Ярс из страны Веневдии

Пролог

                                                                      ПРОЛОГ

                                                                                            За два столетия до основных событий

         Светозару сегодня нездоровилось. С ночи еще, когда прикорнул на пару часов в походном шатре, и сразу приснилось вороньё, кружащее над полем. Еда наутро в глотку не лезла, но заставил себя сжевать горячую пресную лепешку – силы нынче понадобятся. С гораздо большей радостью глотнул сурьи[1], но и она показалась невкусной. Да что с ним такое творится?! Стареет что ли?! В былые лета перед битвой кровь кипела и руки чесались, а сейчас и княжеский жезл кажется тяжелым! Как же мечом махать?! Как вести на битву людей, для которых отчаянная храбрость всегда стояла выше жизни?!

         Или сам испугался?! Отвык от походов, корни пустил в своем тереме?! Да не бывать такому!

         - Пора, князь! - чужой голос пробился сквозь полог шатра, заставляя встрепенуться. – Люди уже в строю и ждут тебя!

   С расстеленных шкур поднялся с трудом – ноги еще крепки, а вот спину прихватило, вдруг, болью. Последствие давних драк и ночевок на голой земле. Хорошо, что молодший[2] в шатер не зайдет, лишние разговоры ни к чему. Князь – лишь первый среди равных, негоже ему быть ни больным, ни старым! С этой думой Светозар сунул ступни в короткие сапоги и нагнулся осторожно, ремни затянуть. Из шатра вышел прямым, суровым и непреклонным, как столетний дуб. Взял у молодшего кольчугу, нырнул привычно лицом в звонкую кипень.

- Что там видать? – спросил хмуро, принимая островерхий шлем. – Много ли их?

- Ох, много, великий князь! – в голосе паренька прозвучал страх пополам с восторгом. Первая в жизни битва, и сразу такая значимая!

- Всю ночь со своих ладей выгружались, да не только люди с конями, а и чудное что-то! Вроде избушек, да только на колесах и с ложками!

- Какими еще ложками?! Ладно, не томи, сам погляжу!

   На коня взмыл легко, пустил с места галопом, чтоб ветер в лицо. Чтоб выдул и унес ненужные сейчас думы. Хотя, куда от них денешься, если неведомый враг – вот он, рукой подать. Недели не прошло с тех пор, как морской виднокрай[3] усеялся точками, превратившимися в полотнища парусов, а после под парусами и ладьи стали видны. Огромные, каждая человек на сто. Перепуганный пастушок с побережья принес весть в селение, и уже вскоре на берег прибыли самые уважаемые здешние люди. Хотели задобрить пришлецов нехитрыми дарами. При том, что последнему дурню должно быть ясно – торговцы и просто гости этакими силами по морю не ходят! Назад старейшины не вернулись, а вскоре чужие воины уже хозяйничали в селении. Тащили из домов снедь, гнали малочисленную скотину и здесь же, прямо на земле задирали рубахи подвернувшимся женщинам. Мужчин и мальчиков рубили сходу, убегавших настигали стрелами. Уцелел лишь пастушок, тот самый – покрался из любопытства за старейшинами, а после спрятался в траве за околицей. Видел и слышал всё. Днем спустя, бледный и косноязычный, описал увиденное людям княжьего наместника, но к тому времени похожие вести пошли сплошным потоком. Понеслись гонцы по землям Союза княжеств, созывая князей с людьми на большую битву, забили всюду колокола, поднимая народ в ополчение.

   До вчерашнего вечера.

   Нет больше времени собираться и готовиться – слишком много чужих ладей успело пристать к берегу, и велики теперь силы, присланные врагом. Сражение всё решит. Смять охальников, опрокинуть в соленые воды, чтоб еще подсолили собственной кровью! Никаких уже переговоров, ибо пришлецам они не нужны, а хозяевам и вовсе нельзя забывать эдакую обиду.

    Поле открылось за ближайшим холмом, широкое, но не безбрежное. По сторонам ограничено рощами и оврагами, впереди упирается в серую гладь Закатного моря. Берега не видно, весь уже скрылся под ладьями и шатрами незваных гостей, а вдали еще паруса видны. Сколько же их там?! Снова предательский озноб прошел по хребту снизу вверх, шевельнул волосы под шлемом. Нахмурился Светозар, пальцы сжали поводья сквозь кольчужную рукавицу, и конь под ним встрепенулся, пошел ровно вдоль воинского строя.  

