— Кто поймает эту очаровательную дичь, имеет право делать с ней всё, что угодно!
От этих слов из меня словно дух выбило. Они повисли в воздухе, густом от запаха роскошных духов.
И только сейчас я поняла: дичь — это я.
Внутри, где раньше билось сердце, теперь зияла черная пустота.
Она ушла. Я её отпустила. И за это… меня отдадут на растерзание.
Вот чем обернулась моя жалость к той несчастной!
— Раз моя супруга освободила пленницу, — продолжал муж, граф де Мальтерр, поворачиваясь ко мне, — то теперь займет ее место. Я считаю, что это будет справедливо.
— Хассен, ты… Ты шутишь? — выдохнула я, и мой голос предательски надломился.
Мои пальцы сами сжались в кулаки под кружевами рукавов.
Муж, которого я ещё недавно почти боготворила, улыбнулся — той самой улыбкой, что заставляла мои колени слабеть ещё вчерашней ночью. Теперь она казалась мне улыбкой палача, любующегося своей жертвой перед казнью. Он подошёл ближе, снял перчатку и провёл тыльной стороной ладони по моей щеке — медленно, почти нежно. Но его прикосновение было хуже удара.
— Нет, дорогая Серафина, я не шучу, — прошептал он, пальцем касаясь моей щеки и заботливо заправляя волосы мне за ухо.
Он склонился ко мне, нежно гладя пальцами мою шею.
— Сегодня у нас дичь — ты, — шепот обжег мое ухо. — Вместо той, которую ты выпустила по доброте душевной.
Его рука скользнула по моему роскошному корсету, задержавшись на моей груди.
— Сама виновата, — прошептал муж. — Я же оберегал тебя от всего этого… Защищал… Но ты решила вмешаться… Что ж, будь по-твоему.
Грудь сжала судорога. Воздуха не хватало. Я стиснула зубы — чтобы не закричать: «Вы что тут? Все с ума посходили?!»
Муж резко взял меня за подбородок, задирая его вверх.
— Эта пленница была очень… очень важна для меня. А теперь она сбежала. По твоей милости…
Рука мужа резко отпустила меня. Я отшатнулась, глядя затравленным взглядом на собравшихся вокруг нас разодетых гостей в масках. Глаза за прорезями блестели, как у голодных зверей.
— На графиню мы еще не охотились! — воскликнул чей-то хриплый голос, и в нём звучал такой откровенный, животный аппетит, что мне стало дурно.
Я забыла, как дышать. Лёгкие сжались, как кулак.
— Да, дичь у нас сегодня изысканная! — заметил муж, а я попыталась уйти, но нас обступили со всех сторон. — Куда пошла, дорогая? Не терпится бежать? Успеешь еще! Наслаждайся последними секундами тепла. Хочешь, тебе принесут бокал вина? Так сказать, мой прощальный подарок.
Две пары рук, обтянутых чёрной замшей, вырвали меня из ступора.
Платье — шёлк, расшитый серебряными нитями, подарок к балу, — разорвалось с треском. Бриллианты, что украшали обруч в моих волосах, звякнули на мраморе. Меня оставили в тонкой рубахе, которую я стыдливо пыталась собрать руками на груди.
Я стояла босиком на холодном полу, не зная, что делать.
— Красавица, не так ли? — усмехнулся муж, когда я смотрела на собравшихся зверей с бокалами в руках.
А ведь еще десять минут назад, пока я была хозяйкой бала-маскарада, а не дичью, гости казались мне людьми вежливыми и утонченными.
Ровно до тех пор, пока стражник не вбежал в зал и что-то шепнул мужу. Тот побледнел и замер.
— Что значит, пленница пропала? — нахмурился Хассен, и настроение его резко изменилось. Он в гневе бросил бокал себе под ноги, и тот разлетелся на мелкие осколки.
Музыка стихла, словно почувствовав неладное.
Я сглотнула, вспоминая несчастные глаза девушки, которую привезли сюда две ночи тому назад.
— Ваша супруга ее освободила. Слуги говорят, что госпожа ее выпустила и дала свой теплый плащ.
— Даже так? — замер муж, остановив взгляд на мне. Он сделал шаг в мою сторону, а его сапог хрустнул осколком стекла. — Быстро найти ее! И притащить сюда живой! Она мне нужна живая!
Тогда я еще не знала, чем обернется этот шаг. И даже сейчас мне все еще не верится, что мой муж способен на такое! Что-то внутри все еще уверяет меня, что это — глупая шутка.
Я опомнилась и попыталась бежать, но мне тут же перегородили дорогу.
Мужчина в маске волка, вставший на моем пути, грубо схватил меня за подбородок, развернул к себе. Его пальцы впились в мою шею, и я уловила запах перегара и дорогого табака.
— Какая соблазнительная дичь, — прохрипел он, и его взгляд скользнул ниже, будто я уже лежала у него в постели. — Дрожит вся… как будто просит. Готовься, красавица. Если я тебя поймаю, я не буду сдерживаться в своих фантазиях…
Его взгляд в прорезях маски скользнул по моим губам, как по куску аппетитного мяса на блюде.
Я дернулась, освободилась, затравленно глядя на гостей. Их руки тянулись ко мне, щупали, словно я — товар.
В страшном сне я не могла представить себе, что однажды окажусь в теле аристократки на выданье. Я выбрала его, а он меня. И мне казалось, что это — сказочный сон. И что мы вместе, рука об руку, проживем до старости. И что сегодня красивая сказка закончится из-за моего милосердия.
Я попятилась и наткнулась на еще одного гостя. Резко обернувшись, я задрала голову и увидела черную бархатную маску и желтые глаза в прорезях. Зрачок вдруг изменился. Он стал тонким, как у змеи. Это было так страшно, что я дернулась в сторону, осознавая, что от страха у меня подогнулись колени.
— А я могу изуродовать ей лицо? — вкрадчиво поинтересовалась пожилая женщина в маске черной совы. — Терпеть не могу молодых красавиц.
Я бросилась к мужу, вцепилась в его камзол. Страх не оставил места для гордости.
— Прошу тебя… — шептала я. — Хас… Умоляю…
Десятки голосов были едва слышны сквозь шум крови в ушах. Я смотрела на его улыбку, адресованную не мне, а гостям.
— Ты влезла туда, куда тебя не просили. У меня нет запасного варианта, — едва слышно произнес муж, склоняясь ко мне. — Эти люди — очень влиятельны, если ты не заметила. От них зависит все в этом мире. Я даю им то, чего они хотят. Развлечений. За это у нас есть все. Служанки им не интересны. На слуг они могут поохотиться и дома… Им нужна изысканная дичь. Как та магичка, которую ты выпустила…

Гости одобрительно закивали.
Меня выволокли на улицу, и все присутствующие, включая слуг, высыпали следом. Холодный воздух обжигал горло, а я пыталась вернуть себе чувство реальности.
Я задрожала. Не от страха — от ужаса, который вытесняет даже мысли. Это был тот самый ужас, что живёт в легендах, в шёпоте прислуги за закрытыми дверями: «Не дай бог провиниться перед графом. Не дай бог стать добычей».
— Где кони? — крикнул муж.
Кто-то из гостей насвистывал мелодию — ту самую, что только что играла на балу. Конюхи уже подводили коней.
Дыхание лошадей клубилось в морозном воздухе. Копыта глухо стучали по утоптанному снегу.
— Дадим ей фору в десять минут! Засеките время! — объявил мой муж, когда служанка поднесла ему полный бокал. — А пока можно выпить за удачную охоту!
Он что-то шепнул служанке, а та бросилась обратно в открытые двери зала.
— Пей, — произнес муж, когда служанка принесла бокал и мне. — За удачную охоту… Пей! Я сказал!
Я сделала глоток, понимая, что это не вино. Хоть и было похоже. На вкус как зубная паста с медом.
Через мгновенье я перестала так остро чувствовать холод.
Муж демонстративно обнял меня, а я ощутила, как мне в руку вкладывают небольшой стилет.
— Прячь, — сквозь зубы процедил Хассен. — И не показывай.
Он отошел на два шага, а потом повернулся ко мне и улыбнулся:
— Ты больше не графиня. Ты — дичь. Беги! Время пошло!
Я на пару секунд замерла, глядя на песочные часы, которые перевернули слуги, а потом опомнилась и бросилась в лес.
Ледяная корка резала лодыжки, сугробы затягивали ноги, будто руки мертвецов. Хохот охотников разорвал тишину ночи — пьяный, злой, восторженный. Как будто смеялись не надо мной, а над моей слабой надеждой на спасение.
Я побежала, представляя, как где-то падают вниз песчинки, отсчитывая мгновения моей жизни.
Не думая. Не выбирая путь. Просто — вперёд, туда, где мрак леса казался единственным укрытием. Снег хрустел под ногами, ветви хлестали лицо, словно наказывая за глупость. За жалость. За доброту.
