Загонная охота

Глава 1. Укус мертвеца

Глава 1. Укус мертвеца

Много ли нужно для счастья — вопрос риторический и индивидуальный.

Счастье — это соответствие максимальных потребностей текущему моменту. Во всяком случае, для Пашки Лучникова эти апрельские дни стали лучшими в этом году. Да и за прошлый год тоже.

Вот два года назад, когда по протекции дяди Димы он почти месяц провел на южном берегу Крыма, он был счастлив. Его не пугали дети-туберкулёзники, с которыми Пашка ограниченно общался по дороге к морю, их все равно заселяли в отдельные корпуса. Сам он был всего лишь с пневмонией и выздоравливал бы с такими же «счастливчиками».

Какая, однако, глупость здоровым ребенком пережить всю зиму и подхватить воспаление лёгких весной, впритык перед летними каникулами.

Это они с отцом, заядлым охотником, и с молодым псом Диком пошли в марте проверять охотничьи угодья на Сестрорецкое болото. Охотиться пока рано, зверь после зимы измученный, тощий, ему надо жирка нагулять. Главное проснувшегося медведя не встретить, а в остальном, столько романтики! Попробуй, затащи в это время в лес кого-нибудь, тем паче на болото, а им с отцом в радость!

Да и Дика выгулять после зимнего заточения в городской квартире дело милосердное. Двухлетний кобель кипел энергией и крушил в доме всё, что видел. Ему жизненно требовался масштабный выгул, о чём он всё чаще сообщал негодующим воем. Еще бы, смесь восточноевропейской овчарки с лайкой, гремучая смесь!

Только вот в тот раз романтика приключений для Лучникова младшего закончилась пневмонией. Пашка даже понимал, когда он совершил ошибку. Это было у урочища, которое им с отцом было условным ориентиром на экстренный случай. Мало, кто из охотников туда совался из-за труднопроходимой местности. И невдомёк было заядлым охотникам, что среди болота есть такое удивительное место. Но Лучниковы знали проходы и гати между болотами и держали это в тайне. За урочищем всегда была птица – без трофеев с охоты отец и сын не возвращались.

В тот раз Пашка разгорячился, лазая наперегонки с Диком по оврагу, глубоким рубцом лежащим среди мрачных елей. Ему стало жарко, и он распахнул свое лесное пальто. Распахнул слишком надолго, не слушая отца. А расплата пришла на следующий день — температура и кашель, а осложнением — периодически возникающие шумы в голове.

Но не было бы счастья, да несчастье помогло!

Ялта. Гурзуф. Крым. Как заклинание крупными буквами в мыслях Пашки запечатлелись южные названия. Даже сейчас в эти северные июльские плюс пятнадцать стоило закрыть глаза, и в памяти возникали очертания гор с пышными кедрами и соснами. Их смолистый запах щипал ноздри, смешиваясь с ароматами цветов и нагретого скального камня.

Но все эти воспоминания лишь предвестники главного образа в мыслях — Зинки Кольцовой. Мальчики и девочки располагались в разных корпусах лагеря, но вместе проводили время. Да и увидел Зинку Пашка в первый же день своего приезда. Тогда она с другими юными пионерками приветствовала бодрыми речёвками, прибывших в Артек на поправку здоровья, ребят.

Она сразу не понравилась Пашке. Напрягала своей активностью и какой-то нарочитой правильностью поведения, но из головы не выходила. Сначала раздражала, а под конец, перед отъездом обратно в Сестрорецк, он понял, что влюбился.

Ей было пятнадцать, на два года старше Пашки, и по возрастному цензу это было её последнее посещение лагеря в качестве ребёнка. Далее только пионервожатой.

Апрельский климат Крыма пришелся Пашке по душе, и он быстро выздоравливал, как тень следуя за инструктором по военно-спортивным играм Сергеем Борисовичем. Хромоногий комэск, герой Забайкалья, своими рассказами о том, как он с командиром Лазо громил Колчака, зачаровал юного пионера. Пашка представлял себя героем на фронтах Гражданской войны и с упоением вникал в суть зарниц, которые организовывал для детей Сергей Борисович.

Пашке позволялось надоедать ветерану. Возможно, потому что он был искренним и благодарным слушателем военных баек, а может из-за дяди Димы, который и устроил его в Артек без проволочек и предварительных записей.

