Замуж в наказание

Глава 1

Глава 1

Айлин

Лейла с Азаматом с шести лет знали, что поженятся, и сегодня этот день настал.

Об их браке семьи не договаривались в детстве, больше шутили об этом, но в итоге получилось, что предрекли. Полгода назад стало понятно, что свадьбе быть, а сейчас я смотрю на их первый танец и не могу отвести глаз. А еще не могу не прослезиться.

В восторге тянусь пальцами к приоткрытому рту, дрожащей рукой снимая на телефон свою любимую, неимоверно красивую подругу в слепяще белом платье.

Конечно, на свадьбе есть видеограф и это лишнее, но сдержаться не получилось бы. Слишком прекрасно.

У Лейлы осанка гимнастки, длинная шея и изящные руки. Об изысканности ее платья и безупречности макияжа с укладкой и говорить нет смысла. Я люблю подругу, но это не мешает чувствовать себя рядом с ней гадким утенком и бесконечно ровнять спину.

Мне тоже часто говорят, что красивая, но самой кажется, что не настолько.

А еще у меня сердце разрывается от ревности, что она теперь — не моя. Азамат забрал мою любовь. Разбил сердечко, негодяй. Правда если кто-то и заслуживает быть рядом с моей девочкой — то только он.

Танец молодых заканчивается, белый туман под их ногами начинает рассеиваться, я жму на стоп, сохраняя видео, которое буду полночи пересматривать, наполняя слезами подушку, а потом хлопаю в ладоши и громко улюлюкаю, выражая свой искренний восторг парой, пока не слышу за спиной негромкое папино:

— Кызым…

Я знаю, что это значит в сочетании с просящим взглядом. «Будь потише, дочка».

Вздыхаю и опускаю взгляд вместе с покрытыми узорами из хны руками.

У меня лучший в мире папочка — бабасы — но я немного не попадаю в его ожидания. Громковата, нрав крутой, и это он еще не знает… Ох…

Смотрю на свои руки, отвлекаюсь и с улыбкой вспоминаю, какой вчера был невероятный, просто магический вечер!

Я обожаю традиции своего народа. Знаю, что мои школьные и университетские подружки перед свадьбой гуляют напоследок иначе. В стрип-баре, заказывают спа, пьют шампанское, просто идут в клуб, а у нас никаху и празднованию свадеб предшествует вечер хны.

Мне мерещится, что ноздри до сих пор щекочет запах трав и пряностей, в ушах — звонкий девичий смех, а пальцы покрыты нежными тонкими узорами. В каждую черточку зашито пожелание счастливого скорого замужества.

Улыбаюсь шире и трепещу. Надеюсь, эти пожелания сбудутся.

Как чувствуя, что я думаю о нем, Митя напоминает о себе сообщением.

Открываю в ту же секунду, ощущая себя преступницей.

«Выйдешь ко мне, если подъеду?»

От страха и возмущения даже глаза расширяются, к щекам приливает жар. Хочу ответить: «Нет, ты что! Нельзя». Но он обидится, поэтому медлю и взвешиваю.

Пробегаюсь взглядом по огромному свадебному залу.

Даже не верится, что несколькими часами ранее все здесь стояли, потупив взгляды, пока имам совершал никах. Сейчас и молодежь, и те, кто постарше, вовсю веселятся, едят, танцуют, смеются и поздравляют молодоженов.

Я нахожу взглядом маму — она в компании своих подруг. Старшего брата — Бекира — он с парнями. Как всегда, очень серьезный, перебирает свои четки. В последний год, чтобы повысить авторитет перед отцом, углубился в изучение ислама. Теперь у него есть немного пугающая черная бородка, те самые четки, хмурый взгляд, он часто заводит слишком серьезные для меня разговоры и совершает пять раз в сутки намаз.

Я рада за него, но сама, наверное, еще не доросла. Балансирую между желанием быть прилежной папиной дочкой и хотя бы разочаровать не смертельно.

Возвращаюсь к телефону и печатаю: «Выйду, но ненадолго. Напишешь, когда подъедешь».

Митя ставит моему сообщению палец вверх, а я теперь волнуюсь в три раза сильнее.

Пытаюсь отвлечься на зажигательную, в меру забавную хайтарму (наш национальный танец), но то и дело возвращаюсь мыслями к Мите.

Мы познакомились с ним полтора года назад в университете. Я сейчас на третьем курсе медицинского факультета. Он — выпускник-стоматолог.

Как сам Митя признался, такая яркая красавица не могла не разбить его сердце. А мне каждый раз приятно об этом слушать.

Он, конечно же, не кырымлы (крымский татарин). И это — моя большая беда. Но сердцу ведь не прикажешь, правда? Я и так долго сопротивлялась его ухаживаниям, в итоге сдалась. Теперь мне остается надеяться, что у нас все будет хорошо.

— Айка, ты почему такая розовая? Влюбилась? Или думаешь, как бы украсть Лейляшу у Азаматика? — Ко мне из-за спины подходит Айше — наша с Лейлой подружка. Подкалывает, игриво толкая в плечо, а я смеюсь (уже тише, чтобы не получить от папы новое замечание) и мотаю головой.

Придет время — все всё узнают про нас с Митей, но пока рано.

Пусть меня угораздило влюбиться не в своего, но я верю, что пройдем мы правильной дорожкой. Почти. Потому что начали-то уже неправильно.

Но я часто и много рассказываю ему о наших традициях.

Глава 2

Глава 2

Айлин

Мысли о нахале, под ногами которого я вроде как путаюсь, вылетают из головы, стоит мне увидеть Митю.

Я оглядываюсь по сторонам в последний раз, а потом выхожу из тени, направляясь к нему быстрым шагом.

Ресторан, в котором гуляют свадьбу Лейлы с Азаматом, держит один из хороших друзей моего бабасы.

Я половину детства провела здесь, развлекая себя самостоятельно, пока папа с друзьями пили чай, говорили о чем-то серьезном и играли в нарды.

Благодаря этому знаю, что на заднем дворике должно быть безопасно. Сюда сложно дойти. Да и зачем это делать кому-то кроме нас?

– Аля… – Митя выдыхает и смотрит на меня так, как будто мы не виделись месяц, хотя на самом деле встречались позавчера. Я сказала, что по срочному поручению Лейляши еду в цветочный, а сама… Ох…

Мне одновременно очень стыдно и до сих пор сладко скручивает в животе от воспоминаний, как Митя меня прижимал, как целовал, что шептал…

Он много раз говорил, что не железный. Но и я не железная. Очень хочу, чтобы поскорей завел речь о браке. Мне кажется, что полтора года для убежденности в правильности своего выбора более чем достаточно. Я в своем уверена. На многое готова пойти, чтобы его отстоять.

– Быстрей иди ко мне…

Я ускоряюсь в ответ на просьбу-приказ молодого человека. Он стоит под виноградом. Тоже в тени. Я шагаю к нему и попадаю в крепкие руки.

Они тут же ложатся на мои бедра и стискивают до боли. Митя скользит взглядом по телу. Я сегодня в атласном синем платье в пол. На плечах – бретельки. Декольте у платья действительно слишком открытое, но я спросила у мамы, она не запретила его надевать.

Просто в зале никто не позволил бы себе так хищно и явно заглядывать в ложбинку между грудей. Даже прокурор сдержался, а Митька…

От его взгляда мой живот опять сводит спазмом. Мне двадцать лет и вот такие взгляды, поцелуи и ощущение прижавшегося к животу мужского желания – максимум моих чувственных переживаний на этот момент.

Мне хотелось бы большего, но только после никаха. Я мечтаю выйти замуж раз и на всю жизнь, родить троих детей, воспитать их достойными людьми, а постарев, рассказывать внукам о своей честной, счастливой жизни без необходимости опускать взгляд и привирать.

Верю, что с Митей всё будет именно так.

Его ладонь ползет мне за спину, я сжимаю кисть и ловлю затуманенный взгляд.

– Митюш, пожалуйста…

Он хмурится, не хочет отказываться от возможности меня ощупать, но сдается. Наклоняется к моему лицу, я тут же делаю то, о чем он просит без слов. Сжимаю ладонями щеки парня – они гладкие. Он всегда аккуратно брит. Прижимаюсь своими губами к его.

