Заговорщики. Пролог

1

Святки 1895 года были особенно веселы.

Погода стояла настоящая праздничная. Легкий мороз создал великолепный санный путь, по которому то и дело проносились резвые тройки, уносящие «веселящихся петербуржцев» в многочисленные «загородные шато кабаки»... Театры были полны «блестящей» публикой. В маскарадах пройти нельзя было от толпы людей, спешащих всюду, где можно было «убить время». Шумная столица точно спешила насладиться последними годами спокойствия перед ужасными событиями, еще скрытыми таинственной пеленой будущего.

Но как будто предчувствие чего-то мрачного уже носилось в воздухе, заставляя «веселящихся» людей внезапно задумываться и порождая мучительную жажду заглянуть в неведомую даль судьбы.

Быть может, поэтому и развелось в Петербурге столько предсказателей, гадалок и ворожей, обещающих почтеннейшей публике самые точные сведения о настоящем, прошедшем и будущем. Последние страницы газет пестрели объявлениями хиромантов, медиумов и предсказателей – на все вкусы и для всех кошельков – и никто из них не мог жаловаться на отсутствие посетителей.

Особенно лестной известностью среди этих самодельных пророков пользовался некий «доктор белой и черной магии» мистер Иеремия Джеральд Смис, величавший себя в широковещательных объявлениях «Петербургского Листка» единственным обладателем таинственной науки халдейских мудрецов, прямых наследников библейских снотолкователей Иосифа и Даниила.

Правда, злые языки утверждали, что единственной правдой во всем объявлении было указание на племенное родство с родоначальником хазарейского народа, все же остальное – от английской фамилии и до халдейской премудрости сфабриковано в Шклове или Бердичеве, – но это не мешало модному хироманту пользоваться громадной известностью среди суеверных людей. А кто же в России чужд суеверия, победоносно проникающего даже в сердца людей, отрекшихся от веры своих предков.

Поэтому «сеансы» и «приемы» мистера Смис усиленно посещались самой разнообразной публикой, а сам он приглашался «на правах артиста» в такие салоны и к таким «особам», одно имя которых заставило бы английского хироманта свернуться в три погибели в те, не слишком далекие времена, когда он занимался не черной или белой магией, а только разборкой старых часов в черте хазарейской оседлости в качестве Сруля Айзика Пух.

С тех пор прошло немного больше десяти лет. Полуграмотный юденок, не успевший доучиться ремеслу часовщика, но зато успевший практически познакомиться с уголовными законами Российской Империи, изучая нравы различных «домов» более или менее предварительного заключения, в одно прекрасное утро исчез безследно. Но вместо него вернулся из-за границы, несколько лет спустя, «английский подданный», обладатель безукоризненно правильного паспорта на имя «Иеремий Смис, доктор психологии, хиромантии и магии». Сопровождающие его две необычайно красивые женщины значились – по тому же паспорту – женой и дочерью английского «ученого», хотя незначительная разница лет между обеими красавицами исключала всякую возможность кровного родства перед ними. Очевидно 20-илетняя миссис Сиденя Смис могла быть только мачехой 15-илетней Ли, помогающей отцу при его магических «сеансах».

Почтенный предсказатель поселился в одной из отдаленных «линий» Васильевского острова, где еще сохранились барские «особняки», полускрытые за палисадниками. Для посетителей, не желающих встречаться с кем либо в приемной у хироманта, даже самого модного – имелся второй выход, на пустынный и глухой переулок, что позволяло мистеру Смис обставлять глубокой таинственностью некоторые «отдельные сеансы», за которые ему платили – по слухам – громадные деньги. Но в общем модный хиромант отличался дешевизной, сообщая за один рубль весьма ценные сведения любителям заглядывать в будущее.

Благодаря этой доступности цен, «приемы» профессора магии в часы объявленные в газетах – отличались многолюдностью и разнообразием публики. Тут можно было встретить и чернорабочего, и гвардейского офицера, и кухарку с Песков, и княгиню с Сергиевской. Военный писарь сталкивался с миллионером-биржевиком, а хорошенькая модистка с «бриллиантовой» дамой известного пошива. Мистер Смис ни кем не брезговал и отлично умел ладить со всеми, начиная с полиции.

