Я ухожу, господин Лекарь

1. Ты напряжена

Полупрозрачные облака плывут в синем океане нежным хлопком. Воздушные, лёгкие, им все равно на то, что творилось у меня в душе, всё равно на раздирающие терзания, обиды и разочарования, на то, что кто-то крадет сердце, оставляя болезненную пустоту, которую ничем не заполнить.

Вот бы подняться к ним ввысь и позволить облаку унести меня туда, где живёт счастье.

Меня и мою дочку…

Опускаю взгляд, ловлю в стекле своё отражение — васильковые глаза и пепельные локоны волос.

“Мой персональный знойный день”, — шептал Кристан в мои губы.

Сжимаю в пальцах мягкую шифоновую занавеску, делаю глубокий вздох и отворачиваюсь от окна.

В кабинете мужа, который сейчас пустовал, тихо. Шурша одеждами, прохожу к тяжёлому, из дуба резному столу. Нагретый на солнце лак источает сильный запах, смешиваясь с ароматом можжевельника и цитруса, яркого, сильного, будоражащего, так пах Кристан, все предметы в этом кабинете пропитаны его запахом. Кладу ладонь на камзол мужа, что висит на спинке мягкого кресла, глажу, а потом склоняюсь и жадно выбираю в себя аромат. И тут же морщусь. В груди запекла обида, заставляя меня задохнуться.

В последнее время от его одежды пахло женским цветочным парфюмом. Как же надоело! Кристан даже не утруждается избавиться от него. Смотрю исподлобья на стопку писем.

Сжимаю кулаки и обхожу стол, не отрывая взгляда от серых прямоугольных конвертов.

Письма с благодарностью от незнакомок. Кристан говорил, что их нужно сжечь, он не из тех, кто тешит себя тщеславием, он просто делает свою работу, лечит, спасает жизни, вытаскивает с того света, ведь он лекарь, маг-целитель высшего ранга, состоящий во врачевательской коллегии. Знаменитый целитель Брошнайта.

Как же раздражают! Каждая тянет на себя внимание моего мужа, стараясь выделиться, попасть в поле его зрения, игнорирует наличие жены у господина лекаря, будто он холост. И он позволяет это!

Ярость с такой силой опаляет, что перед глазами сыпятся искры.

Впиваюсь ногтями в конверты, готовая схватить их, порвать на мелкие-мелкие кусочки и выбросить в окно.

Я вздрагиваю, слыша топот туфелек о паркет, прихожу в себя, смахиваю слезы.

Элла знает, где меня искать, малышка вбегает в открытую дверь кабинета. И с визгом бросается ко мне, прячась за юбку, звонко смеясь, развевая собравшиеся надо мной серые тучи. Элла — мое солнышко.

Следом за Эллой, пыхтя, появляется Дарси, няня дочки.

— Уф, простите, госпожа, — кладёт на пышную вздымающуюся грудь руку женщина. — Миссис Леджин Громвей, вы случайно не видели мисс Эллу?

— Тсс, — прижимает пальчик к губам дочурка.

— Нет, Дарси, не видела, — отвечаю, пряча от Эллы улыбку, наигранно развожу руками, бросая взгляд вниз, ловя сияющее лицо Эллы. И сердце замирает, как она похожа на Кристана, та же ямочка под губами, глубокого синего цвета глаза, и эта улыбка… Сердце больно сжимается. Как он может предпочесть вместо нас какую-то другую…

— Вот беда, где же Элла, где мне ее искать? — сокрушается Дарси. — Пойду искать, может, она выбежала на улицу, но, кажется, там собирается дождь!

Дарси отступает, делая вид, что уходит, разворачивается, и в этот момент Элла выскакивает из-за меня и громко взвизгивает, пугая женщину. Дарси вздрагивает от испуга на месте и хватается за грудь, в предобморочном состоянии прислоняется спиной к косяку двери. Элла заливается смехом.

Наклоняюсь и поднимаю малышку на руки. Дочка обнимает мою шею маленькими тоненькими ручками, прижимается ко мне и целует в щеку нежными губками. Жмурюсь от удовольствия.

— Мое солнышко, — ей скоро будет три годика, уму непостижимо, как быстро идёт время, ещё, казалось бы, совсем недавно я качала ее на руках, а сегодня за ней не угонится няня.

Ещё недавно Кристан говорил мне такие слова, от которых кружилась голова, а сегодня я просыпаюсь без его объятий и нежных поцелуев.

— Мамочка, папа сегодня будет ужинать с нами? — вдруг задает дочка вопрос.