Хочу тут же отстраниться, но он придерживает, ныряя пальцами в мои залакированные волосы. Я напрягаюсь, даже почти пищу, а он требует расслабиться, с нажимом массажируя кожу подушечками пальцев.

Я чувствую, как по моим губам проезжается язык. Хочет в меня. Я знаю. Уже несколько раз позволяла, хоть это и харам.

Меня изнутри разрывает противоречивость. Творить такое под носом у родителей – не просто наглость, а непозволительная насмешка. Но как я могу бесконечно ему отказывать? Он же тоже человек… Я же его люблю…

Несмело расслабляю рот, Митя тут же начинает раз за разом толчками нырять глубоко.

Если честно, мне так целоваться не нравится. Может быть потому, что просто еще не понимаю всего в отношениях между мужчинами и женщинами, но я делаю вид, что разделяю его страсть.

Настойчиво давлю на грудь и отстраняюсь, когда обе руки парня устраиваются на моих ягодицах. Это, очевидно, уже слишком.

– Мить, пожалуйста…

Он разжимает со вздохом.

Я чувствую себя не лучшим человеком. Балансировать между ожиданиями семьи, желаниями любимого и своими ощущениями очень сложно.

– Поехали со мной, Аль…

Митя просит, сводя брови на переносице. Его просящий, наполненный нетерпением взгляд усугубляет мое чувство вины. А еще я старательно гашу вспышку злости за то, что требует слишком многого после моих частых и настойчивых попыток донести всю сложность происходящего.

Женщина должна быть терпеливой. Для своего мужчины – понимающей.

Улыбаюсь и глажу его по лицу. Любуюсь искренне, а он снова опускает взгляд вниз. Хочется подтянуть ткань повыше, чтобы и самой не смущаться, и его не мучить, но я не уверена, что он поймет этот жест правильно. Поэтому просто жду, когда вернется глазами к моему лицу.

Он очень красивый. Высокий голубоглазый блондин с курносым носом. Мы – противоположности и внешне, и по характеру. Он – свободолюбивый, не знающий запретов и границ. Я – из них состоящая. Завидую ему и чуть-чуть мечтаю, что когда он возьмет меня в жены, начнется совсем другая, наполненная свободой, жизнь. Но для этого нужны шаги. Не мои. Его.

Навязываться я не стану.

– Как же я поеду, Мить? Там все мои… Лейляша…

Он кривится. Для него это не аргумент. А я переживаю всплеск обиды.

Глава 3

Глава 3

Айлин

Я испортила свадьбу лучшей подруги. Опозорила себя, свою семью, унизила всех, кого люблю.

Я мечтаю провалиться сквозь землю, но вместо этого послушно возвращаюсь в зал, как приказал брат.

Я пыталась что-то мямлить, но он бы не послушал. Сделал шаг ко мне, дернут за руку и толкнул туда, откуда пришел сам.

Теперь у меня саднит запястье, но я отвлекаюсь на эту боль, чтобы не сойти с ума. Тру кожу и мысленно прощаюсь с жизнью.

Нет смысла пытаться кому-то что-то объяснить. Бекир поговорит с Митей. Митя не будет сглаживать конфликт, он совсем не такой. Он — смелый, это я трусиха. Потом брат расскажет всё отцу.

Я захлебываюсь накатившим отчаяньем. Жалостливо скулю и отворачиваюсь от толпы гостей, которые даже не подозревают, какая драма сейчас разворачивается неподалеку. А у меня жизнь рушится. После такого папа нас никогда не благословит. Даже если Митя совершит хадж. Даже если подарит мне самый щедрый в мире махр, на который у него элементарно нет денег. Даже если будет любить меня так, как никто не полюбит. Все испорчено. Я все испортила.

И даже на Митю с его дурацкой затеей злиться не могу. Он там сейчас борется за нас двоих. А я… Просто тварь, стравившая любимого брата с любимым же парнем.

Всхлипываю еще раз, до крови закусывая изнутри щеку. Смотрю в стену и стараюсь выровнять дыхание, но какой смысл? Мое спокойствие ничего не изменит. А вот у паники есть все основания.

На мои плечи ложатся чьи-то руки, я подпрыгиваю и даже вскрикиваю. Далеко не сразу осознаю, что это Лейла. Смотрю на ее теплую улыбку и еле сдерживаю слезы. Моя дорогая, ты же еще не знаешь, что я натворила… А когда узнаешь – не коснешься больше.

Глаза наполняются влагой. Я — на последнем волоске, а Лейла хмурится и подается навстречу.

– Эй, Айка… Ты чего?

Ответить не могу, просто мотаю головой.

Она раскрывает объятья, я в них тут же ныряю.

Какая я ужасная… Я этого не заслуживаю…

Но вопреки своим же мыслям прижимаюсь к подруге еще плотнее. Кладу щеку на ее плечо, через пелену слез смотрю в гудящую толпу. Позволяю себе маленькую слабость, помечтать, что а вдруг пронесет? Но нет же. Нет…

Нахожу глазами папу и практически захлебываюсь от стыда. Еще сильнее, когда осознаю, что рядом с ним стоит тот самый чертов прокурор. У меня кровь вскипает, я решаю его ненавидеть. Почему-то кажется, что это он дал наводку Бекиру. Иначе как брат оказался там, где мы с Митей?

Зря думаю об этом – снова хочу провалиться сквозь землю. А еще вернуться и как-то повлиять. Но как?

Успокаивающие поглаживания Лейлы с каждой секундой действуют все хуже. Мне становится откровенно плохо… В голову проникают мысли о побеге. Только куда? От себя же не убежишь…

Смотрю на незнакомого мне мужчину в дорогом костюме со строгим лицом и раз за разом повторяю про себя: «зачем ты это сделал? Скажи… Зачем ты это сделал? За то, что путалась под ногами?».

Я не жду ответа. Спросила бы – он мне в лицо посмеялся, потому что глупости. Потому что сама виновата. Потому что мне не хватает смелости спросить честно: зачем это сделала я…

Кое-как беру себя в руки и отстраняюсь. Ловлю ласковый взгляд Лейляши и вымучиваю улыбку.

Напоследок я хочу успеть ей показать, что люблю искренне и несмотря ни на что.

– Кто-то тебя обидел, ручеек? – Она тепло улыбается, тянется к моей щеке и гладит. Снова сбивает меня с ног.

По одному из трактований, Айлин – это ручеек в раю. Но сейчас такое обращение звучит по-особенному кощунственно. Сегодня мой ручеек пересох. Вход в рай точно закрыт.

– Сама себя, – неумело отмахиваюсь и отступаю.

Сжимаю руки в тугом-тугом замке.

Бекир с Митей наедине на заднем дворе уже минут пять. Господи, пусть они просто говорят, а не дерутся. Пожалуйста…

– Мы торт сейчас будем резать. Идем поближе?

Лейла не настаивает на том, чтобы я тут же выкладывала ей причину своего странного поведения. Вообще удивительно, что нашла на меня время.

Подруга протягивает мне руку, я хватаюсь за нее, как за спасательный круг. Семеню следом, пока у нас над головами потихоньку гаснет свет.

На наших свадьбах традиции нежно вплетены во вполне стандартный сценарий. Я была на нескольких не крымскотатарских празднованиях. Не могу сказать, что впечатление они произвели на меня неизгладимое. Нет, то же самое, просто другая музыка, алкоголь, отчасти еда, более развязные конкурсы и танцы.

Но и у нас муж с женой разрезают торт.

Лейла отпускает меня рядом с остальными своими подружками. В отличие от меня, их не нужно было собираться по залу. Я становлюсь в маленькой группке за спиной молодоженов.

Продолжаю отсчитывать последние секунды своей жизни без позора. Поглядываю на пугающую дверь. Жду, когда в ней покажется Бекир и пойдет к отцу. А я даже в ножки к нему не упаду. Нет смысла умолять. Он слишком честный…

Глава 4

Глава 4

Айлин

Моя просьба к Всевышнему остается нереализованной. Под землю я не проваливаюсь. Приходится продолжать как-то жить.