И в этом ужасе, когда пульс кололся в висках, я вдруг вспомнила её — пленницу, с которой всё началось. Бледную, дрожащую, с прядью пепельных волос, вырвавшейся из-под железного обруча на виске. Её слезы и молящий шёпот разбитыми губами: «Он убьёт меня… Убьёт… Я прошу вас… Помогите мне…» — и мои собственные руки, отпирающие замок. Глупость. Слепая, безумная доброта, за которую теперь придётся заплатить собой.
Я вспомнила, как в последнюю секунду, когда дверь была открыта, я сунула ей свой плащ. Она посмотрела на меня внимательно, а потом прикоснулась к моей груди.
“Отдаю тебе!”, — прошептала она, а я не поняла, что произошло, как в меня врезалась боль с такой силой, что я едва устояла на ногах, чувствуя, как по телу растекается магия.
На мгновенье у меня потемнело в глазах.
Я не ожидала такой подлости.
В голове была только одна мысль: «За что? Я же тебя спасла?».
Но когда я пришла в себя, прижимая руку к груди, пленницы уже не было, а в зале заиграла музыка, возвещая начало бала.
Позади вся моя жизнь. Впереди — только лес, тьма и ледяной ветер, обещающий: “Ты не уйдёш-ш-шь”.
Внезапно в груди вспыхнула боль — та самая, как от прикосновения пленницы. Как будто её пальцы всё ещё горят под моей кожей.
Лес впереди был чёрным, безмолвным, но я знала — он не спасёт. Он лишь спрячет мои крики.

Холод не просто кусал — он вгрызался в плоть, как голодный зверь, вырвавшийся из-под сердца зимы. Но из-за зелья я его чувствовала не так остро и могла двигаться.
Каждый вдох резал горло, будто в груди вместо лёгких кололи осколки льда. Я бежала. Не думая. Не выбирая — просто вперёд, туда, где мрак был гуще. В черную пасть леса.
Снег хрустел — предательски, громко, звонко, как разбитое стекло под босыми ступнями.
Каждый шаг превращался в муку. Ледяная корка впивалась в пятки, резала ноги. Я падала. Вставала. Падала снова.
Мои пальцы онемели, кожа на коленях почернела от холода и крови.
Обернувшись на мгновенье, я увидела собственные следы. И эти следы вели прямиком ко мне.
Я чуть не заплакала от отчаяния.
Цепочка моих следов на снегу — карта. И любой, кто возьмёт в руки эту карту, найдёт свою добычу.
Я рванула вправо, скользнув по наледи, и ударилась плечом об ель. Снег с веток упал на меня, иглы впились в кожу — мелкая боль, почти ласка по сравнению с тем, что ждало за спиной.
Я отстранилась и наткнулась на еще одно дерево. Прижавшись к стволу, я задышала — рвано, со свистом.
Пар изо рта клубился, как последнее дыхание умирающего. Во рту все онемело от холода. Чувствовался металлический привкус. Я пыталась дышать, но не могла. Словно сам воздух отказывался входить в меня.
Слёзы — тёплые, предательские — катились по щекам и тут же замерзали.
«Я не хотела… Я только хотела спасти…»
Но этот жестокий мир не слушал оправданий.
Сердце билось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди и упадёт в снег.
А потом — тишина. Не настоящая. Та, что рождается в ушах, когда страх заглушает мир. Только пульс. Только дыхание. Только — тук-тук-тук — кровь в висках, как барабан палача.
Слёзы катились по щекам и замерзали, прежде чем упасть. Я не плакала — я рвалась. Внутри что-то треснуло, надломилось. Это был не просто ужас. Это было понимание: спасения нет. Они меня найдут.
Мозг выдал приказ, как последнюю милость, а я посмотрела по сторонам. Может, попробовать запутать следы? Хоть немного…
Я рванулась вбок, в чащу, где ветви сплетались в решётку. Но снег снова предал. Он лежал здесь ровнее, чище — и мой след на нём выглядел как приглашение: «Сюда. Она здесь. Ловите».
Я петляла, делала восьмёрки, огибала деревья, уходила и возвращалась по своим следам, в надежде, что сумею обмануть судьбу.
Я увидела лёд. Замерзшее озерцо. И бросилась на него, в надежде, что лёд меня выдержит. Здесь хотя бы следы не будут видны. Я бежала по льду, стараясь бежать не ровно, а немного вправо. Пробежав через озерцо, я замерла среди деревьев, пытаясь перевести дух.
И тут вдалеке я услышала охотничий рог.
Протяжный, зловещий, как стон земли. Не музыка. Не сигнал. Это был зов. Зов крови. Зов охоты.
И в этот момент я сама превратилась в зверя. Казалось, обострились все чувства. Глаза цепляли малейшие детали, словно пытаясь найти укрытие. Мне казалось, что даже воздух стал пахнуть по-другому. Опасностью.
Я съёжилась, прижавшись к стволу. В груди — та самая боль. Та, что врезалась в меня прикосновением пленницы. Горячая. Пульсирующая. Будто под кожей зашевелилось чужое сердце.
И вдруг приближающийся топот.

Коричневая красивая лошадь. Она вылетела из-за деревьев с такой скоростью, что я едва успела отскочить. Копыта врезались в снег в считанных дюймах от моего лица, подняв белую пелену. Я упала на спину, задыхаясь, глядя вверх — на всадника.
Он спрыгнул. Медленно. Уверенно. В маске волка, той самой, что в зале шептала мне ужасы, будто пробуя на вкус мой страх. Теперь он не шептал. Он просто дышал. Глубоко. С шумом. Как зверь, учуявший кровь.
— Поймал, — прохрипел он, и его рука сомкнулась на моём горле, поднимая меня со снега и прижимая к дереву.
Я не смогла крикнуть. Не смогла даже вдохнуть. Только глаза — огромные, полные тьмы. Он наклонился, втянул носом воздух у моей шеи. Долго. С наслаждением.
— Пахнешь страхом… и чем-то сладким.
Его пальцы скользнули под тонкую рубаху.
— Теперь узнаю вкус твоих слёз…
Я рванулась, но сил не хватило. А потом вспомнила про кинжал. Он потерялся где-то в снегу, когда упала на спину.
Волк тащил меня к своей лошади.
И вдруг его рука разжалась.
Он дёрнулся. Замер. Потом рухнул в снег, как мешок с костями. Из-под маски медленно на утоптанный снег поползла тонкая струйка крови.
Я не сразу поняла. Сначала — только тишина. Потом — шаги. Медленные. Тяжёлые. Неторопливые. Уверенные.
Надо мной телом — тот самый гость со змеиными глазами.
Маска — чёрный бархат, без единого украшения. Ни перьев, ни драгоценностей. В руке — кинжал, который он вырвал из спины Волка. Лезвие блестело от крови, капли срывались на снег.
Он не смотрел на меня. Он смотрел на труп. А потом перевернул его сапогом, словно проверяя, осталась ли в нём хоть капля жизни. Позади него возвышался страшный чёрный конь. Клянусь! Я никогда не видела коней, напоминающих порождение ада!
И тогда я поняла.
Ему не нужно моё тело, не нужно меня калечить. Он пришёл сюда просто убивать! И он убьёт меня!
Страх заставил дёрнуться и решиться на то, на что бы я никогда не решилась! Я взобралась на каштановую лошадь, но вместо того, чтобы сесть, легла на него, ударив изо всех сил.
— Быстрее!!! — закричала я, чувствуя, как лошадь дёрнулась вперёд.
За спиной — ни шагов, ни погони. Только тишина.
И от этого было страшнее всего. Он давал мне фору.

Лошадь неслась, ветки хлестали по лицу, а я просто вжалась в ее спину.
Внезапно лошадка дернулась, все вокруг завертелось, а я очнулась в сугробе. По телу расходился звон. Голова гудела, как колокол, а я не сразу поняла, что упала.
Наконец я смогла вздохнуть. Перед глазами все потемнело, когда я приподнялась. Руки и ноги были слабыми, а я боялась опереться и понять, что я что-то сломала. Вроде повезло…
Тяжело дыша, я попыталась сесть.
Лошадь куда-то умчалась, а я радовалась, что вместо моих следов будут следы копыт. Быть может, это подарит мне минуты жизни.
Я встала, пытаясь понять, куда бежать. Страх при мысли, что я побегу навстречу смерти, был настолько силен, что я не могла пошевелиться.
— Куда? - прошептала я, осматриваясь.
Так, следы коня ведут оттуда, значит, туда, в чащу… Я бросилась бежать, чувствуя, что мне в спину дышит смерть.
— Попалась! - послышался охрипший женский голос, а мне наперерез из кустов выскочил белый конь.
