За кремовыми шторами 3 (сборник исторических новелл)

Эпиграфы

Кремовые шторы... за ними отдыхаешь душой...

А ведь наши души так жаждут покоя...

Именно за кремовыми шторами и жить.

Михаил Булгаков «Дни Турбиных»

Моей России больше нет.

Россия может только сниться,

Как благотворный тихий свет,

Который перестал струиться.

Анатолий Величковский

Мелькайте, мгновенья,

Скользите, века...

Былого река

Уносит мгновенья...

К порогу забвенья

Дорога легка...

Мелькайте, мгновенья,

Скользите, века...

Владимир Палей

Цыганка гадала...

Имение Прозоровское Подольского уезда

Московской губернии, осень 1824 года

Тата сидела на широком подоконнике библиотеки и смотрела на закат. Красное солнце садилось за реку, обещая на завтра жару. Оно прочертило кровавую дорожку на водной глади, вновь вызывая у девушки непрошенные воспоминания обо всем, про произошло за последнее время. Хотелось уйти в себя, отрешиться от действительности. И здесь, за плотной шторой, спрятавшись от чужих глаз, ей это удавалось. В детстве она могла сидеть вот так часами и мечтать. Именно ее все и называли Татой – маменька, отец, бабушка. На самом деле она княжна Наталья Ильинична Прозоровская, и на ней род этот прервется, потому что братьев у Таты нет, да и отец ее был единственным сыном в семье. Он погиб в Битве народов[1] под Лейпцигом, и когда эта весть дошла до имения, княгиня Ольга Аркадьевна слегла в горячке и через неделю отошла ко Господу, так и не приходя в сознание. Тате об ту пору было десять лет – уже достаточно большая, чтобы помнить и понимать и еще очень маленькая, чтобы о себе позаботиться.

Родственников на похороны собралось в достатке, но никто из них не проявил особого желания взять на себя воспитание осиротевшей девочки, хотя все ее жалели и о потере сокрушались. На девятины приехала старая тетка Прозоровского графиня Амалия Карловна Медем – седая, с буклями, в пропахшей нафталином шали и изъеденной молью горжетке, она внимательно посмотрела на сразу как-то съежившуюся Тату и проговорила с сильным акцентом:

– Бог дал, Бог взял, мертвым к Нему шествовать, живым жительствовать. Негоже одной тебе оставаться, и по всему выходит, мне с тобой жить, коль более некому. Не зря, видать гадалка мне предрекла дите на старости лет обрести, – опираясь на палку, старуха медленно прошла по комнате и буквально упала в кресло. Тате она показалась злой колдуньей из сказки «La Belle au bois dormant», которую читал ей папА в детстве. Впрочем, в сборнике было много сказок с участием злых фей, и старая графиня вполне могла быть одной из них.

– Оui, d'accord, Madame, – тихо прошептала Тата.

– Громче говори, не слышу, – графиня стукнула палкой об пол.

– Je suis d'accord, Madame, – громче сказала девочка.

– А твоего согласия никто не спрашивал, – тетка строго посмотрела на девочку. – Главное – послушание, опрятность, умение вести себя. За проступок – розги, – старуха удобнее устроилась в кресле и потрясла колокольчиком. – Чаю и сладких булочек, – приказала она вошедшей прислуге. – А ты ступай к себе, – графиня махнула рукой, словно вышвыривая Тату из комнаты, – булочки надо заслужить.

Тата почти всю ночь проплакала у себя в спальне, укутавшись в материнскую шаль и прижимая к себе икону Богородицы. Она то молилась, то просила маменьку забрать ее с собой, жалобно всхлипывая и утирая слезы рукавом траурного платья. Под утро девочка забылась тяжелым сном, а проснулась, почувствовав, что кто-то гладит ее по плечам и растрепавшимся волосам.

– Не плачь, касатка, не тереби сердечко свое. Тяжела долюшка сиротская, но что таперича сделать? Прибрал Боженька родителев твоих, Царство им Небесное. А ты смирись, дитятко, может, не так страшна тетка-то, – нянюшка Агафья обняла девочку, баюкая ее на своих руках, как когда-то в младенчестве. Нянька была совсем старая, ее взяли в дом, когда родилась Ольга Ильинична, и Тата вдруг испугалась, что графиня прогонит Агафью, а того хуже продаст.

Стараясь ничем не прогневать sa grand-tante Тата хорошо училась, выполняла все, что велела графиня, беспрекословно слушалась Амалию Карловну, отвечая только «оui, Madame», «bien sûr Madame», «natürlich, Großmutter», а вечерами читала той Библию на немецком. Но старая графиня все равно находила повод быть недовольной son élève. Казалось, ей не нравится все, и нет возможности сделать что-либо, заслуживающее похвалы. Сначала Тата плакала, обижалась, потом просто расстраивалась, а по прошествии времени смирилась. Это единственное, что ей оставалось, как Aschenbrödel, перебрать пшено от гороха, познать самое себя и ждать принца.

И она ждала. Особенно после одного случая.

Недалеко от имения в лесочке стояли табором цыгане. Амалия Карловна их привечала, а Тата боялась до одури. Она страшилась сама ходить в лес, хотя раньше любила долгие уединенные прогулки, теперь же сторонилась того края имения, где обосновался табор. Цыгане приезжали весной и снимались с места поздней осенью. Они ходили в уездный город на ярмарку гадать, танцевать и продавать всякие безделицы. Иногда графиня приглашала их на праздник в имение – спеть, сплясать, показать фокусы и предсказать судьбу желающим гостям.

В один из таких дней, повинуясь какому-то странному порыву и превозмогая свой страх, Тата, которой только сравнялось шестнадцать, подошла к цыганскому шатру и робко заглянула внутрь.

– Пришла-таки, – улыбнулась старая цыганка, что сидела за столом, на котором лежали разные карты и другие странные предметы. – Давно тебя ожидаю, Наталья, проходи.

Услышав свое имя, девушка сначала попятилась от стола и хотела было бежать, но та самая сила, что привела ее к гадалке, не дала исполнить это намерение. Тата осталась стоять у входа, не имея возможности сдвинуться с места.