Праздник испорчен. Сначала зал окутывает всеобщая растерянность, потом люди понемногу начинают разбираться, что произошло.

Тетушки и девушки причитают, пытаясь хотя бы что-то сделать с «декорированным» кремом и безе подолом свадебного платья Лейлы.

Азамат отряхивается сам. Злится, конечно. Все мужчины злятся. Рвется догнать неизвестного сумасшедшего, но его тормозят старшие и друзья. Кто-то всё же бежит, но я знаю – Митя им уже не попадется…

Сама я в оцепенении смотрю на брата. Как он поднимается, отказываясь от помощи, перед кем-то извиняется, кому-то огрызается. Когда смотрит на меня – отшативаюсь, хоть и должна бы быть готовой.

Его взгляд не обещает ничего хорошего, моя последняя надежда на благополучное разрешение ситуации тает. Хотя откуда взяться благополучному? Хуже и быть не могло…

Когда Лейла уходит переодеваться (потому что платье, конечно же, уже не спасти), тянет меня с собой. Я благодарна ей за это, но даже переключиться не могу. Извиниться. Исповедоваться. Просто помогаю, механически перебирая пальцами по пуговкам. Подруга что-то мне говорит, даже смеется, совсем не плачет, а я только невпопад со всем соглашаюсь.

Когда мы возвращаемся, зал выглядит почти, как до происшествия. Только продолжать веселиться никто не собирается.

Торта не будет. Салюта, кажется, тоже. Проводов молодых… Ох, как мне стыдно…

– Прости меня, – не сдержавшись, я извиняюсь перед подругой, сжав ее ладонь. Лейла смотрит на меня удивленно, даже по носу щелкает.

– А тебя-то за что? Мы тут ни при чем, ручеек. Пусть мужчины разбираются…

Я хотела бы кивнуть, улыбнуться, отпустить. Но сама так не считаю.

– Просто прости.

– Хорошо… – Подруга снова смеется, обнимает меня крепко, как будто это мне сорвали свадьбу и испортили лучший в жизни день. Оставляет меня и идет к Азамату.

По нему видно, что он по-прежнему дико зол. Причем ясно, что на Бекира. Они вот сейчас цапаются. Мой брат – сидя на стуле. Рядом с ним суетится мама – обрабатывает руки. Я окончательно убеждаюсь, что они с Митей всё же дрались. Разве могло быть иначе?

Перепалка Бекира с Азаматом продолжилась бы, но ситуацию спасает Лейла. Она перехватывает внимание своего мужа. Заставляет смотреть себе в глаза и что-то говорит. Он сразу же смягчается, реагируя на любимую. Думаю, ему сто лет не нужен был тот торт. Если и обидно, зло, плохо – то за нее. Она же показывает, что злиться нечего. Уж точно, не на Бекира.

Оглядывается на моего брата, улыбается ему. Я слышу низкое, суховатое:

– Багъышланыз, Лейла-ханым…

Брат извиняется, и его Лейла тоже прощает.

– Будет, что вспомнить, Бекир-бей.

Бекир хмыкает, но совсем не весело. А потом мама тянется к его лицу, чтобы обработать царапину на скуле. Он дергается и шипит.

Происходящее сейчас – унизительно. В первую очередь для него, а должно быть для меня. Но я даже извиниться не могу. Он не примет.

Отступаю в сторону, кручу пальцы, жду чего-то… С помощью ни к кому особенно не лезу, но занятие находит меня само.

Упавшая в руки мужа тетушка Лейлы Фарида полулежит на стуле, обмахивает себя руками. Меня просят за ней присмотреть. Я бегаю за водой, нахожу веер, работаю вентилятором, а сама поглядываю, что происходит вокруг.

В моей сумочке жужжит телефон, но я в жизни его не достану. Это, конечно же, Митя, но я уверена: с ним всё хорошо, а в остальном… Вы даже не представляете, как я на него злюсь за все, что натворил. За то, какое неуважение позволил себе проявить…

Думаю об этом – и завожусь. Я никогда ни на кого по-настоящему не кричала. А на него бы сейчас точно разоралась…

– Помедленнее, ханым. А то ко всем моим бедам еще и со стула сейчас сдует…

Опомнившись, извиняюсь перед тетушкой и стараюсь себя контролировать. Обмахиваю аккуратно, про Митю не думаю. Про себя тоже.

Когда вижу папу – сердце обрывается. Он заходит в зал и приближается к моему брату. На меня не смотрит, но это пока. Я чувствую, что злится. В данный момент, подозреваю, на Бекира.

Говорит ему что-то коротко и серьезно. У брата лицо каменеет, а я еле сдерживаю новый приступ жалкого скулежа.

Для Бекира так важно уважение отца. Для него так важно видеть в глазах одобрение…

Всё из-за тебя, Айлин. Все беды из-за тебя…

Я почти складываю веер и делаю шаг в сторону своих родных вместе с жарким желанием чистосердечно признаться, но меня прибивает к месту быстрый взгляд брата.

Я читаю в нем: «не смей». Сглатываю и слушаюсь.

Гостей становится все меньше. Лейла с Азаматом выходят на порог, чтобы все могли с ними попрощаться. На меня волна за волной накатывает то стыд, то отчаянье, то облегчение… А когда обвожу взглядом почти пустой зал и вижу на одном из стульев своего нового «знакомого», ещё и злость.

Глава 5

Глава 5

Айлин

После свадьбы Лейлы прошло две недели. И, как ни странно, моя жизнь почти вернулась в норму.

При воспоминании о том, как закончился тот вечер, у меня по рукам по-прежнему бегут мурашки, но даже стыд ощущается уже не так остро.

Я присматриваюсь к родителям, но они не поднимают тему произошедшего, не вижу в их глазах осуждения или сомнения.

С Бекиром пока что сложно. Он продолжает на меня злиться. Мне по-прежнему больно от его несказанных слов. Но я знаю, что когда увижу на его лице первую же адресованную мне улыбку – тут же растекусь плаксивой всепрощающей лужей. В детстве у нас часто почти доходило до драк. Сейчас, когда мы подросли, я понимаю, что брат – мое огромное сокровище. Рассудительный. Серьезный. Смелый…

Больше, чем чтобы мы с ним побыстрее помирились, я хочу только чтобы папа его простил за мое прегрешение.

Бекир защищает меня до конца: он не признался, в каких именно обстоятельствах нас с Митей застал. И что его взвело до состояния, когда не смог остановиться.

Но если с Бекиром, папой и мамой все просто – я их всё так же люблю и уж точно мне не за что на них злиться, то с злость на Митю не проходит, а только растет. Мне кажется, что я понемногу, как шелуху с лука, снимаю лишние эмоции и начинаю видеть суть.

После тысячи разговоров о том, что я считаю важным, после миллиона мягких отказов от слишком откровенного для меня поведения, после моих восторгов по отношению к отцу, брату, после длинных рассказов о важности свадьбы для девушек… Этот идиот посмел поиздеваться. Насладиться. Оставить нас всех не просто в замешательстве – а униженными и разбитыми. А сам…

Положа руку на сердце, если бы я слышала эту историю со стороны, может и не пожалела бы молодого человека, подобного моему Мите. И вот теперь мне больше всего стыдно, что этот Митя – мой.

Как оказалось, разочароваться в человеке очень легко. Достаточно более трезво посмотреть на его поведение. То, что я считала свободой и смелостью, на самом деле было безразличием к моим интересам. А как можно мечтать выйти замуж за мужчину, который ни от чего тебя не защитит? Как ему меня со спокойной душой отдаст бабасы?

Сам Митя часто говорит, что родственники не имеют права вмешиваться в мою жизнь и что-то мне запрещать. Его логика всегда была мне ясна и отчасти я с ней даже согласна. Но многое в моем поведении обусловлено не столько прямым вмешательством, сколько желанием угодить. Я – такой человек. Мне хочется, чтобы из-за меня никому не было плохо. По возможности, всем хорошо. И мне хорошо.