Пристав его участка ценил «великобританского подданного», как безукоризненно «спокойного» человека, «не вмешивающегося в проклятую политику» и ...не забывающего поздравлять с праздниками кого и как следует – по древнерусскому обычаю. Мелкая же административная сошка могла только низко кланяться человеку, получающему «приглашения» от таких тузов – обоего пола, при одном имени которых спины служащих сами собой сгибались...

Таким образом ничто не мешало «доктору Иеремии Смис» благоденствовать в богоспасаемом граде Петербурге, ежегодно расширяя свою практику и неустанно приобретая известность почитателей и покровителей...

Рождественские святки были самым выгодным временем для почтенного хироманта. В эти дни усиленной работы для всех гадалок и ворожей, салоны доктора Иеремии наполнялись с 12 часов и не пустели до позднего вечера. Так было и 5 января 1895 года.

В 9 часов вечера к главному подъезду все еще подъезжали извозчики и «собственные» экипажи, а из боковой калитки все еще выходили закутанные фигуры, быстро исчезая в пустынном переулке. Очевидно обильная жатва сыпалась в карман ловкого «профессора магии», так успешно забывшего и, главное, сумевшего заставить других забыть бердичевское прошлое Сруля Айзика Пух.

У входных дверей посетителей встречал негр громадного роста в красном халате и белой чалме. На ломанном русском языке спрашивал он желает ли посетитель «отдельного сеанса» или довольствуется общим приемом. На вопрос о цене негр, молча, предъявлял кусок золотообразного картона с печатным прейскурантом различных «сортов» предсказаний, и затем передавал посетителя другому слуге в желтом кафтане с коричневым лицом, ростом поменьше первого, который и провожал лиц, избравших более дорогой «сеанс», в один из маленьких «салонов». Остальным негр любезно отворял двери общей гостиной, ничем не отличающейся от «приемной» любого адвоката или врача. Характерным в этой красиво убранной комнате был только подбор книг на столиках, да картины по стенам, изображающим «Эндорскую волшебницу» – «Пир Валтасара» и тому подобные «таинственные» исторические случаи. Точно так и книги трактовали о гипнотизме, спиритизме, магии и подобных предметах, разобраться в которых не мог никто из случайно раскрывавших их посетителей, а, быть может, менее всех сам хозяин квартиры.

2

– Большинство посетителей, заранее полны доверия, заранее ожидают откровений от «хироманта», о котором «Листок» и «Газета» ежедневно печатают такие удивительные истории и которого приглашают для спиритических сеансов даже во дворцы...

Так говорил один из ожидающих в общей приемной – необыкновенно красивый белокурый молодой человек в студенческом мундире своей спутнице, такой же молодой и такой же белокурой, но далеко не такой красивой девушке в красном шерстяном платье с белыми гусарскими шнурами на груди и в красной же жокейской шапочке на высоко взбитых волосах.

Эта парочка дожидалась уже более часа, несмотря на то, что Болеслав Максимович Моравский послал хироманту рекомендательную карточку какого-то общего знакомого. В ответ появился третий слуга – уже в зеленом халате и с лицом под цвет этого халата (раскосые глаза сразу выдавали азиатское происхождение этой маленькой юрой фигурки) принес устную просьбу «доктора» подождать окончания общего приема, так как «профессор» желал «отнестись особенно внимательно к лицам рекомендованным давнишним и дорогим другом».

Красивый студент, молча, кивнул головой в ответ на сообщение зеленого лакея, белокурая же девица, досадливо пожала узкими костлявыми плечами и, скорчив недовольную гримаску, принялась перелистывать какую-то книгу, по временам обмениваясь отрывочными фразами со своим спутником, внимательно наблюдавшим за ожидающими посетителями.

