За пределами времени

1.

И что я здесь забыла, спрашивается? Одна посреди поля ночью. Будет странно, если меня никто не убьет, не изнасилует или если меня, например, не съедят волки. А впрочем, какие волки? Их тут, говорят, со времен Второй Мировой никто не видывал. Теперь остается ждать, что со мной случится дальше. Какой из вышеизложенных вариантов предпочтительнее? Какая разница? Я не хочу жить… Я устала от этого мира.

Я шла вперед, уверенно и быстро, не давая себе возможности остановиться, потому что боялась, что опять струшу и, как всегда, убегу.

Тут в ногу мне вонзилась какая-то колючка. Я невольно взвизгнула.

Что за нелепая мысль? И почему я ее послушалась? Как мне мама говорила: «А если все будут прыгать с девятого этажа, ты тоже прыгнешь?». Вот я и прыгнула.

Что ж, прекрасно!

Среди местных ходит легенда, что, если проведешь на этом поле всю ночь, то обретешь невиданную силу и смелость. Говорят, все тебе нипочем будет. Ах, как мне этого хотелось бы!

А вообще этого места все боятся. Стороной обходят, даже днем. И неудивительно. Тут много людей похоронено. Сотни, тысячи трупов. Война. Тетя Вера сказала, что это поле пожирает тех, кто на него приходит ночью. А если оно пощадит тебя, то вернешься ты уже другим человеком.

Проверим? Мне терять нечего, кроме моей бесполезной жизни… Если честно я вообще не хочу возвращаться. Что забыла я в том мире? Я уже не девочка, но ничего хорошего со мной так и не случилось. Я неудачница, с какой стороны ни погляди. На всех фронтах - сплошной провал…

Однако, холодно. Надо разжечь огонь. Я помню, как мы разжигали в лагере.

Я собрала хворост, достала из рюкзака зажигалку и обрывки своих писем Антону. Эти письма я когда-то писала ему, он всегда смеялся надо мной и говорил, что это старомодно. А мне нравилось писать ручкой, нравилось слышать шелест бумаги и ощущать ее приятную шероховатость. А теперь… теперь я хочу их уничтожить. Сжечь ритуально на этом самом поле.

Костер разгорелся на удивление быстро.

Прекрасно! Теперь меня видно издалека. Я одна посреди поля, возле костра. Что может быть нелепей и опасней! Интересно, тут водятся маньяки? Вряд ли… Впрочем, я разве что транспарант не повесила перед собой – «Внимание! Одинокая девушка ищет приключений на одно место!»

Идиотка. Ненавижу себя. И если тут действительно водятся призраки, то пусть они меня заберут с собой! И навсегда покончат с моей дурацкой жизнью и моими бесконечными страхами и страданиями.

Костер разгорелся, быстро запылав ярким оранжевым пламенем. Стало жарко. Сердце щемило от постоянной перманентной боли, которая была со мною уже много лет. Нет. Ничего особенно ужасного со мной не происходило. Я не проходила через подростковый буллинг, насилие в семье, не подвергалась никаким нападениям, не голодала и не терпела никаких особых лишений, не была больна никакой неизлечимой болезнью (насколько мне было известно). И все же ощущение постоянной опасности не покидало меня не на минуту. Мне казалось, что за каждым поворотом моей жизни таится угроза, способная разрушить или даже забрать у меня жизнь. И чем дальше, тем тяжелее мне было жить с этим постоянным неподъемным грузом предвкушения скорой беды.

Я грустно смотрела на огонь, а мысли, как надоедливый рой комаров, кружили вокруг меня и больно жалили мое сознание. Наконец, отчаявшись заглушить их, я заплакала. Постепенно редкие слезы превратились в рыдания. Я закрыла лицо и дала волю всем чувствам, которые так давно сдерживала. Боль и усталость от постоянного внутреннего напряжения жаждали вырваться наружу. Но слезы не приносили облегчения. Они только высасывали из меня последние силы, заставляя почувствовать себя еще более беспомощной и ничтожной.

Я не знаю, сколько так рыдала. Наверное, долго. Потому что сил на громкие стенания уже не осталось, и теперь я могла только судорожно вздрагивать. Пелена давно заволокла мои опухшие глаза, не давая четко видеть.

