Яма

1

Сентябрь, 2011 г.

– Ну, не лежит у меня душа к стройке, – умышленно преуменьшил статус отцовской компании. – Не хочу этим заниматься. Как тебе еще сказать?

– Душа не лежит? Душа? – язвительно уточнил Николай Иванович. – Какие мы нежные! А на крутых тачках ездить – душа лежит? Или ты думаешь, деньги из воздуха делаются? Жить на что-то нужно! А жить ты у нас привык на очень широкую ногу, – закончил свою речь с жестким нажимом.

В гостиной повисла звенящая тишина.

Серега молча отвернулся к окну. Знал, нужно просто перетерпеть нравственные проповеди в неподражаемом исполнении отца.

Очередное осеннее обострение.

Который год ко дню рождению сына Николай Иванович Градский, выражаясь его же словами, пытался сделать из него человека. Нестерпимое желание похвастаться отпрыском на торжественном сборище придавало обычным монологам отца эмоций и сил. Как же! Уважаемые люди станут интересоваться, чем Сергей занимается, а на это требовался достойный ответ.

Того, что он учится в «мамкином» универе, становилось недостаточно. Это на первом курсе хватило фразы: «Серега не бездельник. Серега студент». Уже со второго начались советы и требования пересмотреть уклад своей бессмысленной жизни.

– Как-никак, я тебе все готовое даю! Бери и пользуйся, – продолжал отец уже тише, выверено спокойным тоном. – Четвертый курс. Пора вникать в дела, хоть понемногу.

По идее, на нервы должно давить не меньше привычного отцовского крика. Точить, как вода камень.

Точило ли?

Серега пытался и не мог найти внутри себя хоть какой-то отклик.

Ничего.

– Пап, спасибо. Только я сам решу, чем хочу заниматься, – уперто произнес, глядя отцу в глаза.

И Николая Ивановича понесло. Дернув удавку галстука вниз, заорал на всю гостиную.

– Чем это? По бабам таскаться? – лицо красными пятнами пошло. – В этом ты преуспел! К этому у тебя душа лежит! Потаскун, твою мать! Может, тебе еще платить за это станут? Ты спроси!

– Почему сразу по бабам? – негромко откликнулся «потаскун».

– А ты думаешь о чем-нибудь, кроме этого? Плаванье – забросил, каратэ – забросил...

– Ну, ты еще припомни бальные танцы во втором классе.

– Умничай, юмори... Давай! Я на тебя через пару лет посмотрю! Интересно, какую песенку ты запоешь...

В гостиную с невозмутимым видом вплыла габаритная краснощекая женщина. Зинаида Викторовна – любимая кухарка отца и по совместительству управляющая остальным домашним персоналом. Поставив на низкий столик разнос с кофейником и вычурными голландскими «черепками», она скупо улыбнулась на благодарность хозяина и так же тихо, ни разу не взглянув на Сергея, покинула поле боя.

 – По каратэ ведь уже КМСа[1] получил. Плаванье тоже отлично шло. Превосходно. И главное, тебе же нравилось! Для здоровья – хорошо. Что ж тебя затащило-то на кривую дорожку?

– Надоело, – вяло отозвался отпрыск, наблюдая за тем, как отец помешивает кофе.

– Надоело! А по девкам таскаться тебе еще не надоело? Ты там мозолей не натер?

– Бать... – закатив глаза, тяжело выдохнул и скрестил руки на груди.

А в голове как будто часовой механизм запустился. Не нервничал, только строил предположения, сколько еще продлится этот нравственный суд.

– Не погнушался даже с этой тридцатилетней профурсеткой... Мать ее за ногу!

– Почему ты чуть что, к ней разговор сводишь? Год прошел.

– А меня, может, это до сих пор возмущает! Тебе не стыдно ее мужу в глаза смотреть? А мне вот стыдно! Хоть сквозь землю провались... Я в окно, если вижу, что Ракитин выезжает или заезжает – жду, пока отъедет.

– Придумаешь тоже... Ждешь...

– Вот жду! – проорал отец, и глаза его странно заблестели. – Ой, Господи... – безнадежно то ли выдохнул, то ли простонал. – Убить тебя мало, – добавил в сердцах и рубанул рукой воздух. – Я не понимаю, у тебя какая-то болезнь? Как это называется? Может, тебя обследовать? На опыты сдать... – отхлебнув кофе, уставился на сына нарочито задумчивым взглядом.

А тому – хоть бы хны!

Молчал, выдерживая отцовский гнев со скотским безразличием.

– Мало того, что бухаешь день через день, так еще и шаркаешься со всеми, без разбора! – продолжал психовать Николай Иванович.

На что Серега вынужденно пробурчал:

– Можно подумать, ты сам в ЗАГС непорочным шлангом шел.

Выразился, конечно, вульгарно. Но с отцом лучше так, чем в молчанку. Не получая живой реакции, тот бесился сильнее всего.

– Не шлангом. Но, знаешь ли, на двенадцать лет себя старше... Таких я точно не трогал. Даже не смотрел в их сторону.

– Да блин, я у нее паспорт, что ли, спросить должен был?

– А то, что у нее муж и ребенок-школьник, тебе, дурень, ни о чем не намекнуло?

Сергей неопределенно двинул плечами.

2

Звучавшая в помещении музыкальная композиция больше походила на непрекращающийся низкий гул. Самое начало вечера, а некоторых уже вовсю таскало по залу и нещадно полоскало в уборных. Обыкновенное дело для начала учебного года.

Безжалостная молодость – так много желаний и так мало ума. Сплошное «хочу»: требовательное и слепое.

В клоповнике Карпа не спрашивали паспорта. Собирались и совсем зеленые вчерашние школьники, и старшекурсники ВУЗов, и даже загульные женатики. На самом деле, дом Максима Карпова являлся большим и добротным особняком. Кроме того, находился в его полном распоряжении, с тех пор, как старик Карпова во второй раз женился, а новая жена предпочла жить в черте города. «Клоповником» дом нарек отец Градского, мол, собирается там всякая шушваль. Так и вошло в обиход среди той же шушвали.

Град заявился уже под градусом. Не пьяный. Но прям хорошо навеселе.

– Ой, Серега! Привет, – счастливо пискнула Наташка Смирнова, едва завидев парня. – Думала, ты… вы уже не придете, – с куда меньшим воодушевлением заметила нескольких других сокурсников. – Привет.

Градский мазнул хмельным взглядом по гарцевавшей в потемках толпе. Внимание привлекла рыжеволосая девушка с выразительными пышными формами. Благодаря алкоголю, интерес разыгрался молниеносно. Кровь в жилах загудела, низ живота налился приятной тяжестью. После домашних разборок Серегу, используя терминологию матери, как нельзя сильно тянуло на грех. Что-то себе доказывал? Нет. Элементарнее и примитивнее, секс являлся самым простым и быстрым способом почувствовать себя хорошо.

Но тут Смирнову вдруг бес попутал. Не дала отойти, схватив за локоть, зачем-то повисла на нем, словно без упора не могла стоять.

Смерив девушку раздраженным взором, бесцеремонно высвободился из ее захвата. Наташку проняло: краснея, поджала обиженно губы.

Градскому и тут, конечно, диагонально. Сама виновата.

Смирнова становилась незаменимой, когда ему очень срочно приспичит. Бывало, бухали толпой, Наташка и еще две девчонки, Нина и Дашка, падали на хвост, ну и, как водится, развезло, потянуло на плотскую любовь, а Смирнова под рукой. В остальное время она его не интересовала.

Серегу, в принципе, никто не интересовал в традиционном смысле этого слова. Чаще всего именно под воздействием алкоголя возникало зверское сексуальное возбуждение. Тр*хаться, в силу какого-то дурного чувства нетерпеливости, хотелось сию секунду.

Случалось, что на следующий день Град свою «ночную подругу» не узнавал. Не здороваясь, проходил мимо, чем заработал репутацию бездушного мерзавца. Хоть это и являлось очень близко к правде, все же поступал он подобным образом не намеренно.

– Глянь, – со смехом проговорил Карп, указывая рукой через зал. – Какая у Быка рожа потухшая. Дашка снова за что-то его песочит.

Проследив в нужном направлении, Сергей напоролся взглядом на уже знакомую ситуацию. Лицо и губы девушки двигались, выражая крайнее недовольство, в то время как Быков, втянув голову в плечи, пытался ей что-то возражать в свое оправдание.

– Ты эту рыжую знаешь? – спросил у Макса, пренебрегая непрущей его темой.

– Какую? А-а... Так это ж Мореходова с нашего потока. Ты, блин, что, ее раньше не видел?

– Не видел.

– Ты даешь, Град, – протянул недоверчиво. – Три года проучились на одной специальности. В прошлом году у нас физ-ра вместе с их группой проходила. Она всегда бежала последней, и с ней еще такая тощая шпала с вечно недовольной мордой...

Серега глянул на него, как на ненормального.

– Ты мне еще цвет ее треников скажи, я точно вспомню.

– Ладно, – миролюбиво усмехнулся Карп. – Идем, познакомлю.

– Я сам.

Не то, чтобы Градский противился посредничеству и сватовству. Когда «уже горит», его не особо волновали зрители, посредники и всякие случайные свидетели. Но в тот момент ему требовался еще алкоголь. Не переносил, когда вот так вот резко посреди вечера отпускало. Накатывала какая-то странная тошнота. Муторная и гнетущая.

– Град... – заныла Смирнова. – Мне душно.

– Так выйди на улицу.

– А ты?

– А я только оттуда пришел.

– Народу сегодня много, мне одной страшно.

– Возьми с собой Нинку. Видела ее новую стрижку? Она на любого нагонит страху до заикания.

Искал глазами стол с выпивкой.

– Серега... – дуя губы, не унималась Смирнова. – Я с тобой хочу.

– Со мной сейчас нельзя. Почти трезв, надо догнаться.

А сразу после этого диалога...

Десятки одинаковых фраз крутились у Градского в голове, в попытках объяснить себе, как же все началось. И ничего из сформированного не отражало действительности. События развивались вроде бы в реальном времени, просто накладывалось одно на другое, громоздилось, множилось, и, в конце концов, приняло экстраординарные объемы.

