Мягкие хлопья пушистого снега неспешно опускались на землю, укутывая её в тёплые объятия матушки зимы. Фиолетовый сумрак надвигающейся ночи погрузил академию «Ледок» в таинственную тишину. Нежный морозный ветерок слабо покачивал верхушки деревьев, не позволяя холодным пушинкам оседать на тонких ветвях.
Не будь я так взвинчена, непременно насладилась бы прекрасным зимним вечером, как это обычно и делала…
Но не сегодня…
Я неслась по припорошенным декабрьским снегом тропинкам, любовно расчищенным бессменным дворником нашей академии, старым дядюшкой Василько, и в голове набатом звучал подслушанный разговор.
— Ах ты ж, чёрное лихо! — выругалась я, когда правая нога поехала на коварном льду, мастерски укрытом снегом.
Однако шаг чуть поубавила, не хватало ещё нос расквасить на радость местным зубоскалам.
— Ладка! — заверещала я, наконец, добравшись до комнаты своего лучшего друга.
Тот, как всегда, что-то увлечённо вычитывал в старом толстенном словаре.
Каждый раз я диву давалась, что там может быть интересного?! Скукотища же смертная…
— Я просил, — недовольно пробурчал он, не отрывая своего длинного носа от обглоданных временем страниц. — Сколько раз повторять, не называй меня так! Я Млад! Не Ладка, не Ладушка, и уж тем более не Оладушек! Запомни!
— Ой, да ладно! — равнодушно отмахнулась я от его недовольства, опрокинув в себя стакан с водой. — Фуу, — скривилась я, выплюнув на пол затхлую жидкость, — ты хоть иногда воду в кувшине меняешь?!
— Это цветочная, — хитро прищурил правый глаз этот недотёпа, — я только свежую воду из источника пью.
— Тьфу ты! — недовольно топнула я ногой. — Всё время забываю, какой ты чудной.
— Кто бы говорил?! — насмешливо фыркнул друг. — Что на этот раз стряслось, малохольная?
— Беда! — тяжело опустилась я на стул, мигом вернувшись к теме своего ночного визита, а точнее бессовестного вторжения в покои его зануднейшества Млада Нагого. — Ой, беда! — заголосила я, закрывая лицо руками.
Слёзы, доселе сдерживаемые быстрым бегом, покатились вниз бесконечным потоком.
— Раска, ну ты чего?! — перепугался Млад и даже отложил свой толстенный фолиант в сторону. — Помер что ль кто?
— Хуже… — натурально завыла я, орошая своими слезами деревянный стол в комнате лучшего друга. — Ох и беда на наши головы! Уж почто такое свалилось?!
— Да прекрати ты! — неожиданно гаркнул он и окатил меня вонючей водой, которая некоторое время назад наполнила моё нутро.
— Ты что это?! — от неожиданности перестала я реветь, в растерянности смаргивая неприятно пахнущую влагу с длинных ресниц.
— Прости! — спокойно отрезал этот гадёныш и протянул мне пушистое полотенце. — Давай по порядку!
— Ладно… — слегка хлюпая носом, утёрла я зареванное лицо и тихо пробормотала: — Нашего Бориску того… — закатила я многозначительно глаза к потолку, — убирать едут…
— Чего?! — недоверчиво нахмурился Млад. — Ты случаем забродившей рябины не объелась?!
— Дурак ты! — обиженно фыркнула я. — Какая рябина, когда вся жизнь под откос?!
— Да о чём ты, леший тебя побери, толк ведёшь?!
— От царя дознаватель едет! — вскричала я, начав злиться от его недоверия. — Ректора нашего проверять по всем фронтам станут, вот увидишь, всё вскроется! Полетят наши головы…
— Мы-то тут причём?! — ничего не понимая, нахмурился Млад.
— Как причём?! — закричала я, от нетерпения вскочив со стула. — Думаешь, этот царский пёс не разнюхает, что мы за все годы обучения ни гроша академии не заплатили, да и особой волшбой не владеем, чтоб нищету свою недюжинным талантом оправдать?! Там-то и вскроется, что Борислав нас по доброте своей на обучение зачислил, да в ущерб и себе, и академии…
— Ну прям уж в ущерб, — искренне сомневаясь, покачал головой парень. — Да, ничего выдающегося не умеем, но и не лоботрясы. Да таких, как мы, тут половина академии ходит…
— Да только их родственнички каждый год исправно казну академии пополняют, а мы… — горестно выдохнула я, — только и делаем, что казённые харчи переводим!
— Не вешай нос! — обнял меня за плечи друг. — Все хорошо будет, вот увидишь.
— Сам в то не веришь! — серьёзно пробормотала я, посмотрев прямо в карие глаза своего давнего друга. — Уберут Борьку, как пить дать! И нас под зад коленом! Обидно-то как… Всего годочек доучиться остался, а тут такая свистопляска…
— Тебе бы сказки писать… — снисходительно улыбнулся Млад, щёлкнув меня по носу. — Как что в голову взбредёт! Сама посуди, за что нашего ректора ссылать?! За то, что он сироту с вокзала подобрал и кров ей в академии предложил, да справную умелицу из неё вырастить взялся на пользу всему Доровицкому царству?! Или быть может за то, что он ненужного сына у чернодушного отца выкупил, да учиться заставил?! Нет, Раска, — похлопал он меня по плечу, — за это только пожурить могут… А уж со стула ректорского явно не скинут. Напротив, может, похвалят за великодушие, а может, и награду какую выпишут…
— Награду! — истерично вскрикнула я, поспешно захлопнув рот. — Не всё ты знаешь… — громкий всхлип вновь сорвался с губ, прорвав солёную плотину. — За нас-то может и не скинули бы… А вот за другое… — я многозначительно замолчала, собираясь с мыслями и подбирая слова.
— Что за «другое»?! — нетерпеливо отстранился от меня Млад, смотря крайне серьёзно. — Раска, из-за чего голова Борислава слететь должна?! Или из-за кого?! — не дождавшись ответа на первый вопрос, хмуро добавил он.
Я испуганно взирала на своего единственного близкого человека на всём белом свете и, сделав глубокий вдох, выпалила:
— Из-за меня!