- Мир вам, други мои! – сказал князь не так уж и громко, но в тишине повсюду разнеслось. – Я ждал вас всех, и я рад каждому! Одни из вас вчера еще пахали землю, другие отроду воины и украшены славными шрамами! Неважно! Общая беда пришла в наши пределы, и вы откликнулись на призыв!

Часть I. Глава I

Алеет мгла, и меркнет звездный хор.

Рассвет глядит на старые могилы, -

Мечи и флейты, славу и позор –

Единое забвение покрыло.

Ни гордых дней, ни горьких – не вернуть.

Ушли дела, и песни замолчали…

Алеет мгла, и проступает путь,

Случайный путь сегодняшней печали…

Рассветный мир ночного не поймет;

И лишь – бродячий бард, вобравший в слово

Язык светил, дыханье древних нот, -

На чем случится – песню нанесет

Углем души, узнавшей хмель былого…

                                            В. Обухов «Песня Печали»

                                                                      ЧАСТЬ I

                                                                       Гнездо

                                                                        Глава I

                                                                       В дозоре

         Время перед рассветом зовется Часом Совы. Тяжкий час для дозорного человека. Глаза закрываются, толстая ветка норовит выскользнуть из-под тебя – полетишь тогда кубарем с высоты в три своих роста. Земля тут мягкая, лесная, но мало не покажется. Еще хуже, если задремлешь, да пропустишь врага к Гнезду – за такую оплошность хоть сам головой вниз кидайся.

         - Чур меня, доля лихая, да стыдная! – привычные слова выскочили горячим шепотом, и лес вокруг замер. Прислушался лес. Мелкие твари шарахнулись прочь, хищники повели носами, но и они ближе не сунутся. Места обжитые, крупного зверя нет. Враги этими тропами тоже не ходят, да и откуда им взяться, врагам-то? Земли тиуна[1] Перебельта, окраина славного княжества Веневдии. На пять конных переходов в любую сторону – сплошь союзники. Зверю, конечно, границы не прочерчены, а уж нечисти и вовсе, от них урона мало. Испугают, разве что, да дорогу запутают…

     Спокойные мысли, будто вода в лесном озерце. Для дозорного человека самые подходящие. Не замечаешь уже гнуса и сырости, а сонное предрассветное время тянется веселее. За Часом Совы последует Час Жабы, а там и первые петухи завопят. В старые времена петухи родились прямиком из пламени Ярилы-Солнца, потому мечены его огнем по хвосту и по перьям. Потому боится их вся ночная жуть, с которой человеку лучше бы не встречаться. Обычному человеку. Ярс свое имя получил как раз в честь Ярилы, в честь ярости и огня – ему трусить вовсе не положено. Восемнадцать лет[2] пережил, тело окрепло, умом тоже не из последних. Не зря Бирюк выделяет своим доверием – в дозор посылает чаще других. Земли кругом дружеские, но Гнездо и сейчас многим поперек горла. Тому же тиуну дай волю – забудет все Установления, пришлет стражников и подпалит с четырех сторон.

     На этой думе Ярсу сделалось неспокойно, аж ерзать начал. Штаны из толстого сукна, смягчают ветку, но за пять часов на таком насесте даже пуховая подушка тереть начнет. Хорошо, весу в Ярсе не так много: хоть и длинный вымахал, но худой, да жилистый. Для воина в самый раз. Лишнее мясо тут ни к чему, бегать с ним трудно, и ловкость убывает. В старые времена могло и жизни стоить – это когда воины еще воевали. Когда носили настоящее оружие, а противником у них были не соломенные пугала, а подлинные враги. Хоть бы даже из Закатной Лиги! Сейчас в такое не верится, но Бирюк врать не станет. Были времена и были люди. Согрешили тяжко, но злобы на них нет  – не предвидели, чем их грехи отольются потомкам. Жили по обычаям своей касты[3], как умели и могли. Большинство полегло в Позорной Битве, за прежних князей, многих казнили позже, а уцелевшие присягнули победителям на верность. Сохранили касту, потеряв остальное.