Сокурсница Градского, Алина Кузнецова, на пару с другой Кузнецовой – третьекурсницей Русланой, решили представить друзьям-знакомым свою младшенькую, слава Богу, последнюю сестренку – Доминику.

3

Нервное возбуждение отпустило. Тревога и гнев схлынули. Уже наутро после той злополучной вечеринки Сергей проснулся с безмятежной и непоколебимой тишиной в душе. В понедельник, столкнувшись с малолеткой в фойе универа, смотрел на нее пристально, дольше положенного, и ничего не чувствовал.

«Отлично!»

Он был в норме.

Она же продолжала вести себя, как дикарка.

В моменты случайных столкновений Сергей улавливал в ее взгляде вспышку узнавания, а следом за этим просто немыслимое раздражение и даже откровенную злобу. Выказав свое молчаливое презрение, эта ненормальная обычно отворачивалась. Градский особо не реагировал, плевать он хотел на ее к нему отношение. Один раз, так, эксперимента ради, снизошел, сам с ней поздоровался. Она не ответила.

Надеялся, что нервничает в ожидании условленной встречи. Ждал, что попытается извиниться и взять свои слова обратно. Его бы это устроило, так и быть. Не было никакого желания хоть как-нибудь возиться с неуравновешенной малолетней выскочкой.

Только вот Кузнецова к нему не подходила.

А с приближением часа Х, в промежутках этих убийственных переглядок, вопреки упорным сопротивлениям Градского, рос между ними какой-то странный градус напряжения. Пересекался с ней только в коридорах универа. Ни разу не разговаривал, дольше нескольких секунд не смотрел. А в груди вновь проснулось и закопошилось какое-то неуместное и неуютное чувство. Руки чесались грубо тормознуть девчонку, хорошенько встряхнуть и потребовать, чтобы вела себя адекватно.

Всем нравиться невозможно, Градский это понимал. Но как же достали эти ее абсолютно беспричинные злобные взгляды!

«Что он ей сделал?»

«Кто она такая вообще?»

От «громких» отцовских наставлений мозги кипели. Мать тоже, в своей обычной манере, проходу не давала. Нудила и нудила, без остановок. Наперед стала бить тревогу по поводу курсовика, который сдавать только в декабре. Еще и умудрялась нагнетать ситуацию чуть ли не до трагедии. Для себя, конечно. Серега был спокоен, как удав.

– Ты закончил с первым разделом?

– Еще нет.

– Как нет? А когда?

– Не знаю.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет.

– Я настоятельно тебя прошу, подойди завтра к Катерине Игоревне. Не затягивай. Ты же понимаешь, как это важно?

– Ок.

– Объясни ей, с чем у тебя возникли проблемы. Обрисуй ситуацию. Ты же понимаешь, Сережик, как это важно сейчас?

– Ок.

Проблема была в том, что Сергей вообще ничего не писал. Давно нашел человека, который делал все за него. Не Кузнецовых, их «авторство» в универе стали узнавать. Разыскал доцента-пенсионера, который не стеснялся писать попроще, подстраиваясь под посредственную успеваемость Градского. Мать ни слухом не духом: до сих пор верила, что он все работы сам выполняет.

Святая наивность, ей Богу!

Он дома находился пару часов в сутки и то, чтобы поспать, а курсовой «в разработке». Как будто он к Карпу каждый вечер ездил заниматься.

Бежал из дома, лишь бы не слушать непрекращающийся поток родительских нападок. Домой исключительно ночевать и возвращался. По поводу ночлега у Града имелись свои заскоки: уснуть получалось только в своей комнате. Пару раз у Карпа оставался, проворочался до рассвета. Теперь же, нагулявшись, всегда рвался домой.

На протяжении недели Алина сделала несколько попыток поговорить с ним по поводу своей придурочной сестренки.

– Ты же понимаешь, что Доминика отреагировала слишком эмоционально в силу своего возраста?

Уже в ушах стояло это ее бесконечное «Доминика». Парило конкретно.

– А сколько ей? Двенадцать, что ли?

– Семнадцать, – пропуская мимо ушей жесткий тон, уточнила девушка. – Понимаешь, она в нашей большой семье самая младшая. Прадедушка, бабушка с дедушкой, папа с мамой, мы с сестрой – все с ней носятся. Вечеринка у Карпа – ее первая туса. Вообще никуда не ходила, понимаешь? Сначала действительно возраст не позволял, а потом не с кем было. Мы же с Русей постоянно в Одессе, даже летом, – откровенно делилась, не замечая того, что Град ее излияния вполуха слушает. – Да она никогда и не просилась на подобные мероприятия. Дом и школа – вся ее жизнь. А летом у бабушки с дедом в деревне отсиживалась. Сено, куры, гуси, огород... К сентябрю шоколадная, а волосы белые-белые... – продолжала с улыбкой. – Доминика сама себя воспринимает младше биологического возраста, понимаешь? Может вспылить по-детски, взбрыкнуть на пустом месте... Но, поверь, Град, она очень хорошая и добрая девочка.

– Добрая? – хохотнул, притомившись от затасканного «понимаешь». Люди любят перебарщивать этим словом. Суют просто в каждое предложение, будто все вокруг обязаны мыслить аналогично. – Она злая, как черт.

И это самое безобидное, что он готов сказать о малой вслух.

Алина потухла. С грустью догнала, наконец, что рассказ его не впечатлил.

– Ты ее совсем не знаешь, – изрекла с обидой. – Доминика – необыкновенная, – последнее сказано с каким-то разительным превосходством, будто ему, Граду, предстоит скорбеть об этом полжизни.

4

«План А: отговорить Града» – не сработал, «план Б: отговорить Нику» – провалился, «план В: отправиться на встречу с Градом втроем» – заморожен в связи с непримиримыми обстоятельствами.

В конечном итоге, пятнадцатого сентября молодые люди встретились в городском парке. Позже Ника этот день в календаре обвела сначала красным, а после – черным маркером. У нее не было четвертой пары, поэтому сразу после третьей она отправилась вместе с остальными ребятами из группы в общежитие. Переоделась в домашние шорты и футболку, чтобы Градский не подумал, будто она хоть немного для него наряжалась. Разогрев вчерашний плов и оставив на столе грязную тарелку, сделала вид, что поела. На самом деле не смогла, смыла все в унитаз.

Как увидела, что Град уже ждет ее недалеко от входа в парк, сердце в пятки убежало. Настолько вдруг страшно стало, не ожидала подобного.

А еще, помимо страха, внутри возникло очень странное волнение. Чего-то такого нервного, прям до трясучки, Доминика прежде никогда не испытывала. Ни перед экзаменами. Ни когда взяла без разрешения мамины серьги и одну из них потеряла. Ни когда на семейном выезде за пятьсот километров от дома уронила в пруд с моста ключи от папиной машины. Ни...

Да о чем она вообще?! Все испытания и неприятные инциденты на фоне ситуации с Градом казались полнейшей ерундой!

По ниточке. Перед Богом.

Жизнь или смерть.

Пыталась себя успокоить, мол, ничего критического не происходит. Но ощущения, инстинкты, предчувствие – этого от себя не утаишь. Не спрячешь.

Случалось, человек просто чувствовал – впереди прыжок в невесомую туманную бездну, после которого мир перевернется вверх тормашками. Случилось это и с Доминикой.

Ее захлестнуло.

Дыхание перехватило. Руки задрожали. В груди образовался какой-то немыслимый каламбур из эмоций.

«Мамочки…»

«Божечки...»

«Господи, помоги...»

Градский поднялся. Небрежно выбросил в урну выкуренную практически до фильтра сигарету и, повернув бейсболку козырьком назад, уставился на нее в упор.

У Ники внутри все нервные окончания затрещали, а он все смотрел, и смотрел, изучая ее без всякого выражения. Пришлось самой взгляд отвести, ибо стало невыносимо выдерживать этот контакт.

– Что ты хотел, Сережа? – проговорила на выдохе максимально ровно, имитируя инфантильную героиню затрапезного мелодраматического сериала, который смотрела летом с бабушкой.

Для верности в конце даже вздохнула и, возвратив на него распахнутые глаза, замерла.

Градский заторможено моргнул и хмуро сдвинул брови.

«Не перестаралась ли?»

«Наверняка перестаралась...»

«Блин... Больше так не надо».

Ей нужно было оставаться спокойной. Выдержанной. Хладнокровной.

Только ничего не получалось.

В груди все кипело.

В таком случае ей бы помолчать. Дождаться ответной реакции. Понять настрой Града. Но из-за дурного волнения ничего не выходило. На языке вертелись нелепые предупреждения и угрозы.

В нервном порыве озвучила, к сожалению, самые бредовые.

– Имей в виду, у меня третий дан по дзюдо, – выговорила с паузами между словами, вроде как, неторопливо и спокойно.

Наврала, конечно. Секцию дзюдо она посетила один раз. Пару лет назад в их городок занесло неудавшегося спортсмена, женился он на местной королеве красоты – дочери главы администрации. Организовал свою секцию, видимо, рассчитывал на достойный заработок. Для привлечения народа Аркаша, так прозвали молодого тренера, заявился с официальным визитом в гимназию Доминики и пригласил всех желающих на бесплатное вводное занятие. Каким-то непонятным образом она оказалась среди взбаламученной толпы школьников. Только не прошло и десяти минут, как до Ники дошло, что делать ей в секции нечего. И вообще, как заявил физрук, из года в год снисходительно рисующий в журнале «отлично», Кузнецова и спорт – абсолютно несовместимы. Правду сказал, обижаться глупо. Для Ники уроки физкультуры – та еще каторга.

Чего не скажешь о Градском...

«Самоуверенный мускулистый кретин!»

На ее глупое предупреждение он отреагировал вопиющей мерзостью. Несколько раз оценивающе прошелся по ее фигуре. Неспешно. Нагло. Откровенно. С ног до головы.

Нику затопило смущение. Буквально бросило в жар. Горели не только лицо и шея. По ощущениям догадывалась, что красные пятна пошли по всему телу.

«Какой же он все-таки козел!»

Если у Кузнецовой в голове и вертелись еще какие-то смехотворные угрозы, вымолвить их она уже физически не смогла. У нее случился невиданный паралич.

