Законная инициатива

Часть I: «В поисках того, никто не знает, чего…»

Глава 1

Жизнь Николая Викторовича Виноградова, не всегда была простой, особенно в тот самый момент, когда он дошел до возраста своей зрелости, коего считал свои двадцати пятилетние именины. За этот не столь маленький, но все же промелькнувший, словно мгновение срок, он успел почувствовать различные тяготы, кои присущи молодым юношам Российской Империи.

Родился Николай в семье разорившегося дворянина Виктора Ильича Виноградова. Поместье, которого после освобождения своих крестьян довольно быстро обеднело, оставив семью с определенной частью средств, которые позволяли Виноградовым проживать не бедную, но относительно скромную жизнь, по сравнению с их соседями, более предприимчивыми дворянами, чье положение не смогла поколебать даже отмена Крепостного права.

Сам Виктор Ильич по своей натуре был человеком не глупым, но не стремившимся делать больше положенного, предпочитая исходить из имеющихся у него целей и не заходя дальше, чем требовалось его семье.

Мать Николая — Авдотья Александровна, также происходила из дворян и в браке с Виктором Ильичом была вполне счастлива. Даже разорение их поместья, не пошатнуло её волю, и она продолжала отдавать всю себя, семье и, не жалуясь на не слишком легкую долю, которая легла на плечи дворян.

Николай был младшим сыном в семье, отдав первенство своему брату Степану, который получил от матери замечательное образование, выдержку и самое главное стремление для дальнейшего продвижения по службе. В тоже время, Николаша обладал не дюжей волей и желанием взять от жизни всего понемногу, но в отличие от своего брата, он не мог найти понимания того, чего он хочет от жизни. Виктор Ильич, стремился дать своим детям все, что они пожелают, не ограничивая их в желании пойти своей дорогой, в этом же своих детей поддерживала и мать.

Николай Викторович любил книги и приключения. К одиннадцати годам, он обладал живой фантазией, представляя себя то храбрым моряком, то воинственным гусаром, то удалым казаком или даже капитаном корабля, что отправляется в очередное кругосветное путешествие в неизведанные земли. И хотя статус родителей пусть и подточенный финансовым положением мог организовать ему путь в военное училище, сам Николай решил выбрать более спокойные годы, не вынуждая родителей переживать за него в военных походах. К тому же только-только отгремела война с Турцией.

Однако в семье Виноградовых имелось правило: «Коль раз, вступив на свой путь, пройди его до конца и не бросай его пройденным наполовину», так говаривал отец своим сыновьям и именно так, Николай оказался на пороге Московского университета, на курсе юриспруденции.

За время своего обучение он успел почувствовать хандру от своего выбора, но помня правила отца, не смел, бросать выбранный им путь, хотя письма с сомнением иногда приходили в отчий дом. Обычно, на подобные выходки неизменно приходил ответ от Виктора Ильича, в котором тот неизменно, порой весьма в грубой форме упоминал, что бросить учебу на полпути это не познать путь до конца.

«Неважно, где ты находишься, уверен, что иная стезя будет легче твоей нынешней?» — вопрошал отец на очередное письмо сына.

Бывало, шли письма и от матери, более ласковые, но твердые в уверенности, что Николай поступил верно, и сойти с выбранного им пути будет несправедливым к самому себе, ведь юноша уже потратил часть своего времени.

«Не забывай, что силы, потраченные на обучение уже, не вернешь» — напоминала матушка в письме.

Приходили письма и от брата Степана, в которых тот старался поддержать Николая, но неизменно просил немного подождать и идти дальше, по своему пути не сдаваясь. Степан знал, о чем говорит, ведь он и сам до этого ощутил те же проблемы, что легли на плечи Николая. Будучи старшим братом, Степан уже успел поступить на службу в Министерство путей и сообщений, плотно закрепившись на должности получив статус надворного советника и стремясь как можно скорее перейти на ранг выше.

Семья неизменно гордилась старшим Степаном и желала, чтобы и Николай нашел свою дорогу в этой жизни.

— Николай, ты избрал путь, и мы с матушкой не мешали тебе в этом, но не огорчай наши сердца своим сомнением, — однажды сказал отец, когда Николай прибыл на каникулы в родовое имение. — Страх перед переменами, несомненно, затмевает твое доброе сердце, но помни, что там, где ты сейчас обучаешься сердце должно идти бок о бок с разумом.