      Ветер потянул дымком, и Ярс улыбнулся черными губами. Лицо углем натерто для слияния с темнотой, только ведь кончилась уже ночь. Кто-то из младших учеников растапливает в Гнезде большой очаг, значит скоро запахнет кашей, а то и чем повкусней. Дозорным оставят самые полновесные порции, еще и меду по паре ложек! Необязательно до зари на ветке сидеть – никто в эту пору уже не сунется! Сказано-сделано. Рассупонил толстый ремень и наземь скользнул вьюном. Мягкие онучи[4] встретили землю как кошачьи лапки, штаны и длинная рубаха подвязаны бечевой в коленях, локтях и поясе – ничего не болтается. Одежда Касты Воинов, испытанная временем, хоть беги в ней, хоть на брюхе ползи. Стражника в такое не нарядишь, а уж торговая каста и правители к холстине даже касаться брезгуют. Нет на них великого греха, не за что вину искупать. Ярс купцам не завидовал – вполне честно, без утайки перед самим собой. Не досталось воинам роскоши, и сытости они не заслужили, но разве способен торговец вот так слышать лес?! Чуять его носом и кожей?! Посвист каждой птахи, урчание лягушек, запах сотен трав, а еще… еще вот это. Кисловатую вонь зверя, совсем рядом! Волосы на макушке вздыбились, а обратно не полезешь, опоздал! Болотная рысь на людей охотится редко, но уж если подкралась…

Часть I. Глава VI

                                                                       Глава VI

                                                                      Ордалии

    Пробуждение вышло нерадостным. Второе уже пробуждение за сегодня: боль, озноб, ломота во всем теле. Глаза размыкать не хотелось, а память подсовывала не то. Вчерашнюю ночь, например, путь из терема в жилую избу и недоброе молчание по пути.

- Он тебя пристыдил, потому что из всех выделяет, - сказал Касюта почти на пороге. – Другого ждал от тебя, потому и взялся честить. Мне тоже та притча вспомнилась, да и любому бы на нашем месте.

- Ты за всех не говори, - нахмурился Жухан. – Я вот в стражу не побегу, да и Пламенных Свитков отроду не читал! Не жалуют их в нашем краю!

   Ярс в том споре отмолчался. Не отошел еще от хмельных Бирюковых слов, а про притчу и думать не хотелось. Будь что будет! Спал, впрочем, крепко, а наутро вскочил ни в одном глазу. Оделся будто в дозор, затянув все завязки, а короткий волос и утягивать не пришлось. Прочие касты носят длинно, перехватывают шнурком на лбу, а купцы и правители даже обручи надевают серебряные, с самоцветами. У воинов свой закон – с давних пор так стриглись, чтобы враг в бою за волосы не цапнул. Палица и нож по местам, до Ристалища бегом, сквозь мутные сумерки. Сам Бирюк их встретил, вовсе без учителей. Одет сегодня в серое сукно, будто сам один из них, стоит внизу, не на помосте, а вместо посоха в руках – ковш. Большой, деревянный, темный от времени. Братина.

- Мир вам, ученики! Подходите испить из моих рук!

   Лицо спокойное, тяжелый ковш на весу не дрожит – а ведь полон до края. Ярс шагнул было первым, но Касюта и здесь упредил:

- Эх, под хмельком и Ордалии не страшны! А ну дозвольте!

Подхватил резную посудину, руки повело книзу, но удержал, и глоток вышел шумным, во весь рот.

- А что, вкусно! Налетай, браты, пока дают!

   Тут уж Ярс спешить не стал, дождался очереди. Братина к тому времени полегчала, а питье оказалось опять медовухой, но настоянной с травами. В голове зашумело враз, весело сделалось и легко. Уселся, как прочие старшаки, в большой круг, смежил веки с улыбкой.

   И проснулся опять.

   Боль, озноб, ломота во всем теле. Где он вообще?!

   Глаза раскрылись со скрипом, будто ставни рассохшиеся – или это ветка скрипит? Толстая древесная ветка перед самым лицом. Руками-ногами не шевельнуть – связан что ли? Нет, еще хуже – засунут по горло в мешок, перехваченный бечевой, и в мешке подвешен на дерево. Над рекой! Беспомощный как тот кутенок! Ни ножа, ни палицы при себе! Шевельнулся слегка, и ветка опять заскрипела, еще и качнулась с ним вместе. Подпилена у основания, сейчас обломится!

