Забираю вас себе!

Пролог

Плеть легла в мою ладонь с пугающей естественностью — будто это продолжение моей руки, привычное, родное, как дыхание. Я знала этот вес, знала, как скользит под пальцами тёплая, гладкая кожа рукояти.

Я держала её тысячу раз.

Не я.

Она. Но всё же...

Воздух дрожал от напряжения, густого, как перед грозой. Мужчина стоял на коленях передо мной, опустив голову, покорно подставляя спину под удар. Я ощущала его страх, его ярость... и свою власть над ним. Чужую власть. Горькую, приторную, от которой хотелось закричать.

Глаза.
Пожалуйста... только не смотри на меня…

Но он поднял голову.
Серые, холодные, колючие, как лёд, глаза впились в меня с такой ненавистью, что ею можно было бы резать кожу не хуже плети.

— Считай, — сорвался с моих губ голос, хищный, бархатисто-властный, наполненный тем сладострастием, от которого внутри меня всё сжалось.

Я не хотела этого говорить. Не хотела даже дышать в такт этой жестокости. Но я, как всегда, оставалась пленницей — запертой в теле, что подчинялось не мне, в ловушке кошмара, который с каждым разом казался всё реальнее.

— Один, — хрипло отозвался он.

Плеть со свистом рассекла воздух и с хлёстким, мясистым звуком опустилась на его спину. Кровь вспыхнула на коже ярким алым цветом, смешалась с потом и медленно потекла вниз по идеальному изгибу мускулов.

Красивая картина для чудовища.
Омерзение для человека.

Господи... за что? — я зажмурилась внутри себя, пытаясь не чувствовать того извращённого удовольствия, что разливалось по груди томным жаром. Липким, сладким, как мёд, отравленный ядом.

— Два, — глухо.

Я знала этот сценарий наизусть. Видела его десятки раз. Сперва сломается тело. Потом — гордость. А затем... она заставит его ползти, молить, а сама только усмехнётся, наслаждаясь каждой секундой чужого унижения.

Нет... только не снова... Я больше не вынесу...

Я зажмурилась, как будто могла спрятаться от происходящего, укрыться в темноте собственного сознания, где нет ни плети в моей руке, ни крови на мраморном полу, ни его взглядов, полных такой яростной ненависти, что от них холодом обожгло до кончиков пальцев. Но в этот раз что-то вспыхнуло. Ярче солнца, болезненнее раны. Словно вся моя душа вдруг взорвалась криком, который невозможно было заглушить.

Эти сны были со мной столько, сколько я себя помнила.

Первый раз — шесть лет. Детский плач среди ночи, дрожь и непонимание, почему я вижу девочку с ледяным взглядом, топчущую игрушки и смеющуюся над чужими слезами. Тогда я думала — кошмар. Просто игра разума. Но сны возвращались. Редко, но метко. Каждый раз, унося меня дальше по её жизни. По её тьме.

Не каждый день, нет. Иногда раз в месяц, иногда и реже, давая ложную надежду, что всё позади. Но стоило только забыть — и я снова оказывалась там, запертой в теле той, чьё лицо знала слишком хорошо, чтобы отрицать очевидное.

С каждым сном она становилась старше, а её жестокие забавы — изощрённее. Сначала слуги. Потом животные. И, наконец, рабы. Подарок для той, кем я была в этих снах.

Я не могла ничего изменить. Лишь была внутри нее, смотрела ее глазами, немой свидетель чужой тьмы, ощущая мерзкое, липкое удовольствие, с которым она наблюдала за чужой болью. Оно пульсировало внутри, словно ядовитый мёд, от которого не было спасения. Я ненавидела её. Боялась себя. Боялась, что однажды уже не смогу сказать, кто из нас настоящая.

Когда мне исполнилось девять, я всё же попыталась рассказать об этом. Мама тогда долго смеялась, отмахнувшись от моих слов, как от наивного детского страха, посоветовав на ночь читать меньше страшных историй. Я больше не поднимала эту тему. Ни с кем.

И вот снова — плеть в руке, раб на коленях, и я знаю, что дальше. Я знаю вкус этого момента, потому что она наслаждалась им до дрожи.

Но сейчас что-то изменилось. Сердце бешено колотится, дыхание сбивается, а в голове одна-единственная мысль, пульсирующая с каждым ударом крови: «Хватит. Я больше не хочу быть частью этого.»

— Три, — прозвучал голос мужчины.

Свист. Удар. Кровь.
Я завыла внутри себя, но тело, как заведённая кукла, уже поднимало руку для следующего удара.

И вдруг... пальцы дрогнули.

Её взгляд с удивлением упал на дрожащую кисть, брови хмуро сошлись, словно она не узнала собственное движение. А я... я внутри кричала. От боли, надежды, страха. Крик отражался эхом в каждом нерве.

Плеть выскользнула из пальцев и с глухим стуком упала на пол.
Она опустилась на колени. Или рухнула.
В её глазах плескался шок. Или это был мой взгляд? Уже невозможно было разобрать, где она, а где я. Но я знала точно — сейчас мы обе кричали. Без звука. Без воздуха.

— Лея? Вам плохо?..

Голос. Мужской. Осторожный, словно он подходил к дикому зверю.
Я подняла глаза. Нет — я захотела поднять глаза. И тело подчинилось.
Невероятно.

Я мечтала об этом долгие годы. Представляла, как однажды захвачу её тело и покончу с этим кошмаром. С нами обеими.

Медленно, не веря себе, я разомкнула губы:

— Нет… — хриплый, чужой, но мой голос сорвался с языка.

Мир будто сгустился вокруг. Я чувствовала каждую ниточку ткани на коже, тяжесть волос, холод пола под коленями. Всё было слишком реально. Слишком... моим.

Мужчина склонился ближе, его тёмные глаза внимательно изучали моё лицо, будто искали подвох там, где его не могло быть. Взгляд настороженный, напряжённый, с той тенью ожидания, что появляется у тех, кто уже давно разучился надеяться, но всё ещё ловит каждый чужой вздох — не из веры в чудо, а из инстинкта выживания.

Я знала его.
Не имя — имён я никогда не запоминала. Да и разве были у них имена для неё?..
Но я помнила его лицо. Помнила слишком хорошо.

Я видела, как он ломался под её пытками. Моими пытками.
Как долго держался, сжимая зубы до крови, пока не перестал сопротивляться.
Как в глазах угасал огонь, сменяясь покорной пустотой.

Глава 1

Я не могла сидеть на этом холодном полу вечно.
Да и оставаться в этом зале, пропитанном запахом крови и боли, казалось мучением похлеще плети. Нужно было двигаться. Куда-то. Куда — я не была уверена. Но если и есть место, где можно собраться с мыслями и спрятаться хотя бы на время, — это спальня.

Я видела её. Иногда. Во снах. Просторная комната с массивной кроватью и зеркалами, в которых хозяйка этого тела с удовольствием любовалась собой... или давала полюбоваться другим, когда приказывала рабам стоять на коленях у изножья. Меня передёрнуло от воспоминания.

Вот только дорогу туда я не знала.
Все эти годы я видела дом лишь фрагментами — как режиссёр, что снимает сцены жестокости, не показывая декораций.

Я поднялась на ноги. Тело слушалось, но казалось тяжёлым, будто отягощённым не только плотью, но и грехами той, чьё имя я даже не знала.

Шаг. Другой.
Высокие двери распахнулись легко, словно признавая во мне хозяйку.
Коридор встретил меня звенящей тишиной и прохладой мраморного пола.

Дом был роскошен.
Не просто богат — вычурно, демонстративно шикарен. Стены украшены тканями, картины в золочёных рамах, по углам — изящные статуэтки, изображающие то ли богов, то ли демонов. Я провела рукой по холодной поверхности ближайшей колонны и вздрогнула — под пальцами почувствовалась странная шершавость. Присмотревшись, заметила тёмные пятна. Засохшая кровь.

Роскошь тут соседствовала с насилием так естественно, словно иначе и быть не могло.

Я двигалась наугад, стараясь идти уверенно, как бы шёл тот, кто привык приказывать. Но сердце предательски колотилось, стоило мне услышать шаги — далеко, в другом крыле дома. Пока никто не пересекался со мной, но я знала — долго так не продлится.

Поворот за поворотом открывали передо мной новые коридоры, такие похожие друг на друга, что я начала терять ориентацию. Тёмное дерево панелей, ковры с замысловатыми узорами, тяжелые портьеры, скрывающие окна. Всё выглядело так, будто здесь всегда царит сумрак, даже среди бела дня.

На одном из столиков я заметила вазу с увядающими цветами. Лепестки уже осыпались, но никто не спешил заменить их свежими. Отличный повод выпороть одного из слуг. Это мысль ворвалась в сознание сама собой и я поспешила прогнать ее так быстро, как смогла.

Проходя мимо одной из дверей, я мельком заглянула внутрь — комната для приёмов. Пышная мебель, камин, и... кандалы, аккуратно висящие на стене, как декоративный элемент. Я поспешила пройти дальше, стараясь не задумываться, кого здесь «принимали». Благо воспоминаний из этой комнаты у меня не было.

Наконец, впереди показалась та самая дверь. Тёмное дерево, кованая ручка в форме змеи и знакомое предчувствие. Я видела её раньше. Это была она — спальня.

Я глубоко вдохнула, собираясь с духом, и толкнула дверь.

Комната встретила меня той самой роскошью, что всегда прятала под своим дорогим покрывалом ледяную суть хозяйки этого тела. Просторная, утопающая в бархатах и шелках, она больше напоминала зал для поклонения, чем место для отдыха — здесь всё кричало о власти и превосходстве. Высокая кровать с тяжёлым балдахином, резное изголовье, украшенное змеями, сплетающимися в мрачном танце вокруг чужой шеи — напоминание о том, кто здесь охотник, а кто — вечная жертва. Стены, затянутые дорогими тканями, скрывали холод камня, а где-то между ними расставлены зеркала — те самые, в которых Лея с нескрываемым удовольствием разглядывала своё отражение, наблюдала за изгибами собственного тела и за тем, как у её ног, опустив головы, стояли рабы, не смеющие даже дышать громко в её присутствии.

Я скользнула мимо одного из таких зеркал, поймав на секунду своё отражение — то самое лицо, что всегда смотрело с равнодушной надменностью, в котором не было ни эмоций, ни жизни. Я отвернулась, не в силах вынести этого взгляда, и в тот момент скрипнувшая дверь вернула меня в реальность, заставив сердце ускорить свой бег.

Он вошёл бесшумно, словно тень, уверенно пересёк комнату и опустился передо мной на одно колено с той грацией, что появляется у мужчин, которых слишком долго ломали, но так и не добили окончательно. В его руках лежала плеть — изящная, словно созданная не для боли, а для изысканной игры, где каждый удар — это наслаждение для одного и испытание для другого. Он протянул её мне, не поднимая взгляда, и я почувствовала, как ледяной ком сжимает горло.

— Настало время вечернего ритуала, Лея, — прозвучал его голос, ровный и спокойный, как будто речь шла о чашке чая перед сном.

Медленно, почти машинально, я взяла плеть, ощущая под пальцами знакомую теплоту отполированной кожи, и только тогда позволила себе рассмотреть его по-настоящему. Он был воплощением мужской красоты, той, что обжигает взгляд и оставляет след в памяти. Широкие плечи, идеальные линии мускулистого тела, на котором каждая мышца словно была выточена рукой мастера. Светлая ткань на его бёдрах лишь подчеркивала силу и опасность, скрытую под покорной позой. Чёткая линия подбородка, чуть сжатые губы, от которых веяло сдержанной яростью, и глаза… пустые, выжженные до самого дна души.

Он был создан для того, чтобы быть свободным. А я — чтобы напоминать ему, что это невозможно.

Я смотрела на него, на плеть в руке, и с каждой секундой понимала, что не способна даже поднять её. Не потому, что не хватит сил. Потому что я — не она. Потому что с каждой каплей осознания этого ритуала меня начинало мутить от отвращения.

Резким движением я отбросила плеть прочь, словно она обожгла кожу, и увидела, как его губы дрогнули, выдавая ту самую эмоцию, которую он пытался спрятать.

— Я расстроил вас, Лея?.. — тихо спросил он, поднимая на меня взгляд, в котором застыла усталость вечного подчинения и тонкая, почти невидимая усмешка судьбы.

Лея… Каждый раз, когда это слово срывалось с чужих губ, я чувствовала, как оно впивается под кожу острыми когтями напоминания — кто я для них, кем должна быть. Не женщина. Не человек. Госпожа.

Глава 2

Я опустилась в массивное кресло у камина, утопая в мягких подушках, словно в тёплой западне. Тело ныло от усталости, но куда сильнее давила на плечи тяжесть осознания — я здесь, я в ней, и мне придётся играть эту роль до последнего вздоха. Прикрыла глаза, позволяя себе хотя бы на мгновение забыться и не смотреть на реальность, где плетью можно продлевать жизнь.

Меньше всего мне хотелось сейчас придумывать новые изощрённые способы пыток. Это было не просто противно — это разрушало изнутри.

— Возможно, Лея желает, чтобы я сделал ей массаж? — его голос прозвучал почти заботливо, с той искусной мягкостью, что обычно предшествует удавке на шее.

Я не открыла глаз. Лишь лениво кивнула, позволяя себе циничную мысль: Если тебе так нужно моё прикосновение, то это не самая плохая идея. Коснёшься меня — и будешь свободен до завтра.

Я услышала, как он приблизился, почувствовала лёгкое движение воздуха, когда он опустился у моих ног. Пальцы скользнули по щиколотке, уверенные, тёплые. Первое прикосновение было осторожным, словно он выжидал, не брошу ли я его за дерзость, но, когда тишина не была нарушена ударом или приказом, он начал работать по-настоящему.

Его руки...
Господи, да у него золотые руки.

Большие, сильные, но удивительно умелые пальцы мягко сжимали ступню, разминая её так, как будто он знал все самые потаённые точки удовольствия. Лёгкое давление, точечные движения, плавные поглаживания — и я не заметила, как тихий, предательский стон сорвался с моих губ.

Это было слишком хорошо.
Слишком неприлично приятно для того, кого я должна была бить плетью.

Он продолжал, безмолвно, сосредоточенно, будто создавал искусство из каждого движения. Пальцы медленно скользнули выше, к икрам, ловко разминая напряжённые мышцы, а я, забывшись, зарылась пальцами в подлокотники кресла, чтобы не застонать снова громче, чем позволено госпоже.

Но он знал, что делал.

Его ладони скользили всё выше, движения становились медленнее, почти ленивыми, наполняя воздух сладкой, вязкой тишиной. И вдруг я почувствовала, как его горячее дыхание коснулось внутренней стороны бедра. На миг он замер, словно проверяя границы дозволенного, но, когда я не остановила его, только сжала веки крепче и вплела пальцы в его волосы, он продолжил.

Я не была готова к тому, насколько искусно он это делал.

Его язык скользил медленно, с выверенной нежностью, будто он читал меня, как самую изысканную книгу, знал каждую страницу наизусть и смаковал каждый вздох, который вырывался из моей груди. Я больше не сдерживалась — стоны стали тише, глубже, напоённые тем наслаждением, которое накатывало волнами.

Но среди этого сладкого угара я вдруг почувствовала нечто странное.

Магия. Я видела ее в нескольких снах. Удивительно было ее ощущать.
Она словно теплилась между нами, пробежала по коже электрическими разрядами. Там, где мои пальцы скользили в его волосах, я ощущала, как он... наполняется.
Словно каждое моё прикосновение вливает в него жизнь, силу, энергию.

Это было не просто удовольствие.
Это был обмен. Связь. Его тело отзывалось на мои движения, но я чувствовала, как и он забирает что-то невидимое — ровно столько, сколько позволено меткой.

Я крепче сжала пальцы в его волосах, не зная, остановить его или позволить довести меня до той сладкой черты, за которой больше не будет места для размышлений.

Он знал своё дело.
И я понимала — это не была любовная игра.
Это был ритуал, в котором мое удовольствие было лишь ширмой для его выживания.

Он довёл меня до грани с такой мастерской нежностью, что тело дрожало от удовольствия, а дыхание сбивалось в сладком предвкушении разрядки. Но когда волна блаженства схлынула, оставляя после себя только томное послевкусие, я вдруг поняла — этого мало.