Нужно убираться побыстрее с этого дурацкого поля и перестать играть в эту глупую игру! Я трусиха и слабачка. И навсегда ею останусь - переночую я на этом поле или нет…

Я приоткрыла тяжелые веки, с твердым намерением встать и уйти, когда неожиданно, сквозь яркие всполохи огня, передо мной возник мутный, высокий мужской силуэт. Он уверенно и достаточно быстро двигался прямо на меня.

2.

Я автоматически вздрогнула и торопливо отринула назад, отчетливо слыша бешеный стук собственного сердца в ушах.

Кто он? И что здесь делает?!

Я замерла не то от страха, не то от любопытства, пытаясь получше рассмотреть его.

Он был высоким, светловолосым, молодым, красивым мужчиной лет двадцати, не больше. Его глаза показались мне зелеными. Но, самое странное, что на молодом человеке почему-то была надета старая военная форма времен Второй мировой….

Волна неконтролируемой дрожи пробежала по моему телу.

Что ожидать от этого незнакомца? Опасен ли он?

«Конечно, опасен!» – проговорил разум.

Разве будет нормальный человек в одиночестве ночью разгуливать в старой военной форме по пустынному полю, да еще и приставать к незнакомой девушке?!

Все это было странно и скорее всего опасно, но…

Я внимательно посмотрела в какие-то очень особенные, словно смотревшие прямо в душу глаза незнакомца. А дальше произошло нечто непредсказуемое, не поддающееся никакому логическому объяснению. Мой первоначальный страх от появления нежданного гостя исчез, словно по мановению волшебной палочки.

От молодого мужчины будто исходили свет и тепло. И мне отчего-то, вопреки здравому смыслу, вместо того, чтобы бежать прочь, очертя голову, захотелось завести с ним беседу:

- Здравствуйте. А вы кто? – спросила я, торопливо вытирая мокрые щеки.

- Здравствуй, девица-красавица, - нараспев проговорил мужчина, и было в его говоре, что-то странное. Вроде и говорил он по-русски, но словно не так, как теперь, словно меня и его разделяло время, а может даже - целая жизнь, - Гриша меня зовут.

- А что вы здесь делаете? – шмыгнув носом, проговорила я, к своему вящему удивлению, даже не думая бояться незнакомца.

- На тебя смотрю и думаю, что же могло такого страшного случиться у такой красавицы, что она так горько и навзрыд плачет. А, Федя, как думаешь? – спросил Гриша, повернувшись ко мне спиной и внимательно посмотрев в голубые клубы тумана, подобно молочной пене расстилающиеся над полем прямо за ним.

Я вновь ощутила легкую дрожь.

В то же мгновение из ночной дымки возник силуэт второго мужчины, который стал медленно приближаться к костру.

И я, конечно же, опять должна была бы сильно напрячься и решить, что пора бежать прочь... Но мне почему-то по-прежнему не было страшно! Я просто ЗНАЛА, что они не причинят мне вреда. И это было очень странно. Я так много боялась в своей жизни, так часто дрожала из-за ерунды. Но теперь, когда опасность казалась вполне реальной, я вдруг стала до безрассудства смелой.

И вправду, что может быть страшного в беседе с незнакомцами посреди пустынного поля ночью?!

- И не спрашивай, Гришка, ее, почему она ревет. Ты все равно не поймешь, - проговорил второй мужчина, усмехнувшись.

- Что вам нужно от меня? – спросила я, рассматривая очередного незнакомца.

Второй мужчина был среднего роста, коренастый, более взрослый. На вид ему было лет 35. У него были правильные черты лица, пухлые губы и крепкие мускулистые руки. И на нем тоже красовалась военная одежда былых лет.

- Можно и мне присесть к твоему костерку? Меня, кстати, Фёдор зовут, – добродушно спросил мужчина.

- Садитесь, - пожав плечами, ответила я.

- Так почему ты плачешь? – вновь спросил Гриша.

- Потому что я не хочу жить, - невольно вырвалось у меня.

- О как! – удивленно округлив глаза, сказал он.

- М-да, Гриша, - осуждающе покачав головой, сказал Фёдор, - И ради этого мы с тобой воевали? Думали, чтоб их счастливыми сделать, чтоб у них небо мирное над головой было. А они теперь приходят на наше поле и ревут так, что мертвым покоя не дают.

