2002 год
— Даш, ты проснулась? – мама заглядывает в комнату как раз, когда я только выныриваю из царства Морфея.
— Да, — улыбаюсь ей, переворачиваясь на бок.
— На столе завтрак, поешь и поднимайся наверх. Поможешь мне с оставшимися коробками.
— Ладно.
Дверь закрывается, а я сладко потягиваюсь. По стене скользит солнечный луч, пробиваясь сквозь открытую форточку и обещая жаркий летний день.
Обожаю каникулы.
Особенно летние. Три месяца без надоедливых уроков и раннего подъема.
Так здорово проснуться, позавтракать и идти гулять с друзьями до самого вечера.
Друзья…
Привычная тоска вихрем проносится за ребрами и стирает улыбку с лица.
Проблема в том, что друзей теперь у меня нет. Точнее они-то есть, но остались в городе, из которого мы уехали.
Здесь папе гораздо удобнее вести бизнес, а нам с мамой пришлось отправиться за ним прицепом.
Родителям, конечно же, не важно, что теперь мне приходится начинать жизнь заново. В новом городе, новой школе, в которую мне только предстоит пойти в сентябре. Искать новых друзей.
А я так скучаю по моим Катьке, Иришке, Маринке и Витьке с Димкой.
Они мне такие проводы устроили! Всем двором собрались и ребят из школы пригласили. Принесли от себя приятные мелочи на память, которые теперь стоят у меня на самом видном месте на подвесной полке. А потом мы все дружно ревели и обещали писать друг другу письма.
Первое я написала еще вчера, и уже даже отправила.
Мне до безумия будет не хватать наших с ними походов на речку и песен под гитару на бревне.
Вздохнув, встаю и плетусь в ванную. Справившись с завтраком, иду маме на помощь. Коробок у нас при переезде было столько, что казалось, мы их не разберем вообще никогда. Но нет, три дня и всё разложено по новым местам.
— У тебя на сегодня какие планы? – спрашивает она, когда мы относим пустые коробки на балкон.
— Думаю пойти пройтись, надоело в четырех стенах сидеть.
— А вот это правильно. Хватит тут кукситься. Тебе четырнадцать, Даша. В это время очень легко заводить новые знакомства, тем более ты у меня такая общительная. А там глядишь, наконец, перестанешь переживать из-за переезда.
Мама знает, как он сложно мне дался.
— Надеюсь.
Пересидев жару, выбираю своё любимое летнее платье, привезённое мамой из—за границы, обуваю босоножки и подкрасив глаза тушью, выхожу из подъезда.
Превосходно.
Обеденная жара спала, уже можно дышать свободнее, если находиться в тени.
Именно то, что нужно для прогулки.
Было бы еще с кем гулять…
Оглядевшись, замечаю на скамейке у соседнего подъезда парня. Он сидит на спинке, широко расставив ноги по сиденью, и чиркает зажигалкой.
На вид — не многим старше меня, может, на год, а то и ровесник. Высокий, подтянутый. Когда он зажимает колесико зажигалки, мышцы на его руке напрягаются, вырисовывая красивый рельеф. Похоже, тренировки на турнике ему точно не чужды.
Это плюс. Так как я сама с детства приучена к активному образу жизни.
Склонив на бок голову, стараюсь рассмотреть лицо, но с этого ракурса и расстояния, это сделать сложно.
Подходить или нет?
Впрочем, почему нет—то?
Я всё равно здесь никого не знаю. Нужно с кого—то начинать. Пусть это будет он. Возможно, на теме спорта мы и найдем общие точки соприкосновения.
Если бы я тогда знала, что именно от НЕГО мне нужно держаться подальше, я бы обошла его десятой дорогой и бежала прочь, не оглядываясь. Хотя нет, кому я вру?… Никогда бы я этого не сделала. Слишком глубоко он забрался мне под кожу. Пустил такие корни, что не вырубить и не выкорчевать.
Но тогда я еще не знала, что меня ждет. Поэтому поколебавшись лишь мгновение, решительно подошла ближе.
— Привет, — улыбаюсь так широко, на сколько могу.
Парень поднимает голову и в этот момент необыкновенно зелёные глаза простреливают меня насквозь. Пулей раздирают кожу и дробят кости.
Я вздрагиваю от неожиданности, потому что ТАК на меня никогда не смотрели. По—взрослому, нагло и дерзко.
Уголки губ дергаются, но улыбку я удерживаю.
А он медленно обводит взглядом моё лицо, скользит ниже, оглядывает шею, талию и задерживается на пальцах, ногти которых у меня накрашены ярко—жёлтым лаком.
Я еле сдерживаю порыв, чтобы не поджать их.
— Чего тебе? — бросает вместо приветствия, возвращая взгляд к моему вспыхнувшему лицу.
— Я Даша, — стойко выдерживаю его недружелюбный тон и, взобравшись на скамейку, опускаюсь рядом. Скорее для того, чтобы не стоять перед ним, как экспонат, и не дать больше возможности так бесцеремонно разглядывать. — А ты?
— А я не имею ни малейшего желания с тобой общаться.
Отрезает грубо и поворачивается ко мне лицом. Попытка спрятаться от его взгляда с грохотом проваливается. Теперь он рассматривает меня на расстоянии каких—то пятнадцати сантиметров.
Настолько близко, что я задерживаю дыхание. Мой взгляд останавливается на кончиках длинных ресниц, изучающе очерчивает высокие скулы, чёткую линию подбородка и выразительные губы.
Я и не замечаю, как застываю, разглядывая его также, как и он меня.
Вроде парень, как парень. Но резкие черты лица и нахмуренный взгляд, в котором читается что-то хищное и дерзкое, выделяют его из толпы знакомых мне сверстников.
