За(в)учка против Мёртвого Ректора

0. Чайный гриб

Звонок на перемену пронзил тишину кабинета, где Галина Сергеевна сидела, уставившись в экран ноутбука. На столе лежала кипа бумаг с расписанием, которое она так и не успела составить — время уходило, а мысли всё уносились куда-то далеко. Её пальцы нервно постукивали по клавишам, но цифры и имена казались бессмысленными, будто она пыталась собрать пазл из разбросанных кусочков.

«Нужно купить корм котам… Люцифер и Минутка уже третий день без вкусняшек», — прошептала она себе, собрав сумку.

Взгляд скользнул на окно — за его стеклом день стремительно клонился к вечеру. Магазин, где обычно покупала всё необходимое, закроется через час. Сердце сжалось от усталости, усталости не только телесной, но и душевной — от бесконечного повторения дней, без надежды на перемены.

По коридору пронёсся смех учеников — молодой, звонкий и бесшабашный. Галина Сергеевна провела пальцем по поверхности стола, пытаясь поймать эту лёгкость, но она скользила, ускользала, как тень.

«Тридцать лет я здесь... А могла бы быть там…» — тихо сказала она себе и шагнула в прохладный вечер.

Холодный вечерний ветер бил в лицо, пробираясь сквозь пуховик, словно напоминая о старых ранах. Вдруг прошлое нахлынуло волной, и она снова оказалась у окна в своей комнате — той самой комнаты, где мечты были живыми и яркими, как солнечный свет.

Восемнадцатилетняя Галина держала в руках письмо из магической Академии Второй Эверы. Она помнила, как её пальцы дрожали, раскрывая конверт, как сердце застучало в груди — этот момент должен был изменить всё.

Но вместо долгожданного восторга, её встретил лишь холод реальности. Родители, услышав о письме, лишь отмахнулись, посчитав это детской фантазией.

— Магия? Ты серьёзно? Галочка, ты же взрослая! — мама с укором качала головой. — Лучше пойди в педагогический, стань учителем, это — реальность. А это какая-то глупая шутка или даже мошенничество.

Галина пыталась спорить, доказывать, что её зовёт нечто большее, но голос семьи заглушал её мечты.

Слёзы наворачивались на глаза, когда она опустила конверт на стол. Тогда она поверила, что путь в иной мир закрыт навсегда.

И теперь, спустя почти тридцать лет, стоя на пустынной улице и вдыхая холодный воздух, Галина Сергеевна ловила себя на мысли: «Что если бы всё было иначе? Что если бы я всё же ответила на это письмо?»

Но время не возвращает, и в её душе горела лишь тихая, болезненная надежда.

На углу её улицы перегорел фонарь — тот самый, который обычно тускло мигал по вечерам. Сегодня он вспыхнул неожиданно ярко, как молния в ясном небе, и погас, оставив полосу света в глазах. Галина Сергеевна остановилась, удивлённо посмотрела вверх — но небо было чистым, как стекло. Ни тучи, ни ветра, только тонкая рябь в воздухе, будто он колебался, невидимый.

В магазине она стояла у прилавка с кормом, не сразу найдя нужную пачку. Кассир, молоденький парень с острым взглядом, вдруг сказал ей ни с того ни с сего:

— У вас сегодня что-то изменится. Знаете?

Она замерла с пачкой в руках.

— Простите?

— А… да так, — парень резко встряхнул головой, будто очнулся от сна. — Пакет нужен?

Она не стала отвечать. Расплатилась и вышла, чувствуя, как между лопатками пробегает холодок. Что за чушь он сказал? Или ей послышалось?

Возле дома с верхнего этажа слетела ворона — почти беззвучно, но в темноте её силуэт напоминал чёрное пятно в реальности. На крыльце она чуть не споткнулась о пустую коробку, но в последний момент её подхватила чья-то ледяная рука. Она резко обернулась — никого.

Сердце стучало громче обычного. Ключ еле попал в замочную скважину. Та будто сопротивлялась, не желая пускать хозяйку внутрь. Галина Сергеевна раздражённо дернула дверь, и та наконец со вздохом открылась.

Первым в прихожую выскочил Люцифер — его яркие глаза вспыхнули в темноте, как два фонаря. Минутка прыгнула ей под ноги, ткнулась головой в сумку.

— На, ешьте уже. Что вы как оборотни, — пробурчала Галина, и, не раздеваясь, прошла на кухню.

Коты зашуршали у мисок, но… быстро притихли. Люцифер сел, распушившись, у самой двери в комнату и уставился в темноту. Минутка забилась под стул и замерла, будто услышала что-то, чего человек не может воспринять.

В квартире было… не так.

Не страшно. Не громко. Просто будто что-то стало иначе.

Может, это электричество. Может, давление. Может, нервы.

Свет лампочки на кухне едва заметно пульсировал — не мигая, но дыша. Мерно. Ритмично.

В комнате пахло бумагой, пыльным чайным грибом и электричеством.

На экране ноутбука замер курсор, в таблице стояло криво вставленное «2А / физ-ра / 13:30», и в этой строке было всё — бессонница, система, вечная гонка за временем и чужими проблемами.

Галина потянулась к кружке, обернулась — и не заметила, как Минутка ловко прыгнула на подоконник.

Треск.

Пластиковая крышка банки с чайным грибом соскользнула. Стекло закачалось. Жидкость плеснулась, как живое существо, и тяжёлыми каплями пролилась на клавиатуру.

— Минутка, твою ж…! — выдохнула она и схватила ноутбук, забыв про розетку.

В тот же миг её руку пронзило.

Не боль. Что-то другое.

Словно холодная молния скользнула по венам, не оставляя ожогов, а выжигая воздух из лёгких.

Экран заискрился, зазеркалился. Символы поплыли. Таблица исчезла — вместо неё замелькали знаки, похожие на старинные руны, строки, похожие на латинский, но незнакомый, и один — очень простой, будто написанный рукой ребёнка:

«Ты пришла поздно, но всё ещё здесь».

Галина хотела закричать — но не могла. В ушах стоял звон, как после фейерверка, и в нём кто-то говорил:

«Время рассыпается… Пора…»

Воздух вокруг задрожал. Лампа вспыхнула в последний раз и лопнула.

Коты замерли. Люцифер смотрел прямо в глаза хозяйке. Минутка сидела, как статуэтка, спина выгнута, уши прижаты.

Визуал: Галина Сергеевна, Люц и Минутка

1. Сначала была тьма

Сначала была тьма. Не чернота — вязкая, как вода с крахмалом, тугая, затягивающая в себя, как плохой сон. Где-то далеко — не звук, а скорее воспоминание о звуке: стук трамвая, скрип маркера по доске, голос из школьного коридора.

Потом — свет.

Не солнечный, а теплый, молочный, словно капля света падала сквозь ткань. Рассеянный, но при этом очень яркий.

Ресницы дрогнули. Тело шевельнулось.

Не то.
Слишком лёгкое. Гибкое. Лёгкие — полные воздуха, суставы — не скрипят. Ни боли в пояснице, ни дергающего века, ни привычного звона в виске.

Рука поднялась к лицу — тонкая, сухая, с длинными пальцами. Кожа будто тоньше. Ногти не покусаны, не срезаны до мяса, а гладко округлые.
Это… не её рука. Но знакомая.

Галина вскочила. Голова закружилась, и ноги подкосились — тело сильнее, чем она ожидала, но не подчиняется сразу. Пахнет чем-то странным: воском, лавандой, железом и… книгами. Древними, настоящими.

Это не её спальня.
Высокие потолки с деревянными балками. Занавески из тяжёлой ткани. Плетёный ковёр на полу и зеркало в узорной раме у стены.

Она подскочила к зеркалу. И увидела… почти себя.

Лицо — юное, с намёком на ту самую форму скул, на ямочку, которая когда-то пряталась в улыбке. Волосы русые, спутанные, влажные. На лбу — слабая розовая царапина, будто молния облизнула. Под левым глазом — синяк.

Но глаза…
Не её. Цвет тот же, серо-голубой, но взгляд другой. Чужой. Осторожный. И испуганный.

Она прищурилась — и всё поплыло.

Размытый край зеркала. Стена. Свеча.
— Опять…? — выдохнула она, и голос прозвучал мягко, юно, с дрожью.
Слёзы подступили. Она вытерла их тыльной стороной ладони — в движении было что-то привычное, мышечная память, как у пианиста, нащупывающего ноты.

«Это моё тело. Почти. Но не моё. Почему я вижу хуже? Почему это чувствуется знакомым?»

Может, магия решила быть ироничной. Может, это наказание — за то, что не ответила на письмо, за то, что не поверила.

Она опустилась на край кровати и, впервые за много лет, захотела плакать по-настоящему. Как в восемнадцать. Как в ту весну, когда всё ещё казалось возможным.

Но не успела.

За дверью раздался стук — вежливый, но решительный.

— Галла? Можно? — голос за дверью был молодой, певучий, с едва заметной насмешкой, но под ней чувствовалось беспокойство.

Галина… Галла… не ответила сразу.

Галла.
Звучит как чьё-то имя из дневника, как ник в чате. Или… как прозвище.
Но когда она снова подняла взгляд на полузнакомое размытое лицо в зеркале — поняла: да, именно так её зовут здесь.

— Заходи, — вырвалось, и голос снова ударил по слуху: чужой, но ставший чуть ближе.

Дверь приоткрылась. Вошла девушка лет двадцати. Высокая, смуглая, в тёмно-синем халате с серебряной вышивкой на манжетах. На поясе — сумка с флаконами, на шее — амулет в форме листа.

— Ты уже сидишь. О, хорошо! — облегчённо выдохнула гостья. — А то я боялась, снова в обморок грохнешься.

