Записки Джона Кёрна

Пролог

Судьба прихотлива, и у каждого человека она своя.

Мне бы хотелось поведать вам одну историю. Началась она с мальчика. Судьба была беспощадна к нему. Но кто знает, быть может, наоборот, это было благосклонностью?..

Мальчика зовут Джон Кёрн. Волею судьбы он оказался на пиратском судне.

Его отец умер два года назад от лихорадки в Виллемстаде. Когда юноше было семнадцать. Он остался круглой сиротой… Всё для него потеряло смысл: два года он был словно в беспамятстве. Улицы, нищета, милостыня – эти слова как нельзя точно характеризуют его тогдашний образ жизни…

Но сейчас всё резко переменилось. И всё по прихоти судьбы.

После двух лет бродяжничества, один торговец, давний друг его отца, случайно встретил Джона на улице, бедняга уже терял сознание от голода. У торговца того был свой шлюп под названием «Шустрый». Он предложил парню место на своём судне. Мальчик, конечно же, согласился.

И вот Кёрн и ещё пятнадцать юношей чуть постарше, отправились на «Шустром» перевозить жемчуг на Кубу. На третий день они попали в шторм. Корабль, хоть и с огромными повреждениями, но держался на плаву. Но судно сбилось с курса, из-за чего потеряли день. На шестые сутки они увидели на горизонте фрегат. Это был пиратский корабль известный среди бывалых моряков - фрегат «Буйный». Торговец попытался бежать от него, но паруса изрядно потрепал ветер, да так что они больше походили на неумело сотканную сеть. Поэтому у них ничего не вышло... Через несколько часов «Буйный» настиг «Шустрого». Лишь потому, что у них кончились ядра, пираты не пустили их на дно, а просто взяли на абордаж. Матросы с торговца храбро выступили против головорезов, которых было в несколько раз больше… В итоге пираты положили всех, кроме Джона и ещё одного парня по имени Дерен.

«Удача или проклятье?» - думал Джон в растерянности, очнувшись уже на «Буйном». Сам для себя он ещё не решил. Но сейчас он на борту пиратского судна – живой!

Тот фрегат находится под командованием Джека Руда.

Джек Руд Кровавый – так величали его матросы на торговых судах. Жестокий пират не знающий жалости, милосердия, любви.…Все эти сплетни и байки всегда перековеркают и в итоге ты рискуешь встретить не отчаянного головореза, который в бой рвётся первым и саблей рассекает плоть, словно скалы волны, а обычного мерзавца, который прячется за своими абордажников и целится тебе в спину. Но, не смотря на вероятность второго, реальность не обманула Джона.

Оказавшись в плену у пиратов, Джон затосковал. Он привык изливать свои чувства не кому-то, а самому себе. Поэтому попав на корабль и очнувшись в трюме взаперти, он вынул из-за пазухи несколько листков пожелтевшей бумаги. Джон всегда предпочитал вести что-то вроде дневника: изливать свои чувства, размышлять, копаться в себе или, чаще всего, в других. Он вёл записи, когда нуждался в этом больше всего. А на этом корабле его нужда была обострена. Эту привычку привил ему отец.

Он всегда учил сына вести записи, как настоящий капитан, когда они садились на торговые суда. Видимо старик лелеял мечту, что его сын станет благородным капером, и будет плавать от имени Его Величества... Отец его был торговцем. Не очень успешным – оттого что не был хитрым и напористым. Торговля явно была не для него. У него не было своего корабля, хотя бы тартаны. И лавки он долго не держал - разорялись постоянно. Ему давалась торговля только тогда, когда у него ничего не было. Находя товар, он зафрахтовывал судно и пускался по архипелагу продавать. Несмотря на кризисы, которые они переживали, старший Кёрн всегда оставался бескорыстным и очень добрым человеком. Каждый раз, заходя на борт, очередного брига, он давал Джону несколько потрёпанных, мятых листков, которые мальчик, во время плаванья, исписывал своим мелким, исказистым почерком, записывая свои наблюдения и действия команды. После отец сшивал их и у Джона получался свой маленький судовой журнал. Хотя по записям это больше напоминало дневник.

Джека Руда, Джон ещё не видел.