Я бросилась обратно, но вдруг меня дернули за волосы так сильно, что я опрокинулась на снег. Тяжело дыша, я пыталась вырвать волосы из чужой руки, но женщина тут же оседлала меня, доставая тонкий, как скальпель нож.
— Ах, как я это обожаю, - усмехнулась она, а я сбила с нее маску и капюшон. На меня смотрела задыхающаяся и растрёпанная леди Редмор. Я сразу ее узнала. Известная дама, благотворительница, меценатка не сходила со страниц газет. То она дарит приюту новое здание, то помогает юным студентам-магам, то кормит бездомных.
— Вы? - ошарашенно спросила я, не веря, что та милая женщина, которую обожают все вокруг и ставят в пример друг другу, теперь сидит на мне и хочет меня изуродовать.
— Дорогуша. Святость — лишь маска для тех, кто ещё не оголил когти. Запомни это. Так и быть. Я тебя оставлю живой… Чтобы ты вечно смотрела в зеркало с ужасом. С тех пор, как я стала стареть, я не могу простить таким, как ты, свежесть кожи, - произнесла она, сжав мою щеку. — Даже не думай, что раны можно будет залечить… Эти раны не сможет залечить ни один маг… Ни одно зелье…
Леди Редмор рассмеялась, задыхаясь собственным смехом.
— Ты смотрела на меня в опере, когда нас представили друг другу, и наверняка думала: «Какая святая», — прошипела она, проводя лезвием по моей шее. — А я смотрела на тебя и думала: «Какой пустой красивый сосуд. Пустышка. Чего ты стоишь без своей красоты? Сейчас узнаем!”
Она занесла нож, а потом резко опустила, я успела чудом высвободить руку, и лезвие прошло между моими пальцами, порезав руку до крови. Я держала нож над своим лицом, чувствуя, как леди Редмор давит сверху. Моя кровь капала мне на лицо.
Я понимала, что слабею. Казалось, что каждая секунда может быть последней. Рука напряжённо дрожала и тряслась, как вдруг леди Редмор смело с меня в сторону. Я дёрнулась, опомнилась и стала отползать.
Послышался крик и хруст. Не ветки. Нет. Шеи.
Тело леди Редмор просто упало на снег, а ко мне приближался убийца. Тот самый, с жёлтыми глазами.
От страха я не знала, что делать. Тело словно парализовало.
“Беги!!!” - кричала я себе.
В то же время что-то упиралось в душе. Не хотело принимать новую реальность.
“Я — графиня. Я не должна бежать босиком по снегу. Я не должна быть добычей. Это ошибка. Это не я…”
Вскочив на ноги, размазывая снег вперемешку с кровью, я побежала.
“Он убьет! Убьет! ” - билось сердце, пока я задыхалась от бега. Каждый вдох жёг — будто я глотала не воздух, а ледяные иглы.


Между деревьями показался охотничий домик, принадлежащий нашей семье. Я влетела в него, видя, что он пуст, и тут же закрыла дверь на засов.
Огонь в камине трещал, как будто смеялся надо мной.
«Ты в безопасности», — шепнуло тепло.
Но я знала: этот дом не спасёт. Он лишь приукрасит мою смерть мягким ковром, уютом и тёплым светом. Я была когда-то здесь, когда мы с мужем прогуливались по нашим владениям. Но в прошлый раз здесь были слуги. Они готовили тёплый чай и ужин.
Над камином висел портрет Хассена на охоте, а вокруг охотничьи трофеи.
Я искала место, куда можно спрятаться, как вдруг в дверь послышался удар.
Я думала, что массивная дверь задержит его хоть на минуту, чтобы я сумела сориентироваться, но нет. Она распахнулась от удара ноги в чёрном дорогом сапоге.
Я попятилась, стуча зубами, глядя в жёлтые глаза чудовища.
Он не спешил, не торопился, словно наслаждаясь моим страхом. Я слышала, как под его шагами скрипят деревянные лакированные половицы.
В ушах стучала кровь — громче, чем шаги.
— Прошу вас… — прошептала я, глотая слова. — Я… прошу вас… не убивайте меня…
Я выставила вперёд дрожащую руку, словно моё тело ещё надеялось, что так сможет остановить приближающуюся опасность.
— Прошу вас… — скривилась я, судорожно глотая воздух в панике. Я упёрлась в стену и замерла, понимая, что бежать некуда. — Только не убивайте…
Убийца приблизился ко мне так близко, что я вдохнула его запах. Запах крови, свежесть зимы и сладкая нота клюквы.
Он смотрел на меня, а я на него, чувствуя, как по телу пробегает дрожь. Я вжала голову в плечи, глотала воздух, пытаясь что-то сказать… Но слова застряли где-то в горле.
Он поднял руку, а я вздрогнула и сжалась в комочек, как вдруг почувствовала, что его рука коснулась моей щеки. Не грубо. Скорее даже нежно.
И я невольно прильнула к руке, словно умоляя не лишать меня жизни. Я ловила её, словно это последнее, что осталось в жестоком и несправедливом мире.
— Прошу вас, — прошептала я, дрожащими руками беря его огромную руку в свою. Я прикоснулась к перчатке губами. — Делайте всё, что хотите, только не убивайте и не калечьте… Пожалуйста…
Я никогда не думала, что настолько буду бояться человека. Мне казалось, что страшнее, чем он, я никого не встречала.
От этого прикосновения я вдруг дёрнулась, опустила глаза, видя, как чёрная перчатка жадно сдавливает мою грудь и скользит по ней.
Я не сопротивлялась. Не могла. Моё тело уже сдалось. Только разум ещё шептал: «Нет, нет, нет…» — как молитву, обращённую к богам, которые сегодня отвернулись от меня.
Его палец провёл по ключице, по краю рваной рубахи — и я всхлипнула, как раненый зверь. Не от боли. От стыда. От того, что это прикосновение заставило меня замереть.
Я втянула дрожащий вдох, чувствуя, как его рука плавно движется по моему плечу, сминая порванную рубашку.
Он взял меня за подбородок — не грубо, но без права на отказ — и заставил посмотреть в его жёлтые нечеловеческие глаза.
Я попыталась отстраниться, видя в них дикое желание. Они словно поглощали меня, пожирали, впивались в меня, а меня это пугало. Никогда ещё никто не смотрел на меня так.
Его рука скользнула по моей ноге, приподнимая разорванный подол рубашки. Ледяная, в перчатке, но двигающаяся по моей коже с ужасающей уверенностью.
И в этот миг внизу живота вспыхнула жаркая пульсация — глубоко, мучительно, неотвратимо. Я задохнулась.
Не от боли.
От осознания: это волнующе. Я пока не понимала, что это. Страх близкой смерти или…
Нет… Этого не может быть…
Как последний глоток воздуха перед удушьем. Как последний луч света перед вечной тьмой. Моё тело жаждало — не его, нет… Оно жаждало чувствовать. Чувствовать что-то кроме страха, кроме унижения, кроме льда в груди.
И мне было ужасно стыдно за собственные чувства и мысли.
Я часто задышала, чувствуя, как его рука в перчатке мягко прошла между моих сомкнутых бедер, а его пальцы вошли в меня, заставляя открыть рот от изумления.
На пару мгновений я забыла, что значит выдыхать. Я просто хватала воздух, ощущая приятные движение его пальцев. Сначала плавное, мягкое. Я ощущала, как они замирали внутри меня.
Я попыталась сжать бедра, но не смогла. Мое тело задрожало в ответ на его прикосновения.
Пальцы стали грубее. Они уже не гладили, они наказывали, заставляя меня задыхаться. Они вонзались в меня, вызывая дрожь, спазм и мольбу в глазах.
— А… - выдохнула я.
Мои глаза расширились. Я попыталась схватить его за руку, чувствуя, как кровь приливает к моим щекам.
— Не… надо… - прошептала я, понимая, как от движений его руки мое тело выгибается. — П… п-п-пожалуйста…. Не… надо…
Я сделала глубокий вдох и закрыла глаза, стиснув зубы. Я не должна этого чувствовать. Не должна.
Но я чувствовала его. Чувствовала страх, который смешивается с постыдным желанием.
— Пожалуйста… - прошептала я.
Мое тело бесстыже откликалось на каждое его движение.
— Ты ведь хочешь, - впервые услышала я его голос, а пальцы замерли во мне, заставив колени задрожать.
Это был хриплый выдох, от которого по коже пробежали мурашки.
Я сама не знала, о чём прошу:
Остановись? Или… не останавливайся?
— Н-н-нет, - прошептала я, испуганно глядя на портрет мужа. — А если кто-то войдет?
— Никто не войдет. Они все мертвы, - послышался хриплый шепот.
Мои ноги подкосились.
Он заставлял меня чувствовать каждое движение пальцев, осознавая свою беспомощность.
