Яблоко Эриды

Парис, удобно разместившись на апоклинтре, лениво наблюдал за парящими в вышине чайками, периодически отпивая из чаши в руке маленькими глоточками своё любимое хиосское, разбавленное именно так, как он привык, мера вина на две меры воды. Из внутренних помещений не доносилось ни звука, обе служанки должны были быть на кухне, готовя обед. Море было всего в полутора стадиях от дома, и в это время года от береговой линии всегда дул прохладный ветер, но здесь, во внутреннем закрытом дворике, было тихо. Солнечная колесница, настойчиво карабкающаяся в небо, дарила приятное тепло, что уже через несколько часов обратится в несносный жар.

Через несколько дней придётся возвращаться обратно во дворец. Требования отца, после признания родства, о большем вовлечении в государственные дела, несмотря на нежелание самого Париса, звучали всё настойчивее. Да и с совершенно безосновательно приревновавшей его Эноной нужно было примириться. То, что он теперь не простой пастух, а по праву рождения царский сын, вовсе не означает, что он собирается быть неверным мужем. Юноша рассчитывал как следует насладиться оставшимся временем отдыха, пребывая в одиночестве и никого не желая видеть, однако вчерашний вечерний визитёр, поднявший его со спального ложа, был не из тех, кого прогоняют прочь. Чтобы отказать такому посланнику в беседе, надо было быть умалишённым.

После длительной беседы Парис значительную часть ночи лежал, не в силах заснуть, обдумывая сказанное и строя планы о том, как ему половчее выпутаться из ситуации, в которую он попал волей обстоятельств. Поднявшись с восходом солнца после обрывистого сна, он долго рассматривал переданный ему посланником предмет, принёсший ему столько проблем, и вновь думал. Теперь же, утренние лучи вгоняли его усталый разум в сонливость, делая роящиеся поутру как стая мух над падалью мысли вялыми и ленивыми.

— Это ведь ты Парис, не так ли? — раздался совсем рядом очень приятный женский голос. Юноша открыл глаза и шокировано уставился на сразу трёх неизвестно каким образом проникших на территорию закрытого внутреннего двора женщин. Но в изумление его привёл не сам факт проникновения, а внешний вид присутствующих.

Слева была невероятно красивая, ослепительно улыбающаяся блондинка с пышными длинными волнистыми волосами и очень красивым лицом, в каком-то невероятно открытом платье, больше напоминающем длинную полупрозрачную шаль, перекинутую через правое плечо. Оставляя выдающуюся левую грудь упруго торчать, начисто игнорируя тянущую вниз силу, одеяние спадало до коленей, перехваченное с левого бока лишь ленточкой, что полностью открывало левую ногу. Впрочем, контуры прикрытой правой половины тела угадывались с лёгкостью.

В центре стояла рыжеволосая стройная девушка с собранными в хвост волосами, в одной набедренной повязке, которая, если бы была хоть на полпальца короче, то была бы просто широким поясом. Её небольшие, задорно торчащие и на вид очень упругие груди смотрели на лежащего юношу словно нацеленные стрелы. Упирающееся древком в землю копьё, которое незнакомка держала в руке, придавало её внешности невероятную убедительность и завершённость.

Справа стояла роскошная женщина, на вид немного постарше двух других, но не менее красивая. В обычной, хотя и сильно декольтированной и укороченной синей тунике, показывающей весьма женственную, округлую в нужных местах фигуру, незнакомка с лёгкой улыбкой смотрела на Париса, который задержал на ней взгляд дольше всех. Её тёмные волнистые волосы были уложены в сложную причёску и закреплены золотой тиарой, напоминающей корону. Глаза последней незнакомки, приятно гармонируя цветом с одеянием, словно завораживали своей глубиной.

— Мы пришли на твой суд, Парис, — заговорила рыжая, голос был не тем, который прервал его дремоту, более низким но не менее приятным для ушей. — Ты ведь понял, кто мы такие?

— Вживую вы намного прекраснее, чем на любых изображениях, — хрипло выдавил юноша, подскакивая и отвешивая богиням поклон. — Для меня великая честь принимать таких гостей у себя.

— Мы не гости и надолго тебя не задержим, — брюнетка, скрестив руки на груди, загадочно улыбалась Парису, — Гермес ввёл тебя в курс дела?

— Да, госпожа, — не смог сдержать ответную улыбку юноша. Он знал, какие именно гости должны были у него появиться и что должно было случиться, но как оказалось, знать и испытать это не одно и то же.

— Тогда ты знаешь, что должен отдать яблоко той из нас троих, кого ты сочтёшь прекраснейшей, — тем же приятным голосом, который вывел его из дремоты, промолвила Афродита, улыбаясь и слегка меняя позу невероятно плавными и обольстительными движениями. Тело юноши незамедлительно начало реагировать на увиденное, но одна только мысль о том, что будет, если он совершит ошибку, привела его в чувство.

— Вы втроём, без сомнения, самые прекраснейшие богини, которых я видел, — постаравшись говорить так, чтобы его голос не дрожал от волнения, выдавил Парис, доставая из кибисиса небольшое золотое яблоко с надписью «καλλίστῃ», что означало «прекраснейшей». — Каждая из вас достойна этого дара.

— Прекраснейшая может быть только одна, — Гера провела руками по тунике, разглаживая её так, что манящие изгибы её очень женственного тела обрисовались с бьющей в глаза чёткостью. — Выбирай ту, которая достойна больше других.

— Нет, так дело не пойдет, — с резким жестом, будто разрубала что-то невидимое перед собой, заявила Афина, — ты ещё разделить его на три части предложи. Яблоко должно достаться самой прекрасной из прекраснейших, — богиня войны и мудрости, резким движением перевернув копьё и вонзив на ладонь в землю, схватила древко обеими ладонями и прильнула грудью вплотную, одновременно поднимая и обвивая деревянную палку ногой. — Посмотри на меня! Разве я не достойна быть прекраснейшей? — Парис сглотнул, глядя на всё-таки ставшую поясом набедренную повязку и то, что она доселе скрывала. Он и не думал, что дева-воительница будет так откровенно демонстрировать себя, и уж тем более не ожидал, что в этом месте не будет никаких волос.