Загадка кричащей мумии

ПРОЛОГ

Оазис в Ливийской пустыне, IV в. до н. э.

Ночью, когда изнурительная жара спала и в домах погасли последние огни, двое мужчин, один — рослый и крепкий, второй — тонконогий юнец, склоняясь под тяжестью самодельных носилок, вышли из ворот города. В свете убывающей луны серебрились льняные покрывала, в которые была завёрнута их ноша. Мужчины шли медленно, в полном молчании. Только песок тихо шуршал под их сандалиями.

Юнец про себя молился Исиде, рослый перебирал в памяти события минувшего дня.

Много недель их город полнился слухами. Войска фараона бились с захватчиками, но силы были неравны, а враг жесток. Из-под руки благочестивого Сенеджем-иб-Ра уходил город за городом, и в каждом чужаки оскверняли храмы и разграбляли сокровищницы. Говорили, что царь персов своей рукой заколол священного быка Аписа, а мясо его велел подать на пиру. Говорили, что наёмники из греков осквернили священные папирусы, а потом заставили жрецов платить за них непомерный выкуп. Многие слухи приносили с собой в заплечных корзинах беженцы, устремившиеся на юг в поисках покоя.

А воины персидского царя гнались за ними по пятам через зелёные поля и выжженную пустыню.

Чужеземцы пришли на рассвете. Город был сдан без боя, и за это его жителям была обещана жизнь. Но оставаться без положенной добычи захватчики не желали. Воздух наполнился воплями, стенаниями и проклятиями. Чужеземцы волокли из домов всё, что им приглянется: резные сундуки, полные одежд и украшений, ткани, кувшины с пивом и вином… Доставали хлеб из печей и сворачивали шеи гусям. Юных девиц ловили и волокли на поругание.

В тот горький час кто-то и взмолился о пощаде и обещал отвести врагов в храм Амона, обещая несметные сокровища, лишь бы грабежи прекратились. Но чужеземцы лишь посмеялись над жалким предателем и древками копий погнали его к святилищу.

Жрецы успели укрыться за тяжёлыми воротами, и тогда жадные греки повелели срубить старую финиковую пальму, дарившую людям свою тень и свои плоды многие годы, и сделать из неё таран. Но едва топор первый раз коснулся ствола, едва сок и щепа брызнули в стороны, жрецы отступились и выпустили к чужеземцам переговорщика, молодого Аменхора, знавшего греческий.

Он же разорвал на груди одежды и молил их не трогать храм, и его реликвии, и священные свитки. Греки с насмешкой отвечали, что не тронут богов и их реликвии, но возьмут себе золото, что принадлежит людям, и потребовали открыть ворота. Аменхор с мольбой отвечал, что сокровища эти принадлежат не людям, а богам и негоже людям разорять святые места, если не боятся они божественного гнева. На эти слова греки осыпали его градом насмешек, и тогда переполнилось печалью сердце молодого жреца, и он плюнул в лицо предводителю наёмников и поклялся, что скорее умрёт, чем пропустит чужеземцев в храм.

Тот смахнул с лица слюну вместе с клятвой и ударил Аменхора в живот, так что молодой жрец не смог дышать, и другие воины принялись бить его ногами, а он лишь прикрывал голову руками и повторял молитву Амону.

Храмовые врата вновь замкнулись, и тяжёлый засов с грохотом встал на своё место, а жрецы из-за стен осыпали греков градом проклятий. И тогда захватчики задумали нечто кощунственное. Они призвали к себе предателя, обещавшего провести их к дому Амона, и велели ему объявить во всеуслышание, что посадят непокорного жреца на кол, а тело его отдадут на съедение шакалам и грифам. И сделают то же с каждым, кто осмелится перечить их воле.

Аменхора связали, и наёмники отправились на поиски подходящего кола, чтобы совершить казнь.

К храму Амона потянулись люди, и одни умоляли жрецов открыть врата, другие, преисполненные решимости, были готовы пасть, защищая святыни, третьи предлагали грекам всё, что у них осталось, лишь бы выкупить приговорённого, но те были непреклонны.

И вскоре окрестности огласились невыразимыми воплями молодого жреца. Много часов под палящим солнцем продолжалась жестокая пытка, и те, кто остался рядом, молили богов и чужеземцев о милосердии. Но смерть не приходила за Аменхором, и не было среди греков ни одного, кто поразил бы несчастного в сердце и окончил его страдания.

И тогда устрашённые жрецы сами открыли врата храма и впустили врагов в сокровищницу. А тело Аменхора на закате сняли с кола и, как было обещано, оставили без погребения…

И вот теперь под покровом ночи, как под защитой крыльев Нефтиды, Бата и Сенеб несли убитого брата к семейной гробнице. Ноша их была тяжела, но ещё тяжелее было на сердце. Страшный выбор оставили им чужеземцы: бросить тело без погребения, без надежды на суд богов, или сгинуть вместе с ним, если кто-то прознает про их замысел.

В городе мёртвых было спокойно. Только вой шакалов и шелест песка нарушали тишину. Худой юркий Сенеб первым протиснулся в дыру, которую они пробили в запечатанной двери семейной гробницы, там уже решился зажечь масляный светильник, слабый, почти не дававший света, и приготовился встречать спелёнутое тело. Хоть прошло много часов, оно всё ещё оставалось гибким и податливым, и втащить его внутрь оказалось легко. Бата вполз в дыру следом.

В слабом свете были едва видны очертания искусно вырезанной мебели — последних даров умершим. Отсюда отправились в вечность отец и мать трёх братьев и их сестра, умершая родами, когда ей было всего пятнадцать. Их драгоценные гробы, украшенные росписями и заклинаниями, покоились совсем рядом, за опечатанными дверями погребальной камеры. Теперь здесь должен был упокоиться и Аменхор.

— Мы же не оставим его просто так? — спросил Сенеб.

Бата промолчал. Он уже приметил длинный ларь, в котором хранилась одежда, предназначенная его родным на полях Иару. Может быть, они простят сыновей за невольное святотатство, если он вышвырнет их туники и набедренники, чтобы исполнить последний долг перед старшим братом?

Когда одежды полетели на пол, Сенеб понял всё без слов и бросился помогать брату. Ларь опустел быстро, оставалась только поместить туда тело. Бата подхватил Аменхора за плечи, Сенеб — за ноги. Они действовали осторожно, будто он был ещё жив и страшно было потревожить его сон. Они положили тело на спину, постарались придать ему достойный вид, как вдруг Сенеб услышал тихий болезненный стон.