Галина смотрела молча. Девушка казалась знакомой — не лицом, а по типажу: была похожая в педагогическом, старше на курс, вечно дежурившая у медпункта, с сильными руками и громким смехом. Только эта — с иным свечением глаз, с уверенностью, к которой хочется прижаться, как к грелке.

— Кто ты? — спросила Галя осторожно, сглатывая.

— Ксера. Твоя… почти сокурсница. С прикладной травологии. Меня сюда прислали дежурить. После грозы — ты знаешь…

Она осеклась. Видимо, поняла, что Галла не знает.

— Ты потеряла память? — спросила она чуть тише. — Ты правда не помнишь? Башню, грозу?

Галла качнула головой:

— Башня? Что за башня?

— Северная. Ты туда ходила часто, особенно в последний месяц. Даже сторож сказал, что пару раз видел, как ты в грозу туда поднималась. Зачем — никто не знал.
В ту ночь молния ударила прямо в шпиль. Мы услышали крик. Когда прибежали — ты лежала у окна. Ожоги, ссадины… Но сердце билось. Еле-еле.

Молния. Башня. Крик.

В голове вспыхнуло: гроза. чайный гриб. Люцифер. ноутбук. боль.

Галина крепче стиснула одеяло.

— А как… как долго я спала?

— Два с половиной дня. Твоё сердце само начало биться сильнее только сегодня утром. Мы думали, ты… — Ксера сглотнула. — Знаешь, даже ректор приходил посмотреть.

— Ректор? — переспросила она, подумав, что почему-то это звучит, как приговор.

— Он заходит только, когда ситуация… странная, — девушка замолчала. Затем резко встала. — Прости. Не пугайся. Ты ведь живая, ты здесь, и это главное. Остальное — вспомнится. Мы рядом.

— Скажи… — вслед уходящей Ксере тихо проговорила Галла. — Я была… другой?

Ксера обернулась. Глаза её чуть сузились.

— Ты была… да, другой. Тихая. Замкнутая. Слишком трудолюбивая, словно немного в себе. Но всегда казалась… как бы это… старше нас всех. Даже не по возрасту — по взгляду. Иногда — как будто ты из другого времени. Но теперь, — она улыбнулась мягче, — ты кажешься… живее.

Комнату окутывала мягкая полумгла, свет мерцал в подвесных фонарях, словно застенчивые светлячки, неспешно играя в воздухе. Туман, словно вуаль, плыл за окнами, обволакивая шпили и купола старого замка.

Галла медленно подошла к зеркалу — этому немому свидетелю её нового бытия. Она уже видела своё отражение, но сейчас она смотрела иначе — внимательнее, с жаждой понять себя, понять, кто она теперь.

Лицо было её, но в нём было что-то чужое — чуть другая форма глаз, немного иной цвет волос, кожа моложе и теплее. Но глаза… они начинали играть с ней злую шутку. Попытка сфокусироваться приводила к расплывчатому пятну, словно пелена застилала взгляд.

Визуал: новая Галя - Галла

2. Завтрак в тумане

Коридор за дверью оказался тёплым и удивительно живым. Воздух звенел от запахов — свежий хлеб, кипячёное молоко, кленовая пыльца и что-то терпкое, как сушёные травы, перемешанные с дымом костра. Где-то внизу звенела посуда, кто-то смеялся, и в этом смехе был тот самый оттенок юности, который она когда-то теряла, как старую пуговицу.

Лестница вниз вела плавным полукругом, и Галла, держась за перила, шла осторожно, как будто боялась, что пол внезапно исчезнет из-под ног. Тело, к которому она всё ещё привыкала, двигалось чуть иначе: спина не болела, суставы не щёлкали, дыхание не срывалось.

На полпути она поймала себя на мысли — она не знала, куда идёт. Просто следовала за запахом хлеба и звоном голосов, словно кот за чашкой сливок.

Столовая оказалась удивительно просторной. Потолки высокие, своды резные, сквозь витражи на стены ложился разноцветный свет. За длинными деревянными столами сидели люди — кто-то ел, кто-то спорил, кто-то перечитывал свитки, не замечая ни еды, ни времени. Все в мантиях, разных оттенков, с нашивками и символами, в которых Галла не могла ещё разобраться.

Но это был не просто студенческий зал — здесь чувствовалась магия, как ток в розетке. И не страшная, надменная магия из сказок, а та, что теплится в пламени свечей, в шелесте страниц, в запахе горячей каши и мёда.

— О, ты спустилась! — Ксера поднялась со своего места у одного из дальних столов и замахала рукой. — Сюда! Не стесняйся!

Галла подошла, неловко оглядываясь. Несколько студентов — юноша с растрёпанной шевелюрой, хрупкая девочка с ярко-голубыми глазами, двое близнецов, отличающихся только кулонами на шеях — переглянулись, но промолчали. Ни шепота, ни смешков — просто интерес.

— Садись. Это твоё место. Мы отставили, как и договаривались, — Ксера пододвинула чашку с дымящимся отваром и тарелку с кашей, в которой что-то подозрительно поблёскивало. — Овёс с голубикой. Полезно для восстановления. И… вкусно. Обычно.

— Спасибо, — Галла попыталась улыбнуться, села, поднесла ложку ко рту. Вкус оказался неожиданно мягким — сладковатый, чуть пряный, с послевкусием лета. Как пирог в бабушкином доме, который она помнила с детства.

— Как ты себя чувствуешь? — Ксера наклонилась ближе, почти шёпотом. — Правда, ничего не вспоминаешь?

— Почти ничего, — честно ответила Галла. — Но иногда — как будто… как будто я знаю всё это. Это место. Людей. Себя.

— Это не редкость, — вмешался юноша напротив, подняв глаза от книги. — Если связь с реальностью потеряла устойчивость, память тоже может раздробиться. Её лучше не торопить. Она сама вернётся, когда ты будешь готова... Или не вернётся.

— Келл, хватит пугать её, дай освоиться, хоть что-то вспомнить.

— Если она случайно в хаос прыгнула, то уже не вспомнит, — юноша посмотрел прямо ей в глаза — спокойно, почти сочувственно.

— В неё молния ударила, — отозвалась Ксера, — никто не говорил о порталах.

Он пожал плечами:

— Иногда мы думаем, что просто споткнулись. А на самом деле — пересекли линию. Миры хрупки.

— Не слушай его, он, видимо, проект по психоэтике пишет, — нахмурилась Ксера. — Скукота и философские страшилки.

— Я, честно говоря, вообще не знаю, что для меня страшилка, а что реальность, — пробормотала Галла.

— Ну, ты просто делай всё, как обычно… в смысле, как другие делают. И втянешься обратно. Что-то вспомнишь. Сокурсники тебе помогут, и я тоже.

— Спасибо, Ксера, — улыбнулась Галла.

Она сделала глоток отвара. Напиток был травяной, с нотками ромашки и чего-то смолистого, почти хвойного. Голова чуть прояснилась, пелена в глазах стала тоньше.

— А у вас тут есть мастер линз? Или… стеклянщик? — вдруг спросила она, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо. — Мне бы… какое-нибудь средство для зрения. Я плохо вижу вблизи. Чтение — мука.

— Лупа не помогла? — удивилась Ксера.

— Помогла, но это не выход. Она увеличивает, но устают глаза. Хочется чего-то… удобного. Не было у меня раньше очков?

— Я с тобой на занятия не ходила, не знаю… А не на уроках ты ничем таким и не пользовалась.

— Ну… видимо, стало хуже, — вздохнула Галла. — Кашу я тоже вижу не слишком чётко.

— У нас есть мастер Гемри, — сказала девочка, что сидела поодаль. — Он работает с магическим стеклом и подгоняет под нужды студентов. Но он немного… чокнутый. Любит эксперименты. Иногда линзы разговаривают.

— Или видят чужие сны, — добавил Келл и хмыкнул.

— Мне бы просто видеть. Пока. А с чужими снами… разберусь потом, — пробормотала Галла.

Она посмотрела на свой завтрак, уже остывший, но всё ещё пахнущий уютом. И на этих людей — чужих, незнакомых, странных, но странным образом понятных. Не осуждающих.

Может, всё-таки не зря.

Может, в этот раз — она успела.

После завтрака Ксера проводила Галлу в общую приемную — зал с высокими окнами и парящими в воздухе табличками, где отображалось текущее расписание. Таблички переливались мягким светом, а фамилии студентов вспыхивали и исчезали, как угольки.

— Вот, смотри, — Ксера указала на левую панель. — Сегодня у тебя только два занятия. Основы преломлений с магистром Тревалем и индивидуальное направление, раньше это была синергия практической магии, но теперь его должен определить Ректор.

Последнее слово повисло в воздухе.

— Сам? — переспросила Галла.

— Ну да. Он у нас любит лично следить за… нестандартными случаями, — Ксера понизила голос. — Особенно если есть подозрения, что у студента редкий дар. Или, наоборот, его нет совсем.

«Наверное, как у меня», — мрачно подумала Галла и сжала кулаки.

— А где найти этого мастера по линзам? — переспросила она. — До первой пары есть немного времени?

Ксера закусила губу.

— На нижнем уровне, в Лабораторном крыле. Дверь с ржавым медным замком, вся увитая лиловыми щупальцами. Там же вывеска — «Оптика и иллюзии». Только не забудь постучать пять раз. На четвёртый он не открывает. Суеверие.

3. Первый звонок

Первое занятие — основы преломлений. Преподавал магистр Треваль — сухой, худой мужчина с прямой спиной, будто проглотил линейку. Галла заняла своё место, стараясь не встречаться глазами с другими студентами.