– А ты, я смотрю, даже имя мое запомнила, – произнес Градский, и тон его показался Нике унизительно равнодушным.

Разве так разговаривают с девушкой? Пусть она и позволила себе лишнего... Ей стало чрезвычайно обидно, едва успела поджать губы, прежде чем нижняя задрожала. Покусала их изнутри, чтобы хоть как-то в себя прийти.

5

Телефонный звонок разбудил Градских на рассвете.

– Да? Что, опять? – бубнил спросонья Николай Иванович. – Хорошо. Сейчас спущусь.

– Что случилось? Кто это? – настенный светильник мягко осветил хозяйскую спальню. – Куда ты? Коля? Коля?

– Все нормально. Спи.

Какой там спать, если сердце уже зашлось тревогой?

Набросив длинный атласный халат, Валентина Алексеевна поспешила следом за мужем. В пустых коридорах дома царила мирная тишина, но сердцебиение все набирало обороты. Воздуха стало недостаточно. В прихожей пальцы судорожно смяли ворот, когда со двора донеслась невнятная ругань.

– Да что же случилось? – взволнованно выдохнула женщина на ходу.

Распахнув дверь, Градский-старший недобро усмехнулся.

– Все в порядке, мать, – успокоил жену, чуть повысив голос, чтобы быть услышанным с обеих сторон. – Додика нашего привезли.

– Коля, хоть ты... выбирай выражения.

Бросившись к двери, столкнулась в проеме с сыном. Громко ахнула, прижимая ладонь ко рту.

– Господи! Что опять случилось?

Из рассеченой брови Сергея сочилась кровь. Стекая по щеке, капала на клетчатую рубашку.

– Нужно "скорую"! Нужно... – поддаваясь панике, залепетала мать. – Господи, Коля, что ты стоишь?! Он же сейчас кровью истечет!

– Валя, ты в своем уме? Сейчас же прекрати истерику. Носишься с ним, как с писаной торбой… По-старинке «зеленкой», и пусть сверкает, как новогодняя ёлка.

– Знаешь что, Коля? – рассердилась. Посмотрела на мужа с выразительным упреком и материнской обидой. – Сейчас твой суровый воспитательный подход просто преступен! Столько крови, вдруг порез глубокий? Может, ребенка «зашивать» нужно!

– Вдруг, не вдруг… Я – не суровый воспитатель. Я – адекватно оцениваю то, что вижу. Не делай из меня зверя. Если бы тут было что-то серьезное, Валера бы его не домой привез, а в больницу, – в свою очередь рассердился Николай Иванович. – Успокойся. Все нормально с твоим ребенком! Пластырем заклеит – заживет.

– Не смей меня успокаивать! Если тебе плевать на сына, то мне – нет! Ни ты, ни Валера медицинского образования не имеете…

Отказываясь принимать участие в очередном «семейном совете», Серега прошагал мимо них и направился в свою комнату. С некоторых пор серьезно полагал, что в их доме все являлись ненормальными. Не только он, со своей бессердечностью. У отца – маниакальный психоз, у матери – паранойя. Хотя, несомненно, именно он причина их помешательства.

К сожалению, скрыться от удушающей родительской опеки Град не успел.

– Сережа, – заметив, что он уходит, мать припустила следом.

– Спасибо, Валера, – не имея времени на обычные светские беседы, отец «на отъеб*сь» поблагодарил милиционера, конвоировавшего Серегу домой. – Сколько с меня?

– Ну, как обычно, Николай Иванович.

Закрыв дверь в спальню, отгородился от внешнего мира. На мгновение замер, наслаждаясь тишиной. Медленно перевел дыхание, проморгался и направился через спальню прямиком в душ.

Стоял под теплыми струями, безразлично наблюдая, как грязно-кровавая вода сбегает в слив. Левое плечо прилично болело. Видимо, связку потянул. В уличной драке не оставляли время на разогрев. Мордобой, как правило, стартовал внезапно. Достаточно кому-то одному из участников конфликта выбросить кулак, слегка задеть оппонента – и понеслась.

Тестостерон. Норадреналин. Адреналин. Кортизол. Полная мобилизация всех внутренних ресурсов. Эмоциональный подъем, близкий к эйфории. Серега верил, что может испытывать все эти ощущения в моменты агрессивных уличных разборок.

До сегодняшней ночи.

Сердцебиение ускорилось, частота и глубина дыхания увеличились – стандартный старт. А дальше не возникло никаких эмоций. Ровным счетом – ноль. Все происходящее – без боли навылет.

Этой ночью дрался только потому, что того требовала ситуация. Не на Карпа же в самом деле надеяться. После алкоголя уровень защиты у того бывал нестабилен. Быку так и вовсе – то зуб вынесут, то руку вывернут.

Града же, без каких-либо преувелечений, называли семижильным. За годы беспечной юности никаких серьезных травм не получал. Да и держался в драке до последнего "панкратиаста" и последнего "часового". Останавливался, только когда всех в лежачее положение оформят.

Знал, что отец с матерью ему покоя не дадут. После душа застал их в спальне, в нетерпении сновавших по периметру. Обвинительный приговор вынесли сразу после его неподобающего возвращения домой. Не все еще высказали. Отец точку не втоптал, мать не наследила запятыми.

– Вам не надоело? – спросил серьезно. – Ничего ведь не изменится.

Градские оторопело застыли. Обычно они стартовали с наездами, а Серега уже походу вяло отмазывался. Видимо, и в этот раз речь заготовили, а тут он неожиданно активизировался раньше времени.

Ничего, и правда, не менялось. Он, как напивался – так и напивается, как ввязывался в драки – так и ввязывается, как участвовал в гонках – так и участвует... Если прекратить – то как ему вообще существовать? Зачем?

Только Градские не привыкли легко сдаваться. Упорства им не приходилось занимать. Воспитательный процесс – святое дело, хоть и бесполезное.

6

Она все-таки заболела.

Не успела сделать аварийный вдох. Не успела разбежаться. Без подготовки сиганула в неизведанную ледяную бездну. И зависла в этой пустоте, изнывая от холода.

Душу сковало беспросветное уныние. Ничего ей не хотелось, ничто не вызывало бывалый интерес.

Алина отпаивала чаями с травами, имбирем и медом, закармливала малиновым вареньем, по настоянию бабушки растирала водкой. Ника поначалу пыталась возражать, что все эти народные рецепты бесполезны и отчасти даже вредны. Однако, устав от суетливого беспокойства, которое выказывала старшая сестра, быстро сдалась и послушно приступила к выполнению ее указаний и предписаний. Лишь бы скорее отвоевать обратно свое личное пространство.

– Что ж ты такая кислая? Температуры нет... А может, еще чаю выпей?

– Аля, пожалуйста, успокойся. Меня уже тошнит от пряностей, сладостей и паров алкоголя, – отбрасывая одеяло, проворчала Доминика. – Дима тебе столько названивает... Займись лучше им.

– Ты болеешь, а я к Диме поеду? И речи быть не может.

– Я уже не болею, – возразила бодрее, чем себя ощущала. – Вот, поднимаюсь! Возьмусь за задания, которые принесла Катюха.

Оказавшись на ногах, тут же почувствовала головокружение. И все-таки, превозмогая слабость, под дерганые порывы сестры заправила постель. Переоделась из пижамы в домашний костюм и уселась за письменный стол.

– Правда, Аль. Суббота же... – разложив книги и тетради, постаралась вникнуть в смысл первого вопроса к семинару по философии. – Иди уже.

– Я так сильно тебе надоела?

– Не только мне. Руся вон даже домой поехала, чтобы не видеть твое безумное лицо.

– Руся – предательница.

Усевшись на соседний стул, Алина ненадолго притихла.

– Перестань меня сканировать.

– Выпей хотя бы бульон.… И я уйду, – встретив изумленный взгляд, поспешила уточнить: – На два часа.

– Боже, я тебя ненавижу, – засмеялась Ника.

И все-таки позволила сестре усадить себя за маленький обеденный стол в конце комнаты.

– Когда нам будет за тридцать, я с тобой вообще никаких контактов не буду поддерживать.

– Почему именно тогда?

– Чтобы ты не позорила меня перед моими детьми, – буркнула, отламывая от ломтика хлеба небольшой кусочек.

– Ха-ха, – посмеялась Аля. – Не надейся, что от меня будет легко избавиться. Так что, советую с детьми не спешить.

– Я сказала, за тридцать. Какая уж спешка?

– Ну, это как посмотреть... Некоторые и в сорок не решаются на первенца.

– Наша мама, как медик, против таких крайностей.

– Наша мама, как медик, за обдуманное материнство.

– Ну, все, отвянь, – шикнула Доминика. – Не понимаю, зачем нам это обсуждать? Я просто так сказала, а ты прицепилась... Некоторые и в восемнадцать рожают.

– Боже упаси! – всполошилась старшая сестра. – Меня удар хватит! Да и папу… И что ты там собираешь?

– Убираю жир, – сосредоточенно вылавливала плавающие в чаше желтые кляксы.

– Какой жир в бульоне?

– Это домашняя курица!

– Это второй бульон!

– У меня толстые ляжки!

– У тебя вавка в голове!

Для наглядности постучала по лбу кулаком. Этого хватило, чтобы Ника обиделась.

– Я сейчас вообще не буду есть.

– Тогда я остаюсь.

– Шантажистка.

– Кто бы говорил!

Прожевав хлеб, Ника сделала осторожный глоток бульона. Вкус ей понравился, и аппетит неожиданно проснулся.

– Я тут одну статью на днях читала. Симптомы, прям как у тебя… – прожевала хлеб. – Тебе совершенно точно пора рожать!

Алина неприлично громко захохотала.

– Какие чудные статьи ты читаешь. Научные исследования?

– Ага, из «Космополитен».

– Да ладно? – снова рассмеялась Аля.

– Ты как предохраняешься? А то там сказано, что ППА[1] оставляет чувство неудовлетворения обоим партнерам.

– Я принимаю таблетки. Стой, ты знаешь, что такое ППА?

– Из-за этого ты раздражительная. Из-за таблеток, в смысле, – выдала Ника новую информацию с набитым ртом. – Уже знаю, гуглила это ППА.

– Ты поняла, что это ненадежно? – тут же включилась Аля. – Самый фиговый метод контрацепции. Подожди, у меня где-то брошюры были. Мама дала, я девчонкам привозила.