ГЛАВА I

Лондон, 1934 год

Сэр Генри Карпентер встал из-за стола и прошёлся по кабинету, разминая усталые плечи. На вид этому подтянутому высокому мужчине можно было дать не больше сорока пяти лет, если бы не абсолютно седая, будто снегом осыпанная голова и привычка одеваться по моде времён короля Эдуарда. Покрой мужского платья менялся, но сэр Генри оставался верен идеалам своей юности и заказывал костюмы у одного и того же портного последние тридцать лет.

Но сегодня любимый жилет тянул плечи к земле, а галстук впивался в кадык. Он попробовал ослабить узел, стало немного легче дышать, но беспокойство никуда не уходило. Сэр Генри достал из нагрудного кармана небольшие часики, на вид дамские, с золотым скарабеем на корпусе. До визита Механикуса оставалось ещё десять минут.

Чтобы немного отвлечься, он подошёл к окну. Отсюда открывалась широкая панорама Темзы. По реке, громко тарахтя усталыми лопастями, тащил баржу с песком трудолюбивый пароходик. Таких давно не делали, его собратья давно окончили жизнь в доках, переродившись в новые паровые котлы, винты и трубы, а этот старичок ещё держался на плаву, ещё нёс свою вахту.

«Как и я, — с тоской подумал сэр Генри, — как и я».

В последнее время он чувствовал себя мучительно старым, слабым, пусть коллеги и друзья и убеждали его, что пятьдесят шесть для учёного — ранняя молодость, а для египтолога и вовсе младенчество. Сэр Генри был готов поверить этим речам, если бы несколько дней назад секретарь, разбиравший визитки и письма, не передал ему письмо от Географического общества, где напыщенно и велеречиво сообщалось, что в связи с грядущим празднованием тридцатой годовщины открытия гробницы Амоннахта, что в Южном оазисе, его, сэра Генри, почтит своим присутствием Механикус, дабы запечатлеть великого первооткрывателя на фото и записать на восковые валики его голос. День и час визита милостиво позволяли выбрать самому.

Сэр Генри тогда продиктовал секретарю несколько строк вежливого ответа, благодаря за оказанную честь, скрепил письмо подписью и личной печатью и на многие часы погрузился в размышления.

«Тридцать лет, — думал он, потирая виски. — Неужели прошло уже тридцать лет?!» Обстоятельства экспедиции он помнил, будто всё закончилось только вчера. И пусть те раскопки не были самыми знаменитыми в его карьере, пусть имя сэра Генри было вписано на скрижали науки за другие заслуги и рыцарский титул он получил позднее, мысль, что именно там, в далёком Южном оазисе, он находился на вершине своей жизни, в полном расцвете сил, а всё дальнейшее было только триумфальным спуском, не покидала его.

Он понимал также, что вовсе не знаменательная годовщина заставила Географическое общество прислать к нему лучшего своего агента, вовсе нет. Воспоминания почтенного учёного мужа интересовали их постольку, поскольку он мог бы поведать им, что же на самом деле случилось с Дарьей Глумовой, решительной дочкой московского «ситцевого короля» Саввы Глумова. Но эту тайну сэр Генри поклялся унести с собой в могилу.

В дверь постучали. Он внутренне готовился услышать скрежет когтей по дереву, но нет, это был деликатный стук, будто там, в приёмной, ждал приглашения человек, а не…

Сэр Генри вернулся в кресло, разложил на столе перед собой фотокарточки и акварельные наброски, тридцать лет не видевшие света, и произнёс:

— Да-да, войдите.

Дверь распахнулась, и на пороге появился пятнистый кот. В холке он был не меньше двух футов, и круглая голова его с большими ушами-локаторами была лишь немногим меньше человеческой. Пёстрая шкура больше походила на лоскутное одеяло: там клочок серых полосок, тут — белый мех, тут — рыжий. Сэр Генри был готов поклясться, что со времён их последней встречи пятен у кота прибавилось. В промежутках между клочками шкуры поблескивали медные кости и суставы. Сколько в Механикусе было живого, кошачьего, а сколько — механического, знал, наверно, один лишь председатель Географического общества.

В два прыжка кот преодолел расстояние, отделявшее его от второго кресла, третьим взлетел на сиденье и устроился там, обвив лапы хвостом.

— Итак, сэр Генри, — сказал Механикус после положенных приветствий, — я прибыл к вам для подготовки статьи к тридцатилетию вашего знаменательного открытия.

Голос у кота был хриплый, скрипучий, будто его записали на пластинку и прокрутили в граммофоне дюжину раз, не меньше.

— А также запечатлеть вас на фотоснимке, — продолжил Механикус. — С вашего позволения, я бы начал со снимка, пока свет ещё не ушёл.

Сэр Генри принял подобающую позу: прямая спина, уверенный взгляд, лёгкая улыбка, руки скрещены перед собой. Таким он не раз представал на газетных страницах и в журнальных публикациях. Но сегодня сохранять самообладание было особенно тяжело. Не каждый день можно увидеть механического кота, который вытаращивает стеклянный глаз-объектив и наводит его, поворачивая голову и чуть подрагивая ушами, прицеливается и стреляет.

По крайней мере, так показалось сэру Генри, когда магниевая вспышка хлопнула, на доли секунды озарив кабинет, и оставила после себя облако дыма.

— Я думаю, нам стоит повторить, — сообщил Механикус.

На этот раз сэр Генри был готов к тому, что произошло дальше, и можно было надеяться, что на фотографии для интервью он получился вполне сносно, но кот настоял на том, чтобы сделать и третье фото.

— Так что вас интересует, дорогой друг? — спросил учёный, поудобнее устраиваясь в кресле, когда Механикус дал знак, что съёмка окончена.

Глаз-объектив втянулся на место, левое ухо, чуть опалённое вспышкой, дрогнуло и повернулось на звук.

— Для начала мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о том, как попали в экспедицию Найджела Хэмптона. Только не спешите, пожалуйста. Мне надо подготовиться. — Кот лапой нажал себе на грудь, и под горлом открылась дверка, из которой высунулся длинный раструб фонографа. — Всё, теперь можно.