— Доброе утро, мисс Винтер, — произнёс магистр, холодно, но чётко. — Рад, что вы снова с нами. Наслышан… о вашем инциденте. Надеюсь, память не помешает освоить старое.

— Спасибо. Я постараюсь.

Он кивнул, но без доверия.

Галла чувствовала взгляды одногруппников. В их глазах — ожидание. Неловкость. Некоторые — подбадривающе улыбались, другие — с опаской отводили глаза. Наверняка слышали слухи: мол, после грозы в башне Лессинга Галла Винтер уже не та.

Возможно, она и правда другая.

На паре требовалось вызвать «внутреннее зеркало» — простое начальное заклинание для визуализации собственного состояния. У всех получались яркие образы: у кого — фонтаны, у кого — танцующие фигуры света. У Галлы — только её собственное отражение. Прямо как в том старом зеркале в собственной квартире.

— Плохо настраиваетесь, мисс Винтер, — процедил Треваль. — Обычно вы были… сфокусированнее.

«Я никогда не была ей», — хотелось сказать. Но Галла лишь кивнула.

В конце урока одна из студенток, невысокая рыжеволосая девушка, подсела:

— Эй, Гал. Слушай, ты совсем не помнишь, как мы ночью пробирались в обсерваторию? Или как ты спорила с Тревалем, что можно обмануть свет?

— Совсем нет, — честно ответила она. — Всё как в тумане.

— Ну, ничего… — девушка улыбнулась, но взгляд потух. — Может, вернётся.

Вернувшись в комнату, Галла сняла очки и провела пальцами по переносицы — ощущение было странное, будто часть её новой жизни уже легла на старое место. Она вздохнула, едва успев прилечь, как в дверь постучали — чётко и ровно, дважды.

Она открыла.

На пороге стоял мужчина. Высокий. В камзоле конца XIX века. Белые волосы — собраны в строгий хвост. Лицо — светлое, почти прозрачное. Глаза — как лед, как отсвет луны в ночной воде. На руках — белоснежные перчатки.

— Добрый вечер, мисс Винтер, — голос его был тих, но цепляющий, как шелест пергамента. — Ректор Академии Второй Эверы. Люсьен Сомбре.

— Добрый… — голос дрогнул.

— Завтра. Полдень. В башне Восьмой координаты. Нам нужно поговорить. О вашем… положении.

Он кивнул — вежливо, но сдержанно. И ушёл. Бесшумно, словно растворился в воздухе.

Галла стояла в дверях, прижимая очки к груди. Она чувствовала: этот мужчина знал, или догадывался. Он видел в ней не просто потерянную студентку.

Он видел чужака.

Вечер пришёл неожиданно быстро — как будто кто-то пролистнул страницу, забыв предупредить, что день заканчивается.

Солнце за окном тлело красноватым, как в зеве свечи, и Галла долго смотрела на него, опершись локтями о подоконник. За окнами звенела вечерняя тишина, наполненная далёкими голосами и каким-то особым хрустом — будто сама магия, уставшая за день, оседала в траву.

Комната была светлая, с вычищенным полом, двумя шкафами, столом и узкой кроватью с бордовым покрывалом. Всё аккуратно, на месте. Только не своё.

Ни книг на полке, ни фотографий, ни безделушек. Всё как будто стерильно, нарочно убрано, будто хозяйка собиралась начать жизнь с чистого листа — но не успела.

Галла провела рукой по краю стола. Там стоял небольшой ящичек с письмами. Она открыла его — несколько конвертов, на них красивые имена, витиеватые подписи. Друзья? Семья? Учителя? Всё это — кому-то было важно. Но не ей.

Ощущение собственной вторичности било особенно остро. Она жила — но в чьей-то уже начатой истории.

На постели она нашла простую ночную сорочку — льняную, чуть жёсткую. Надела, и ткань приятно холодила кожу. Она села на кровать, потом легла, вытянувшись на чужом матрасе, с чужими простынями. Подушка пахла полевыми травами и еле уловимыми духами. Не её. Не Галины Сергеевны. Не той, кто возвращалась домой к котам и отчётам, к бессменному чайнику и старому пледу.

— Люцифер, Минутка… — прошептала она в потолок, и горло сжало. — Простите, что я не успела вас накормить. Мама наверняка навестит вас в субботу, если не сможет дозвониться…

Ком в груди подкатил быстро и неотвратимо. За весь день она ещё ни разу не позволила себе по-настоящему почувствовать. Всё было как во сне. Но сейчас — в темноте, в тишине — сон внезапно стал реальностью, а та, настоящая, старая жизнь — далёким сном.

«Я умерла там? — пронеслось в голове. — Не знаю. Но часть меня — осталась там навсегда».

4. Самозванка

Она лежала, не зажигая света. На потолке бродили тени от витражей. Где-то за стеной кто-то смеялся — весело, искренне. Голоса неслись откуда-то изнизу: поздние посиделки, чай, магические анекдоты. У кого-то — просто обычная студенческая ночь.

А у неё — ночь перед допросом.

Встреча с ректором. С тем, кто — как ей казалось — уже что-то знает. И кто, быть может, сможет сжечь её ложь одним взглядом.

Галла лежала на боку, глаза не сомкнулись ни разу. Всё в ней сопротивлялось — незнакомой кровати, чужому телу, бесконтрольности. Прежде она была школьным завучем — той, которая знала всё наперёд, всех держала в голове и в расписании. Во многом незаменимой, профессиональной и безотказной. А теперь — никто. Пустое имя в списке.

Под утро она всё-таки задремала — на пару часов, урывками, в странных снах, где лестницы шли вверх, но оказывались под водой, где чайник вскипал и лопался, разливая на клавиатуру что-то живое и горячее, а в зеркале отражалась не она, а другая девушка.

Проснулась резко — как будто позвала сама себя. Мир был прежним. Всё так же чужим.

А за окном — начинался день, и ей предстояло встретиться с тем, кто слишком внимательно смотрит в глаза.

Утро вползло в комнату через витражи, отбрасывая на стены бледные цветные блики. Мир был слишком ярким. Слишком живым — и абсолютно не её.

Галла проснулась резко, как будто кто-то позвал — не голосом, но внутренним холодом: вставай, нечего прятаться. Тело отзывалось лёгкой ломотой, как после физкультуры в первый учебный день.
Она села на кровати. Сердце глухо бухало. Во сне она снова писала расписание — но вместо фамилий были неизвестные руны, а пары шли в подземелье.

В комнате было прохладно. Она нащупала халат — грубоватый, серый, с золотистой эмблемой академии на плече. Дома она носила старый вельветовый, потёртый, но любимый. Здесь — всё чужое. Всё как костюм, сшитый по мерке другого человека.

На столике у стены стоял кувшин с водой. Галла вылила немного в медную миску, обмакнула тряпицу, умылась. Вода оказалась ледяной. Она зашипела сквозь зубы, но не остановилась.
— Взбодрилась, — прошептала себе. — Живи, раз уж выпало.

Чистая одежда оказалась странно простой — белая рубашка, тёмный жилет, длинная юбка цвета чернил. Ворот с лёгким кружевом. Не совсем форма — большинство факультетов в будние дни имели относительно свободный дресс-код. Но ткань казалась дорогой, ровной. Галла одевалась аккуратно, по привычке, застёгивая пуговицы под горло.

Когда она подошла к зеркалу, то замерла.

Отражение всё ещё не слушалось. Лицо было знакомо — похожее на её в молодости, но не полностью. Волосы длиннее, глаза — чуть темнее. И что самое обидное — плохо видящие. Опять эти дурацкие очки!

Она щурилась, наклонялась ближе к стеклу. Раньше-то зрение было острое, почти до тридцати. А потом — очки. У кого ни спроси, скажет: возраст. Но теперь она была снова молодой — а зрение всё равно оставалось чужим, её.

Она завязала волосы в хвост, крепко. Это был простой жест, но он немного вернул её к себе. Привычное движение — контроль. Выдохнула. Оглядела комнату ещё раз, будто надеялась увидеть подсказку, секрет, способ сбежать.

Ничего. Только день, только дорога, только башня ректора.

Когда она вышла в коридор, там было пусто. Кто-то тихо скрипел пером в соседней комнате. Вдали — звук шагов, хлопок двери. Академия жила своей жизнью, не зная, что среди них ходит завуч средней школы с неоконченным расписанием в голове.

Галла выпрямилась, как на педсовете, и направилась вниз по лестнице. В ботинках немного натирало — не её размер. Пусть.

«Всё не моё, но я — всё ещё я.»

Коридоры академии были слишком высокими. Не просто по архитектуре — по ощущению. Каждая арка, каждый свод как будто давили сверху, напоминая, что ты здесь гость. Или узник.

Полы были гладкими, выложены серо-зелёным камнем, отшлифованным до блеска. Магический холод исходил от них даже сквозь подошвы. Галла шла, стараясь держать спину прямо, не выдавать, как отчаянно ищет глазами указатели. К счастью, указатели здесь были живыми — длинные ленточки, парящие у потолка, с переливчатыми буквами. Она выбрала: «Ректорская башня восьмой координаты. Приём преподавателей и студентов строго по договорённости» — и пошла за ленточкой.

По дороге попадались первые люди.

Галла опустила взгляд, сделала вид, что сосредоточена. Кто-то из студентов при её приближении шептал, кто-то замолкал. Один мальчишка — не старше шестнадцати — даже быстро отмахнулся, как будто видел её в дурном сне.

— Серьёзно? — подумала она, скрывая раздражённую усмешку. — Что с ним сделала та, до меня?

На лестничном пролёте навстречу шли двое преподавателей — пожилой мужчина в мантии с металлическими застёжками и женщина в синей накидке. Оба при виде неё чуть притормозили.