А Митя сделал плохо всем, кроме себя.

Каждый раз, когда думаю об этом, – передергивает.

Захожу в университетскую уборную, оставляю сумку на столике и приближаюсь к зеркалу, чтобы посмотреть, не смазалась ли косметика.

До сессии осталось совсем чуть-чуть. Поэтому к нервам по поводу поведения Мити и возможного раскрытия нашей тайны добавляется еще и страх где-то что-то завалить.

Я – не отличница. В школе была, но медицина – это не совсем мое. Не мечта, а одна из граней готовности в чем-то уступить, где-то прислушаться, как-то потерпеть. Не могу сказать, что учеба вызывает во мне отторжение, но полноценно на своем месте я себя не чувствую.

Когда делюсь этим с подружками-однокурсницами, они смеются, что с таким подходом я давно должна была слиться, а то и сойти с ума, потому что выдерживать муки первых курсов без отчаянной любви просто невозможно. Но они не знают, что мотивировать может не только любовь, но и одобрение в глазах родных.

О том, чтобы бросить, я действительно запрещаю себе думать, как бы сложно ни было. Буду ли работать по специальности – посмотрим, но диплом получу.

Через двадцать минут у меня лекция в другом корпусе, поэтому вальяжничать некогда. Делаю свои дела, снова хватаю сумку, подхожу к автомату за стаканчиком не самого вкусного кофе и движусь вниз по ступенькам.

В этот момент жужжит телефон, я переворачиваю его экраном к себе.

Митя мне иногда пишет, несколько раз пытался заговорить, подкараулив возле аудиторий, но я пока что не готова. А может быть уже никогда не буду.

И даже не потому, что Бекир приказал оборвать связи. Дело во мне. Чувствую себя преданной. А предательств я не прощаю.

Но когда смотрю на экран телефона, улыбаюсь, а не кривлюсь. Это не он. Это Лейляша. Они с Азаматом «лечат нервы» в Доминикане. Летели туда через Париж. Как по мне, идеальный маршрут.

Мне интересно всё-всё-всё. И Лейла со мной всем этим делится. Или почти. Мы созваниваемся, она водит меня между пальм по белому песку. Даже на Эйфелевой башне мы побывали с ней как будто вдвоем. Не знаю, как Азамат это терпит, но я ему очень благодарна, что позволяет нам не потерять друг друга слишком быстро.

Я по горящим глазам подруги вижу, что она очень-очень счастлива. И чувствую, что дело далеко не в пальмах. Между ними с мужем происходит прекрасное. Самое чувственное, тайное и сладкое, что только может происходить между мужчиной и женщиной. Когда думаю об этом – внутри теплеет.

А когда на контрасте, как позволяла себя лапать Мите… Делается хуже.

Может быть Всевышний не наказал меня вот так, а наоборот от беды отвел?

Глава 6

Глава 6

Айлин

Стою у здания областной прокуратуры. Чувствую себя идиоткой, а еще так сильно злюсь на Бекира, что даже на время забыла о главной своей радости: брат наконец-то оттаял.

Держал дистанцию почти месяц. Холодно принял поздравления на свой Днем рождения, имитировал при родителях нейтралитет, а когда мы оставались наедине – игнорировал.

Что именно стало причиной моего прощения – не знаю, но неделю назад, когда брат сам подошел, у меня упала гора с плеч. Я даже расплакалась, он успокаивал. Говорил, что маленькая дурочка, а я и не спорила.

Сегодня мы с ним договорились вместе съездить в торговый центр, выбрать нашей мамочке подарок – у нее через неделю сорокапятилетний юбилей.

Весь день в университете я думала только о том, как мы с Бекиром проведем время. Легко сдала зачет, отбыла консультацию перед важным экзаменом. Получила один автомат. Но когда перезвонила брату, Бекир трубку не взял. Через пять минут тоже. И через десять… И через пятнадцать…

Выхода у меня было два: ждать, сев в одной из кофеен рядом с университетом, или устроить перехват. Я выбрала второе. Теперь очевидно: поступила неправильно.

И из-за этого сильно-сильно злюсь уже на себя.

Вышагиваю вдоль высокого забора с установленными по углам камерами, по десятому разу считая надоевшую уже кораллово-серую плитку. Обнимаю плечи руками, потому что на улице сегодня неожиданно прохладно. Время от времени достаю из сумочки и смотрю на разряжающийся телефон, на котором по-прежнему нет входящих от брата.

Это значит, что минут через пятнадцать придется заказывать такси и ехать домой, потому Бекир меня просто не найдет.

Мимо проходят трое мужчин в слегка смятых рубашках. Я ускоряю шаг и стараюсь сильнее скукожиться. Даже дыхание задерживаю. Они ограничиваются навязчиво заинтересованными взглядами, а я выдыхаю. Хотя бы так. И на том спасибо.

Волнуюсь не потому, что дикая, а потому, что стоять здесь – на самом деле не очень комфортно. Много внимания. Несколько раз я видела, как внутрь заводят людей в наручниках. Один из них пытался вырваться и кричал что-то. Может придумываю, но казалось, что мне.

Кто-то из сотрудников тоже подходил знакомиться.

В каждый из таких моментов мое сердце ускорялось, я в голове просила Бекира хотя бы перезвонить, а еще тихонько ругала благодетеля моего старшего брата – Айдара Салманова. Нового областного прокурора. Нашего.

Теперь, к своему огромному сожалению, я знаю о нем много. Слышу часто. В основном – восторги.

Выпускники юридической магистратуры обязательно проходят производственную практику. Мой брат всегда мечтал о работе в прокуратуре. Я понятия не имею, почему. Впрочем, как и чем занимается прокуратура. Но он о своем желании не раз и не два говорил отцу.

Бекир с друзьями долго пытались добиться разрешения пройти практику в городской прокуратуре, но там их футболили.

А вот наш Салманов, похоже, решил, что в практике студентов нет ничего ужасного. Теперь Бекир каждое утро ездит сюда и сидит до поздней ночи. Возвращается домой уставшим и довольным. Я не думаю, что ему поручают что-то важное, но выглядит он в последнее время деловым перцем.

Если я правильно поняла, Салманов дал разрешение на практику не только Бекиру, но еще пяти таким же горящим идеей прокуратуры однокурсникам моего старшего брата. Поэтому теперь он немного для всех герой.

Я рада.

Не рада, что для него герой – волнующий меня Салманов.

У Бекира как будто больше нет ни одной темы. Только «мы с Айдаром Муратовичем». «Айдар Муратович». «Салманов». «Наш главный».

Брат ходит за ним по пятам. Конечно, учится всему и это прекрасно, но принимать его абсолютный восторг человеком, который меня больше пугает, чем нравится, я не могу.

Зато теперь знаю, что ему тридцать два. Он приехал в наш город по назначению. До этого работал на высоком посту в Генеральной прокуратуре. Бекир говорит, что он – гений от юриспруденции. А еще очень честный и взвешенный человек.

В ответ на эти рассказы я кривлюсь и молчу. Вспоминаю его взгляды, слова, придумывая за него его же не самые лучшие мысли. Зачем я его демонизирую – не спрашивайте. Мне так легче. Потому что мой воздух всё больше наполняется его присутствием. Я боюсь задохнуться.

Вижу, что из-за угла поворачивают двое мужчин. Когда они выходили из здания, один из них разглядывал меня очень пристально. Сейчас улавливаю момент, когда опять замечает и глаза сразу зажигаются. Если пересечемся, он заговорит. Будет тупо, неловко. Это точно лишнее.

Поэтому разворачиваюсь на половине своего бессмысленного пути и начинаю двигаться в обратную сторону – к парковке.

Мне кажется, я даже молодого охранника в военной форме забавляю. Он несколько раз выходил на крыльцо покурить. Спасибо, хотя бы не подкатывал.