Нежность приятна.
Но что-то внутри тяготело к другому.
Тело, привыкшее к жестокости, требовало большего — грубее, сильнее, жёстче.

Я открыла глаза и посмотрела на него. Он стоял передо мной, опустив голову, всё такой же безупречно покорный. Но я видела, как он ловит мой взгляд, как ждет оценки своей работы.

— Вы довольны, Лея? — спокойно спросил он, но в голосе звучала едва уловимая уверенность. Он знал, что был хорош.

Я медленно провела языком по губам, позволяя тишине растянуться, прежде чем ответить, вперяя в него холодный взгляд:

— Нет. Ты думал, сможешь обхитрить меня? Решил, что обойдёшься без наказания, если окажешься между моих ног?

Он мгновенно опустился на колени, склонив голову так, как подобает рабу, готовому принять кару.

— Я готов принять наказание, Лея.

Но я уже знала — не будет никакого наказания.
Мысли путались в одном направлении. Желании, что он разжёг в моей крови. Мне было мало. Эти ласки были лишь прелюдией, дразнящей и недосказанной. Я хотела больше — почувствовать его внутри, грубого, сильного, чтобы это тело получило наказанеие, но по другим правилам.

И тогда я поняла, как сыграть.

Я медленно поднялась с кресла, подойдя к нему вплотную, глядя сверху вниз с тем самым выражением, что видела во снах — надменным, хищным, властным.

— Значит, ты решил взять всё в свои руки? — голос прозвучал холодно и опасно, как обещание кары.

Он покорно склонил голову.
Но я не позволила ему спрятаться.

Схватив его за подбородок, заставила поднять взгляд.

— Тогда возьми плеть.

Он без колебаний поднял плеть с пола и протянул мне, ожидая, что я приму её. Но я лишь усмехнулась, наслаждаясь тем, как его уверенность начинает трещать по швам.

Медленно, глядя ему в глаза, я стянула с себя одежду, позволив тканям бесшумно упасть на пол. Ощущение наготы только подстегнуло кровь. Я сделала шаг вперёд, приблизившись к нему вплотную.

— Хочу посмотреть, что ты будешь делать, когда плеть в твоих руках... — хмыкнула я, стараясь, чтобы голос звучал так, как звучал бы у неё — вызывающе, с ленивой насмешкой.

Глава 3

Тишина накрыла комнату, как бархатное покрывало, поглотив последние отголоски стона, тяжёлого дыхания и звука закрывшейся за ним двери. Я ещё какое-то время лежала, пытаясь вернуть контроль над собственным телом, которое до сих пор отзывалось сладкой ломотой и жаром между ног. Сердце постепенно сбивало бешеный ритм, но мысли всё ещё метались, словно пойманные в клетку птицы.

Я позволила себе пару глубоких вдохов, прежде чем, наконец, подняться с постели. Кожа саднила, горела там, где плеть оставила свои горячие поцелуи. Но вместо привычного стыда или страха я ощущала странное, извращённое удовлетворение.

Что ты творишь?..

Шагнув босыми ногами по холодному полу, я остановилась перед зеркалом.

Раньше я была лишь тенью за её спиной, молчаливой пленницей, наблюдавшей, как хозяйка этого тела любовалась собой — своими изгибами, следами от плети на чужой коже, довольной улыбкой хищницы, что наслаждалась собственной властью. Я видела её взгляд, её гордость, её наслаждение.

Но сейчас всё было иначе.

Сейчас я подошла к зеркалу — не как зритель, а как та, кто впервые чувствует это тело своим.

Медленно провела рукой по бедру, по спине, по горячим, саднящим полосам, которые так неожиданно стали моими. Заставила себя поднять глаза на отражение, хотя сердце сжалось от странного, липкого чувства — будто я смотрю на чужую, но одновременно до боли знакомую женщину.

Мой взгляд скользнул выше — и я наконец по-настоящему увидела её. Себя.

Девушка в отражении была совершенством, выточенным руками безумного скульптора, вложившего в своё творение слишком много холодной красоты и ни капли тепла. Высокая, с грациозной осанкой, в каждой линии тела читалась неженская хрупкость, а опасная гибкость хищницы. Кожа — фарфорово-бледная, будто её никогда не касалось солнце.

Темные волосы спадали на плечи густыми волнами, оттеняя бледность лица и подчеркивая выразительные черты. Чёткая линия скул, чуть припухшие после страсти губы, всё ещё трепетавшие от пережитого. И глаза…

Глаза были как пропасть.
Глубокие, темные, с поволокой усталости и чего-то неуловимо хищного.
Глаза женщины, которая привыкла к власти, боли и тому, что мир склоняется перед ней — по доброй воле или под угрозой.

Я провела пальцами по шее, по ключицам, задержалась на груди, отметив алые следы от сильных рук, что оставил на коже мой раб... нет, её раб. Или уже наш?

Тело отзывалось лёгкой дрожью на прикосновения, словно напоминая, что оно жаждет продолжения.

— Кто ты теперь?.. — прошептала я своему отражению.

В зеркале на меня смотрела не я.
И в то же время — именно я.

Губы медленно растянулись в улыбке, той самой, которой улыбалась она — насмешливой, чуть презрительной, уверенной в своей власти и красоте. Я поймала эту улыбку и вдруг поняла, насколько легко она мне далась.

В груди кольнуло тревогой.

Господи… лишь бы я не начала ей нравиться.

Я отвела взгляд, выдохнув, и провела рукой по длинным волосам, запутываясь в мягких прядях, словно пытаясь нащупать себя под этим образом чужой женщины.

Следы на теле пульсировали сладкой болью, напоминая о том, что ночь была не просто сном, не просто случайной слабостью. Я переступила через все свои страхи. Через свои правила.

Осторожно… слишком легко примеряешь её маску.

Я отвела взгляд, сделала шаг назад, словно пытаясь вырваться из-под чар собственного отражения. Пальцы скользнули по красным следам на бедре, и дрожь пробежала по телу — слишком приятно, чтобы быть просто болью.

— Это не ты... — прошептала я себе, но голос прозвучал неуверенно.

Я оторвала взгляд от зеркала, заставив себя наконец отойти от этого живого напоминания о том, кем меня здесь считают. Пора было привести себя в порядок, чтобы не выглядеть растерянной девчонкой в теле госпожи, а хотя бы пытаться соответствовать образу, который вокруг меня видели все остальные.

Капля за каплей я собирала из себя ту самую лею, которую они привыкли видеть. Волосы рассыпались по спине ровным полотном, скрывая следы от плети, кожа всё ещё горела, но я нашла в себе силы натянуть на тело лёгкую полупрозрачную накидку — явно не для того, чтобы скрывать наготу, скорее, чтобы подчёркивать её.

Я только успела обвязать пояс, как за дверью раздался лёгкий стук. Даже не дождавшись разрешения, дверь плавно отворилась, и в покои шагнул мужчина.

Он молча закрыл за собой дверь, медленно опустился на одно колено — как по отработанному ритуалу — и замер, опустив голову.

Я непроизвольно затаила дыхание.

Кто теперь?.. Что он ждет?

Он не произнёс ни слова. Просто стоял, в полной тишине, словно каменная статуя преданности или — что вероятнее — запуганного ожидания приказа.

Я позволила себе рассмотреть его, и сердце нехотя сбилось с привычного ритма.

Он был другим.

Высокий, с той природной силой, которую не спрячешь ни за покорной позой, ни за рабской меткой. Широкие плечи, мощные руки, обнажённый торс с идеальной линией мышц говорил о том, что когда-то этот мужчина был сильным телом и духом. На его коже, загорелой и украшенной едва заметными старыми шрамами, поблёскивал металлический ободок-ошейник — тонкий, но символичный.

Волосы тёмные, коротко подстриженные, подчёркивающие мужественные черты лица. Даже с опущенной головой я видела резкий изгиб скулы и крепкую челюсть, словно высеченную из камня. А когда он чуть повернул лицо, я заметила, что одна из его бровей пересечена тонким шрамом, придавая облику опасную брутальность.

Даже стоя на коленях, он выглядел не покорённым, а скорее... затаившимся хищником.

Что ты здесь делаешь? — мысленно обратилась я к нему, но вслух не сказала ничего.

Секунды тянулись медленно, пока я пыталась понять — зачем он пришёл и что теперь должна сказать. Он явно ждал приказа или вопроса. Но какого?

Я сглотнула, заставляя себя вернуть на лицо маску безразличной лени, с которой она привыкла смотреть на своих рабов.

Глава 4

Золотые руки…
Второй раз за день убеждаюсь, что мужчины у неё просто шикарные.
Не так она их использует, ой не так...

Пальцы скользнули выше, разминая затёкшие плечи, и я поймала себя на мысли, что с таким массажем могла бы уснуть прямо сейчас, забыв обо всех проблемах, интригах и чужой маске, которую ещё недавно старательно примеряла.

Но он вдруг отстранился, забрав с собой это блаженное тепло рук, и я недовольно зевнула, лениво повернув голову на бок.

— Хочу, чтобы ты продолжал гладить, — протянула я с ноткой капризной лени, которую, как ни странно, оказалось легко скопировать с прежней Леи.

Он молча вернул ладони на мою спину, и его прикосновения стали мягкими, почти невесомыми. Он не мял мышцы, не искал зажимов, просто водил пальцами по коже — медленно, размеренно, словно укачивал.

Где-то на границе сна я отметила, как приятно ощущать рядом это тёплое, молчаливое присутствие.
Странно... совсем не страшно.
Сознание медленно поплыло, мысли путались, тяжелея. Я утонула в этом ритме, в мягкости простыней и тепле его рук, не заметив, как отключилась.

Очнулась резко, на вдохе, с тем привычным ощущением, когда просыпаешься не там, где должен быть.

Белый потолок, массивные балки, полумрак комнаты…
Где я?.. Почему не дома?..

Пару секунд сердце бешено колотилось, пока память не вернулась, накрыв лавиной: чужое тело, титул Леи, рабы, ночь... плеть… мужчина с золотыми руками.

Я моргнула, пытаясь прийти в себя, и только тогда почувствовала, что меня всё ещё мягко гладят по спине.

Он что, до сих пор?..

Приподняв голову, я бросила на него сонный взгляд. Мужчина сидел на краю кровати, чуть наклонившись надо мной, его ладони медленно скользили по моей спине, как будто не прошло ни минуты с того момента, как я попросила его продолжить.

Сквозь сон я осознала, что он бы и правда мог так гладить меня до утра... или даже дольше. Послушный, как и положено рабу.

Я зевнула снова, глубоко, и тихо пробормотала:

— Всё, хватит...

Он тут же убрал руки, словно отключили какую-то магическую команду.

Я перевернулась на спину, игнорируя то, что обнажена, потянулась лениво, а потом вдруг, не особо задумываясь, подтянулась ближе и улеглась головой ему на грудь, заставляя и его лечь поудобнее, устроившись так, словно делала это всегда.

— Спи, — выдохнула я, закрывая глаза.

Он не пошевелился.

А я, слушая размеренное биение его сердца под ухом, почти улыбнулась.

Мысль оборвалась, как только сон снова накрыл с головой, унося меня в спокойную темноту, впервые за долгое время не наполненную кошмарами или криками.

Я проснулась на его груди.

Плотно прижавшись к тёплому телу, которое, как оказалось, не только прекрасно массирует, но и чёртовски удобно для сна. Несколько секунд я просто лежала, не двигаясь, вдыхая едва уловимый запах — чуть пряный, тёплый, как поздняя осень, когда всё уже увяло, но солнце ещё греет. Было удивительно спокойно.

Когда я открыла глаза, первое, что увидела, были его глубокие, внимательные, темноватые… и слишком сосредоточенные глаза, изучающие меня с такой тщательностью, будто он пытался разгадать нечто важное.

И я, чёрт подери, ему улыбнулась.
Просто взяла и подарила этому молчаливому, красивому созданию что-то мягкое и тёплое.

Он замер. Его дыхание стало чуть реже, взгляд едва заметно изменился.
А я — я наконец включилась.

Лея Таша не улыбается рабам, идиотка.

Мгновенно опустила веки, выровняла лицо, стараясь сделать выражение лениво-величественным.
Типа проснулась богиня и всё ещё решает — миловать или казнить.

Но вставать не хотелось совершенно. Вообще. Ни на грамм.

Под моей щекой всё ещё билось его сердце. Ровно, уверенно, как-то даже успокаивающе. Я глубже вдохнула и поняла, что отрываться от этого запаха — настоящее преступление.

Вот бы всегда так просыпаться…
Хотя бы пару дней.

Но мысли не давали покоя.
А с этим тоже нужно «обмениваться» энергией? Или он автономный?

Я покосилась на его лицо. Всё тот же сосредоточенный, почти безэмоциональный взгляд, но под ним — столько сдержанности, что захотелось уткнуться лбом в его шею и попросить ещё пять минут сна.

Как вообще всё это работает?
У кого-то есть инструкция? Магия, ритуалы, обмен энергией, и эти его руки…
Он ведь даже не сказал, целитель ли он. Хотя это уже очевидно. А может они все так умеют? Почему тогда они ходят в шрамах? Может я запрещаю им исцелять себя?

Молчание между нами становилось плотнее, и я поняла — если не скажу что-то первой, он не проронит ни слова. Он знал свою роль.

И почему-то это раздражало.

Не потому что он молчал, а потому что я не знала, что дальше.
А Лея Таша, будь она на моём месте — знала бы. Она бы дала чёткую команду, подняла бы подбородок и послала его заниматься чем-то унизительным… или заманчивым.

Но я — Наташа — просто лежала на шикарном мужском теле и пыталась не показаться глупой.

Я села на постели. Медленно, стараясь не показывать, как в теле ломкой волной пронеслась дрожь. Поначалу рука сама потянулась за покрывалом — инстинктивное желание прикрыться, спрятаться, завернуться в хоть какую-то защиту.
Но я остановила себя.

Нет. Не сейчас. Не здесь.

Они ведь уже видели меня голой и, наверняка, не только видели.

Сколько их вообще?
Сколько таких, как он? Сколько мужчин называют меня "лея" и преклоняют колени?

Боже, у меня в голове тысяча вопросов, и ни одного ответа.

Где их брать? У кого спрашивать, если все боятся?И главное — как долго я здесь? На день? На месяц? На всю жизнь?

Пока я разматывала нити в голове, взгляд скользнул по его телу — и замер.
На боку, чуть выше линии бедра, под углом, я увидела то, что прежде не замечала.
Татуировка. Не слишком крупная, но выведенная точно и тонко. Завитки, символы, линии, будто живущие на коже — и не просто узор.

Глава 5

Я не прикоснулась к нему снова, а только провела пальцами по татуировке, которая пульсировала под кожей. Он вздрогнул, будто ток пробежал по позвоночнику.
И я тоже. Потому что жар внизу живота, мягкий и вязкий, всколыхнулся с новой силой.

Моё тело знало, чего хочет. Сильнее, чем я сама.
Я почувствовала, как дыхание становится тяжелее. Он это заметил — и замер.

А потом он произнёс — шёпотом, с хрипотцой, от которой внутри всё сжалось:

— Могу я вас порадовать?

Я не сразу ответила. Внутри всё перемешалось — жар, нежность, желание… страх.
Страх того, насколько сильно мне этого хочется.
Я посмотрела ему в глаза. Глубокие, карие, тёплые и всё ещё полные сдержанности, как будто он ждал, что я оттолкну. Как будто боялся, что ошибся.

Но я не оттолкнула.
Наоборот. Мой взгляд сам собой скользнул вниз, на его оголённое тело, на напряжение в паху, на метку — пульсирующую, будто она чувствовала мой интерес.
И в голове вспыхнула простая, обжигающе ясная мысль:

Я хочу, чтобы он меня взял.

Прямо сейчас.

Не потому что я — лея, а потому что я — женщина. Живая, дрожащая от желания, захваченная собственным телом.

Мой голос звучал тише, чем я ожидала, но с той самой тягучей уверенностью, которую, казалось, тело хранило вместо памяти:

— Можешь. Возьми меня.