— Мисс Винтер, — произнес он, сдержанно кивнув. — Доброе утро.

Женщина кивнула осторожнее — почти с опаской.
А потом добавила:

— Рада… видеть вас в добром здравии. Мы… беспокоились.

— Спасибо, — ответила Галла, стараясь говорить ровно. Голос звучал молодо, как и тело. Но внутри — как будто другой тональность, более старая. — Уже лучше.

Преподаватели переглянулись, но ничего не сказали. Разошлись.

Мы беспокоились.
Рада видеть.
В добром здравии…

Она шла дальше и чувствовала, как с каждым шагом нити чужой жизни обвиваются плотнее. Эту девушку здесь знали. Возможно, боялись. Возможно, уважали. Или, может быть, считали странной, сумасшедшей, опасной.

А теперь эту роль исполняет она.

5. Тот, кого не принято называть

Башня ректора выросла за арочным коридором внезапно — старая, строгая, обвитая плющом. Верхушка терялась в облаках. Над входом висела табличка:
«Солярий Хранителя. Посторонним вход по пропуску.»

Под ней — дверь, высокая, дубовая, с бронзовыми петлями. Без звонка. Только круглый вырез с символом академии. Галла замерла перед ней. Сердце стучало в горле. Всё в ней сопротивлялось — идти внутрь, говорить, объяснять.
Ректор. Человек, о котором шепчутся даже преподаватели.

В тот момент ей отчаянно захотелось снова оказаться в подмосковной школе. На лестнице с мокрым линолеумом, с чайником в учительской, с дребезжащим звонком или дома с Люцифером, вечно лежащим на клавиатуре.

Но она подняла руку…

Голос изнутри опередил её, раздавшись до стука:

— Входите.

Ни громко, ни тихо — ровно так, чтобы стало ясно: он знал, что она стоит здесь.

Галла толкнула створку. Петли скрипнули протяжно, как будто возражали, и в нос ударил запах старой бумаги, воска и чего-то металлического, едва уловимого, но неприятно настойчивого.

Кабинет был огромен. Высокие потолки терялись в полумраке, ряды стеллажей тянулись под самый верх, лестница на колёсиках застыла у дальнего края. Массивный стол тёмного дерева утопал в аккуратных стопках пергаментов, и рядом, на подставке, поблёскивало гусиное перо с едва заметной искрой магии на кончике. В камине тлел крошечный, упрямый огонёк — больше для символа, чем для тепла.

Люсьен Сомбре сидел за столом, неподвижный, как портрет, забытый в рамке. Белые волосы мягко спадали на плечи, перчатки были безупречно чистыми, а взгляд — слишком прямым, слишком холодным. Светлые глаза остановились на ней так, будто он уже знал её ответы на вопросы, которые ещё не задал.

— Мисс Винтер, — произнёс он, и имя, чужое и новое для неё, в его устах прозвучало как-то особенно. — Садитесь.

Стул перед столом выглядел подозрительно низким, а воздух вокруг казался плотным, как в замкнутом помещении после долгого разговора. Галла села, выпрямившись, и поймала себя на том, что старается не моргать: близорукость играла злую шутку — в тусклом свете лицо ректора слегка расплывалось, и от этого он казался ещё менее реальным.

— Вам сообщили, почему я вас пригласил? — его голос не спешил, но каждое слово ложилось в тишину как камень в воду.

— Не совсем, — осторожно ответила она.

— Я хотел бы услышать… — он выдержал паузу, — вашу версию событий.

Она изобразила задумчивость. Всё, что могла сказать, было опасно близко к признанию в безумии.

— Мне сказали, что я… пыталась провести эксперимент, — она чуть замялась, — чтобы усилить способности. И потеряла память.

— Так говорят, — кивнул он. — Но я не люблю слухи. Я люблю факты.

Он поднялся из-за стола. Движение было плавным, бесшумным — как у хищника, что не хочет спугнуть добычу. Он подошёл к окну, где тяжёлые шторы пропускали лишь тонкую полоску света. В этот момент она заметила: кожа на его лице была бледной, но не болезненной — скорее, как у человека, который давно не видел солнца.

— Вы изменились, мисс Винтер, — сказал он тихо, не глядя на неё. — И не только внешне.

Галла сглотнула.

— А разве это… не естественно? После… всего?

Он обернулся. Взгляд был острым, как лезвие, и в нём читалась не просто настороженность, а вычисление.

— Бывает, — согласился он. — Но в вашем случае — слишком резко. Как будто вы… другая.

Её сердце замерло на полудыхании.

— Вы думаете, я — кто? — она старалась, чтобы голос звучал ровно.

— Это и хочу понять, — ответил он, подходя ближе. — И ещё… хочу знать, почему при всей вашей… — он слегка опустил глаза, подбирая слово, — …скромной магической подготовке вы выжили там, где мастера погибали.

Она опустила взгляд, чтобы скрыть, как пересохли губы. Сердце билось глухо и тяжело. Ей казалось, что он видит её насквозь.

— Мне… повезло, — сказала она, и самой себе показалась жалкой.

— Повезло, — повторил он медленно, словно пробуя слово на вкус. — Повезло — опасное оправдание, мисс Винтер. Иногда оно означает, что кто-то просто лучше подготовил почву.

Он остановился в шаге от неё. Она заметила тонкий запах — сухой, как старые страницы, и едва уловимый оттенок чего-то остро-сладкого, напоминавшего полынь.

— Вы можете идти, — сказал он вдруг. — Но мы продолжим этот разговор.

Галла поднялась, стараясь, чтобы шаги звучали уверенно. Уже на пороге он произнёс:

— Мисс Винтер… — голос стал тише, почти мягче. — Смотрите в зеркала почаще. Иногда отражение говорит больше, чем собеседник.

Дверь закрылась бесшумно. Лишь в коридоре она поняла, что всё это время держала дыхание.

Галла прижала ладонь к груди — сердце колотилось, как будто её только что выдернули из-под пролетающего поезда. Кабинет ректора остался за закрытой дверью, но казалось, что его взгляд всё ещё тянется за ней сквозь дерево, стены, коридоры…

Она шла быстро, стараясь не оглядываться. Коридор тянулся бесконечно, арки сменялись витринами с магическими артефактами, некоторые из которых лучше было разглядывать только в полный фокус: без очков их силуэты расплывались, менялись, а в полумраке ещё и начинали жить своей отдельной жизнью.

— Ты стала… другой, — неожиданно шепнули очки.

Галла вздрогнула.

— Что? — шепнула она в ответ, проверяя, не идут ли рядом студенты.

— Волосы, глаза… и что-то в линии лица. Похожие, но не те, — прошелестел голос в оправе. — Мы запоминаем образы, и твой изменился.

Она остановилась. Гемри, отдавая ей эти очки, говорил, что они могут «комментировать реальность» для помощи в чтении, но она не ожидала, что они будут оценивать её саму.

— Изменился? — переспросила она тихо.

— Проверь. Вон там, в нише, — очки чуть дрогнули на переносице, указывая взглядом на боковой проход.

В нише стояло овальное зеркало в тёмной, резной раме. Гладь стекла чуть колыхалась, будто за ним была вода.

6. Грёзы

В комнате было тихо. Слишком тихо, как для общежития, где за стеной обычно гремят смех, шуршит бумага, а где-то в конце коридора хлопают двери. Сегодня всё стихло, будто академия затаила дыхание.

Галла лежала на узкой кровати, уставившись в потолок. Тусклый магический светильник над дверью лениво колыхался, словно мог погаснуть в любую минуту. Она уже сняла очки, аккуратно положила их на тумбочку рядом с лупой — и всё равно чувствовала, будто они на неё смотрят.

Меняешься… — вспомнился шёпот. От этого слова по спине прошёл ледяной ток.

— Глупости, — сказала она в темноту. — Просто усталость. Новое место, новая жизнь, другой… нос.

Тишина ответила отсутствием даже привычных звуков — ни скрипа, ни шороха. Только её собственное дыхание.

Она перевернулась на бок, пытаясь найти удобную позу. Постель была чуть жёстче, чем дома, но в целом не мешала. Мешало другое — ощущение, что что-то должно произойти.

Через пару минут она услышала тихое щелк — будто кто-то коснулся оправы очков.

— Не спишь? — спросил едва слышный голос.

Галла села на кровати.

— Это уже слишком, — прошептала она, беря очки в руки. — Гемри говорил, что вы для чтения, а не для ночных разговоров.

— Мы видим и запоминаем, — ответил голос, чуть более серьёзно, чем днём. — Сегодня ты изменилась дважды.

— Дважды? — она прижала оправу к коленям.

— Утром — в глазах. Вечером — в коже.

Галла встала, подошла к маленькому настенному зеркальцу над умывальником. Магический ночник отбрасывал мягкий, но не слишком честный свет. Она надела очки, вгляделась… и не сразу поняла, что именно не так. Линия шеи? Чуть более тонкая? Или угол губ — на долю миллиметра другой?

— Вы уверены, что это не просто… восприятие? — спросила она очки.

— Мы — механизм. У нас нет восприятия. Только запись.

Сердце забилось быстрее.

— И что, по-вашему, будет дальше?

— Не знаем. Но мы запомним.

Она сняла очки, вернулась к кровати и опустилась на подушку, решив, что разговор окончен. Но сон не приходил. В темноте казалось, что зеркало у стены стало чуть больше, чем было днём.

Она закрыла глаза, считая до ста, потом до двухсот, стараясь выгнать из головы и шёпот очков, и собственное отражение. Но мысли упрямо цеплялись за то, что сказано: «Меняешься… дважды».

Сон подкрался незаметно, как туман. Сначала был шорох ветра и запах мокрой листвы, будто она стояла в старом парке после грозы. Под ногами — каменная плитка, влажная и тёмная.

