Записки политического хулигана

Глава 1 Суслики, майор и смерть

1983

Так, с чего бы начать, дорогой читатель? Да, наверное, с самого начала…

Одно из первых, самых отчетливых моих детских воспоминаний – это смерть майора воздушно-десантных войск СССР. Да уж, так получилось, что когда мне было примерно шесть лет, мне пришлось стать невольным свидетелем как умер здоровенный, могучий человек. Скончался в агонии, от пулевых ранений. В него разрядили полную обойму из пистолета Макарова, в упор.

Было обычное дежурство. Конечно, не у меня. Я был еще даже не школьником, а ходил в детский сад, в подготовительную группу, чем очень гордился. Так вот, оба родителя мои – врачи. Мать терапевт в железнодорожной больнице, а отец рентгенолог в госпитале.

Тогда, в годы еще развитого социализма, а если точно – то в 1983-84-85 годах – все работало как часы. Врачи дежурили в больницах по графику, и если графики у обоих родителей совпадали – то вставал вопрос: куда девать ребенка? Родственников в Костроме у нас не было. Особо серьезных знакомых – тоже. И поэтому зачастую родители брали детей с собой на работу. Это было широко распространено.

О, боже мой, как я любил, когда приходила долгожданная пора ночевки у отца! Город за бетонным забором постепенно затихал, спускалась долгожданная летняя прохлада после жаркого дня, врачи-офицеры уезжали по домам, по семьям. И только мы с отцом оставались за главных в госпитале.

Естественно там были и солдаты. Обычные срочники, числом до полуроты. У них в казарме всегда остро пахло ядреными мужскими запахами, и мне совершенно не нравились – ни этот запах, ни действия, смысла которых я не понимал: построения, разводы, отбой…

Но зато после развода, но перед отбоем – мы шли в оружейную. Проверять, так сказать, боеготовность медицинского щита страны. В коридорах полуголые по пояс солдаты мыли полы, носились с простынями, слышался гогот «больных» десантников, которых стращали тем, что еще чуть-чуть, и их внепланово запишут в очередь на стоматологию, кого-то искали, что-то не находили…

А мы с отцом ломали печать, открывали железно-решетчатую дверь и оказывались в оружейке. Там было множество каких-то сундуков и цинков, то есть круглых, квадратных и прямоугольных железных зеленых ящиков, уложенных стопками, стоящих рядами. Шкафы, шкафчики… но самым желанным был шкафендр (иначе не сказать), где хранились пистолеты. Открывалась дверь шкафа. Открывался мой рот. И в деревянных подставках-выемках, много-много-много – масляным воронением мне улыбалось чудо. Я, не дыша, брал за рукоять и с трудом вытаскивал из выемки тяжеленный пистолет, чуть ли не в половину меня размером, с дополнительной пустой обоймой, рассматривал все это совершенство, пытался хоть что-то сделать с ним.

- Клац-клац, - это отец, взяв другой пистолет, спокойным движением передергивал затвор, даже не напрягаясь.

Мне же с чудовищным усилием удавалось только снять оружие с предохранителя. Передернуть затвор силенок не было, но я старательно жал на спусковой крючок, зная без сомнения, что рано или поздно у меня получится.

Отец улыбался, глядя на все эти мои усилия, потом протягивал свой ствол, со взведенным бойком, я мягко нажимал на скобу и…

- Щелк! – в тишине это звучало не хуже настоящего выстрела!

Нет, слово «щелк» слишком плохо передает тот звук, который даже сейчас я спокойно могу воспроизвести в памяти до мелочей…

Так вот, в ту ночь все шло как обычно. Все по привычной, обкатанной годами схеме. Построение в казарме, раздача поручений, люминесцентный свет погасал в помещениях, через которые мы проходили… потом мы как обычно сходили на охоту за «сусликами».

Дело в том, что это был «десантный» госпиталь. И лечились там обычно десантники. Основной контингент – это сломанные руки, ребра, ноги, носы, немножко пневмоний, сыпи всех оттенков и размеров, зубы и прочие прелести армейской жизни.

Так как десантники народ здоровый и активный, то многие из них использовали госпиталь как возможность уйти в самоволку. И вот примерно в девять-десять вечера дежурный офицер устраивал охоту на самовольщиков. Правила все примерно знали. Офицер не слишком злобствовал, уделяя охоте минут десять-пятнадцать, не более. Десантники же шли по одному, а не ломились кучей – иначе сусликами становилась вся команда…

Территория госпиталя была обнесена железобетонным четырехметровым забором (ну а вдруг нападение панцирной конницы противника?) и сверху колючая проволока. По низу, впрочем, тоже. Но в одном месте забор был низенький, метра два всего, а колючка отсутствовала совсем. Это была уловка начальства. Человек, когда его зовет инстинкт размножения – соображает по сути плохо. В обычных условиях десанты естественно бы штурмовали забор в любом месте. Но здесь то – надо предстать перед дамами сердца при полном параде, а не в побелке, в порванных штанах и с изодранной рожей. Поэтому голубые береты перли на этот низенький забор, перепрыгивая его с места, без разбега, и даже не касаясь руками. Снаружи их и ждал дежурный офицер, прерывая полет десантуры простым криком:

- Стоять!

Потом следовал приказ:

- Смирно!

Десантник замирал, вытянувшись во весь фрунт, и взглядом загнанного оленя пожирал пространство перед собой. Офицер подходил, спрашивал фамилию, диагноз, делал внушение. И отходил подальше, зачастую вообще исчезая с поля зрения.