Сэр Генри почувствовал лёгкое головокружение. То, как Механикус обращался со своим телом, выбивало пол из-под ног. Конечно, он видел вещи более пугающие, порой даже отвратительные, а порой и противоестественные, но в этом странном существе было нечто… Для этого придумали какое-то название, новое и вместе с тем древнее, ветхозаветное: «Долина смертной тени…»

ГЛАВА II

Лондон, 1934 год

— Итак, мы отправились в путь, — задумчиво повторил сэр Генри и принялся перекладывать акварельные наброски, лежащие перед ним на столе.

— Вы знаете, почему профессор Хэмптон выбрал именно Южный оазис?

Учёный в задумчивости замер с листом в руке:

— В те годы все устремились на плато Гизы и в Долину Царей. Буквально просеивали там каждый дюйм через сито. Никто не знал тогда, что главные сокровища скрывались под лачугами древних строителей… — Он наконец положил набросок на стол так, чтобы Механикус мог его рассмотреть. — Получить концессию в тех местах было ой как непросто. И тогда профессор Хэмптон и предложил проект раскопок в Южном оазисе. Вы, наверно, знаете, лет за тридцать до нас там уже были раскрыты руины храма Амона. — Сэр Генри указал лист бумаги, где были изображены величественные колонны, похожие на гигантские пучки папируса, и остатки стен, поражающих своей высотой. — Конечно, по сравнению с Карнаком, Луксором или Эсной он кажется совсем небольшим, сельская церквушка по сравнению с собором Святого Павла. Но он очень интересен своими рельефами и надписями времён Персидских походов в Египет…

— Не кажется ли вам, что у профессора Хэмптона были и другие причины выбрать именно Южный оазис? — проскрипел Механикус.

По крайней мере, сейчас сэру Генри показалось, что голос кота звучал железом по стеклу. Он уже понимал, к чему клонит его собеседник, и, хотя был внутренне готов к непростым вопросам, сейчас испытывал беспокойство.

— Профессор Хэмптон был, без сомнения, великим учёным и большим профессионалом. Мало кто мог сравниться с ним в тонкостях понимания египетского похоронного обряда… Конечно, некоторые его идеи мне уже тогда казались несколько эзотеричными…

Кот прянул ушами и нажал невидимую кнопку у себя на груди. Лёгкое жужжание фонографа стихло, и в наступившей тишине тревожно зазвучал сигнал парохода.

— Сэр Генри, ваше желание оправдать наставника делает вам честь. И всё же недавно Географическому обществу стало известно, что почтенный профессор, скажу мягко, злоупотреблял своим положением.

Учёный удивлённо вскинул брови.

— А если говорить прямо, присваивал себе большую часть найденных древностей и продавал их избранным клиентам.

— И вы полагаете, он выбрал Южный оазис именно поэтому? Чушь. Вздор. Да и зачем ему, профессору с мировым именем, так рисковать своей репутацией?

— То есть вы отрицаете, что Найджел Хэмптон был как-то связан с чёрным рынком египетских древностей? — спросил кот, с лёгким треском выпуская и втягивая когти.

— Могу сказать одно: я не замечал за ним ничего подобного. Да, нам довелось проработать вместе всего один сезон, потом трагическая случайность оборвала жизнь профессора, но при мне… При мне таких случаев не было, — решительно заявил сэр Генри.

Механикус снова надавил себе на грудь, включая фонограф, и попросил:

— Расскажите про концессию, которую вы получили в Южном оазисе.

Если бы сэр Генри сейчас мог позволить себе такую роскошь, он бы вытер со лба невидимый пот. Кажется, в этот раз удалось пройти опасное место, не выдав себя ничем. Но и кот пока был довольно прямолинеен. Конечно же лучший агент Географического общества не обойдётся одним прямым вопросом. Впереди явно подготовлена ещё не одна ловушка…

— Нам достался участок некрополя эпохи Позднего царства. Многие знают коптское кладбище в Южном оазисе. Там сохранились удивительной красоты фрески, я даже сделал копии нескольких в свободное время. — Он протянул Механикусу ещё несколько листов с набросками. — А вот более древние захоронения только после нашей экспедиции стали входить в научный оборот, и теперь, изучив мумии и скелеты, обнаруженные там, мы можем многое рассказать об обитателях этих мест… — И сэр Генри пустился в увлекательное путешествие по волнам своих статей и монографий.

Он говорил увлечённо, пересыпая сухую теорию любопытными подробностями и наблюдениями, надеясь протянуть время разговора, тем более что на один восковой валик помещалось не так много информации… Механикус слушал его, едва заметно кивая большой мохнатой головой и пока что не задавая новых вопросов.

Москва, 1904 год

Дарья вернулась домой в смешанных чувствах, на все расспросы родных про Верочку и будущую свадьбу отвечала коротко и невпопад и наконец, сказавшись больной, отправилась в свою спальню. Там она ещё долго лежала без сна и вспоминала сегодняшний спиритический сеанс.

Она тайно посещала эти собрания больше месяца, но ещё ни разу не испытывала ничего подобного. Люди рядом с ней впадали в исступление, говорили о странных вздохах, шорохах и потусторонних стуках — знаках, которые подавали им духи. Дарья не чувствовала почти ничего и то упрекала себя за толстокожесть, то начинала подозревать хозяйку дома в обмане. Но в этот раз… В этот раз рядом с головой мумии она прикоснулась к чему-то настоящему, к чему-то сверхчувственному. Или скорее это оно коснулось Дарьи своими крыльями.

А потом ещё разговор с тем англичанином... Она снова повторила его имя. Профессор Найджел Хэмптон. Тогда, в прихожей, она оторопела от удивления и не смогла ответить ничего вразумительного. Годами встречать это имя в названиях статей и книг — и столкнуться с ним в Москве! Ну разве бывают такие совпадения? Не иначе как рука судьбы свела их на этом спиритическом сеансе. А значит, ей надо во что бы то ни стало попасть на лекцию!

После гимназии родители стали относиться к её увлечению настороженно. Книг покупать не запрещали, больше того, отец даже подарил ей на именины изящные корсетные часики с золотым скарабеем на крышке, но в остальном постепенно ограничивали, намекая, что негоже девушке на выданье выставлять себя этаким синим чулком.

— И так женихи в очереди не стоят, — вздыхала маменька. — Избаловал ты её, Савва.

Снова лгать о том, что она едет к подруге, Дарье не хотелось. Обман и так мог вскрыться в любой момент. А значит, требовалось применить хитрость и дипломатические уловки…

ГЛАВА III

Лондон, 1934 год

— Расскажите о вашей работе с профессором Хэмптоном, — попросил Механикус.