Мои губы дрогнули, и Элла, кажется, уловила тревожное состояние. Гладит ладошкой по щеке. Я стараюсь улыбаться.

Боги, Леджин, возьми себя в руки!

— Конечно, милая, — обещаю я. — Я надеюсь на это.

Даже не думала, что я нахожусь в таком отчаянии, такое чувство, что сейчас что-то треснет внутри меня, та хрупкая опора, ставшая как стекло, хрустальная мечта — иметь крепкую семью — грозит разбиться вдребезги.

Несколько минут я держу дочь, пока она не соскакивает вниз с рук, уносясь дальше по коридору от Дарси, играя в догонялки.

Я смотрю на стопку писем.

— Миссис Гронвей, — раздается голос мужчины.

Высокий худощавый дворецкий шагает внутрь кабинета.

— Да, Франк, — натягиваю на губы улыбку.

— Вам весточка от господина, — протягивает он ненавистного серого цвета конверт.

Я продолжаю улыбаться, но, кажется, выходит нервно.

— Спасибо, — забираю его.

Слуга поклонился и вышел из кабинета. На миг прикрываю веки и решительно рву бумагу, достаю записку, с шуршанием разворачиваю мягкий пергамент.

2. Он предал нас!

Моё утро как холодная манная каша.

Вещи я собирала неторопливо. Взяла только те, которые приобрела до свадьбы, сшитые на заказ наряды оставила — ни к чему они мне теперь, да и не хочу, чтобы напоминали о семейной жизни.

Крис ушёл, ещё солнце не взошло. Он не разбудил — выполнил обещание, но я не спала почти всю ночь, планировала, как совершить то, что я задумала, и сделать этот шаг.

Поэтому утром я обнаружила совсем невыспавшееся лицо и тёмные круги под глазами.

Я совсем довела себя. Так нельзя.

Умывшись ледяной водой, с таким же холодом начала собираться. Сложнее всего оказалось не с вещами, а с Эллой. Ей пришлось сказать, что мы едем отдыхать к её любимой Ионес. Надеюсь, мама нас пустит на время. А дальше я решу, как быть, главное — это уехать.

Слуги наблюдали за мной с большим подозрением, особенно Франк, кажется, он не поверил, что господин лекарь знает о моём отъезде, и наверняка уже послал весточку. Я только горько усмехнулась. Не думаю, что Крис кинется её читать. Он ведь так занят.

Выдыхаю.

Смотрю на погруженные в карету вещи, малышка уже забралась на сиденье и прыгала от нетерпения отправиться в путешествие.

Окидываю взглядом Бран-Холл, и сердце обливается кровью. Этот неприступный замок-усадьба стал моим домом, и было жаль его покидать. А ещё жаль, что я доверилась его хозяину. И вдвойне больно покидать родные стены, если до сего момента я как-то держалась, то сейчас могу разрыдаться. Поджимаю дрогнувшие губы и щурю глаза, словно от слепящего по-весеннему солнца. Но глаза все же защипало.

Приподнимаю подол своего дорожного платья и встаю ногой на ступеньку кареты.

— Миссис Гронвей! Миссис Гронвей! — слышу позади голос Дарси, оборачиваюсь.

Дарси выбежала на дорогу, прижимая к себе пузатую вязаную сумочку, которую повесила на локте, другой рукой придерживала шляпу, чтобы не слетела с головы от ветерка. Сердце защемило при виде неё.

— Миссис Гронвей, простите, позвольте мне ехать с вами, — умоляюще произносит она.

Я оборачиваюсь и смотрю на дочку, которая уже разложила на коленях книгу и болтала ножками, рассматривая картинки, но, увидев Дарси, сразу подвинулась, по привычке уступая ей место.

— Дарси, я не уверена, что… — сглатываю образовавшуюся во рту сухость. “Что мы вернёмся”… А точнее, я уверена в обратном.

— Я все понимаю и принимаю любой ваш выбор, но я так привыкла к малышке… Я буду брать половину жалования, но прошу остаться с вами!

Значит, Дарси догадалась и, видимо, понимала изначально, какие натянутые, на грани разрыва, у нас с Кристаном отношения.

— Хорошо, — сдавленно шепчу я. — Элла не должна…

— Я понимаю, — прижала к груди руку женщина.

Вместе мы погрузились в карету, и возница тронул лошадей. Я закрыла окно шторкой, будто от солнца, но на самом деле закрыла вид на замок и любимые, растущие вокруг зеленые клёны и конусные пихты.