В отличие от Сергея Борисовича, чьи подвиги вызывали некоторые сомнения, дядя Дима, мамин брат, был действительным героем. Летчик-ас истребителя И-15, воевавший в Испании против мятежника генерала Франко, пользовался определенным влиянием, которого хватило, чтобы направить племянника в Артек. По его словам там в это же время был сын его испанского товарища, коммуниста, погибшего во время налёта немецкой авиации. На основе этого довода Пашка беспрепятственно оказался в Крыму.

А там была Зинка. Вместо обещанного Алехандро, которого к тому времени распределили с другими испанскими детьми в советские интернаты.

Казалось бы, какое дело Лучникову до Кольцовой, ведь она старше и пытается вести себя как взрослая.

Но куда бы ни пошел Пашка, чем бы он ни занимался, в его поле зрения оказывалась Зинка.

Вот Пашка несет деревянные макеты винтовки Мосина, а навстречу, задрав нос, вышагивает она.

Вот он роет окоп, сражаясь с воображаемым противником, а мимо, невесть откуда возникшая, идет Кольцова с надменным взором.

Пашка стал усматривать в её неожиданных появлениях злостный умысел.

И однажды, когда по просьбе героя Забайкалья он волочил к месту предполагаемого палаточного лагеря деревянный пулемёт Максим с оторванными колесами, девчачья армия нанесла подлый удар.

Глава 2. Рука мертвеца

Глава 2. Рука мертвеца

Игорь Мызин с детства любил воду. Реки, озера, пруды, Балтийское море. И лимонад «Дюшес». Чёрное море, наверное, тоже полюбил бы, но на нём он не был.

Родился он в Пскове и был воспитан как ушкуйник, впитывая дух предков через рассказы деда. Речные пираты, не знавшие себе равных, волевые и жестокие, могучие и свирепые со смертельными засапожными ножами, жившие издревле на этой земле, овладели воображением Игоря, когда он был ребёнком. Ему не хотелось разочаровать далёких предков. Для этого Игорь стал укреплять свое тело и дух. Он не расставался с ножом, учась метать его и стремительно жалить клинком, проходя обучение у прошедших две войны соседей-стариков. Он подтягивался и тягал гири. А ещё занимался плаванием в любое время года. Благодаря такому энтузиазму Игорь Мызин со временем стал профессиональным пловцом и по образованию тренером.

Но главным его вдохновителем на занятия спортом был Великий князь Александр Ярославович, освободивший Псков от немцев и разбивший крестоносцев на Псковском море: Чудским озером его никто в окружении Игоря не называл. Маленький Игорь живо представлял, как иноземные захватчики, закованные в доспехи, ругаясь на своем грубом языке, уходят под воду.

Туда им и дорога!

В противовес захватчикам Ливонского ордена, украсившим собой дно озера, Игорь решил, что в воде он будет чувствовать себя как рыба, а на суше драться как медведь.

В детстве он наивно полагал, что иностранцы плавать не умели, и в этом было одно из преимуществ русских при Ледовом побоище. По этой причине он первым делом увлекся плаванием, а затем еще лыжами и боксом, и даже стал разрядником, побеждая на турнирах.

Войну Мызин встретил за месяц до своего тридцатилетия инструктором по физподготовке бойцов РККА, а через год стал еще участвовать в формировании лыжных отрядов для обороны Ленинграда.

Пашку Лучникова он застал в седьмом часу утра в Ленинграде на набережной реки Карповки, когда тот шел на работу со своими ровесниками . Пашка работал на заводе «N 810», на котором, по насмешке судьбы, собирал пулеметы Максим. В отличие от деревянного, без колес, как в его пору в Артеке два года назад, теперь это было настоящее оружие.

— Здорово, боец! — поприветствовал Игорь еще более исхудавшего с их последней встречи паренька.

На изможденном лице подростка единственное уцелевшее ухо-лопух, казалось, выросло вдвое, отчего тот напоминал какого-то забавного персонажа из сказок.

Но Мызин, знавший при каких обстоятельствах мальчишка лишился второго уха, и не подумал улыбнуться.

Пашка обернулся на голос и просиял. Перед ним во всей красе матерого воина стоял высокий и поджарый брюнет с синими глазами, в военной форме, с медалью «За отвагу» на груди и сидором, висящим на лямках за одним плечом. По левой щеке к верхней губе у него шел глубокий шрам, придававший его лицу с тонкими чертами несколько свирепый вид.

