За моей спиной нет руин

Пролог

- А и не надо нравится всем. Это обычная ошибка всех романтически настроенных девчонок.

Иван сорвал какую-то крохотную фиалку из разряда придорожного сорняка. Он протягивает Ляльке цветочек. Ежику понятно, такой крохотный цветочек исключительно для того, чтобы их пальцы дотронулись. И Лялька это понимает. И Иван это понимает. У них вообще лавстори обречена с самого начала. Она увидела в нем самого умного парня в ее окружении. А он... Да что он. Расскажу.

Читатель тем временем "Да на обложке же ребята в форме, а в прологе «Он», «Она». Не суетитесь, читатели. Будем вам форма, будут вам попаданцы, всё будет.

- А романтически настроенные мальчишки - это единороги?

- К сожалению, Лялька, нет. К большому сожалению. Давай честно? Ты же выдержишь честно? Мы ведь оба всё понимаем? Чёрт! Да! Достаточно нравится только некоторым, но каким?! Да?

- Думаю, что достаточно. Мы действительно оба всё понимаем.

- За моей спиной, Лялька нет руин. А если я сейчас не удержусь, то наверное будут. Будут?

- Скорее всего.

- Думаешь, не хочется мне поднять руку вверх! Махнуть и как броситься...

- Думаю, что нет. Некуда бросаться-то.

- Да. Некуда. Жаль. Правда?

- Правда. Потом, когда-нибудь. Мы забудем, что мы сейчас думаем и чувствуем... - Лялька знает, как не реветь. Просто нужно смотреть в эти глаза с этим уж очень неудачным разрезом. Форма глаз делает взгляд Ивана невыразительным. Голос глуховат и поскрипывает. Ему только двадцать четыре года, а морщинки. Некрасив. А вариантов нет. Будь даже уродлив... Вариантов нет!

- Точно не забуду. Но, возможно, когда-то буду делать вид, что забыл.

- Иван, мы что, опоздали встретиться?

- Знал бы... Но ты любишь путать причинно-следственные связи. Или ты делаешь это нарочно?

- Ответь сам. Ты же всё знаешь.

- Мы не опоздали. Вероятно, мы изначально обречены. Что думаешь, пигалица? Когда бы мы раньше с тобой встретились? Ты и сейчас ребенок. Правда. Ты для меня шоковая ситуация. Всё, не заставляй меня ничего говорить. Потом оба пожалеем.

- Что ты понимаешь под фразой «за спиной нет руин»? Ты уверен?

Глава 1. Двадцатилетние

Мы ненавидели его все. Он появился, когда мы уже устали, когда мы сдались, когда надежд ни на что не было. А он такой свеженький. С-сука.

Он был щуплый. Он был лохматый. И он ни хрена не подчинялся правилам. Его за это должны были уничтожить сразу. Но он не уничтожался. Его жгли, вешали, резали, дробили… Банальное «расстреливали» я, кажется, не упомянула. А да – я Тейси, младший лейтенант этого собачьего дерьма. Под моим командованием сотня хорошо обученных и ни к чему не пригодных бойцов. Обученных потому, что я их гоняю и муштрую целую вечность. Они могут отправиться в любую реальность и взять штурмом любое здание, от тростникового мудхифа до бронированного особняка-шато. А ни к чему не пригодны по той причине, что куда бы мы ни пришли, мы не знаем, почему после блестящего выполнения заданий мы возвращаемся в эту забытую богами и их проклятыми антиподами чертями – сюда – в эту задницу мира!

Мы все двадцатилетние. Я и мои ребятки. Мы здесь не просто так. Мы сюда влетели по причине и по совокупности наших косяков по жизни. Мы это чёртово место, конечно, заслужили. Но нам обещали. И ему обещали. Мы закроем всё, что задолжали, всё, что продолобали, и вернёмся в нашу реальность. А это собачье дерьмо не подчиняется правилам. С этой падлой мы отсюда не выйдем точно!

Сырым ранним утром я затянула шнурки на берцах потуже. Долбанула пяткой по порогу казармы. Ненавижу. Ненавижу берцы, разгрузки, тактические перчатки. Берцы, если их вот так приложить пяткой – садятся удобнее.

Передо мной засиял столб-канал. Значит, мне еще одного дают. Будет сто второй. Ни на одного за вечность не убавилось. Значит, ни один из нас домой не вернулся. Еще один под моё командование! Значит, моё возвращение откладывается на одного. Моя очередь удлиняется.

Он шагнул из столба. Все всегда были растерянны после транспортировки сюда. Этот – да всё равно ему было. Он улыбался одними губами тонкими и излишне красными из-за того, что она обветрены. В зеленых глазах – ничего. Светлые кудрявые волосы всклокочены. Осанка, походка, спокойствие. Сразу было понятно: у нас проблемы. И еще поганое чувство, что этого засранца я точно знаю.