Отец умел говорить умные речи, порой они приходили к нему под чаркой водки, но самому Николаю становилось легче. Семья старалась поддержать его выбор, но при этом осознавали, что не знают, что на самом деле творится в душе младшего сына.

Сам Николай неизменно принимал семейные советы, продолжая учебу, находя в себе силы принять свой выбор… и изредка уходил в самого себя.

В минуты слабости, когда семьи не было рядом, он старался найти поддержку в своем друге Никите Алексеевиче Степнове, с который он познакомился на первом году обучения и который отличался живым умом, крайне категоричным мышлением и весьма крепким хладнокровием. Друзья довольно часто проводили время вместе, поддерживая друг друга в учебе и помогая там, где один справиться не мог.

Сколько Николай себя помнил, ссор со Степновым у него не имелось, хотя за категоричность друга, когда Никита осаживал Николая в споре, заставляя того теряться в поисках аргументов, иногда таил легкую обиду на товарища, но быстро отбрасывал её, будучи весьма отходчивым по своей натуре и понимая правдивость мышления лучшего друга.

Глава 2

Москва для многих была пределом мечтаний. Древняя столица, или Первопрестольная, как её величали в народе. Здесь действительно в воздухе витал некий дух древности, но он бы и близко не сравнился с тем, что Николая ждало дома. В имении родителей, он чувствовал умиротворение. Он мог часами гулять по деревенским тропинкам, рассматривая крестьянские хозяйства, которые теперь стали свободными. Ходить с братом на реку, дабы окунуться и сбросить с себя дрему летних жарких дней. Зимой красота становилась поистине завораживающей, особенно когда сугробы покрывали всё вокруг, и в лунном свете, можно было обнаружить искорки на снегу.

Николай вздохнул, погружаясь в теплые воспоминания былой юности, и, хотя он ещё не являлся старцем, Виноградов чувствовал, что сейчас ему уже не вернуться в те беззаботные дни.

Конечно, улицы Москвы значительно различались от домашнего уюта. Вздохнув, Виноградов достал из внутреннего кармана часы на серебряной цепочке, что достались ему в подарок от дяди и, убедившись, что он все ещё успевает, двинулся по пыльной дороге в сторону суда.

По улице толпились извозчики, мелькая то в одну, то в другую сторону и под крики очередного пассажира стремились добраться до места назначения, как можно быстрее. Улицы были забиты прохожими — представительными усачами офицерами, что важно прогуливались под ручку с прекрасными дамами в белых платьицах, не расстающихся с зонтами даже в такую прекрасную погоду. Группками рабочих, в рубашках нараспашку, спешившими на очередную смену и подкреплявшими свои намерения крепким словцом. Священнослужителями, в черных рясах идущими на проповедь, и многими другими лицами, что так плотно облюбовали старую столицу Империи.

Прогулки здесь позволяли Николаю расслабиться перед очередным днем на работе, полной скуки и интриг. Да, даже на такой невысокой должности, с зарплатой вдвое меньше, чем у его товарища Степнова, как помощник секретаря судьи, позволяло Николаю слышать много сплетен и видеть достаточно интриг среди высших должностных лиц.

Добравшись до конки, Виноградов запрыгнул в экипаж и, крепко схватившись за ручку, двинулся по рельсам. В отличие от трамвая, который уже «захватывал» российские города, конка продолжала сопротивляться своему автоматическому собрату, хотя их становилось все меньше. Крепче всего владельцы конки держали свои рынки в Москве и Санкт-Петербурге, но вечно эта борьба продолжаться не могла.

Виноградов с ухмылкой подумал, что как только транспортные компании поймут, что лошади уже не приносят той прибыли, что раньше, они ускорят вложения в этот, несомненно, перспективный транспорт — как трамвай.

Несмотря на статус дворянина, Николай не чурался пользоваться более простым способом передвижения, не стесняясь обычного люда и даже с удовольствием общаясь с его простыми представителями. Ещё бы не общаться — работа обязывала.

Соскочив на своей остановке, Виноградов ещё некоторое время потоптался на месте. Зашел в ближайшую пекарню, прикупив несколько пирожков, отправился наконец-то к себе.