- Да что же это?! – пробормотал Ярс и устыдился такого лепета. Подслушать здесь некому, даже птиц не видно, и в речке вряд ли кто прячется. В глубокой и быстрой речке – не меньше часа до нее от Гнезда. На телеге везли, с хромой кобылой? Долго же спал после той братины! Ярило-солнце уже в центре неба, пот со лба не вытереть, но в том и нужды нет. Обломится ветка, и вода умоет, прежде чем русалки утянут на дно. Глупые мысли, не мог Бирюк обречь на гибель лучшего своего ученика… или мог? А то и вовсе – узнал о Бирюковом предложении кто-то из учителей, решил соперника допреж умертвить… опять мысли пустые! Таким лишь волю дай – сожмут тебе сердце, перехватят горло и вмиг обратят в трусливого зайца. Успокойся, дыши ровнее, думай! Не забывайте думать – так ведь сказал этой ночью глава Гнезда? Силы и ловкости у любого рубежника хватает, а от старшаков на Ордалиях ждут иное!

   Тут Ярс крутнулся в своем мешке туда-сюда, и нож, наконец, открылся взгляду. Чужой нож. Висит себе на той же ветке, в ногах у Ярса - большой, без ножен, а кончик хоть и скруглен, но отточен, издали видно. Знатный нож, но никак не достать его! И в мешке по ветке никак не сместиться! Качнулся сильней, хотел дотянуться ногами – снова не вышло, а древесина затрещала совсем угрожающе. На сколько хватит ее при таких-то рывках?! Рухнешь в воду, мокрый мешок облепит, свяжет, потянет вниз…

   И тут Ярс понял, вдруг. Совсем всё просто оказалось – если думать, а не дергаться, как карась в сетях! Приноровился, и раскачка пошла всерьез, всем телом. На очередном рывке обломился, наконец, в речку. Всплыл сразу – древесина держит как поплавок, а вот собственного веса в воде незаметно. Уцепился сквозь сукно за ветку, и нож в руки пришел сам…

   На берегу лежал недолго – в Ордалиях время ценится. Выжал воду из онучей, а штаны с рубахой на бегу высохнут. Взглянул на жаркий солнечный лик, на деревья (с какой стороны мох, да куда вытянулись кроны), а дальше ноги понесли. Прямиком к Гнезду. Проломил прибрежные ракиты, дальше открылась поляна, вся в густой зелени, цветах и медвяном запахе. Не захочешь – остановишься, глотнешь полной грудью. За поляной в паре поприщ[1] высится чаща, к ней-то Ярс и направился расслабленно. До тех пор, пока спиной и чутьем не уловил угрозу. Обернулся, и сердце колотнулось громче собственных шагов: волки! Два матерых зверюги глядят из ракитника, будто шли по следу от самой реки!

Часть I. Глава VII

                                                                    Глава VII

                                                                  Взоры богов

   Разгар ночи – не время для светлых обрядов. С последним лучом заката поднимается из подземных глубин мрачный Ядун, чей взгляд встретит каждого после смерти, и каждому назначит место. Взгляд жгучий как пламя ночного костра, пронзающий как стрела и обволакивающий как смоляной вар. Не скрыть от него ни единого поступка за долгую жизнь, ни одной тайной думки. Сам Пресветлый Сарус тебе не заступник – в незапамятные времена он был братом Ядуну, но рассорился и вызвал на бой. Трижды три дня и три ночи длилась великая битва, огненные стрелы и обломки палиц рушились на земную твердь, воды поднимались единой волной, смывая всё, а после застывали ледяными горами. Поняв, что силы равны, противники помирились. Разделили мир поровну. Ядун редко лезет без спросу в дела живых, но всякий усопший встает перед ним, и не каждому суждено вырваться из глубин в светлый небесный Ирей.

- Мир вам, ученики! – голос Бирюка возносится над поляной и гаснет в угрюмых кронах. Факелы расставлены кольцом, ветер колышет пламя, одежды Бирюка сегодня черны как ночь. Праздничные одежды. Белый – цвет смерти, цвет старых костей и колючей вьюги среди стылых сугробов. Знак отречения от всех радостей во имя Гнезда. Черный – распаханная земля весной, подгорелая корочка каравая, обугленные поленья в веселом и жарком костре. Еще – цвет ночи и Ядуна. Так уж все сплелось в этом мире, что нет жизни без смерти, и праздника нет без горечи.

- Сегодня не будет Покаяния, ведь вы уже сами вправе выбирать для него время! Сегодня вы станете взрослыми!

