Ямада будет драться

Глава 1

Мяукающая кошка мышь не поймает

Я в панике кидаюсь к дверце машины, хватаюсь за ручку, пытаясь рвануть на себя, но ничего не происходит. Замок заперт намертво. Сердце колотится в груди, а пальцы дрожат от адреналина.

— Выпустите меня! — вскрикиваю я, дёргая ручку сильнее.

Ито даже не впечатляется, только лениво поворачивает голову в мою сторону.

— Лучше не трогайте... — начинает он, но я уже не слушаю.

Решив, что единственный выход — выпрыгнуть прямо на ходу, я тянусь к кнопке, чтобы опустить окно. Но вместо привычного звука опускающегося стекла происходит нечто невообразимое. Стекло будто плавится, а затем превращается в огромную зубастую пасть, которая с громким щелчком захлопывается прямо у меня перед лицом.

— А-А-А-А! — Я с криком отскакиваю назад, вжимаюсь в сиденье, дико глядя на окно.

Кожа покрывается мурашками, а дыхание сбивается. Это не обман зрения!

Пасть, чёрт возьми, самая настоящая! Клацнула, как у голодного зверя, готового разорвать добычу.

— Я предупреждал. — Ито даже не улыбается, но в его голосе звучит тонкий оттенок сарказма. — Не стоит пытаться выходить.

Я хватаюсь за грудь, пытаясь унять бешеный ритм сердца.

— Что это?! Что здесь происходит?! — сиплю я, стараясь, чтобы голос не дрожал, но выходит жалко.

Ито лишь тихо вздыхает, его лицо спокойно, как будто мы сидим не в кошмарной машине, а за чашечкой кофе.

— Это особое место. Его стоит понять и узнать получше. Если поступать опрометчиво, то вам не понравится, что там, — кивает он на красноватое сияние за окном у водительского места. — Поверьте мне, Ямада-сан.

Я моргаю, надеясь, что это всё происходящее там — галлюцинации, но нет — они реальны. Один из прохожих поворачивает ко мне голову, и его пустые, черные, как смоль, глаза будто впиваются прямо в кожу.

О ками, спасите меня.

— Это всё не по-настоящему, — шепчу я себе, но мои руки ощутимо подрагивают.

— Напротив, это как раз очень даже настоящее, — холодно замечает Ито. — Просто вы этого никогда не видели.

Спорить сложно. Я до некоторого времени даже не подозревала, что здесь живет кто-то кроме людей. И если б не познакомилась с Окадзавой, то и никогда б не узнала.

Ито тихо смеется, и в его голосе звучит странная мягкость, почти нежность.

— Не пугайтесь так, — произносит он, будто утешая ребёнка, — мадо-норои совсем маленький. Ему всего-то лет триста, он любит пошалить, но можно не переживать. Он не голодный. Сейчас, во всяком случае.

Я сжимаюсь в сиденье, мой взгляд всё ещё прикован к тому, что только что было окном. Зубастая пасть скалится, её длинный тёмный, будто смоляной язык лениво облизывает острые жёлтые зубы, оставляя после себя влажный блеск.

— Ма-до... что?! — заикаюсь я. Мой голос настолько звонко дрожит, что можно заслушаться. Я вжимаюсь в кресло, стараясь отодвинуться подальше. — Кто это... что это вообще такое?!

Вижу в зеркало, как Ито чуть приподнимает бровь, явно удивлённый моей реакцией, а потом всё с тем же спокойствием объясняет:

— Мадо-норои, — произносит он, как будто это что-то само собой разумеющееся. — Это же цукумогами, дорогая Ямада-сан. В данном случае — дух старого окна. Когда вещь проживает достаточно долго, она может обрести душу. Иногда это полезно, иногда... не очень. Этот, например, зубастый, но довольно дружелюбный. Обычно.

Моё сердце бьётся как сумасшедшее, я с ужасом смотрю на пасть, которая продолжает лениво поклацывать зубами. Кажется, она даже улыбается... если это можно назвать улыбкой.

— Зачем... зачем у окна зубы? — сглотнув, выдыхаю я.

Ито вновь усмехается, но всё же отвечает:

— Для защиты, конечно. Он защищает себя. Если кто-то решит его обидеть... ну, вы поняли. И для еды, конечно. Вы пробовали есть без зубов?

— Вы издеваетесь?

— Ни коим образом.