Здание окружного суда, где служил Виноградов, представляло собой широкое четырехэтажное здание. Его ровные как стены из белого кирпича походили на идеал чистоты и чести. Плоскую крышу, переходившую в центре здания в круглый купол, увенчали собой несколько квадратных труб, из которых в зимнее время шел дымок.

Перекусив по пути, Виноградов наконец-то сбросил утреннюю дремоту и поднялся по небольшой лесенке к двустворчатым дверям. Возле дверей его встретил Павел, местный судебный пристав, который, облокотившись к белым стенам, мирно покуривал цигарку.

— Добрейшего вам утра, Николай Викторович, не уж-то на службу ‘с?

— И тебе не хворать, — поприветствовал Виноградов, кивая приставу и выдавливая из себя любезную улыбку. Пашка Анасьев был любителем поговорить, если ему не было чем заняться. Каждый раз, не найдя себе место в суде, он старался разговорить местных служак, забредая к ним в кабинет и начиная рассказывать очередную историю, произошедшую с ним на днях.

«Давеча повстречал я…», так начиналась любая история Павла, которой он готов был поделиться с любым, готовым его слушать, при этом совсем не обращая внимания на то, что слушать его никто, в общем-то, и не хотел, однако историю свою этот неумолкающий пристав всегда заканчивал.

Радуясь тому, что Павел занят своей цигаркой, Николай проскочил в здание суда и, повернув направо по длинному коридору, двинулся в свой не совсем уютный и пыльный кабинет, где его уже поджидал Григорий Афанасьевич Меланов, помощник судьи и фактически начальник Виноградова в пределах своих полномочий.

— Николай Викторович, вы, как всегда, вовремя, — усмехнулся Григорий и вернулся к своим документам.

Николай не обратил на это замечание никакого внимания. Его рабочие дни, были похожи друг на друга, как отражения в зеркале. Он привык к едким замечаниям судьи, которые он вскоре услышит, и к шуточкам его помощника, который любил прокомментировать любое действие секретаря.

Виноградов прошел вглубь кабинета, повесил фуражку на рогатую вешалку, что призывно растопырила свои крючки. Сняв жилетку, он аккуратно поместил её ниже фуражки и, слегка потянувшись, вновь проверил свои часы на цепочке.

— День только начался, Николай Викторович, — заметив его действия, прокомментировал судебный помощник, — сегодня вас ожидают не самые веселые дела.

— А что, Юлиан Игнатьевич уже на работе?

Глава 3

Радость от выбранного пути для Николая Виноградова улетучилась также быстро, как и пришла. Приняв решение уйти в присяжные поверенные, он не оценил самого главного — времени. Именно оно было необходимо, чтобы разобраться со всеми аспектами его будущего пути и решить те проблемы, которые могли возникнуть у него при этом, казалось бы, решительном рывке со скалы в пучину того, что называется адвокатура. А решать было чего.

Придя на следующий день в свой, как он думал уже бывший кабинет, он сообщил о своем выборе Григорию, тот хмуро покачал головой. Его доброжелательный вид, которым он всегда одаривал Николая, исчез также быстро, как появляются черные тучи в яркий солнечный день.

— Когда я говорил тебе сделать выбор, я не думал, что ты… — он хмыкнул, не договаривая фразу и отворачиваясь от своего секретаря, — ты весьма меня удивил.

— Разве не ты говорил мне окончательно решить чего я хочу.

Григорий Афанасьевич лишь махнул рукой. Только тогда Виноградову стало понятно, что помощник судьи явно рассчитывал на то, что в один прекрасный день Николай скажет, что окончательно решил следовать по пути, который приведет его к мантии судьи, а Григорий начнет учить его тому, что знает сам. Фактически он не предлагал Виноградову выбор, он лишь хотел, чтобы Николай поставил окончательную точку в своем метаниях и двигался дальше, по той дороге, на которой он прямо сейчас и находился.