Он даже не ответил — просто поднялся с колен и медленно, как будто опасаясь, что я передумаю, навис надо мной, опираясь на руки по обе стороны. В его взгляде не было ни покорности, ни вопроса. Только голод. Сдерживаемый, обжигающий.
Он наклонился, и его губы едва коснулись моей шеи, потом ключицы, словно проверяя, не передумаю ли я. Его дыхание было горячим, а прикосновения — осторожными, бережными, почти благоговейными.

Но я больше не могла ждать.
Всё внутри горело, тянуло, пульсировало, требуя — немедленно, полностью, глубоко. Захотелось взять в руки плеть и заставить его ускориться.

Я застонала, перебивая его, схватила за лицо и заставила посмотреть мне в глаза.

— Я не хочу нежности. Не хочу этих прелюдий. Я хочу, чтобы ты взял меня. Сейчас.

Что-то хищное блеснуло в его взгляде. В следующую секунду он накрыл мои губы жадным поцелуем — не прощупывающим, не пробным, а властным, страстным, срывающим дыхание. Его рука сжала моё бедро, прижимая меня к себе так, что между нами не осталось ни миллиметра воздуха.

Он зарычал, не сдерживая себя больше ни на мгновение. Мои бедра раздвинулись сами, в немом приглашении, и он вошёл резко, глубоко, одним мощным толчком, заполняя меня целиком, с такой жадностью, будто боялся, что его снова остановят.

Я вскрикнула — не от боли, нет, от этого дикого, горячего восторга, от того, как сильно, как дерзко он взял меня, как будто я принадлежала ему с самого начала. Он двигался грубо, с напором, и каждое его движение отзывалось внутри хриплым стоном, бешеным пульсом, желанием, которое только разрасталось.

Его хватка была крепкой, руки сжимали мои бедра, удерживая, направляя, подчиняя — но это было именно то, что я просила.
Он двигался так, как будто хотел стереть всё — время, воспоминания, даже имя — оставить только нас, только это наваждение, ритм, в котором мы тонули вместе.

Я выгибалась ему навстречу, впиваясь ногтями в его плечи, теряя дыхание, теряя себя — и находя себя снова в каждом его толчке.

Он был горячим, тяжёлым, живым — и пульсирующим от силы, которая вдруг вспыхнула между нами.

Магия.

Я почувствовала её всплеск — как будто разряд пронёсся по позвоночнику, от копчика до макушки, когда его тело дрогнуло от очередного движения. Внутри него словно что-то зажглось. Сила, греющая изнутри, возвращающаяся, наполняющая мышцы, кровь, дыхание.

Он стал ещё быстрее, ещё глубже, будто моя плоть была источником, а каждый толчок — глотком этой силы.

Когда я кончила, моё тело изогнулось под ним, а он не остановился — сжал меня крепче, ещё глубже, ещё быстрее, как будто этого всё ещё было мало. Его собственный кульминационный рывок был почти дикой вспышкой — с приглушённым стоном он стиснул зубы и разрядился во мне, сжав моё тело, словно боялся отпустить.

Он лёг рядом, раскинув руки, тяжело дыша, как будто вытряс из себя не только силу, но и остатки сдержанности. Я лежала молча, медленно приходя в себя, ощущая, как приятно ломит бёдра и как внизу ещё пульсирует от недавней близости. Улыбка расползлась по лицу сама собой — ленивая, довольная, расслабленная.

— Всё ли было так, как желает Лея? — спросил он наконец. Голос хриплый, бархатный, но в нём слышалась искренняя тревога.

Я повернула голову, посмотрела на него — волосы спутаны, кожа чуть влажная, на губах отголосок сомнения. Такой красивый. Такой внимательный. Мой.

— Да, — выдохнула я. — Ты молодец.

Он опустил взгляд, будто от похвалы стало неловко. А я снова почувствовала, как приятно быть в этом теле. Как бы ни было страшно, сейчас оно принадлежало мне. Я вытянулась на простынях, прикрывая грудь локтем.

— Напомни, кто чем занят, — сказала я, зевая.

Он коротко кивнул, голос вернулся к привычной покорной ровности, но в нём всё ещё жила тепло прошедших минут:

— Талмер… он плохо себя чувствует после вашего вчерашнего… развлечения. Но если Лея позволит мне его подлечить, он будет в форме к вечеру.

Я моргнула, всматриваясь в его лицо. Сероглазый. Я помнила, как он смотрел, когда я велела убрать его. Как не дрогнул, как остался гордым. Не сломленным. Слишком хорошо помнила. Мой взгляд задержался на лице кареглазого.

— Уверен, что он будет готов?

Мужчина на секунду задержал дыхание, потом опустил глаза, голос стал тише:

— Я обещаю. Он будет готов. Прошу вас… доверьтесь.

Таша, наверное, рассмеялась бы. Или велела наказать за лишние слова. Но я... я не хотела делать ему больно. Может, пусть думает, что оргазм сделал меня добрее.

Я кивнула, принимая.

— А остальные?

Глава 6

Сначала ощущалось только тепло. Потом — прикосновения. Не мужские, а воды, бегущей по телу. Она смывала с меня всё: пот, следы его прикосновений, солёный вкус с губ, в котором ещё чувствовалось его желание. Смывала всё то, что должно было остаться только нашим.

Вода стекала по коже, и я не удержалась от тихого вздоха. Сначала удовольствия. Потом — облегчения. Потому что это было единственное, что я могла контролировать.

Я провела ладонями по животу, по бёдрам. Успокаивающее тепло. Ни боли, ни следов, кроме лёгкой ломоты внизу, как напоминания о том, что мы с ним делали. Моя новоя реальность, в которой я осталась.

Я прижалась лбом к гладкой прохладной стене и задержала дыхание. Кто я теперь? Лея Таша? Или всё ещё Наташа, загнанная в чужое тело, в чужой мир, где мои прикосновения могут исцелять, подчинять, возбуждать? Где у меня — гарем. Где я — жестокая стерва.

Я должна научиться быть ею. Или погибну. Самое обидное, что даже покончи я с нами обеими, мужчин убьют. Никаких сомнений… А значит мне нужен другой план.

Вода смыла последние капли с моей кожи. И только тогда я позволила себе выйти.

Когда я вышла из душа, обернувшись в тонкую ткань, не столько закрывающую, сколько подчеркивающую тело, воздух в спальне был уже другим — наполненным ароматами еды и… ожидания.

На маленьком столике у окна — белоснежная скатерть, дымящийся чайник, изящная посуда, тёплый хлеб, что-то фруктовое и сладкое. Всё было накрыто с вниманием, как будто завтракала королева, а не… лже-лея, случайно попавшая в чужое тело.

Но не это привлекло моё внимание.

Он стоял на колене чуть в стороне, у края ковра. Обнажённый по пояс, с опущенной головой, руки свободно лежали на бедрах, но спина — идеально прямая. Слишком идеально. Как у тех, кто давно научился быть послушным, но внутри всё ещё не сдался.

Вот ты где.

Я подошла ближе, сдерживая выражение на лице — почти инстинктивно, потому что тело помнило: слишком мягкое выражение — это слабость. А слабость здесь — это приглашение. Или угроза.

“Так вот как тебя зовут, — подумала я, разглядывая мужчину. — Кайрен.”

Он вздрогнул едва заметно, но голову не поднял.

Кайрен.

Теперь я знала, кто именно отшлёпал меня плетью, а потом срывал свою злость таким сладким способом. Кто загонял меня в безумие наслаждения.

— Ты принёс мне завтрак? — спросила я, подходя ближе.

— Да, Лея, — его голос был низким, но без хрипотцы, как ночью. — Как вы и повелели.

Я не говорила ему приносить еду. Но, похоже, это было частью того, что «лея Таша» делала каждый день.

Я потянулась за чашкой и, не глядя, сказала:

— Встань. Сядь рядом.

Его затылок дрогнул, как будто я ударила не словом, а плетью. Но он подчинился. Встал плавно, красиво, как будто каждое движение — это особый ритуал. Потом сел рядом, не слишком близко, но достаточно, чтобы я чувствовала его присутствие.

Вот и посмотрим, Кайрен, — подумала я, отхлебывая горячий чай. — Кто ты теперь. И кем я стану рядом с тобой.

Я оглядела стол внимательнее. Завтрак был обильным — больше, чем могла бы съесть одна женщина. Фрукты, хрустящий хлеб, сыр, два вида джема… Я подняла бровь, глядя на всё это изобилие, и, откусив виноградину, негромко спросила:

— Ты ел?

Он чуть заметно кивнул:

— Да, Лея.

— Когда? Вчера?

Он не ответил, но в глазах мелькнула тень. Я вздохнула, взяла кусок хлеба, щедро намазала малиновым вареньем — густым, с целыми ягодами, — и протянула ему.

Он замер, словно я предложила не еду, а яд.

— Возьми.

Кайрен медленно поднял руку, взял ломтик за край, не касаясь моих пальцев, и некоторое время вертел его в руках, как будто не понимал, что с ним делать.

Я фыркнула, качнув ногой:

— С плетью ты быстрее разобрался.

Он вздрогнул, и, кажется, в глазах мелькнуло что-то похожее на стыд… или смущение. Только на миг. А потом — решимость. Он откусил. Медленно. С усилием, как будто нарушал запрет.

Я наблюдала за ним, ела сама, наслаждаясь тишиной. Он сидел прямо, не касался еды больше, чем нужно, не делал ни единого лишнего движения. Но был рядом. Тёплый, реальный. И неуловимо настороженный.

Молча ели, как старые любовники после ссоры, как незнакомцы после слишком бурной ночи.

— Хотите, я позову лекаря? — осторожно спросил он, словно боялся, что я вот-вот упаду в обморок.

Я не выдержала.

Улыбка, расплывшаяся на губах, переросла в смешок… а потом в самое настоящее, живое хрюканье от смеха. Неизящное, неожиданное — но такое освобождающее.

Кайрен вздрогнул, будто от пощёчины, выпрямился, вытянулся ещё больше — и уставился на меня так, будто я только что призналась в ереси. Шок на его лице был неподдельным.

И я поняла. Он действительно решил, что я больна. Что смеющаяся Лея Таша — симптом. Что, раз не бью, значит точно слабею. Значит, скоро умру. Или кого-то собираюсь убить. Опасно. Очень.

Боги.
Если уж я начинаю веселиться в этом теле, это действительно становится очень опасным.

— Если тебе так не нравится моё хорошее настроение, — протянула я лениво, облизывая ложку варенья и глядя прямо на него, — мы можем вернуться к привычным практикам.

Мой голос стал холоднее, взгляд — отчуждённым, как у прежней Леи Таши, той самой, что не терпела ни вольности, ни слабости. В ту же секунду выражение на его лице изменилось. Осознание — резкое, полное. Он понял, что перегнул. Что позволил себе слишком многое.

Кайрен медленно склонился, опускаясь на колени, и, не находя места возле стола, осторожно упёрся лбом в мои ноги.

И в тот момент меня будто ударило током. Какое-то дикое напряжение пробежалось по коже, будто нервные окончания вспыхнули от этого простого, почтительного жеста. А потом… потом всё ушло туда, вниз живота. В самое нутро, где уже и так было жарко от утреннего душа и слишком внимательных взглядов.

Глава 7

Я улыбнулась, слегка наклонилась к нему и, не отпуская его головы, ответила почти лениво, с хрипотцой, которая выдала меня с головой:

— Трахни меня.

Он замер. На долю секунды, всего лишь вдох — но я почувствовала, как эта пауза вибрирует между нами. Почти как молния, что вот-вот ударит. Его глаза стали темнее, дыхание участилось, а пальцы, лежащие на моих ногах, невольно сжались.

А потом он поднялся. Медленно. Плавно. Не как раб, исполняющий приказ, а как хищник, решивший наконец взять своё.

Один шаг — и он оказался между моих бёдер. Второй — и его губы накрыли мои с такой жадностью, будто я была его воздухом. Я застонала, прижимаясь ближе, чувствуя, как в нём поднимается сила, почти магическая, как магия, что ждала прикосновения, чтобы вспыхнуть.

Он подхватил меня, как перышко, и, не отрываясь от поцелуя, отнёс на кровать. Сбросил с себя одежду, не теряя ни секунды, а я не могла отвести взгляда — тело, натренированное, сильное, с чуть мерцающей в полутьме меткой на боку. Мой. Он мой. И это чувство разрасталось, как пламя.

Он вошёл в меня рывком — грубо, жадно, как я и просила. Я выгнулась навстречу, хватаясь за его плечи, царапая кожу ногтями. Всё слилось в огне — его тяжёлое дыхание, мои стоны, глухие удары плоти о плоть. Он двигался, как будто хотел стереть всё, что было до этого. С каждой секундой сильнее. Быстрее.

И в этот миг магия вспыхнула между нашими телами — будто искры от удара стали. Он замер, вдавившись в меня, и я почувствовала, как сила вливается в него, наполняя, оживляя, возвращая нечто важное.

Мы оба застыли в этой вспышке — я с губами, прижатыми к его шее, он с лицом, уткнувшимся в мои волосы.

А потом он начал двигаться вновь. Жестко. Жадно. До тех пор, пока я не вскрикнула, содрогаясь в сладком безумии, пока не растворилась в этой волне огня и восторга.

Он дождался, когда я перестану содрогаться от оргазма, перехватывая мой стон горячим поцелуем, и кончил в меня, с громким, низким выдохом и тяжёлым стоном.

Он откинулся рядом, на спину, всё ещё тяжело дыша.

— Я смог поднять вам настроение, лея? — выдохнул он с хриплой усмешкой.

Я облизала губы, медленно повернулась к нему и, улыбнувшись, прошептала:

— Более чем, — ответила я, не скрывая довольства в голосе.

Он закрыл глаза, позволив себе короткую передышку, а я смотрела на него, всё ещё ощущая внутри его тепло. В теле струилась тягучая волна удовлетворения, но вместе с ней — любопытство и мысль, что теперь мне нужно больше. Больше знаний. Больше контроля. Больше этих мужчин, у которых в глазах сгорает покорность, но внутри спрятано куда больше.

Он всё ещё лежал рядом, лениво скользя пальцами по моей талии, когда вдруг заговорил, хрипло, с оттенком дразнящей покорности:

— Чем ещё я могу поспособствовать вашему настроению, лея?

Я повернулась к нему на бок, упираясь локтем в подушку и глядя прямо в его лицо. Он был слишком красивый, и это раздражало. Потому что отвлекало.

— Напомни мне, что на сегодня было запланировано? — спросила я спокойно, но с тем холодком, который, как я уже поняла, в этой роли ожидался.

Он задержал дыхание на долю секунды. Еле уловимый миг — и всё же я его поймала. Не хочет говорить. Почему?

Я приподняла бровь.

Он отреагировал, как натянутый канат — тихо выдохнул и выпрямился.

— Сегодня, по вашему приказу, должен пройти урок послушания… в общем зале, — произнёс он с неохотой.

Эта новость меня не порадовала. Никакого желания устраивать спектакли. Но я не подала виду — глаза его и так были полны тревоги. Он знал, что я не в восторге, и, возможно, надеялся, что забуду.

— Всё ли готово? — уточнила я, натягивая на себя шелковый халат, который больше скрывал, чем грел.

— Талмер... всё ещё в плохом состоянии, лея. — Он медлил. — Я не уверен, что он способен участвовать.

Я нахмурилась, вспоминая, что уже отдала приказ подлатать его.

— Я уже распорядилась, чтобы его подлечили, — отрезала я.

— Томрину? — переспросил он с удивлением, которое быстро сменилось тревогой.

— Знаешь, — протянула я, глядя на него из-под полуприкрытых ресниц, — теперь, после твоей реакции, я начинаю думать, а не ошиблась ли…

Он не дал мне закончить. В следующую секунду оказался надо мной, опираясь на руки по обе стороны от моего тела. Глаза пылали чем-то, что сложно было назвать просто возбуждением. Он будто пытался что-то доказать. Или скрыть.

— Что это? — хмыкнула я. — Решил снова меня трахнуть, чтобы я подобрела?

Он будто очнулся — резко остановился, тяжело сглотнул, не отводя взгляда. А потом так же резко отпрянул, опускаясь на колени.

И это выражение на его лице… Как у раба, который понял, что переступил невидимую черту.

— Простите, лея. Я... переборщил. Просто... — он поднял глаза, карие, тёмные, тревожные, — не хотел, чтобы ваше хорошее настроение исчезло.