Дарси заняла ребёнка разговором, читая книгу, а я погрузилась в мысли. Кристан наверняка сегодня вернется поздно. И не обнаружит нас. Как он отреагирует? Расстроится хотя бы немного?.. Впрочем, неважно.

Дорога оказалась на этот раз бесконечно долгой, ещё бы — родители жили на другом конце Брошнайта — в сердце столицы. За окном проплывали улицы, зеленые лужайки, зажиточные усадьбы всяких мастей. И родовые, и фермерского хозяйства, дачные, ближе к городу — дома горожан.

Приоткрываю окошко, запуская немного свежего, напоенного молодой листвой воздуха. Я вспоминала фрагменты своей жизни.

Мой отец был помещиком и имел во владениях несколько усадеб. Он покинул нас с мамой четыре года назад. Беспокойное время. Я училась при высшем дворе, где и познакомилась впервые с Кристаном на одном из званых ужинов. А после мне пришлось покинуть Брошнайт и вернуться домой, чтобы поддержать маму. Кристан стал наведываться к нам и оказывал мне всяческое внимание и интерес, а через год после траура предложил выйти за него.

И я согласилась, потому что полюбила с первого взгляда. Свадьба была сдержанной, но и далеко не скромной, Крис имел большое влияние при дворе, и подобное событие не могло пройти без должного шума.

Мне тогда казалось, что я самая счастливая. Я сразу забеременела. И Крис очень обрадовался, он так желал ребенка. Нянчился с Эллой целыми днями. А потом что-то сломалось в наших отношениях. Пыталась вспомнить, когда это всё началось. Вот уже год он пропадает в своём врачевательском склепе.

Только это всё отговорки!

Смех Эллы прерывает мрачные размышления, она закрывает ротик ладошками, а глаза искрятся разноцветным калейдоскопом, зажигая в моём сердце радость.

Как бы ни сложилась моя жизнь, я не жалею ни о чём, ведь появилась Элла.

— Приехали, миссис, — негромко объявила Дарси, выдёргивая из мыслей.

Отодвигаю полупрозрачную штору и выглядываю в окно. Родной Оланстон расцветал и сиял, впрочем, как и всегда, в любое время года. Мама не переставала держать усадьбу ухоженной.

Выхожу из кареты и досадливо прикусываю губу. По дороге я даже не придумала, что ей сказать, как объяснить.

3. Я знаю, что она здесь

Как чудесно обедать дома, как раньше, это греет сердце, не давая ему замерзнуть, не давая опуститься под лёд.

Всё-таки как хорошо дома, где тебе всегда рады и ждут, где тебя никогда не бросят и не отвернутся. Жаль, что папы больше нет…

— Мама, а скажи, пожалуйста, как обстоят дела с пансионом отца? — вожу ложкой в супе, есть совсем не хочется.

— Я как раз собиралась с тобой поговорить об этом, Леджин. С ним нужно решать, что делать, он ведь после ухода Раймона закрылся, все слуги разбрелись, уже три года стоит беспризорный, только долг накапливается. Было несколько предложений его продать….

— Нет, мы его не будем продавать! — заявляю я смело.

Ионес растерянно смотрит на меня.

— Завтра я съезжу туда и посмотрю, в каком он состоянии. Я хочу продолжить дело отца. Я восстановлю его, мама, — даже от себя не ожидала подобного заявления, но, сказав это, сразу почувствовала прилив сил и уверенности.

— Но, Леджин, это не совсем женское дело, и…

— Кто это сказал? Пансион в скором времени будет открыт.

— На это нужны большие средства, затраты, где мы их возьмём? — продолжает сомневаться Ионес.

Беру салфетку, задумчиво вытираю пальцы.

— Уверена, найдется выход.

Нужно только подумать. Посмотреть, какие накопления есть в банке. Наверняка у папы остались сбережения. Может, имеется поддержка, у отца ведь были связи.

— Я тебя поддержу, Леджин, в любом случае, — улыбнулась мама.

А я уже прокручивала в голове всевозможные варианты и задачи, которые нужно сделать в самое ближайшее время. Эта идея меня настолько захватила и вдохновила, что до конца дня я только об этом и думала. И даже набросала план действий!

Только уже к ужину мысль о том, что наши отношения с Кристаном больше не будут прежними, вывернула душу наизнанку. Я держалась, как дерево, цепляющееся корнями над пропастью. И которое вот-вот сорвется, стоит налететь ветру. И этот ветер не спешил нападать.