— Серьёзно?! — Я смотрю на пасть, которая снова облизывает зубы, как будто наслаждаясь моим страхом и всей реакцией. — И это должно меня успокоить?!

— Почему бы и нет? — отвечает Ито с лёгкой усмешкой, а потом добавляет почти задумчиво: — Хотя... мадо-норои, конечно, не всегда дружелюбен. Если бы он был голодным... но, к счастью для вас, ужин был недавно. У нас все заботятся друг о друге.

Ужас пронизывает меня до костей, я не могу удержаться от новой дрожи.

— Го-голодным?! — срывается с моих губ.

Ито пожимает плечами, словно речь идёт о выборе блюда в ресторане:

— Конечно. Все хотят покушать. Это же естественно! Но ведь не вы виноваты, что он стал зубастым, верно?

Ну, спасибо. Не хватало ещё быть виноватой в том, что окно обзавелось зубами.

Мой мозг словно закипает, пытаясь осмыслить услышанное. Но вообще… Зубастые окна? Голодные? А я просто хотела попасть домой!

Нужно подумать и привести мысли в порядок. Ну… насколько это возможно в такой ситуации.

Цукумогами… я судорожно прокручиваю в голове всё, что знаю об этих странных существах. Где-то когда-то я об этом читала. Тогда всё это казалось чем-то далёким, почти сказочным. А теперь это реальность, скалящаяся мне острыми зубами из бывшего окна.

Цукумогами — это духи или ёкаи, которые появляются из старых вещей. Считается, что любая вещь, которой исполнилось сто лет, может обрести душу. Вещь, которую долго использовали, впитавшая в себя эмоции, желания, а иногда даже ненависть владельца, становится одушевлённой. Она превращается в цукумогами.

Вроде бы не все из них опасны. Некоторые цукумогами довольствуются тем, что просто «живут» своей новой жизнью: шагают по дому на своих ножках, свистят, если это, скажем, чайник, или весело поют, если это флейта. Но другие… другие могут быть злобными, особенно если с ними плохо обращались при жизни. Если вещь бросили, сломали или унизили, её дух может наполниться гневом. Такие цукумогами мстят своим владельцам и всем, кто попадётся под горячую руку.

А-а-а, за что мне это?

Глава 2

Кийо проводит меня в небольшую комнату, которая выглядит словно с открытки про старую Японию.

Низкий столик из тёмного дерева, чайник, из носика которого исходит сизый пар. Мягкие подушки на полу. У стены стоит изящный шкафчик с расписными дверцами, а на окне висит тонкая бамбуковая штора, пропуская мягкий теплый свет.

— Прошу вас. — Он указывает на подушку у стола. — Выпейте чаю и немного успокойтесь. Вам здесь ничего не грозит.

Его голос слишком спокойный, чтобы я могла в него поверить. Я осторожно сажусь, стараясь не шуметь. Платья нет, выгляжу, скорее всего, так, будто попала в ураган. Прекрасный вид, ничего не скажешь. Но смущаться перед тем, у кого хвост, как-то не получается.

Кийо склоняется, разливая чай в маленькие чашечки, и подаёт одну мне. Его движения так точны и отточены, будто он всю жизнь только и делал, что занимался этим.

— Что здесь происходит? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь, чтобы голос не дрожал. — Зачем я здесь?

Кийо выпрямляется, смотрит на меня задумчиво, потом, словно решившись, отвечает:

— Всего лишь беседа. Скоро прибудет важная персона. Вам нечего бояться.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать саркастичный смешок. Конечно, чего мне бояться? Зубастого окна или странного города, где люди двигались как марионетки? Всё в порядке, действительно.

— Пожалуйста, подождите здесь, — добавляет он, чуть склоняя голову. — Я скоро вернусь.

А потом разворачивается, направляясь к двери, но на пороге вдруг останавливается. Маска скрывает лицо, но я чувствую, что Кийо улыбается:

— Могу я спросить, какой у вас любимый цвет?

— Что? — опешиваю я. — Э-э... наверное, синий.

— Синий, — повторяет он, словно отмечает что-то про себя. — Благодарю. Отдыхайте, Ямада-сан.

С этими словами он выходит, оставляя меня одну. Я перевожу взгляд на чашку чая, потом на закрывшуюся дверь, тяжело вздыхаю.

Синий? Ну, нравится. Зачем ему вообще это знать?