— А тебе нравится, - послышался шепот.
Убийца плавно качнул головой, пока мои щеки заливала краска стыда.
- Я чувствую это… Ты вся мокрая…
Я стиснула зубы, а потом подняла на него взгляд. Его зрачки расширились, словно пытаясь поглотить меня. И в этом взгляде я увидела одержимость.
Внезапно он убрал руку, заставив меня задыхаться от смеси страха и возбуждения.
Он развернул меня спиной к себе, а я почувствовала, как он приподнимает рубашку. Щелчок ремня. Прикосновение.
Мои щеки вспыхнули от стыда. Я хотела этого.
Толчок. Я едва сдержала стон, понимая, что он с трудом помещается во мне весь. Он простонал.
Мое тело задрожало, выгнулось, словно желая почувствовать его в себе до конца.
Еще один толчок, и у меня пересохло во рту. “Боже, что же он делает… Зачем… Я не должна… Нет…”.
— Смотри, до чего ты меня довела? - послышался шепот. Он двигался с яростью в бешеном ритме, удерживая меня за шею.
И я чувствовала, как схожу с ума. Как дрожат мои колени, как кусаю губы, чтобы не застонать.
— Что в тебе такого, что я сошел с ума? - слышала я задыхающийся шепот. Я слышала, как он втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Его большой палец вдавил мою щеку.
Мне показалось, что я умираю. Никогда мужчина не хотел меня с такой жаждой и яростью. Я никогда в жизни не чувствовала ничего похожего.
Он сжал мое горло в тот момент, когда из него вырвался глухой протяжный стон дикого, пугающего даже меня взрыва наслаждения. А потом зажал мне рот.
Это было что-то непередаваемое. Я не могла дышать, я не могла остановиться, чувствуя, как он яростно входит в меня снова и снова.
Я никогда в жизни не испытывала такого. Тело сотрясалось, ноги подкосились. Я судорожно глотала воздух. Мне казалось, что он вот-вот закончится и этот вздох станет последним. Тело все еще корчилось в сладкой, раздирающей душу агонии.
Его рука сжимала мою талию. Каждое движение вызывало у меня мучительный всхлип.
И вдруг его тело замерло. Я чувствовала, как его тело подалось вперед, как его бедра надавили на мои, и я услышала не то стон, не то рычание, а потом тяжелое дыхание.
Перед глазами все еще плыло. Он вышел из меня. Рука в перчатке отпустила мое горло, давая мне вздохнуть.
Ноги подкосились, и я рухнула на колени, проводя рукой по внутренней части бедра.
Дрожь во всем теле.
Я спрятала лицо в руках, простонав в прижатые ладони. Я не могла закричать. Не могла двинуться. Я не ожидала от себя такого. И мне было ужасно стыдно. Так стыдно, что я готова была умереть на месте.
О, лучше бы он убил меня после такого. Я не знаю, как я смогу жить с мыслью, что согласилась на такое… И это мне понравилось… Наверное, последнее было самым ужасным.
Мучительная краска стыда заливала мои щеки. Мне хотелось провалиться сквозь землю.
Послышался щелчок ремня, усыпанного драгоценностями.
И еще один щелчок. Затем шелест.
На мои плечи опустился теплый плащ.
Я сначала не поняла, а потом мои руки стали ощупывать его.
Сердце замерло, а я закуталась в чужой плащ, словно пытаясь спрятать свой стыд, свою дрожь, свои мысли и чувства.
Мой взгляд снова упал на портрет моего мужа, который все это время смотрел на нас.
Меня молча подняли с пола, кутая потеплее, а потом взяли на руки и понесли к хлопающей на ветру двери.
Я видела, как портрет мужа провожает нас взглядом, как метель влетает в распахнутую дверь, слышала хриплое ржание огромного демонического коня.
Незнакомец сел на коня, посадив меня перед собой и прижав одной рукой к себе. Я чувствовала, как ветер обдувает мои босые ноги, ощущала запах его плаща, свои слезы, текущие по щекам.
Конь дернулся и поскакал, рассекая снег. Я видела, как перед нами мелькает путь среди заснеженных веток.
Меня сильнее прижали к себе, а конь перепрыгнул через поваленное дерево.
Я дрожала всем телом, но не от холода. Возле одного дерева я увидела одинокую лошадь, серую в яблоках, которая растерянно стояла возле лежащей на снегу фигуры.
Снег рядом с фигурой был алым, но я не успела ничего рассмотреть, мы пронеслись мимо, а до меня дошло, что он не шутил по поводу убийства.
Лес не кончался, а мне казалось, что это страшный сон. Только огромная рука в перчатке, прижимающая меня к себе, была реальной.
Лес сменился полем, а потом дорогой, уводящей вдаль.
Я не помню, сколько мы скакали, как вдруг я увидела пропасть справа. Зажмурившись, я вздрогнула, пугаясь того, как конь уверенно движется по узкой дороге.
И тут я увидела замок. Словно опомнившись, я сжалась в комочек и зажмурилась, когда конь проскакал, отбивая копытами лед, как вдруг остановился. Только сейчас я увидела, что дальше дороги нет. Она просто обрывается перед огромной пропастью, от одного вида которой закружилась голова.
Незнакомец стянул перчатку — и я увидела широкую мужскую ладонь с кольцом в виде чёрного дракона, обвивающего палец. Камень в его глазнице пылал тусклым красным.
Убийца хрипло произнёс несколько слов на языке, в котором не было гласных — только шипение змей и грохот обвалов.
Конь задрожал — не от страха, а как вещь, возвращающаяся к истинной форме. Его тело расплылось в воздухе, превратившись в клубы чёрного дыма, который втянулся в кольцо с тихим свистом, будто душа, возвращающаяся домой.
Я пошатнулась, чувствуя, как воздух стал плотным, насыщенным магией.
Горный ветер поднимал мои волосы.
Незнакомец снова надел на руку перчатку и… отошел на десять шагов.
Его силуэт дрогнул, как отражение в воде. Я услышала рёв и хруст костей. Воздух задрожал, и передо мной возникло не чудовище — а древняя ярость в плоти. Дракон. Тот самый, что вырезан на гербе, что шептали прислуги в страхе… И теперь он смотрел на меня.
“О, боже мой!” — пронеслась мысль, когда я попятилась, чувствуя, как от одного вида этого чудовища у меня подгибаются колени и путаются мысли. Огромный жёлтый змеиный глаз смотрел на меня с той же жадной страстью, а я в панике стала осматриваться, не зная, что он задумал.
Через мгновенье меня схватила огромная лапа, и я увидела, как то место, на котором я стояла, удаляется всё дальше и дальше.
Под нами — острые зубы скал, покрытые туманами, словно пытаясь скрыть ужасы бездонной пропасти.
Замок приближался, а перед глазами всё плыло от страха и паники.
Земля ударила по пяткам, но он не дал мне упасть.
Не человек, ещё не совсем… Только что был драконом, а теперь — мужчина с крыльями, которые тут же втянулись обратно в его спину. Он схватил меня, как трофей, как добычу.
Мои пальцы царапали его кожу, но он не замедлил шаг. Я была не женщиной. Я была трофеем.
Стоило ему приложить руку, как по старинной двери пробежала волна магии, и дверь открылась.
Мы шагнули во тьму.
Холодный камень стен, сырость, запах пепла и забвения. Я задыхалась — не от усталости, а от ощущения, что воздух здесь другой: плотный, как вода, пропитанный чужими воспоминаниями.
Я лихорадочно осматривалась по сторонам.
Меня пронесли через огромный мрачный тёмный холл, свернули в коридор, с ноги открывая дверь.
Похититель усадил меня в старое кресло — с облупившейся кожей, с вырезанным драконом на подлокотниках. Я смотрела в темноту, пытаясь угадать очертания. Кровать. Шкаф. Зеркало в серебряной оправе — треснутое по диагонали, как лицо после удара.
Здесь давно никто не жил.
Незнакомец немного сдвинул маску, и струя пламени вырвалась у него изо рта, поджигая дрова в камине.
Огонь разгорелся, весело потрескивая.
Маска тут же вернулась на место. Он поправил её, словно не желая, чтобы я видела его лицо.
Сейчас я чувствовала странное отупение, которое обычно наступает после слёз и истерики. Словно я так долго беззвучно кричала внутри себя, что охрипла от этого крика.
И теперь наступила тишина. Ленивая. Пустая тишина. Монотонная, как непрекращающийся звон струны.
Я ничего не хотела делать. Просто сидеть в одной позе и смотреть в угол комнаты.
Предательство мужа, страх, погоня, паника — всё это снова начало вертеться в моей голове, словно ужасный сон. Но самым неприятным чувством был стыд. Стыд за то, что случилось в охотничьем домике. Стыд за то, что я позволила этому случиться. И за то, что мне это понравилось.