Не оглядываюсь, но по приближающимся голосам понимаю, что мужчины меня догоняют. А сама ускориться не могу – будет выглядеть, как побег. Поэтому продолжаю делать вид, что часовые прогулки перед прокуратурой – просто мое хобби. Разблокирую телефон и в очередной раз набираю Бекира. Он, конечно же, не берет. Я тихонечко ругаюсь себе под нос, а потом еще раз, слыша:

Глава 7

Глава 7

Айлин

Сегодняшний день я назову днем неправильных решений. Если доживу до вечера, конечно. А то сейчас сердце рвется из груди так, будто ему там тесно. И мне здесь тоже.

Зачем я согласилась на щедрое предложение Салманова? Потому что дурочка, да? Наверное…

Мой телефон предательски медленно заряжается, пока я сижу на неудобном диване и впитываю кожей неловкость царящей в кабинете тишины.

Салманов проводил меня через арку металлоискателя, мои паспортные данные записал тот же парень, который выбегал покурить и поглазеть, дальше я шла по темному коридору с бесконечным количеством дверей за… М-м-м… Главным. Мы поднялись на лифте. Передо мной галантно открыли дверь в приемную, впустили внутрь, потом еще раз – уже в кабинет, разрешили «чувствовать себя как дома», показали, где именно в прокуратуре находятся розетки, и куда я могу умостить свою пятую точку. Дальше же Айдар Муратович занялся чем-то своим, а я при всем желании не смогла бы. Волнуюсь.

Он поработал на ноутбуке, потом откинулся в кресле, взял в руки мобильный и начал что-то строчить на экране. Ему позвонили – встал, ходил по комнате, разговаривая. Меня совсем не стеснялся. А я зачем-то впитывала каждое слово. Ни черта не поняла, но всё запомнила.

Сама делала вид, что увлечена изучением кабинета. Хотя по-честному он мне не понравился. Совсем не идет Салманову. Здесь всё пахнет возрастным мужчиной без вкуса и совести, включая с диванчиком, в котором я практически утонула. Чувствую себя неловко еще и из-за того, что колени зависли на уровне груди.

Когда пыталась сесть более грациозно – получила крупицу внимания. Быстрый взгляд с прищуром и намек на улыбку. Кажется, он рассматривает меня исключительно как возможность позабавиться. Это не то, чтобы приятно.

Я несколько раз собираюсь спросить, сколько продлится следственное действие, в котором участвует мой брат, но постоянно сдуваюсь. Боюсь всего: вплоть до постыдно сорвавшегося голоса.

Чувствую себя натянутой струной. Убеждаюсь, что правильно его избегала. Зачем мне эта нервотрепка?

Сейчас Айдар снова в телефоне. Он вальяжно откинулся на кресле (вот оно, кстати, мужчине идет: черное, видно, что новое и дорогущее, на нем хочется устроиться. Думаю, работать тоже отлично). Только работает ли он – не знаю. Усмехается так, как будто ведет личную переписку. Очень-очень личную.

Думаю об этом и щеки обжигает жар. Еще сильнее, когда он резко отрывается от экрана и ловит меня на горячем.

Сужает глаза, подсекая. И я чувствую себя выброшенной на берег рыбой. Даже закашливаюсь. Дважды ударяю себя по грудной клетке и тянусь к стаканчику с водой – щедрый Салманов налил из кулера и поставил передо мной.

Сделав несколько медленных, несвойственно для меня вдумчивых глотков, ставлю стаканчик на место и к своему несчастью обнаруживаю, что Салманов не вернулся в телефон.

Смотрит на меня. Выглядит задумчивым. Тянется к подбородку и проезжается пальцами по твердой щетине. Я слышу характерный шелест, тело реагирует на него вставшими дыбом волосками на руках. В горле сухо, хотя я только что напилась.

– Ещё? – Мужчина спрашивает, явно имея в виду воду. Я мотаю головой, бездарно сражаясь с усилившимся румянцем. Что с тобой, Айка? Соберись!

– Нет, спасибо, – вежливо улыбаюсь, смотря не в лицо мужчины, а немного в сторону. Была бы не против, чтобы он вел себя так же, но… Без шансов.

– Думаю, минут через двадцать твой брат будет.

– Спасибо… – Благодарю искренне. В первую очередь за то, что мне не пришлось об этом спрашивать первой. У самой мысли путаются. Сложно собраться. А еще объяснить себе, откуда такая бурная реакция? Может это всё свежепережитый переизбыток внимания на улице? В следующий раз соглашусь ехать в прокуратуру только в наручниках, честно…

Тянусь кулаком к губам, тихонечко смеюсь в них, представив картину, а подняв взгляд, снова встречаюсь с зелеными глазами.

– У меня что-то с лицом? – Спрашиваю, почувствовав прилив храбрости. Но Салманова с толку не сбиваю. Он медленно переводит голову из стороны в сторону. Отвечает:

– Нет. Мимика интересная просто. Необычная.

Только немного остыв, снова вспыхиваю. Опускаю глаза, как положено порядочной крымскотатарской девушке.

Зачем-то думаю: это был комплимент или новая издевка? Сложно понять.

– Как дела у ухажера?

Мужчина спрашивает спокойным, ровным голосом. А я теряюсь. Сначала думаю, что ослышалась. Потом, что это, наверное, не мне. Потом, когда рискую поднять взгляд и вижу, что Айдар вскидывает бровь, продолжая смотреть в ожидании, приоткрываю рот от возмущения, тут же сдавая себя с потрохами, естественно.

Струсив, опускаю подбородок, разглаживаю платье, надежно укутываю колени. Когда возвращаюсь к его лицу, вижу, что посмеивается уголками губ и глазами.

– У какого ухажера? Вы о чем? – Хочу верить, что морожу взглядом и тоном, но не очень похоже на правду. Улыбка не гаснет. Азарт не проходит. Может в нем джинн живет?

Салманов постукивает по столу красивой ручкой, играя на моих нервах. Еле держусь, чтобы не схватить мобильный и не вылететь из кабинета. Останавливает одно: интуиция подсказывает, что без прокурорского согласования на улицу меня уже не выпустят.

Глава 8

Глава 8

Айлин

Последний экзамен сдан. В моих руках зачетка с закрытой на пятерки сессией, а грудную клетку распирает гордость.

Я даже в сумочку забросить её не могу. То и дело раскрываю на последней заполненной странице и с улыбкой рассматриваю.

Айка-балам, ты у нас молодец! Станешь лучшим в городе кардиохирургом, Иншалла!

Хвалю себя же голосом папы и смеюсь. И даже не важно, что нам с бабасы предстоит серьезно обсудить выбор специализации, потому что я склоняюсь к косметологии, а он грезит, чтобы его дочь запускала уставшие человеческие сердца.

Будет непросто. Вполне возможно, я, как всегда, сдамся. Но сейчас просто рада, что впереди два месяца летнего безделия. А сегодня – мой законный выходной после непростой, но успешной работы.

Весь июнь в этом году – сплошные праздники. Мы только отметили Дни рождения брата и мамы, а через неделю у Бекира уже выпускной.

Его практика у Салманова прошла на отлично. Работу в прокуратуре Бекиру пока предложить не могут, но на двухмесячную стажировку зовут. Мы всей семьей очень благодарны Айдар-бею за благосклонность к Бекиру. И даже я.

В тот день брат из меня всю душу вытряс, допрашивал, не надоела ли я Салманову, не наговорила ли глупостей, не нахамила ли…

Я раз за разом повторяла, что нет. Сидела тихо, со всем соглашалась, за всё благодарила…

Это ложь, конечно, но делиться правдой с братом мне не хотелось. С мамой потом тоже. Ни с кем. А сама я время от времени возвращаюсь мыслями в тот кабинет, к тому странному разговору. Вроде бы пустому, а душу чем-то задевшему.

Я немного ждала, что Салманов побывает у мамы на юбилее (его приглашали), но праздник прошел без него.

Это сказалось на моем настроении. Почему – я стараюсь не думать. Зато с куда большим интересом теперь слушаю истории Бекира о его работе. Особенно сильно реагирую, когда проскакивает знакомое имя.

Я его гуглила. Смотрела в соцсетях. Ох… Такая заинтересованность и саму пугает, но остановиться я пока не могу. Объясняю себе же, что не встречала раньше таких людей. Но размышлять о Салманове слишком много себе не позволяю. Чувствую опасность, а еще бесперспективность. Поэтому – дозировано. Да и, мне кажется, интерес потихоньку угасает.