   Ветер, пламя, дым. Левое плечо отзывается на запахи ноющей болью. Чаща вокруг шепчет тысячей голосов, лешие и русалки глядят из-за крон на огненный круг посреди поляны, а людям это зрелище ни к чему. Лишним людям. Давно уснуло Гнездо, отдыхают учителя, даже псам хорошо спится. Тем самым, избегнувшим стрел. На поляне лишь два десятка парней, усевшихся кругом, и Бирюк в центре.

- Этой ночью вы все умрете. Как ученики. Умрете, чтобы родиться заново.

   Ночь – время Ядуна, и когда же еще вершить такой обряд? Ярило-солнце одарит лучами уже не птенцов, а мужчин, и Пресветлый примет их в новом дне. Заслужили. Все вчера показали себя достойно – на той поляне, где был жаркий огонь внутри сруба.

…- И тебе не хворать, - сказал тот старшак, не спеша подняться с травы, а из сруба неслось уже тяжкое мычание. Жареным мясом запахло сильнее, из проема выпал человек, пополз на карачках. Касюта – и тут опередил, ловкач! Без рубахи, лицо перекошено, а на плече… Разное слышал Ярс про клеймо: усыпляют, мол, сперва хитрыми травами, или держат тебя двое, а третий прижигает. Всё оказалось враньем, когда в сруб заглянул. Бревенчатые стены, земляной пол, очаг посреди. Железное клеймо лежит на камнях, докрасна раскалилось, щипцы кузнечные рядом. Никаких помощников-держателей – сам себя должен жечь!

- Помоги мне, Пресветлый! – шепот вышел горячечным, будто с тех углей, а пальцы уже шустрили, развязывали рубаху. Пока на кураже, пока не проснулся внутри испуганный малец и не дернул бежать без оглядки! Щипцы тянут руку книзу, клеймо выскальзывает и нужно хватать снова. Пот ручьями, плечо от железа само шарахается, будто своей волей живет… белая кожа, ни одна женщина еще не касалась… прочие касты давно эти клейма себе накалывают, у купцов и вовсе принято красками рисовать… сподобился же родиться!

- А ну цыц! – ощерился Ярс на трусливого кутенка внутри. – Опозорить меня хочешь, слизь болотная?! Вот тебе!

    Клеймо прижалось рывком, зашипело в мясе, а боли не было. Совсем! Не выронил даже, а бросил назад в очаг, и щипцы легли рядом. После уже накатило – чуть не упал на выходе, с рубахой в руках.

- Чего мешкаешь-то?! – проворчал Жухан, уступая дорогу. Человеку-глыбе всё нипочем, на лице настоящая скука, без игры. Не успел войти, как сразу обратно, и плечо уже багрится воинским знаком – нож и палица перекрещены в круге.

   Такой же точно упрятан сейчас на теле Ярса, под тряпицей с целебным варом. Факел трещит над головой, дым глаза щиплет, но лицо Бирюка видят все. Скорбное, будто впрямь хоронить собрался.

- Вулх, ученик Гнезда, подойди!

   Рослый красавец с роскошными усищами следует мимо учителя на край поляны – к яме. К свежей могиле в полную глубину. Встает на колени, а Бирюк уже сзади, с ножом наголо.

- Нет тебе места в мире Пресветлого, ученик, отправляйся к Ядуну!

   Тупым обушком по горлу и ногой в спину, нож летит следом. Тишина, треск огней, частое дыхание вокруг. Через долгое время Бирюк нагибается – легко, по-молодецки – помогает извазюканному выбраться. Несподручно Вулху, в правой руке нож, с левой каплет темное, рисует дорожку к центру поляны. Здесь преклоняет голову, и Бирюк самолично надевает ему медальон  - кожаный шнур, палица-нож в круге, отблеск дорогой руды. Серебро! Высшая честь для Касты Ненужных Людей!

Часть I. Глава VIII

                                                                     Глава VIII

                                                                   Откровение

         Горечь во рту и сладость первого глотка, сон и явь, свет и тьма. Не обряды уже – просто воинский пир. Три дня и три ночи, как принято. Изба былых старшаков расцвечена яркими лентами, нет здесь более ни сна, ни порядка. Пугливые глуздыри с поскребышами держатся вдали, бойкие колотуны прикатывают иногда новые бочки, да глядят завистливо. Рубежников услужать не заставишь, считают часы до новой своей жизни. Недолго им ждать осталось!

   Ярс особым бражником сроду не был, даже когда случались в Гнезде тайные пирушки. В первый день, после поляны, хлебнул изрядно, а на второй и в глотку не полезло. Силой себя заставил – игривая жидкость тушила дурной огонь внутри. Тот самый факел, что под дождем не гаснет.