Я сглотнула, понимая, что у меня не было выбора.
Графиня не дрожит от чужого дыхания на шее. Графиня не стискивает зубы, чтобы задержать стон наслаждения от незнакомого мужчины. Графиня не чувствует жара там, где должен быть только лёд…
А я — не графиня. Я — дичь. И дичь не выбирает, кому позволено её коснуться.
Я корила себя за это чувство, внезапно появившееся внутри, распекала, стыдила. Я не должна была так себя вести! Я должна была сопротивляться, бежать, кричать и вырываться!
Но я этого не сделала.
А ведь тело помнило — не страх, нет. Оно помнило тёплый звериный пульс его ладони, давление пальцев, будто возвращающих меня к жизни, когда я уже замерзала не только снаружи, но и изнутри.
Это было не желание — это было пробуждение, как удар током в сердце мертвеца. И за это стыд пожирал меня: я ощутила жизнь в тот момент, когда должна была чувствовать только смерть.
— Твой муж сказал, ты помогла сбежать одной пленнице, — хрипло произнёс он, не снимая маски.
Голос был тихим, но каждое слово падало, как камень в колодец, — и эхо не возвращалось.
Он остановился перед камином, повернувшись ко мне спиной. Пламя отбрасывало его тень на стену — огромную, искажённую, зловещую.
Я молчала, впиваясь руками в подлокотники кресла.
— Пленница тебе что-то сказала? — спросил он, не оборачиваясь. — Перед тем, как исчезнуть?
Я молчала. Не потому что боялась. А потому что впервые за эту ночь чувствовала: единственное, что ещё принадлежит мне, — это моё молчание. И я не отдам его даже дракону.
В камине треснуло полено. Вспышка света — и он уже стоял передо мной.
Не шагнул. Не подошёл. Просто оказался здесь, будто пламя перенесло его сквозь воздух.
Прямо лицом к лицу, так близко, что я почувствовала тёплый звериный выдох за маской, смешанный с запахом гари и клюквы.
Его ладони легли на подлокотники кресла. Я оказалась в клетке — не из прутьев, а из его тени, его желания и моего страха.
Страх вернулся. Словно волна он снова пробежал по телу, когда я смотрела в его жёлтые глаза, которые были так близко, что я разучилась дышать. Смесь страха и волнения пробежала по моему телу. Губы пересохли. Я стиснула зубы.
Я не знала, что сказать ему. Где гарантия, что если я скажу ему правду, он не прикончит меня?
«Пока ему что-то от тебя нужно — ты жива», — шепнул внутренний голос, холодный и ясный, как лезвие.
Я смотрела в его глаза.
Он отклонился назад, отпустил ручки кресла.
Я смотрела на его силуэт — массивный, чуждый, нечеловечески уверенный. Каждое его движение внушало ужас. И всё же… Я не могла отвести глаз.
Словно мозг, несмотря на панику, пытался запомнить его — на случай, если это будет последнее, что я увижу в жизни.
Когда он резко обернулся, я вздрогнула, дёрнувшись в сторону.
— Долго будешь молчать? — произнёс он.
Я задышала чаще, пытаясь заглушить панику. Его рука потянулась к моей щеке — не грубо, скорее нежно.
Я отвернулась и зажмурилась.
Не трогай. Не сейчас. Не после всего.
— Ты знаешь, где она сейчас? — медленно спросил он.
Я открыла глаза. Он убрал руку.
Это успокоило — чуть-чуть. Но тело помнило.
Помнило его пальцы. Его ритм. Его ярость и странную, пугающую нежность, с которой всё началось.
Сердце всё ещё колотилось, как будто пыталось бежать внутрь меня.
Я отрицательно помотала головой.
— Она не говорила, куда пойдёт? Или куда собирается? — спросил он, замерев надо мной так, что его тень полностью накрывала меня.
В голосе уже слышалась настойчивость. И она меня пугала.
Я снова помотала головой.
Он отошёл.
Я выдохнула — глубоко, дрожа, как будто впервые за час получила право вдохнуть воздух.
— Что ж. Давай объясню, — произнёс он, глядя в огонь. — Эта женщина, пленница, везла мне бесценную вещь, пока её не перехватил твой муж. Он как-то узнал, что она сопровождает древний артефакт. И решил забрать его себе.
Маска резко повернулась в мою сторону.
— Я ничего об этом не знаю, — прошептала я, нарушив хрупкую тишину. — Муж никогда не посвящал меня в свои дела.
Я не узнавала своего голоса. Он казался тихим и чужим.
— Теперь знаешь, — в голосе послышалась насмешка. — Кто владеет артефактами — владеет всем. Я пришёл на бал за ней. Но узнал, что ты её освободила. И она сбежала. Полагаю, нужная мне вещь теперь в руках твоего мужа?
— Я не знаю, — прошептала я, вздрогнув, когда полено в камине затрещало. Послышался тонкий свист, а вверх поднялись искры.
— Отпустите меня, — прошептала я, видя, как незнакомец задумчиво оперся руками на каминную полку. — Пожалуйста.
— Нет, — послышался вздох, а он повернулся ко мне. На этот раз не резко, а медленно. — Даже не мечтай.
— Охота! Охота! — визжали эти благородные твари в бархате.
Я наблюдал за ними из тени колонны, как наблюдал бы за крысами в позолоченной клетке.
Так, этого я убью сразу. Он умрет первым. Вот этот легко. Он настолько разжирел, что убежать не сможет. Здесь можно будет просто свернуть шею. Про этого я вообще молчу. Он раньше от страха сдохнет. У него больное сердце. Этот да… Он интересен. Но не настолько, чтобы я потратил на его смерть больше десяти секунд.
Королевские министры, советники, богатые аристократы, люди с безупречными репутациями, уважаемые члены общества радовались, предвкушая кровь.
Их аромат был тошнотворным: пот жадности, духи страха, сладкий привкус крови, которая ещё не пролилась. Я знал их имена, но называл их поэтично: «Клык», «Труп в башмаках», «Гниль с титулом», «Паразит», “Падаль”.
— Приведите пленницу! — послышался торжественный голос графа.
Зверье замерло, уши настороже, ноздри раздуваются, слюна капает на паркет под дорогими туфлями. Кого на этот раз выбросит граф на потеху кровожадной публике? Должника? Преступника? Благородную сиротку, которую заманили в замок, пообещав сделать компаньонкой? Молчаливого мага, слишком много знавшего?
Но я знал, кто будет сегодняшней жертвой.
И пришел за ней.
Два дня назад я узнал, что бесценная вещь, которую везли мне, была перехвачена на приграничных землях графа де Мальтерра. Стража перебита. Курьер пропала.
Я прекрасно знал, чьих рук дело. И даже не сомневался, кто за этим стоит. Это всё было очевидно.
Я двести лет спонсировал этих магов ради того, чтобы они нашли для меня то, что позволит иметь безграничную власть над всем, что происходит в мире. Знать каждый шепот, каждый вздох, каждую тайну.
Не знаю, кто слил графу информацию о том, что через его земли повезут бесценный артефакт. Подозреваю, что кто-то из магов. Но с ними я разберусь позже.
И я более чем уверен, что курьер оказалась не настолько глупой, чтобы подвести меня под пытками, назвать мое имя, титул и отдать ему артефакт. Но все же сомнения были.
Это мне и предстоит выяснить сегодня, когда ее выпустят бежать в лес.
Дракон внутри меня не ревел. Он насторожился. Словно почуял что-то…странное.
Стражник вернулся один.
Он склонился к уху графа.
В зале воцарилась тревожная тишина.
Что-то было не так.
— Что значит, пленница пропала? — дёрнулся хозяин, сжимая бокал так, что выплеснул вино себе на руку.
От ярости Хассен де Мальтерр швырнул бокал на пол, и тот разлетелся вдребезги.
Пропала?
Мои пальцы сжались — хрусталь в моей руке потемнел, раскалённый изнутри.
Неужели сбежала? Обманула этих дураков? Или… кто-то помог ей?
Гости разочарованно загудели.
Я что, зря пришел?
Раз пленница сбежала, то мне здесь делать нечего.
Я уже собирался уйти, как вдруг услышал продолжение.

— Ваша супруга ее освободила. Слуги говорят, что госпожа ее выпустила и дала свой теплый плащ, — произнес стражник.
Мой взгляд мгновенно нашёл её. Жена графа стояла в центре зала.
Рыжеволосая женщина в чёрной маске с бриллиантами и перьями. Грудь её вздымалась под корсетом — не от страха. От борьбы. От того, что она ещё не сломалась.
Она дала плащ…
Немыслимо!
Доброта? Здесь?
В этом храме лицемерия, где любовь — сделка, а честь — приправа к блюду из плоти?
