Слова Файера, четкие и тяжелые, как удары молота, повисли в воздухе, наполняя его неоспоримой властью. Столовая, замершая до этого, теперь, казалось, перестала дышать вовсе, превратившись в безмолвную арену. В одно мгновение на Смита обрушился весь вес взгляда генерала — холодный, хищный, безжалостный, способный заморозить кровь в жилах.
— Если вы не принесете публичных извинений, кадет, — голос Файера стал ниже, приобретая металлическую окраску, которая не предвещала ничего хорошего, — то вам грозит немедленное исключение из академии и срок за оскорбление будущей жены лорда Огненного.
Смит вздрогнул. Его лицо побелело, стало серым, а глаза заметались, как загнанный зверь, ищущий выход из ловушки. Он открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, но слова застряли в горле, задушенные страхом. Его взгляд опустился, и он нехотя, но поспешно кивнул, признавая свою капитуляцию.
— Я… Я приношу свои извинения, — пробормотал он, едва слышно, как будто сопротивляясь до последнего.
Файер сделал шаг вперед, становясь рядом со мной, его широкое плечо почти касалось моего. Его присутствие было подобно горящей стене, отделяющей меня от враждебного мира. От него исходила волна силы и… странной, защищающей нежности, которая заставила приворот внутри меня затрепетать, требуя большего.
— Не так, кадет, — его голос, казалось, проникал в самую душу Смита, разрушая остатки его самоуважения. — Ваши извинения должны соответствовать статусу Жаклин Форест. В будущем — Форест-Файер.
Вокруг раздался коллективный вздох поражения и шока. Звук был почти физически ощутим, словно невидимая волна пронеслась по столовой, сбивая с ног. Люди, до этого просто наблюдавшие, теперь вскакивали со своих мест, стулья скрежетали по полу, добавляя хаоса в общую тишину. Поток кадетов и офицеров, забыв о еде и разговорах, стекался к центру столовой, к нам, как ручьи к реке, образуя плотное кольцо любопытных глаз. Каждый хотел видеть это. Каждое лицо выражало смесь изумления, зависти и благоговейного ужаса перед мощью генерала.
Смит побледнел ещё сильнее, его кожа приобрела мертвенный оттенок. Унижение сквозило в каждом изгибе его тела, в опущенных плечах, в том, как он сутулился. Он медленно, словно каждый сустав сопротивлялся этому унизительному движению, опустился на одно колено, затем на оба. Голова его склонилась так низко, что я почти не видела его лица, только дрожащие от напряжения пальцы, вцепившиеся в брюки.
— Я приношу свои глубочайшие извинения будущей леди Файер, — произнес он тихим, надломленным голосом, который, казалось, стоил ему всех сил, — а также лорду Файеру, за оскорбление чести и достоинства его невесты.
Джейми продолжал стоять передо мной на коленях, его фигура казалась такой жалкой и сломленной, а в моей голове творился настоящий хаос. Мысли сталкивались, как бушующие волны в шторм. Я чувствовала себя так, будто меня заперли в банке с разъяренными светлячками, каждый из которых светил разными эмоциями. С одной стороны, я понимала, что генерал только что спас мою репутацию, мою карьеру и, возможно, даже жизнь, буквально растоптав Смита в пыль. Это была безусловная, сокрушительная победа, и за неё я должна была быть благодарна. Но то, как именно он это сделал, принудив меня к этой ситуации, заставив унизить другого человека так публично, вызывало глубокий внутренний диссонанс и отторжение. Я не просила об этом, не хотела такой цены, не хотела быть принцессой, спасенной драконом.
Ко всему этому коктейлю из злости, облегчения и благодарности примешался проклятый приворот. Он, словно чувствуя триумф своего объекта обожания, требовал наградить генерала глубоким, страстным поцелуем и крепкими объятиями. Это было настолько сильное, почти физическое желание, что приходилось сжимать кулаки до побелевших костяшек, чтобы не поддаться. И пусть теперь я могла хоть облизать генерала с ног до головы, и никто и слова не сказал бы — ведь я его "невеста", и это было бы естественно — я все равно не собиралась демонстрировать эту навязанную, отвратительную тягу к мужчине, особенно на глазах у всех этих людей, которые теперь глазели на меня, как на диковинное чудовище. Моя гордость восставала.