Я молча смотрела на него, пытаясь удержать нейтральное выражение лица. Меня всё ещё трясло от последнего оргазма, но внутри нарастало другое — странное чувство тёплой привязанности. К тем, кто раньше был для неё лишь игрушками.

— Тогда, быть может, начнёшь с ответа, зачем я, по твоему мнению, решила устроить урок послушания? — спокойно спросила я, поднимаясь с кровати.

Он опустил взгляд. И когда заговорил, голос звучал глухо:

— Лея хотела показать новым слугам, что с ней не стоит шутить. Урок был запланирован как демонстрация. Для них... и для старых. Чтобы не забывали.

Я подошла к окну, вглядываясь в сад, в тени которого уже начинали собираться слуги. Всё готовилось без моего участия. И я была обязана принять решение.

— Позови Томрина, — сказала я. — А потом приготовь для меня то платье. Ты знаешь, какое.

Он не задал ни одного вопроса. Только склонил голову и ушёл, а я осталась одна. Но, увы, ни на секунду не чувствовала себя действительно одной.

Глава 8

Томрин пришёл минут через двадцать — точно по моим расчётам. Узнать его было нетрудно: те же золотые руки, что заставили меня накануне заснуть от удовольствия. Мягкая поступь, серьёзный взгляд, уважительная тишина. Как и прежде, он опустился на одно колено, голову склонил низко, демонстрируя покорность.

— Ты помог моему рабу? — спросила я, наблюдая за ним из глубины кресла.

— Да, лея. Но… — он замялся на долю секунды, прежде чем продолжить, — было бы разумно, если бы он отлежался хотя бы сегодня.

Я едва заметно хмыкнула.

— Как интересно. Не далее как вчера ты исцелил мою спину. Почему же мне не потребовался отдых?

Он опустил голову ещё ниже. Мы оба понимали, что он пытался сделать. Защитить. Уговорить. Сыграть на сострадании, которого у прежней леи Таши не было.

В этот момент дверь распахнулась вновь, и Кайрен вернулся с платьем на руках. Я взглянула — и всё внутри съёжилось. Чёрное. Узкое. Обвешанное цепями. Оно будто кричало о власти, боли и сдержанном безумии. Прежняя хозяйка, безусловно, наслаждалась бы этим видом.

Я — нет.

Я нахмурилась.

Кайрен замер, не понимая причины моего недовольства.

— Я хочу что-то другое, — спокойно произнесла я. — Выбери на свой вкус.

Он моргнул. У него буквально дёрнулся глаз. Но он, конечно, не посмел возразить. Поклонился и ушёл.

Вернулся через несколько минут — и я чуть не расхохоталась. В его руках было платье настолько не по рангу прежней Леи, что я чуть не захлопала в ладоши. Воздушное, тонкое, мягко-сливочного цвета с нежным кружевом и тонкой лентой под грудью. Платье не рабыни, но и не госпожи. Платье девочки. Меня. Настоящей.

Я с трудом сдержала улыбку.

Целитель Томрин, заметив обновку, резко вскинул брови. Если бы он был обычным мужчиной, я бы сказала, что его взгляд закатился к небесам. Но он держался. Почти.

— Ну допустим… — протянула я и встала. — Нарядите меня.

Они подошли — сначала неуверенно, потом слаженно, в четыре руки, — и начали медленно застёгивать, расправлять, поправлять лямки. Ткань мягко ложилась на тело, струилась по бедрам, подчёркивала талию. В какой-то момент оба замерли, всматриваясь в меня.

И я замерла тоже.

В зеркале на стене отразилась та, кем я больше не имела права быть. Нежная, почти беззащитная. Девушка, мечтавшая о любви, а не о власти. Та самая, что ещё недавно жила в другом мире, смеялась в голос и не знала, каково это — приказывать стоящим на коленях мужчинам.

Я выглядела как... я.

Не как Лея Таша. Не как садистка в чёрном и цепях.

А как Наташа. Настоящая.

— И откуда эта прелесть в моем гардеробе? — прищурилась я, оглядываясь в зеркало и слегка покачивая подол платья.

Кайрен, всё ещё стоявший чуть в стороне, отвёл взгляд и тихо ответил:

— Ваша тётя передала на прошлое день рождения, лея.

Я хмыкнула, скрестив руки на груди и одарив зеркало задумчивой усмешкой. Про тётю я не знала ничего. Даже о том, что она существует. Интересно. Это была тонкая издёвка или попытка пробудить в Таше хоть крупицу адекватности? Или, может, надежда, что когда-нибудь на её лице снова появится что-то человеческое?

— Так ты видишь меня, Кайрен? — бросила я через плечо.

— Вам идёт, лея, — ответил он после короткой паузы.

Интересно, он о платье или о том, что за последние сутки моя доброта, по меркам этого дома, зашкаливает? Уточнять не стала.

— Ну, пойдёмте, мальчики. Доведём моим внешним видом кого-нибудь до сердечного приступа, — провозгласила я, поднимая подбородок чуть выше.

Томрин не сдержал сдавленного смешка, явно разделяя мою точку зрения.

Мы вышли из спальни, и шаги мои были лёгкими, почти звенящими — всё ещё под впечатлением от платья, от прикосновений, от странного ощущения, что я — не я, и в то же время будто впервые настоящая. Томрин шагал чуть сзади, Кайрен — впереди, как проводник по чужому дому, в котором я теперь была хозяйкой, но толком не знала, где что находится.

Широкие коридоры встретили нас затхлой тишиной и утренними бликами сквозь витражи. Слуги, попадавшиеся на пути, мгновенно замирали, опускали взгляды и спешили исчезнуть из виду, будто знали: хозяйка в таком виде — не к добру.

Я ловила их взгляды краем глаза и чувствовала напряжение. Платье делало меня другой. Слишком живой, слишком настоящей. Оно сбивало с толку. Даже Томрин, временами покашливал с лёгким смущением, будто боялся, что его выдадут собственные мысли.

Спускаясь по мраморной лестнице в гостиную, я чувствовала себя актрисой, выходящей на сцену в совершенно неожиданной роли. И реакция зала не заставила себя ждать.

Первым я заметила его — блондина, стоявшего у окна. Он обернулся на звук шагов и просто… застыл. Его взгляд скользнул по мне, как горячая ладонь — замешательство, восхищение, недоверие. Рот чуть приоткрылся, взгляд задержался, и он, похоже, напрочь забыл, что должен делать при виде хозяйки.

— На колени, — напомнила я мягко, даже не поднимая голоса.

Он повиновался сразу, будто его ударили током. Встал на колени резко, с хлопком, и опустил голову. Смущение его чувствовалось даже в напряжении плеч.

А я остановилась, глядя на него сверху. Томрин и Кайрен замерли за моей спиной, в точности соблюдая дистанцию и роли.

Блондин выдохнул неровно.

— Простите, лея… вы — поразительны.

— Это всё, что ты хочешь мне сказать? — прищурилась я, наблюдая за тем, как он с трудом поднимает на меня взгляд.

Он резко выпрямился — но лишь в пределах дозволенного, оставаясь на коленях.

— Я выполнил ваше задание, лея. Мы получили приглашение на следующие торги, как вы и хотели, — произнёс он, вытаскивая из-за пояса аккуратно запечатанный конверт и, протянув обеими руками, опустил голову. — Приглашение адресовано лично вам.

Я взяла письмо, ощущая гладкость плотной бумаги и едва заметный оттиск магической печати. Кивнула — жест благодарности, как будто всё происходящее было для меня обыденно.

Глава 9

— Сегодня пятый день третьей лунной трети. Второе солнцестояние приходится на восьмой. Торги будут на седьмой день. То есть через три дня, лея, — ответил он без запинки, уверенно, как будто ждал этого вопроса заранее.

— Вижу, кто-то хорошо учил уроки, — усмехнулась я и опустила взгляд на письмо. Имя, дата, место. Всё на месте. Только вот память, как обычно, молчала. Ни малейшего намёка, зачем мне туда. Или что я там должна делать.

— Ладно. Напомни мне накануне. И подготовьте всё, что я обычно беру на торги, — бросила я через плечо, и уже собиралась развернуться, как будто всё в порядке, но шаг замедлился, и мысль, крутящаяся на периферии, встала во весь рост.

Показательная порка. Урок послушания. Прекрасно. Именно то, о чём мечтаешь после двух круглых суток в теле садистки.
Остановилась, прищурилась. Повернулась к Кайрену.

— Ты ведь сегодня утром так старался отговорить меня от "урока", верно? — спросила я как бы между прочим, подходя ближе.

Он чуть вскинул голову, не ожидая подвоха.

— Да, лея. Мне показалось, вы...

— Вот и прекрасно, — перебила я, позволив пальцам скользнуть по его предплечью. — У тебя есть шанс. Один. Предложи мне что-то интереснее. Или хотя бы полезнее.
— Лея? — он замер.

Я наклонилась ближе, чуть склонив голову, и прошептала с лукавой полуулыбкой:

— Но без секса, Кайрен. Я и так знаю, что ты в этом хорош. Сегодня я… великодушна. Удиви меня.

Кайрен чуть склонил голову, глядя мне в глаза с осторожной уверенностью — будто выбирал слова, которыми не хочет разозлить, но и промолчать не может:

— Лея… разрешите напомнить… послезавтра ожидается визит ваших родителей.

Я нахмурилась.

— Они предупреждали?

— Да, — мягко кивнул он. — Письмо пришло неделю назад. Подтверждение визита и просьба… провести часть времени в обсуждении вашего управления поместьем. Особенно... финансовой части.

Я приподняла бровь.

— Намёк тонкий, как плеть в руках садиста.

— Они могут пожелать ознакомиться с книгами доходов, расходов и задолженностей. А… вы ещё не утверждали итоговую ведомость за круг.

Он выдержал паузу, прежде чем осторожно добавить:

— Если вы пожелаете, я могу подготовить всё к их приходу. Или же мы можем… начать сейчас. Это займёт несколько часов и, возможно, будет вам более полезным.

Я вскинула бровь выше.

Он действительно пытался вытащить меня из показательной порки цифрами?

Но выглядел он при этом абсолютно искренне. И всё ещё красивым.

Разумеется, Таша бы рассмеялась. Или отмахнулась. Или велела отшлёпать кого-нибудь для настроения. И точно не стала бы обменивать плеть на счета и балансы.

Но я?

Я подумала, что это… разумно. Полезно. Более того — уместно.

И сразу же усомнилась: если я соглашусь, это будет подозрительно?

Я выпрямилась и медленно выдохнула, позволяя телу принять ту самую осанку, что хранила в себе Таша — властную, затаённо опасную. Легкий наклон головы, полуулыбка, взгляд исподлобья.

— Скучнее, чем порка, Кайрен, — протянула я с ленцой. — Ты ведь понимаешь, что неинтересно?

Он выдохнул — и, к чести его, даже не отвёл взгляда.

— Позвольте… пообещать, лея. Вам понравится.

Я сделала шаг вперёд. Потом второй. Вплотную подошла и медленно провела ладонью по его обнажённой груди, наслаждаясь тем, как вздрогнули под пальцами мускулы.

— Надеюсь, — выдохнула я почти шепотом. — Не разочаруй меня.

Затем повернулась и лениво бросила через плечо:

— Возьми кого-нибудь с собой. Хотя… зачем кого-то. Возьми блондинчика. Так и быть, Кайрен. Пусть сероглазый отдохнёт.

И пошла первой, как будто всё это — мой план.

А позади раздались два коротких «Да, лея» в унисон.

Боги. Да у меня теперь свой личный бухгалтерский гарем.

Я сделала два уверенных шага — и остановилась. Куда, к демонам, идти? Ладно, не паникуем. Просто стой и жди. Это тоже можно обернуть в величественный жест.

Кайрен догнал меня через пару мгновений, слегка нахмурившись, но сразу склонил голову.

— Лея, если позволите, я пока отменю мероприятие. Пока Мейлон будет с вами.

Я едва заметно кивнула, будто он только что получил великую милость.

— Разрешаю.

Он откланялся и исчез, оставив меня с блондинчиком.

Мейлон подошёл ближе. Теперь, когда первый эффект от платья улетучился, ни он, ни остальные уже не таращились на меня с вожделением. Жаль, платье-то шикарное… Но, возможно, это даже к лучшему. Сейчас я больше соответствовала роли властной леи, чем сладкой конфетки.

— Лея, — заговорил он.

Я выгнула бровь.

— Что? Хочешь сначала переодеться?

Он вскинул брови — искренне удивлённый, — но быстро опомнился и склонил голову.

— Проведи меня в кабинет, — сказала я. — Я посмотрю, чего мне не хватает, а ты потом принесёшь. Заодно и переоденешься с дороги.

— Как пожелаете, лея.

Мы пошли. Внутри мелькнула мысль, что по этому самому коридору я, вероятно, уже ходила во сне. Но вот толком не запомнила маршрут.

Когда мы вошли в кабинет, я остановилась в дверях.

— О, прекрасно, — выдохнула я. — Тут идеальная свалка.

Бумаги, тканевые рулоны, неоткрытые ящики, две полузаваленные стойки, и кресло, на которое даже садиться было страшно. Одна из ламп мигала. Книжный шкаф явно стоял для вида — на нём пыли было больше, чем на полках на чердаке.

Таше, похоже, было плевать.

Ну что ж… теперь это мой кабинет.

— Найди мне что-нибудь чистое и мягкое, куда можно сесть, — приказала я. — И убери вон тот свиток, он криво лежит. Меня это раздражает.

Мейлон бросился выполнять, а я медленно прошлась по комнате, уже примеряя на себя роль новой хозяйки.

И пусть в этом хаосе я пока не знаю, что где и зачем — очень скоро узнаю.

Глава 10

— Тут следует навести порядок. Начни с пыли, — сказала я, обведя взглядом кабинет.

Мейлон послушно кивнул, щёлкнул пальцами — и пыль исчезла. Вся. Сразу.

Я заморгала.
А так можно было?!

Но, разумеется, лицо осталось неподвижным. Я сделала вид, что так и задумано.

— Нам ещё нужны фрукты. Много. И иди уже, переоденься наконец.

Он снова кивнул и исчез, а я осталась в царстве беспорядка — наедине. Идеально.

Я распахнула окно — впустила свежий воздух и шум двора. Подошла к ближайшему шкафу, открыла дверцу и зарылась в свитки и книги.
Ну что ж… начнём.

Руки двигались сами собой — я раздвигала кипы, сортировала пергаменты, сдувала оставшуюся в углах пыль, перетасовывала пачки бумаг и привычно шептала себе под нос:

— Так, это сюда… это выбросить… это точно была взятка… это что вообще?..

Когда Мейлон вернулся с подносом и фруктами, я даже не повернулась — только махнула рукой:

— Поставь где-нибудь. И не мешайся.

Он замер.
Оторопело.
Поставил еду. И остался стоять. Не зная, что делать. Глядя на меня как на грозу в платье с кружевами.

Я не заметила.

Медитация через хаос — одно из моих лучших умений.

Параллельно я успевала передавать Мейлону всё, что относилось к финансам, с короткими приказами:

— Это сверить с расходами. Это в архив. Это синхронизируй с календарём. Вот тут даты торгов. Вот тут налоги. Не потеряй. Сюда — план платежей.

Он, бедняга, только успевал перехватывать бумаги, сражаясь со свитками, как с напавшими тварями.

Часа через два в кабинет зашёл Кайрен… и застыл.

В его взгляде было столько непонимания, что я почти ожидала, что он проверит, не магическая ли это иллюзия.

Половина кабинета была вылизана до блеска. Стеллажи, ящики, полки… всё упорядочено, рассортировано, переписано.

А блондинчик уже почти исчез под кипами бумаг, торчащими из всех сторон. Только волосы видно.

— Помоги ему, — кинула я коротко, даже не поднимая глаз.

Кайрен молча подчинился, словно в трансе.

А я продолжила.

Спустя ещё какое-то время начала замечать тревожную закономерность:
Расходы. Просто безумные.
Нет, я ещё не знала местные цены. Но квитанции за продукты были крошечные по сравнению со счетами за платья, украшения, странные «утехи» и прочую ерунду, в которой тонула Таша.

Это не двор. Это катастрофа. С милыми ковриками, шелковыми простынями и зарытым на дне казны «экономическим адом».

Я вздохнула. Ну что ж, по крайней мере весело.