Размолвка произошла неожиданно, так, что Николай даже растерялся. Не видя возможности на данный момент примириться с Григорием, Виноградову пришлось пойти дальше и сообщить о своем уходе Юлиану Игнатьевичу. Тот был более сдержанным и даже пообещал дать рекомендацию в совет присяжный поверенных, но и его реакция была не той, что ожидал Николай. Он понял, что одним заявлением настроил против себя тех людей, которые верили ему. И хотя сам Виноградов знал множество поверенных, которые подобно ему двинулись в адвокатуру с постов секретарей, а то и выше, он никогда не слышал, чтобы судьи так бурно реагировали на уход своих коллег. Видимо, и Григорий, и Юлиан Игнатьевич, действительно, высоко ценили Николая. Однако выбор был сделан, и, вновь проявив нерешительность, Виноградов снова окажется в своей скорлупке, поросший тоской и апатией, поиска смысла там, где его может и не быть.

В тот вечер, когда он пришел домой, он моментально написал письмо родителям, расписав в красках свою встречу с Серовым и то, какое впечатление поверенный произвел на него своими речами и мудрым взглядом на жизнь. Конечно, он не был уверен в том, как его семья отреагирует на такую резкую смену курса, по которому Николай шел последние пять лет, но он также надеялся, что, сообщив своим родителям о том, что он наконец-то смог определиться в своей жизни, заставит их принять его выбор.

Перепроверив письмо, он вложил его в конверт, аккуратно запечатал и уже утром, перед тем, как пойти на работу, отправил его через почтовое отделение в родное имение.

Когда же серьезный разговор на работе превратился в спор о его будущем, Николай понял, что возможно с отправкой письма он поторопился. Сидя в одиночестве в пока что ещё на своем рабочем месте, Виноградов раздумывал о том, почему он встретил такое резкое противостояние. А ведь ему ещё предстоит сообщить о своем выборе Степнову. Неожиданная резкая реакция Григория Афанасьевича заставила Николая съежиться в преддверии разговора с лучшим другом и его дальнейшей реакции.

Вопрос о смене жилья, о котором он также думал и по совету Серова собрался обратиться по выданному ему адресу, ушел даже не на второй, а на третий план. Паровоз, на котором Николай собирался рвануть в веселое и интересное путешествие по дальнейшему железнодорожному пути его карьеры, затормозил так резко, что его единственный пассажир был готов вывалиться из вагона.

Сложив руки на голове, Николай уже в который раз перечитывал свое заявление в совет присяжных поверенных, где и должны были определить его дальнейшую судьбу в адвокатуре. Его вдруг настиг страх того, что судья мог оставить не самую лестную характеристику, которая моментально отрежет ему все пути в поверенные. Конечно, Виноградов понимал, что Юлиан Игнатьевич достойный человек и какую бы обиду он не держал на него, судья не станет вставлять ему палки в колеса. С другой стороны, он вполне мог на эмоциях перечеркнуть всю оставшуюся карьеру Виноградова.

Наконец, тряхнув головой, отгоняя от себя дурные мысли, и сжав кулаки, Николай поднялся. За окном уже вечерело, а значит, и рабочий день подходил к концу. Накинув на себя коричневое пальто, которое он приобрел сегодня утром перед работой, он прошелся по кабинету, собирая остатки необходимых документов и заявление. Сложив все в белый бумажный конверт, Николай убедился в его целостности и открыв, пока что ещё его шкафчик в столике, спрятал заветный конверт внутрь. Завтра ему ещё предстоит взять рекомендации у Юлиана Игнатьевича и попрощаться с этим пусть и скучным, но весьма уютным кабинетом.

Улица его встретила теплый ветерком и приветливым заревом от солнечного заката. Эти часы Николай любил, покидая душный кабинет, он мог вдохнуть свежий воздух столицы, пройтись по каменным улицам и насладиться своими мыслями по пути домой.

Однако сегодня его путь был намного длиннее. Идти обратно на Грибную ему не хотелось, а ожидать Степнова у здания прокуратуры можно было долго, поэтому — они решили встретиться в своем любимом месте в небольшой ресторации неподалеку от их старого места проживания.

Когда обучение кончилось и друзья пошли каждый по своему пути, они сменили жилье, предпочитая находиться поближе к своей работе. Однако Степнову повезло чуть больше чем Николаю, поскольку его друг сумел найти не только комнату поближе к прокуратуре, но достаточно сбалансированную цену, позволяющую ему всегда быть на коне. Сам же Виноградов нашел комнату на Грибной. Чистая улица, но находящаяся на почтенном расстоянии от судебной палаты. Впрочем, как сам отметил Николай, долгие прогулки после работы позволяют ему проветривать голову от ненужных мыслей… и заполнять её своей вечной нерешительностью.