В какой-то момент я, наконец, поняла, что за время моих внутренних метаний, растянувшихся, казалось, на целую вечность, никто не сдвинулся с места: ни я, ни Файер, ни Смит, и даже гвардейцы остались стоять вокруг нас, не шелохнувшись, ожидая развязки, словно марионетки на ниточках. Столовая была окутана такой плотной, звенящей тишиной, что можно было услышать собственное сердцебиение, отбивающее сумасшедший ритм в ушах.
— И что теперь? — шепнула я генералу, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул, чтобы в нем не проскользнула ни одна из бушующих внутри эмоций.
Тот пожал плечами, его взгляд был спокоен и нечитаем, но в уголках губ мелькнула едва заметная, триумфальная тень улыбки.
— Он тебя оскорбил, тебе и решать, кадет Форест. Прощаешь? Или дать ему десять суток ареста и исключить из академии?
На этих словах Смит затрясся. Казалось, он плачет, но это было не так. Дрожь била его, словно лихорадка, от потрясения и страха перед полным крахом. Я по себе знала, как важна учеба в академии, и какие перспективы она открывает. Это был его единственный шанс на достойную жизнь. Не удивлюсь, если Смит, лучший выпускник боевого отделения, действительно сопьется после такого удара по репутации и карьере, если его выгонят. От такого выверта судьбы подобные гордецы редко оправляются. Моё сердце дрогнуло, несмотря на всю его ненависть ко мне. Я не желала ему полной гибели, какой бы мерзкой личностью он ни был. Да и не стоил он того, чтобы я оскверняла себя такой местью.
Я коротко бросила, стараясь, чтобы голос звучал безразлично, словно его судьба меня не волновала:
— На сей раз прощаю.
И, не желая больше находиться под взглядами сотен глаз, ощущая тяжесть приворота и внутреннюю борьбу, поспешила покинуть столовую, стремясь прочь. Я уходила стремительно, но старалась сохранять достоинство, почти величественно, направляясь к лаборатории, как к единственному безопасному месту в этом безумном мире.
Я вылетела из столовой, словно выпущенная стрела. Звуки заявления Файера всё ещё звенели в ушах, смешиваясь с шумом крови в висках. «Моя невеста… леди Файер…». Каждое слово было подобно клейму, выжигающему на мне новый статус, который я никогда не желала. Я шла, почти бежала по коридорам главного штаба, не разбирая дороги, лишь бы подальше от сотен глаз, от этого унизительного, пусть и спасительного события.
Невеста? Генерала? Я? Этого не может быть. Это ошибка. Он просто спас меня, прикрыл. Но ведь он произнес это так уверенно, так властно, не оставляя сомнений.
Лаборатория была моим единственным убежищем. Я ворвалась в неё, чуть не сбив с ног одного из младших ассистентов, и метнулась к своему рабочему месту. Руки дрожали. Я схватила первый попавшийся фиал, едва не выронив его, и начала переставлять колбы, пытаясь придать своим действиям вид бурной деятельности. На самом деле, мне просто нужно было что-то делать, чтобы заглушить шум в голове. Сердце продолжало бешено колотиться, а где-то глубоко внутри, под слоем ярости и растерянности, приворот, казалось, ликовал, радуясь неожиданному витку событий. Мне хотелось разбить что-нибудь, кричать, но я лишь стиснула зубы.
Через несколько минут за мной вошли Тео и Амелия. Они не произнесли ни слова. Я ожидала вопросов, сочувствия, может, даже сплетен, но они лишь молча прошли к своим столам, и, казалось, с удвоенным усердием принялись за работу. Я почувствовала их нетерпение, ощущала, как они бросают на меня короткие, тревожные взгляды, но не осмеливалась обернуться. Это молчаливое присутствие было одновременно и давящим, и странно утешительным. Они не наседали, не требовали объяснений, просто были рядом.