Я вытянула последнюю бумажку из стопки, бросила взгляд и, не вчитываясь, протянула мужчинам:

— Итоговую домовую книгу покажите.

Наступила тишина. Мгновение. Второе.

Кайрен обменялся взглядом с Мейлоном. Второй пожал плечами, достал увесистую папку и протянул мне. Осторожно, как будто в ней была зашита проклятая печать.

Кайрен же стоял за моей спиной, будто готов был ловить меня, если я решу потерять сознание. В его взгляде читалась тревога за моё здоровье.

Уже вызывает подозрения, да?

Я открыла книгу.

И...
Что ж. Маразм — он и в других мирах маразм.

Расходы превышали доходы настолько безбожно, что я всерьёз задумалась, как этот особняк до сих пор не отобрали за долги. Платья, украшения, визиты в заведения сомнительной репутации, тренажёры для наказаний, парфюмы, магические свечи… Пункты расходов растягивались на страницы.

— …Ничего себе, — пробормотала я и перевернула следующую страницу.

Справедливости ради, девочка хотя бы имела доход.
Основной капитал — подарки от родителей. Очень солидные подарки. Сейчас они, правда, уже прилично подсушены… но сумма всё равно выглядела впечатляюще.

А вот собственный доход — вот где было интересно. Он был. От тёти. Ферма. Продуктовая. Довольно прибыльная… когда-то.

Сейчас… её забросили, как и всё остальное.

Прекрасно.
Теперь я отвечаю не только за плётки, но и за огурцы, судя по всему.

Проморгала раздражение, перелистнула дальше и наткнулась на новый раздел — "имущество".

И там — тридцать слуг. Тридцать!
Чернорабочие. Куплены за сущие копейки. Что они делали в этом доме — загадка. Пыль, например, Мейлон убирает щелчком. Зачем тогда тридцать человек?

Ответа не было.
Но я найду.

Дальше шли карточки тех, кого называли зачарованными игрушками.
Четыре.

Кайрен. Томрин. Мейлон. Талмер.
Последний с гордой пометкой: "Приобретён неделю назад."

Я читала строчку за строчкой, пока взгляд не наткнулся на графу "раса".

У обычных слуг стояло: человек. Иногда: человек (слабая магия).

У этих четырёх — другое.
Циск.

Я приподняла бровь. Циск? Понятия не имею, что это значит, но ясно, что эта раса ценилась.

Так вот почему они стоили... столько. Глаза округлились от цифр в столбике "покупная стоимость". Один из них равнялся бюджету небольшой деревни. Или двух. Или целой провинции, если честно. Таша, конечно, могла себе это повзолить, но… НО!

А ещё — способности.

— Томрин… целительство, — пробормотала себе под нос, глядя на знакомую запись. — Мейлон — бытовая магия, ну да. Кайрен… стихийник неопределённого типа. Прекрасно. А вот Талмер…

Смотрю на строчку. "Скрытые".

Отлично.
Мне досталась коллекция цисков. Надо будет как-то выяснить, что значит "циск". Уверена, Таша знала. Я — пока нет.

А ещё…

Я листаю дальше и натыкаюсь на письма. Переписка. С кем — неясно. Подписи нет. Только инициалы. Или псевдоним. Но суть была ясна, даже слишком.

Я собиралась купить ещё одного циска. А может, даже нескольких.

Вот для чего понадобилось то самое приглашение. Его, судя по тонким намёкам между строк, выбить было очень непросто. Видимо, тайный клуб садисток имел какой-то свой кастинг.

Я нахмурилась, вчиталась внимательнее.
— «…прошу подтвердить участие. Гарантируем наличие заявленных представителей редких подвидов. Возможность предварительного осмотра — за отдельную плату…»

Глава 11

Повернулась к мужчинам — и только тут поняла, как голодна.
Желудок напомнил о себе тихим урчанием, а взгляд упал на вазу с фруктами, которую притащил Мейлон.

Интересно, сколько прошло времени?

Я потянулась к яркому плоду — хрустящий, сочный, сладкий.
Вкус жизни, блин. А потом заметила: мужчины к еде даже не прикоснулись.

— А вы чего? Не голодные?
Они переглянулись.
— Мы ждем приказов, лея, — осторожно ответил Мейлон.

— Хорошо. Тогда скажите мне — кто из вас разбирается в этой моей ферме?
Пауза. Снова взгляды.
— Вам она никогда не была интересна, — напомнил Кайрен с некоторой осторожностью.

— Так. А кто из вас в принципе может разобраться?

— В теории… я мог бы, — отозвался Мейлон, слегка подняв руку, будто снова в школе.

— Почему?

— Я в детстве жил на ферме. Видел, как всё устроено.

— Подходит. Завтра займёшься.
Я взяла ещё один фрукт и, не глядя на них, добавила:
— А сейчас идите оба поешьте, как нормальные существа. И ужин в спальню принесите. Я на сегодня закончила.

Они переглянулись. Да что опять не так? Уже почти рычу:

— Исполняйте!

Вот теперь сработало. Ушли.

Спальню я нашла на автомате. Не глазами, а на каком-то зверином уровне — тело само повернуло куда надо. Открыла дверь, и едва не повалилась прямо на пол, но сил хватило дотащиться до кровати.

За окном уже темно. Капец. Я потратила целый день. На цифры. На шкафы. На пыль и квитанции. На кабельный менеджмент собственной новой жизни.

И вот лежу, смотрю в потолок, и только одна мысль пробирается сквозь усталость:

Кайрен, ты, конечно, молодец…Придумал мне дельце, чтоб отвлечь от порки. Лучше бы порола и жила в иллюзиях.

Я уснула, не дождавшись ужина, и проснулась от того, что кто-то смотрит на то, как я сплю. Мало того. Стоит на коленях перед кроватью.
Присмотрелась и поняла, что это мой блондинчик. Мейлон.

Моргнула несколько раз, сонно нахмурившись:
— Ты что… делаешь?

Он даже не шевельнулся.
— Принёс вам еду. Как вы просили, лея.

— Давно?

— Пять часов назад.

Я выдохнула, прикрывая глаза ладонью.
— Я уснула…

— Да.

— Сейчас что вообще? — пробормотала, приподнимаясь на локтях.

Он чуть наклонил голову, явно не до конца понимая мой вопрос.
— Ночь.

— А. Ну… ложись тогда.

Он застыл, кажется, не понимая, можно ли так просто взять и… лечь ко мне в кровать.
— Раздевайся и ложись в кровать, — уточнила я с лёгким раздражением.

Он понял. Наверное.

Снял рубашку, потом остальное. Полностью.

Нет, ну не так понято было указание, как мне хотелось…
Я отвела взгляд — и тут же вспыхнула изнутри. Опять. Вот что это за реакция, а?
Что за бешенство матки при виде обнажённого мужчины?! Они тут как с обложки эротического фэнтези, а я одна — с моралью и здравым смыслом. Точнее, была. Моя мораль уже сделала ручкой.

Он лёг рядом. Я заставила себя дышать глубже, успокаивая взбесившееся тело.
Ночь. Значит — спать.Я перевернулась на бок и без слов обняла его. Он вздрогнул, когда мои пальцы коснулись его кожи. А потом, несмело, осторожно притянул меня к себе, будто боялся, что я передумаю или решу добавить в нашу маленькую игру в нежностью плеть.

Я не передумала. Положила голову на его грудь, слушая, как бьётся его сердце.
Он не сдержался — провёл ладонью по моей спине, мягко, почти ласково.

И вот под это я снова уснула.

Проснулась я в его объятиях.

Медленно потянулась, чуть выгибаясь, ощущая, как его руки лениво — почти бессознательно — скользят по моей спине. Он тоже просыпался. Взгляд был немного встревоженный, но мои движения он принимал спокойно, даже как будто… с удовольствием.
Кажется, сам был этим удивлён.

Я задержала взгляд на его лице — он сфокусировался на мне почти сразу.

— Лея? — прозвучало знакомо, почти нежно.

— Угу. Лея… — хмыкнула я, приподнимаясь и усаживаясь на кровати. Только сейчас поняла, что так и спала в платье, а вот мой обнажённый компаньон — нет.

Мейлон.
Красивый, зараза. Все они тут чертовски красивые. И пока я рассматривала линию его ключицы и солнечный загар, вчерашние мысли снова проклюнулись:
Что со мной? Почему тянет к ним вот так — физически, магически, необъяснимо?

Он заметил. Конечно, заметил.

— Мне принести ваши игрушки? — его голос был осторожным, но без страха. Они уже привыкли, что Таша балует их только так. Через боль.

Я нахмурилась, вздохнула глубже, стараясь отогнать мысли.

— Нет. Можешь идти, — сказала я, не глядя.

Он застыл. Потом — медленно, с благоговением и отчаянием — встал на колени прямо на кровати, передо мной, обнажённый, открытый, уязвимый.

— Прошу… не прогоняйте.

И вот тогда меня осенило.
Он не автономный. Как я надеялась. Он зависим от близости с Ташей, как и остальные. Черт…

— Сколько прошло дней? — тихо спросила я, пристально глядя ему в лицо.

Он отвёл взгляд, затем вернул его, как будто собираясь с духом:
— Четыре.

Четыре.
А Кайрен умолял после пяти. Значит, это правда какой-то порог.

Я медленно провела ладонью по его щеке. Он чуть подался навстречу, как кошка под ласку. Его кожа была тёплой, бархатистой, и я почувствовала, как что-то во мне вспыхивает — тепло, стянутое в низ живота, зов, потребность, волна… Интересно, когда я видела Ташу во сне, я никогда не ощущала такое желание с ее стороны. Только удовольствие от боли.

Он поднял на меня глаза.
Боже…

Желание накрыло с головой. Не моё. Или не только моё. Это была магия. Энергия. Симбиоз.
Я чувствовала, как в нём что-то просыпается от моего прикосновения. Как его тело стремится ко мне, а моё — отвечает.

Циски. Что за дьявольский вид… Что вы со мной делаете?

Я подалась вперёд, едва заметно — просто чтобы быть ближе. Чтобы заглушить тревожные мысли. Чтобы почувствовать, а не анализировать.

Глава 12

На миг. На вдох. На целую вечность.

А потом — почти с облегчением — ответил. Сначала робко, будто не верил, что имеет право. А затем с растущей уверенностью. Глубже. Сильнее. Настоящее желание прорвалось сквозь маску покорности.

Я чувствовала, как он дрожит, не от страха — от отклика. Как будто с этим поцелуем я дала разрешение быть собой, хотя бы на миг.Он сжал мои плечи. Не больно. Осторожно. И поцелуй стал длиннее. Жаднее. Теплее. Сладкий, тягучий, пробуждающий изнутри.

И я отвечала ему. Потому что в этом поцелуе было нечто большее, чем просто прикосновение губ — была дрожащая тоска по близости, по теплу, по связи, которая сильнее слов.

В нём сплелись зависимость и свобода, покорность и первобытный зов желания, нежность, от которой сжималось горло, и… что-то пугающе глубокое, о чём я боялась подумать всерьёз.

Этот поцелуй был не просто сладким — он прожигал до сердца.

И я тонула в нём, забывая, кто я, откуда пришла — и почему до сих пор сопротивлялась.

Он потянулся к моему платью, пальцы дрогнули у подола, начали осторожно снимать — и вдруг замер, будто что-то вспомнил, и отдёрнулся, разорвал поцелуй, отстранился, хрипло выдохнув:

— Простите меня за наглость, лея.

А мне… стало обидно. До боли. До досады в горле и стягивающего чувства в груди, будто он отнял у меня нечто важное.

— Я накажу тебя…

Он сразу опустил взгляд, спокойно и смиренно:

— Как пожелаете, лея.

— Если ты ещё раз остановишься в такой момент и начнёшь извиняться, я тебя накажу, — выдохнула я, тихо, но с нажимом, глядя прямо в него.

Понадобилось несколько секунд, чтобы он осознал мои слова. А потом — я видела, как в нём что-то меняется. Как неверие сменяется чем-то горячим внутри.

Он подался ко мне и сам потянулся к моим губам. Целовал уже не с робостью, а с голодной смелостью жадности и неверия, пальцы вновь коснулись платья, и теперь он не остановился.

Снимал медленно, но решительно. Как мужчина, который знает, что хочет — и которому это наконец разрешили получить.

Его губы жадно скользили по моей коже, нежно и вместе с тем уверенно, словно он запоминал меня таким образом. Там, где ткань уже не закрывала, он оставлял горячие поцелуи — на ключице, ниже, на груди, по изгибу живота. Я запрокинула голову, и тихий стон сорвался с губ — не сдерживая, не скрывая ничего. Он это заслужил. Его губы, пробуждающие во мне сотни горячих искр, растекающихся под кожей, заслужили каждый мой стон желания.

Каждое его прикосновение будто разжигало искру, а потом — пламя. Я раскрывалась перед ним, чувствуя, как мое тело само отзывается, тянется, подчиняется его рукам, его воле. И с каждым выдохом, каждым поцелуем, он становился смелее. Его руки уже не просили разрешения — они исследовали, требовали, брали. Но не грубо. Напротив — с той силой, перед которой невозможно было устоять, которой хотелось подчиниться.

Я ощущала, как в нём нарастает напряжение, как мужская энергия, сдерживаемая и мощная, окружает меня. И как сама я таю под этим напором, отдаваясь. Мне нравилось… нет, сводило с ума то, как он берёт над мной верх — так, что ни малейшего страха, только восторг и сладкое желание раствориться в его власти.

И он это чувствовал. Чувствовал каждую мою дрожь, каждый податливый вздох.

Он медленно, с почти благоговейной осторожностью, снял с меня платье полностью, обнажив меня до последней детали — и замер. Его взгляд скользнул сверху вниз, будто лаская, задерживаясь на каждом изгибе, на каждом участке кожи, где только что были его губы.

Он не торопился. Не рвался к действиям. Просто смотрел, и в этом взгляде было всё: восхищение, желание, голод, трепет. Будто я была не просто женщиной перед ним. Тайна. Дар. Богиня, к которой можно прикоснуться только в самые отчаянные моменты.

Я чувствовала, как в этот миг перестала быть просто телом. Я стала для него желанием, мечтой, огнём, от которого он не хотел отрываться.

— Ты прекрасна, — прошептал он, будто не мог сдержать эти слова, и в его голосе было так много восторга, что я сама едва сдержала дрожь.

Он потянулся ко мне снова, и на этот раз в его поцелуе не было ни капли нерешительности. Губы смело сомкнулись с моими, жадно, с властной требовательностью, будто он больше не просил — он брал.

Когда я открыла глаза, первое, что бросилось в них — это перемена. Не было больше страха. Не было подчинения. Он смотрел на меня иначе. Уверенно. Глубоко. И я осознала: мы поменялись ролями. Не я — над ним. А он — надо мной. В этот миг он был моим господином.

Его руки стали другими — твёрдыми, горячими, чувственными. Он ласкал меня так, будто знал, что каждая точка под его пальцами — его территория. Его право. Его наслаждение.

А потом эти пальцы опустились ниже, скользнули по внутренней стороне бёдер, и я невольно раздвинула ноги, пылая от желания, не способная — да и не желающая — сопротивляться этой уверенной власти.

Он знал, что делает. И мне это нравилось. Даже слишком.

Он не стал тянуть.

Его тело нависло над моим, горячее, властное, и я неотрывно смотрела в его глаза, пока он входил в меня. Медленно, но без тени сомнений, он просто наслаждался моментом, неспешно присваивая меня себе. И с каждым сантиметром, что он заполнял меня, я ощущала, как внутри разгорается пожар.

Мой стон сорвался сам собой — влажный, приглушённый, насыщенный сладкой болью нетерпения и наслаждением.

Больше он не медлил. Кажется, это была единственная секунда его слабости, потому что после он сорвался с цепи.

Он двигался с силой и уверенностью, будто точно знал, чего я хочу. И я действительно хотела — хотела его всего, полностью, без остатка. Хотела раствориться в этой близости, забыть, где кончается моё тело и начинается его. Быть только эмоциями, только жаром, только тягой, что не требует слов.

Мои пальцы сжались в его плечах, ногти впились в кожу. Он это почувствовал — и ускорился, сильнее, глубже, грубее. Я выгибалась навстречу, ловя каждое движение, каждую вспышку удовольствия, что проносилась сквозь меня волнами.

