Прохладный камень балконного парапета был шероховатым под ладонями. Я сидел, откинувшись на спинку низкой скамьи, втиснутой в ажурное ограждение, и смотрел на город, раскинувшийся у подножия Академии Географов и Картографов. Этерия не спешила просыпаться. С востока, из-за зубчатых горных пиков Хребта Спящего Дракона, медленно выползало багровое солнце, отливая в пурпур края редких облаков. Его лучи ещё не достигли долины, где цеплялись за землю ночные тени, но уже золотили шпили башен и купола храмов, выстроившихся вдоль прямой, как стрела, Мостовой Торговцев.
Воздух был чист и прозрачен, пах влажным камнем, дымком из далёких труб и едва уловимым ароматом цветущего альвийского вереска, который привозили с северных нагорий. С этого балкона, венчавшего западный флигель Академии, открывался вид, стоивший годов учёбы. Отсюда, с высоты Скалистого Утёса, на котором стояла наша цитадель знаний, Этерия казалась ещё более великим городом, чем было на самом деле.
Я мог проследить за очертаниями каждой улицы, которые, словно реки, впадали в широкую площадь у Королевского Дворца. Видел кварталы ремесленников, где плоские крыши домов создавали причудливый шахматный узор, и портовый район, где мачты кораблей напоминали голый лес, а их флаги — редкую весеннюю листву. За стенами, поросшими мхом и лишайником, терялась в дымке зелёная лента долины, упирающаяся в тёмную стену леса.
Мои мысли были далёко от карт и лекций по навигации. Они витали где-то между вчерашним сложным экзаменом по звёздной проекции и туманным, пугающим «после». После Академии. Через месяц нас, выпускников, ждал реальный мир — мир, где наши чертежи и расчёты превращались в пути для караванов, границы для герцогств и маршруты для армий. Мир, который требовал не только знаний, но и решений. А с решениями у меня всегда было туго. Лёгкая тревога, знакомый спутник всех моих раздумий о будущем, сжимала горло. Что, если всё, чему я научился, окажется недостаточным? Что, если я выберу не тот путь?
Я так углубился в себя, что не услышал ни скрипа открывающейся дубовой двери, ведущей из башни, ни почти бесшумных шагов по каменным плитам балкона. Лишь когда откуда-то из-за спины на мои глаза легли чьи-то тёплые, мягкие ладони, и мир погрузился в темноту, я вздрогнул и на мгновение замер.
Но это было лишь мгновение. Запах — лёгкий, свежий, как дождь после грозы, с ноткой полевых трав, — был абсолютно уникальным и знакомым до боли.
— Кира, — выдохнул я, и напряжение разом ушло из плеч.
Ладони убрались, и я обернулся. Она стояла, залитая солнечным светом, который, казалось, зажёг медный пожар в её распущенных рыжих волосах. Небольшие веснушки усыпали лицо. Глаза, цвета летней листвы, смеялись, глядя на моё, должно быть, глупое выражение лица. На ней был простой серый плащ поверх форменного платья Академии, но сидел он на ней с такой небрежной грацией, будто это было нарядом королевской особы.
— Как ты всегда угадываешь? — надула она губки, делая вид, что обижена. Её голос был звонким, как струя горного ручья.
— Ты единственная, кто так делает, — улыбнулся я. — И это не может не радовать.
Она рассмеялась, и этот звук слился с утренним щебетом птиц.
— А ты сидишь тут, как мрачный страж на краю света, и взираешь на свои владения. Опять мысленно философствуешь?
— Что-то вроде того, — я пожал плечами, отодвигаясь, чтобы она могла присесть рядом. — Просто смотрю. Город кажется таким… завершенным. Каждая улица на своем месте, каждый дом. А там, за лесом… — я махнул рукой на северо-запад, — пустые места на картах. Белые пятна.
Кира устроилась поудобнее, прижавшись плечом к моему. Её тепло было утешительным и таким приятным.
— Белые пятна существуют для того, чтобы их заполнять. Иначе, зачем мы тут пять лет просидели над свитками и астролябиями?
— Чтобы стать писцами при каком-нибудь герцоге и чертить границы его огородов, — мрачно пошутил я.
— О, нет, — она покачала головой, и рыжие пряди заплясали у неё на щеках. — Ты будешь чертить огороды, а я… я буду находить новые земли, великие города древности, о которых мы слышали в сказках, ну, и лет через двадцать стану новым ректором Академии.
Мы помолчали, глядя, как солнце поднимается выше, разгоняя тени и окрашивая город в тёплые, золотистые тона. Зазвонили колокола Храма Звёздных Путей, возвещая начало нового дня. Кира болтала о всякой ерунде — о том, как старый мастер Карориус заснул на лекции по картографическим условным знакам и чуть не упал с кафедры, о том, что на обед в столовой обещают пироги с олениной, и о том, что библиотекарь снова застукал парочку влюблённых в запретном отделе древних манускриптов.
Потом она вдруг умолкла, и её лицо стало серьёзным.
— Кстати, Лиран, — она повернулась ко мне, и в её зелёных глазах блеснул странный огонёк. — Ты слышал? Ректор собирает всех в Главном зале. Где-то через полчаса будет делать объявление.
Я вздохнул.
— Слышал. Но, Кира, мы же оба знаем, что он скажет. Он говорит одно и то же каждый год, за месяц до выпускного. Это уже традиция, как смена времён года. «Дорогие выпускники, королевство нуждается в вас… бла-бла-бла… белые пятна на картах… честь и долг…» Я, общем-то, не против всего этого, но в основном эти экспедиции — пустая трата времени и сил.
— Но в этом году всё может быть по-другому! — возразила она, и в её голосе звенел неподдельный энтузиазм. Она всегда смотрела на мир с жадным любопытством, которого мне так не хватало. — Говорят, на северо-западе нашли следы древнего города. В любом случае, я хочу послушать. Пойдём со мной, а?
Она посмотрела на меня с такой верой в то, что мир полон чудес, что я просто не мог отказать. Её энергия была заразительной.
— Ладно, — я с неохотой поднялся со скамьи. — Но только из-за тебя. И если он опять начнет цитировать «Пути Искателя земель», я усну стоя.
— Обещаю, разбужу, — она лучезарно улыбнулась и, схватив меня за руку, потащила за собой с балкона.