- Воевали? Мертвым?.. - невольно покрывшись гусиной кожей, проговорила я, - Вы же не хотите сказать…

- Что мы призраки? Да нет, что ты! – улыбнувшись, проговорил Фёдор.

Я невольно выдохнула, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце.

В то же мгновение Фёдор неожиданно исчез прямо на моих глазах, словно растворившись в воздухе. А еще через секунду солдат, очутился прямо возле меня, также словно из пустоты.

- Что здесь происходит? – вскочив со своего места, со страхом воскликнула я.

3.

- Федь, перестань! Не пугай ты ее. Не видишь, она и так своей тени боится? Сядь лучше подле меня, - проговорил Гриша. - А тебя, девонька, я, право слово, не пойму. То ты говоришь, что жить не хочешь, то пугаешься... Раз жизнь тебе не в радость, так садись, привыкай к покойникам.

Голос его звучал вполне добродушно, только вот смысл слов не мог не пугать.

- Я… - запнулась я, не зная, что ответить. - Я не привыкла к призракам. Может, я уже умерла? – осенило меня.

- Ну с чего это? – удивился Фёдор.

- Тогда почему я вас вижу?

- Потому что ты звала нас, - ответил Гриша.

- Я никого не звала! – возмутилась я.

- Ну, как же? Ты сказала, что не хочешь жить. А мы, стало быть, твои провожатые. Только вот до рассвета у нас есть время. Давай посидим, поболтаем. А потом мы тебя проводим туда, откуда назад дороги уж нет.

Я онемела, неприятный холодок пробежался по моей спине, заставив поежиться. Может, я и говорила, что не хочу жить, но… умирать я, оказывается, тоже не хотела! И эта мысль меня поразила. Может, я на самом деле не хотела смерти, а просто боялась жить?

- Ты не бойся, садись. Тут все дело в твоем выборе. Если не захочешь идти с нами - останешься здесь. А мы уйдем в любой момент, как прикажешь. Хоть сейчас. - проговорил Фёдор.

- Я вас и не боюсь, - совладав с голосом, наконец проговорила я, не вполне понимая своих чувств.

Я действительно вроде как и не боялась их, просто осознание того, что ты говоришь с призраками, оказалось слишком уж непривычным и неожиданным, и воспринимать его спокойно было нелегко. И одновременно с этим меня стало распирать любопытство.

- Ну так и садись, - проговорил Гриша. - Расскажи, что там у тебя случилось такого, что ты жить вдруг расхотела.

Я послушно села и некоторое время молчала. А потом дрогнувшим голосом, глядя на пламя, произнесла:

- Я не знаю, что со мной происходит в последнее время… Я всего боюсь: жизни, любви, неудач на работе, боюсь заболеть… Эти мысли они преследуют меня. Жизнь наполнена опасностями, и столько страшного может случиться… Страх убивает меня…

- Страх убивает? – грустно улыбнувшись проговорил Гриша. – Боюсь, девонька, не понимаешь ты, что такое, когда страх убивает.

- А вы понимаете? – усмехнувшись, спросила я.

- А как же! – задумчиво поглядев на меня своими грустными зелеными глазами, ответил он. — Это случилось со мной в самом конце войны на территории Польши. Однажды я стоял на посту, охранял склад. Вдруг раздался шум и какая-то возня. Я увидел силуэт фрица неподалеку и тут же закричал: «Hände hoch»! [1]И в тот же момент рой диких ос, видимо, потревоженных врагом, облепил меня со всех сторон и начал жалить. Боль была нестерпимая. Они кружили перед глазами, жалили лицо, руки, даже одежду умудрялись прокусить. Тебя когда-нибудь кусала оса?

Я молча кивнула.

- Больно?

- Да.

- А вот представь, что этих ос сотня… А враг тем временем, поднял руки, сдаваясь, закричал: «Hitler kaputt![2]». А они все жалили меня… Я, быстро перестал соображать от боли. Лицо в мгновение ока опухло от укусов, и я даже не мог разглядеть фрица перед собой. Но перед этим я успел заметить, что он вооружен. И в тот момент своим спутанным от боли и страха сознанием я вспомнил, что не слышал, чтобы он кинул оружие на землю. Я подумал, что как только он поймет, что я ничего не вижу, то непременно воспользуется ситуацией и убьет меня. И тогда, мне в голову пришло одно-единственное решение, о котором мне до сих пор больно вспоминать. Его нужно было убить. Первым. Иначе он убил бы меня. Я разрядил автоматную очередь в противника - и сам тут же упал рядом, ужасно изжаленный осами.