Я направила на него указательный палец. Как это работает, мне неизвестно, но после этого обычно «боец» точно понимал: нужно представиться, назвать имя и причину пребывания сюда. Когда все произносят причину, то хотят сопротивляться, но противостоять нельзя. Приказ есть приказ.

– Мне по флейте...

Я направила на него указательный палец с мыслью: «Упал, отжался сто раз, замер в планке». Он просто дернул плечом. Были. Конечно, были те, кто считал себя крутым. Мне говорили, что я тоже первое время сопротивлялась. Но я не помню. Просто мой майор сказал, когда я лежала лицом в болоте: «Ты раньше сопротивлялась. Но теперь готова. Вставай! Младший лейтенант!» Я точно помню, что лежала в болоте лицом в звании рядового. Но меня назначили вот так сразу младшим лейтенантом.

Майор сказал, что вернусь домой после того, как мои «бойцы» выполнят свои задания и будут выброшены в свою реальность. Он сказал, что я за четверть вечности прошла всё обучение, что я успешно поборола сопротивление изнутри. А еще он сказал, что рад за меня и мне не придется осуществлять всю мою карьеру. Он пожал мою руку, выпачканную болотной тиной. Посетовал, что ему служить до генерал-майора. А это долго. Чертовски долго. Потом мы пили с ним напиток забвения и я забыла всё, что было до моего назначения младшим лейтенантом.

Двадцатилетние. Так назначили.

– Сегодня отрабатываем штурм в зоне заселенной разумными змеями.

Что я несу? Какие разумные змеи? Впрочем, и не то было. Мы уже взрывали города с пауками. Нам сказали, что если мы справимся, то домой возвращаются десять наших. Мы лезли из кожи. Буквально. Мне оторвало ногу. Больно, сука. Мои «мальчики» вынесли меня, когда я умирала от кровопотери. Город разнесли в пыль. От гари дышать было нечем. Наверное, легкие мы сожгли себе уже в тысячный раз. Пофиг. Из паучьего города нас выбросило сюда — на базу. Ногу отреставрировали. Легкими мы кашляли еще несколько дней. Потом отрасли. Пофиг!

Я тогда построила «бойцов» на площадке:

- Кого оправили домой?

Переглянулись. Никого не отправили. Семнадцатый выматерился. Беззлобно и безэмоционально. Мы в тот день сдались все. Только я и семнадцатый еще стремились вернуться. В этот день я поняла, что мы устали. Нам все равно. Я бесцветно сказала:

- Зато мы их уработали. Пауков больше нет. Задание выполнено, сучки, - они заржали (почему им нравилось, что я их называю сучками?), - вы лучшие в этом сраном месте.

Конечно, они лучшие. Больше никого здесь нет. Вечером на визоре мне показали, что были множественные ошибки: нечистенько зашли, трое взорвались на растяжках, ногу я потеряла по причине неосторожных действий, двадцать шестого, семьдесят восьмого смертельно укусил паук, а дальше еще куча ошибок.

Я поняла, нужно их муштровать. Они должны быть готовы ко всему. Все боевые навыки довести до автоматизма — мало. Нужно, чтобы даже в случае гибели мы могли выполнять задачу. Но надежды вернуться уже не было. Зачем и куда возвращаться я не знаю. Знаю, что тянет и сосет где-то внутри — домой, домой!

Я обходила лагерь. Мои «мальчики» мылись под душем прямо на улице. Их израненные тела восстанавливались. День-другой — всё будет. Умерший семьдесят восьмой еще не ожил, но и его аккуратно вымыли под душем и уложили на лежак — пусть высыхает на солнце. У двенадцатого глубокая рана, у взорванных уже собрались куски вместе — выкупаем их завтра. Тела моих «мальчиков» выглядят под душем уязвимо. В форме они суровые, пусть и очень молодые, воины. Голяком — уязвимые и нежные. Мне их жаль. Я им этого не покажу. Я командир, а не мамка. Кстати, сколько мне лет было в самом деле? Тут один из «мальчиков» вспомнил, что ему на момент попадания сюда было сорок шесть. Его тогда накрыло. Долго бился головой о землю. Сейчас не помнит ничего не помнит.

Глава 2. Да что б вас приподняло да шлепнуло

Он, конечно, не вышел на пробежку. С вечера я приказала Сто второму разместиться на ночлег. Я знаю, что должна более детально позаботиться, как и что, где разместился, есть ли минимальные условия для сохранения дееспособности. Уставы всех армий, даже в этой глубокой дыре мира, схожи. Но после вчерашнего сил не было даже на соблюдением правил.

А что касается его, то он правила хотел вертеть, как брелок с ключиками от автомобиля. Имя мне его без надобности, как и каждого из моих «мальчиков». Просто он должен был мне его назвать. Не стала уточнять, как его примут в казарме. Примут как-то. Казарма тоже тот еще вопрос. Нужно заслужить спать не под открытым небом. Если мы совсем плохо справлялись с заданием, то возвращались на базу и видели только спальные мешки, брошенные на нашем участке. Если всё было не так уж ужасно, раскладушки стояли под крышей. Иногда были тенты. А такая роскошь, как обычная казарма с обычными кроватями, — нужно было сильно постараться.