Порывшись в небольшой картонной коробке, выложила на поверхность столика несколько цветных книжек.

– Фу! Что за гадость? Я же ем!

– Это сперматозоиды.

– Я знаю, что это сперматозоиды.

7

Начались настоящие игры в прятки. Теперь и она избегала смотреть в его сторону. Никаких вечеринок у Карпа. Из сто двенадцатой в двести пятую – по отдаленному лестничному пролету. Приятным бонусом послужил буфет: по пути забегала за кофе. С новым ритмом жизни и приходом первых суровых холодов он ей стал необходим.

Прошло два месяца учебы, а Доминика по-прежнему не имела представления, что с ней происходит. Почему банальная адаптация настолько затянулась? Нет, со стороны создавалось впечатление, что она заняла свое место в обществе. Вот только саму Нику не покидало ощущение, что она – это вовсе не она.

Из-за орущей в помещении музыки телефонный звонок удалось принять только благодаря виброрежиму.

– Ника, ну, ты где? Видела, который час? – сходу зарядила Аля.

– Я с ребятами в клубе, – хоть и кричала в динамик наушников, сама слабо слышала собственный голос.

Свернув в длинный коридор, отыскала глазами табличку дамской уборной.

– Кто тебя туда впустил? Они там совсем оборзели? Никаких законов не соблюдают?

Огляделась. Не обнаружила ни души. Даже дверцы всех кабинок оказались распахнутыми, что редкость для подобного рода заведений.

– Обыкновенно впустили. Паспорт даже не спрашивали. Наверное, я выгляжу достаточно взрослой, – придирчиво проинспектировала свое отражение в зеркале.

Короткое темно-синее платье с квадратным декольте сидело практически идеально. Бедра, конечно, выделялись, но сейчас она бы их широкими не назвала. И ноги, обтянутые тончайшим темным капроном, лично ей очень нравились.

Сжав руками талию, Ника с довольным видом состроила своему отражению забавную рожицу.

– Алло? Алло?

– Все еще тут.

– Ты как в общежитие попадешь, взрослая? Отбой меньше чем через час! Что ты вытворяешь?

– Не волнуйся, Аля. Я с ребятами, – повторила, взбивая рукой волосы. Тронула пальцем темное пятно отбившейся под нижним веком туши. – Катюха со мной, Ромыч, Костик, Антоха, Кукушка… И я не пью!

– Ника, мне все равно не нравится эта затея…

– А когда тебе что нравится? – остановила увещевания сестры. – Мы выиграли кубок Южной Лиги. Можно мне порадоваться?

– Слишком часто ты стала радоваться вне дома.

– Такая жизнь, мамаша. Дети вырастают.

Отключив телефон, замерла перед зеркалом. Пожалела, что последние слова прозвучали слишком грубо.

Неожиданно стало невыразимо трудно давить внутри себя эмоции.

«Ну, что я здесь забыла?»

Не получалось веселиться. Тянуло домой. К маме с папой… А еще лучше – в деревню к бабушке. Наесться до отвала пирогов, дочитать начатую книгу и выспаться.

Денег не было. От полученной «за Лигу» премии оставались гроши.

«Эх, ты…»

«Лучше бы свитер себе купила…»

Дверь открылась, впуская резкие потоки воздуха и шума. Захлопнулась – почти та же тишина. Из нового – только пытливые взгляды шагнувших в помещение девушек. Внимание, к счастью, оказалось временным. Практически сразу они потеряли к Кузнецовой интерес. Цокот каблуков перенес их к зеркалам, где они, поправляя макияж, занялись обыкновенной трескотней.

На обратном пути, проталкиваясь через плотный поток хаотично движущихся человеческих тел, Доминика старалась ни с кем не встречаться взглядом. В прошлый раз убедилась, что это может быть неверно истолковано.

– Ники, ну, ты где пропадаешь?

– Да так, разминала ноги.

– И что без меня?

Ромка Черниченко поднялся, чтобы впустить Нику обратно за стол. В какой-то момент сместил позицию, соприкасаясь с ее бедрами своими. Она сильно смутилась от подобной близости, но попыталась это скрыть.

– Хорошо, что без тебя, – с широченной улыбкой заметил Костик.

Как только Доминика присела на диван, к уху ее прижалась губами Катя Уварова.

– Не проворонь Ромчика. Классный экземпляр!

Машинально посмотрела в сторону «экземпляра». Черниченко, словно ощутив возникшее любопытство, поймал ее взгляд. Без привычной улыбки, и от этой его серьезности Нике сделалось еще более неловко.

Классный он, не поспоришь. Высокий и симпатичный. Любил пошутить и посмеяться. В команде – генератор идей, а в реальности – хорошего настроения. Но… Нику Рома не интересовал.

На максимум изматывали мысли о другом человеке. Внутри сидело странное напряжение: тугая пружина, которую приходилось постоянно держать сжатой.

И она держала.

– Обо мне задумалась, красотка?

Когда Ромка склонился ближе, мозгу пришлось отдавать дополнительные команды, чтобы инстинктивно не отпрянуть.

– Всенепременно.

– Смотрю, прям из реальности выпала.

– Склонило в сон, Ромчик.

– Вот так, значит? – состроил обиженную мину.

8

«Я не верю…»

«Это неправда».

«Она бы не стала…»

«Не верю…»

«*баный, *баный мир!»

Из дома, в прямом смысле слова, сбежал. Наедине с собой столько мыслей культивировал мозг! Многое сам себе простить не мог. И отпустить тоже.

Он не стал бы по ней маяться. Он не стал бы… Она для него – ниже плинтуса. И это никакой не эмоциональный порыв. Все у него, бл*дь, нормально.

– Давай после пар сразу ко мне поедем. Поговорить хочу. Есть проблема.

Сглотнул. Кадык нервно дернулся. Руки сжались в кулаки.

Открывать рот и что-то говорить – последнее, чего ему бы хотелось. Кивнул, выказывая согласие.

– У меня, короче, полная жопа, – не удержал в себе Карп.

А вот он, Град, держал. Хотя никакого удовольствия этот процесс ему не приносил. Да и конечной задачи он, в принципе, не понимал. Просто делал то, к чему успел привыкнуть. Хотя моментами и маячили маниакальные шекспировские сомнения: отпустить – не отпустить. По правде говоря, возникало даже какое-то извращенное любопытство посмотреть, что же случится, если дать себе волю. Он ведь теперь себя не понимал. Он себя, оказывается, и не знал.

Неторопливо следуя по аудитории равнодушным взглядом, на автомате успел проанализировать примерный душевный настрой каждого их присутствующих. Серега их всех мог бы сыграть. А себя? Как понимать?

– Вчера Верка осталась ночевать и…

Сердце с субботы тарабанило. Барахлили все маркеры: температура, кровяное давление, частота пульса. Сон пропал, аппетит ухудшился. В организм попала странная инфекция, которую ему почему-то никак не удавалось отторгнуть.

– Ну знаешь, мы пару раз по-пьяни целовались. Да-да, я тебе не говорил раньше, – оправдывался Карп, как будто Серега выказал хоть какую-то реакцию. – Сейчас говорю. Когда зашло слишком далеко…

Не слушал. Повторить, конечно, мог. Чисто физически, не вдаваясь в смысл. Но полноценно не воспринимал.

Алина Кузнецова влетела в аудиторию за пять минут до звонка. Град встретил ее появление с привычным отчуждением. Внешне. Внутри что-то по касательной дрогнуло.

 – Какая же ты свинья, Закревич! – проорала девушка, сбивая на пол все барахло «свиньи». – Мы этого так не оставим! Я сегодня к декану пойду! Пусть весь факультет соберут. Что бы ты, п*дла, перед всеми ответил за свою гнусную клевету! Такие подонки должны быть наказаны.

 – Ты чё, больная? Что тебе от меня надо? – подал голос Закревич.

Звучал неубедительно, учитывая то, с какой экспрессией Кузнецова жонглировала его барахлом.

 – Как ты, мразь, только посмел такое выдумать? Ника даже на свидание с тобой не соглашалась! Так ты назло решил слухи распустить…

Сердце Градского перестало биться.

Долгая, долгая пауза.

А потом его сердце начало колотиться с сумасшедшей скоростью. Раскаленная кровь понеслась по венам. Горячее дыхание, вразрез внутренней буре, чрезвычайно медленно покинуло до предела расширенные ноздри. Взгляд помутился. Тело налилось тяжестью. Внутри восстали все сознательные и подсознательные инстинкты.

Град не успел отследить собственных эмоциональных реакций и осознать действий. Опрокидывая стул, сорвался с места. Стремительно пересек требуемое расстояние. Одним ударом, включающим в себя всю его ярость и мощь, сбил Закревича на пол. Парты и стулья, образуя сумасшедший грохот, полетели в разные стороны. Кто-то из парней закричал, девчонки практически в унисон запищали.

– Боже мой! Кто-нибудь, остановите его!

Нет, Серега не мог допустить, чтобы его остановили! Ни хр*на!

В его распоряжении находились все необходимые ресурсы: мощь, техническое умение, силовая выносливость. В одно мгновение все это вырвалось из-под контроля. Градским руководила лишь чистая и безжалостная ярость.

– *бать, Град! Хватит! Тормози!

Бил и бил Закревича, словно в конечном итоге намеревался забить ублюдка насмерть. Брызнула кровь, мышечные ткани стали мягкими, появился характерный чавкающий звук.

– Прекратите немедленно!

– Твою мать, Серега! Харэ уже…

– Град, пожалуйста, остановись!

У Карпа ничего не получалось, а никто другой просто не посмел бы остановить Градского.

Выпустил Закревича, лишь когда осознал, что тело того обмякло. Тогда позволил себя оттащить. Судорожно перевел дыхание, но оно все равно осталось учащенным. Проклятое сердце ломало грудную клетку. Эмоции и гормоны, которые он всю свою жизнь теоретически изучал, вошли в сговор и устроили внутри него коренной переворот.

Раньше слышал, что чувства могут разрывать изнутри. Но, как оказалось, и близко не понимал, что это значит. Теперь не знал, как с ними справиться. Каким должен быть алгоритм действий, чтобы не сбросить кожу и не превратиться в зверя?