Глава 13

— Можешь, — ответила я, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри что-то болезненно сжалось.
Он снова был осторожен. Снова — покорен. Как будто силы, что обжигала нас обоих ещё мгновение назад, вовсе не было.

А мне… Мне она понравилась. Мне понравилось, каким он был, когда не боялся. Когда брал, не прося разрешения. Когда чувствовал себя не игрушкой, а мужчиной.

— Вы изменились, — тихо сказал он.

— Это не вопрос, Мей, — прошептала я, ловя его взгляд.

— Мей?

Он вздрогнул, удивлённо моргнув. Видимо, не ждал, что я назову его так.

— Что ты хотел спросить?

— Почему ваши… предпочтения изменились? — Голос у него дрогнул, и он провёл ладонью по моей руке, легко, лениво, но с тем напряжением, которое чувствуется в мускулах, в дыхании. Я прикусила губу, не сдержавшись — слишком приятно.

— Я об этом, — добавил он, чуть наклонившись ближе.

— Хочешь, я могу достать плеть? — усмехнулась я, хищно, хотя внутри всё дрогнуло от его взгляда.

— Не хочу, — прошептал он, снова целуя меня в шею, вызывая новый стон.

— Тогда что тебе не подходит?

— Ничего, — выдохнул он, а его рука скользнула по моей талии. — Я хочу, чтобы ты всегда была такой.

Он наклонился и без предупреждения вновь приник к моим губам. Не мягко. Не робко. А жадно. С какой-то новой уверенностью, с голодом, что накопился за годы тишины и покорности.

Поцелуй был собственническим, требовательным, будто он хотел доказать — себе или мне — что имеет право. Что теперь может. Что я позволю.

И я позволила.

Распахнулась навстречу. С той же страстью, с тем же жаром. Мои пальцы скользнули по его шее, зарылись в волосы, притянули ближе. Он застонал в губы, низко, хрипло, и в этом звуке была отчаянная благодарность, которой раньше не было.

Он прижимал меня к себе, будто боялся, что я передумаю. А я отвечала, сгорая в его руках, и не желая ничего, кроме него.

Он разорвал поцелуй, но не отстранился. Его лоб прижался к моему, дыхание тяжёлое, горячее. Его взгляд был обжигающим, и я чувствовала, как в нём разгорается решимость. Не просьба. Не сомнение. Желание — чистое, дикое, осознанное.

Я снова была под ним. Он смотрел мне в глаза, пока его рука ласкала меня между ног. Наблюдал за моей реакцией. Искал… Не знаю, что он там искал, но когда он раздвинул мне ноги и упер свой член в мои складочки, его бровь слегка приподнялась, явно ожидая, когда я спущу его на грешную землю, но не дождавшись этого, он едва заметно улыбнулся и рывком заполнил мое лоно.

Руки снова нашли моё тело, уверенные, требовательные. Он двигался как мужчина, которому больше не нужно спрашивать разрешения, потому что он уже чувствует ответ в каждом изгибе моего тела, в каждом стоне, что срывался с моих губ.

Я тонула в этом, не пытаясь удержаться. Позволяла ему направлять, владеть, брать так, как хотелось ему — и как хотелось мне.

Он стал сильнее, смелее, жёстче. В каждом толчке — неуверенность прошлого исчезала. Я чувствовала, как меняется не только он, но и я сама в этом сладком танце страсти.

Вокруг вновь вспыхнула магия. Я почувствовала, как она прошла сквозь наши тела, как тепло, как ток, как слияние энергий. Его сила снова наполнялась, принося с собой легкий треск воздуха, искры, что будто вспыхивали прямо под кожей.

Он крепче сжал мои бёдра, и в следующий миг мы достигли вершины вместе. Я выгнулась навстречу, теряя дыхание, ощущая, как он отдается мне до конца, без остатка, будто теперь мы стали единым целым.

И не успела я отойти от этого ослепительного выброса, как он впился в мои губы.

Глубоко. Жадно. Яростно.

Его язык ворвался в мой рот, не прося разрешения, и я ответила ему с такой же страстью. Это не был нежный поцелуй — в нём была потребность. Вкус обладания. Безумная, хищная жажда, которой мало даже полного слияния. Он не просто целовал меня — он пил, забирал, клеймил.

И я хотела этого. Всей собой.

— Я не знаю, что с тобой, Таша… — прошептал он, прижимаясь ко мне лбом. Его голос был хриплым, надломленным от желания. — Но я не хочу, чтобы это прекращалось…

И прежде чем я успела ответить, он снова впился в мои губы.

Поцелуй был жадным, пульсирующим, будто с каждым движением он пытался удержать нечто ускользающее. Я почувствовала, как его пальцы вжались в мои бёдра, как всё его тело дрожит от напряжения и страсти, и сама растворилась в этой безумной близости, уже не пытаясь скрывать, насколько сильно мне это нужно.

Он целовал меня, всё глубже, всё жаднее, будто хотел оставить след на каждом вздохе. Его ладони скользили по телу, сжимая, исследуя, будто не мог насытиться. А я тонула — в этом поцелуе, в его вкусе, в ощущении, что между нами нет больше ничего, кроме кожи и желания.

И именно в этой тишине, в этой затяжной волне удовольствия… я вдруг почувствовала, как его член, который все еще был во мне, вновь напрягается и каменеет. Словно откликнулся на моё дыхание, на стон, сорвавшийся с губ. Он был всё ещё внутри — и становился тверже. Снова.Разве такое вообще возможно?

Я едва успела выдохнуть, прежде чем он прорычал в мои губы — низко, хрипло, слишком по-настоящему:

— Я хочу тебя, Таша…

И в следующий миг он снова начал двигаться. Властно, размашисто. Не отпуская меня ни на мгновение.

Когда всё закончилось — в третий раз, с последней вспышкой, прокатившейся по телу от пяток до кончиков пальцев, — мы лежали на простынях, мокрые, обессиленные, горячие от близости и собственных тел. Дыхание ещё сбивалось, кожа всё ещё дрожала в ускользающем послевкусии, а он не отрывал от меня взгляда.

Словно я была загадкой. Или чудом.

Он лежал рядом, не прикасаясь, но не отдаляясь. Глаза — тёплые, внимательные. В уголках губ — усталая, искренняя улыбка. Такая… человеческая. Не рабская, не выдрессированная, не маска. Просто улыбка. Настоящая.

— Что? — прошептала я, не открывая глаз, но чувствуя, как он смотрит.

Глава 14

— Подать ли вам завтрак, лея? — спросил он спустя несколько минут, всё ещё лёжа на боку, глядя на меня почти с нежностью.

— Ты уже приносил еду, — напомнила я, прикрывая глаза ладонью от утреннего света, который пробивался через шторы.

— Но она остыла, — тихо ответил он.

— А разогреть? — лениво потянулась я, наблюдая за его реакцией.

Он легко щёлкнул пальцами — и на прикроватном столике запахло теплом. Аромат подогретой еды вдруг показался особенно уютным. Я даже не сразу поняла, что улыбнулась.

Бытовик, значит… Удобный в хозяйстве зверь… И пыль уничтожит и еду разогреет.

Он взял поднос и поднёс его ко мне, устроив всё так, чтобы я могла есть, не вставая. Всё было аккуратно, почти заботливо.

— Ешь со мной, — бросила я, глядя поверх чашки.

Он не стал спорить. Но и не притронулся к еде.

— Это… эксперимент, за который мне придётся расплатиться? — вдруг спросил он, всё ещё не прикасаясь к пиале с фруктами.

Я замерла, приподняв бровь.

Он смотрел прямо, открыто, и, не дождавшись ответа, приподнял мою голову за подбородок, наклоняясь ближе.

— Почему ты так решил? — прошептала я.

— Потому что я мечтал о таком дне… долгие годы, Таша, — сказал он, и в голосе его дрожала неуверенность, в глазах — невыносимое ожидание. — И если за эту ночь мне надо будет заплатить — я принимаю это. Но позволь мне узнать.

Он накрыл мои губы поцелуем — с отчаянным жаром, в котором чувствовалось всё: тоска, надежда, боль и нежность. Я ответила ему, мягко, медленно, но внутри уже замирало что-то острое, тревожное.

Он любил её. Настоящую Ташу. Ту, которой я не была.

И я не знала, как бы он воспринял, если бы узнал, что её больше нет. Что теперь вместо неё — я. Другая.

И всё же… он целовал меня. Меня — с дрожащими пальцами, с неуверенностью в сердце. И, возможно, с тем же отчаянием, с которым я пыталась понять, кем была Таша… и кем мне теперь быть.

И почему, чёрт побери, мне так важно, как он на это отреагировал бы?

Когда наши губы разомкнулись, я ещё пару секунд не могла вдохнуть. Слишком глубокий был этот поцелуй. Слишком личный.

— Что это было? — выдохнула я, прищурившись. — Признание в любви?

Он хмыкнул, но не отвёл взгляда.

— А тебе это нужно? — спросил он в ответ, спокойно, почти устало.

— Признание?

— Моя любовь, Таша.

Я приподняла бровь.

— Ты снова говоришь со мной на ты, — заметила я, чуть склонив голову.

— Потому что сейчас я говорю не с леей Ташей Стом, а со своей женщиной, — сказал он тихо, но твёрдо.

— Своей? — повторила я, не скрывая удивления.

Он на миг отвёл взгляд, а потом снова встретился со мной глазами. В них мелькнула та самая грусть, что оставляет после себя не боль, а пустоту.

— Ты ведь знаешь, что стала моей парой, — сказал он едва слышно.

Я замерла. Пара? О чём он говорит?

Да, у него есть метка. Как и у других. Я это видела. Чувствовала. Но… разве она значит это?

Связь — да. Привязка, возможно. Но не…

— Наверное, я забыла.

Он хмыкнул, но без веселья — скорее устало.
— Ага. Забыла. Именно поэтому только меня держала подальше всё это время. И только меня отправляешь за пределы дома на несколько дней.

Я замерла, всматриваясь в него.

— Таша… — Голос его стал ниже. — Ты знаешь, что я вернусь. Всегда. Потому что я твой не из-за привязки, — он пальцами провел по метке на его теле, — а потому, что ты моя пара.

Он не сказал это с вызовом. Просто констатировал. Как факт.
И, странное дело, этот факт оказался куда более ощутимым, чем я была готова признать.

— Выходит, из всех цисков, только тебе повезло? — хмыкнула я, а он приподнял брови, явно не разделяя моего мнения о везении.

— Конечно, я был не рад, — тихо продолжил он, не отводя взгляда. — Что судьба вот так меня наградила. Такой хозяйкой. Такой парой.
Уголки его губ чуть дрогнули. Но не в улыбке — в горькой тени разочарования.
— Я мечтал, чтобы ты хоть раз вела себя так, как сегодня ночью. Не как Лея, а как моя женщина.

Он провёл ладонью по моему запястью, легко, почти мимолётно.
— Если ты способна быть такой… хотя бы иногда… — он замолчал, сглотнул. — Я готов вынести любые твои пытки. Любую боль. Даже то, как ты потом снова станешь прежней.

Молчание между нами стало тяжёлым. А у меня внутри всё сжалось. От вины, которую я не имела права чувствовать. От боли, которую я не хотела признавать.
И от странного, дикого желания — не терять его. Даже если он принадлежал не мне.

Он медленно поднял руку, провёл пальцами по моей щеке, по линии подбородка, а затем — мягко коснулся губ. Большим пальцем обвёл контур, задержался в уголке. Ласка — лёгкая, будто боялся спугнуть.

— Ты такая нежная сегодня, — прошептал он, и голос у него дрогнул. — И отзывчивая. Я словно сплю… и это самый прекрасный сон в моей жизни.

Он склонился ко мне и поцеловал. Сначала осторожно, как будто просил разрешения, а когда я подалась навстречу, поцелуй стал глубже. Настойчивей. Горячей. Его губы жадно искали мои, язык скользнул внутрь, а ладонь легла на мою талию, подтягивая ближе.

Я не сопротивлялась. Ни ему, ни себе. Просто тонула в этом ощущении — быть желанной, быть целиком в этом мгновении. Он снова оказался надо мной, а я — под ним, прижатая к простыням, которые уже впитали жар ночи.

Его руки ласкали мою кожу, будто не могли насытиться, губы скользили по щеке, шее, плечу, и в каждом движении — нежность, которую он прятал, и жажда, сдерживаемая слишком долго.

Где-то сбоку шлёпнулась ложка, и я только мельком поняла — тарелка с едой потерялась в складках простыней. Но мне было всё равно.
Он был рядом. И это было так приятно.

Пока его поцелуи разжигали внутри новое пламя, я не могла сдержать стоны — тихие, рваные, вырывающиеся сквозь губы между вдохами. Моё тело уже снова отвечало на каждое прикосновение, каждая ласка отзывалась жаром. И в этот момент, когда всё внутри снова затрепетало, в комнату тихо вошёл кто-то ещё.

Глава 15

И тут я вспомнила.
Он… был во мне. Несколько дней назад. Я стонала под ним — почти так же, как сейчас. Так чего я вдруг стесняюсь?

— Чёрт, — прошептала я, прикрывая глаза и сдерживая хриплый смешок. Снова попалась на том, что не знаю расписания Таши.

Мейлон дрогнул, но не двинулся. Только посмотрел мне в глаза — горячо, внимательно, в ожидании.

— А ты, собственно, что забыл в моей комнате, Томрин? — голос мой прозвучал лениво, с томной хрипотцой, выданной всем, что творилось со мной в эту минуту.

Я даже не притворялась равнодушной. Едва заметно прижалась к напряжённой плоти Мейлона, чувствуя, как тот мгновенно затаил дыхание. Он всё понял. И его взгляд — дерзкий, понимающий, с той самой улыбкой, что бывает на губах мужчины, который знает, как сильно ты его хочешь, — только усилил моё собственное желание.

Он не двинулся, но его пальцы чуть сильнее легли мне на талию. Не удержался. И, возможно, будь мы одни, он бы уже склонился за новым поцелуем.

Но Томрин не поднял взгляда.

— Лея, я принёс отчёт о состоянии раба, как вы просили. А также… — он замялся. — Вы приказали мне приходить в эти дни.

Чёртова Таша, ты хоть иногда проводишь время в одиночестве?

Я вздохнула, медленно проводя рукой по груди Мейлона, и чуть повернула к нему голову:

— Кажется, мы с тобой заигрались.

Он усмехнулся — дерзко, почти мальчишески, и всё же… толкнулся в меня. Совсем немного. Дразняще. Но этого оказалось достаточно, чтобы жар вспыхнул новой волной, а стон едва не сорвался с губ. Я стиснула зубы, цепляясь пальцами за его плечи, разрываясь между выбором — прибить его за такую дерзость, оттолкнуть и наказать…

Или прижать к себе ещё сильнее. Почувствовать его полностью. Позволить ему продолжить.

Мой взгляд метнулся к Томрину — всё ещё стоявшему на коленях, словно изваяние терпения. А в этот момент Мейлон, заметив, что я не оттолкнула его, напротив — лишь крепче сжала его плечи, — вошёл в меня до конца.

На этот раз я не смогла сдержаться — стон сорвался с губ, горячий, затянутый, предательски откровенный.

Мейлон наклонился к самому уху, и его дыхание обожгло кожу:

— Прогони… или пусть присоединяется, Таша. Не мучай нас всех.

Голос был едва слышен, только для меня. Но в этих словах было всё — желание, одержимость… и полное подчинение моей воле.

Я вспомнила, как хорош был Томрин. Его руки. Его язык. Его жадность.

— Томрин, — голос мой дрогнул, но в нём уже звучала та самая хищная сила. — Раздевайся.

Томрин послушно сбросил с себя одежду, не сводя с меня взгляда, но не осмеливаясь приблизиться. Его глаза блестели, дыхание было неровным, и я почти физически ощущала его внутреннюю борьбу. Мейлон в этот момент коснулся губами моей шеи, обжигая кожу, и моё тело отозвалось волной желания, перекрывшей всё остальное.

— Отомри, Томрин, — прошептала я, чуть повернув голову.

Он будто проснулся — шагнул ближе, забрался на постель, всё ещё будто гадая, позволено ли это. А я встретила его губы поцелуем — глубоким, жадным, впуская его в свой мир. Пальцы сами зарылись в его волосы, крепко удерживая, чувствуя, как в этом слиянии исчезают границы.