Только что, описав произошедшие с ним события, он услышал шаги. Быстро спрятав бумаги в сапог, он лёг на кровать и притворился спящим.

Можно ли назвать удачей то, что с ним произошло? Вызывает сомнение, не так ли? Но кто знает, если уж ему суждено было оказаться на этом корабле, не значит ли это, что здесь он может найти своё место в жизни?

И вот уже на следующий день, Джон вновь достал свои листочки. Обернув их старым куском кожи, скрепив и разгладив, он начал писать…

Запись первая

23 августа 1664 год

Я матрос «Буйного»! Один из многих.

Вчера вечером меня вызвали к капитану. В его каюте было просторно и прохладно. В воздухе витало золотом и ромом. Он сидел за дубовым резным столом. Когда я зашел, он поднял на меня взгляд, и у меня перехватило дыхание.

Джек Руд действительно выглядит устрашающе. Его вид внушает невольное уважение и покорность. Он соответствовал моему представлению о капитане пиратов: загорелое лицо, чёрная борода, волосы собранные в хвост на затылке, руки в многочисленных шрамах, а глаза горели мистическим зелёным огнём. Эти глаза действительно производили сильное впечатление, ведь это последнее, что видят его жертвы. Глаза, которые неоднократно видели последние судороги уходящего из жизни человека. Глаза, которые красноречиво тебе говорят: «повинуйся!». И если у меня спросят, какого цвета глаза у дьявола я отвечу: «Зелёного».

Он молчал. Молчал и я. Джек Кровавый оценивающе смотрел на меня. Я боялся пошевелиться под гнётом этих глаз. Наконец он сказал:

— У меня на корабле мало матросов, точнее меньше чем нужно. Пленников я долго не держу: либо за борт, либо на палубу. Тебе выбирать.

Странно, что он не захотел продать меня.

— Я должен стать пиратом? — это новость немало напугала меня.

Он сурово посмотрел на меня, и я понял: он не любит повторять.

— Твой ответ, — потребовал он тут же.

Я опешил. «Ответ нужен сейчас! Жизнь в качестве разбойника или смерть? Может, если я соглашусь, то позже смогу сбежать?» - мысли путались.

Я дал своё согласие. Капитан крикнул боцмана и добавил:

— И не думай удрать. За тобой будут приглядывать.

Я приуныл.

Меня отвели на палубу знакомить с командой и работой.

Я познакомился с несколькими, интересными, людьми.

С первым же пиратом я столкнулся в квартердеке. Боб Фланц - оживлённый старик с большим энтузиазмом. Внешность его была весьма запоминающаяся: он был лишен уха, нос сильно перекошен, лысый, на темечке огромный ужасный шрам. Но в целом улыбка его была добродушной, и вёл себя приветливо.

— Слышу плохо. Говорю мало и то только по делу, — зарекомендовал он себя, пожимая мне руку. — Зови меня просто Боб. Помогу чем смогу. Всё покажу. Всё объясню, — он улыбался мне почти беззубым ртом.

В ответ я тоже натянул улыбку.

— Джон, — представился я. — Джон Кёрн.

— Вот и хорошо, — подытожил он и пошёл на палубу, что-то напевая себе под нос.

После я встретился с канониром «Буйного». Это необычайно высокий и массивный человек. Он слегка прихрамывает на правую ногу. Волосы его светлые, выжженные на солнце, спутанные в замысловатые косички. Сам он оброс щетиной, а на правой руке виднелся ужасный шрам от ожога.

— Ты с «Шустрого»? — басом спросил он.

— Да, — по сравнению с ним мой голос напоминал мышиный писк.

— Меня кличут Громом.

— А почему Громом? — поинтересовался я.

— Да потому что мои выстрелы как гром среди ясного неба, — он громко захохотал.

Я улыбнулся и незаметно ушёл, размышляя над прозвищем канонира. Если подумать, то любой пушечный выстрел как гром среди ясного неба.

Так же я наткнулся на ещё одного выжившего с «Шустрого». Он тоже предпочел стать пиратом, а не мертвецом.

— Одна судьба на двоих, — он задорно улыбнулся и прищурился от полуденного солнца.