   К концу третьего дня разбудил Жухан. Отыскал на сеновале, куда веселье не доносилось.

- Пойдем, брат. Бирюк тебя зовет.

- И что с того? Я теперь это… взрослый воин, а он это… пускай сопляков поучает!

- Пошли, Ярс. Нехорошо.

   Хотел нагрубить здоровяку, да посовестился. Встал кое-как. Плечо ноет, ладонь саднит, во рту кошки нагадили. Говорить с Бирюком не хочется вовсе – знаем, что спросит и что придется ответить! Не сейчас бы оно, не в таком мареве!

   Глава Гнезда ожидал за столом – снова кувшин, но чашек лишь две. Указал Ярсу на скамью, а Жухан молча вышел.

- Тяжко тебе? Вижу, не отвечай. Налей, отпустит слегка.

   Ярс привередничать не стал – питье оказалось вкуснее прежних, и голова, впрямь, утихла. Так бы вечно сидеть, глаза прикрыв, но нельзя. Ждет Бирюк.

- Послушайте, старший учитель. Я…

- Знаю, что скажешь. От Гнезда отказываешься, да и правильно. Молод ты еще, Ярс! Жизни не видел, девок не мял, какой из тебя наставник?! – теперь Бирюк улыбался во весь рот, даже подмигнул по-свойски. Крупная ладонь взяла кувшин, чашки наполнились снова.

- За тебя, воин! За твой выбор!

   Ярс отхлебнул. Посидел опять, зажмурившись – озноб по телу, будто не хмельное пьет, а квас ледяной в разгар зимы. Напиток не при чем, тут голова виновна. Тревожный колокол внутри нее! Слишком весел Бирюк, слишком суетится – когда такое было?! Будто смертельно-больного утешает! Снова Залесье вспомнилось, моровая язва, мать на последнем ложе… вместо озноба мороз уже, руки заледенели. 

- Лета у тебя самые молодецкие, гулять да гулять! Девицу, гляжу, приметил, есть о чем…

Ярс открыл глаза – и укололся. Чужой взгляд, будто не эти уста сейчас балагурят!

- Что случилось, учитель? От чего ты меня оберегаешь?

   Теперь Бирюк не улыбался. Допил молча, чашка стукнула о столешницу – совсем как три дня назад. Только компания нынче другая и настрой не тот.

- Я не тебя берегу, Ярс. Я оберегаю Гнездо. От тебя.

   Надо бы ответить – но где взять сил после такого? Сиди и молчи, пусть добивает!

- Знаю, железный медальон тебя обидел, зато никто из лазутчиков не догадался. Вулх, жестокий рубака, Кутяп, еще многие… они идут через кровь и не ведают жалости, потому намного опередили вас в Ордалиях. Перебили и сломали всё, что мешало идти. Таким в жизни легче, но не на них держится Гнездо. И наша каста будет стоять не на них. Я сберег своих лучших кутят и продолжаю беречь.

- Не об этом хотел спросить, учитель.

- Ведаю твой вопрос. Я и впрямь видел тебя в преемниках, но… боги тебя не приняли. Пресветлый и Ядун отклонили твои жертвы, а значит воинской стези тебе не видать. Большего не скажу, я ведь не волхв. Знаю лишь, что каждому предначертана его доля, и счастлив тот, у кого впереди широкий, торёный шлях. Хотя бы тропа без ухабов.

- И что же, только из-за этого…

- Да, Ярс. Ты знаешь, мне самому пришлось всё менять, уходя в чужую касту. Но мои жертвы были приняты, а значит, богам было ведомо, куда я пойду. Твой путь лежит в полный мрак. Я таких людей доселе не встречал, и не знаю, какой груз ляжет на твои плечи. Что принесешь ты людям – великое благо, или страшные беды? Я был бы счастлив доверить тебе Гнездо, но…

- Не продолжайте, - буркнул Ярс. – Все боятся неведомого, и я тоже боюсь. Но вы – НЕ ВСЕ, старший учитель! Вы… ты был для меня за отца и за мать, я привык верить… эх! – слова застряли в горле, злые слезы душат опять, но нет в них уже стыдного, детского. Из-за какой никчемы готов был рыдать вчера – из-за медальона! Вернуть бы опять ту ночь, счастливое свое неведение!