Глава 4

Будучи сам юристом, Николай понимал, насколько порой тяжело разобраться во всех документах, которые приходили к нему в суд. Сейчас ему приходилось всем заниматься самостоятельно, и никто ничего ему не присылал.

К чести Юлиана Игнатьевича у Николая претензий не было. Судья доказал, что, несмотря на кажущийся конфликт, он поистине достойный человек, и выдал Виноградову неплохую характеристику в совет присяжных поверенных. Это было необходимо, в первую очередь, для самого Виноградова, который хотел бы убедиться в том, что его точно примут в поверенные.

Забирая свои вещи из суда и прощаясь с бывшими коллегами, Николай не поленился заказать небольшой столик, естественно, за свой счет. Успев убедиться, что его некогда, за счет рационального накопления, тугой кошелек изрядно прохудился, будущий поверенный с легкой улыбкой произнес слова благодарности за достойные годы обучения.

Они устроились в недорогой ресторации, куда любили захаживать слуги закона. Она не была такой дорогой, наподобие той, где днем ранее Николай сидел со Степновым, но отличалась изысканными блюдами. Кроме того, офицерские военные чины были здесь не частыми гостями, предпочитая более шикарные и просторные апартаменты.

Помимо Юлиана Платоновича и Григория, Виноградов также пригласил и иных служащих суда, с которыми он успел поработать и подружиться: несколько секретарей, часто заменявшие Николая на заседаниях, пару помощников других судей и верный пристав Пашка Анасьев. Последнего, Виноградов приглашал на свой страх и риск, ведь Павел мало того что любитель поболтать, так в подпитии не обращал внимания ни на что и был готов говорить до тех пор, пока водка не сшибет его с ног окончательно. Под это дело Николай просил приносить Анасьеву почаще, дабы сократить время забавных историй до минимума.

Раненное сердце Григория слегка залечилось, и он уже спокойнее относился к уходу своего товарища. Сидя в ресторации, он поднялся и звонко ударив по стеклянному фужеру наполненному вином, прокашлялся.

— Господа, к сожалению, без дам, — начал свой тост Меланов, чем вызвал смешки у присутствующих, — честно признаться, я весьма озадачен, если не сказать расстроен тем, что наш уважаемый товарищ Николай Викторович решил покинуть нашу обитель.

Виноградов, сидя в центре стола как виновник торжества, внимательно слушал, что скажет Григорий. Он знал его как хорошего человека, но боялся, что обида и вино может заставить того произнести.

— Я считал, что его ждало светлое будущее в мантии судьи, — Меланов шумно сглотнул, — он выбрал другой путь, — казалось, что Григорий сейчас заплачет, но тот неожиданно улыбнулся, — то, что сделал Николай, говорит лишь о том, что он действительно чему-то научился.

Все вновь рассмеялись, поднимая рюмки и фужеры. Сердце Виноградова отлегло, понимая, что, несмотря на уход, его теперь уже бывшие коллеги не держат на него зла, а значит, он сможет спокойно работать на новом месте, не поминая кого-либо лихим словом.

Ближе к вечеру, когда за Анасьевым уже успели вызвать извозчика, который под крики пристава «Вези на бал» умчал пьяного Павла на его адрес, а большая часть секретарей и помощников разошлись, к Николаю подсел Юлиан Игнатьевич. В отличие от своих подчиненных, судья был трезв как стеклышко, он и в суде имел репутацию аскета, предпочитая всегда быть рациональным в любой ситуации и не мутить свой разум различными напитками и дымом табака.

— Я уважаю твой выбор, Николай, — таинственно начал судья, похлопав Виноградова по плечу, — не стоит думать, что поверенные нам противники, как и то, что они противники прокурорам, но практически всегда им тяжело при защите своих… защищаемых.

Было видно, что Юлиан Игнатьевич пытался подобрать слова и что-то донести до Николая. Будучи слегка подвыпившим, будущий поверенный все же смог сбросить с себя наваждение и вслушаться слова бывшего наставника.