Вскоре дверь вновь открылась, и в лабораторию вошла магистр Рост. Она выглядела нахмуренной, её обычно строгий, но собранный вид был нарушен. Пройдя к своему столу, она расстроенно вздохнула, звук был громче, чем обычно, и опустилась в кресло, тяжело опершись на подлокотники. Что-то явно её тревожило. Обычно стальная выдержка дала трещину.
Я увидела эту перемену. В моей голове мелькнула мысль, что её расстройство связано с отчетами о рейдах, которые Файер просматривал. Может, что-то серьезное? И это отвлекло меня от собственных бушующих эмоций. Я спешно завершила последние штрихи над очередным вариантом яда, который должен был стать одним из тех, что мы испытаем на добровольцах.
Взяв фиал с готовой жидкостью, я поспешила к столу магистра.
— Магистр Рост, — начала я, поставив фиал на полированную поверхность стола перед ней. Его стеклянные стенки сверкнули в свете магических ламп. — Вот ещё один образец. Думаю, он может подойти.
Она подняла на меня потускневший взгляд.
— Что-то произошло? — не удержалась от вопроса я.
Печаль, которая только что омрачала её лицо, мгновенно сменилась чем-то похожим на веселую ехидность, и даже показалась небольшая, но заметная улыбка. Моё сердце пропустило удар.
— Что-то более грандиозное, чем твоя помолвка с лордом Огненным, кадет Форест? — произнесла она, и в её голосе звучали нотки искреннего удивления, смешанные с нескрываемым поддразниванием. — А ты шустрая. Я даже не предполагала, что у вас все зашло так далеко. Он, конечно, пожирал тебя глазами, но невеста? Это что-то из раздела несуществующей алхимии. Более невероятно, чем философский камень.
Я почувствовала, как румянец заливает мои щеки. Неужели это действительно было так очевидно для всех? Что ж, генерал не умел скрывать свои чувства, особенно под воздействием моего приворота. Но я-то думала, что это лишь я так чувствую его взгляд!
— Я не планировала делать свои отношения с генералом достоянием общественности, — пробурчала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более небрежно.
Магистр Рост усмехнулась, не отрывая взгляда от фиала, который взяла в руки. Она принялась проверять зелье на соответствие всем стандартам, её пальцы ловко и привычно управлялись с пробирками и реагентами.
— Тогда не нужно было целовать его посреди плаца, — будто между прочим заметила она, её тон был легким, но каждое слово било наотмашь. Она даже не подняла глаз, сосредоточенно изучая содержимое фиала.
Я стиснула зубы. Ох, боги… Это будет преследовать меня вечно.
— Яд сварен безупречно, Форест, — произнесла она, отставляя фиал в сторону. Её тон стал серьезным, а лицо вновь омрачилось, как небо перед грозой. — И как раз вовремя. Боюсь, у нас больше нет времени на эксперименты, завтра с тисом будет последний.
Она напряженно посмотрела на меня, её глаза были полны усталости и нескрываемой тревоги.
— Ещё три жертвы. За одну ночь. Все убили своих обидчиков из-за каких-то пустячковых разногласий. Соседи по комнате, коллеги по работе, даже двое родственников, разругавшихся из-за наследства. У них всех были незначительные конфликты, и вот они. Мертвы. Этот кошмар пора остановить.
Мои личные переживания, гнев на Смита, досада от принудительной помолвки, даже навязчивое присутствие приворота – всё это внезапно померкло перед ужасающей реальностью её слов. Три жизни за ночь. Из-за мелочи. Этот яд был гораздо страшнее, чем я предполагала. Он не просто убивал — он разжигал внутреннее безумие, превращая человека в слепое орудие смерти.
— Да, магистр, — мой голос прозвучал тихо, но твердо. — Я вас поняла.
Больше переживаниям о возможном браке, о мнении гвардейцев, о Джейми Смите не было места в этой лаборатории. Осталось только одно: остановить этот яд.