Содержимое желудка перевернулось и толкнулось вверх. Пришлось несколько раз кряду сглотнуть, чтобы остановить рвотные позывы. Получилось. Но все еще предпринимал попытки вернуть дыханию нормальную ритмичность.

9

Кузя находилась в комнате. И она была, слава Богу, в которого он продолжал не верить, жива и здорова. Приподнялась на кровати и, обернувшись, оторопело уставилась, будто не Градского увидела, а приведенье графа Дракулы.

Серега на нее смотрел так же ошарашено. Только не потому что, как она, не ожидал увидеть. А потому что охр*нел от эмоций, которые разбились в его груди.

Он себя убеждал, что все прошло и схлынуло. Химические и гормональные реакции не должны тянуться так долго. Он же столько времени провел в завязке! Сейчас должен был случиться тот самый эпизод, когда ему забавно, а она – такая, как все.

Ни хр*на.

От одного ее вида его накрыло. Внутри все перевернулось и болезненно сжалось. Горло подпер ком, который не позволял Граду ни говорить, ни дышать. А сердце забилось с такой силой, что казалось, тело по инерции тоже туда-сюда заходило.

«Супер».

«Ох*ительно просто».

– Ты что... – Доминика села. – Ты зачем пришел? Как вошел? – она, вроде, рассердилась, но в то же время все еще не могла справиться с шоком. – Уходи сейчас же.

Граду пришлось проглотить обратно все свое дерьмо, чтобы просто иметь возможность ответить ей. И это было труднее всего, что он делал ранее.

– Не уйду.

Странно, но он до такой степени жаждал смотреть на Нику, что готов был сказать ей, что угодно.

– Алина тебя прислала, да? Так передай, что у меня все нормально.

– Я сам захотел прийти.

– Ну и зачем? Я лично тебя видеть не хочу! И чтобы ты ко мне приходил – никогда не хотела.

– Ты меня ненавидишь, я помню.

– Хорошо, что помнишь. А теперь проваливай!

Яростно дернула со стороны допотопного шкафа какую-то штору. Протянула ее до самого окна. Сергей замер, ошарашено глядя на бордовое полотно. Это не являлось балдахином, это было… фиг пойми чем!

Растерянно оглядевшись, мимоходом подумал, что вся обстановка комнатки для него дичайше странная. Он такого дизайна нигде раньше не встречал. Количество кроватей и прочей разносортной мебели на квадратный метр зашкаливало. Тут тебе и спальные места, и рабочие зоны, и гардероб, и кухонный уголок. Даже на стенах не наблюдалось свободного пространства. Плакаты, пробковые доски с фотографиями и яркими лоскутками заметок, книжные полки, гирлянда и скопище разноцветных бумажных бабочек.

«До самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко!»

Да, нашлось место и для совкового мотиватора с Гагариным. Он им, что, по наследству достался?

Вопреки хамской встрече, которую устроила ему плюшка, и банальному эстетическому недоумению, Градский не смог просто развернуться и уйти. Первое, что сообразил, тупо глядя на цветочный узор тонкого длинного коврика: нужно разуться.

Скинул кроссовки. Куртку снимать почему-то не посмел. Нерешительно пересек комнату. Сел на скрипучий стул у письменного стола и уперся взглядом в бордовую штору.

– Я все улажу, Кузя. Будет собрание факультета. Все узнают, что это неправда. Закревич сам признается, что оболгал тебя.

«Если сможет...»

– А тебе откуда знать: оболгал или нет? Может, я...

Сжал кулаки. Поступательно вдохнул и выдохнул.

– Молчи, Кузя. Молчи. Когда ты уже научишься?

– Я в своей комнате. Хочу – говорю, хочу – нет. А ты можешь не слушать. И вообще…

После он сам себе покается, и сам себя осудит.

После…

Резко задрав штору, стремительно нырнул в бордовый полумрак. Двинулся на сжавшуюся в уголке девушку. Она что-то пропищала в знак протеста, но как только Градский остановился – ответно замерла. Широко распахнув глаза, смотрела на него с запредельной озадаченностью.

Маленькая наивная Ника.

Пока она увязала в смятении, в его испорченном подсознании родилась потребность: максимально ограничить ее подвижность. Разместил одно колено между бедер девушки, второе – с внешней стороны. Выставил по бокам ладони. Кузя, будто под гипнозом, следила за этими действиями с неожиданным смирением. Придвинувшись ближе, словно то самое животное, которое полтора часа назад бесновалось и жаждало убивать, вдохнул в себя ее запах. И он ему невероятно сильно пришелся по вкусу.

Внутри все задрожало. Распознал свирепое сексуальное возбуждение и еще какой-то долбанный трепет. Остальное легло на душу неразделимой массой.

В очередной раз подвергся шекспировским страстям: уйти или остаться?

Стиснув зубы, посмотрел Доминике прямо в глаза, напоминая себе, что пришел не за тем, чтобы ее обнюхивать.

«Сука…»

Вот только и она в ответ так смотрела, что дух захватывало, и все мысли сбивались в кашу.

Не к месту и совсем не вовремя вспомнилось, как Леська несколько лет назад, треща по телефону, сообщила одной из подруг: «Он только обнял меня, а у меня в животе бабочки закружили, представляешь?»

10

Градский намеренно громко хлопнул входной дверью, оповещая родню о своем прибытии домой. Навстречу они не выбежали. Предположительно, готовились к его появлению, штудируя заготовленные речи.

Войдя в большую гостиную, Серега невольно нахмурился.

Могучее племя. Все в сборе. Бабушка, отец, мать, Леська и даже некровный Славик.

Остановился перед родней, ожидая, когда отец на правах вождя стартует со своими наездами.

Если мыслить, как нормальный человек, Сергей своим яростным поступком все, к чертям, завалил. В юридической плоскости, избиение человека – это уголовная статья. В его случае ситуация усугублялась еще и тем, что преступление совершено на территории университета.

Ждал, когда начнет приваливать.

Но ничего не происходило. Все молчали. Уставились на него, как на случайного незнакомца, который за каким-то чертом пробрался в их казематы. Рассматривали. Изучали. Выискивали, не пойми что.

Крутанул бейсболку козырьком назад.

– Могу я ознакомиться со сценарием текущего представления? Знаете же, что мне, как бесчувственному чурбану, трудно предполагать, что вы от меня ожидаете.

– Цыганочку с выходом, – затребовала Леська с ухмылкой.

И так как «старшие» продолжали молча таращиться, Серега, подыгрывая, отбил сестре поклон.

Выпрямился и замер.

– Чёт я очкую… – подмигнул. – Для цыганочки.

Улыбка Леськи стала шире. Минуло больше двух месяцев с ее выписки из больницы. В последнее время Град несколько раз пытался описать состояние сестры, но слов не хватало. Ни строчки. Как будто заклинило. А может, проблема состояла в том, что все рифмы уходили в направлении Кузи. Подсознательно он ее – и грубо, и ласково, и даже матом… Но тетрадь так и лежала нетронутой.

Вернулся к мысли, что доволен увидеть Леську улыбающейся. И если уж ему все равно прилетит…

– Я у мамы один сын, сразу после дочки, – зачитал слегка охрипшим голосом первое, что пришло в голову.

Алеся прыснула смехом, закатила глаза и тряхнула светловолосой головой. Слава посмотрел, как на долбо*ба. Что, конечно же, не ускользало далеко от реальности. Его, Града, внутри все еще колбасило. Радость, восторг, нервное возбуждение, эйфория – не находил точной формулировки. Если свериться с толковым словарем, вряд ли эти ощущения назывались каким-то одним единственным определением.

Очень сильно хотелось быстрее оказаться одному, чтобы мысленно пережить и понять все моменты уходящего дня. Круг за кругом.

Игнорируя неизгладимое презрение к собственной жалкой персоне, Серега неосознанно усмехнулся.

Рассчитывал, что отец прервет его скотское позерство гневной тирадой. Да он его после всего раскатать должен!  Но тот продолжал молчать, будто дар речи утратил.

– Раунд[1], – выдал, настойчиво полагая, что родне стоит срочно подключаться к диалогу.

– Не имею ничего против цыганочки и стихов, но мне больше нравилось, когда ты танцевал сальсу. Раз-два-три-четыре… – виляя бедрами, выдала бабушка Сергея, Стефания Митрофановна. – Пять-шесть-семь-восемь.

Отец оценил абсолютно несмешную шутку матери, издавая непонятный крякающий звук.

– Ни слова больше об этом, – предупредил Град с чувством легкого раздражения.

Да, его вдруг пристыдило упоминание о занятиях бальными танцами. Видимо, нервная система пребывала в неком разболтанном состоянии после всего случившегося и реагировала на всякую ерунду. Следовало отдохнуть, чтобы прийти в норму.

– Ладно, раз твое собственное лицо цело и невредимо, я намерена выпить бокал вина и отправиться спать, – произнесла бабушка.

– У меня тоже с утра важная встреча. Так что… Всем спокойной ночи, – заложив руки за спину, отец с гордо поднятой головой следом покинул гостиную.

«Что за нах???»

«Он что, объелся грибов?»

Серега буквально окаменел, изумленно глядя перед собой.

– Собрание завтра после четвертой пары, – сообщила мать, поднимаясь с дивана.

Моргнул, на повторе прокручивая ее слова только затем, чтобы осмыслить.

– Постарайся выражаться без матов. Никаких бейсболок. Требуется пристойный внешний вид, я тебе рубашку и брюки приготовила. Хотя, кто тебя не знает… – улыбнулась чересчур довольно, учитывая случившееся.

– Это все?

– А что еще?

– Не хочешь спросить, почему я его избил?

– Я уже знаю, почему. Алина Кузнецова к нам на кафедру заходила.

– И что? Все? Ты не собираешься выписать мне пиз… – не хватило выдержки, чтобы замыливать свое удивление приличными словами. – И что случилось с отцом? Он «дал борща» с корвалолом?

– А что не так с отцом?

– Да он меня за меньшее в бараний рог скручивал!

– Перегорело, видимо, пока ты изволил явиться.

– Да ни в жизнь!