Он только что сменил восковой валик у себя в груди, и сэр Генри понял, что быстро закончить эту беседу не удастся. Он бросил короткий взгляд в окно. Над Темзой висело марево смога, густо замешанного с осенними сумерками. На том берегу обозначились светящиеся шары фонарей.

Он скрестил руки перед собой, чуть наклонившись к собеседнику, и начал:

— Я уже говорил, мне довелось поработать с ним всего один сезон. Но я сразу понял, что профессор не только мудр и проницателен, как змей, он ещё и хитёр, как лис. Старый пустынный лис. Вот взять ту же историю с деньгами… Географическое общество в тот год выделило средства на исследования пирамид Мексики, и нам, египтологам, пришлось затягивать пояса и ужиматься в расходах. Суммы, которая была отведена нашей экспедиции, едва хватило, чтобы нанять рабочих и оплатить мои услуги. А я был не в том положении, чтобы требовать многого. И тогда Хэмптон отправился в тур по Европе. Он читал лекции, показывал картинки с помощью волшебного фонаря, очаровывал публику… Доехал до Петербурга и Москвы и даже собирался в Казань! Многие подданные Его Величества могут похвастаться такой смелостью и решимостью? Повторяю, я не знаю, как и чем ему удалось очаровать Дарью Глумову, но именно благодаря её покровительству у нас появилось всё необходимое, чтобы отправиться в Южный оазис.

Сэр Генри говорил оживлённо, даже с преувеличенным воодушевлением, надеясь, что за этим вопросом не последует очередная попытка завести разговор о тёмной стороне профессора Хэмптона.

— В начале 1905 года я получил от него телеграмму: «Вылетаю Каир. Буду …надцатого числа». В то время воздухоплавание только набирало обороты. Это сейчас мы понимаем, что лучше провести над землёй несколько часов или пару суток, чем трястись в вагоне поезда или плыть по воде. А тогда перелёты были в диковинку…

— И стоили баснословно дорого, — заметил кот. — А вы сами говорили, что у экспедиции не было лишних средств.

— Признаться, я никогда не задумывался, как профессор купил билет. Может быть, оплатил его из денег, выданных Дарьей? Мы и так безнадёжно опоздали к началу сезона, на счету был буквально каждый день. А Хэмптону пришлось сначала сражаться за каждый пенни, а потом обивать пороги крючкотворов в Географическом обществе и ждать, пока они согласуют нашу экспедицию с Департаментом древностей. Скажу честно, если в других областях я чувствую себя равным Хэмптону, то в умении обходить кабинеты и сражаться с бюрократами ему не было равных.

Сэр Генри умолк, ожидая, что Механикус сейчас спросит у него что-нибудь вроде: «Вы не думали, что на самом деле профессор встречался в Европе с будущими покупателями древностей?», но кот лизнул лапу и попросил:

— Продолжайте, пожалуйста, продолжайте!

— Я встретил его в аэропорту… До сих пор помню то удивительное чувство, когда дирижабль, похожий больше на огромную детскую игрушку, подошёл к причальной мачте, из гондолы выбросили канаты, это творение рук человеческих пришвартовалось, и из салона по винтовой лестнице заспешили пассажиры! Мне казалось тогда, что я попал в романы Жюля Верна и Герберта Уэллса. Потом-то и мне самому приходилось не раз летать по делам научным, но в первый раз…

Механикус, кажется, наконец понял, что сэр Генри тянет время, и, недовольно прянув ушами, сказал:

— В итоге вы прибыли в Южный оазис в середине января, так?

Сэр Генри молча кивнул.

— Как вас встретили?

— О, очень тепло! Вам ведь знакомо восточное гостеприимство! — широко улыбнулся сэр Генри, а механический кот дёрнул хвостом: похоже, ему было что возразить на этот счёт. — Не знаю уж, в чём было дело. В таланте профессора Хэмптона располагать людей к себе с первого взгляда, или в том, что мы привезли с собой работу, а значит, и деньги… — продолжил учёный, а про себя подумал: «Или в том, что местные были с Хэмптоном в доле?»

— Я слышал, египтяне не слишком любят трудиться…

— И всё же они построили Великие пирамиды и храмы в Луксоре, Карнаке, в Эсне и на острове Филэ. Не забывайте об этом! — всплеснул руками сэр Генри. — Но, так или иначе, нас встретили очень радушно, отвели лучшие номера в гостинице, и даже разрешили профессору пользоваться самодвижущимся экипажем одного из местных чиновников. На следующий день мы выехали осмотреть нашу концессию. И тут профессор поразил меня снова. Он великолепно владел арабским! Сам я к тому времени успел нахвататься разных словечек и вполне сносно изъяснялся с местными, но до Хэмптона мне было еще далеко. Он быстро объяснил рабочим, что им следует делать сегодня, перекинулся парой шуток с их старшим, раисом, и мы начали обустройство нашего лагеря. Как это принято, одну из ранее открытых гробниц, дом вечности писца Херемона, на входе в которую стояли тяжёлые железные решётки, мы отвели для хранения находок.

Работы начались. Я зарисовывал надписи и рельефы, папирусные картонажи, амулеты, расписные гробы и мумии. Сделаны они были безыскусно, где-то даже грубо. Впрочем, мы не ждём от сельской церкви того, что в ней будут скрыты полотна Леонардо и Рембрандта… — Сэр Генри протянул Механикусу ещё несколько зарисовок, сделанных акварелью. — Профессор Хэмптон раз в два-три дня отправлялся на телеграфную станцию сообщить нашей покровительнице о ходе раскопок. Сейчас мне стыдно об этом говорить, но до приезда в наш лагерь я представлял себе Дарью как… Представлял по-разному. Иногда как этакую эмансипэ, знаете, женщину с коротко остриженными волосами, вечной папироской в углу рта, циничную и думающую исключительно цитатами из Маркса. Иногда, — он сделал глубокий вдох, — как дебелую девку в сарафане на голове, с кокошником на груди и ручным медведем на привязи. И когда она дала телеграмму, что направляется к нам, я… Я повёл себя очень глупо…

Подбирать слова становилось всё труднее, но тут на помощь сэру Генри пришёл тот самый восковой валик. Он кончился, и Механикусу пришлось ставить в фонограф новый. За это время можно было сообразить, что рассказывать дальше.