Я сижу на подушке, стараясь удержать дрожь в руках — все же потихоньку накрывает после всего, но чай, кажется, только усиливает напряжение. Каждую секунду ловлю себя на мысли, что дверь сейчас распахнётся, и в неё войдёт что-то… или кто-то, с кем я явно не справлюсь. Паника то и дело поднимает голову, но я силой заталкиваю её обратно.

И без тебя тут веселее некуда.

Вдох, выдох. Вдох, выдох. Возьми себя в руки. В любой ситуации думай холодной головой. Главное — оставаться в сознании и не позволить страху взять верх.

Когда дверь наконец открывается, я невольно подскакиваю.

На пороге стоит Кийо. В руках у него аккуратно сложенное синее кимоно. Он молча входит, раскладывает его на столе передо мной и отступает на шаг.

— Это для вас, — произносит он чуть звеняще.

Я недоверчиво смотрю на ткань, не в силах даже прикоснуться. Кимоно выглядит как настоящее произведение искусства. Глубокий синий цвет напоминает ночное небо и переливается бархатистыми оттенками. По подолу и рукавам проходит узор тонких серебристо-розовых линий, словно тонкие ветви дерева. Они переплетаются, образуя сложные рисунки, среди которых можно различить цветы с пятью лепестками — сакура. Они более насыщенного оттенка.

На спине кимоно красуется более крупный рисунок: огромный цветок, раскрывающий свои лепестки к небу. Но он выполнен в чуть ином стиле — в каждом лепестке отражаются яркие звезды. От цветка отходит светлая дымка, словно намёк на что-то мистическое, окутывающее того, кто наденет эту вещь.

— Это кимоно… — Кийо словно угадывает мои мысли. — Надевается для особых случаев. Оно символизирует ясность мысли и спокойствие духа. А сакура, хоть и серебряная, добавлена здесь как напоминание о хрупкости момента, о том, что всё — временно.

— Временно… — тихо повторяю я, рассматривая рисунок.

— Именно так. — В голосе Кийо появляются какие-то новые нотки. — Вы сейчас находитесь на пороге… очень важного разговора. И этот образ, — он кивает на кимоно, — должен напомнить вам, что страх — всего лишь миг. Но ясный разум всегда помогает преодолеть тьму.

Понятно, что ничего не понятно.

Я провожу пальцами по ткани. Мягкая и лёгкая, явно очень дорогая. И не столько в деньгах, сколько в мастерстве. Это не просто одежда. Это целое послание. Или… предостережение?

Кийо отходит, чтобы дать мне пространство, но его голос остаётся спокойным и уверенным.

— Пожалуйста, встаньте, Ямада-сан. Я помогу вам.

Я колеблюсь, но поднимаюсь. Кийо разворачивает кимоно и ловко встряхивает его, чтобы ткань заскользила по воздуху. Его движения быстрые и отточенные, как у того, кто делает это не в первый раз.

Когда оби зафиксирован, Кийо отступает и оглядывает результат с критическим, но довольным взглядом.

— Готово, — говорит он и берёт небольшой гребень. — Теперь прическа.

Я вздрагиваю, но не возражаю. Кимоно я надевала только на праздник в университете. Потом как-то всё обходилась обычной одеждой. Поэтому весь процесс сейчас очень впечатлял.

К тому же меня никогда не одевал ёкай. Это, знаете ли, дорогого стоит.

Кийо осторожно распускает мои волосы и расчёсывает их, движения уверенные и осторожные. Затем делит волосы на две части, верхнюю собирает в высокий пучок, оставляя несколько прядей свободно спадать. Закрепляет пучок традиционной заколкой с небольшими подвесками, которые звенят при движении.

— Это просто, но элегантно, — комментирует он, слегка приглаживая выбившуюся прядь.

Кажется, в ком-то живет стилист и парикмахер. Хвост ему совершенно не мешает.

Я смотрю на себя в зеркало. Прекрасная незнакомка смотрит в ответ. Грациозная, утончённая, с намёком на что-то из прошлого.

— Спасибо, — шепчу я, понимая, что Кийо вложил в этот процесс что-то большее, чем просто механическую помощь. Ему явно нравится.

Он слегка кланяется:

— Не за что. Теперь вы готовы.

Хочется стукнуть за такой ответ. Не говорите никогда на благодарность «не за что», потому что человек явно посчитал это важным.