— Товарищ лейтенант! — радостно отозвался Пашка: — Дядя Игорь! — его остроносое лицо расплылось в широкой улыбке.

— Ну, какой я тебе дядя, ты сам уже дядя, вон какой стал! — недавно ставший лейтенантом Мызин уважительно взмахнул рукой, намекая на возмужалость парня.

Действительно, родной дядя лётчик-истребитель погиб в сорок первом под Минском, а отец пропал без вести где-то на Карельском фронте. Подспудно парень тянулся к Мызину как к покровителю и наставнику, которого ему так не хватало в нежном возрасте, проникнувшись к герою обороны плацдарма ещё год назад в госпитале. Но потери в собственной семье, блокада, голод, изнурительный труд на заводе и тушение зажигательных бомб на крышах домов не по-детски закалили его. В свои пятнадцать он не только чувствовал себя, но и определенно был взрослым человеком. И даже совестно ему было искать какого-то отеческого внимания у лейтенанта. Лучше воспринимать его как брата, — так он решил.

— Игорь Иванович, — подсказал Мызин, как к себе обращаться, и добавил, протягивая руку: — Ну так, здорово!

Польщенный уважением, Пашка пожал крепкую как тиски руку и, не выдержав эмоций, обнял Игоря.

Лейтенант являл в его глазах и отца и дядю, и сдержать чувства не удалось: Пашка был душевным и открытым человеком.

— Ну, ну! — ласково произнёс Мызин, слегка похлопав по спине Лучникова.

Пашка собрался и, дабы не опозориться пусканием слезы, сказал уважительно, глядя на медаль: — Значит, наградили!

— Есть такое дело, — безразлично ответил Мызин.

— А я вот, на заводе… Не берут на фронт. Мы с ребятами просились…. — вздохнул Пашка, оглянувшись на приятелей, которые вместе с ним шли к проходной и сейчас стояли чуть поодаль, с интересом наблюдая за разговором.

— Вы в тылу нужны!

— А я думаю, из-за уха не берут.

— Чушь! Сам убедишься. У меня к тебе разговор есть важный.

— Здорово! — обрадовался Пашка и тут же, испугавшись, что беседа может не состояться, быстро добавил: — У меня смена в пять вечера заканчивается, а сейчас в семь начало уже…

Как подтверждение тому, что пора поспешить, ребята, бывшие с ним, свистнули и направились к заводу.

— Ты иди, иди, мы ещё поговорим, — обнадёжил Мызин.

Глава 3. Сон мертвеца

Глава 3. Сон мертвеца

Владимир Константинович Думановский был в двух шагах до присвоения ему звания академика. Профессор биологии, зоолог и вирусолог научно доказал то, что другими его коллегами по цеху воспринималось как байка или как профессиональная легенда научной отрасли.

Аккурат к своему юбилею у него сложилась формула ментального управления массовым сознанием млекопитающих. Когда в начале исследований он упоминал о своих открытиях среди других ученых мужей, его интеллигентно, а иногда и не очень высмеивали как шарлатана и мракобеса.

Но не тот человек был Владимир Константинович, чтобы его сломили насмешки и неверие со стороны. У него уже было имя и создавать себе авторитет не требовалось. Во время Первой мировой, а затем Гражданской войны, он по собственной методике лечения спас тысячи людей от тифа и дизентерии. В отличие от многих ученых-насмешников он, несмотря на свои ученые степени, работал что называется в поле. Он как вирусолог лично был в госпиталях, осматривал больных, брал анализы и вел своей методикой до выздоровления всех, за кого брался. Одно его общение с больными придавало им надежды на выздоровление. Профессор сам дважды подхватывал тиф, но быстро с ним справлялся и продолжал помогать страждущим, не прекращая своей научной работы.

И если бы после революции ему не мешали продвигать свои идеи в жизнь дармоеды-чиновники, вышедшие из народа, он бы, наверняка, спас миллионы жизней.

Три года по приговору коллегии ОГПУ по навету во вредительстве профессор провёл в ссылке в Суздале, работая там в монастыре, переделанным под бактериологическую лабораторию.

И вот, к началу войны, он выстроил гипотезу об умышленном распространении чумы и тифа через крыс. Понятное дело, этим заявлением он Америку не открыл. Он понял другое: в определенных исторических условиях, как правило, при социально-экономических потрясениях у крыс возникает коллективное бессознательное, которое в определенный момент кем-то берется под контроль. Как, например, было в четырнадцатом веке, когда чума, вызванная крысами, бичевала Европу. Этот чудовищный интеллект способен осознать себя как целостность и начать уничтожать людей, расчищая пространство для своих колоний. Более того профессор утверждал, что и человек сможет управлять этой энергией крыс, если будет воздействовать на их вожаков определенными высокочастотными колебаниями.