— Ты должен помнить, что поверенный — это не только пламенные речи в суде, хотя без них никуда. В общем, — он вновь похлопал Николая по плечу, — не разочаруй и не разочаруйся, Николай, иначе…

Он не стал заканчивать свою речь. Встав, судья закинул себе на локоть свой сюртук и вместе с Григорием, который ещё раз пожелал Николаю удачи, покинули ресторацию, ловя очередного извозчика.

Виноградов, оставшись один, с грустью взглянул им вслед. На душе скребли кошки и сомнения правильности выбора. Он знал это чувство, ведь нередко испытывал его во время обучения, но каждый раз усилием воли заставлял себя делать то, что он считает правильным.

Слова судьи заставили его задуматься, что он имел ввиду. То, что он не должен разочаровывать людей — это Виноградов понимал и сам, но, чтобы разочароваться....

«Скорее очароваться», — подумал про себя Николай, вставая из-за стола и с легкой растерянностью смотря на шикарный стол, который «съел» большую часть его жалования. Если он вскоре не найдет работу, ему придется менять комнату, впрочем вариант у него имелся, и завтра он собирался его посмотреть.

На следующее утро Николай прибыл прямиком в контору Серова. Поверенный принимал своих клиентов в собственном доме, в личном кабинете и нисколько этого не стеснялся.

Дом Серова, по заветам самого поверенного, располагался на одной из центральных улиц, от которой было недалеко как до суда, так и до прокуратуры, куда адвокат по долгу службы должен был наведываться весьма часто.

Глава 5

Извозчики ходили по улице Серова чуть ли не каждые две минуты, поэтому поймать одного из них не составило труда. Сам Петр Платонович, даже не помышлял воспользоваться новым типом транспорта, который так любил Виноградов. Немногочисленные московские трамваи, были для него диковинкой, и сам поверенный был старой закалки, предпочитая старых, добрых лошадок неизвестным механизмам. Разумеется, Серов не собирался помышлять и конкой, которая в принципе не захаживала на его улицу, но Николай сомневался, что такой человек как Петр Платонович вообще был готов толкаться в толпе грязных рабочих. Несмотря на свою добродетель, Виноградов подозревал, что и у нее есть определенный предел.

— Марина Борисовна, человек интересный, — начал Серов, когда они сели к извозчику, — она однажды обратилась ко мне, и я ей помог, чем мог, с той поры я иногда привожу ей новых жильцов.

— Какое-то резонансное дело? — с интересом ухватился Николай за возможность узнать о своей возможной будущей домовладелице побольше.

— Нет, ничего серьезного, — отмахнулся Петр Платонович, — так, небольшой иск, но он помог ей сохранить свой дом. В качестве благодарности, она иногда идет мне на встречу и делает небольшие поблажки моим товарищам, которым порой негде жить.

Николай замялся. В последнее время у него выходило много трат, и он переживал, что его скудных накоплений может не хватить даже для первого взноса. Он мог бы обратиться к брату за помощью, на крайний случай Степнов мог одолжить ему несколько десятков рублей, но Николай, как и вся его семья, не любил быть в долгах, и если они были необходимы, то все члены семьи Виноградовых старались отдать долг как можно быстрее. Николай пошел дальше, он не любил брать в долг даже у своих родных, предпочитая не тревожить их лишний раз дополнительными тратами.

Впрочем, предложение Серова стать его помощником вполне могло дать ему некоторый заработок и дополнительный опыт — то, о чем думал Николай в последнее время. Он уже понимал, что его неожиданный порыв нужно использовать, а также объясниться перед теми, кого он поставил перед фактом смены своей работы, родителей. Николай не сомневался, что от него потребуются ответы на некоторые вопросы, и он был готов их дать.

— Много жильцов от вас поступило Марине Борисовне? — решил поддержать разговор Виноградов, дабы не казалось, что он слишком робкий.

— Достаточно, чтобы она могла стабильно получать плату. В основном мои товарищи — люди занятые и долго у домовладелицы не задерживались, но, благо, их у меня много.

Серов усмехнулся, поправляя свои значки на пиджаке, — я, честно признаться, надеюсь, что вы задержитесь у нее подольше, впрочем, вы скоро сможете убедиться, насколько Марина Борисовна приятная женщина, да так, что вы сами не захотите съезжать от нее.

— Вы высокого о ней мнения, не так ли?