Дерен был не намного старше меня. Его чёрные волосы были короче моих. Сам он был ниже меня и в ширине плеч уступал. Худощавое телосложение, тихий нрав – не понимаю, как он не был убит? Тогда, во время абордажа, он, как и я, вместе с остальными стоял на защите шлюпа. Правда, я не обратил внимания каков он в бою. Острые черты лица и вечно неопрятный вид делали его похожим на мелкого карманника. На «Шустром» он был дозорным. Какую роль ему отвели на «Буйном» мне неизвестно. Мне своя роль не очень то ясна…

Меня кличут. Пора возвращаться, и браться за работу... До сих пор не верю, как круто повернулась моя жизнь!

Запись вторая

29 августа 1664 год

Насыщенная выдалась неделя!

Драить палубу, перетаскивать парусину, проверять провиант, который беспощадно портят крысы…

Солнце печёт ужасно. Третий день полный штиль.

По вечерам мы командой собираемся на палубе, возле грот-мачты. Самые закоренелые пираты рассказывают байки, а молодые, вроде меня, с жадностью впитывают каждое их слово.

Старик Фернес рассказывал про свои любовные похождения на Тортуге. Да так чудно рассказывал! Зубов у него почти не осталось, на правой руке не хватает двух пальцев, на левой трёх, на голове осталось несколько седых волосинок. Ростом он сравнительно небольшого, ноги коротковаты, руки же наоборот длиннее, чем должны быть. Походка его напоминает поросячью: много движений, а скорость маленькая. Интересно, почему Руд держит его в команде? И при всём этом раскладе сложно представить, как он разбивал сердца благородным барышням. Никто не мог удержаться от смеха, когда старик Фернес вскидывая руки к небу и вытянув лицо, восклицал: «Но я-то женится, не хотел! Как она страдала! Как страдала!»

После ещё несколько пиратов рассказывали свои историю. Но все они были про абордажи, грабежи и убийства. Поэтому тогда я особо не вслушивался.

И вот после очередной исповеди о кровавых боях, которую провожали дружным хохотом, появился человек, который начал нас разгонять. За неделю я запомнил имена почти всей команды, но его я видел впервые.

— Кто это? — спросил я у Боба.

— Это Героб. — Ответил он. — Офицер капитана. Он появляется на палубе не чаще самого Руда.

Героб был среднего роста и крепкого телосложения. Волосы у него короткие, в ухе сверкала серьга, а на шее болтался шнурок с белым камнем. Мне так показалось издалека.

— Это зуб белой акулы, — проследив за моим взглядом, пояснил пират. — Знак его фортуны.

— Фортуны?

— Как то мы купались в открытом море. Жарко тогда было, не удержались. А Героб хороший пловец и отличный ныряльщик. И донырялся наш офицер: цапнула его тогда акула за предплечье. Да легонько — рука-то на месте. Когда рану ему зашивали, зуб нашли. Вот и в память о своём везении он таскает его с собой. Многие верят, что это приносит ему удачу. А некоторые и вовсе небылицы рассказывают, будто акула его «благословила», ведь если акула ухватит, то сразу с жизнью прощайся, а этому вон как повезло.

Выслушав Боба, я присмотрелся к офицеру. Шрамов у него было гораздо меньше, чем у кого - либо из команды. Меня и Дерена не считаем. Рукой он двигал спокойно и уверенно: и левой и правой. Походка ровная - не хромает. Оба глаза на месте. А когда он говорил, то был виден ряд ровных зубов. Всё на месте.

— Что зубы считаешь? — ухмыльнулся Боб.

— Для пирата он очень… целый.

— Эгей! Не думай что мы все калеки. Не следим за собой — это да. Но сейчас мы ещё от испанского конвоя не оправились. Изрядно он нас потрепал…

Я уже слышал несколько раз об этом конвое от немногих из команды. Но они упоминали это вскользь, и я не придавал этому значения. Но когда об этом упомянул Боб, я зажегся интересом.

— Расскажи! — попросил я.

Но старик лишь покачал головой.

— Не сегодня, мальчик. Видишь, Героб разгоняет. В другой раз.

Мы все разошлись: кто на дежурство; кто в трюм и квартердек — отдыхать.

Я сегодня на дежурстве. Небо чистое, луна ярко светит. Но всё же писать при лунном свете труднее, чем при свече, поэтому я заканчиваю.

И мне жутко интересно узнать про испанский конвой.