ГЛАВА IV

Лондон, 1934 год

— Мы нашли гробницу Аменнахта в конце января. — Сэр Генри посмотрел вверх и влево, будто там можно было прочесть дату. — Если точнее, 26 января 1905 года. Даже помню, что это был четверг, потому что на следующий день у рабочих был выходной, и всё встало. Точно, четверг. — Он снова посмотрел вверх и влево. — Хэмптон ещё помчался на почту давать телеграмму нашей покровительнице, потому что потом было бы поздно. До сих пор помню, как его паромобиль с диким лязгом и треском мчался по пустыне. Песок столбом, клубы пара, дым! Было в этом что-то демоническое…

Механикус потоптался лапами по креслу, дёрнул ухом, как обыкновенный кот, и спросил:

— А как была обнаружена эта гробница?

Учёный поднял на него удивлённый взгляд:

— Так же, как и все остальные. Рабочие расчищали очередной участок от камней и песка, увидели запечатанную дверь гробницы в скале, тут же их бригадир-раис позвал Хэмптона…

— Я имею в виду, вы знали, что где-то там, в толще песков, скрывается именно… — перебил его кот.

— Нет. Точно нет. — Сэр Генри помотал головой. — По крайней мере, я не знал об этом. Да и кто мог предполагать, что мы не просто найдём очередные мумии, а раскроем еще одну страницу из истории Персидского завоевания Египта? Именно «кричащая мумия» с жуткими следами мучительной казни пролила свет на то, что происходило в Южном оазисе в середине четвёртого века до Рождества Христова…

Он уже приготовился оседлать любимого конька, но Механикус быстро пресёк эту попытку:

— Итак, вы говорите, рабочие обнаружили запечатанные двери. Что же было дальше?

— Ничего. Долгое время не было ничего! — Учёный принялся загибать пальцы. — Вот смотрите: в четверг гробница была найдена, в пятницу раскопки не велись — все наши рабочие были в мечети, да и мы предавались неге, вместо того чтобы заниматься собственно наукой. В субботу утром, когда мы уже готовились расчистить двери до конца и вскрыть их, профессор Хэмптон задержался в городе. Мы ждали его чуть не до полудня. Я тогда успел сделать набросок этих самых дверей. Вы его знаете, он потом разошёлся по книгам и журналам. — Сэр Генри показал на очередной акварельный набросок, где была запечатлена дверь гробницы. Точнее, её часть, освобождённая от песка и щебня. — Профессор Хэмптон вернулся и… таким злым я не видел его никогда. Он рвал и метал, проклиная тот день и час, когда «связался с этой русской». Называл её сбесившейся барынькой, дилетанткой и другими словами, недостойными джентльмена. Оказалось, наша меценатка и покровительница пожелала самолично присутствовать на вскрытии гробницы. А это значило, что нам пришлось бы ждать не меньше недели, теряя драгоценное время… А потом возиться с капризной барышней, которая, несомненно, будет везде совать свой носик, требовать разъяснений, давать бесценные советы… Короче говоря, не успела ножка мисс Глумовой шагнуть за порог отцовского особняка, как я уже возненавидел её хозяйку жгучей ненавистью. Это сейчас, в наши дни, никого не удивишь женщиной на раскопе. В широте познаний прекрасный пол ничуть не уступает мужчинам, а кое в чём и превосходит нас, проявляя свойственные женщинам наблюдательность и внимание к деталям. Но тогда, тридцать лет назад, их можно было пересчитать по пальцам…

Он пустился в пространные рассуждения о вкладе женщин в археологию в надежде, что за вереницей громких имён скроется главное: настоящая причина, почему профессор Хэмптон с такой яростью отреагировал на приезд Дарьи Глумовой. Кажется, пока это ему удавалось, потому что Механикус проскрипел:

— Так что же произошло дальше?

Сэр Генри улыбнулся:

— Когда буря улеглась, мы пересмотрели план раскопок. Засыпали вход в гробницу Аменнахта песком, чтобы не вводить наших рабочих во искушение, и перешли к новому участку. Профессор Хэмптон на следующее утро отправился на станцию: путь до Каира был неблизкий, со всеми проволочками занял бы не меньше суток, а ему ещё надо было подготовиться к встрече с нашей покровительницей… Добыть билеты в первый класс, ведь это мы, суровые, прожжённые солнцем археологи, были готовы экономить на всём. Везти даму в таких условиях было совершенно невозможно. Вот тогда-то я и совершил ту самую глупость.

Учёный вздохнул и, покопавшись в стопке с рисунками, изрядно похудевшей за время разговора, вытащил оттуда ещё один. В отличие от остальных, этот лист был разорван пополам и склеен папиросной бумагой.

Механикус уставился на рисунок. На нём четыре медведя с человеческими лицами (в одном из них угадывался сэр Генри, в другом — профессор Хэмптон) несли на плечах паланкин. Его шёлковые занавески развевались по ветру. Из-за них выглядывала девушка в удивительном головном уборе, похожем то ли на башенку, то ли на гигантский веер высотой не меньше двух футов. В зубах девушка держала папироску и вид при этом имела разом злодейский и высокомерный.

— Это ваше творение? — спросил механический кот. В его ровном голосе учёный уловил что-то похожее на иронию.

— Моё, — покачал головой сэр Генри. — Как я уже говорил, я тогда возненавидел Дарью горькой и жгучей ненавистью. Боюсь, виной тому был случай в Долине Царей, стоивший мне места и, как я думал в то время, карьеры. И к дамам, наделённым властью и капиталами, я относился с большой предвзятостью. Кто же знал тогда, что я изменю своё мнение всего через несколько дней? А пока мой шарж пользовался бешеной популярностью среди коллег. В обеденный перерыв они заходили ко мне полюбоваться на него, выдумывали разные остроты, одна скабрезнее другой, как будто даже соревновались в том, чья шутка будет гаже, чем у других. Конечно, когда мисс Глумова наконец приехала к нам в Южный оазис, громкие разговоры прекратились. Это само собой разумеется! Мы вспомнили, что в первую очередь мы джентльмены, но в том, что началось дальше, есть и моя доля вины.

Москва, 1904–1905 годы

— Этот Хэмптон — не профессор. Он настоящий делец, — сказал Василий. — Зубастый, как акула. Ну да и мы не лыком шиты.