— Достойная женщина из достойной семьи и с достойным супругом, — пожал плечами поверенный, вглядываясь в улицы Москвы, а после добавил, — поверьте, Николай Викторович, я умею разбираться в людях, много повидал на своем веку и многих защищал. Когда человек в безвыходном положении, он читается как открытая книга. Поймете.

Николай не переставал удивляться Серову. Этот человек говорил умные вещи и делал это так утонченно, что его хотелось слушать и слушать. Казалось, что его голос обладает каким-то завораживающим оттенком, заставлявшим слушателей проникаться его идеями и мыслями, и оторваться было невозможно.

— Мы приехали.

Виноградов опустил ноги на каменную кладку улицы и огляделся. Выглядела она скуднее той, на которой жил Серов, но в разы лучше Грибной улицы, где проживал сам Виноградов. Здесь не было высоких особняков или дорогих садиков. Самое высокое строение представляла собой церковь, что стояла прямо неподалеку и привлекала своим золотистым куполом и крестом, от которого отражался солнечный свет. Картина была действительно прекрасной и дарила теплый луч одухотворения.

Дом Шестаковых не сильно выделялся на фоне остальных. Двухэтажный домик с приятным фасадом зеленого цвета. Небольшой балкончик выходил на улицу. Дверь в комнату была закрыта, поэтому понять, что творится внутри, было невозможно, впрочем, скоро Николай мог разглядеть нутро его возможного жилья самостоятельно.

Серов расплатился с извозчиком и, вскинув тросточку, словно фокусник слегка подправил свою шляпку. Все это он, проделал с такой ловкостью, что Виноградов даже удивился, как он не заметил эту самую трость, когда они выходили из дома Петра Платоновича и садились к извозчику.

— Ну, что скажите?

— Элегантно, — тоном знатока прокомментировал Виноградов.

— Соглашусь, Николай Викторович. Места завораживающие, скоро вы сможете убедиться, что лучше места для начинающего мастера своего дела не найти.

— Мастера своего дела, не поверенного? — попытался поддеть Серова Николай.

— Мастера, — подмигнул Петр Платонович и тросточкой указал на небольшую табличку на двери дома Шестаковых.

«Доктору или адвокату предлагается комната, хорошая мебель, приемная, кабинет по договору, около двух конок»

Объявление, судя по всему, было неполным, но поскольку оно располагалось прямо на дому домовладелицы, то все нюансы можно было обсудить лично.

— Марина Борисовна сдает комнату только докторам и юристам? — спросил Виноградов, изучив объявление, несколько раз пробежавшись по объявлению глазами. Оно ему показалось весьма грамотным, он бы не удивился, что и здесь Серов помог советом своей бывшей клиентке.

Глава 6

Став учеником Серова, Николай как будто попал в новый мир. Петр Платонович фактически выделил ему свой кабинет на первом этаже, куда Виноградов ходил как на работу. Поверенный позволил своему ученику работать за своим столом с бумагами, когда он отсутствовал, а также дал доступ к своей библиотеке, которая была действительно огромной. Николай был уверен, что прочитать все эти книги невозможно, однако сам Серов утверждал, что прочитал большую часть, в остальном же книги касались работы поверенного и очень помогали в делах, которые вел Петр Платонович.

В те дни, когда Серов работал с клиентами, Николай присутствовал в кабинете, слушая, как его учитель обсуждает с клиентами то или иное дело. Кто бы ни приходил к Серову, он всегда старался показать себя как радушный хозяин, приглашая в свой кабинет и угощая клиента чаем, независимо от его статуса и положения. Поверенный очень чутко работал с каждым, старался узнавать все детали дела и постоянно срывался с места, как только клиент уходил. Как позже выяснил Виноградов, Серов отправлялся на места преступлений, дабы лично осмотреть все, что казалось ему подозрительным или поискать доказательства, которые могли упустить сыщики.

— Но разве это разрешено? — удивился Виноградов, когда в один день Серов взял его с собой.

— Запомни, Николай, это твоя законная инициатива, — ответил поверенный фразой, которую Виноградов запомнил на всю жизнь, — конечно, это возможно делать только после того, как место преступления осмотрят сыщики.

