Ядовитая страсть.

Утомительные переговоры — долгие, изматывающие, словно шахматная партия в цейтноте, когда каждое движение отзывается пульсацией в висках, — завершились триумфом. Каждая пауза, каждое взвешенное слово, даже молчание, нависшее в воздухе, — всё работало, сплетаясь в единую сеть убеждения. Те дипломатические навыки, что годами оттачивались в аудиториях, закалялись в спорах и выковывались на практике под чутким, порой жёстким, но всегда справедливым руководством отца, наконец проросли. Не робкими ростками надежды, а сочными, зрелыми плодами, хранящими лёгкую горчинку бесценного опыта.

Айнисату — женщина, чья улыбка резала не хуже лезвия, а расчётливость граничила с предвидением, — наконец склонила голову. Не перед нами. Перед фактами. Слишком уж плотно они легли на чашу — тяжелее её привычных уловок, холоднее её привычных угроз.

В обмен — прыжковый фрегат, элитный штурмовой отряд, закалённый в зачистках, — и, как тихий, но крайне ценный довесок, план. Чёткая, почти хирургическая схема.

Всё это — не просто инструменты. Это шанс вытащить семьи. Пока Кайлетт думает, что держит нас за глотку, мы уже отсчитываем шаги к победе.

— Сад не отпустит своих гостей, не одарив их щедро своими плодами, — ледяной взгляд главы клана заставлял нервничать.

Я бросила короткий умоляющий взгляд на Айена. Последнее, чего мне хотелось, — так это продолжать вечер в компании «ядовитого цветка», несмотря на радость от успешной сделки.

Айен остался невозмутим. Когда все поднялись изза стола, он чуть наклонился и шепнул:

— Это традиции, отказываться нельзя — иначе сочтут дурным тоном. Мы просто выпьем по бокалу для вида, а потом уйдём. Обещаю, это ненадолго.

Он ободряюще коснулся моего плеча и направился вслед за кланом. Я едва заметно кивнула — больше себе, нежели Айену. Его слова придали мне ровно столько сил, чтобы собрать волю в кулак и последовать за остальными — в глубь змеиного логова.

Просторный зал утопал в полумраке, пронизанном золотистыми нитями фонарей. На мягких диванах, словно в неге шёлка и бархата, полулежали члены клана: одни — в объятиях эскортниц, другие, запрокинув головы, ловили ускользающие мгновения покоя после бурных дел.

Айнисату опустилась на диван с царственной небрежностью, будто мир был создан лишь для того, чтобы ловить её вес. И тут же, подобно мотылькам, к ней слетелись двое юношей: один уже утопил пальцы в водопаде её волос, другой скользил ладонью по изгибу спины, словно прокладывая тропу для жадного взгляда.

С улыбкой, подобной лепестку аконита — обманчиво нежной и ядовитопрекрасной, — девушка протянула мне поднос с бокалом. Взяв его, я почувствовала, как прохладное стекло слегка дрогнуло в моих пальцах. Внутри плескался густой напиток невиданного оттенка, манящий бездонной глубиной.

Разлитые в воздухе дурманы уже приятно расслабляли, но напиток так и кричал о том, что окажет куда более глубокий эффект.

«Я ведь даже не знаю, что именно в бокале. Впрочем, Лайсу это не помешало».

Слегка взболтнув синюю жидкость, я пригубила бокал, надеясь, что пара глотков поможет пережить этот невыносимый вечер. Ведь от столь малой дозы не случится ничего непоправимого, верно?

Напиток обманчиво ласкал нёбо приторной сладостью перезревших, будто забродивших ягод. Но стоило проглотить, как по горлу разлился мягкий, пряный жар, мгновенно распускающий тугие узлы напряжения в мышцах.

Он не обжигал, а согревал изнутри тихой волной, расходящейся от груди к кончикам пальцев. Лёгкое расслабление перетекало в бархатистую, обволакивающую истому. Я медленно прикрыла глаза, упиваясь этим дурманящим забытьём.

Сделав ещё глоток — уже более смелый, — я увидела, как мир расцветает невиданными красками, ослепительно яркими и пленительно прекрасными.

Глухой ритм музыки пульсировал теперь прямо под кожей, заставляя стайку мурашек танцевать свой импровизированный вальс. Тусклый свет фонарей вдруг вспыхнул глубокими, насыщенными оттенками, а бархат под пальцами стал нестерпимо, почти болезненно мягким.

«Что же они туда подмешали?»

Тревоги, роившиеся в голове, словно потревоженный улей, отступили, с неохотой уступая место чистому, почти животному восприятию мира.

— Глупо сидеть у реки и бояться намочить ноги, не так ли? Особенно когда вода так и манит.

Я хотела возразить, но мысли стали вязкими, а язык вдруг оказался чужим. По венам расползался жар, оседая тугим узлом внизу живота.

Давно забытое чувство возбуждения накрывало с головой, заставляя тело покрываться испариной, а дыхание становиться более глубоким и томным.

Я посмотрела вокруг, стараясь собраться с мыслями. Взгляд зацепился за Лайса. За столом тянулась ленивая и бессвязная беседа, периодически прерываемая взрывами смеха — то у Киакты, то у Лайса, который находился словно в своей стихии.

Я вновь прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на своих новых ощущениях. Перед глазами всплывал образ парня: короткий ёжик волос, дерзкая, дразнящая ухмылка, губы, манящие сладостью страстного поцелуя. Но здравый смысл твердил: не здесь и не сейчас.

Открыв глаза, я посмотрела на соседний столик, где грузный член клана беззастенчиво целовал девушку из эскорта, запустив руку ей под платье.

Тяжесть внизу живота стала более явной, липкость по телу ощущалась странно, унизительно. Жар из живота волной поднялся вверх, заставляя щёки пылать алым. Дыхание сбилось, сердце заколотилось. Я посмотрела на Лайса, увлечённого беседой.