11

Настал этот унылый день, когда ему – двадцать один. Декабрь разбрасывался снегом: сначала ронял на землю, а после, подрывая ветром, таскал по пространству. Дышалось тяжело, воздух был сухим и морозным. Но не любил Град декабрь по иной причине. За череду ненавистных праздников с массой посторонних людей.

Отец долго шел к этому дню, раз за разом перманентно оказывая давление предложениями и предупреждениями. Ничего не добился, но разочарованным не выглядел. После избиения Закревича просто, в один момент, отстал. Утром пятнадцатого поздравил Сергея.

– Двадцать один – это уже серьезно. Ты – мужчина, – произнес важным тоном, презентуя баснословно дорогие наручные часы.

Серега едва удержался от дурной грязной шутки, что мужчиной он стал гораздо-гораздо раньше. Вовремя одумался. Не хватало только активировать у отца режим «дятла».

Если бы не грядущее торжественное сборище, все остальное являлось терпимым.

Леська со Славой уехали.

У матери на первый план вышла работа: настырные первокурсники умудрялись гоняться за ней по всему университету. Находили едва ли не в туалете. А она носилась с их примитивными рефератами, как с ценными рукописями. Консультировала вне учебных часов и просила сделать доработки, если там оказывалась полнейшая туфта.

Сергей, пока ждал мать в кабинете, по привычке, несколько работ от скуки сам пролистал. Твердой рукой вывел тройку Зиньковой Марине за слизанный из сети реферат по Канту и единицу за параноидальный бред некого Саида Кенджаева. Последнему он бы еще направление к психиатру выписал, да не успел – мать появилась.

– Сережик, спасибо, что подождал. У Игоря дочка болеет, знаешь… Бронхит, – утром она об этом не менее трех раз сообщила. И вот опять… Как будто Сергея должна волновать еще и семья ее водителя. – Надеюсь, что не испортила тебе планы. Все-таки день рождения, – посмотрела многозначительно.

– Нет.

– Ладно. Помоги мне взять стопку этих работ и… вот этих, – запнулась. – Это… что? – в голосе проскользнуло возмущение. – Ты опять за старое? О чем думаешь? Хочешь, чтобы меня уволили со скандалом?

– Было скучно. А подпись экспертиза не отличит. Согласись, я достиг совершенства.

– Перестань портить средний балл моим первокурсникам, – не унималась мать.

– Эти работы бездарны, – отреагировал Град вяло. – Уровень пятого класса. Даже хуже. Саид считает, что сансара – песня Басты.

– Это я предложила упомянуть понятия и определения из заданной темы, которые встречаются в нашей современности. Чтобы разобрать, правильно ли они использованы.

– Хр*новый подход. Саид ни черта не понял.

– Он иностранец. У него проблемы с построением предложений.

– Ну, он должен что-то с этим делать, раз уж намерился учиться в ВУЗе. Ты слишком либеральна. Есть моменты, где надо не упустить время и прессануть.

– Займись-ка лучше своим курсовым, – строгим тоном проговорила мать.

– С курсовиком все путем. На финише.

– Это значит, что ты пишешь список литературы?

– Это значит, я заканчиваю второй раздел и в деталях представляю, как должен выглядеть третий.

– Сережик! Защита меньше, чем через две недели. На проверку нужно сдать уже во вторник.

– Не беспокойся обо мне. Все будет нормально, – отмахнулся он. – Там, для Саида, я оставил вопросы, в которых он должен сделать уточнения.

– Ты поставил ему единицу, – глаза матери сощурились. – Обычно после такой оценки работу нужно выбросить или сжечь, а не дорабатывать.

– Не вздумай облегчать его участь и давать новую тему. Пусть разбирается с той, которую завалил.

–  Получишь докторскую степень, будешь командовать.

Сергей засмеялся.

– Да ни в жизнь! Мне ваша наука – уже по горло. Защита «бакалавра», и ариведерчи.

***

По правде, не собирался в тот день ехать к Нике. Уже темнело, когда садился в машину. Рассчитывал с Карпом немного посидеть. Движение на дорогах, как обычно под вечер, было загруженным.

Мысли всякие, глупые и ненормальные, крутились в голове. Сознание толкало на какие-то немыслимые поступки. Приходилось постоянно себя же одергивать. Держать на привязи того пса, который исходил по Плюшке слюнями.

И зачем все так упорно хотели, чтобы он, Сергей, что-то чувствовал? Нахр*на? Чтобы существовать в постоянном напряжении? Держать себя на цепи?

Плюшке-то абсолютно по фигу было. Она молотила все, что думает. А он, с*ка, фильтровал.

– Что за дуру ты пару дней назад оприходовал? Она решила, будто я тебе запрещаю с ней общаться, и в душевой подкатила ко мне с наездами.

– Кто именно? – за ребрами горячей волной ударило. Разозлился моментально. – Покажи.

– Уже не надо. Сама разобралась, – буркнула Ника, отпихнув его в сторону, чтобы крикнуть уже на ходу: – Просто объясняй им всем заранее, что мы только друзья.

12

В жизни Доминики все изменилось. Ее мысли, ее стремления и планы, принципы и предпочтения. Даже ее сны. Раньше не поверила бы, что перемены в человеке могут произойти так быстро и так кардинально. Теперь же искала ответы на неожиданные чувства в книгах. Перечитывала те моменты, которые прежде, фокусируясь лишь на сюжете, пролетала без особого внимания. Смаковала слова и ощущения героев. Примеряла на себя. Было ли у нее что-то подобное?

Сердце прыгало по всей груди. В одно мгновение разбивалось, распадалось на куски. Уничтожало всякое желание жить и дышать. Ни мира, ни солнца не замечала. Полное отчаяние. Но так же внезапно ее сердце вдруг собиралось. Неслось дальше. Замирало. Сжималось и пульсировало. Галопировало, нетерпеливо подгоняя время и события. Требовательно ныло ночами. Расширялось и толкалось в ребра, силясь вырваться наружу и улететь в небо, как воздушный шарик.

Где же набраться терпения, чтобы удержать внутри себя эту невероятную силу?

Без взаимности. Без надежды. Без будущего.

– Госпожа Кузнецова! В каких облаках вы витаете, пока я объясняю важный материал?

Тяжело сглотнув, Ника рассеянно посмотрела на стоящего у доски преподавателя. В ту минуту он ею воспринимался, как инопланетянин, который неожиданно приземлился на прекрасной девственно-чистой поляне, где до этого находились только она и ее мечты.

– Смею предположить, вы полагаете, будто ваш друг-варвар поможет вам сдать мой экзамен? Что ж, скажу сразу, чтобы потом не возникло сопливых претензий и жалких угроз выброситься из моего окна, вы ошибаетесь.

Остальных первокурсников до ночных кошмаров и гастритных колик пугал грядущий, как конец света, экзамен по высшей математике. Не столько сам предмет, как его преподаватель – жесткий, циничный штиблет с мерзкими ироничными замечаниями, от которых даже самым выдержанным хотелось выть в голос.

В аудитории зависла абсолютная тишина. Притихшие сокурсники напряженно переводили взгляды от Ники к преподавателю, наперед делая предположения, чем закончится очередной наезд математика.

 Девушка сглотнула еще раз, чувствуя, как щеки заливает яркий румянец.

– Вы собираетесь отвечать? Или продолжите смотреть, словно минуту назад лишились рассудка? Вы полагаете…

– Со мной все в порядке, господин Яровой. И рассудок мой на месте, – сдавленно ответила Доминика. Ладони вспотели и задрожали. Пришлось сжать их в кулаки. –  Я полагаю, как раз мой ум поможет мне сдать ваш экзамен.

– Не стоит возлагать таких надежд и, уж тем более, делать столь громкие заявления во всеуслышание. Вы весьма посредственны, – сказал чокнутый математик с противной ухмылкой.

Ника резко и сердито выдохнула.

– У меня высший бал на потоке из ста пятидесяти человек.

– Высший бал среди неудачников, – без заминки отреагировал Яровой. Качнул головой, поджимая губы в своей отвратительной снисходительной манере. – Но, возможно, вы все-таки можете что-то сказать по поводу вычисления неопределенного интеграла? Выйдите к доске.

– Прямо сейчас? Вы же не закончили объяснять пример…

– Да, сейчас! И быстрее, пожалуйста. Я должен ждать полчаса, пока ваши органы слуха направят команду в мозг, а мозг даст сигнал вашим ногам? Шевелитесь! Отряхивать юбку и приглаживать волосы здесь лишнее. Ваш внешний вид меня не волнует! А для других будете прихорашиваться после занятий.

Ника так и замерла около парты, с неприкрытой яростью взирая на преподавателя.

Да плевать она на него хотела! И на его математику. На его невоспитанность! И распространяющуюся, как пандемия, жизненную неудовлетворенность и злобность!

– Мне, простите, стало нехорошо. Я лучше пойду. В медпункт, – произнесла намеренно слабым тоном.

– Я вас не отпускаю. Что за детский сад? Что за самодеятельность? До конца пары не умрете!

Сдернув со стула сумку и собрав со стола тетради, Ника поймала его полный удивления и ярости взгляд. И внезапно развеселилась. Конечно же, Яровой не ожидал, что кто-то из запуганных им кроликов посмеет его ослушаться.

Драматически вздохнув, Кузнецова замахала руками, словно ей действительно сделалось дурно до потери сознания.

– Сейчас же положите свои вещи и выйдите к доске.

– Ох, мамочки… Нет… Простите, – зажав рот, словно еще мгновение, и ее вырвет, быстрым шагом бросилась из аудитории.

– Ваша безответственность вам еще аукнется!

Закрыв двери, Доминика выпрямилась. Поправила одежду и волосы. Преспокойно двинулась в сторону гардеробных, чтобы забрать куртку.

Уже на улице эйфория от собственной смелости отпустила. Грусть обратно придавила к земле. Поступь с каждым шагом становилась тяжелее.

У Ники и раньше часто происходили перемены в настроении от радости к печали. А в последнее время эти переходы стали и вовсе резкими и неожиданными.

Встретила на крыльце Наташу Смирнову, и сердце снова рассыпалось. Вспомнился ее диалог с Градом. Точнее, его бессердечность. То, как небрежно он относился к людям и девушкам в частности. Как менял их, даже не потрудившись запомнить имени.