Глава 3

Осакабэ-химэ спокойно подносит чашку к губам, делая небольшой глоток. Её движения неспешны, как будто времени не существует. Да что там… словно она сама его контролирует.

— Этот чай собирают на рассвете, — произносит она, не поднимая глаз. — Каждый листик отбираются вручную. Вкус особенный, не так ли?

Я невольно делаю глоток. Чай действительно удивительный: мягкий, обволакивающий, с тонкими нотками чего-то цветочного и землистого. Я плохо разбираюсь. Но сейчас его вкус кажется мне лишь ещё одной частью этой странной атмосферы.

— Очень, — отвечаю я, стараясь, сделать это невозмутимо.

Осакабэ-химэ улыбается едва заметно, её взгляд всё так же сосредоточен на чашке.

— Приятно слышать. Чай — это не просто напиток. Это целая философия. Он учит нас терпению, пониманию и внутренней гармонии.

Терпение. Как раз то, чего мне сейчас не хватает. Сердце стучит слишком быстро, каждая клеточка тела напряжена. Мне хочется кричать, спрашивать, требовать объяснений. Но я знаю: стоит только выдать свои эмоции, и это будет конец.

— Вы согласны? — продолжает она, вдруг пристально глядя на меня.

— Думаю, да, — киваю я, хотя слова звучат будто издалека.

Осакабэ-химэ одобрительно кивает, будто читает мои мысли. Она снова делает глоток, явно наслаждаясь каждым мгновением.

— Торопливость разрушительна, — говорит она, ставя чашку на стол. — Она не ведёт к цели, а лишь усложняет путь.

Её слова проникают глубоко, заставляя внутренне сжаться. Я киваю, но на самом деле мысленно спорю: а что, если время действительно имеет значение?

— Возможно, вы правы, — уточняю я, стараясь выглядеть покорной.

— Я всегда права, — отвечает она без тени шутки.

Сложновато иметь дело с такими людьми. Точнее, нелюдьми. Но особо выбора у меня нет.

Эти слова, сказанные настолько спокойно, почему-то добавляют ещё больше напряжения. Я снова беру чашку, чтобы занять руки. Стараюсь сделать вид, что наслаждаюсь чаем, но взгляд то и дело возвращается к собеседнице.

Терпение. Я должна терпеть. Это, похоже, единственное, что от меня сейчас требуется. Даже, если хочется в кого-то зашвырнуть этой чашкой.

Осакабэ-химэ медленно кладёт руки на колени. Глаза, глубокие и бездонные, словно озёра в ночи, сосредоточенно смотрят на меня.

— Между миром ёкаев и онрё существует хрупкое равновесие, — начинает она ровно и тихо, будто рядом шелестят бамбуковые листья. — Это не мир в привычном понимании. Скорее, соглашение.

Я хмурюсь, пытаясь уловить суть её слов. Соглашение? О чём вообще идёт речь?

— Изначально, — продолжает она, не замечая моего замешательства, — это было необходимо, чтобы хаос не поглотил всё. Ёкаи и онрё... Мы, как тени, существуем на границе вашего мира, но наша природа различна. Онрё — это гнев, месть, боль, воплощённые в духах. Ёкаи олицетворяют иное. Их много. Мы все — история, эхо старого мира, наследие, которое продолжает жить по сей день.

Я слушаю, но слова звучат как загадка. Зачем мне это всё рассказывают?

— Мы установили правила, — продолжает Осакабэ-химэ, чуть склонив голову, её длинные чёрные волосы слегка касаются плеч. — Их нельзя нарушать. Нарушение приводит к последствиям, которые касаются всех сторон.

Я нахмуриваюсь ещё больше, пытаясь осмыслить. Почему она рассказывает мне всё это? Причём тут я вообще?

— Простите, но... — Я осторожно подбираю слова, стараясь не звучать слишком резко. — Какое это имеет отношение ко мне?

Осакабэ-химэ смотрит на меня, её глаза будто бы чуть светятся в полумраке комнаты.

— Имеет, Ямада-сан, — отвечает она после паузы. — Гораздо больше, чем вы пока понимаете.

От её слов становится холодно. Сердце замирает на мгновение, а затем начинает биться быстрее.

— Простите, но я всё равно не понимаю, — признаюсь я, чувствуя, как накрывает нервозность.

Её взгляд смягчается, но только на секунду, прежде чем снова становится неумолимым.

