!

Вот это обвинение!!!

Аж глаза на лоб!

Кто она такая, чтобы так про меня…

Смотрю на нее так зло, как только умею. Мне кажется у меня из глаз сейчас пойдут искры…

Выдыхаю.

Пока не время рвать и метать. Тысячу раз себе говорила, что все верные решения принимаются взвешенно и точно не на эмоциях…

Вдох. Выдох.

Надо успокоиться чего бы то мне это ни стоило…

Так…

Значит, я Элизабет… Что же, сходится. Раньше я была Лизой.

Противная баба орет что-то еще, прислушиваюсь, на всякий случай. До меня долетает злобное, клокочущее:

— Доверять детей вам нельзя! Вы болеете! Идите в дом!

Этой женщине явно тут не место.

Надо выпроводить ее подальше. Но не сейчас…

Нужно все разузнать… Но как?

Уж точно не прямо спрашивать.

Закусываю губу в раздумьях, но ее окрик снова долетает до меня:

— Вы меня слышите?

Ребенок хнычет, беру ее на руки, дочь послушно меня подгоняет:

— Мама-мама, Хелена опять ругается…

Шепотом на ушко спрашиваю:

— А Хелена… это няня?

— Няня.

— Давно она у нас?

Малышка мотает головой из стороны в сторону. Ясно, значит, нет.

— А Ленни сколько лет?

Ребенок смотрит на меня вполне обычно, совсем не удивленно, и отвечает, показывая пальцы: пять на одной ладошке и четыре на другой.

Значит, девять. А выглядит таким большим… Взрослый не по годам!. Тут же на ум приходит, что дети взрослеют раньше вовсе не от хорошей жизни, но я гоню эту мысль от себя.

С моими детьми не так!

Я сделаю все, чтобы они жили хорошо. Не зря же я тут оказалась…

— Иду-иду, — отвечаю склочной незнакомой бабе, поддерживаю плед на озябших плечах, держу крепко малышку и бреду к дому.

***

Иду-иду, — словно эхом звучат слова мужа, которые он сказал на нашу с ним годовщину. Мы вместе тогда были шесть лет. Я сделала ему сюрприз:

— Милый…

Я позвала его в туалет, он у нас совмещенный с ванной. Выключила там свет, зажгла свечи, взбила пену с ароматом ванили из бомбочки-шарика…

— Иду-иду…

Я в предвкушении ждала, как он зайдет и мы с ним уляжемся в теплую водичку. Как я потру ему спинку ароматным гелем…

Он заходит, я улыбаюсь — вуаля: полумрак, полные бокалы, ароматная взбитая пена в ванной…

И его слова как ножом по израненному сердцу:

— А я думал… ты покажешь тест… думал, ты беременная… в последние дни так много ешь…

Он безразлично смотрит на всю красоту. А я стою и…

… руки трясутся, плечи начинают вздрагивать.

В глазах мужа досада — он не хотел в тот вечер меня расстраивать. Так вышло случайно, получилось само. Я и правда тогда очень много ела — заедала расстройство, внутреннюю пустоту…

И сейчас я повторяю его слова — не специально. Случайно. И держу на руках самое большое богатство мира…

Клянусь: как бы то ни было, но детей я никому не отдам!

***

В холле теряюсь — с виду большой, но все заставлено лавками. Старыми, некоторые окрашенные, а с других краска слезла неровными кусками.

— Мам, идем, — басовитый голос пацана, все еще детский, но в нем проскальзывает подростковая мужественность.

Захожу в комнату — судя по чанам и печке это кухня, оглядываюсь, той бабенки нигде не вижу. Подзываю мальчишку — своего сына… сына! — и говорю, примкнув к его уху:

— Напомни… Из-за чего весь сыр бор?

Пацан, кажется, меня не понимает, но быстро читает по моему лицу смятение. Смотрит по-взрослому, даже как-то по-отечески и говорит не по–детски веско:

— Ты болеешь, а папа… Он от нас ушел.