Это хорошо.

Потому что, уверена, он обо мне давно забыл. Работы много. Внимания, подозреваю, тоже. Есть, с кем пообщаться, кроме глупой любительницы поискать розетки в неожиданных местах.

Когда вспоминаю свои слова в той беседе, испытываю стыд. Сейчас всё кажется неуместным. Хотелось бы произвести другое впечатление, пусть я и не знаю, какое произвела в реальности. Но это всё неважно. Правда. Потому что в моем будущем никакой роли не сыграет.

Мне нужно думать о планах на предстоящее лето, о разговорах с отцом. О Мите… И снова ох…

Он меня не оставляет. Изменил тактику: теперь извиняется. Говорит, что осознал неправоту и перед родными тоже готов извиниться. Клянется, что без меня плохо. И мне кажется, что я вижу это во взгляде. Из-за этого плохо уже мне. Сердце отзывается.

Я не могу снова ему так же довериться, розовые очки слетели. Но и избавиться от возможно глупой веры, что у нас еще все может сложиться, тоже не могу.

Он больше не делает широких неуместных жестов, как тогда с платком. Просто смотрит издалека. Пишет. Звонит. А я не блокирую.

Дура, да?

Возможно. Но я верю в его раскаянье. Что нам делать, тем не менее, не знаю. Больше не разрешу так много, как раньше, пока не заявим о своих отношениях по-честному. А заявим ли – вопрос.

И ответ на него я сегодня искать не хочу.

Митя поймал меня, когда вылетела из аудитории со своей последней пятеркой. Я была так взволнована и рада, что с улыбкой нырнула в раскрытые объятья. Он вложил мне в руку коробочку, поцеловал в волосы, шепнул, что любит и поздравляет с еще одним годом. Отпустил, когда я попросила.

Сейчас коробочка лежит в сумке. В ней – очень нежный золотой браслет. Он, конечно, не сравнится с тем золотом, которое дарит отец, но сеет в моей душе полный раздрай.

Митя – не наш. Но разве он из-за этого не хороший? С другой стороны, откуда увереность, что разница между нами – это не пропасть?

Не знаю.

Мы с однокурсниками празднуем сдачу сессии в кафешке. Посидев чуть меньше двух часов, я начинаю собираться домой. Не заскучала, просто чем дальше – тем градус веселья выше. После кафе по плану – ночной клуб. Там будет и Митя. Он очень просил меня отпроситься и прийти.

Я могла бы соврать маме, что празднуем с девочками. Она мне доверяет, отпустила бы. Но не хочу.

Помню просьбу Бекира. Да и в себе не разобралась.

Поэтому собираю вещи, оставляю несколько купюр и заказываю такси домой.

Выйдя из автомобиля, бросаю быстрый взгляд на подъезд к воротам. Там нет той самой машины. Стыдно признаться, но я теперь всегда проверяю. Когда не обнаруживаю – грущу. По какой причине – стараюсь не закапываться. Это пройдет.

Глава 9

Глава 9

Айлин

Никто не говорил, что я под домашним арестом. Эти слова вообще происходят откуда-то из детства, когда мы с Бекиром скандалили и мама наказывала нас запретом гулять. Но сейчас я чувствую, что если попытаюсь выйти – меня остановят.

Я сижу дома уже десять дней. Со мной не разговаривает отец. Хмурый, наверняка получивший не меньше, чем я, брат. Долго не разговаривала мама.

Но в один из вечеров, который я привычно уже проводила в комнате, слышала, как на первом этаже разгорелся первый на моей памяти скандал между родителями. Они раскричались. Перешли на крымскотатарский. Я жмурилась, неосознанно тянулась к ушам. Переживала ужаснейший из опытов – когда ты становишься причиной стычки самых дорогих людей.

Я разобрала далеко не все и чем закончился спор – не знаю. Знаю только, что он касался меня, моего поведения, моего будущего.

После мама поднялась ко мне с ужином.

Обычно оставляла и уходила, потому что спускаться ко всем в гостиную у меня не хватало моральных сил, а морить меня голодом она не смогла бы. А в тот раз задержалась.

У меня на глаза навернулись слезы, она тяжело вздохнула, шагнула ближе и села рядом на кровать. Обняла.

Под воздействием самого желанного в мире тепла я размякла. Защитная скорлупа стала трескаться. Тихонечко заплакала. Чувствовала, что маме и жаль меня, и злится она, возможно, не меньше папы.

– Я ничего плохого не хотела…

На мой шепот отреагировала сжатыми губами, но не оттолкнула и гладить не перестала. Я для нее теперь, наверное, очень провинившийся, но все такой же любимый ребенок.

– Папа очень злится, Айка. Очень.

– Бекиру досталось? – Я спросила, оторвавшись от плеча и смотря маме в лицо. Она даже постарела. Когда я вспомнила про брата – сильнее нахмурилась, тяжело вздохнула.

– За ложь досталось, конечно.

– Он как лучше хотел…

Мои слова бессмысленны, я это знала тогда и знаю сейчас. Мама на них не ответила.

Смотрела на меня, грустнела с каждой секундой все сильнее.

Потянулась к моему лбу, начала гладить от него по волосам.

– Айка-Айка… – Она качала головой, а у меня опять на глаза наворачивались слезы. И ведь не скажешь, что трагедия преувеличена. Мы с Митей не сделали ничего такого, что очернило бы раз и на всю жизнь. А если женимся… То кому какая будет разница?

Я даже не заметила, как снова начала цепляться за эту возможность, как за спасательный круг.

У меня никто не забирал телефон. Я не рисковала ничего писать парню, но он писал и пишет каждый день. Волнуется.

– Почему ко мне не пришла, дочка? Ну почему?

Мама спросила, смотря в глаза. В ее взгляде я увидела, что часть моей вины она берет на себя. Все берут. Но разве же всё настолько ужасно? Какая разница, что про меня скажут люди, если я буду счастлива? Неужели отношение окружающих для нас важнее, чем внутренние ощущения?

Все эти вопросы я могла задать себе, а маме просто повторила:

– Я ничего плохого не хотела…

Она не спорила, вздохнула тяжело, обняла крепко-крепко и скомандовала:

– Ешь, кызым.

Ушла, больше не оглядываясь, оставляя меня наедине с ненужной мне едой.

И дни продолжили тянуться.

Я слежу из своего окна, как папа куда-то время от времени уезжает. Стыдно признаться, но когда его дома нет, мне становится легче. Потому что когда есть – я постоянно жду его прихода и какого-то ужасного разговора. Жду наказания. А он, наверное, раскаянья. Но я не могу каяться. Внутри непобедимый стоп. За что? За чувства?

Я признаю свою вину в том, что Митя с Бекиром натворили на свадьбе. Но не за сам факт нашей с Митей встречи. Я постоянно перебираю в голове весь допущенный нами «разврат» и не нахожу какой-то катастрофы.

Среди моих университетских подруг не так уж много девственниц, не говоря уж о нецелованных, но ни одна из них не замужем. Я понимаю, что себя ровнять с другими нет смысла. У меня – особые исходные. Другая семья. Но я не хочу быть виноватой просто за то, что позволяю себе жить.

Когда папы нет – атмосфера в доме не кажется такой угнетающей. Я даже несколько раз спускалась к маме на кухню. Видела Бекира, но не рискнула заговорить. Он взглядом предупредил, что трогать его не нужно. Мне стало обидно до слез, но это наказание я принимаю.

Как только слышу, что ворота разъезжаются, поднимаюсь обратно в комнату. Так длится еще три дня.

Я сижу на кровати, чувствуя себя беспричинно уставшей, когда мне звонит Лейла. Вижу на экране ее имя и начинаю дрожать. С подругой поговорить мне еще страшнее, чем было с папой.

Это же ее день я испоганила и теперь она об этом знает.

Всё, на что меня хватило, это отправить короткое сообщение: «прости». Она лайкнула смайлом и спросила: «за что, Ручеек?». Я не ответила, она не настояла. А сейчас зачем-то набрала.