Лицо Гриши исказила гримаса боли, и он грустно продолжил:

- Но вот незадача, я ведь наверняка не знал, как он поступил бы… Я просто испугался… И эта мысль грызла меня много лет… Вот так страх убивает на самом деле… девонька…

Мое сердце сжалось.

- Но ведь вы не виноваты. Он наверняка убил бы вас!

- Да, скорее всего. И все же… он сдавался… И я всегда думал потом: «А если бы?..» Но у мертвых, в отличие от вас, живых, уже никогда не бывает второго шанса… Помни об этом. Все можно исправить, изменить, вытерпеть боль и любые трудности, они ведь тоже не вечны. Можно смириться, наконец. Но все это - пока ты жив. Только смерть — это навсегда.

[1] Hände hoch (нем.) – руки вверх!

[2] Hitler kaputt (нем.) – Гитлер умер!

4.

Я невольно опустила глаза и задумалась.

- Так чего ты боишься больше всего? – вдруг спросил Фёдор, посмотрев на меня.

- Болезней, - вдруг ответила, я. - Мне очень страшно заболеть какой-то страшной неизлечимой болезнью. Я вот анализы недавно сдала. А ждать их нет сил…

- Почему сил нет? – удивился Фёдор.

- Ну, а вдруг там что-то страшное! – воскликнула я возмущенно.

- Вдруг?! – усмехнулся Гриша. - Помню вот, что со мной приключилось. За время войны я несколько раз был ранен, контужен. На одной руке у меня почти не двигались прострелянные фашистом пальцы. Но это в то время, считалось ерундой. В тот роковой день шли ожесточенные бои. Командир, посылая солдат в бой, на встречу с врагом, кричал:

- Ура- ааа!!!… За Родину!!! За Сталина!!! Солдаты, подхватив громкое «Ура!», бежали, помня слова «Отступать некуда».

Я, воодушевленный, вырвался вперед. И вдруг!.. горячее пламя обожгло живот. Я даже сразу и не понял, что произошло. А потом приоткрыл шинель, задрал гимнастерку и с ужасом увидел, что живот прострелян очередью из автомата наполовину. Кожа в этих местах разошлась так, словно ее разрезали. Я в ужасе прижал шинель к огромной ране, от шока, почти не чувствуя боли, и побежал назад, к медсанчасти. Но путь мне вскоре преградил командир и закричал:

- Куда?! Дезертир! Застрелю! Поворачивай назад! В бой!

Тогда был издан приказ о самострелах. Так некоторые «умные» стреляли себе в руку или ногу, чтобы «отлежаться в госпитале», лишь бы не идти на верную смерть. Их вычисляли по следам пороха. Если это происходило во время боя, командир имел право без суда и следствия расстрелять на месте. Также могли расстрелять дезертирующих, тех, которые поворачивался спиной к передовой.

Я остановился и, ничего не говоря, распахнул шинель…. Из раны вывались кишки. Зрелище не для слабонервных. Командир, изменившись в лице, сочувственно, скороговоркой, объяснил местонахождение медсанчасти.

- Беги! Там, за пригорком, лазарет!!! - кричал он вслед мне.

Провожать меня было некому, шел кровопролитный бой не на жизнь, а на смерть.

Я смутно помню, как, несмотря на очень серьезное ранение, сравнивая себя с курицей с отрубленной головой, которая может еще некоторое время после этого пробежать несколько десятков метров, все-таки добрался до этого лазарета. Помню, как промывали вылезшие кишки, как наскоро зашивали рану по-живому, без наркоза. В то время главным наркозом был спирт: и внутрь, и наружу. Помню, как позднее, в госпитале, покушав, обнаруживал, как из не зарубцевавшейся раны вновь показывались кишки.

Но молодость, оптимизм, желание не покидали меня. Я, знаешь ли, девонька, очень жить хотел. И костлявой сдаваться не собирался. А потому и на поправку быстро пошел. Ну а выздоровев, вновь оказался на передовой….

Я невольно выдохнула, представив, какой ужас пережил это паренек. Это тебе не на анализы глядеть, а на свои внутренние органы. Что со мной бы случилось, увидь я такое? По телу пробежала невольная волна дрожи.