ГЛАВА V

Лондон, 1934 год

— Я до сих пор вспоминаю нашу первую встречу. Это было рано утром, в золотой час, когда рассветное солнце мягко освещает всё вокруг. Пока Хэмптон был в отъезде, работы не то чтобы остановились, но энтузиазм в нас немного угас, и у меня было достаточно свободного времени для этюдов. Я мечтал запечатлеть скальные гробницы в те минуты, когда ночная тьма отступает, давая дорогу солнцу и жизни. И вот представьте, — сэр Генри наклонился к своему механическому собеседнику, — едва я устроился с этюдником и акварелью в удобном месте, как моё уединение нарушил страшный грохот. Я услышал его издалека, а уж распознал бы даже и сегодня, доведись мне снова увидеть это чудо инженерной мысли. Паромобиль, которым так щедро разрешили пользоваться профессору. А спустя несколько минут я заметил и облако песка и пара, летящее над дорогой. Право слово, была бы у меня тогда кинокамера, я бы озолотился, показывая эту сцену в синема. Куда там братьям Люмьер! Поравнявшись со мной, паромобиль сбросил скорость, и я наконец смог разглядеть Хэмптона и его спутницу. Невысокую такую, полноватую барышню в строгом дорожном платье, автомобильных очках и натурально в пробковом шлеме. Как я узнал потом, шлемом с ней поделился профессор, когда шляпку нашей дорогой покровительницы унёс ветер. Сам Хэмптон надел на голову платок и стал похож на фараона. Если бы фараоны могли управлять самодвижущимися колесницами конечно же.

Он помахал мне рукой и снова скрылся в облаке песка и пара. Момент для этюдов и упражнений в рисовании был упущен. Я вернулся в наш лагерь.

Профессор к тому времени уже проводил гостью в палатку, и я имел прекрасную возможность наблюдать, как наши ребята один за другим под самыми благовидными предлогами заходили туда посмотреть, кто же нас так облагодетельствовал. Всё-таки женский пол имеет особую власть над мужскими умами! Стоит одной юной и решительной девице оказаться в окружении рассудительных джентльменов, как последние теряют всю свою рассудительность, и самый почтенный из них уже готов уподобиться влюблённому мальчишке.

— А как же ваша, как вы сами выразились, «глупость»? Неужели несколько дней насмешек и упражнений в колкостях прошли даром? — поинтересовался Механикус.

— Увы! — Сэр Генри печально покачал головой. — Сам я изменил своё мнение, когда меня представили мисс Глумовой, но вот остальные… Кто-то безобидно шутил у неё за спиной, как тот же Шон О’Донна. Вы, должно быть, слышали о нём. Выдающийся специалист по Среднему Царству! Но всегда имел скверное чувство юмора. В первый же вечер громко спросил у меня: «Скажи мне, Генри, где она прячет своего медведя?» Мисс Глумова слышала всё, но сделала вид, что ничего не заметила.

— Но вы, почему вы так быстро изменили своё отношение к ней?

— А я… Я просто увидел её. После полудня работы останавливались, потому что жара становилась невыносимой и мы занимались своими делами. Кто-то составлял отчёты, кто-то фиксировал находки, кто-то читал… Я тогда сидел в гробнице Херемона и зарисовывал погребальный инвентарь, извлечённый из одного небогатого погребения. Полумрак, душная прохлада рукотворной пещеры, свет фонаря… В это самое время Хэмптон и пришёл ко мне с нашей покровительницей. Помню как сейчас, он сказал: «Знакомьтесь, мисс Глумова, это наш Генри! Замечательный художник! Я вижу, у него впереди большое будущее!» А она улыбнулась, сказала, что рада знакомству, и всё в таком роде. Необязательные вежливые глупости. У неё был неплохой выговор, рычащий, правда, будто она не из России приехала, а из Шотландии… — Сэр Генри мечтательно прикрыл глаза. Где-то она сейчас, милая, славная Дада? — Тогда я её и разглядел получше. Она была невысокая, крепко сбитая и совсем юная. Я уже потом узнал, что ей совсем незадолго до того исполнился двадцать один год. У неё были чудесные рыжие волосы, уложенные в высокую причёску, и россыпь веснушек на носу. Хоть она и одолжила у Хэмптона шлем, чтобы защититься от солнца, после поездки на паромобиле у неё обгорела и покраснела половина лица. Она выглядела страшно усталой после долгой дороги, но держалась уверенно и решительно. А вот Хэмптон…

Кот навострил уши.

— Хэмптон вился вокруг неё, словно питон, сжимающий кольца вокруг добычи. Деликатно так сжимающий, незаметно, чтобы будущий обед до последнего не понимал, что его ждёт. Казалось, он почти заискивал перед нашей юной покровительницей, но чувствовалось, что он недоволен её приездом. Ему, наверно, не хотелось вместо работы возиться с девчонкой, водить её везде и рассказывать обо всём, куда она сунет свой любопытный носик. И за торжественным ужином, который он устроил в её честь прямо в лагере, он перебрал с виски и прямо у нас на глазах схлестнулся с ней из-за этого. Но мисс Глумова оказалась особой неробкого десятка и сумела дать ему отпор. Так что Хэмптону не оставалось ничего, кроме как уступить ей. Он решил дать ей сопровождающего, чтобы она не отвлекала остальных от работы…

— И этим сопровождающим оказались вы? — спросил Механикус.

Сэр Генри молча кивнул.

Южный оазис, 1905 год

Поездка утомила её. Сперва перелёт, за ним, после короткой передышки, — поезд. Пусть Хэмптон взял для них билеты в первом классе, где не было местных и можно было удобно устроиться, но духота и жара делали своё дело. Почти всю дорогу Дарья пролежала в своём купе, борясь с дурнотой и слабостью.

«Если это — зима, то какое же тут лето?» — думала она, в очередной раз переворачивая подушку в поисках уголка попрохладнее.

В середине ночи профессор разбудил её и, сонную, ничего не понимающую, пересадил в другой поезд. Старый, не такой чистый… Но Дарья не замечала этого до самого утра, когда Хэмптон пригласил её в вагон-ресторан.

Пока профессор расправлялся с омлетом, она потягивала горячий мятный чай, косясь на неведомую зелёную ящерицу, ползущую по стеклу. У неё во рту не было маковой росинки с прошлого обеда, но один вид этого существа отбивал у Дарьи весь аппетит. Профессор бросил на него один короткий взгляд и отправил в рот кусочек омлета.

