За стеной

Пролог

Когда гигантский астероид рухнул на Землю, он не только оставил кратеры размером с небольшие озера, но и разделил историю на «до» и «после». Этот удар уничтожил всё, что создавалось веками: Эйфелева башня растворилась в плазме температур, Великая Китайская стена стала линией огня, а от Статуи Свободы осталось лишь растворенное основание. Выжил лишь один искалеченный осколок литосферы — правая доля планеты. Остальное, от полюса до полюса, испарилось, оставив после себя лишь стекловидную гладь да ветер, гуляющий в пустоте. Человечество, ещё вчера делившее континенты, к ночи стало единой толпой выживших, загнанной на клочок уцелевшей суши.

Они отгородились от хаоса каменной стеной — грубой циклопической дамбой, призванной навеки отделить свет от тьмы. И за этой новой границей началась иная жизнь. Мир перезагрузился, оставив лишь законы выживания. За той каменной стеной правил вечный огонь, который с каждым годом разгорался с новой силой. Но ведь не всё вечно, даже стены когда-нибудь рухнут.

Глава 1

Сирена ровно в семь означала начало трудового дня. Наталья Ивановна Воронина, как и миллионы других граждан Эдемы, уже стояла у зеркала, завязывая униформу. Двадцать семь лет. Из них двадцать она прожила по расписанию. Она знала этот город наизусть — не его сверкающие фасады, а его скрытые механизмы. Ведь для постороннего взгляда Эдема была совершенством.

С высоты птичьего полета она выглядела как единый организм, никогда не знавшая покоя. Впервые оказавшись здесь, можно было подумать, что попал в некое идеализированное пространство, где все недостатки скрываются за сложной системой, формировавшейся на протяжении десятилетий. Это место представляет собой своего рода утопическую конструкцию, в которой тщательно выверенные механизмы и алгоритмы создавали иллюзию совершенства, скрывая возможные изъяны. Несмотря на видимую идиллию, в этом месте царили строгие законы. За их нарушение следовало изгнание за стену, в вечную тьму. Упоминание старого порядка было под запретом. Любые следы прежней жизни безжалостно истреблялись. Новое поколение воспитывалось в условиях суровой дисциплины и постоянного страха перед миром за стеной.

Перед выходом она на секунду задержалась у окна, глядя на Стену. Не на сверкающий город, а на ту самую грубую каменную гряду на горизонте. И почему-то вспомнила детскую страшилку: «Стена не для того, чтобы они не вошли. Она для того, чтобы мы не сбежали». Чушь, — отрезала она себе и резко захлопнула дверь.

Глава 2

Задача Наташи была проста и смертельно опасна: проникнуть к ключевым фигурам и задать им вопросы, которых нет в официальном списке. Вечерний туман цеплялся за стёкла машины, а в голове стучала одна мысль: сегодня или никогда.

Туманный вечер окутал Эдему молочной пеленой, превращая огни фонарей в расплывчатые пятна. Она вела машину на автомате, а в голове прокручивала возможные сценарии дальнейших действий. Живот предательски заурчал — с утра не было времени даже на чай. Она привыкла к этому. За годы Наталья отточила многозадачность до состояния рефлекса: вести машину, строить фразы будущего интервью и глушить голод волевым усилием.

Чтобы заглушить надоедливое урчание в животе, она включила радио. Радио бубнило что-то о рекордных урожаях. Ложь. Сплошная, жирная, благополучная ложь. Мысли, обычно чёткие и собранные, поползли в опасном направлении. Не о задании. О всём. О том, как каждое утро она завязывает этот синий галстук-удавку. Как пишет тексты, в которые можно верить лишь наполовину, а лучше — на четверть. Как её коллеги давно перестали задавать вопросы, довольствуясь тёплыми местами в системе.

Почему мы молчим? — стучало в висках. Почему позволяем вертеть собой, как марионетками? Руки сами вцепились в руль так, что побелели костяшки. И вдруг, ясно и холодно, как щелчок замка: Хватит. Сегодня. Хоть что-то должно быть правдой

В кабинете, заперевшись, она отключила все камеры. Пальцы сами выстукивали текст — без плана, без оглядки. Это была не статья, а приговор. Собственный. Она отправила его в сеть, зная, что система заметит это через три минуты. И выдохнула. Дело было не в читателях или маркетинге. Дело было в том, чтобы хоть раз не соврать.

Следующие два дня прошли в странном, зыбком ожидании. Она ждала их ровно сорок семь часов. Пила чай, проверяла почту, притворялась, что живёт прежней жизнью. Они пришли на рассвете третьего дня, когда она, в самом деле, вытирала пыль — просто чтобы занять трясущиеся руки. Звонок прозвучал не как вопрос, а как констатация необратимых последствий.

На пороге стояли двое. Не в полицейской форме, а в строгих, идеально отглаженных костюмах цвета асфальта. Нашивки без опознавательных знаков. Лица — каменные маски. Один из них, не дожидаясь приглашения, решительно переступил порог, заставив её отступить на шаг. Его взгляд, холодный и пустой, скользнул по ней, как по мебели.

— Вы Воронина Наталья Ивановна? — спросил он, отсекая любое предисловие. Голос был плоским, лишённым интонации.

Наташа испуганно кивнула, выпуская из рук тряпку. Внутри неё что-то оборвалось, но она сжала кулаки, пытаясь сохранить самообладание. Было бы глупо не понимать всю серьёзность ситуации с самого начала. Мужчина выдержал паузу, словно давая ей возможность признаться самостоятельно. Но она молчала, и он продолжил:

— Согласно государственным данным, вы совершили уголовное преступление, — голос агента был ровным, как линия горизонта. — Вы опубликовали материалы под грифом «Абсолют». Цитировали доклад по сектору «Гамма». Это не журналистика. Это государственная измена. Наказание — изгнание.

Она с самого начала знала, что ступает на путь, ведущий к гибели. Но теперь, когда слова прозвучали вслух, в глубине души шевельнулось что-то твёрдое, почти яростное. Надежда? Нет. Упрямство.

«Теперь уже ничего не поделаешь...» — тихо вздохнула она, глядя не в пол, а прямо в его пустые глаза.

Мужчина, стоявший в центре помещения, с удивлением смотрел на Наташу. За три десятилетия службы он не встречал человека, который так спокойно и без тени страха принял бы весть о своей скорой кончине. У них не оставалось выбора. Они взяли её под локти — не грубо, но без возможности сопротивления — и вывели из квартиры. Она не оглянулась. Дверь захлопнулась с глухим, окончательным стуком.