К удивлению самого биолога государство им заинтересовалось и выделило целую лабораторию для изучения сего феномена. Это было моментом славы и восторга для Владимира Константиновича. Омрачало счастье лишь то, что государство представлял особый отдел НКВД. Чекисты дали волю профессорскому воображению и экспериментам, но ограничили его круг общения и запретили разглашать о научной деятельности.

Не питая никакой симпатии к сотрудникам наркомата и вообще к советской власти, Владимир Константинович тем не менее с двойным энтузиазмом взялся за работу.

И вот тогда, когда он мог и готов был предоставить научные доказательства своей гипотезы, грянула война, и интерес к нему пропал. Уже пришло предписание о закрытии секретной лаборатории ученого, а его самого вслед за коллегами собирались эвакуировать в Свердловск.

Владимир Константинович умолял оставить его в Москве. Он опасался, что при переезде обязательно потеряются и пропадут его научные записи, анализы, подопытные грызуны и авторские изобретения.

Профессор убеждал власти, что в то время, когда его сын, хирург, спасает жизни на фронте, а внучка служит медсестрой в госпитале, он имеет право остаться и работать в столице.

В октябре сорок первого года Владимир Константинович сам пришел добровольцем на пункт призыва. Под протесты и мольбы жены не смешить народ он для пущей убедительности своих намерений взял охотничью двустволку сына — заядлого охотника и вышел из квартиры на тропу войны. Однако эта демонстрация силы не произвела нужного впечатления и на войну «богатыря» не взяли. По личному мнению самого ученого — напрасно.

Высокий, худой и подвижный профессор Думановский казался младше своих лет. Он делал утреннюю гимнастику по системе Эбера каждый день, обливался холодной водой и бегал трусцой. Очки, усы и бородка клинышком его вовсе не старили, напротив, придавали импозантности и сходство с доктором Айболитом и с «дедушкой Калининым». Когда его сравнивали с председателем Президиума Верховного Совета СССР, профессор кривил лицо. Сам-то «всесоюзный староста» был всего лишь на год старше, и тут на тебе, сомнительный комплимент: «Вы как дедушка Калинин!».

— Я и сам дедушка, — одинаково всем отвечал на это Владимир Константинович. И это было правдой: с ними в квартире жила жена его сына с пятилетней дочкой.

В конце концов, он написал письмо марионеточному главе государства, чтобы ему предоставили возможность пользоваться всеми ресурсами его лаборатории, оставаясь в Москве.

Что-то подействовало. Может это письмо, а может нашествие крыс на Ленинград в сорок втором году.

Сначала профессору Думановскому разрешили продолжить его изыскания в области ментального единства грызунов, а через несколько дней предоставили письменные материалы, свидетельствовавшие в пользу его теории о «коллективном сговоре крыс» против человечества.

В апреле сорок второго года начальник штаба полка Невского пятачка вплавь смог добраться до правого берега с донесением о катастрофической ситуации на плацдарме в результате немецкого штурма. Среди документов, которые он доставил в часть, было одно странное донесение из второго батальона. В нем инструктор по физической подготовке младший лейтенант Игорь Мызин сообщал о том, что научно доказывал профессор.

Глава 4. Доводы мертвецов

Глава 4. Доводы мертвецов

Приказ командира части неприятно удивил Игоря. Неожиданно покинуть полк и в сопровождении сотрудника НКВД отправиться в Ленинград не сулило ничего хорошего.

Мызин пытался настроиться на позитивный лад: в конце концов, его только что повысили в звании, а это уже страховка. Тут же возникал вопрос — отчего может быть страховка в такой компании? Здесь лейтенант терялся в догадках, зная о богатом воображении сотрудников государственной безопасности в поисках врагов, а его фантазии неизменно рисовали мрачную картину будущего в подвале для допросов.

События этого летнего дня сложились так, что лейтенанту Мызину пришлось удивиться вдвойне, когда он действительно оказался в подвале, но принадлежащему не НКВД, а институту эпидемиологии и микробиологии имени Пастера.