Неужели она не знала, что доброта здесь — не добродетель, а приговор?
И всё же…
Она сделала это. Добровольно. Осознанно.
Не из глупости. Из мужества.
Впервые за сотню лет что-то внутри меня дрогнуло от уважения к этой женщине.
— Даже так? — замер муж.
Она стояла под пристальными взглядами. На ней была красивая черная маска с бриллиантами и перьями, прикрывающая почти все лицо.
— Какое разочарование! — слышались голоса гостей, а граф занервничал, видя, что гости недовольны. — Неужели охоты сегодня не будет?
Хассен побледнел. Его пальцы дрожали — не от гнева, а от расчёта.
Он знал: если сегодня не будет крови — завтра не будет его.
Эти «уважаемые» господа не прощают скуки. Они требуют жертвы. Или завтра они жертвуют хозяином.
Ах, бедные зверюшки. Их пальцы и когти уже мечтали о свежей плоти, а теперь — ничего? Нет, нет. Граф не подведёт. Он всегда подаёт блюдо. Сейчас он быстро выкрутится.
Я смотрел, как в его глазах мелькает стратегия. Он не паникует. Он торгуется.
Потому что для этих господ кровь — это валюта. А сегодняшний курс требует изысканной жертвы.
— Без паники, дорогие гости! — провозгласил он, будто анонсируя десерт. — Охота состоится!
Охоты проводились регулярно. Одна в сезон. И неизменно пользовались огромным успехом, принося графу приличные деньги и выгодные контракты. Только вместо дичи были люди.
Таким образом граф решал свои дела, пользовался покровительством влиятельных людей, проталкивал свои интересы в королевском совете.
— Без паники, дорогие гости! Охота состоится! — успокаивал всех Хассен де Мельтерр, толкнул вперед свою жену. — Сегодня дичью будет моя дорогая жена!
На мгновенье его лицо переменилось, застыло как маска. Мне даже казалось, что это решение далось ему непросто. Неужели совесть? Или все-таки жена для него что-то значила?
— Кто поймает эту очаровательную дичь, имеет право делать с ней всё, что угодно!
На секунду в зале воцарилась тишина. Это не предательство. Это — бухгалтерия.
«Жену? Он отдает на охоту свою жену?» — послышался удивленный шепот, тут же сменившийся восторгом.
Резким движением граф сорвал с жены маску и бросил ее на пол.
Я увидел бледное красивое лицо женщины. Ее испуганный, затравленный взгляд.
Она не смотрела на меня. Она смотрела на гостей, которые обступили ее, словно звери.
— Ого! — пронеслось среди них. — На графиню мы еще не охотились!
Я видел, как слуги сорвали с нее платье, диадему, заколки, туфли, оставив ее в рубашке, почти обнаженной прямо в центре зала.
Рыжие волосы прикрывали плечи, в глазах — ужас, руки дрожали, стыдливо сжимая рубашку на груди.
Я почувствовал, что дракон внутри шевельнулся.
— Хассен… — прошептала она.
И в этом имени — не мольба. Последний вопрос: «Ты — человек или зверь?»
Он колебался. На миг.
Я видел, как дрогнули его пальцы. Как сжалась челюсть.
Но он уже принял решение.
Потому что он не герой. Он — скот в человеческом обличье. А животное всегда выбирает выживание. Даже если для этого нужно принести в жертву то, что еще недавно грело тебе постель.
Это не жертва — это сделка, выверенная до последней капли крови. Он знал: если не отдать жену — его самого сожрут. А если отдать её… он выживет.
И даже выиграет. Потому что графиня — не просто тело. Она — символ. Символ его уважения к присутствующим.
И её падение — его триумф.
Он отошел от нее в сторону, и… я понял, что графиня обречена.
Графиня смотрела на них — на своих «друзей», «гостей», «достойных людей», которые теперь слизывали её взглядом, как слуги — десерт с хозяйской тарелки.
И это прозвучало так гладко, так изящно… так лживо, что мне захотелось сорвать с него кожу и повесить её на стену вместо охотничьих трофеев.
Когда заместитель председателя совета в маске волка — тот самый, что подписывает указы о милосердии днём и насилует прислугу ночью — схватил её за плечо, я почувствовал, как под кожей зашевелилась чешуя.
О, как мило. Убийца, подписывающий указы о защите морали, теперь мечтает сорвать с неё последнюю нить приличия.
Её плечи дрожали. Руки сжимали ткань, будто это последняя нить, связывающая её с человечностью.
А я… я почувствовал боль.
Не свою. Её.
Неожиданно для самого себя, дракон внутри взревел от ярости.
Как они смеют?
Она — не их игрушка!
И это меня разозлило. Потому что я не должен был замечать её. Я пришёл за своей вещью, а не за женщиной.
— Разумеется, вы можете делать всё, что хотите. Я ничего не запрещаю, — ответил граф. — Правила охоты не меняются. Даже в виде исключения. В этом-то и вся прелесть охоты!
Ее выволокли на улицу, а потом дали фору. Что это за фора в десять минут против всадников? Это не охота. Это издевательство. Театр жестокости, поставленный самолюбивым трусом.
Я видел, как она бежала босиком, оставляя цепочку следов на снегу. Как ветер трепал ее волосы и рубаху.
— Ах, граф, — заметил хриплый голос Падали. — Вы нас напугали!
— О нет. Это было всего лишь частью представления! — тут же нашелся Хассен, улыбаясь гостям.
— А вы умеете удивлять! — одобрительно захлопали гости, распивая вино.
— Все выглядело так реалистично, что я поверил! — хохотнул королевский министр финансов в маске медведя. — Клянусь! Я поверил!
И снова взрыв азартного хохота.
— У меня есть племянница, — заметил Труп с титулом, пряча свои язвы под кружевом манжеты. — Как насчет брака? Я привезу ее в замок, чтобы вы познакомились! Только вот она мне слегка мешает. И я был бы не прочь однажды поохотиться и на нее!
Слуга с песочными часами стоял и ждал, когда последняя песчинка упадет, чтобы тут же объявить о начале охоты.
— Знакомьтесь, его недавно назначили! — слышал я голос Гнили, представляющую новое лицо. — Он у нас новенький! Поэтому стесняется!
— Очень рад знакомству, граф! — послышался незнакомый голос. — Я в восторге от праздника и охоты… А вы не боитесь, что… глава тайной канцелярии узнает об этом?
— Ну, мы же здесь не заговоры плетем против короля? — спросил Хассен, попивая из бокала. — Мы просто отдыхаем. А его задача — распутывать заговоры против короны.
— Но все же… — сглотнул незнакомый голос. — Мне кажется, что это… немного противозаконно… И если об этом узнает глава тайной канцелярии, нам всем… простите… не поздоровится.
— А кто ему расскажет? — спросил Хассен с улыбкой. — Может, вы?
— О нет! Что вы! — задохнулся новенький. — Я… тишина. Я… эм… могила… Но мне не хотелось бы… сгнить в тюрьме… Особенно когда меня только-только назначили…
— О, если ты попадешь в руки главы тайной канцелярии, тюрьма — это не самое страшное. Если ты переживешь допрос, то я буду весьма удивлена.
— О, господа и дамы! — послышался еще один голос судьи. — Давайте не будем портить никому настроение!
— Я же говорила, что он еще не в курсе дела! Так что не судите строго! — послышался хриплый гортанный смех. — Ничего, скоро и он освоится!
Слуга замер. Песчинка уже упала, но он молчал, словно пытаясь подарить своей бывшей госпоже пару лишних секунд жизни.
— Время! — объявил слуга, а все тут же бросились к коням. Затрубил рожок, послышался смех и крики: «Ату ее! Ату!».
Кони поскакали в сторону леса.
— Значит, заняться вам нечем, господа и дамы, — усмехнулся я. — Ничего, я сейчас придумаю, чем вас занять! Обещаю, весело не будет, но будет интересно!
Я тоже вскочил на коня, устремляясь в лес, повинуясь внезапному порыву дракона.
“Убей!”, — чувствовал я пульсирующее внутри, когда я настиг первого охотника и перерезал ему горло.
Давно пора очистить королевский совет от этой гнили. А завтра в газетах напишут: умер в своей постели. Так трогательно и мило. На радость родственникам.
Все чувства обострились.
Я втянул носом воздух, ловя ухом хруст веток справа.
Еще один. Рядом. Попался, дружочек.
Я впервые почувствовал себя животным.
То, что я всегда контролировал, вдруг вырвалось на волю, а я не знал, что со мной. Почему дракон так жаждет крови!
Мой кинжал влетел в спину дамы, а она завалилась на бок, проскакав еще несколько метров. Конь остановился, а я вытащил кинжал из мертвой всадницы и вытер его о кружево ее роскошной юбки.
— Не переживай, дорогая. Вы с мужем жили долго и счастливо, пока не умерли в один день. Сегодня.