Запись третья

30 августа 1664 год

Боб рассказал мне про их бой с испанцами.

Оказывается у них эскадрилья из двух кораблей: фрегат «Буйный» в качестве флагмана, и каравелла «Фортуна дьявола». Капитан второго корабля – Рене Левиньё, ранее мне неизвестный.

Каждый год из Панамы в Гавану переправляют золото. И Джеку Кровавому стал известен маршрут испанского золотого конвоя. Они перехватили его близ Ямайки. По тем же источникам Руду было известно, что корабля будет два: «Сан Фелипе» и «Святая Каталина». Два линейных хорошо оснащённых красавца. Борт каждого был обшит красным деревом, что некстати, как заметил Боб, улучшало их прочность, паруса были из восточного льна. Больше пяти часов они палили вдруг друга из пушек.

«Паруса «Фортуны» больше напоминали сеть, — Посмеивался Боб. – Левиньё хороший стратег, но с кораблём плохо управляется. Однако и испанские корабли были изрядно потрёпаны». Джек быстро нагнал «Сан Фелипе» и взял его на абордаж. Тем временем второй корабль настиг каравеллу француза. Но в том корабле есть хитрость: там размещается в два раза больше народу, чем на обычной каравелле. Поэтому Рене быстро одержал верх в ближнем бою. На мой вопрос, где сейчас «Фортуна дьявола», Боб пояснил: «Наш дозорный заметил эскаду английских кораблей, плывущих от Порто-Белло. «Буйный» был почти целым, только людей много потеряли. У «Фортуны дьявола» было более плачевное состояние, но людей наверняка сохранилось больше. Джек дал команду каравелле уплывать, а сам пошёл на англичан». Как оказалось, они заранее с Левиньё договорились о месте встречи, если что-то пойдёт не так. И сейчас мы плывём на Тринитад и Тобаго, в бухту Галеры, чтобы встретится и поделить награбленное.

Больше Боб мне ничего не рассказал. Героб на нас накричал и заставил чистить пушки.

Дни мои протекают то быстро, то медленно. В основном мы загружены работой, но в иной раз слоняемся без дела.

Несколько раз мне приходилось относить еду капитану. И каждый раз я заставал его в одной и той же позе: выпрямив спину и нахмурив брови он сидел на своём стуле, будто на троне, изучая карту или какой-нибудь пергамент.

Сегодня, после шестой склянки, я принёс ему варёный картофель и огромную, незнакомую мне, рыбу напичканную овощами. Он сидел за тем же столом, но уже не изучая бумаги, а свободно откинувшись назад, покуривал табак. Я поставил поднос на край стола, как всегда, и уже хотел было уйти, но Руд меня остановил:

— Погоди парень.

Он наверняка не знает моего имени. Я повернулся и, встретившись с его взглядом, понял, насколько он выглядит уставшим. Казалось, морщин у него стало в два раза больше и он вот - вот заснёт. Зелёный огонь в глазах превратился в тлеющий уголь.

— В чём дело капитан?

— Как атмосфера в команде?

Я припомнил все разговоры, которые слышал. Все они сводились к одному…

— Все ждут, не дождутся, когда мы приплывём к Тобаго и поделим золото.

Руд не поменялся в лице.

— Эти крысы только и знают золото тратить: на выпивку и продажных девок.

— Разве это не удел всех пиратов? — брякнул я, не подумав.

Но он не рассердился, лишь ухмыльнулся.

— Ты прав. Пиратами становятся только в двух случаях: от жажды золота или от безысходности. Больше половины людей моей команды, бывшие рабы и бежавшие преступники, или пленённые мной люди. Как ты…

— Вы правы. Я стал пиратом не по своей воле.

— Во-первых: ты сам сделал свой выбор. Перед тобой было две дороги, по какой идти ты сам решил. Во вторых, ты ещё пороха не нюхал, чтобы зваться морским волком.

Меня не задели его слова, хотя оспорить хотелось.

— Через два дня мы уже будем в бухте… Недолго моим корсарам осталось ждать, — сказал капитан и отпустил меня.

Когда я вышел на палубу, свирепый Героб тут же огрел меня чем-то по голове.

— Хватит прохлаждаться! Быстро драить палубу!!!

У него жёсткий характер.