В просторном помещении цокольного этажа, через маленькие окна которого проникали пыльные солнечные лучи, за столом, заваленным книгами, сидел пожилой человек в пиджачном костюме. Он держал лист бумаги в сторону света, придерживая одной рукой очки и что-то силясь прочитать, не обращая внимания на вошедших людей.

— Лейтенант Мызин доставлен, — отрапортовал юный НКВДшник, сопровождавший Игоря.

— Очень хорошо, молодой человек, спасибо. А теперь оставьте нас одних, — мужчина в костюме оторвал взгляд от документа и, поправив очки, посмотрел на сотрудника наркомата.

Тот и не подумал двинуться.

— Можете пока идти, Курмис, — донеслось из угла помещения, и Игорь увидел второго человека, выходящего оттуда, словно призрак из старого склепа.

Этот был в звании старшего лейтенанта НКВД. Он прикусил папиросу, с присвистом сделал последнюю затяжку и, как дракон, выпустив тяжелый дым из носа, подошел к Игорю, с прищуром его разглядывая.

Сопровождавший Игоря сержант НКВД отдал честь и вышел.

Игорь отвёл взгляд в сторону, не желая спровоцировать для себя неприятности гляделками с низкорослым особистом, скошенные глаза которого и впрямь придавали его лицу сходство с ящерицей.

Перестав сверлить Мызина взглядом, сотрудник госбезопасности одёрнул пальцами правой руки свои петлицы с двумя прямоугольниками на них и, подойдя к столу, затушил окурок в стоящей на нём пепельнице из консервной банки.

— Значит, лейтенант Мызин, — не оборачиваясь, констатировал он.

— Так точно, товарищ старший лейтенант государственной безопасности! — ответил Мызин, сделав акцент на «старший лейтенант». В 1942 у НКВД это звание пока ещё приравнивалось к армейскому майору, что не прибавляло его сотрудникам симпатии среди военнослужащих.

Особист повернулся лицом к Игорю, вновь хищно прищурясь. Он пытливо считывал по лицу лейтенанта, издевался ли тот над его званием или нет.

Но Мызин стоял ровно, без эмоций, глядя перед собой.

Ничего для себя не решив, НКВДшник снова одернул петлицу и уселся на стул рядом с пожилым человеком в костюме и шляпе, перекинув ногу за ногу.

«Петлицы ему жмут, явно на капитана метит», — подумал про него Игорь.

— Молодой человек, присаживайтесь, вы не на допросе, — предложил старший по возрасту, указывая на стул, стоящий перед столом.

— Пока что, — произнес старший лейтенант.

«Не такое видали», — подумал Игорь, посмотрев на него.

Тот, выждав напряжённую паузу, нехотя махнул рукой, разрешая присесть.

— Я — профессор Думановский Владимир Константинович, а это старший лейтенант государственной безопасности Киселев Александр Николаевич.

При этих словах особист скривил лицо и отвернулся в сторону, как будто ему было неприятно упоминание собственного имени и отчества.

Не обращая на это внимание, профессор велеречиво продолжил: — Разрешите, молодой человек, я объяснюсь. Вы здесь находитесь по весьма необычной, но многозначащей причине. Видите ли, я биолог, ученый и занимаюсь, по поручению государства, одним очень важным исследованием в области поведения крыс. А вы, как я знаю, недавно имели весьма любопытный опыт общения с ними.

Думановский замолчал, наблюдая за реакцией Мызина.

— Отвечать! — негромко прошипел Киселев.

— Так это был вопрос? — как будто спохватился Игорь, на самом деле сильно удивленный поворотом беседы. Тем не менее он не только слушал, но и, обладая таким навыком, быстро оценивал мимику собеседников, их поведение и их значимость между собой, дабы определить степень опасности ситуации, в которой он оказался и решить как себя вести.

— Общением это не назовешь. Крысы на меня напали в блиндаже, — осторожно сказал Игорь.

— Вот это очень интересно! Так же, кстати, как и ваши записи. Их смогли доставить с плацдарма, вы знали? — спросил профессор и тут же сам ответил: — Конечно, нет. Так вот, то, что вы рассказываете в своём донесении о странных звуках и их последствиях, является частью моей работы. Вы… как вас зовут? — Думановский, вспоминая, сморщил лоб и защелкал пальцами.

— Лейтенант Мызин, — негромко произнес сотрудник НКВД.

— По имени вас как? — не обратив внимания на Киселева и глядя в глаза Игорю, спросил профессор.