Заставляю себя перебороть желание проигнорировать входящий. Беру трубку.

Глава 10

Глава 10

Айлин

Меня полночи трясет, я не могу ни прийти в себя, ни заснуть. В голове на повторе давний-давний детский разговор с бабасы, в котором я сейчас уже совсем не уверена. Может приснился?

Я тогда только узнала, что иногда браки совершаются не потому, что молодые люди влюбились и решили провести друг с другом жизнь, а потому, что союз выгоден семьям. Договариваются обо всем родители. Молодые просто покорно принимают. Меня это так испугало, показалось настолько страшной судьбой, что я пережила первую в жизни моральную встряску. Не могла собраться и с кем-то поделиться. Как папа потом рассказывал, была громким, звонким ребенком, а тут замолчала. На разговор меня именно поэтому вызвал он. Я забралась на колени, долго пыхтела, а потом выдала…

Помню, что папа, слушая, улыбался, глаза блестели, но отвечал очень серьезно. Я потом узнала, что для него это все было смешно. А вот для меня – нет.

Он объяснил, что так бывает, но в этом нет ничего хорошего. Сейчас это уже редкость. И пока он жив – у меня так точно не будет.

Папа не просто пообещал – он поклялся, но прошло пятнадцать лет и что?

Наверное, действительно приснилось, потому что в моих ушах звенят другие слова.

«Мы отдаем за него Айку».

Вспоминаю и дрожу. Плотнее прижимаю колени к груди. Обнимаю их и жмурюсь. Впервые чувствую такой силы отвращение в стенах родного дома. Моей крепости. Как сейчас кажется – разрушенной.

Слышу жужжание телефона и тянусь к нему. Жду хоть какой-то реакции от Мити уже несколько часов. А может уже и не жду. Это ведь не адекватно – сначала к шайтану слать, а потом вдруг просить спасти…

Но если он не спасет – я не знаю, что делать. Образ Айдара Салманова в голове в очередной раз преобразился. Из волнующего незнакомца в подлого змея. Может он и правда сам всё сделал? Может просто приглянулась? И он решил вот так…

Мерзко.

Жмурюсь и пытаюсь прочитать Митин ответ:

«А я говорил, что так будет, Аль»

Выть хочется. Говорил, и что?

Я не верила. Нужно признать, что была наивной дурой? Виновата в том, что доверяла близким? Я теперь уже никому не доверяю. Хочу тебе, но и то страшно…

Он снова печатает. А у меня сердце кровью обливается. После паузы в переписке всплывает:

«Ладно, потом разберемся. Я все спланирую. Пара дней и заберу тебя. Хорошо?»

Пишу: «хорошо» и удаляю последние сообщения.

Он отвечает: «спи, беда моя». Я слушаюсь, пусть и сложно.

Снится чушь, я просыпаюсь в холодном липком поту. Тут же хватаюсь за телефон. Проспала всего пару часов, а от мыслей о том, чтобы снова заснуть, тошнит. Митя больше не писал. Никто не писал.

В доме тихо-тихо. Гость, конечно же, давно ушел. Родители и Бекир досматривают сны в своих спальнях. Подозреваю, все в нашем доме знают о планах отца. Не знаю только я. В теории. А на практике…

Я же могу уйти вот сейчас.

На рассвете. Тихо собрав свое золото, документы, какие-то карманные и небольшой рюкзак вещей. Сесть на автобус, поехать в столицу, там потеряться. План не кажется заманчивым. Мне зябко и страшно. Напоминаю себе, что Митя обещал все обдумать. Плетусь в ванную.

Когда выхожу после долгого-долгого вялого душа, бессмысленных и бесконечных масок, скрабов, лосьонов и масел, которыми именно сейчас почему-то захотелось обмазаться, дом уже ожил. Мама на кухне. Папа говорит по телефону на первом этаже. Только Бекир спит.

Слышу, что папа заканчивает звонок, говорит о чем-то негромко с вышедшей в холл мамой. Сама в это время механическими движениями застегиваю последние пуговицы на новом домашнем костюме. Выбрала его во время шоппинга с Лейлой. Зачем-то жалела, откладывала, не надевала. А сейчас захотелось. С собой, конечно же, не возьму, но хотя бы приятную ткань на теле почувствую.

Мама поднимается по лестнице. Я вспоминаю о том, что за долгие годы в этом доме выучила звуки шагов каждого члена семьи. Только скоро это знание станет одним из ненужных.

Мама тормозит у моей двери, немного сомневается, я это чувствую, потом тихонько стучится. Может боится разбудить? Хотя отдать меня чужому человеку не боится же.

Я теперь думаю, что ругались они скорее всего из-за этого, но мама сдалась. Решила, что папе виднее. В груди ужасно больно.

Прокашливаюсь и выталкиваю из себя:

– Да…

– Встала, кызым? Спустишься к нам с папой?

– Да, две минуты.

Мама вздыхает, кивает, наверное, и уходит. А я отсчитываю ровно две.

Мне кажется, что каким-то чудом умудряюсь заморозить душу. Ступаю аккуратно, чтобы тонкий лед не треснул и чувства не прорвались.

Спускаюсь вниз, смотря под ноги.

Папа с мамой стоят в холле. Это впервые мы с отцом лицом к лицу друг с другом за долгое время.

До последнего избегаю смотреть на него, а сердце все равно ноет.

Глава 11

Глава 11

Айлин

Как бы господину прокурору ни хотелось, я не собираюсь тратить время на ребусы и надеяться на авось. Если он хотел сказать мне что-то важное: нужно было делать это напрямую, а странная гравировка на браслете – ни к чему.

Да и вообще… Может он просто приобрел вещичку в ломбарде с хорошим дисконтом и гравировка – часть истории браслета? Это вполне впишется в образ любителя сэкономить, взяв при этом максимум.

Я сама знаю, что глуплю сейчас и зря исхожу желчью. Браслет, конечно же, не из ломбарда. Но не могу не язвить хотя бы в своей голове.

Меня продолжает разрывать. И с каждым днем становится только хуже, а не спокойней.

Митя не торопится звонить мне, чтобы сказать, что всё готово. А с каждым его новым ответом, что мне, заварившей эту кашу, нужно спокойно ждать, а не подгонять, я вскипаю сильнее.

Однажды даже огрызнулась, что кашу, вообще-то, заварил он. И если ему нравится водить меня за нос, а делать он ничего не собирается – то я сбегу без него.

Собственной дерзостью была удивлена и я, и Митя. Даже не знаю, кто больше. Но он пошел на попятную. Обещал ускориться. Сказал, что понимает мое состояние. Но я не верю ему до конца. Не понимает, потому что в моей шкуре не был.

А я каждое утро просыпаюсь в доме, ставшем душной клеткой, с мыслями, когда меня снова позовут, чтобы сообщить, что дата совершения сделки определена.

Раньше я уже искала кое-какую информацию про Салманова. Тогда он казался мне загадочным, интересным, будоражил. Меня тянуло побольше узнать. Теперь я делаю это, преодолевая внутреннее сопротивление. При мысли о нем подташнивает от волнения. Когда слышу его имя – дергаюсь.

Он зачем-то прислал мне корзину с фруктами. Видимо, показалась бледной, снабдил витаминами. Конечно же, я не забрала её в свою комнату. Не попробовала даже виноградинку или любимый спелый инжир. Пусть бы всё сгнило. Пусть бы он узнал. Хотя и понятно, что этого не будет. Мои родные отлично играют в радость. У них будет такой прекрасный зять…

Браслет от Салманова я положила на полку. Я не поменяла решение: возьму с собой во время побега. А побег будет, я уже не сомневаюсь.

Не хочу провести жизнь с этим человеком.

Благодаря собственному расследованию и телефонным звонкам Лейляши я теперь знаю, что Айдар Салманов был женат.

Не на кырымлы. И даже не на мусульманке. Уехал учиться на юриста в столицу. Там, как я и думала, жизнь закрутила. Допридумываю себе, что кутил, пил, гулял, вел себя неподобающим образом, вряд ли с достаточным уважением к женщинам, в итоге взял в жены однокурсницу Дарью.