13

Сквозь пелену сна до Ники доносилась череда непрерывных ударов в дверь. Натягивая одеяло повыше, она пыталась игнорировать шум. Ее не волновало, если даже в общежитии начался пожар. Спать хотелось сильнее, чем жить.

Белка грызла орех, придерживая его своими милыми мохнатыми лапками, из густых зарослей сочной зеленой травы выглядывал сероухий заяц, дятел противно долбил дерево…

– Чего тебе, Градский? – послышался голос старшей сестры.

– Дай пройти.

Доминика еще окончательно не проснулась, а сердцебиение у нее уже ускорилось.

Белка испуганно юркнула в норку, уронив свой орешек. Шелохнувшись, трава спрятала зайца. Даже противный дятел перестал стучать.

– Никуда я тебя не пущу. Ника уже спит. Чего тебе от нее надо? Прекращай, Градский, – повысила голос Алина.

– Аля, отойди. Все равно войду ведь.

– Ненормальный.

Стук ботинок по ковру, неразборчивое бормотание Руси, бряцанье ключей и приглушенный шорох: ко всем этим звукам Ника прислушивалась, уже не тая разыгрывающегося в груди волнения.

– Разуваться когда-нибудь научишься? Здесь тебе не дома, прислуги нет, чтобы прибираться. Завтра твоя Кузька будет с веником бегать. Что ты смотришь? Обычные люди так и живут!

Тяжелые шаги, словно на обратной перемотке, отдалились. Очевидно, Градский вернулся снимать обувь.

Пока Доминика мысленно визуализировала все его действия, приближение повторилось.

Сонная пелена окончательно спала, когда к щеке невесомо прикоснулись холодные и шершавые мужские пальцы. Сердцу мгновенно мало места стало, даже дышать получалось с трудом.

Приподняв веки, направила в сторону Градского хмурый взгляд.

– Чего тебе надо, Сережа? – просипела, ощущая, как к щекам подступает жаркий румянец. – Что случилось?

Сдвинув бейсболку на затылок, он опустил взгляд. Череда неразборчивых эмоций растерзали ее сердце, когда челюсти Сергея с силой сжались, мышцы проступили напряжением, а ноздри расширились.

На лице парня плясали тени, но внутри него, как догадалась Ника, курсировало гораздо больше непонятных мыслей и желаний.

Приподнявшись, потянулась рукой к его ладони. Переплела свои теплые пальцы с его холодными. Серега отреагировал мгновенно. Поднял взгляд. Изогнул губы в легкой ухмылке.

– Кто учил сестер Кузнецовых приветствовать гостей? Папа или мама?

У Ники никак не получалось распознать, какое настроение господствует внутри него. Расстроен ли он, или же ей так только кажется?

Когда смотрела в глаза Граду, терялась, забывая слова, которыми раньше отлично умела пользоваться. Сердце лихорадочно гуляло по грудной клетке. Все тело гудело от его шальной пляски.

– Мама вылила бы тебе на голову суп, а папа спустил бы с лестницы, – пыталась пошутить.

Крепче сжала пальцы Сергея, ощущая, как его в ответ тоже сжимаются.

Больно.

Только эти побочные ощущения – сущий пустяк. Прилив эмоций требовал максимального контакта. Не переломать бы сдуру друг другу кости.

Страшно.

Но и это не останавливало.

– Почему ты не пришла? Испугалась? – спросил совсем тихо.

У Ники по телу дрожь пробежала, как случалось всякий раз, когда Градский понижал голос до шепота. В такие моменты казалось, что он не просто развлекается в ее компании. Чувствовала, будто действительно что-то для него значит.

– Пф-ф-ф, – отреагировала по привычке бойко, хоть голос и оставался хриплым. – Как придумаешь, Сережа… Никого я не боюсь. Просто спать мне хотелось больше, чем присутствовать на твоем дурацком празднике в толпе пьяных интеллигентов и балаболов.

Завелась. Сказала эмоциональнее, чем собиралась.

Градский наградил ее самоуверенной улыбкой. Помолчал, разглядывая и, тем самым, заставляя дрожать и рдеть от волнения.

– А я решил, побоялась того, что поцелую тебя.

Нику резко бросило в жар. Кожа огнем полыхнула. Сергей это, конечно, заметил и заулыбался еще шире.

– Проваливай, Градский, – буркнула, выдергивая руку. – Я спать хочу.

Отвернулась. Сжала перед собой кулаки. Пытаясь выровнять дыхание, уставилась невидящим взглядом в стену.

– Тогда подвинься. Я с тобой спать буду.

Молча показала ему через плечо средний палец.

– Доминика, – пробасил Сергей сердито. Полное имя – это уже предупреждение, но Нику подобными знаками не проймешь. В напряженные моменты умела фокусироваться только на своих чувствах.  – Я просил, чтобы ты перестала так делать.

– Мне твои просьбы, знаешь ли…

Голос оборвался на высокой ноте, когда Градский небрежно пихнул ее к стене и улегся сзади. Пружины кровати зазвучали, как расстроенный музыкальный инструмент, и провисли на середине едва ли не до самого пола.

– Одеяло не тронь, – только и успела выдохнуть, когда тяжелая ладонь по-хозяйски легла на ее бедро. – Я голая.

14

В последние дни декабря Ника стала вести себя особенно странно. Динамила его, прикрываясь зачетами, экзаменами и выступлениями. Как подозревал Град, избегала оставаться с ним наедине. Встречались только на нейтральных территориях в присутствии других людей.

«Чё за хр*нь?»

 Собирался выяснить все на новогодней тусовке. Уже предвкушал, как заманит Кузю на второй этаж и закроется с ней в комнате. Но Карп в последний момент отменил вечеринку. Верка разнесла полдома и ему голову заодно. Пока Серега с Максом возился, Ника умудрилась проститься с ним посредством телефонной связи и укатила домой.

Вроде как жаждал, чтобы она ненадолго уехала. Нуждался в передышке.

А на деле… С началом нового года и своих последних зимних каникул досконально познал еще одно новое чувство. Тоску. Невесомое, сложное, ненасытное чувство. От одной лишь мысли о Кузе внутри все скручивало. Ныло и ныло, душу вытягивало.

Паранойя.

Раньше верил в то, что время течет равномерно. А тут вдруг задумался, что во вселенной что-то идет не так. Один день пролетает незаметно, а второй – тянется, словно ему утроили норму часов. Ждешь и ждешь… Когда же вечер? А потом за ночь сто раз просыпаешься – утро не приходит.

К черту притворство и изворотливость, целыми сутками мыслями только о ней исходил.

«Кузька…»

«Плюшка…»

«Мурзилка…»

«Сахарная плюшечка…»

Хоть бы позвонила. Нет, у нее же все прекрасно! Фотки постила по несколько штук в день.

«Счастливая».

«Пушистый друг и я».

«Устала…»

«Две золотые рыбки, одна платиновая и суровый хозяин аквариума)))))».

«Просто утро и… сюрприз от мамочки».

«Приготовила папуле завтрак)))».

«Руся! Скучаем по тебе) Сегодня с Алей вспоминали нашу тройную ветрянку и метания папы))) Правда, фото огонь?»

«Прогулка)))».

«Ночной скайп-чат КВНщиков: уже не можем друг без друга жить!»

«Бабушка пытается научить меня нормально готовить… Пока результат не впечатлил, даже папу».

«Аля молчит после манипуляций зубного врача. Ника грустит. Оказывается, без занудства старшей сестры тоже плохо. Приготовила ей бульон и красивую розовую трубочку))) Вместо тысячи слов!»

Написала. Соизволила. Спустя десять дней.

Республика Кузентай: Привет, Сережа))) К сожалению, не получится увидеться на каникулах. Общежитие не принимает. Папа не отпускает. Как ты? Ок?

Руки в кулаки сжались, только эта внешняя реакция – еще ерунда. Внутри все скрутило.

СЕРЕЖА: Привет. Нормально.

Республика Кузентай: Чем занимаешься?

СЕРЕЖА: Скажи отцу, что будешь с Уваровой, а заночуешь у меня.

Республика Кузентай: Не хочу врать родителям.

СЕРЕЖА: Ладно, забей. Увидимся через шесть дней.

Обозвал себя идиотом несколько раз! И все же ничего другого ей так и не написал. И Ника, мать ее, замолчала.

Только ночью, вернувшись от Карпа, увидел два пропущенных вызова и новое входящее сообщение.

Республика Кузентай: Знаешь, я, кажется, скучаю… Очень.

После этих слов едва не сорвался. Внутренности судорогой скрутило. Дышать тяжело стало. Сердце, отсчитывая нездоровый спринтерский такт, загремело в груди.

Вышел из дома. Сел в машину. Завел мотор. А потом мозг расплющили болезненные, но здравые мысли.

«Ну, куда?»

«Зачем?»

«Что я ей скажу?»

Собрался. Взял себя в руки. Вернулся домой. Важные телефонные переговоры отца резко прекратились. Уставился на Серегу, как на буйного психопата.

– Ты чего туда-сюда ходишь? Приехал. Обратно сорвался. Разгазовал мотор… Показалось, ворота снесешь. Чего вернулся? Случилось что?

– Нормально все. Планы поменялись.

– А головой об руль зачем биться?

– Бать… Вот сейчас не начинай. Настроение вообще ноль.

– Ты что-то принимал? – подозрительно прищурился Николай Иванович. – У тебя галлюцинации?

– Точняк! Двор захватили зеленные человечки, а на крыше сидит дракон.

– Как же меня достали эти твои шуточки…

Через шесть дней, когда вернулась Кузя, Град обратно почувствовал себя роботом, которого не программировали на эмоции. Они с новой силой его ломали.

Ника пританцовывала вокруг него и без конца просила:

– Улыбнись, Сережа. Улыбнись!

Тарахтела, по привычке, без умолку. Даже Аля с Русей из комнаты сбежали. У Града самого уже голова лопалась. Он бы вместо болтовни предпочел ее обнять. Казалось, что за две, с небольшим, недели она как-то изменилась. Не сказать, что выросла. Но что-то в ней по-другому стало.

15

Послушалась. Не пошла с Черниченко в кино.