Часть II. Глава I

                                                                ЧАСТЬ II

                                                    Каста ненужных людей

                                                                  Глава I

                                                                Расставание

   Утро вечера мудренее – не зря так предки решили. Позади осталась ночь в зареве факелов и хмельном угаре, позади дерзкие речи, кулаки и храбрость. Еще рассвет не пробился, а два десятка воинов встали строем на выходе. В новой одежде, при ножах и палицах, с медальонами на шее и огнем в глазах.

   Последнее, впрочем, подкачало – будь Ярс сказителем-гусляром, не стал бы об этом петь. После трех бражных дней и ночей-то!

- Ну, как ты, боец отважный? – спросил Касюта задорно, но голос сорвался. Осип вовсе.

- Сам пойдешь али нести придется?!

- Зад свой донеси, - буркнул Ярс без веселья. Может, не надо бы так с другом, но очень уж всё немило сейчас. К зудящему плечу и резаной ладони добавилось изрядное количество ушибов. Всегда был добрым бойцом, но и Вулх не хуже, а кулачный воинский «спас» - умение суровое. Даже если вершить его не боевым обрядом, а шутейным, как на ярмарке. Красавец Вулх теперь долго будет прихрамывать, да и рука в локте гнется не очень. Поделом задире! Косится хмуро, но на утреннем приветствии руку пожал – не враги всё же!

- Ярс, а Ярс! Ты, видно, для девок так изукрасился?! Так девки шрамы уважают, а битый нос не особо!

- Цыц, балаболка! Когда уймешься уже?!

   Злиться и сейчас не получалось – совсем недолго осталось вместе быть. Дойдут всей ватагой по шляху до большого перекрестка, там пути разбегутся. Ярсу топать в Залесье наезженной дорогой, Касюта отправится в другую волость, а Жухан и вовсе из соседнего княжества на севере. У них все там большие и молчаливые. До сих пор, по слухам, роднятся с бером-медведем, жертвуют ему каждое лето первую красавицу рода. Хитрый бер иных девушек жрет, а других возвращает брюхатыми – рожают потом таких как Жухан. От старой байки настрой у Ярса пошел на поправку. Хотел даже вышутить друга-здоровяка, но тут Бирюк пришел. Встал перед строем в одежде чермёного[1] цвета, как спекшаяся кровь, но посох увит черными и белыми лентами. Чермен – цвет скорби Гнезда по лучшим, кого приходится отпускать. Ленты – знак переменчивой доли для уходящих, где жизнь и смерть сплетены. Последнее одеяние главы Гнезда в прощании с учениками.

- Не буду пустословить, братья мои воины. Всё сказано прежде, и каждый услышал свое. Одно лишь добавлю. Если мир однажды станет вам тесен, если не будет сил жить и дышать – вас всегда ждут в Гнезде. Здесь ваш второй дом. Ступайте, и пусть Пресветлый сделает ваш путь прямым.

   Показалось или нет – на Ярса при этих словах взглянул по-особому. Прошел вдоль ряда, каждого обняв, качнулись на рубахах медальоны, кто-то голову понурил, а у иных вовсе слезинка блеснула. Так и вышли за ворота, да и потом брели вместе, пока Гнездо не скрылось за деревьями.

- Спасибо, отец родной, на добром слове, - высказался Касюта, но так получилось невесело, что мимо ушей прошло.

- А не выпить ли нам, браты, еще по жбанчику?! – голос Вулха прозвучал задорно, но и тут без искренности. Ярс придержал Жухана за локоть, погрустневший Касюта сам приотстал. Так втроем и шли, без лишних ушей и глаз. 

                                                                                        ***

   Людская община – будто речка наоборот. Вода хочет струйками слиться в ручьи, а люди из огромной толпы растекаются по капле. Будто не было той толпы и пяти лет под одной крышей.

Часть II. Глава II

                                                                           Глава II

                                                          Сотрапезники добрые и злые

   Еда и питье оказались достойными – или просто Ярс изголодался. Навернул пару мисок просяного варева с кусками свинины, кружка кваса ушла следом, а пироги на потом оставил. Вторую кружку наполнил густой брагой. В который раз уже за хмельное взялся – последняя неделя его принесла больше, чем пять лет до этого. Ни к чему бы так много, но и бросать пока не хотелось. Под хмелем жить легко и приятно, улыбка на лицо сама лезет, и думы не тревожат. Дурные, тяжелые думы. Еще бы соседи по столу приличней выглядели – а то ведь так и зыркают исподлобья!