Где-то впереди горел одинокий фонарь, и в его свете на мокрых камнях блестела лужа. Галла подошла ближе и увидела, что это не вода — это зеркало, распластанное по земле. В нём отражалось небо с рваными облаками и… чья-то фигура.

Высокий мужчина в длинном тёмном пальто или сюртуке, волосы светлые, развевающиеся на ветру. Он стоял так, будто знал, что она его видит, но сам не двигался. Глаза… светлые, но в их глубине мерцало что-то, от чего становилось холодно и тепло одновременно.

— Кто вы? — спросила она.

— Ты уже знаешь, — ответил он. Голос был глубокий, чуть глухой, и разливался эхом прямо в груди.

Она хотела шагнуть ближе, но зеркало-лужа дрогнуло, и оттуда тянулся тонкий, силуэт руки. Белая перчатка сползла с пальцев, и Галла увидела кости, обтянутые кожей — как у древнего мертвеца, мумии… однако эта рука была живой.

— Это не твоё время, — сказал он. — Но оно придёт.

Фонарь за её спиной погас, туман сомкнулся, и рука почти коснулась её ладони…

Она резко проснулась. В комнате было тихо, только за окном шумел ночной дождь. Очки лежали на тумбочке, неподвижные. Зеркало у стены казалось обычным.

Но в груди ещё долго отдавало то странное чувство — будто во сне она коснулась чего-то настоящего.

Утро выдалось серым. Небо над академией затянуло облаками, и дождь мелко стучал по высоким узким окнам коридоров. Галла шла в аудиторию, слегка пригнувшись под капюшоном студенческого плаща.

Сон всё ещё был свеж в памяти — настолько, что она пару раз ловила себя на том, что ищет глазами фигуру из тумана. Она почти убедила себя, что это просто игра подсознания, пока не свернула за угол в большой холл.

Там, у окна, стоял ректор.

Он, как и во сне, был в длинном тёмном сюртуке, с длинными светлыми волосами, падающими на плечи. Обычная для него строгая осанка, руки в белых перчатках за спиной. Но в профиль — та же линия скул, тот же поворот головы, что и в зеркале-лужице.

Он обернулся, и их взгляды встретились.

На короткое мгновение Галле показалось, что в его глазах промелькнуло узнавание. Не просто взгляд на студентку, а что-то… пристальное, почти осторожное, как если бы он тоже видел её где-то ещё.

— Мисс Винтер, — произнёс он ровно, но голос был чуть ниже обычного, почти глухой. — Вы уже оправились после… вашего эксперимента?

— Да, — ответила она, поправляя капюшон. — Спасибо, сэр.

Он сделал пару шагов ближе.

— Вы сегодня выглядите… — он будто подбирал слово, — иначе.

Галла почувствовала, как в ушах стучит кровь.

— Думаю, это просто погода, — выдала она, стараясь говорить легко.

Ректор слегка кивнул, но в его взгляде задержалось что-то, от чего хотелось одновременно отступить и шагнуть ближе.

— Не забывайте, — сказал он, проходя мимо, — в Академии ничто не меняется без причины.

Когда его шаги стихли, Галла поняла, что стоит, вцепившись пальцами в ремень сумки, и едва дышит.

7. Поручение

Галла дошла до аудитории стихийного моделирования и опустилась на своё место, всё ещё чувствуя лёгкую дрожь в пальцах. Сумка упала на стол с тихим шлёпом, и тут же кто-то ткнул её локтем в бок.

— Ты чего такая бледная? — спросила Элерия, соседка по парте с вечно взъерошенной рыжей косой, уже знакомая Галле по преломлениям. — Опять читала запрещённое перед сном?

— Нет, — покачала головой Галла, стараясь улыбнуться. — Просто плохо спала.

— А-а-а… — протянула Элерия, закатывая глаза. — Тогда всё понятно. Это он.

— Кто он? — машинально уточнила Галла.

— Ректор, конечно. Он на тебя смотрел утром. Видела?

— Да мало ли на кого он смотрит, — отмахнулась Галла, чувствуя, как щеки начинают предательски теплеть.

Элерия склонилась ближе, понизив голос:

— Он никогда так не смотрит. Обычно он… ну, знаешь… как на мебель.

Прежде чем Галла успела что-то ответить, на её носу щёлкнули оправой очки. Она не надевала их — они сами выскользнули из сумки и оказались в руках.

— Запомни: изменение взаимно, — прошептал тихий, почти неслышный голос.

Она замерла, чувствуя, как к затылку подкатывает холодок.

— Ты в порядке? — Элерия нахмурилась.

— Всё нормально, — слишком быстро сказала Галла и сунула очки обратно в сумку. — Просто вспомнила… одно.

— …и, как я сказал, разрушение происходит не из-за воды, а из-за неверного давления воздуха, — выделенная голосом фраза профессора моделирования вернула Галлу в аудиторию.

В широкой стеклянной чаше перед доской вода мерцала голубым, а внутри медленно вращалась тонкая воздушная спираль.

— Стихийное моделирование — это не приказ, а диалог, — продолжал преподаватель и слегка повернул ладонь.

Вода вытянулась в прозрачный столб, воздух внутри вспыхнул серебристым светом.

— Если форму задаёт одна стихия — структура распадается. Но если форма предложена обеим…

Едва заметный жест — и столб раскрылся в сферу: водяной шар с вращающимися внутри пузырьками воздуха.

— …они поддерживают друг друга. Это и есть связка. Основа всех базовых защит.

Он усилил поток — шар тихо запел, вибрируя тонкой нотой.

— Запомните звук. Он скажет вам больше, чем любой трактат.

Щелчок пальцев — и вода вернулась в чашу гладкой поверхностью, будто ничего и не происходило.

— На следующей паре попытаетесь повторить.
Если, конечно, не перепутаете баланс стихий с собственной самоуверенностью.

«Не перепутаете баланс с самоуверенностью», — повторила про себя Галла. Слова профессора стекали, как поток, отражаясь в голове звенящими фразами: «В Академии ничто не меняется без причины» и «Изменение взаимно».

После обеда по расписанию стоял пироконтроль. Занятие началось резко — профессор Арлин, смуглая и стройная преподавательница с яркой рыжей шевелюрой, появилась у стола, будто вынырнула из самого жара. Одним коротким жестом она зажгла горелку — пламя вспыхнуло стремительно, горячо, как вспышка эмоции.

— Пироконтроль, — произнесла она, — это воля, а не осторожность или сомнения. Огонь слушает тех, кто решается первыми.

Она резко опустила руку — пламя мгновенно сжалось до узкого копья.
Взмах в сторону — огонь рванулся вбок, будто у него появились нервы и характер.

— Усиление. Импульс. Не думать, а делать!

Студенты начали повторять.
У Галлы огонёк дрожал, как испуганная свечка.

— Сильнее! — бросила Арлин. — Ты пытаешься убедить его, а нужно — заставить. Огонь не слушает сомнений. Только страсть. Ты должна хотеть управлять им больше, чем он хочет гореть.

Галла и сама не знала, чего хочет. Только порадовалась, что курс этот у неё ознакомительный и долго ей страдать не придётся… Непутёвый огонёк это понимал и, конечно, и не думал слушаться.

Арлин не сказала ни слова. Не ругала. Но то, как она смотрела на Галлу — спокойный, оценивающий взгляд без одобрения — было хуже выговора.

— Вернёшься к этому позже, — произнесла она холодно.
И обернулась к остальным:
— Следующий. Огонь любит тех, кто не сомневается. Упрямых и своевольных.

Пламя на её ладони вспыхнуло ярче, словно подчёркивая слова.

Вечером по пути к общежитию Галла наткнулась на мастера Гемри — как обычно небрежного с разноцветными гоглами, надвинутыми на лоб.

— Вижу, ты уже встретилась с ним, девочка, — сказал он вместо приветствия.

— С кем? — хотя вопрос звучал глупо, она всё же спросила.

— С тем, чьё имя в этой Академии лучше не произносить впустую.

И, не добавив ни слова, он ушёл, оставив Галлу наедине с ощущением, что её утро было не случайностью, а началом чего-то куда более сложного.

Галла сделала всего пару шагов, когда услышала тихий стук трости о каменный пол.

Она обернулась — ректор стоял у стены, как будто всё это время и ждал пока они не окажутся в коридоре вдвоём.

— Мисс Винтер, — произнёс он ровно. — Пройдёмте.

Слова не оставляли места для отказа. Галла поднялась и пошла за ним, ощущая, как всё внутри сжимается от предчувствия. Коридоры были пусты, и только дождь за окнами шуршал по подоконникам.

Он привёл её в небольшую, но странно обставленную комнату. Ни книг, ни бумаг — только овальный стол, два стула и на стене старинная карта, в которой реки и города были обозначены искрящимися линиями, будто живыми.

Ректор, повернувшись в тень, снял перчатку с правой руки — совсем ненадолго, чтобы раскрыть тонкий конверт из тёмного пергамента, но Галла успела заметить, что там и, правда, словно кисть мертвеца.

— Здесь… кое-что, что вы должны отнести в северное крыло, в Архив, — сообщил Сомбре, уже сокрыв свои ладони. — Никому не передавать, никому не показывать, — он положил конверт перед ней, и Галла почувствовала, что бумага под пальцами холодна, как лёд.

— Почему я? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Он задержал на ней взгляд, тот самый, что сегодня уже обжигал, — долгий, изучающий, и чуть… печальный?

8. Северное крыло

Проснулась Галла от странного ощущения — будто в комнате кто-то есть.
Она резко села, всматриваясь в полумрак. Пусто. Только первый свет рассвета пробивался сквозь занавески.