Мимо него прошли в кабинет «мага» две богато одетые дамы под густыми вуалями, стройный гардемардин, франтоватый военный писарь и толстый русый купчина, глубоко вздыхавший все время ожидания и украдкой перекрестившийся, когда, зеленый камердинер открыл перед ним дверь к таинственному «колдуну». Все эти лица более не возвращались, уходя через другой ход согласно местному обычаю. Наконец поднялась и последняя посетительница, высокая полная старуха с профилем Екатерины Великой, но с ярко желтыми волосами и безбожно накрашенным лицом.

– Знаешь кто это, Ната? – шепнул студент своей спутнице. – Известная писательница Наталья Андреевна Бронникова, авторша модных рассказов, описывающих страдания женской души, не получившей телесного удовлетворения.

Белокурая девушка с удивлением взглянула вслед уходящей.

– Неужели это она? Что же ей здесь надо? Я была как то на одной из ее публичных лекций, где все время проповедывалось об освобождении женщины от всяких суеверий, начиная от «суеверия брака и материнства». Это подлинные слова лекторши, и вдруг она сама здесь – в гнезде суеверия.

– Душа моя, у почтеннейшей Натальи Андреевны молодая душа в устарелом теле. Быть может, она ищет любовного напитка для моего товарища Якобсона, который, по слухам, к ней весьма близок.

– Да ведь она старуха... – почти вскрикнула Ната.

– Эта старуха зарабатывает по 12 тысяч в год, а Якобсону надо кончать курс, – хладнокровно ответил Моравский.

Девушка вспыхнула. Резкое слово рвалось с ее губ.

Но в эту минуту входная дверь отворилась, впуская новых посетителей и ее внимание было привлечено входящими.

– Маша, вы? Какими судьбами? – с удивлением спросила она молодую девушку, одетую так, как одеваются женщины нашего времени, когда различить общественное положение по костюму может только особенно опытный глаз.

Впрочем, вошедшая выдала себя, почтительным тоном отвечая:

– Барышня, Татьяна Егоровна? И Вы здесь? Вот уж кого не ожидала встретить. Только вы ради Бога не говорите тетушке, что видели меня. Не то, пожалуй, барыня браниться станет, – скажет напрасно деньги тратим... А нам невмоготу было удержаться. Всякому ведь любопытно узнать про свою судьбу. Про этого же «мага» идет такой слух по всему острову, будто он всем одну правду доказывает.

– А вот увидим, – ответила Ната снисходительно. – Только и я попрошу вас не рассказывать нашей тетушке о нашей встрече. Браниться она не будет конечно, но смеяться станет наверное. Да по правде сказать и есть над чем. Можно ли верить гадалкам в наше время. Мне самой стыдно моего любопытства.

– Помилуйте барышня, ведь гадалка гадалке рознь. А про этого «мирофанта» даже Петербургский Листок очень хорошо пишет. На счет же тетушки не извольте безпокоиться. Я сама понимаю, что барыня засмеет нас, ежели узнает... По правде сказать, я и сомневалась – идти, либо нет. Да вот сестрицы осилили... Второй месяц покоя не дают – «пойдем, да и все тут». Очень им захотелось узнать свою судьбу...

– А это ваши сестры? – спросила Татьяна Егоровна, рассматривая вошедших девушек в лорнет с безцеремонностью «господ», забывающих, что основные чувства деликатности и приличия одинаковы для всех людей...

– Так точно, барышня, – ответила Маша, указывая поочередно на рекомендуемых. – Вот эта старшая, Дуня, на резиновой мануфактуре служит. Дядюшка ваш ее туда пристроил, спасибо ему. Теперь вот второй год на калошах стоит и до рубля в день получает. А вот эта, младшая, Настя, всего пол года как из деревни приехала, и теперь у французской мадам шляпки делать учится.

Ната слушала объяснения Маши довольно невнимательно. Встреча с горничной тетки ее мало интересовала. Но зато ее спутник очень внимательно всматривался в красивые молодые лица, так неожиданно появившиеся в приемной хироманта. И по правде сказать, эти девушки заслуживали внимания.

Каждая была красавицей в своем роде. Старшей было лет 20, младшей не более 16. Все три были высоки и стройны, свежи и здоровы, но на этом и оканчивалось сходство.