Я убивал всех, кого видел, не считая, что этим людям стоит жить. Срывал с них маски, смотрел в искаженные ужасом лица.
Маска ворона валялась на снегу, я видел, как отползает еще один гость.
— Прошу вас… Не надо, — шептал Оллфорд — один из советников короля.
Я сделал шаг к нему и снял маску, давая ему возможность насладиться ужасом неожиданной встречи.
— Вы… что здесь делаете? — Приступ кашля и кровь. В глазах, полных ужаса, я видел отражение себя. — Пожалуйста… Только… Только не убивайте… Ладно? Я ведь… Я ведь здесь в первый раз… Меня пригласили… Я был уверен, что здесь все будет… иначе…
— Не в первый, — усмехнулся я, наступая на советника. Еще сегодня утром он был борцом за права вдов, требуя обеспечить им гарантии при гибели супруга. — Не надо врать… Я все прекрасно знаю…
— Прошу вас, — задыхался советник Оллфорд, глядя на кинжал в моей руке. — Давайте поговорим!
— Ах, поговорить? Хорошая погода, не так ли? — Усмехнулся я. — Завтра обещали похолодание. Только вы его не увидите. Мне жаль вашу родню. Им придется мерзнуть на ваших похоронах.
Что ж, поговорили. Через пять минут в суде тоже освободилась вакансия. Даже две.
В крови разливался азарт.
Чудовище, которому я ни разу не давал права решать, вырвалось на свободу, и я упивался кровью, видя, как она разукрашивает снег.
“Еще один!”, — шептало во мне древнее чудовище, ведя азартный счет.
— Ну что? Готовы еще раз поговорить об уважении и снова узнать, какая вы мразь? — Улыбнулся я, освобождая место в попечительском совете сирот.
Я не понимал, почему дракон сорвался с цепи! Что послужило причиной?
И тут я увидел среди деревьев, как председатель королевского совета держит за горло графиню, а его рука шарит под ее рубашкой. Его пальцы в её страхе.
Дракон внутри взревел так, что у меня закипела кровь.
Я не помню, как перерезал ему глотку. Помню только — её запах.
Мёд. Корица. Яблоки.
То, что не должно было существовать здесь.
То, что разожгло во мне не гнев, а жажду.
Я не знаю, что на меня нашло в этот момент, но мне вдруг показалось, что кроме нее в мире никого не существует.
Графиня смотрела на меня с ужасом. Я видел, как тряслись ее колени. Но самое страшное, я не мог остановиться.
Дракон внутри тут же проревел: “Моя!”.
Я жадно втягивал воздух, чувствуя, как внутри меня поднимается волна возбуждения. Как штаны натянулись, глядя на ее разорванную рубашку. На ее бледное лицо.
Я почувствовал, что хочу ее.
И моя бы воля, я бы разорвал ее на части прямо здесь, прямо в снегу, утоляя свою животную страсть, присваивая ее, оставляя на ней свое клеймо.
“Нет!” — я сжал кулак, пытаясь вернуть себе контроль.
Но ее запах все еще остался в воздухе. Он опьянял, сводил с ума, врывался в меня, заставляя чувствовать, как он разливается по венам.
Столько десятилетий. Я уже думал, что это миф. Я даже посмеивался над легендой о том, что дракону достаточно одного взгляда, чтобы выбрать себе женщину. Один взгляд? Серьезно?
Я что, похож на дочку очень строгих родителей, выросшую взаперти, которая впервые попала на бал и впервые увидела мужчину чуть красивее старенького дворецкого?
Но сейчас мне было не до смеха.
Мгновенья моего промедления хватило, чтобы она взобралась на чужого коня и устремилась прочь.
Её запах всё ещё витал в воздухе.
Он не исчезал.
И дракон внутри меня чувствовал его и требовал мчаться за ней. Не отпускать ее ни на шаг, не терять из поля зрения ни на миг.
Я никогда не шел против своих принципов. Никогда не уподоблялся зверям в бархате. Более того, я презирал их.
Но сейчас я был животным.
Тут я увидел Гниль, сидящую на графине. Они боролись. В руках Гнили был нож.
“Ты не смеешь уродовать это тело!” — прорычал дракон.
Я стащил ее с графини и бросил об дерево с такой силой, что услышал, как хрустнули кости.
Графиня вбежала в дом, закрывая дверь.
“Остановись!” — взмолился я дракону.
Но это была последняя здравая мысль перед тем, как выбил дверь в дом.
Я оставил за спиной мёртвый лес и мёртвых охотников, чьи тела уже растаскивали волки, чьи души — если они остались — кричали в пустоте, не находя Бога, способного их услышать.
Теперь я смотрел на неё — и впервые за десятилетия почувствовал, как трещит по швам оболочка, которой я притворялся человеком.
Она смотрела на меня, как смотрят на смерть: не с покорностью, не с вызовом — с растерянностью.
Графиня попятилась и стала что-то шептать. Звук ее голоса, ее плечи, ее дрожащие колени сводили с ума.
Я поднял руку — медленно, как жрец, возносящий молитву, — и она сжалась, прижавшись к стене, будто могла слиться с деревом, раствориться в тенях, исчезнуть.
В тот момент, когда моя рука бережно коснулась ее щеки, она посмотрела на меня с надеждой и прильнула к руке, словно ища спасения. Я почти вернул себе контроль.
Перчатка скользила по ее коже, а она тянулась к ней. Графиня позволяла себя гладить. А потом она схватила мою руку дрожащими руками, посмотрела мне в глаза и прикоснулась губами к перчатке.
— Прошу вас, — послышался шепот. — Делайте все, что хотите, только не убивайте и не калечьте… Пожалуйста…
И в этот момент дракон взревел внутри. Девочка моя… Зачем… Зачем ты это сказала?
Ее исчезновение — не её судьба. Её судьба — быть найденной драконом.
Её судьба — мои надувшиеся штаны, сдавливающие горячую пульсирующую, жаждущую ее плоть, мои руки. Ее судьба — дракон внутри меня, который желает ее больше всего на свете.
И в этот момент я стал животным. Таким же точно, каких осуждал сам. Я хотел знать ее запах, вкус, хотел утолить ею свой звериный голод.
Прямо сейчас, прямо здесь.
Штаны распирало, а я кусал губы в кровь, чувствуя, что ничто не сможет утолить мой голод, как ее горячее трепещущее лоно, в которое раз за разом погружается мой член.
Она застыла возле стены, пока я прикасался к ней. В ее глазах был страх, она следила за моей рукой.
Я сжал ее грудь, словно пытаясь поймать ее сердце. Оно билось неправильно — слишком быстро, слишком отчаянно, как будто пыталось вырваться из грудной клетки и упасть мне в ладонь, как жертвенное сердце древнему богу.
Моя рука двинулась ниже — по бедру, под подол, ледяная в перчатке, но не холодная: под кожей у меня пылало древнее пламя, и оно жаждало прикоснуться к её теплу. И тогда — в тот самый миг, когда пальцы мои оказались между её сомкнутых ног, — она задохнулась.
Я жадно скользнул между ее бедер и увидел в ее глазах желание. Оно промелькнуло на долю предательской секунды, когда я плавно водил пальцем по ее лону.
Когда мои пальцы стали медленно входить в нее, я почувствовал, что она течет. Течет прямо на мою перчатку. Я вонзил пальцы в нее, а ее тело изогнулось. Сквозь тонкую ткань я пожирал взглядом ее напряженные горошины сосков.
“Она хочет… Хочет этого…”, - прорычал дракон, когда я снова вводил в нее свои пальцы. Сначала медленно, чтобы дать ей почувствовать, что она больше не принадлежит себе.
С каждым разом я делал это жестче, видя, как ее тело откликается, как она обхватывает их и замирает с приоткрытым ртом. Жестче. Глубже. Я хотел, чтобы она почувствовала меня внутри.
Мое тело откликалось на ее вздохи-всхлипы. Штаны стали невыносимо, мучительно тугими. Ее тело хотело продолжения. И в этом была вся её мука.
Я был во власти одержимости, которая растёт внутри, как плесень на душе, и однажды ты забываешь, где твои мысли, а где — голос того, кто смотрит на тебя из тьмы.
Тот, кто всегда смотрел на меня из тьмы, желал ее. Не тело. Все. От стона наслаждения до крика боли.
Мои пальцы доставляли ей наслаждение. Они шептали, что она — не украшение на руке предателя, не игрушка для пьяных зверей. Она — моя плоть, мое дыхание, мой пульс, способный сорваться в крик, способный вырваться в оргазм.
Она просила «не надо» — но её пальцы впивались в мою руку, не отталкивая, а цепляясь и удерживая. Она просила «пожалуйста» — и тело её выгибалось, будто мост между двумя мирами: тем, где она ещё графиня,
ы обнимаешь и чье прикосновение заставляет тебя забыть обо всем!”, - слышал я рев дракона.