Сумка, в которой лежал конверт, стояла у стола. Галла шагнула к ней, открыла… и замерла.

Конверта не было.

Вместо него — плотный лист кремовой бумаги с аккуратным почерком:

«Мисс Винтер, иногда умение ждать ценнее умения действовать. Но в некоторых случаях это означает потерять момент».

Подписи не было. Но она знала, кто это написал.

В столовой она встретила ректора уже за завтраком. Он стоял у окна, беседуя с каким-то преподавателем, и, казалось, даже не заметил её появления. Галла почти поверила, что ему нет до неё дела… пока он не обернулся.

— Доброе утро, мисс Винтер, — ровно произнёс он, взглядом скользнув по ней так, будто отмечал каждую деталь — волосы, чуть поспешную походку, нервное движение руки. — Вы вчера так и не дошли до Архива.

Это было не вопросом.

— Я… подумала, что поздно, и… — она замялась.

— Осторожность похвальна, — кивнул он, и на секунду угол его губ едва заметно дрогнул. — Но иногда шаг вперёд открывает больше дверей, чем шаг назад.

Он вернулся к разговору с преподавателем, как будто её и не было. Но Галла чувствовала — разочарование было, просто он прятал его под этой ледяной вежливостью.

После завтрака к ней подошёл Гемри, вечно торопящийся и неуклюжий.

— О, мисс Винтер! — он понизил голос. — Вы что, вчера… в северное крыло ходили?

— Нет. Почему?

— Просто… — он замялся. — Сегодня там кто-то пробовал вскрыть дверь в Архив.

Галла почувствовала, как внутри что-то холодеет. Если это был не она, и не ректор… то кто?

Гемри поёрзал, оглянулся через плечо — словно проверял, не подслушивает ли кто.

— Понимаете, мисс Винтер, — начал он, — но… некоторые говорят, что ректор сам иногда ночью туда заходит. И не через дверь… Вы сами только, пожалуйста, так не делайте.

— Как это — не через дверь? — насторожилась Галла.

— Ну… — Гемри понизил голос до шёпота, — будто бы он просто проходит сквозь стену. Или исчезает в одном коридоре, а появляется в другом. Знаете, как… призрак… Вам так делать не стоит.

Галла скептически приподняла бровь, но внутри что-то неприятно шевельнулось. Она вспомнила вчерашние шаги за дверью своей комнаты — тихие, ровные, от которых мурашки бежали по коже.

— Северное крыло построили не люди … — продолжил Гемри, будто решился добить её до конца, — только вы не говорите, что это я рассказал.

Галла осталась стоять, сжимая ложку так, будто держала кинжал. Если ректор действительно может входить туда, где никому нельзя… значит, вчерашнее поручение было не просто испытанием.

Это была приманка.

Вечером в Академии стояла странная тишина. Даже обычно шумные общие залы казались вымершими — студенты сидели по комнатам, готовясь к зачётам, или вовсе куда-то исчезли.

Галла лежала на кровати, но книга перед глазами расплывалась. Очки, подаренные Гемри, молчали, но их стекла чуть поблёскивали в свете лампы, словно ждали, когда она наденет их.

В голове вертелось утреннее:
"Шаг вперёд открывает больше дверей, чем шаг назад."

Она поднялась.

Коридоры ночной Академии выглядели иначе. Стены казались выше, тени глубже. Магические лампы светили реже, чем днём, и между пятнами света тянулись длинные тёмные промежутки.

Путь в северное крыло она знала по карте на стене в холле, но в темноте каждый поворот казался другим.

Когда Галла свернула в один из боковых коридоров, очки тихо, почти ласково, прошептали:
— Левее. Там безопаснее.

Она послушалась.

Дальше было тише, чем должно быть. Ни скрипа, ни шороха — только собственные шаги. И вдруг… в одном из окон, за мутным стеклом, проскользнула бледная тень.

Галла замерла, но, присмотревшись, поняла: силуэт был слишком высок и узок, чтобы быть студентом.

И он двигался в ту же сторону, куда шла она.

Дойдя до массивной двери Архива, она увидела: замок цел, но на полу — тонкая полоска пыли, будто кто-то недавно провёл пальцем, проверяя, закрыто ли.

Галла уже протянула руку, но услышала позади ритмичный звук: тук… тук… тук… — будто трость ударялась о каменный пол. Сердце ухнуло в пятки.

Она резко отпрянула и юркнула в нишу между шкафом и стеной, стараясь даже не дышать.

По коридору медленно шёл ректор. Длинный силуэт, белые волосы, высокий воротник плаща. Он не оглядывался, не искал её. Словно точно знал, куда идёт.

Но самое странное — Галла заметила, что в большом потускневшем зеркале на стене отражался коридор, дверь, каменные узоры плитки… но не сам ректор.

Он остановился у зеркала, будто разглядывал своё отражение. Хотя разглядывать там было нечего.

А потом, не сделав ни шага к двери, просто шагнул вперёд — и исчез в зеркальной поверхности, как будто в воде.

Зеркало дрогнуло и снова стало обычным.

Галла сжала ладони так, что ногти впились в кожу.

"Он… он же не мог… Это сон. Должно быть, сон."

Но сердце колотилось слишком громко для сна.

Галла выбралась из своей ниши и, едва дыша, подошла к зеркалу.

Оно стояло неподвижно, мёртвое. В старой позолоченной раме, потускневшее, с мелкими пятнами тёмного налёта. В нём отражалась только она сама — бледная, с растрёпанными волосами и глазами, полными ужаса.

Она подняла руку и осторожно коснулась поверхности.

Холод. Стекло. Ни малейшего намёка на мягкость, ни дрожи, ни зыбкости.

— Этого не было, — прошептала она себе. — Просто… усталость.

Но пальцы предательски дрожали.

Очки на переносице шевельнулись, будто ожили, и тихим, еле различимым шёпотом пробормотали:
— Видела, что видела.

Галла вздрогнула и чуть не уронила их.

Она уставилась в собственное отражение, словно надеялась найти там ответ. Но отражение молчало, только глаза — её же глаза — казались чужими, глубже и темнее, чем должны быть.

9. Холодец

Утро началось слишком обычным, чтобы быть настоящим. В окнах светило солнце, в коридорах толпились студенты, шумели, смеялись. Только для Галлы всё казалось ненастоящим — будто декорацией.

Она не спала почти до рассвета. В голове снова и снова вставал образ ректора, уходящего в зеркало, как в воду. Не приснилось же… не могло присниться.

В корпусе естественной магии Галла встретила Ксеру — та помогала одной из местных ведьм на практическом занятии.

— А ты слышала о том, чтобы кто-то проходил сквозь зеркала? — поинтересовалась у неё Галла.

Ксера тихонько на неё шикнула, но после занятия отвела в сторонку.

— То, что ты спрашивала — об этом не говорят вслух. Это рискованная магия и потому она под запретом.

— Но это не невозможно?

— Есть легенды… И даже в библиотеке книги по зеркальным перемещениям, но в них написана полная чепуха. Видимо, кто-то специально скрыл всё важное.

«Кто-то. Возможно, именно тот, кто всем тут заправляет», — думала Галла, направляясь именно к нему рассказать о пропаже письма.

Ректор сидел за столом, перебирая какие-то бумаги. Безупречно собранный, с идеальными складками на тёмном сюртуке, белые волосы приглажены, глаза холодные, прозрачные, как лёд в зимней реке.

— Мисс Винтер, — произнёс он, не поднимая взгляда, — вы получили шанс показать себя. И, как я понимаю, не воспользовались им.

Галла почувствовала, как внутри всё сжалось. Он знал? Видел? Или… проверял?

— Я… пыталась, — начала она, но ректор наконец поднял взгляд. В нём не было ни гнева, ни раздражения. Только равнодушие.

— Не пытаться, а делать, — сухо сказал он. — Вы слишком торопитесь оправдываться, мисс Винтер. А оправдываются обычно те, кто уже подвёл.

Он снова опустил глаза к бумагам, как будто разговор завершён.

Галла почувствовала себя куском мебели. Даже хуже — мебель хотя бы нужна.

Она стиснула зубы, чтобы не выпалить лишнего.

— Прошу прощения, — выдавила она и чуть поклонилась.

Ректор кивнул, не удостоив её улыбкой или даже новым взглядом.

— Можете идти.

И это «можете идти» прозвучало так, будто её присутствие в комнате — ошибка, которую пора исправить.

Когда Галла вышла в коридор, в груди стоял холод. Словно её вычеркнули. Словно она перестала существовать.

Но именно это чувство — почти отчаяние — впервые разозлило её по-настоящему.

«Нет уж, Люсьен Сомбре. Если я для вас пустое место — я докажу обратное».

Прошла неделя. Галла всё больше убеждалась, что тут она не на месте. Практическая магия давалась ей с трудом, а во многих теоретических курсах было больше спиритуальной философии, чем какого-то смысла. Волшебный мир, в который она так мечтала попасть оказался не таким уж волшебным — тоже скучная рутина.

Друзей у Галлы тоже оказалось немного. Элария явно симпатизировала ей поначалу, но, как только поняла, что подруга изменилась, как-то к ней охладела. Другие одногруппники на занятиях в паре с Галлой работать не очень горели желанием из-за её весьма слабых магических способностей, а на алхимии и элементарном моделировании ситуация была противоположная — здесь часто требовалась точность, потому желающих составить компанию было предостаточно. Вот только не потому что Галла кому-то нравилась, а потому что могла построить таблицы и графики за всю команду.

Хоть в целом никто её не обижал, своей себя Галла среди одногруппников не чувствовала. Но всё же Ксера и несколько её приятелей в свою компанию девушку приняли.

И всё же нередко она ощущала, что мир словно отгородился от неё ледяной стеной.