— Скоро вы всё поймёте, — говорит она мягко, но это не приносит облегчения. — Но для начала позвольте мне задать вам вопрос. Как далеко вы готовы зайти, чтобы защитить то, что вам дорого?

Мой взгляд невольно падает на чашку чая в моих руках. Этот вопрос... за ним явно скрывается достаточно.

— Это вы сейчас имеете в виду, мою тяжбу… в смысле, общение с Танакой Шиджеру?

Осакабэ-химэ слегка улыбается, её взгляд становится изучающим и в то же время почти лукавым. Она ставит чашку на стол, её движения грациозны, как у танцующей белой цапли.

— Только с Танакой Шиджеру? — переспрашивает она, чуть поднимая одну бровь. — Забавно, что вы так думаете.

Я напрягаюсь, не понимая, куда она клонит, но от её тона становится неуютно.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спрашиваю я, стараясь не выдать волнение.

Осакабэ-химэ не спешит с ответом. Она будто смакует мою реакцию, а затем спрашивает:

— Что вы знаете о Танаке Хироки?

Моё замешательство становится ещё сильнее.

— Он... — Я ненадолго задумываюсь, вспоминая, что вообще знаю. — Старший сын Танаки Сатору, основателя «Танака Групп». У него, кажется, сложная репутация... Я мало о нём слышала. Танакой Шиджеру я занимаюсь больше, он... ну, наделён полномочиями в компании.

Я нервно верчу чашку в руках, думая, что сказала слишком много.

— Сложная репутация, — повторяет Осакабэ-химэ, её улыбка растягивается чуть шире, но от этого становится только страшнее. — Как изумительно сказано. И да, довольно мягко.

— Простите, но почему вы спрашиваете? — напряжённо спрашиваю я.

— Потому что Танаке Хироки принадлежит куда больше власти, чем нам всем хотелось думать, — отвечает она ровным тоном. — И его влияние распространяется далеко за пределы мира людей.

Я чувствую, как холод пробегает по спине.

— Как это связано со мной? — выдавливаю я.

— Напрямую, — отвечает Осакабэ-химэ, её глаза сверкают так, словно она прекрасно понимает, что мои вопросы растут с каждой секундой. — Вам ещё повезло, что вы имеете дело с Танакой Шиджеру. Скажем так, он… всего лишь тень своего старшего брата.

Глава 4

Меня возвращают в комнату, откуда я до этого пыталась удрать. Пол застелен татами, в углу расстелен футон. На стене висит светильник из бумаги, отбрасывающий мягкий, тёплый свет. Возле стены стоит низкий столик с чашкой воды и небольшой вазой с бледно-розовой камелией. Всё кажется слишком гармоничным, чтобы быть настоящим.

Я сажусь на край футона и медленно провожу пальцами по ткани. Разговор с Осакабэ-химэ застрял в голове, как заноза. Мои мысли скачут с одного на другое, но ничего не складывается в цельную картину. Ёкаи, онрё, соглашение... Танака Хироки. Всё это звучит так, будто я угодила в чью-то выдуманную историю.

Ложусь, подтянув колени к груди, и закутываюсь в одеяло. Тишина давит, зато мысли словно звучат ещё громче.

«Разве такое может быть? — думаю я. — Это же какой-то бред. Нереальный мир, убийство, войны духов... И всё это почему-то свалилось на мою голову».

Сердце начинает биться быстрее, и я стараюсь дышать глубже, чтобы успокоиться.

Никакой логики. Никакого плана. В голове полный бардак. Можно мне другую голову? Нет? Спасибо!

Почему я? Нет, почему именно я? Они что, не могли найти кого-то другого?

Я ворочаюсь, пытаясь найти удобное положение, но тело напряжено, а в голове не прекращается поток мыслей. Всё это похоже на сюрреалистичный сон, в котором я застряла и не могу проснуться.

Я ведь просто хотела сохранить «Ракун» и помочь хозяину Окаве... А теперь говорят, что надо убить кого-то, кто занимается тёмными делами и собирается захватить мир потустороннего. Великолепно. Просто великолепно.

Я прижимаюсь щекой к прохладной подушке, закрываю глаза и пытаюсь заставить себя расслабиться.

Не получается. А чтоб вас!

Ночь на раздумья... А что, если я откажусь? Но Осакабэ сказала, что Танака не оставит меня в живых. Плохо, очень плохо. Вряд ли Шиджеру встречался со мной просто так. О ками, как я во всё это вляпалась?