Вместо него выбрала какого-то левого чувака из параллели: прилизанного ботаника в очках с толстыми стеклами, трижды в неделю носившего за собой кофр со скрипкой. На такого даже Граду с его разболтанной нервной системой стыдно было набрасываться.

Только кипящий котел эмоций за его грудной клеткой не позволял отпустить ситуацию.

Разорванный сердечный ритм. Затруднительная вентиляция легких. Маниакальные, бредовые, абсолютно антагонистические одна к другой мысли.

– Руся, оставь нас ненадолго, – войдя в комнату, бросил вместо приветствия старшей сестре, даже не взглянув в ее сторону.

Все внимание Градского рефлекторно ушло в уже привычном направлении.

Доминика быстро поднялась с кровати, суетливо откладывая в сторону книгу. Расправив толстовку, напряженно застыла перед письменным столом, словно всерьез опасалась того, что он на нее набросится.

– Серег… – замялась Руслана.

Но это не Алина. С ней, к счастью, проще договориться.

– Пожалуйста.

Одно слово, пропитанное фальшивой мольбой и совершенно лишним, свойственным Сереге нажимом,  вкупе с соответствующим взглядом – все, что потребовалось.

Если опасения Ники относительно него и были реальными, упрямство и гордость не позволили ей задержать сестру.

Руслана вышла.

Дверь тихо захлопнулась. Они остались одни.

– Почему ты так поступаешь, Кузя? – тихо спросил Градский.

Он ее действительно не понимал. Чувствовал, что истинные эмоции и поведение Доминики противоречили друг другу, как день и ночь.

– Как, Сережа? Что ты имеешь в виду? – едва слышно уточнила она.

– Я просил тебя не ходить с другими в кино. Я просил тебя, Ника, – голос, вопреки намерению оставаться спокойным, рубанул пространство суровыми и грубыми нотками.

– Нет, ты не просил, Сережа. Ты поставил мне ультиматум. Ты угрожал Роме.

Кивнул. Сердито, едва сдерживая свои эмоции, вдохнул через нос. На долгие секунды задержал дыхание. Медленно выдохнул через рот.

– А ты спросила меня, почему? Почему я не хочу, чтобы ты с ним куда-либо шла? Спросила? Нет, ты два дня меня показательно наказывала! Сбрасывала звонки и не отвечала на сообщения. Считаешь, эти детские приемчики решат проблему? Мы это уже проходили, Ника. Не поможет.

Девушка нервно дернулась назад, отступая, когда Град сделал несколько шагов вперед. Замер, когда ей пришлось упереться задницей в столешницу. Не хотел загонять в угол, но держать дистанцию становилось все сложнее. Зверски тянуло прикоснуться. Хотя бы так, как она позволяла ему раньше. Только сейчас видел, Кузя бы не позволила ему и того.

Бетонной стеной между ними стояла горькая обида. Сергей понимал свою вину и опасался того, что в пылу этой горечи и сопутствующих ей эмоций Доминика зайдет слишком далеко.

– Почему ты не хочешь, чтобы я шла с Ромычем в кино? Он тебе не нравится? Что-то плохое о нем знаешь?

Когда она озвучила эти вопросы, внутри Градского словно тумблер сработал. Казалось, что вся кровеносная система и сердце загорелись, как гирлянды на елке под воздействием недопустимого напряжения. Одномоментно стало душно и тесно внутри собственного тела.

Мрачная тень набежала на красивое лицо Сергея. Мышцы напряглись, а глаза стали практически черными. И Доминике стало отчетливо понятно, что Ромка ему не просто не нравится.

«Боже…»

«Молчи, умоляю…»

«Не говори… Не озвучивай!»

«Не молчи… Умираю…»

Внутри нее тоже происходила психологическая борьба. Две взрывные и отчаянные натуры воевали в ее теле за право принятия жизненно важных решений. Одна сидела в голове, вторая заняла более выгодную, но менее твердую позицию, разместившись в чувствительной сердечной мышце. Обе упрямые, порывистые и лишенные опыта, они безрассудно махали шашками, в участившихся попытках получить единовластный контроль. Первая требовала раз и навсегда прогнать Градского, вторая – броситься ему в объятия, как в тот первый раз, когда он пришел с утешениями.

– Дело не только в Черниченко, – подтвердил ее догадки Градский.

Неторопливо вдохнув и выдохнув, он прикрыл глаза, скрывая от нее весь свой морок.

И сердце Доминики, опережая слова и домыслы, ускорилось. Растревожилось раньше, чем Сергей открыл глаза и безвозвратно разрушил иллюзию их чистой бескорыстной дружбы.

– Я хочу, чтобы ты всегда была только со мной, – застыл на ней горящим взглядом. Именно он смутил Нику даже больше, чем сами слова. – Только моей.

Не в силах пошевелиться, будто приговоренная, наблюдала за тем, как Градский, в прямом и переносном смысле, сокращает между ними расстояние.

Стал вплотную. Сжал горячими ладонями ее безвольно повисшие вдоль туловища руки. Сплел пальцы. Прислонился лбом к ее лбу.

– Не надо… – выдохнула едва слышно, прикрывая глаза.

16

Незаметно подкрался май. Если бы Град тогда понимал, что через два месяца им предстоит расстаться…

– Давай, давай, давай! Наваливай! – горланил с пассажирского сиденья Карп.

Знакомые улицы проносились мимо с запредельной скоростью. Из-за стремительного перемещения в глазах плясали и расплывались цветные блики дорожной разметки и городского освещения. Но нутряк долбил адреналин, а в нем Серега, ввиду своих психологических проблем и изменений, все еще критически нуждался.

Без Ники. Без секса. С водоворотом необъяснимых эмоций, которые петляют внутри его организма, будто блуждающая пуля.

Казалось, его нервная система с опозданием решила реагировать абсолютно на все. Даже сущая ерунда, которую в прошлом попросту не замечал, с недавних пор способна была поддеть плотину.

– *б твою... Откуда взялся? – на изломе изумления и внутреннего страха сипло произнес Карп.

Белый спорткар выскочил с прилегающей «второстепенной» и, уверенно набирая скорость, устремился к условленному финишу.

Зрительная концентрация Сереги дошла до предела. Зрачки расширились. Веки застопорились, не давая глазам закрываться.

– Сука, козел, – на одном дыхании выдал Градский. – Не успеем, «встречка» паровозом пошла. Полоса забита.

– Успеем… По правой.

– Ну, на х** такие коржики… Мало места. Не пройдем.

– Давай! Топи!

Горячая кровь, бесшабашный азарт и алкоголь толкали на необоснованный риск. Вильнув рулем, Град выдавил из тачки все, что можно.

– Да! Да! Да! – заорал Карп на финише.

Грудную клетку Сереги ударил прилив сумасшедшего драйва. Он ощущал себя счастливым ровно двадцать четыре минуты после заезда. Было нетрудно посчитать, зная время финиша. А потом к Градскому резко вернулась сумасшедшая неудовлетворенность. Карпов предлагал намурыжиться какой-то травой, но Серега понимал, что в итоге почувствует себя только хуже.

С этими эмоциональными качелями ощущал себя биполярным психопатом. Приходилось то всеми силами бороться с ванильными желаниями относительно Плюшки, то – с засасывающей, словно черная топь, злостью.

– Так что у вас с Кузей? Типа серьезно? Или все-таки друзья? – вопрос Макса заставил вынырнуть на поверхность реальности.

– Серьезно. Друзья.

Куда еще серьезнее? Плюшка – самое ценное в его жизни.

Но Карпа такой ответ привел в замешательство. Растерянно улыбаясь, он решился уточнить:

– Вот сейчас не понял. Серьезно – значит вместе, как на пальто варежки. Секс, поцелуи, разговоры о будущем и все такое… А дружба предполагает чисто платонические отношения без каких-либо неконтролируемых желаний и планов.

– Все, что ты перечислил и разделил на черное и красное – тупые ярлыки, – сердито отозвался Град. – Я себя под эти нормы не собираюсь вписывать.

– Ты-то не собираешься. А Кузя?

«А Кузя?..»

Для нее все было иначе? Ждала ли она от Сереги каких-то определенных поступков? Разве недостаточно того, что он ради нее перестал пьянствовать и бл*дствовать? Разве недостаточно его к ней отношения? Да он с ней носился, как с хрустальной вазой! В то время как самому хотелось совершенно другого. Хотелось до такой степени… Рядом с Никой все тело звенело от напряжения.

Свалив от Карпа, несколько часов наворачивал круги по городу. Размышлял, делал предположения, злился, расстраивался, ревновал, испытывал беспокойство…

***

Отложив учебник по английскому, Доминика потушила настольную лампу и забралась под одеяло. Вот бы еще сразу заснуть… В голове творилась суматоха. Ее занимали и донимали глупые и отчасти постыдные мысли.

«Градский…»

Алина советовала действовать по ситуации. Но почему-то все эти ситуации становились невыносимыми. Внутри разрасталась ноющая пустота. Неопределенные желания разбивали ее привычный самоконтроль в щепки. Даже если отпустить себя, не понимала, что именно хотела бы сделать. Одно точно: того, что было раньше, ей стало мало.

В закутках общаги вместо назойливых секретных разговорчиков об анатомических и технических особенностях Градского теперь обсуждали его целибат.

Порой Кузнецову так и подмывало вцепиться одной из «заинтересованных» в волосы. Но она держалась изо всех сил. Назло всем дурам, проходила мимо них с вызывающе самоуверенным выражением лица.

Никто ведь не предполагал, что сама она приходила в отчаяние.

Сестры, подруги, знакомые – у всех жизнь кипела! Они переживали романтические и интимные моменты близости. Делились своими незабываемыми впечатлениями с горящими глазами и пылающими щеками.

Ника же, как школьница – все понаслышке да из книжек.

Нецелованная!

Какой же дурой она себя теперь ощущала, вспоминая, как Град накануне своего дня рождения просил о поцелуе! Надо было тогда его целовать! Как хотелось, как умелось… Просто целовать, и все!

Прикрывалась глупыми моральными принципами, которые зачем-то сама себе навязала. Да кому они нужны в восемнадцать лет? Если душу и сердце распирает от неизрасходованных чувств. Казалось, еще немного, и ее попросту разорвет, потому как они разрастались и внутри уже не помещались.