Смотрю в детские глаза и собственной шкурой погружаюсь в его обиду.

— Я не видел его уже полгода…

Столько, значит, я тут уже без мужа.

— Так, а эта… Хелена…

— Ее нам прислали.

Вот интересно-то!

— А кто прислал?

— Из приюта.

— Какого приюта?

Глаза мальчишки наполняются слезами. Он старается не моргать, опускает взгляд, но я присаживаюсь, заглядываю в лицо, приподнимаю его подбородок пальцами и вижу, как крупные слезинки уже стоят в уголках глаз.

Спрашиваю мальчишку уже прямо, пытаясь связать все воедино:

— А зачем нам няня из приюта?

Он смотрит на меня не мигаючи, только губы кривятся — вот-вот заплачет:

— Из приюта… Куда нас завтра с сестренкой увезут.

Глава 6. Обещаю дочке

Как была — с крохой на руках, мчусь к этой бабе.

Какого черта???

Кто все это выдумал, чтобы при живой матери детей — в приют?

Нет.

Я больше не могу молчать, меня мелко трясет, зуб на зуб не попадает и точно не от холода. Тело мокрое, но это не дождь, это от страха пот.

Я разберусь! Во всем, чего бы то мне это ни стоило…

Лихорадочно думаю к кому можно обратиться за помощью, в мозгу мелькают лица подруги, хорошей коллеги, одного знакомого с работы…

Но их тут нет. Никого нет!

Черт! Черт! Черт…

Нет.

Я все смогу сама. Я справлюсь, я…

… паника так сильно схватывает меня, что на миг мне кажется, что еще секунда, ну пусть от силы несколько часов и… я останусь у разбитого корыта…

Одна…

Без детей…

В деталях представляю эту жуть, этот леденящий кровь ужас, как моих детей…

… кто бы что ни говорил… МОИХ!!! — у меня заберут.

Малышка ноет, сильнее обнимает меня ручонками, я вцепляюсь в ее спину, глажу по голове, целую маленький лоб…

— Вы будете со мной. Никто вас у меня не отнимет.

— Правда-правда?

— Правда.

— Обещаешь?

Сквозь слезы выдаю дрожащим голосом:

— Да.

Нинель — боже, какое красивое имя — сразу успокаивается и выдает детское:

— Тогда пойду похвалюсь Хелене! А то она всегда говолит…

— Нет-нет, ни в коем случае ей не говори.

— Ну ладно, мамочка, — ее губки так мило произносят это слово, новое для меня.

Мама.

Мамочка.

Мать!

Напоминаю ее слова, зря я перебила дочку:

— А что обычно говорит Хелена?

Малышка с интересом накручивает мою прядь на свой маленький пальчик. Я даже останавливаюсь, чтобы сначала выведать все у дочки, а уж потом пойти в бой.

Малышка молчит.

— Нинель! Ну-ка скажи маме…

— Да, мамочка…

— Что Хелена всегда говорит?

Нинель чмокает губами, облизывает свой палец, засовывает его в рот, я тут же вынимаю привычным жестом — не знаю откуда он у меня — и быстро заявляю:

— Сосать палец нельзя! Бяка!

Она смеется:

— Бяка-бяка! И Хелена бяка.

Молча соглашаюсь. Дочка права.

— Так что говорит Хелена?

— Она говолит…

Ребенок отвлекается на шум. Мы стоим в коридоре и из одной из комнат выходит как раз Хелена.

— Идемте, я уложу вас. И детей.

— Хорошо, пока подготовьте нам кровати, — кидаю ей указание. Надеюсь, я делала так всегда.

— Нет-нет, вы ляжете в разных комнатах. В одной не положено!

Вот это интересно! Кто это заводит… вернее, кто посмел устанавливать порядки в моем собственном доме!!!