ГЛАВА VI

Лондон, 1934 год

Механикус нажал лапой себе на грудь, останавливая запись, но валик менять не стал. Готовился к вопросу не для протокола, решил сэр Генри.

— Вы ведь были влюблены в неё, не так ли? — спросил кот до того безэмоциональным голосом, что это звучало почти оскорбительно.

— Это не имеет значения. И не относится к делу. — Сэр Генри позвонил в колокольчик. Спустя минуту дверь кабинета открылась, и на пороге возникла горничная. — Марта, будьте добры, принесите мне чай. И молоко для моего гостя.

— Скажите, почему вы до сих пор не женаты, сэр Генри? — продолжил Механикус, будто не расслышав своего собеседника.

— Я женат на работе. Экспедиции, конференции, выступления с лекциями… Не слишком хороший фон для семейной идиллии, не находите?

— Вы сами говорили, что теперь в науке стало больше женщин. Неужели ни одна из ваших соратниц не годится на роль жены?

Сэр Генри набрал воздуха в лёгкие и сказал, с трудом сдерживая гнев:

— Если вы не перестанете лезть в мою личную жизнь, я возьму вас за шкирку вот этими вот руками и вышвырну за порог, как самого обычного кота, и не посмотрю на ваши заслуги перед Географическим обществом.

Механикус, вместо того чтобы подобраться, изображая испуг, втянул внутрь фонограф, выгнул спину и ощерил острые, тонкие, как иглы, зубы.

— На вашем месте я не стал бы угрожать лучшему агенту Общества. Коты, знаете ли, бывают разные…

— Я повторю, чувства, которые я тридцать лет назад испытывал к Дарье Глумовой, не имеют никакого отношения к открытию гробницы Аменнахта, — проговорил сэр Генри более спокойным тоном.

— Имеют, — парировал кот. — И вы прекрасно понимаете какое.

В дверь кабинета вошла горничная с подносом, на котором уютно устроились две бело-голубые веджвудские чайные пары, чайничек, молочник и вазочка с бисквитами. Приблизившись к Механикусу, девушка побледнела, а руки у неё задрожали так, что зазвенели ложечки, лежащие на подносе.

— Не бойтесь, Марта! Это наш гость из Географического общества. Он не причинит вам вреда.

Горничная молча кивнула, сглотнула и осторожно подошла к столу. Не разлить чай и молоко, не уронить драгоценную ношу получилось у неё с трудом, хотя механический кот давно принял благодушную позу и даже начал вылизывать лапу и издавать рокочущие звуки, которые хоть и не сразу, но можно было принять за мурлыканье.

В полной тишине она налила чай своему хозяину и наполнила молоком чашку для его гостя, поклонилась и быстро, спиной вперёд, покинула кабинет. Едва дверь за ней закрылась, Механикус прыгнул на стол и принялся лакать своё угощение. Учёный тоже взял свой чай, отпил глоток и отставил в сторону.

Краткая передышка, почти что водное перемирие, пошла их беседе на пользу, потому что кот, покончив с молоком, облизнул усы и вновь нажал кнопку у себя на груди, извлекая фонограф:

— Итак, вы стали сопровождающим и чичероне для очаровательной молодой особы. Что было дальше?

Сэр Генри поморщился то ли от резкого перехода от угроз к мирной беседе, то ли от того, что его вот так, походя, унизили, назвав чичероне, но всё же нашёл в себе силы ответить:

— Формально Хэмптон попросил меня рассказать мисс Глумовой, как делают зарисовки археологических находок. У неё это и в самом деле недурно получалось, и потом в своей монографии о некрополе в Южном оазисе я использовал несколько её работ. Сейчас все они хранятся в фондах Каирской исторической библиотеки…

— А на самом деле?

— На деле он попросил меня познакомить мисс Глумову с достопримечательностями оазиса. Провести её по руинам храма Амона, показать, что осталось от мастаб времён Древнего Царства…

— Короче говоря, всеми правдами и неправдами держать её подальше от раскопок, да? И вы никогда не задумывались, почему Хэмптон принял такое решение.

Сэр Генри облокотился о стол, сложил пальцы домиком и посмотрел на своего собеседника сквозь них:

— Видите ли… после того столкновения на торжественном ужине мнения моих коллег насчёт произошедшего разделились. Одни взяли сторону профессора. Их возмущало, что нашими работами будет командовать какая-то юная богатенькая дилетантка, которая ничего не смыслит в археологии, но может одним росчерком пера положить конец всей экспедиции. Но были и другие. Те, кто был недоволен Хэмптоном.

— Недоволен… Почему?

— Кто-то испытывал личную неприязнь. Кто-то, как тот же О’Донна, считал, что сам профессор не умеет работать и всё делает неправильно. Или, хуже того, недобросовестно. Он никогда не шёл на прямой конфликт с Хэмптоном, но в личной беседе высказывался определённым образом. И когда мисс Глумова приехала и за тем ужином показала зубки, партия недовольных профессором решила, что это их шанс повлиять на ситуацию. Так что, думаю, он старался отослать нас подальше, потому что опасался, что дело примет дурной оборот…

— А что в это время происходило с гробницей Аменнахта? Вы сказали, что перед приездом вашей покровительницы вход в неё был засыпан, чтобы не привлекать внимания до приезда мисс Глумовой. Неужели она не хотела поскорее узнать, что скрывается внутри? — Механикус испытующе посмотрел на учёного.

Сэр Генри снова откинулся в кресле, словно пытался спрятаться подальше от своего собеседника.

Южный оазис, 1905 год

В город её отвёз насмешливый О’Донна, тот самый, что шутил про медведя. Вопреки ожиданиям он был почти трезв и более не позволял себе сомнительных шуточек. Только заметил, когда они уже выехали из лагеря:

— А хорошо вы его припечатали, мисс Глумова!

— Я вижу, вы не слишком любите профессора…

О’Донна засмеялся так, что выпустил рычаг управления, и паромобиль тряхнуло и мотнуло в сторону.

— Никакой он не профессор, вот что я вам скажу. Он шарлатан! С хорошо подвешенным языком.

Дарья почувствовала, что внутри у неё всё холодеет, но не могла понять, что причиной этому странная манера управлять паромобилем, которую продемонстрировал её сопровождающий, или его заявление относительно Хэмптона.