“Еще… еще…”, - мол
и тем, где она уже моя.
Ее дыхание сбилось, она уже не пыталась сжать бедра, отдаваясь моим пальцам и сдерживая глухие стоны. “Давай, давай, сладкая девочка… Какая же ты чувственная… Боги, если у меня была такая, я бы убил всех, кто просит твоей крови, а потом взял бы тебя посреди усеянного трупами зала. Порвал бы твое платье, впился бы губами в твои губы, словно пытаясь вырвать твою душу и забрать ее себе. Пусть видят, чья ты. От кого стонешь, кто дарит тебе наслаждение, чье имя ты шепчешь, когда бьешься в сладкой агонии, кого тили ее глаза, а чувствовал, как она течет все сильнее и сильнее.
Как же ей стыдно… И эта мысль меня заводила. Она даже не знает моего имени, я не знаю, как зовут ее. Но она уже всем телом молит мои пальцы войти в нее еще глубже. И при этом стыдится.
Я видел этот предательский румянец на бледной коже.
Я даже чувствовал, как начинает дрожать ее тело в предвкушении оргазма. И в этот момент я резко вынул пальцы из нее, не давая ей закончить за мгновение до того, как ее тело начнет сотрясаться в мучительном спазме наслаждения.
Ее еще трясло. Она смотрела на меня с томной мольбой в глазах, словно она уже не отдавала себе отчет в том, что с ней происходит.
Ее запах стал сильнее. Ее тело стало горячим и податливым.
И я потерял голову, остатки себя, остатки разума.
Я чувствовал, что штаны сейчас порвутся, поэтому развернул ее, видя ее ягодицы, и щелкнул ремнем, расстегнул пуговицы на штанах, достал член и стал водить головкой по ее влажному лону.
Она едва заметно качнула бедрами в мою сторону.
Что ж ты делаешь? Зачем ты так со мной?
“Хочешь его целиком? Если бы ты знала, что я сейчас чувствую… Я никогда не сходил с ума от женщины… Никогда в жизни я не желал ее так сильно, как тебя…” - рычал дракон.
И когда вошёл в неё с такой яростью, будто хотел вырвать из неё всю ложь этого мира, я слышал, как её тело разрывается между стыдом и наслаждением, как её дыхание сбивается в один нескончаемый вздох, как она стонет в мою перчатку. Да, это мой стон. Я никому его не отдам. Даже воздуху. Он мой… Мой…
— Смотри, до чего ты меня довела? — прошептал я, удерживая её за горло не для подавления, а чтобы она чувствовала — каждое движение, каждый толчок, каждый вздох — чтобы знала: теперь я одержим ею.
Ею. Ее запахом. Ее телом. Ее стоном.
Это сводило меня с ума. Я впивался пальцами в ее пульсирующую, набухшую плоть, скользил по ней.
Я двигался жадно, грубо, быстро, пытаясь насытить внутренний голод.
Я почувствовал, как она достигает предела, и умирал от наслаждения. Одно ощущение, что я в ней, вызывало во мне стон сквозь стиснутые зубы. А мысль о том, как сильно ей это нравится, одурманивала разум.
Каждый толчок вызывал у нее дрожь во всем теле. Я шептал ей беззвучно молитвы, как богине, чувствовал, как она сжимается все сильнее, как ее трясет, как напрягается ее тело.
Оргазм накрыл её, как волна. Ее трясло прямо в моих руках. Она со сладким стоном в мою перчатку умирала на моем члене. Я вбирал все, от дрожащих коленей до тихих всхлипов, от сбившегося дыхания до напряжения ее восхитительного тела.
И тут кончил я, прижимая ее бедра к своим. Я не сдержал стона.
Несколько мгновений я не мог прийти в себя, чувствуя, как она все еще сжимается, словно вбирая меня всего до капли.
Когда всё кончилось — когда ее колени подкосились, и она осела на пол и спрятала лицо в ладонях, умирая от стыда.
Только сейчас я заметил портрет ее мужа. Самодовольного кретина, который смотрел на нас со стены.
Я застегнул штаны, чувствуя, что близость ее тела порождает новый прилив желания, но зверь насытился, и у меня появился шанс вернуть себе контроль.
“Спрятать. Присвоить. Никому не показывать…”, - шептал дракон.
Я скинул с себя плащ, укрывая ее плечи и следы моих пальцев.
“Ты думаешь, что после того, что случилось, я уйду и оставлю тебя здесь, моя восхитительная девочка? Ты ошибаешься… Теперь ты моя. Хочешь ты этого или нет, но ты поедешь со мной! - сладко шептал дракон, глядя на нее с обожанием. - Я хочу, чтобы ты принадлежала мне полностью и без остатка. Одна мысль, что кто-то прикоснется к тебе, заставляет сжимать пальцы, словно я сжимаю его шею. Только я имею право прикасаться к тебе. С этого момента только я.”
Я посадил ее на лошадь, понимая, что ехал за одним, а возвращаюсь с другим.
Я повез ее в старый замок предков, куда невозможно попасть, если у тебя нет крыльев. Он был защищен так, что даже если на него обрушится армия магов, он выстоит.
Ведь именно в нем хранились мои главные сокровища.
Запах ее волос сводил меня с ума, а я украдкой вдыхал его, не веря, что такое вообще возможно. Я ревновал ее даже к воздуху, которым она дышит.
Моя рука крепче прижимала ее к себе, словно боясь, что судьба вырвет ее у него из рук.
Я даже имени ее не знаю. Но для дракона это не совершенно неважно.
Я снова сделал вдох, крепче прижимая ее к себе.
Я чувствовал, как под перчаткой поступает чешуя, в тот момент, когда я вдыхаю запах ее волос. Она восхитительна…
Когда я обернулся, она смотрела на меня с ужасом. И мне на секунду показалось, что она сейчас оступится и упадет вниз. Поэтому подхватил ее и перенес к замку, чтобы снова взять на руки.
Посадив ее в кресло, я разжег огонь. Она смотрела в угол комнаты и молчала. Я почувствовал, что контроль медленно возвращается обратно. Дракон был спокоен. Она здесь. В сокровищнице.
— Твой муж сказал, ты помогла сбежать одной пленнице, - произнес я, а она даже не пошевелилась. Ее губы не разомкнулись. На ее лице был румянец стыда, но она так и не проронила ни слова.
— Пленница тебе что-то сказала? — спросил я, но в ответ снова тишина.
“С каких это пор ты стал таким вежливым на допросе?”, - пронеслась в голове мысль.
“Видимо, с недавних!”, - вздохнул я, опираясь руками на подлокотники ее кресла. Она, словно очнулась, отклонилась и с ужасом смотрела на меня.
Я снова почувствовал непреодолимое желание коснуться ее, поднял руку, а она стиснула зубы и отвернулась, словно избегая прикосновения. Мои пальцы застыли в воздухе, так и не коснувшись ее щеки.
Я сжал кулак, возвращая себе контроль неимоверным усилием. Казалось, что мои пальцы напряглись настолько, что вот-вот порвут перчатку. Стиснув зубы, я убрал руку, борясь с искушением повторить то, что случилось в охотничьем домике.
— Она не говорила, куда пойдет? Или куда собирается? - спросил я, нависая над ней.
Она посмотрела на меня, но в ее глазах я прочитал облегчение. От того, что я не коснулся ее. От того, что не дотронулся.
— Что ж. Давай объясню, - я отошел и посмотрел на пламя камина.
Да. Если бы все сложилось так, как я задумывал изначально, то сейчас это было бы не просто пламя.
“Каждая свеча, каждый камин, каждый очаг, каждая лучина”, - вспоминал я голос старого архимага. - “Все обретет голос… Невероятная вещь. Умели наши предки создавать великое! Мы не до конца изучили свойства, в старинных рукописях есть лишь краткие упоминания, но вот древние тексты дают полное описание, как он выглядит. Мы все проверили. И ошибки быть не может. Артефакт настоящий. Мы уже отправили его вам! О, не переживайте. Груз дойдет в целости и сохранности!”
“Мне проще было бы самому прилететь за ним! Это что за инициатива?”, - взревел я, глядя в старинное зеркало на то, как этот старый индюк самодовольно поглаживает длинную белоснежную бороду.
“Вы переживаете, что с артефактом что-то случится по пути? Вы обижаете нас! Я отправил лучших чародеев! Я уверен, что скоро вам доставят груз!”, - обиженным голосом произнес архимаг.
Теперь это все звучало как насмешка.
— Эта женщина, пленница, везла мне бесценную вещь, пока ее не перехватил твой муж. Он как-то узнал, что она сопровождает древний артефакт. И решил забрать его себе.