Молча проглатываю этот жест домоправительницы, по совместительству няни, отхожу подальше от комнаты и смотрю дочке в глаза.

Она продолжает говорить, увидев, что я ее слушаю:

— Хелена говолит, что нас давно пора у тебя отнять.

***

Наверное, надо узнать что да как, — вертится в голове, и уже точно не у этой Хелены, раз она сюда пришла с целью…

А кто она — сиделка, домработница, экономка или няня? Похоже, все вместе в одном ведре.

Захожу в комнату и на правах хозяйки осматриваю помещение.

— Хелена, окна слишком сильно зашторены…

На деле — мне на окна плевать и легкий полумрак вполне даже нравится. Но я прощупываю свою привычку командовать здесь, в этом мире, с этими людьми.

Она смотрит на меня так, словно я провинившийся ребенок, даже не думает открывать шторы, рявкает грозно:

— Надо так! Вам надо спать! Лечиться! Поправляться.

Стою на своих ногах, нормальная здоровая женщина. Смотрю на эту идиотку в своем доме…

Может, ее скрутить? И спрятать в шкаф.

Или просто выдворить, но нет, такое не пойдет, она же наведет своих, а тут это все попахивает целой организацией. И тогда меня уже точно оставят без детей.

Нет. Надо все хорошенько обдумать.

Не спешить.

— Элизабет, — надтреснутый командный голос, — идите спать! Нинель, отстань уже от мамы и иди в свою комнату. Ленни!

Женщина озирается по сторонам:

— А где же Ленни? Черт бы его подрал!

Меня словно окатило кипятком от ее слов, цежу сквозь зубы:

— Да как вы смеете так о детях… Кто вам позволил… И вообще: я вами недовольна сегодня…

Интересно, я могу, как служанку, ее выпороть? Судя по глиняным тарелкам я явно не в современном времени. Но опять же, я даже не знаю в каком.

Она посмотрела на меня так презрительно, словно мои слова тут ничего не значат.

— Вы… Вы мне больше не подходите, — говорю, прощупывая почву.

Она только хмыкает.

— Выйдите, — добавляю уверенным тоном, но вежливо, — прошу.

Она как ни в чем не бывало продолжает стелить постель и делает это так грубо, что из подушек летят перья.

Бросает подушку на кровать, смотрит на меня строго и даже не прячет наглую ухмылку. Говорит, словно вешает гирю на каждое слово, припечатывая его:

— Вот заберут у вас детей в нормальное место — тогда и уйду.

Глава 7. Неудача

Не могу на нее смотреть, но понимаю — сейчас не время командовать, я и так уже четко дала понять, кто здесь служанка, а кто — МАТЬ.

Беру подушку после ее рук и якобы оцениваю работу:

— Вот тут непробитый угол, подушка сваляна. Лучше я сама.

Начинаю стелить постель, но на деле глаз не свожу с дочки, она сидит на моей кровати и с интересом смотрит на меня.

— Какая ты сильная, мамааа…

Улыбаюсь крошке.

Хелена истерично дергает плечом и идет к выходу. У меня где-то там сын! И если малышка хотя бы начнет визжать, если ее куда-то будут тащить, но сынок…

Иду за ней, Нинель беру на руки. Хелена идет по длинному коридору, не свожу глаз с ее спины. Мне бы получше рассмотреть дом, снаружи он большой, но это за счет величины комнат — они просторные, но по количеству — не так-то их и много.

— Ленни! — она негромко зовет сына в одной из комнатушек, но в ответ тишина полная.

Так, уже хорошо.

Прячусь в темный проем непонятного аппендицита коридора — типа выемки — вижу, Хелена вышла и пошла вперед.

Заглядывает в другую комнату и там опять начинает кричать Ленни, но сынишки нигде нет.

На руках дочь, весит немного, но руки уже еле держат.

Опускаю ее на пол:

— Ты сможешь тихо-тихо идти? — говорю ей на ухо, ребенок кивает.