Я переворачиваюсь на спину, уставившись на потолок. Ощущение, что всё вокруг меняется, даже когда я неподвижна.

Это просто какой-то сюр. Дичь. Бред.

Закрыв глаза, я пытаюсь сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Но страх, непонимание и смятение не уходят. Им тут сухо и комфортно.

Я утыкаюсь взглядом в потолок, выискивая в темноте плоскости хоть какие-то ответы, но нахожу только пустоту. Мысли неумолимо возвращаются к тому, что сказала Осакабэ-химэ.

Не пытаться сбежать.

Её голос был мягким, даже ласковым, но за этой фразой чувствовалась чёткая граница — за неё лучше не переступать.

«Но мне же нужно как-то связаться с Хаято и Окадзавой!» — думаю я, сжав кулаки под одеялом. Образы их лиц всплывают в голове. Они, наверное, уже сошли с ума от беспокойства. Ну или… просто ищут мой труп. После ужина с сильными мира сего бывает всякое.

Я резко сажусь, но тут же понимаю, что ничего сделать не могу. Телефон не работает. Да и что толку? Здесь явно нет никакой связи.

Даже если я попробую сбежать... Осакабэ дала понять, что на этот раз меня не отпустят просто так. А если поймают, то это может быть и кто-то пострашнее Ито.

Я прекрасно понимаю, что видела далеко не всех.

Только воспоминание об этом заставляет сердце ухнуть куда-то вниз. Его руки, мягко, но уверенно подхватывающие меня, словно я пушинка. Взгляд, холодный и почти насмешливый, как будто всё, что я делаю, заранее обречено на провал.

Я качаю головой, пытаясь отогнать эту мысль. Глупости какие. Придушит, просто мягко. Вежливый потому что.

Но ведь он же поймал меня тогда так легко. Неужели я действительно настолько беспомощна?

Я прижимаю ладони к лицу, делаю шумный выдох. Что-то внутри подсказывает, что всё идёт не так, как должно. Но что я могу сделать? Кто я вообще здесь?

Нужно успокоиться. Просто пережить эту ночь. А утром будет видно...

Укутываюсь плотнее, ночка-то прохладная. Но даже в темноте, даже с закрытыми глазами передо мной маячит предупреждающий взгляд Осакабэ и спокойное невозмутимое лицо Кийо. Конечно, невозмутимое. Ведь это же маска.

Сон укрывает меня, как мягкий плед, тёплый и тяжёлый. В нём нет ни страха, ни тревоги — только лёгкость, словно я сбросила весь груз реальности.

Передо мной расстилается безбрежная ночь. Небо настолько чёрное и глубокое, что кажется, можно провалиться в него, если сделаешь шаг в сторону. А звёзды... Они яркие и сверкающие, словно их только что отполировали. Они выстраиваются в дорожку, извивающуюся вперед, будто манят за собой.

Я ступаю на эту звёздную тропу босыми ногами касаясь мягкого, почти невесомого света. С каждым шагом ощущение реальности уходит всё дальше. Чувствую, как воздух вокруг становится всё чище, прохладнее, как будто в нём растворился запах ночных цветов и росы.

«Где я?» — мелькает мысль, но ответа нет.

И, странно, я даже не хочу его искать. Здесь мне спокойно. Здесь нет угроз и обязанностей.

Впереди постепенно вырисовывается храм. Лунный свет делает его контуры мягкими, но невероятно чёткими. Кажется, он сооружен из самого света: стены перламутрово-серебристые, башенки изящно вытягиваются вверх, прямо к звёздам.

Перед храмом — широкая лестница из полупрозрачного камня, который словно светится изнутри. Вокруг него — огромный сад, раскинувший свои ветви в чёрную пустоту ночи. Лепестки деревьев светятся нежным голубоватым светом, а где-то вдали слышится тихий звон колокольчиков, будто ветер играет с ними.

Я замедляю шаг. Сердце начинает биться быстрее, но… не от страха. От чего-то... возвышенного. Почтения? Или это радость, что я нашла это место?

Что это за храм? Почему он кажется таким... знакомым? Будто видела, но не наяву, а в книгах или фильмах.

Я поднимаюсь по ступеням. С каждым шагом всё сильнее ощущение, что я иду туда, куда должна была попасть всегда. Будто всё до этого момента — лишь прелюдия.