- Чего еще желает господин? – давешний медоголосый человек появился невесть откуда, улыбка во весь рот. Суетливый, лицо вовсе гладкое, без растительности. Неприятный какой-то. Медальон Касты Купцов, но по виду и на приказчика не тянет.

- А подай-ка ты мне… да еще кувшин, чего уж там! – велел Ярс властно. Вытащил из-за пазухи тряпичный сверток, сыпанулись на стол несколько серебряных кругляшей. Последняя помощь Гнезда уходящим.

- У меня еще хватает, потому не медли!

- Будет исполнено! – тут голос служки сделался тише, и сам пригнулся, будто в поклоне. – Один совет тебе, почтенный воин. Не стоит так уж сорить кунами, пока вон те люди смотрят. Мне не нравятся их лица.

- Мне тоже. И что с того?

- О-о, храбрый воин, для кун есть много путей, и все они приятны. Имеется синий мох, есть пригожие девушки, вовсе не дорогие.

- Девушки? Мох? – переспросил Ярс спокойно, только уши опять загорелись. Его и впрямь принимают за взрослого, это слаще любой медовухи и сильнее кружит голову. Хотя, мох уже пробовал, ничего особенного. Дурная трава цвета летнего неба, растущая в одном лишь месте – в далеких Навьих болотах. Целые поприща там, говорят, усеяны, и рвать легко, но не всякий уйдет с добытым. Навьи болота – очень дурное место. Много там охотников до человечины, но мох стоит дорого, вот и не переводятся собиратели. Сумевших выбраться с грузом часто порют на площадях – весь мох во владении князя Ямполка, и доход от продажи должен сыпаться в казну. Не полагается Ямполк на дурную славу, держит в болотах отряды стражи, а траву для него собирают каторжники. Самые нечестивые, кому казнь заменили недолгой жизнью среди гнили и нежити.

- Может, у тебя и огненный мох сыщется? – спросил Ярс небрежно, но служку будто подменили. Отшатнулся, взгляд забегал.

- Тс-с! Ну что ты такое говоришь, храбрый воин?! Известно ли тебе, что за одно лишь упоминание…

- Известно. Я просто спросил, не трусь.

   Он и впрямь спросил просто так, для забавы. Не забылся еще смех приказчиков во дворе и бессильная злость, когда против всех не навоюешь. Служку пугнул, и то прок. Тут же, впрочем, сделалось стыдно – сходи еще в хлев, да пни встречного смерда! Уж тот оборотку точно не даст!

- Ладно, неси кувшин и хватит трепу.

- Я мигом, - заверил служка без видимых обид. – Прочее тоже доставим, была бы воля!

   Этот доставит, сразу видно. Пригожие девушки… а есть ли хоть одна, подобная Зоряне? Алые сапожки, лен волос, глазищи любого мха синей. Мох не теряет цвета даже высушенным, обращенным в легчайший порох – одну щепоть мешают с пучком соломы, набивают в пустой коровий рог и запаливают. Втянешь воздух через дырочку в остром конце, вмиг завеселеешь, как от кувшина браги. Выкуришь рог целиком – видения нагрянут, у каждого свои. Можно и Саруса с Ядуном лицезреть, только тщета всё, выдумки. Очнешься и не вспомнишь. Про огненный мох совсем иное говорят – от него и грядущее можно предвидеть, и тайны узнать, за семью замками. Хоть княжеские, а хоть и первейших людей Закатной Лиги. Потому в секрете всё держится – за одно упоминание про тот мох могут язык вырвать. Растет он не как синий,  все болота исползаешь, пока отыщешь хоть пучок. Если выживешь. Если не брешут о нем все рассказчики, своими глазами не видевшие.

- Мир тебе, воин, - сказал кто-то сзади, пришлось обернуться. Один из той ватаги, что с хмурыми рожами. Косматый, бородатый, серьга в ухе, топорик за поясом. Вроде, и к месту топорик – медальон у косматого Касты Мастеровых – вот только похож на трудягу как лось на теленка.

- Глядим, скучаешь, бражничаешь в одну душу. Опасное это дело, воин.

- Неужто? И чем же?

- Да всем, - тут косматый присел, не чинясь, напротив, глаза исподлобья блеснули желтизной. Дух от гостя тоже странный – кислая звериная вонь, как в берлоге.