В воздухе странно тихо. Может, мама зря опасалась, что Кристан может явиться сюда? Время подходило к ужину, и ни слова от него, ни этих дурацких коротких записок. Ничего.

Он не беспокоится, не спешит. Конечно, ведь для него важнее его пациенты! Как же горько от всего этого, как от противных лекарств.

Взяв в очередной раз себя в руки, отправляюсь в кабинет отца, где оставила ведомость. Хватаюсь за холодную ручку двери, и тут бьёт в грудь сильный мужской голос. Сердце падает куда-то к пояснице и начинает биться во всём теле.

— Миссис Таккер, простите, но мне нужно поговорить с Леджин. Я знаю, что она здесь.

От сильных перепадов голоса Кристана меня всю бросает в дрожь. Оказывается, это было затишье перед бурей.

— Господин Гронвей, моя дочь не желает говорить с вами, ничем не могу вам помочь. Леджин была с вами три года, у вас было много возможностей это сделать, а сейчас, прошу, не настаивайте.

Пальцы начинают дрожать, тело пронимает предательская слабость. Я думала, что смогу выстоять, но это оказалось сложнее.

— Хорошо. Вы правы, — соглашается муж. — Видимо, я не сказал что-то важное.

Набираю в грудь воздуха. Смелее, Леджин, ты уже не на его территории.

Выхожу в холл, больше не прячась.

Мама смотрит на меня, Кристан напрягается. По сравнению с мужчиной, Ионес хрупкий цветок, это так, мой муж всегда был внушительным, и сейчас я это увидела со стороны: широкий разворот плеч, мощная грудная клетка, сужающаяся к бедрам, длинные ноги.

Смотреть на него было невыносимо, он столько раз делал вид, что не замечает меня, колени подгибаются, я чувствую себя раздавленной, столько унижений перенесла, когда все эти вертихвостки откровенно флиртовали с господином лекарем.

А ему всё это нравилось. Он молчал, позволял, значит, нравилось.

Прохожу к нему, и пусть внутри я уязвима, внешне невозмутима, уверенна и спокойна.

— Всё в порядке, мама, — говорю маме.

— Хорошо, я буду рядом, Леджин, — Ионес уходит.

Провожаю её взглядом и поворачиваюсь к Кристану. Его лицо напряженное и в то же время спокойное, но дымчато-синие глаза пылают возмущением.

— Что это значит, Леджин? — стоит ему заговорить, как в синих глазах начинает бушевать шторм, и вспыхивают молнии, разя беспощадно, но я не сдамся. Любимый. Кристан дышит часто и прерывисто, крылья носа вздрагивают, он никогда не злился, всегда такой спокойный, неприступный, как скала, и тут едва сдерживает пыл. Молнии во взгляде становятся всё опаснее. — Почему ты уезжаешь молча, зачем тебе столько вещей, ты разве надолго?

— Навсегда, — отвечаю я без тени колебания.

Молчание. Глаза в глаза. Он прищуривает веки, а в радужках клубятся черные грозовые тучи, и, кажется, стены безмолвно сотрясаются.

— Я не понимаю, Леджин. Объясни.

Ёжусь от силы его голоса. Смотрю в сторону лестницы. Не хватало, чтобы Элла услышала нашу ссору. Разворачиваюсь и выхожу в холл молча. Кристан догоняет и останавливает меня перед зеркалом.

4. Кристан Гронвей

Утро выдалось хоть и солнечным, но внутри у меня серые тучи и промозгло. Вчера, как только Элла уснула, не смогла сдержать поток слёз. Рыдала в подушку, чтобы не разбудить дочку.

А наутро получила припухшие глаза и тяжёлую голову. Даже взяла те витамины, что Кристан вернул. Снова нахлынули злость и бессилие, как так случилось, что я стала так зависеть от него? А он этим воспользовался. Кристан даже не пытался возразить или оправдаться. Он спокойно принял моё заявление о разводе, и это невыносимо больно осознавать. Я не нужна ему. И его равнодушие добило меня окончательно.

И даже когда сказала, что знаю о его любовницах, сделал вид, что ничего не понимает. И врёт! Врёт прямо в лицо, говоря, что никого нет. Где же он пропадает столько времени? С кем?! С той, которая кажется ему привлекательнее, опытнее? Раскрепощеннее? Красивее?

Просто он меня не любит. Не любит!

Горячие слёзы обожгли щёки, заставляя сердце гореть в агонии.