Хотя мы понесли потери ранеными и убитыми, у мальчиков сейчас была казарма. Я же возвращалась каждый раз в свою небольшую комнатку, расположенную на сторожевой вышке. Никого мы не высматривали, никого не сторожили. Комната и комната. Душ не на улице — привилегия командира. Искупалась. Поменяла одно хаки на другое. Майка, трусы, штаны. Постельное — цвета хаки. Полотенце цвета хаки. Вот в таком виде я и вышла из душа. На моей кровати лежала наша проблема.

Не знаю, сколько времени я здесь в земных подсчётах, но этого времени было достаточно, чтобы я полюбила насилие. И вот сейчас с удовольствием обеими руками я ударила его по ушам. Обычно от моего поставленного удара разрываются барабанные перепонки. У него не разорвались. Но с моей кровати Сто второй встал. Я ударила его в нос головой. Еще несколько быстрых ударов в корпус. Ненавижу воспитывать новых, но мне стало нравится бить.

- Пшел!

Он смотрел на меня безразлично.

- Нет,

Что могло значить «его нет» — непонятно. Здесь все меня слушались. Он не ушел. Спал на полу на спальнике. А утром отказалась идти на пробежку. Я думала, что у командиров в указательный палец вшит какой-то чип, поэтому все слушаются, кто младше по званию. Не исключено, что у Сто второго просто нет нужного чипа.

Сто второй выглядел немного старше остальных. Он был изукрашен татуировками — что за гадость?!

После пробежки стреляли, метали, отрабатывали ров и стену. Всё как всегда. И как всегда не знали, куда нас бросят в ближайшее время. Сто второй лежал на траве и грыз вырванный стебель неизвестных мне сорняковых злаковых. На очередной приказ он продемонстрировал пальцевую конструкцию, означавшую, что никаких приказов для него не существует. Мальчики, как собаки перед охотой, тянули поводок, перебирали лапами, били хвостами и втягивали носом воздух. Фигурально, безусловно, но очень похоже. Я дала отмашку.

На Сто второго напали с ножами сразу двое. Ранения были неглубокими, но должны были его впечатать. Хочешь выжить, сучка, тренируйся. Философия здесь без лишних абстракций. Право жить — это спорное право.

Смотреть, как его кромсают и как он ранит моих мальчиков, я не стала. Примерно через час «мальчики» смеялись, складывая разрезанного на части Сто второго в коробку. Ужас?! Нет. Мы привыкли. Нас здесь никого нельзя убить окончательно. В этом и смысл наказания — с него нельзя соскочить. К вечеру в коробке все части склеятся и срастутся, а к утру будут наш Сто второй как огурец — свеж и по-прежнему юн.

Порой мне хотелось знать наш настоящий возраст, но в инструкциях было запрещено об этом думать. Мы все двадцатилетние.

Всю следующую неделю мы добивались хоть малейшего подчинения правилам. Он не спорил. Просто игнорировал. Его два раза разушили, один раз распилили бензопилой, один раз утопили. Он на это не реагировал никак. Если он сопротивлялся, когда его резали, то все последующие случаи был безучастен. Моим долгом было остановить неуставные формы наказания. Но я делала вид, что ничего этого нет.

Зачем я так поступала? Он подрывал мой авторитет. Он показывал, что возможно меня не слушаться. Я уже начала опасаться, что мой очередной приказ просто все проигнорируют. Но этого не произошло.

Утром, как всегда, сто человек вышли на пробежку. Я прикрыла глаза. Звуки пробежки я знала наизусть. Я даже слышала, как у тридцать первого опять подвернулась стопа, а у семьдесят девятого в том же самом месте сбился дыхательный ритм. Вот так, с закрытыми глазами, стоя спиной к долине, по которой бежали мои мальчики, я почти каждый день строила планы о нашей наилучшей подготовке. Знать бы еще, в какую бездну нас засунут в следующий раз.

И тут звуки пробежки изменились. Кто-то дурачился. Кто-то точно просто изображал бег. Я повенулась и открыла глаза.

- Да что б вас приподняло и шлепнуло!

Сто второй пародировал бег и стрельбу. Мои «мальчики» сначала присматривались, а потом стали посмеиваться.

Любой мой в этой ситуации мог стать источником неповиновения. В таких ситуациях лучше держать паузу. Пусть все понимают, что всё происходит исключительно с моего позволения. Даже если это совсем не так. В моей руке материализовался пакет с приказом.

Все напряглись, подсобрались, остановились, жадно глядя и прислушиваясь. Каждый такой пакет был испытанием. Удачное выполнение — шансом. Эх! Нам бы!