Беру ее за руку и словно два тайных воришки крадемся в собственном доме. Жаль, что я пока не знаю что здесь и где.

Слышу голос домработницы или кто она тут такая… неважно:

— Лееениии! Пора спать!

Вот ведь блин!

За окном день и ладно бы еще малышка, но девятилетнему пацану спать днем не обязательно.

Может, у него дела. Всякие. Разные. Взрослые. Девять лет — это уже серьезный человек.

Заглядываю в комнату, где она только что была и вижу такой лютый мрак, что сердце заходится кровью. Темные одеяла на окнах в роли занавесок, матрасы старые, желтые — из ткани торчит солома, кровати продавленные.

Подскакиваю.

По полу пробежала мышь.

Я бы забрала детей к себе — в свои нормальные условия, в хорошую квартиру, там сделала бы детскую, но…

***

Я бы купила кровать, которую можно приставить ко взрослой. Однажды я чуть не купила уютные бортики…

Еле утащила себя. Била по рукам, шептала «так, стоп. Не беру, не беру, не беру. Лиза, хватит”.

Ноги сами зашли в детский отдел — да что там отдел, целый магазин детский. И, господи-боже-мой, сколько там всего…

***

… но смысл это вспоминать. Того мира уже нет.

Проехали.

Хватит.

Осматриваю комнату еще раз, Нинель тянет меня за руку и тихо шепчет:

— Мааам… Кажется, Ленни сбежал.

***

— Почему ты так думаешь?

— Он говолил…

— Говорил что убежит?

— Неть. Что мы убежим вместе.

— А куда — он говорил?

Качает головой.

Сажусь на корточки, прижимаю малышку к себе и шепчу на ухо:

— Нам надо срочно его найти.

И продолжаю уверенно:

— У меня есть план. Я знаю что делать.

— Плавда?

На самом деле — нифига. Я вообще не знаю как быть, просто понимаю одно — без этих детей нет моей жизни.

— Плавда, — передразниваю, — давай учись говорить “р”.

В голове мелькает что надо бы с дочкой сходить к логопеду — такая привычная, такая спокойная мысль…

И как молотом — Ленни! Где он может быть?

Малышка тянет меня за руку — иду следом, на поводу у крохи. Она подводит к выходу, толкает входную дверь и мы, согнувшись, скорчившись — под окнами своего же дома быстро бежим к воротам.

— Быстлей, — шепчет Нинель.

Подхватываю ее на руки, припераю воротца, иду куда она указывает пальчиком…

И в башке: а правильная ли я мать? Делаю то, что мне указывает пятилетний ребенок. Но девчонка такая умная, явно не по годам развита.

Пока что я буду слушать ее.

Мы выходим за дом — и мне хочется ахнуть от красоты картины — повсюду простираются зеленые лужайки, заросшие высокой по пояс травой.

— Какая красота…

— Быстлее…

Дочь указывает в сторону обрыва. Послушно подбегаю к нему — а внизу река. Узенькая, такую переплыть — раз плюнуть, наверное, не речка, а крошечный рукав.

Нинель слезает с моих рук, ведет меня круто направо и легко так, привычно, спускается с крутого обрыва, держась за ветки деревьев.

Кое-как, с бьющимся сердцем, иду за ней и понимаю, что Хелена уже, наверное, рвет и мечет в доме. Нет никого из нашей “неблагополучной” семьи.

Дочь шарит ручками по кустам, бледнеет, садится на корточки и принимается плакать.

— Что такое? Че случилось, — касаюсь ее плеча.

— Лодки нигде неть…

— Какой? Чьей лодки?

— Ленни убежал…

В принципе, это к лучшему. Но ребенок так громко плачет…

— Да тише ты, не дай бог нас услышат.

— Ленни меня блосил…

Пытаюсь ее утешить, но она так горько ревет и причитает:

— Он сейчас в нашем домике один.