ГЛАВА VII

Лондон, 1934 год

За окнами совсем стемнело, но Механикус явно не собирался покидать кабинет сэра Генри. Горничная Марта заглянула в приоткрытую дверь. Он знаком отпустил её, как перед этим отпустил и своего секретаря.

Учёный и его механический гость остались наедине.

Когда горничная ушла, сэр Генри привычно потянулся к карману, где дремали часы, но доставать их не решился. Зачем давать коту повод для обсуждения?

— Вам не кажется, что профессор Хэмптон нарочно затягивал с открытием гробницы Аменнахта?

— Вы снова намекаете на его недобросовестность? Нет, вовсе нет. Конечно, когда после находки счёт пошёл не на дни, а на недели, мы задали этот вопрос… — Сэр Генри посмотрел на потолок, откашлялся и продолжил: — Я бы даже уточнил: О’Донна задал вопрос.

— И… что же ответил Хэмптон? — Механикус прянул ушами.

— Сказал, что ждёт своего коллегу, профессора Рихарда Заммлера из Йены.

— Не припоминаю такого, — произнёс кот, запуская стальные когти в обивку кресла.

Звук от этого действия получался душераздирающий. Сэру Генри захотелось попросить своего гостя перестать портить мебель, но он не решился. Ему хватило предыдущей стычки.

— Если честно, я тоже не слышал о нём до того времени. Но Хэмптон сказал, что профессор Заммлер читал курс лекций в Берлине и Гёттенберге, но ещё никогда до этого не покидал пределов Германии и уж тем более не бывал в Египте. И открытие гробницы должно было стать этаким приветственным даром для нашего гостя.

Сэр Генри поднялся из кресел, потянулся самым неблаговоспитанным образом и прошёлся по кабинету. Интервью, плавно переходящее в допрос, порядком его измучило.

— И вы не заметили в этом ничего подозрительного ни тогда, ни позже?

— Поскольку профессор Заммлер появился на раскопках уже на следующий день и зарекомендовал себя как хороший знаток Позднего царства, нет. Ну а потом, когда случились все эти трагические события, мне было уже не до подозрений, если честно.

— С тех пор минуло тридцать лет. — Механикус пристально посмотрел на сэра Генри двумя своими глазами, живым кошачьим и механической линзой, и запустил когти в обивку ещё глубже. — Я не поверю, что с тех пор вы ни разу не попытались найти всему, что тогда происходило, хоть какое-то объяснение!

— Послушайте, это уже выходит за все рамки приличия! — не выдержал учёный. — Сначала вы устраиваете мне форменный допрос под видом интервью. Потом угрожаете в моём собственном доме! А теперь взялись портить мою мебель!

Механикус с лязганьем втянул когти. Обивка не выдержала и треснула. Кот оглядел дело лап своих и коротко ответил:

— Географическое общество возместит вам этот небольшой ущерб. — Замечание про допрос и угрозы он пропустил мимо ушей. — А теперь вернёмся к нашему разговору. Я пока что поверю, что вы не искали объяснений всему, что случилось в той экспедиции. Давайте пока поговорим, как прошло вскрытие гробницы Аменнахта.

Сэр Генри сделал круг по кабинету и снова вернулся в кресло. Качание на эмоциональных качелях, которое устроил ему Механикус, медленно вытягивало из него все силы. Но и отказаться от разговора было невозможно.

Кот между тем сменил очередной восковой валик, приготовившись к записи.

— Это было 9 февраля… Да, точно. Утром Хэмптон приехал к нам с профессором Заммлером и мисс Глумовой. Рабочие к тому времени уже расчистили подход к запечатанной двери гробницы, и тут выяснилась первая странность. Понимаете, когда мы только обнаружили её, Хэмптон заявил, что гробница не тронута, хотя мы не убрали оттуда весь песок. Так вот, его выводы были поспешными. В тот день, 9 февраля, мы выяснили, что её вскрыли ещё в древности. Хотя вход был опечатан, сбоку справа в стене имелась большая круглая дыра, присыпанная щебнем. Вот она. — Сэр Генри вернулся к своему прежнему занятию и достал из поредевшей стопки зарисовок ещё один лист. — Я тогда сделал небольшой набросок. Помню, Льюис шутил надо мной, что скоро в художниках не будет нужды, всех заменят фотографы, и, мол, пора бы пойти учиться… Но, как видите, сейчас мои рисунки бесценны.

Конечно, узнав, что всё это время мы ждали у порога расхищенной гробницы, некоторые из моих товарищей расстроились.

— Они были из партии Хэмптона или из партии мисс Глумовой?

Сэр Генри пожал плечами:

— Я тогда не задумывался об этом. Мне кажется, их было примерно поровну в обоих. Сама мисс Глумова, если и расстроилась, не подавала виду.

После того как я закончил с рисованием, печать хранителей некрополя осторожно извлекли из стены. Её планировалось отправить в Каир, а там уже решить, останется она в Египте или перейдёт в чью-то коллекцию. Печать извлекли, двери взломали, и мы наконец вошли в гробницу Аменнахта, куда две тысячи лет не ступала нога человека. То, что было дальше, я думаю, вам известно. В погребальной камере мы нашли три прекрасно сохранившихся саркофага: самого Аменнахта, его жены Хеннутанеб и дочери Мерит Амон. Погребальный инвентарь, довольно скромный, тоже был почти не тронут временем. Состояние гробницы было просто идеальным, за исключением того, что в первом помещении на полу были разбросаны одежды, явно до того хранившиеся в длинном, украшенном великолепной инкрустацией сундуке. Ткани истлели настолько, что рассыпались в прах от любого неудачного прикосновения. Так что, прежде чем пробраться в камеру, моим коллегам пришлось немало повозиться, пока они придумали, как законсервировать одеяния и вынести их наружу. Я за это время успел сделать ещё несколько зарисовок. — Сэр Генри разложил перед котом новую порцию листков, на которых были запечатлены внутренние помещения гробницы, озарённые светом керосиновых ламп. Несколько человек на корточках работали на полу, а над их головами возвышался длинный ларь, поднятый на львиных лапах. — Признаюсь честно, я тогда даже не представлял, что ждёт нас внутри того сундука. Хэмптон предположил, что неизвестные грабители перекопали его содержимое в поисках драгоценностей и забрали себе всё, что сочли ценным, а остальное бросили на месте. Потом кто-то или что-то их спугнуло, и они в спешке покинули гробницу, не добравшись до мумий.