В это же время руки Мейлона сжали мои бёдра, его движения стали сильнее, настойчивее, словно он больше не мог держать себя в руках. Я застонала, не в силах сдержаться, и этот стон стал откликом на всё: на жар их тел, на слияние, на магию, что искрилась в воздухе.

Я не сразу поняла, как именно мы оказались в этой позе — то ли это было естественно, то ли один из них направил меня с такой лёгкой решимостью, что я и не заметила. Мейлон лежал на спине, я сидела на нём сверху, слегка отклонившись назад, упираясь ладонями в его бёдра. Его руки крепко держали мою талию, помогая двигаться, направляя, словно знал каждый мой вдох, каждую дрожь.

А Томрин... он подошёл сзади, но не торопился. Его ладони были на моих плечах, а потом — на талии, спускаясь ниже, обводя изгибы моего тела с вниманием целителя. Он не прикасался к самому интимному, но каждая его ласка заставляла тело откликаться будто на зов. Я чувствовала его дыхание за спиной, когда он склонялся ближе, и по коже бежали мурашки.

— Лея… — только прошептал он, и в этом обращении звучало всё: почтение, желание, напряжение.

Мейлон подо мной стиснул пальцы, когда я выгнулась, и лёгкий стон сорвался с моих губ. Его движения были отточены, словно каждая секунда нашей близости отмерялась с безошибочной точностью, и тело отзывалось на него как на огонь — жадно, без остатка.

А Томрин… он не остался в стороне. Его ладони скользнули по моей спине, медленно, сдержанно — и всё же в этом прикосновении была жажда. Он наклонился ближе, обнял, прижал к себе, позволяя ощутить его силу и намерение. Когда я обернулась к нему, он встретил мой взгляд — не прося, не умоляя, а просто… ожидая.

Я чуть кивнула.

И тогда он вошёл в меня сзади — мягко, глубоко, будто дополняя ритм Мейлона, соединяя нас в одном едином порыве. Волна жара пронеслась сквозь меня. Я оказалась между ними по-настоящему — раскрытая, охваченная, наполненная обоими.

Их движения были слаженными — будто отрепетированное дыхание одной страсти. Ни спешки, ни грубости. Только жар, только пульс, сливающийся в единый ритм. Мейлон подо мной двигался жадно, почти исступлённо, целуя грудь, ловя каждый стон. А Томрин — глубоко, размеренно, будто хотел остаться во мне навсегда. Его ладони крепко держали мою талию.

Я стонала — сначала тихо, потом громче, всё чаще, срываясь на дыхание. Мои пальцы сжимали плечи Мейлона, спина выгибалась навстречу Томрину, и я больше не могла отличить, кто из них заставляет меня дрожать.

Жар нарастал. Магия — пульсировала в воздухе, искрилась на коже, пронизывала всё.

Я чувствовала, как они близки. Как оба рвутся к финалу — и как будто ждут моего сигнала. Моего разрешения. Моего падения.

— Сейчас… — выдохнула я, почти не узнав свой голос.

Глава 16

Ну да. Логично. Видимо, решил, что я хочу его добить.

— Расслабься, — сказала я спокойно, не открывая глаз. — Я просто спрашиваю.

Он медленно выдохнул. И в ту же секунду я снова почувствовала его прикосновение — осторожное, почти несмелое. Как будто боялся обжечься. Или меня разозлить.

Эти мужчины не привыкли касаться Ташу. А я… я обожала прикосновения. Эти — особенно. Я буквально таяла под их руками.

— Он в норме, — наконец прошептал Томрин. — Готов служить вам, лея.

— Хорошо.

— Лея?.. — нерешительно подался он ближе. Я приоткрыла один глаз. — Я поговорил с ним. Он будет послушным. Прошу вас… не пытайте его.

Я приподнялась на локтях, повернувшись к нему лицом.

— Почему?

— Он… — Томрин отвёл взгляд. — Он был в плену всего год до того, как вы его купили. Он не привык к… такому. К тому, что у него есть хозяйка, лея.

Я замерла, вглядываясь в его черты. Они были свободны?

Как вообще циски попадают в плен?

— А вы, выходит, уже привыкли, — тихо сказала я, оглядывая своих мужчин.

— Мы рады служить своей лее, — чётко произнёс Томрин.

А Мейлон промолчал. Просто смотрел на меня — взглядом, в котором было куда больше, чем просто покорность.

Я посмотрела на него, ожидая ответа.

— Я сделаю всё, что пожелает моя пара, — сказал он просто.

Я сжала губы. Вопросы о расе повисли на кончике языка — горькие, колкие, слишком опасные. Нельзя. Не сейчас. Не так. Таша бы не спрашивала. Она бы знала. А я…
Я делала вид.

Поэтому, вздохнув, повернулась к Мейлону:

— Всё готово к визиту родителей?

Он слегка вздрогнул, но тут же кивнул.

— Почти всё. Комнаты приведены в порядок, меню согласовано с главной кухаркой, подарки подготовлены… Я хотел обсудить только, где вы планируете встречать их. В зале или в малом приёмном?

— Где обычно? — спросила я, надеясь, что это звучит естественно.

— Обычно… вы спускались к ним в сад. Чтобы произвести… должное впечатление, — он чуть смутился. — И эффектно.

Я закатила глаза и хмыкнула:

— Ну конечно. Всё должно быть с размахом.

Мужчины переглянулись, но промолчали.

— Хорошо. Пусть будет сад. Только напомни, когда именно они приезжают. Не хотелось бы… пропустить шоу.

Мейлон кивнул с лёгкой улыбкой.

— Завтра утром. На рассвете.

Значит, у меня осталось меньше суток, чтобы окончательно вжиться в роль.

Кайрен

Я не находил себе места.

Комната была слишком тесной. Воздуха — будто не хватало. Я ходил туда-сюда, пересекал пространство, возвращался обратно, каждый раз останавливаясь у двери и снова поворачивая назад.

Где он?

Мейлон ушёл к ней ещё вчера. Вечером. С этой своей одержимой улыбкой на губах, блеском в глазах от их парной связи. И не вернулся. Даже когда к ней пошёл Томрин — он не вернулся.
Даже тогда. Она и раньше была жестока с Мейлоном, словно ненавидела его за то, что тот создал с ней связь, которую она не могла контролировать. Но в этот раз что-то яано пошло не так.

Что она сделала с ним? Я сжал кулаки. Челюсть свело от напряжения.

Таша была стервой. Жестокой, капризной, требовательной. Она ломала нас, как надоевшие игрушки. Смотрела, как ты рушишься под ней, и улыбалась.
И если Мейлон… если он всё ещё там… значит, она сделала с ним что-то особенно извращённое.

Может, изуродовала? Он бы не остался по доброй воле. Значит она не дает ему уйти.
Я знал Мейлона. Я знал его терпимость, его улыбки, его мягкость. Но и его границы знал тоже. Он не из тех, кто добровольно бы остался под ударами, если бы был выбор.

…а может, всё не так? Нет. То, что она решила поиграть в рабыню ничего не значило. Просто очередной ее дурацкий эксперимент. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Нет. Она не такая. Она не…

Но в голове снова и снова вспыхивало лицо Мейлона. Его взгляд. Как он смотрел на неё в тот день, когда она впервые назвала его по имени.

Как будто она — его солнце. Наивный мальчишка верит, что раз она его пара, то рано или поздно она его примет. Дурак! Она не примет никого из нас.

Я швырнул подушку на пол. Потом ещё одну. Потом сел на край дивана и сжал голову руками.

Я сидел, сжав кулаки, когда почувствовал на себе взгляд. Тяжёлый, молчаливый, но — пристальный. Обернулся.

Талмер.

Он сидел на полу у стены, подтянув колени к груди, и молча наблюдал. В его лице не было ни злости, ни страха. Только та самая пустота, в которой всегда прячется недоверие.

Живое подтверждение того, какая она есть на самом деле.

Его до сих пор не трясёт только потому, что он закрыт изнутри наглухо. Но я помню, как всё было. Видел, как она вела счёт, когда била его плетью. С какой холодной точностью выбирала угол удара. Как подбирала слова.

Если бы не случилось то… если бы ей не стало плохо — она бы добила его прямо там. Без колебаний.

И теперь он молчит. Держится. Потому что так проще.

Я снова поднялся и начал шагать по комнате. Хотелось что-то разбить, закричать, рвануть к ней и вытащить их оттуда. Или хоть убедиться, что они живы.

Но вместо этого я снова посмотрел на Талмера. Он не сводил с меня взгляда.

— Она действительно такая… — начал Талмер, но замолчал. — Или мне просто не повезло попасть под тяжёлую руку?

Я остановился, уставившись в стену.

— Действительно, — бросил я хрипло. — Это не случайность. Не один плохой день. Она вся такая. Холодная, расчетливая, сильная. И если с тобой это случилось — значит, она хотела, чтобы случилось.

— Тогда почему приказала исцелить? — голос Талмера был почти равнодушным, но я слышал за ним осторожную надежду. Или недоумение.
Я пожал плечами. Ответа я не знал. Никогда раньше она исцелять не позволяла. Никогда не заботилась о своих игрушках.

Талмер долго молчал. Потом выдохнул:

Глава 17

Я посмотрел ему в глаза. Долго. Жёстко.

— Конечно, ушёл бы. Думаешь, я хочу стоять на коленях перед этим чудовищем в женском обличье?

Он ничего не ответил. Да и что отвечать.

Мейлон и Томрин вошли вместе. И выглядели… спокойно. Слишком спокойно. Мейлон и вовсе будто светился изнутри.

— Что она сделала? — не сдержался я.

Они переглянулись.

— Ничего не сделала, — первым ответил Томрин. — Потрахалась с нами и отпустила.

Талмер, сидевший рядом, хмуро спросил:

— В каком смысле потрахалась? С… приспособлениями?

— С нашими членами, — без стеснения отозвался Мейлон. — Никаких других приспособлений.

Я прищурился.

— Ты ушёл ещё вчера.

— Ну?

— И всё это время ты ее трахал? Хочешь, чтобы я в это поверил?

— Нет, — усмехнулся он. — Ночью мы спали.

— В смысле, она спала, а ты на коленях стоял?

— Нет, — фыркнул он. — Я спал с ней. В кровати.

— Очень смешно, — пробормотал я и покачал головой.

Томрин с лёгкой усмешкой бросил взгляд на Мейлона.

— Я тоже прошлой ночью с ней спал, — заметил он. — Довольно необычно. Но я не жалуюсь. Всё лучше, чем стоять на коленях.

На этом месте у меня, кажется, оборвалась последняя ниточка здравого смысла.

— Может, она вам что-то подсыпала? — буркнул я.

— Моя пара, наконец, стала отзывчивой, — довольно промурлыкал Мейлон. — А ты говорил, этого не случится, угрюмый.

Это я угрюмый? Мысленно покачал я головой. Отзывчивая Таша?.. Что, чёрт побери, происходит?

— Я занимался с ней любовью всё утро, и она так сладко стонала подо мной, — сказал Мейлон, и добил меня окончательно.

— Или это какой-то план… или я ничерта не понимаю, — выдохнул я, глядя на них, как на чужаков.

Мейлон только пожал плечами, с довольной ухмылкой на губах.

— Не знаю, что это. Но мне нравится.

— Мне тоже, — спокойно подтвердил Томрин, присаживаясь рядом. — Она стала… живой. Человечной. Как будто в ней наконец что-то проснулось.

Я перевёл взгляд на Талмера. Тот молчал, но выражение его лица было тяжёлым, почти растерянным.

— Вы оба сошли с ума, — сказал я хрипло. — Или она правда изменилась… или очень хорошо притворяется. А вы купились.

— А если изменилась? — спросил Томрин.

Я не ответил. Потому что в глубине души — совсем глубоко — я начинал бояться, что это действительно возможно.

И тогда всё, во что я верил… всё, что держало меня на ногах, просто рассыплется к чертям.

А потом меня осенило.

— Завтра приезжают её родители… — пробормотал я. — Вот почему.

— Что — почему? — не понял Талмер.

— Она просто не хочет потерять деньги. Перед отцом играет в добрую и милосердную хозяйку. Он, в отличие от матери, не поощряет её… увлечения.

— Мать у неё похлеще будет, — фыркнул Томрин. — В последний раз, когда приезжала, хотела забрать меня себе.

Я поднял бровь.

— И?

— А Таша не отдала. Представляешь? — он усмехнулся. — Наверное, это был единственный раз, когда я был ей благодарен… и с радостью пошёл на вечернюю порку.

Я качнул головой, не зная, что на это сказать.

— Значит, мы теперь часть спектакля для родителей? — выдохнул Талмер.

— Ага. Только роли у нас, кажется, не по сценарию, — буркнул я. — Один счастливый любовник, тронутый благодетельством, второй… вообще влюбился в свою пару. Великолепно.

— А тебе она за эти дни что плохого сделала? — подал голос Томрин, прищурившись. — Ты её даже выпорол, Кайрен. По-настоящему.

— И? — я вскинул бровь. — Думаешь, я ей за это всё простил?

— Нет, конечно, но если она изменилась, разве это не к лучшему? — удивился он.

— Она порола и издевалась надо мной сотни раз, Том. Одной поркой этого не стереть. Это было… неравноценное удовольствие, понимаешь? Я не забыл.

Томрин посмотрел на меня с лёгким сочувствием, но без спора.

— Я просто не понимаю, почему ты продолжаешь ждать от неё худшего, — тихо сказал он. — Может, стоит дать ей шанс?

— Шанс? — я усмехнулся. — Да она же меня использует. И тебя. И Мейлона. Просто теперь — другим способом.

— А тебе бы хотелось, чтобы всё вернулось как раньше? — спросил он, глядя прямо мне в глаза.

Я не ответил. Потому что не знал. Или не хотел знать.

Глава 18

Наташа

Когда я поняла, что Мейлон не остановится, пока не выжмет из себя последнюю каплю сил — и из меня заодно, — пришлось навести порядок.

— Вон оба. Пока вы ещё живы, — пробормотала я, поднимаясь на локтях и отводя с лица прядь. Мейлон улыбался так, будто я подарила ему звезду. Томрин выглядел вполне довольным собой, но выпроваживать его пришлось скорее за компанию — иначе устроятся по обе стороны и начнут меня "любить" по кругу до самого приезда родителей.

А он, между прочим, уже через... меньше суток. Часов двадцать, если быть точной. И что я сделала с этим временем? Потратила его на горизонтальные практики. Да, весьма приятные. Да, очень полезные для снятия стресса. Но, как показывает практика — от наведения порядка в доме и хозяйстве сами собой проблемы не исчезают.

Я села, подтянула к груди колени и зарылась лицом в них. Вот и чем, скажите на милость, я отличаюсь от Таши? Разве что тем, что им нравится то, как я играю.

Или… мне?

Чёрт.

Вдох. Выдох. Пора собираться и привести себя — и всё вокруг — в порядок. Оставалось меньше суток, а я не то что не выгляжу, как хозяйка успешного поместья… Я вообще не знаю, как Таша выглядела при родителях.

Но скоро узнаю. Очень скоро.

Привела себя в порядок, собрала волосы и надела что-то удобное — платье из лёгкой ткани, без корсета, без вычурных деталей. Сегодня я не Лея, не чудовище в шелках и драгоценностях. Сегодня я — тот, кто наводит порядок. И этого, судя по дому, здесь не было давно.

За полдня я прошлась по ключевым точкам, лично проверяя, кто чем занят, кто делает вид, что работает, а кто уже давно привык, что лея Таша никуда не лезет. Эти привычки я разносила в клочья.

Кухня. Там мне хватило одного взгляда на кладовую, чтобы вызвать старшую по обслуживанию и приказать составить отчёт по запасам и поставкам за последний месяц. Она бледнела, оправдывалась и путалась в словах — особенно после того, как я подняла одну из ведомостей и ткнула пальцем в странную разницу между закупкой и фактом. Но, кажется, она была рада, что в целом осталась жива. Поэтому, когда я уходила, у меня сложилось впечатление, что я была слишком мягкой.

Холл. Цветы в вазах завяли. Почему? Полить забыли? Убрала сама. Потом вызвала садовника — оказывается, у нас он тоже есть — и велела больше такого не допускать.