Откуда об этом узнала Лейла – даже не спрашиваю. Точно так же, как вся община гудела о моей позорной выходне, теперь гудят о нашей с Салмановым предстоящей женитьбе. Я так и не дала согласия, папа не поговорил со мной хотя бы для соблюдения формальности, я уж не говорю о честной беседе отца с дочерью по душам. Он продолжать гнуть линию убежденности в том, что спасает меня.

Отдавая мужчине, который однажды уже не справился.

Почему они развелись этой Дарьей – Лейляша пока что не знает. А я могу предположить: потому что даже в этом мы с ним непоправимо разные.

Для меня семья – это главная ценность. От нее нельзя отказаться, как бы сложно ни было. Я бы боролась за свою до конца. А он… Попробовал, наигрался, переступил, дальше пошел…

Почему-то представляю себе его брошенную бывшую жену несчастной использованной женщиной.

Они прожили вместе пять лет. Столько же Салманов в разводе. Отдохнул, решил дать формальному союзу еще один шанс?

Ждет от своей большей покорности?

Её не будет, как и новой семьи. Пусть выбирает другую, а меня оставит в покое. Как видно, его цену на рынке неудачный опыт не снизил. Наоборот. Тогда он был просто студентом. Теперь – важный человек. И без разницы, что человек-то он, возможно, дерьмо…

Кроме прочего, я про себя в последние дни много ругаюсь. Теряю мотивацию продолжать жить по тем правилам, которые долгие годы принимала из уважения и безграничной любви к родным.

Кажется, что с каждым новым мои вдохи становятся все более поверхностными. Я жду не дождусь момента, когда окажусь на свободе и вдохну так, что заболят легкие.

В моей голове уже собран рюкзак. Я знаю, что в какой кармашек положу. Найдена комната на первое время. Куплена новая симка. На память заучен номер Лейляши, но позвоню я ей месяца через три. Не раньше.

Я знаю, что Митя ждет резкого изменения моего поведения после побега, но этого не случится. Пусть я во многом разочарована, ценности в душе сохранила. Мы заживем с ним одной семьей, только если поклянемся друг другу в верности перед Всевышним. Теперь не потому, что это хотел бы папа. Это важно мне.

Сегодня я набирала Митю уже трижды, он скидывал, а потом написал, что занят. Меня это злит, конечно. С каждым днем всё сильнее. Это рушит и без того хрупкую веру в правильность собственного поведения, но мне раз за разом приходится себя успокаивать и смиряться.

Сейчас тоже.

Проверяю наш диалог. Вижу, что последнее сообщение Митя даже не прочитал, а мне бы уже удалить на случай, если отец попросит телефон…

Глава 12

Глава 12

Айлин

Меня подхватывает на гребень волны неизвестности и несет в ужасное будущее. Я не понимаю, что происходит вокруг, но прекращаю сопротивляться.

Меня под основание стерло предательство Мити. В груди зияет дыра. Я любила не так сильно, как страдала в первые дни после того, как узнала правду о том, ради кого и что наделала.

Наш побег закончился бы плачевно. Пусть я не совершала бы его ради чувств, скорее ради собственной свободы, но это не отменяет факта, что связалась с ужасным человеком. Не мужчиной. И из-за этого вляпалась в ситуацию, которая пахнет непоправимостью.

Но для дальнейшей борьбы мне нужно было бы собраться, вспомнить, за что стою, а я просто не могу.

Меня несет. И я смиряюсь.

Чтобы не страдать, учусь ничего не чувствовать. Осознание, что все вокруг предатели, становится моей обыденностью. Этот факт я тоже просто принимаю. Как и отцовское решение мной распорядиться.

Я не знаю, рады ли родители, что я вдруг начинаю исполнять каждую из команд. Не знаю, замечают ли, что глаза мои – стеклянные. Жизнь – бесцветная. Пёстрые ковры потускнели. Розовые стены стали серыми. Зеленые глаза Салманова такими же.

Он не частит с приездами. Передает подарки, я безразлично за них благодарю и не касаюсь.

Когда мама пришла сказать, что едем мерить платье, я не спорила. По ее указке выставляла руки вперед, вверх, крутилась, поднималась на пьедестал и спускалась с него, чтобы одно менять на следующее.

Мне было всё равно, какую выберут обертку. Казалось, что сквозь туман моего анестетического безразличия пробивалось мамино недовольство, но это не вызывало во мне никаких чувств.

В своей прошлой, оборвавшейся в ночь побега, жизни, я получила бы удовольствие от того, что солю тем, кто солит мне. Сейчас у меня нет сил на злорадство. Меня несет.

Несет-несет-несет.

В свадебном салоне с нами была ещё Лейляша. К ней тянется моя душа, но я боялась, что если рот открою – разрыдаюсь. Поэтому от нее я тоже закрыта. Даже в глаза старалась не смотреть. А она так меня жалела, что и самой становилось жалко.

Неужели я не сошла тогда с ума и не должна радоваться перспективе замужества с нелюбимым? Лейла могла бы меня в этом подбодрить, поддержать, стать плечом, но для этого поздно.

Надеюсь, я поняла Аллаха правильно. Пришло время для смирения.

Папа так и не снизошел до разговора по душам. Это снова больно, но чуть-чуть.

Митя не оббивал пороги, не пытался извиниться. Подозреваю, без моих проблем ему наконец-то стало легче. Но я не рада за него. Вспоминаю – в груди печет. Сложно забыть увиденную картину. Сложно собрать себя воедино после такой силы удара. Если я ему изначально не подходила, не устраивала, если ему так важно было сразу брать от жизни всё, то зачем же так жестоко? Почему со мной?

Я никогда не получу ответы на эти вопросы. Никогда их уже не задам.

А сегодня стану женой Айдара Салманова.

Церемония пройдет в мечети. Дальше – небольшое гуляние в ресторане. Недолго и только для самых близких. Меня об этом особенно никто не спрашивал, но так решил господин прокурор.

Я плохо спала ночью, но пришедшая красить и укладывать меня девочка бесконечно хвалит, что кожа молодая, свежая, пышет здоровьем. Она воодушевлена, восторгается моим висящим на шкафу платьем, пытается побольше узнать. А как познакомились? А как предложение сделал будущий муж? Как долго вместе…

Я не знаю, что отвечать. Теряюсь. Правду не скажу. Врать… Ради чего?

Время от времени в комнату заглядывает мама, всплескивает руками и качает головой. Я слышу часто повторяющееся «машалла, кызым». Результат ей явно нравится. А мне даже в зеркало на себя смотреть не хочется.

С платьем, обувью и головным убором мне помогают.

Когда я готова, в спальне, в уголке, немного отступив, тихонько плачет мама. Мне кажется, причины для слез у нас разные. Я внутри тоже навзрыд. Но не потому, что это самый важный в моей жизни день. А потому, что, кажется, последний.

Лейла – единственный человек, которому я благодарна за то, что рядом, – обнимает меня и шепчет на ухо много-много обнадеживающих слов. Я бы хотела все их запомнить и повторять себе же. Когда? Например, уже этой ночью…

Думаю о ней и крупно дрожу. Лейла отрывается, смотрит в глаза, шепчет:

– Я тебя очень люблю, Ручеек. Ты всегда можешь ко мне прийти, хорошо?

Киваю, опускаю взгляд.

Мама дает мне букет элегантных калл. В спальню стучится отец.

По укрытой белым атласом коже на руках бегут мурашки.

Он заходит тяжелым шагом, за ним – Бекир. На обоих я не смотрю. Вниз. Как папа и хотел всегда.

Потише. Покорней. Приличней.

Он говорит формальные, сейчас кажущиеся бессмысленными, правильные слова. Я приподнимаю разрисованные хной руки, чтобы не мешать надеть красивый, исполненный специально для меня ювелиром, свадебный пояс.

Дальше я должна поблагодарить папу за всё добро, которое он для меня сделал, и извиниться за прегрешения, которые наверняка есть у всех детей перед родителями, потому что сегодня я не просто выхожу замуж, а меняю семью. Но язык не повернулся бы. Да и папа не настаивает.