Как чуть позже выяснил Николай, Серов немного лукавил. Изредка поверенный мог осматривать место преступления и в присутствии властей, но то объяснялось определенными связями поверенного. Конечно, все это делалось в присутствии полицмейстеров и сыщиков. Пару раз, Виноградов даже видел, как его учитель спокойно обсуждает детали дела с очередным своим знакомым из уголовного сыска, словно они не были по разные стороны баррикад.

— Есть определенные правила, но, думаю, ты и так их знаешь, — пояснял Серов, когда у них выдавались более спокойные дни и они работали в одиночестве в доме у поверенного. — В первую очередь, не скрывать доказательства, которые ты нашел, это только усугубит положение твоего подзащитного, да и приведет к тому, что с большой долей вероятности ты погубишь все дело, своего клиента и себя в том числе.

Это Николай и сам понимал. Он также понял, что, даже если бы хотелось, попасть на место преступления раньше полицмейстеров редко когда возможно. По словам Серова, это возможно, если клиент прибегает к поверенному сразу же после обнаружения или, что чаще, совершения преступления.

— Ни в коем случае не беги сломя голову, чтобы искать доказательства, — покуривая трубку и читая газету, назидательно пояснял Петр Платонович, — к тому же, это преступление, можешь пойти следом за своим клиентом.

— Даже если сами просят?

— Особенно в этом случае. Они сами не понимают, что порой творят, после увиденного или сделанного.

Николай старался вникать во все, что ему говорит Петр Платонович. Большую часть времени он, конечно, занимался привычными ему делами: готовил почту, составлял документы и разносил их по клиентам Серова, когда сам поверенный не мог этого сделать. Правда, как заметил Виноградов, став помощником Петра Платоновича, он также стал и фактически его почтальоном.

Изредка ему поручалось составить и поработать над речами. Это было одно из самых любимых занятий Николая, где он старался как ни в себя. Тут он проявлял всю фантазию, которую только мог, разумеется, в разумных пределах и в рамках дела, которое ему дозволялось исследовать. Серов пояснял, что судебные речи — это не вся работа поверенного, а лишь малая.

— Речь, это фактически итог, финальный рывок и точка в деле, Николай, не позволяй пылким словам затмить твой разум, особенно если эти слова тебе же и принадлежат, — устало сказал Серов, когда проверял очередную работу своего ученика, — твоя речь должна затронуть зал и судей.

После того, как Николай заканчивал работу над речами для своего учителя, тот быстро проверял их и либо утверждал, либо качал головой, возвращая назад своему ученику порой с едким замечанием о том, что Николай так и не смог понять дело целиком.

На новом месте Николай не чувствовал ту скуку, которая часто приходила к нему на прошлом его поприще. Кабинет Серова олицетворял знания, тягу к справедливости и следованию закона. Сам Виноградов часто думал, будет ли у него такое же рабочее место, когда он отправится в самостоятельное плавание.

Изредка, конечно, ему приходилось скучать и у Серова, когда ему доставались скучные бумажки, похожие как две капли воды. Однако учитель Николая всегда мог скрасить скуку интересной лекцией, отвечая на очередной вопрос своего протеже или описывая очередное интересное дело, которое Серову приходилось вести.

Петр Платонович сразу дал понять, что в их деле люди не делятся на виновных и невиновных.

— Важно то, как к этому относится поверенный, — сказал ему как-то Серов, — твое отношение к человеку должно быть именно таким, каким он хочет его видеть, а он хочет, чтобы ему верили.

— Но, если он виновен, что делать в этом случае? — поинтересовался Виноградов. Вопрос был для него важен, поскольку это была причина, которая заставляла часто его задумываться о том, каким защитником он будет.

— Виновность — это весьма абстрактное понятие, важно чтобы ты понял, Николай, что виновный человек также нуждается в защите.

Несмотря на слова Серова и его отношения к клиентам, Виноградов замечал, что порой его учитель переступает через себя, чтобы дать совет человеку, который ему неприятен. Это было заметно по поведению и глазам Серова. Как только он понимал, что клиент ему неприятен, он растягивал улыбку так, что, казалось, она, доходила ему до ушей, при этом он морщил нос и покусывал губы, как будто сдерживаясь, чтобы не потерять самообладание и не выдать своего истинного отношения к делу. При этом поверенный никак не подтверждал предположений Николая, а сам Виноградов не собирался говорить свои подозрения в лоб человеку, который обещал вывести его в поверенные.