Вот и сейчас столовая Академии Второй Эверы гудела, как улей. Длинные деревянные столы, над ними — закопчённые люстры, воздух густой от запаха тушёного мяса, хлеба и пряных отваров. Студенты спорили, смеялись, кто-то швырял хлебные крошки через весь зал. А Галла сидела чуть в стороне, ковыряла вилкой в тарелке чего-то похожего на холодец и чувствовала себя чужой.

Вдруг раздался резкий вскрик. Кто-то уронил кружку, по столу разлился компот. За соседним рядом один из студентов — совсем юный долговязый мальчишка со светлыми вихрами — схватился за горло и повалился на скамью.

— Яд?! — выкрикнула какая-то девушка.

Столовая взорвалась шумом. Кто-то отпрянул, кто-то кинулся к пострадавшему. Галла, не успев подумать, оказалась рядом — привычным школьным движением отодвинула стол, приподняла голову мальчишки, проверила дыхание.

— Жив! — крикнула она. — Ему нужно освободить дыхательные пути! Воды сюда!

Несколько студентов замерли в растерянности, но её голос прозвучал слишком уверенно, и послушались.

К мальчику подбежали двое старших — в форменных мантиях Совета академии. Они ловко подхватили пострадавшего и, не обращая внимания на Галлу, оттащили к двери.

— Подождите! — крикнула она. — Я видела, он что-то ел перед этим, надо проверить тарелку!

— Не вмешивайся, малявка, — бросил один из них, даже не оглянувшись. — У тебя нет полномочий.

Их слова ударили по ней больнее, чем ледяной взгляд ректора утром. Нет полномочий. Значит — её голос ничего не значит.

Галла стояла посреди столовой, с комком злости в горле, и смотрела, как дверь захлопнулась за студентами Совета.

«Хорошо, — подумала она. — Значит, я найду себе полномочия!»

В её голове уже складывался план. Староста курса. Потом — студсовет. И пусть попробуют сказать ей, что она не имеет права говорить.

Она опустила взгляд в свою тарелку. Холодец выглядел ещё более холодным, но внутри разгорался жар — впервые за долгое время похожий на настоящий огонь.

Вечером, после занятий, многие второкурсники собрались в общей гостиной. Комната была просторная, с мягким светом магических ламп, с диванами и креслами, в которых можно было утонуть. На низком столике дымилась кружка с пряным отваром, Аврелия, одногруппница Галлы, в очередной раз принесла мешочек сухофруктов, а Лианна с пространственной магии привычно разложила тетради, выводя аккуратные строки.

10. Сделаем Академию удобной!

На следующий день после занятий Галла не пошла с остальными в лавку сладостей и не задержалась в библиотеке. Она уселась за широкий стол в общей гостиной и достала лист пергамента, чернильницу и перо.

— Ты что делаешь? — фыркнула мимоходом Аврелия, проходя к двери. — Планы на захват мира?

— Почти, — сухо ответила Галла, даже не поднимая глаз.

На листе начала вырастать таблица: список студентов курса. Возраст, специализация, слабые места, связи. Галла заполняла клетки с завидной быстротой — рука будто сама помнила, как десятки лет чертила расписания.

Аврелия закатила глаза и ушла. А рядом тихо присела Ксера.

— Можно посмотреть? — она наклонилась над плечом. — Ого… Ты всех записываешь?

— Просто заметки, — уклончиво сказала Галла.

— Это не «просто». — Ксера улыбнулась, поправляя тёмную прядь за ухо. — Ты реально умеешь видеть людей. Я бы никогда не догадалась, что Ардис боится говорить при толпе… А ведь правда!

Галла впервые за долгое время ощутила лёгкое тепло — её не высмеивают, а слушают.

— Думаешь, это… может пригодиться? — осторожно спросила она.

— Конечно. — Ксера серьёзно кивнула. — Если ты и правда хочешь стать старостой, я буду за тебя голосовать. Ну, то есть не я, потому что я на курс старше, но я найду тебе сторонников.

Слова прозвучали просто, без пафоса. Но для Галлы это стало как глоток воздуха. Кто-то верит. Хоть один человек — но верит.

И в следующие дни Ксера незаметно помогала: то подталкивала к нужным разговорам, то подсовывала слухи, которые стоило записать. Они вдвоём, почти заговорщицки, строили «сетку наблюдений».

Постепенно к «заучке» привыкли: Галла всегда знала, где раздобыть лишний плащ для практикума, кому подсказать правила распорядка, кого прикрыть перед преподавателем. И однажды вечером, когда в гостиной снова зашёл разговор о выборах старосты, кто-то из студентов в полголоса сказал:

— А почему бы не Винтер? У неё всё под контролем.

Ксера едва заметно улыбнулась и посмотрела на Галлу так, будто это было их маленькой общей победой.

Аврелия чуть не подавилась своей курагой. Лианна фыркнула. А Галла сделала вид, что удивлена. Но внутри у неё сладко кольнуло: первый камешек сдвинулся.

С того вечера в уголке в гостиной у них организовалось что-то наподобие предвыборного штаба. Галла записывала и чертила таблицы, а Ксера сидела рядом и комментировала:

— Тут ты слишком строго написала, смотри: «Лира — сплетница, не переносит критику». Звучит так, будто ты её уже списала со счетов. А если так: «Лира любит внимание, ей важно, чтобы её слушали». Совсем другое дело.

— Но суть-то та же, — упрямо возразила Галла.

— Суть та же, но звучит мягче. А мягкость — это сила, Гал.

Она легко подмигнула, и Галла поймала себя на том, что почти улыбается.

Вдвоём они составили список «колеблющихся» — студентов, у которых не было явных фаворитов в выборах старосты. Ксера брала на себя «поле»: шутила в столовой, помогала в библиотеке, ненавязчиво заводила разговоры и оставляла нужные фразы, вроде случайного: «Ну а порядок-то кто наведёт? Вот Винтер — умеет».

А вечером возвращалась и пересказывала всё Галле.

— Сегодня Ардис сказал, что ты зануда, — весело сообщала Ксера, кидая в подругу яблоком. — Но потом добавил: «Зато зануды держат строй». Я бы это записала в плюс.

— «Зануда» — это ярлык, — недовольно буркнула Галла, но уже заносила заметку в таблицу. — Значит, надо показать себя в другом ключе.

— А вот Лиру я почти уговорила. Сказала, что староста может устраивать академбалы. Она оживилась. Так что подумай, может, включим это в программу?

И Галла впервые в жизни задумалась о «программе». В школе завучей её главной целью был баланс звонков и кабинетов. Самой ей при этом быть заметной не было необходимости. Здесь — она училась быть политиком.

— Значит, так, — она поправила очки и посмотрела на свиток. — Мы не идём с лозунгами про силу магии. Мы идём с лозунгами про порядок, удобство и честность. Чтобы студенты могли спокойно жить, учиться и не тратить силы на чепуху.

— «Сделаем академию удобной»? — усмехнулась Ксера. — Звучит как девиз лавки с магическими креслами.

— Но работает.

Ксера хмыкнула и подняла руку:

— Ладно. Тогда я — твой голос. Ты — мозг. Мы вдвоём — сила.

Они хлопнули ладонями, как дети, и в тот момент обе почувствовали — заговорщик теперь не один.

11. Это вам не компот!

Шум столовой обычно сбивал напряжение: запах тушёной репы с пряностями, звон тарелок, перебранки на разных языках. Сегодня, однако, воздух был наэлектризован — предстояли выборы старосты, и студенты перемигивались, обсуждая фаворитов.

Галла сидела с Ксерой за длинным столом, рядом с Ардисом и ещё несколькими «колеблющимися». Она держалась уверенно, хотя внутри сердце било дробь.

— А чего ей вообще выдвигаться? — громко бросила Аврелия, усевшись напротив. — Магия у Винтер ниже среднего, сплошная зубрёжка и списки. Нам нужна сила, а не зануда с таблицами.

Кто-то хихикнул. Галла напряглась, но прежде чем она успела ответить, Ксера положила локоть на стол и усмехнулась:

— Иногда сила — это как раз таблица. Потому что без порядка твоя магия развалится так же, как твоё расписание занятий.

Смех теперь сорвался уже с другой стороны, но доброжелательный. Аврелия прикусила губу. Галла почувствовала благодарность — тихую, жгучую.

И вдруг раздался глухой стук. Ардис, тот самый застенчивый юноша, сидевший рядом, вскрикнул и схватился за горло. Его лицо побледнело, глаза закатились. Тарелка с похлёбкой рухнула на пол.

— Что с ним?! — выкрикнул кто-то.

В столовой поднялась паника. Несколько студентов бросились к Ардису, но он уже валился на скамью, словно безжизненный.

Галла вскочила, её тело само вспомнило школьные годы, линейки и медпункты. Она толкнула локтями растерянных однокурсников и нащупала у Ардиса пульс. Был — слабый, но был.

— Воды! Быстро! — крикнула она. — И… маги лечения, кто-нибудь!

Ксера подала кружку, но рука у Ардиса дёрнулась, вода разлилась.

И в этот момент в столовую вошёл ректор.

Тишина словно сама отступила, уступив его холодному присутствию. Люсьен Сомбре медленно прошёл между столами, белые перчатки поблёскивали в свете канделябров. Его взгляд скользнул по Галле, будто она была мебелью, не более.

— Разойтись, — произнёс он ровным голосом. — Жив. Я чувствую.

Студенты поспешно отступили. Люсьен наклонился к Ардису, прикоснулся пальцами к его виску. Долго вслушивался в то, чего другие не могли уловить.

— Это не отравление, — наконец сказал он. — Это вмешательство. Следствие магии.

По залу прокатился тревожный шёпот.