Лихорадочно высыпав на ладонь несколько леденцов, отправила в рот. Выкинуть витамины не поднялась рука, будто это что-то могло изменить. Будто они правда могли мне чем-то помочь… Заглушить эту боль, повернуть время вспять.

Нет, не помогут и ничего не изменят, после вчерашнего разговора с ним я окончательно приняла решение. Я ухожу.

Дышу, прижимая ладонь к груди, там, где так ноет. Лучше вырвать его с корнем из сердца, чем превратиться в безликую его тень. Переболеть, как-то пережить. Забыть. Ведь время лечит.

Я смогу, нужно просто встать на ноги и идти, не останавливаться, не оборачиваться. Учиться обходиться без него. Жить без него.

Папа всегда говорил, что я сильная. Пора это вспомнить. Он верил в меня, значит, и я смогу поверить в себя. Наш брак блеф, никто из окружения не верил до конца, что Кристан выбрал меня, что он полюбил меня и пожелал сделать своей. Думала, что это ревность и зависть, думала, что кто-то хочет оказаться на моём месте, поэтому распускает злые слухи, говорит, что я не подхожу для него. Он лекарь, а я дочь помещика. Ему нужна другая, более яркая, страстная, сильная и одаренная.

Они правы, а я искренне верила в его чувства. Верила! И теперь все будут наблюдать, как мы расходимся. Не долго ждали. А после нашего разрыва, уверена, претенденток на мою роль окажется уйма.

Только я не понимаю, зачем он держал меня, зачем? Для чего это всё? Для своего статуса? Ну конечно, ведь он так дорожит им! Ему просто не хочется скандалов, чтобы его репутацию запятнал наш развод.

Дышу часто, но воздуха не хватает. Не хватает его, не хватает тепла. Бесполезно биться об лёд. Я тону, и выплыть не получается. Не получается…

— Леджин, как ты себя чувствуешь? Ты побледнела совсем, — взволнованный голос мамы раздается откуда-то со стороны, и все звуки разом возвращаются. Ионес накрывает своей нежной ладонью мои холодные пальцы.

Смотрю на неё и будто не вижу, отставляю остывшую чашку с чаем. Нужно взять себя в руки, не хочу пугать Ионес своим видом.

Бросаю взгляд на каминные часы.

— Поеду съезжу в пансион, как раз полдень, и дороги чистые, — поднимаюсь я. Но голова как-то резко закружилась, а к горлу подступил комок, и сделалось нехорошо в желудке.

Я покачнулась и толкнула столик, кружка соскочила с края и с глухим стуком упала на ковер, разлив остатки чая.

— Леджин! — вскочила мама. — Что с тобой, милая?

В висках запульсировало, и меня бросило в озноб. Делаю вдох, потом ещё, цежу глотками воздух. Кажется, голова начала проясняться.

— Извини, мама, испачкала тебе ковёр.

— Леджин, может, отложишь поездку? — она пропускает мимо мои слова. — Тебе отдохнуть нужно, а пансион никуда не денется.

Может, мама и права, но находиться наедине со своими мыслями и чувствами невыносимо. Это всего лишь небольшой стресс. Если бы мама знала, что творится у меня в душе! Но не хочу, чтобы она тревожилась.

— Нет, я поеду сейчас. Всё в порядке, правда, просто мне нужно немного развеяться.

Нужен воздух, много воздуха и тепла. Особенно его.

— Тогда я поеду с тобой. Ты не против?

Конечно, я не против, и даже рада. В гостиную входит служанка и подает конверт, только что приходил посыльный, а я и не заметила.

— Леджин, это тебе, — мама растерянно протягивает конверт.

Сердце сокращается и начинает биться раненой птицей в груди. Смотрю на него, на надпись “Кристан Гронвей”. Его имя, которое значит для меня больше, чем имя, намного больше…

— Выкинь, — бросаю я бесцветным не своим голосом. — Через полчаса я буду готова, — разворачиваюсь и направляюсь в мужскую часть усадьбы.

— Леджин! — догоняет мама.

Останавливаюсь в коридоре и прикрываю веки.

— Может, он что-то важное написал, нельзя вот так игнорировать. Может, про Эллу, она ведь остается его дочерью. Подумай о ней.

Смотрю на Ионес. Она права, нас всё равно будет в какой-то степени связывать дочь.

Набираю в грудь больше воздуха и протягиваю руку, беру дрожащими пальцами конверт. Уединяюсь в кабинете, смотрю на инициалы. Переворачиваю, чтобы не видеть его имя и не заставлять сердце сжиматься сгоревшим комком бумаги.