Шторы. Пыльные. Ткани потускнели. Портной? Нет, молчит. Нашла сама. В запасах были хорошие полотна — свежие, запакованные. Дала распоряжение заменить хотя бы в парадных комнатах.

Кабинет. Ах да, моя вчерашняя свалка. Уже почти разобрана, но с утра я оставила кое-что на потом. Вернулась — дожала. Расписала краткий план хозяйственных расходов, прикинула, куда текут основные деньги, и отметила, где можно было бы начать экономить. Первые штрихи бюджета. Чёрт побери, я начинала в этом разбираться.

Слуги при виде меня шарахались, а некоторые — особенно те, кто привык "не отсвечивать", — и вовсе растворялись в стенах. Я никого не звала. Пусть боятся. Сегодня я как никогда соответствовала титулу.

Циски не попадались мне на глаза. И это, пожалуй, было к лучшему. Я всё ещё не разобралась — что делать с ними. А главное… что со мной делают они. Но планировала уделить этому время или сегодня вечером или уже после отъезда родителей. Если переживу их визит, конечно.

Когда я, наконец, убедилась, что дом если не идеален, то хотя бы перестал выглядеть, как разграбленный склад, и действительно готов к приёму гостей, пошла в спальню — выбрать платье на завтра. Хотелось закрыть вопрос сейчас, чтобы не метаться утром в панике.

Я уже потянулась к шкафу… но замерла.

На коленях у кровати стоял Кайрен. Спокойный, выпрямленный, с прямой спиной и опущенным взглядом. Как статуя. И как-то сразу стало понятно — стоит он здесь давно.

Я мысленно закатила глаза.
Прекрасно. Просто прекрасно.
Интересно, сколько времени он вот так потратил впустую? Шторы бы лучше помогал менять, честное слово. А не изображал мебель с характером.

Но взгляд, конечно, сам собой прошёлся по его телу. Белая рубашка расстёгнута на груди, подчёркивая идеальные линии торса. Свободные тёмные штаны. Сильные руки, чуть сжатые в напряжении. Ну, что сказать… он знал, как выглядеть эффектно даже в бездействии.

— Кайрен, тебе больше заняться нечем? — спросила я, наклоняя голову.

Он вскинул взгляд — и на секунду у него, клянусь, отвисла челюсть. Но он быстро собрался, моргнул, как будто приходя в себя, и чуть натянуто сказал:

— В это время суток… вы обычно желаете развлечений, лея.

Я выдохнула.
— Моим главным развлечением сейчас является подготовка к приезду родителей.

Он кивнул, не вставая. Но по лицу — да и по напряжению в плечах — я поняла: он не понимает, как с этим быть. Он пришёл исполнять то, что считал долгом. А вместо этого — хозяйка обсуждает интерьер и дрожит от мысли, что мать может увидеть не ту вилку на столе.

— Встань и иди займись чем-нибудь полезным, — велела я, взмахом руки показывая в сторону двери.

Он снова вскинул на меня глаза — на этот раз ошарашенно. Но подчинился. Встал на ноги резко, словно срабатывал на автомате, и уже почти добрался до выхода, когда я добавила:

— Стой.

Он замер, четко по команде.

— А Талмер что делает?

Мышцы на его спине чуть дёрнулись.
Интересно. Каждый раз, когда я произносила это имя, циски напрягались, будто я собиралась кого-то казнить.

— Он в нашей зоне. Вы его не звали, лея…

Мысленно хмыкнула. А тебя я, значит, звала? Почти сказала вслух, но сдержалась.

— Пусть придёт ко мне вечером, — сказала я, на этот раз вполне спокойно.

Кайрен опустил голову в поклоне.
— Как прикажете.

Он снова двинулся к двери. Почти дошёл. И…

— А где Мей? — бросила я вслед, чуть обиженно.

Глава 19

Вечер прошёл в тишине библиотеки. Я листала одну книгу за другой, что-то читала внимательно, что-то бегло — и всё больше поражалась, сколько всего скрыто… и как мало я знала о тех, с кем теперь делила постель, дом и, возможно, судьбу.

Некоторые книги я отложила на потом — слишком научные, перегруженные терминами. Другие — наоборот, читались на одном дыхании. Особенно дневники. Похоже, Таша вела наблюдение, фиксировала реакции, делала выводы. Словно пыталась расшифровать загадку.

И кое-что мне, кажется, удалось понять.

Во-первых, циски действительно не просто «мужчины в ошейниках».
У них есть вторая форма. Боевая. И она у каждого — уникальна. Не просто облик зверя, а… отражение характера, сути, внутренней силы. Кто-то — тень, кто-то — огонь, кто-то — металл. Дети от таких родителей не унаследуют форму напрямую, но получат свой вариант — зависящий от силы и магии родителей.

Как оборотни. Только ещё более дикие. И опасные.

Дальше — интереснее.
Циски — свободная, но немногочисленная раса. Когда-то они были силой. Умной, организованной, независимой. Но люди испугались.
Как обычно.

Вместо диалога выбрали цепи. Цисков начали истреблять, ловить, пытать. И продавать.
Некоторые — ушли в тень. Скрылись. Остались дикими.

Но тех, кого поймали…

Поймать циска — это ещё не всё. Они не признают хозяев. Не склоняются. Их держат в магических клетках, и пытают — до тех пор, пока не согласятся принять метку.
Потому что без неё — ошейник не спасёт. Циск сбежит, убьёт, сотрёт память, исчезнет. Метка — вот что держит.

Но есть один нюанс: против воли метка не ложится. Даже самые сильные маги не смогли этого изменить.
Циск должен сдаться.
Сам.

Я замираю.

Талмер…

Он без метки. Но в ошейнике. То есть… если захочет — он может сбежать. И ведь действительно пытать его не хочется. Ни капли.
Отпустить?
Не вариант. Меня за такое саму в ошейник посадят.

Незадачка…

Записываю этот вопрос в голове как срочный к решению, но пока откладываю.

Дальше — "пары".

Свободные циски мечтают найти свою пару. Не все. Это не обязательно. Но если уж нашли — всё. Это на всю жизнь. Связь нерушимая. Ни снять, ни разорвать. Ни циск, ни его пара, ни даже бог-магистр не смогут этого изменить.

То есть Мей…

Мейлон теперь мой. До конца жизни.

Я представила, как он понял это. Представила его глаза, когда он увидел в Таше свою женщину. Его голос. И ту грусть, с которой он это произнёс.

А потом самое неприятное… Теперь я понимала, почему они так цеплялись за меня. Почему шли на всё. Почему не отстранялись. Метка — как связь. Её нужно питать магией. Если нет — она начнёт питаться жизненной силой самого циска.

Вот чего они так липли ко мне. Без меня — они медленно умирают.

Охренеть.

И это только вечер первого дня чтения.

Я больше не смогла читать. Не потому что устала — просто чувствовала: вечер давно перетёк в ночь, и каждый следующий абзац будто бы просачивался сквозь меня, не оставляя следа. Голова была переполнена. Ощущениями. Знаниями. Вопросами, на которые не хотелось искать ответ прямо сейчас.

Я закрыла последнюю книгу, аккуратно отложила в сторону, потянулась и встала. В животе неприятно заурчало — видимо, мозг так усердно поглощал информацию, что забыл сообщить телу, что пора бы перекусить. Я направилась к кухне — или куда там у нас слуги раскладывают еду по вечерам. Неважно. Главное найти что-нибудь съестное.

Коридоры в это время были пусты и немного зловещи — мягкий полумрак, ползущий по стенам, и приглушённые звуки дома создавали иллюзию тишины, за которой кто-то всё же наблюдает. Но я быстро напомнила себе, что главное зло в этом доме я.

На повороте из полутени вынырнул Томрин.

Остановился мгновенно, будто не ожидал меня встретить. Но спустя миг уверенно склонил голову, как и полагалось. Всё в нём снова было правильным, выверенным, как будто утро — с его жаром, жадностью и стонами — было не более чем сном.

— Как дела, Томрин? — спросила я просто.

Он чуть удивился, глаза расширились. Видимо, не привык, что у него это спрашивают. Потом, спустя пару секунд, на губах появилась лёгкая, растерянная улыбка.

— Я… исцелил нескольких слуг. Тех, кого вы позволили, лея.

Я кивнула.

— Можешь исцелять всех. Без разрешения. Думаю, что целые слуги полезнее в хозяйстве, чем покалеченные.

Он замер, словно обдумывал услышанное, а потом медленно кивнул.

— Могу ли я чем-то помочь вам? — спросил он тихо, чуть наклонившись вперёд.

Я усмехнулась, чуть пожала плечами:

— Если ты тоже ещё не ел, можешь составить мне компанию.

Он снова чуть удивился — на этот раз мягко, без растерянности.

— Не успел, — признался он. — Конечно, лея.

Мы пошли вместе в кладовую — своего рода местный холодильник. Я растерянно осмотрела полки. Продуктов было много. Всё аккуратно разложено. Но я понятия не имела, с чего начать.

Томрин без слов подошёл, легко скользнув мимо меня, и уверенно показал, где что лежит. В итоге мы выбрали несколько блюд, он сразу же снял их с полок и отнёс на ближайший стол.

Я заметила тарелки в сторонке и, не задумываясь, подошла и взяла их.

Он хмыкнул. Я нашла столовые приборы и накрыла на двоих, пока он ловко нарезал мясо. Выглядело это почти… нормально. Почти по-домашнему.

Я села за стол, отломила кусочек хлеба и начала есть, с удивлением понимая, как сильно проголодалась. Томрин стоял рядом, всё ещё не притронувшись к еде, хотя тарелка перед ним уже была полна.

— Ешь, — сказала я, бросив на него взгляд. — Ты же за этим пришёл.

Он кивнул и сел, но потянулся к вилке с заметной задержкой, будто всё ещё сомневался в праве на это действие.

Глава 20

Он чуть потянул меня за запястье — не резко, мягко, как будто проверяя, позволю ли. И я сделала шаг вперёд. Совсем маленький, почти инстинктивный. Его взгляд не отпускал — в нём не было ни вызова, ни покорности. Только это напряжённое внимание, которое гипнотизирует сильнее любого заклинания.

Вторая рука легла на мою талию. Уверенно. Сдержанно. Но всё равно — огонь там, где он коснулся, вспыхнул жарче, чем от любой магии.

Я провела ладонями по его груди, чувствуя, как под кожей затаилась сила. Потом выше — к плечам. Обвила его шею, притянулась ближе… и не успела выдохнуть, как он поцеловал меня.

Он не спешил. Просто коснулся моих губ — осторожно, будто боялся спугнуть. Его дыхание смешалось с моим, и сердце замерло на миг. Не от страха — от этого странного, сладкого предвкушения.

Его губы были тёплыми, немного сухими, но мягкими. Он словно изучал их, ловил каждый изгиб, каждый вдох. Его пальцы на моей талии сжались чуть крепче — и в этот момент он углубил поцелуй.

Я почувствовала, как он медленно приоткрыл мои губы, как его язык скользнул внутрь, осторожно, но уверенно. И я открылась. Ответила. Позволила.

Поцелуй стал другим — насыщенным, медленным, затягивающим, как омут. Он не просто целовал. Он чувствовал. И давал почувствовать мне.

Он сидел на стуле, и когда мои пальцы скользнули по его плечам, он чуть наклонился вперёд, не разрывая взгляда. Его рука на моей талии сжалась крепче — и в следующий миг он притянул меня ближе, усаживая на себя.

Я мягко опустилась на его колени, оказавшись верхом, и чувствовала, как его дыхание стало чаще. Тепло от его тела обжигало сквозь тонкую ткань. Его ладони легли на мои бёдра, скользнули вверх, обнимая меня.

А потом он снова поцеловал меня. Уже без сдержанности. Глубоко, жадно. Поцелуй стал требовательным, властным, таким, от которого в груди вспыхнуло пламя. Я подалась ближе, обвив его шею руками, и почувствовала, как он выгнулся навстречу, прижимая меня плотнее. Между нами больше не было ни сантиметра воздуха. Только жар. Только поцелуй.

Его пальцы крепче сжали мои бёдра, и стон сорвался с моих губ — тихий, дрожащий, наполненный желанием. Я не пыталась его сдержать. Не хотела. Всё во мне откликалось на него, как будто тело само знало, как должно быть.

Вторая рука скользнула вверх, ловко нашла мою грудь, накрыла её, сжала — жадно, уверенно, так, как будто он знал каждую мою чувствительную точку. Его большой палец обвёл сосок через тонкую ткань, и я задохнулась.

А потом он наклонился, оставляя мои губы, и его рот опустился к шее. Горячие, влажные поцелуи легли на кожу — за ухом, вдоль линии ключицы. Он касался меня жадно, но будто с благоговением, словно пробовал то, чего ждал слишком долго. Я выгнулась, прижимаясь к нему сильнее, вбирая это ощущение глубже, чувствуя, как сердце стучит в горле, в груди, внизу живота — везде, где он прикасался ко мне.

Его рука, сжимавшая бедро, медленно скользнула вверх — под подол платья. Движение было медленным, намеренным, как будто он хотел прочувствовать каждую линию, каждую дрожь моей кожи под пальцами.

Когда он добрался до самого края, тёплая ладонь задержалась — и лишь затем, осторожно, но без колебаний, скользнула внутрь.

Его пальцы нашли то, что искали.

Он замер. Глаза, полные жара, встретились с моими.

— Лея… — голос его стал хриплым, почти срывающимся. — Уже вся мокрая…

Я прикусила губу, чувствуя, как внутри всё сжимается от одного этого взгляда, от его близости, от осознания, что он чувствует меня. Знает. И что это не из страха. Не из приказа.

Он усмехнулся, почти дико, и его пальцы сжали меня чуть сильнее — не причиняя боли, но не позволяя отстраниться.

Он чуть сдвинулся на стуле, обхватил меня крепче, и, не отрываясь от поцелуя, медленно приподнял меня за бёдра. Пальцы впились в кожу, горячие, сильные, уверенные.

Я почувствовала, как воздух между нами будто сгустился. Он оторвался от моих губ, прижался лбом к моему, и в его глазах вспыхнул вызов. Я взглянула вниз… и замерла. Его твёрдость была готова. Уже почти касалась моих складочек. Сердце забилось быстрее. Слишком быстро.

Он не должен был этого делать. Не имел права. Нарушил все правила — подчинение, дистанция, послушание.

А он…

Он смотрел мне в глаза. Не как слуга — как мужчина, как равный. С вызовом, с ожиданием. И ни на миг не отступал.

И я, не отводя взгляда, медленно опустилась на его член. Принимая его в себя. Полностью.

Он резко выдохнул, и его руки сжались сильнее. В следующее мгновение он сам двинулся — уверенно, властно, крепко удерживая меня за бёдра. Его губы прижались к моей шее, обожгли кожу горячим поцелуем, от которого я вздрогнула и застонала.

Он задавал темп, и я подстраивалась, теряясь в этом жаре, в этой тяге, в этих пальцах, что будто прожигали мою кожу.

Он скользнул вверх, снова нашёл мои губы, поцеловал жадно, будто хотел запомнить вкус, выжечь его в себе навсегда.

Каждое движение было точным, сильным — и будто слишком личным.

Я обвила его за шею, выгибаясь навстречу, чувствуя, как тело вспыхивает снова, как разум тонет, как он приближается к самому центру моего желания.

Магия вспыхнула, как ответ на наше слияние — жаркая, почти ослепительная, разлилась по комнате, пронизала воздух, кожу, дыхание. Я чувствовала, как она проникает в него, наполняет, и он, сдавленно выдохнув моё имя, сжал меня сильнее, уткнувшись лицом в шею.

Наши тела дрогнули в один момент, дыхания спутались, стоны слились в едином порыве. Он кончил, унося с собой и меня, глубоко, мощно, с жаром, от которого у меня перехватило горло.

Я обмякла, не в силах даже пошевелиться, упала ему на грудь, всё ещё не отпуская, всё ещё ощущая его внутри себя.

Он дышал тяжело, прижимая меня к себе. А я лежала, слушая стук его сердца и не желая никуда идти. Ни вставать, ни говорить.

Так хорошо. Так просто. Так… неправильно. Но слишком сладко, чтобы остановиться.