Галла сжала кулаки. Она знала — если это не просроченный компот, а магия, значит, опасность угрожает всем. И в такие моменты её нутро, закалённое школьными ЧП, требовало вмешаться.

Галла шагнула вперёд:

— Господин ректор, позвольте я помогу. Я могу составить список… проследить, кто что ел, где сидел, кто общался. Это даст основу для расследования.

Люсьен медленно повернул голову. Его светлые глаза задержались на ней лишь на мгновение, и Галла ощутила, что в этом взгляде не было ни раздражения, ни интереса — пустота, ровная, как гладь озера в мороз.

— Мисс Винтер, — произнёс он ровно, без нажима, будто делая пометку в книге. — Ваше рвение отмечено. Но расследование — прерогатива магистров. Поберегите силы для занятий. Они и без того требуют от вас немалого усердия.

Он слегка склонил голову, и в этом жесте было всё — и признание, и мягкий отказ, и окончательная точка.

Ректор развернулся, отдал распоряжения магистрам и вышел из столовой так же бесшумно, как вошёл, оставив за собой холодную тишину.

Галла стояла, чувствуя, как под грудью завязывается тугой узел. Он не унизил её напрямую — нет, хуже. Он лишил её даже намёка на значимость, отнёсся, как к мебели, аккуратно, но равнодушно.

И именно это жгло сильнее всего.

Она уже знала: старостой она станет. Это первый шаг. Но и расследование она не бросит. Кто-то причастен к беде Ардиса — и если магистры будут молчать, она сама соберёт кусочки в единую картину.

Студенты поспешно унесли Ардиса в лазарет, а Галла осталась стоять в холодной столовой, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Он… жив? — тихо спросила Ксера.

— Пока да, — ответил магистер, не поднимая глаз, — но это далеко не конец.

И в этот момент на стол упал свиток с новостью из архива Академии. Ксера наклонилась, прочитала и тихо выдохнула:

— Ланс Тревен, что тоже отравился в столовой. Его нашли в лесу, говорят, он сам пошёл туда искать ягоды на компот. Тело… сильно повреждено магически, хоть и утверждают, что несчастный случай.

Галла сжала кулаки. В голове всплыли детали: ребёнок, который ускользнул на прогулку, потерялся, одинокий и слабый. Но все знали — он не мог просто «уйти в лес» и погибнуть сам.

— Несчастный случай, — повторила она тихо, но голос дрожал. — Никто не знает правды.

— Никто, кроме магистров, — добавила Ксера, опустив глаза, — и ректора.

Галла посмотрела на пустую столовую. Студенты шептались, обсуждали своё, а взрослые — магистры — держали дистанцию. Никто не собирался раскрывать причины. Никто, кроме неё, не займётся этим.

И внезапно сомнения, которые ещё недавно терзали её, отпали.

— Хорошо, — выдохнула она про себя, словно подтверждая клятву. — Я должна этим заняться. Я узнаю, что произошло с Ардисом, и с тем мальчиком тоже.

Её взгляд застыл на темных углах столовой, где тени казались длиннее, чем должны быть. Сердце билось ровно, но решительно.

— И пусть никто не думает, что это не моё дело, — сказала она шёпотом. — Я не могу стоять в стороне.

Слегка устало опустившись на скамью, она сняла очки и надела их снова. Голос шепнул прямо в голове:

— Чувствую… личность стабилизируется. Ты начинаешь быть собой здесь.

Галла кивнула, сжимая руки в кулаки. Решимость вспыхнула внутри. Завтра она начнёт действовать.

12. Совпадения не случайны

Утро началось с тишины, странно вязкой для Академии. Даже студенты говорили вполголоса, и Галле показалось, что стены ловят каждый звук.

Она шла по коридору, прижимая к груди блокнот. Накануне вечером она составила список — кто ел в столовой рядом с Ардисом, кто последним видел погибшего парня неделю назад. Список казался сырым, но именно с него начиналось расследование.

— Не доверяй очевидному, — вполголоса подсказали очки. — Там, где все видят случайность, ищи закономерность.

Галла кивнула сама себе.

Первым шагом было проверить лазарет. Но, проходя мимо одного из преподавательских залов, она заметила приоткрытую дверь. В комнате царила странная тишина, будто воздух сам сжимался.

И тогда она увидела: ректор Люсьен Сомбре стоял спиной к ней перед высоким зеркалом, белые волосы рассыпались по плечам. В отражении же — пустота. Только комната и тяжёлый тёмный силуэт без лица.

Галлу словно ударило в грудь. Она резко отпрянула, но половица под ногой предательски скрипнула.

Ректор медленно повернулся. Его светлые глаза встретились с её взглядом — холодные, ровные, как лёд. Ни удивления, ни гнева. Только сдержанная пустота.

— Мисс Винтер, — произнёс он тихо, будто заранее знал, что она здесь. — Вы снова находитесь там, где вас быть не должно.

Она сглотнула, прижимая свиток крепче.

— Я… я искала библиотекаря, — выдавила она первое, что пришло в голову.

— Библиотекарь обычно не прячется за дверьми преподавательской, — ответил он бесстрастно. — Запомните, доверие зарабатывается не словами или пустыми обещаниями, а тем, куда вы не суёте нос.

Он шагнул мимо, и Галле показалось, что воздух вокруг него стал на миг холоднее. Он вышел в коридор и растворился в полумраке.

Галла выдохнула, только когда осталась одна.
Всё указывало на то, что слухи о ректоре — не просто сплетни. И если он связан с таинственными случаями… её расследование опаснее, чем казалось вчера вечером.

Очки тихо прошептали:

— Вот он, центр узора. Но тронь слишком резко — и полотно порвётся.

Она сжала блокнот и шагнула прочь, к лазарету. Решимость стала ещё крепче.

Лазарет находился в дальнем крыле, где потолки были ниже, а коридоры пахли сушёными травами и известью. Галла шла туда, чувствуя, как каждая дверь, мимо которой она проходила, будто наблюдала за ней.

Внутри было тихо. На длинных узких кроватях лежали несколько студентов с повязками и магическими печатями на груди. Возле Ардиса суетилась пожилая целительница с серебряной цепочкой на шее, рядом стоял ассистент с кипой бумаг.

Галла подошла ближе.

— Простите, — начала она, — можно ли… узнать, как он?

Целительница бросила на неё взгляд поверх очков, в котором не было ни раздражения, ни тепла. Просто холодная оценка.

— Для студентов информация о пациентах не разглашается, — сказала она сухо. — Идите к своим занятиям.

— Но это уже второй случай! — вырвалось у Галлы. — Разве вы не видите, что всё повторяется? Сначала мальчик… теперь Ардис…

Ассистент напрягся, словно она произнесла запретное слово. Целительница выпрямилась, сложив руки на груди.

— Никто не говорил, что первый юноша погиб от того же, — её голос звучал как стальной клинок. — Несчастный случай в лесу не имеет ничего общего с отравлением.

— Но… — Галла замялась, но потом стиснула зубы. — Вы правда верите, что это совпадение?

Целительница посмотрела на неё так, будто рассматривала настырную муху.

— Девушка, Академия существует веками. И выживала не потому, что позволяла каждому студенту строить из себя следователя. — Она повернулась к ассистенту. — Запишите: посторонних больше не впускать.

Ассистент послушно закивал, записывая слова.

Галла почувствовала, как щеки вспыхнули. Её вытолкнули в коридор, и дверь за её спиной закрылась слишком резко, словно отрезая от ответов.

Очки на её лице тихо прошептали:

— Всё заперто на замки. Но если двери не открываются… ищи окна.

Она сжала кулаки.
Значит, сотрудники будут молчать. Значит, придётся искать правду среди студентов.

Галла развернулась и пошла прочь. В голове у неё уже рождался новый список вопросов: кто сидел рядом с Ардисом? Кто приносил еду? Кто был в лесу в тот день, когда погиб другой мальчик?

После лазарета Галла отправилась в студенческую столовую. Здесь всегда кипела жизнь: шум, запах хлеба и тушёного мяса, треск магических ламп под потолком. Казалось, только тут Академия дышала по-настоящему.

Она выбрала столик в углу, чтобы видеть всех, и стала наблюдать. Гул разговоров словно складывался в сеть, отдельные слова улавливались и тут же терялись.

Наконец Галла заметила двух девушек с младшего курса — они сидели бок о бок, напряжённо шепчась. Она поднесла поднос ближе.

— Простите, можно я тут? — спросила, улыбнувшись.

Девушки переглянулись, пожали плечами. Галла присела, положив ложку рядом с тарелкой.

— Я слышала, — произнесла она нарочито небрежно, — что тот мальчик… ну, который погиб в лесу… был из вашего курса.

Обе резко замолчали. Одна уставилась в кашу, другая нервно закусила губу.

— Мы не должны об этом говорить, — шепнула та, что с кашей.

— А вы всё равно думаете, да? — мягко сказала Галла. — Он ведь учился рядом с вами. Вы знали его лучше, чем кто бы то ни было.

Неловкая пауза. Потом вторая девочка — светловолосая, с короткой стрижкой — тихо выдохнула:

— Его звали Ланс Тревен. Он… он в последнее время стал какой-то странный. Всё время говорил, что слышит шаги ночью. Будто кто-то идёт за ним, но никого нет.

— И никому не рассказывал? — уточнила Галла.

— Говорил старосте, но тот только отмахнулся. А ещё… — девочка замялась, посмотрела на подругу. Та нервно кивнула. — А ещё он боялся ректора. Говорил, что у него взгляд… будто насквозь видит.

Галла почувствовала, как у неё по спине пробежал холодок.

— А в тот день, — тихо спросила она, — когда он ушёл в лес?