Опасный, загорается в моей голове предупреждающей красной лампочкой.
По спине табуном проносится дрожь.
Может, зря я к нему подсела и стоит всё же встать и пройти мимо?
И как тогда бы назвала меня Маринка? Трусишкой, которая не в состоянии познакомиться с парнем?
Нет, трусость — это не про меня. Я обычно первая, кто взбирается по веткам на дерево, катается на тарзанке над речкой и прыгает через костер.
А тут всего лишь какой—то парень.
Сглотнув невесть откуда взявшийся ком, протягиваю руку.
— Давай это исправим. Обычно это делается так: я называю своё имя, а ты — своё. Как я уже сказала – я Даша.
Даша
— Кем работает твой отец? – спрашивает Слава, когда мы ступаем на тропинку, идущую вдоль леса.
— У него своя фирма. Он покупает за границей одежду и технику и продаёт их здесь оптом, — закрутив бутылку, из которой я, кажется, уже выпила добрую половину воды, отправляю её в рюкзак и прикрываю ладонью голову.
И почему я не додумалась взять кепку?
Солнце печет нещадно, несмотря на то, что время близится к вечеру. Обжигает кожу и плавит мозги.
— Круто. У тебя, наверное, всё есть?
— Ну, не всё. А твои родители кем работают?
— Отец милиционер, мама работает в театре.
— Ух ты, она актриса? – с интересом смотрю на вытирающего со лба пот парня.
— Да.
— Здорово. Я просто обожаю участвовать в школьных спектаклях. А уж что говорить о настоящей сцене!
— Хочешь, как—нибудь достану билет на её спектакль?
— Ты сейчас серьезно?
— Конечно, — лихо загорается его взгляд, на миг опускаясь на мои губы.
— Очень хочу, — восторженно киваю, – Было бы классно. Спасибо. А твои родители кто, Руслан? – оборачиваюсь к Руслану, что все это время молчаливо идёт рядом.
Пинает камни носками старых кроссовок и жуёт травинку.
Он не проронил ни слова за последние сорок минут.
— Не твоего ума дело, — отрезает холодно вместо ответа и проходит вперед, опережая нас на несколько шагов.
Запнувшись, утыкаюсь взглядом ему в спину.
— Я же просто из вежливости спросила.
Не то, чтобы мне прям сильно обидно, но мог бы быть пообходительнее.
Я ничего плохого ему не сделала, в конце концов.
— Не обращай внимания, — мягко толкает меня локтем Слава и плескает себе в лицо водой из своей бутылки. – Слушай, Рус, а давай через лес срежем? Пока дойдём, сваримся здесь.
— Нет, — не оборачиваясь, бросает Руслан. – Там охотники шастали, забыл?
— Да когда это было? Неделю назад. Они уже точно свалили. Погнали, Даше вон тоже жарко. Не хватало солнечный удар словить.
— Не сахарные, не расплавитесь. Осталось полчаса идти.
— Да ты издеваешься? Мы через лес за десять минут дойдём. Рус, — Слава толкает его в плечо. – Ну тормози ты уже.
— Я сказал — нет, — резко оборачивается парень. – Это опасно. Забыл, чем для Юсупова всё закончилось в прошлом году?
Слава закатывает глаза.
— Он сам виноват. Попёрся вглубь. А мы пойдём по тропинкам. Погнали? У меня уже мушки перед глазами от этого солнца. Даш, а у тебя?
— Тоже, — заторможено киваю, не совсем понимая, о какой опасности говорит Руслан. Лес вроде городской. Неужели тут водятся дикие звери?
— Я же говорил, что она не выдержит, — с насмешкой говорит он, снова бросая на меня колкий взгляд, от которого на коже выступают болезненные мурашки. – И ты туда же, слабак. Идите, если хотите. Я в обход.
Разворачивается и шагает прочь.
— Баран, — бурчит Слава. – Ладно, пошли, Даш. Мы уже успеем накупаться вдоволь, пока он дойдёт.
Кивнув в сторону леса, он мягко берет меня за локоть.
Растерявшись, неуверенно смотрю вслед удаляющемуся Руслану, но все же иду за Славой.
Он здесь местный, лучше знает, как быстрее добраться. Да и его компания мне в разы приятнее, чем того невоспитанного.
— Только за мной иди, с тропинок не сходи, — предупреждает он, ступая вперёд.
— Ладно. Слушай… почему Руслан такой? – послушно иду за ним, наконец прячась в блаженной тени деревьев.
Делаю глубокий вдох, позволяя прохладному воздуху поселиться в легких. Как же хорошо, когда солнце не жжет.
— Он нормальный. Просто не со всеми.
— Наверное, зря я пошла с вами. Ещё поссоритесь из—за меня.
— Да забей. Он не обидится. Мы с шести лет дружим. Всякое бывало, но чтобы ссориться прям всерьёз — ни разу. Тем более из—за девчонки.
— Ого, вы такие разные, — искренне удивляюсь, слабо представляя, можно так долго дружить с таким угрюмым человеком, как Руслан.
— Это только кажется.
Ну ладно. Возможно, он действительно другой с теми, кого знает долго.
Мы неторопливо идем вперед. Под ногами похрустывают ветки, весело шуршит листва. Мне даже зажмуриться захотелось от удовольствия.
Вскидываю вверх голову, чтобы полюбоваться тем, как сквозь кроны пробиваются солнечные лучи, и замечаю на одной из веток белку.
Машинально останавливаюсь. Пушистая, ярко—рыжая, она вдруг срывается с места и бежит вниз. Такая красивая, просто прелесть. Я тихо смеюсь. Просто обожаю зверушек и завела бы дома хоть кроликов, хоть собак с кошками. Вот только родители категорически против, поэтому я могу любоваться ими только издалека.
Белка перескакивает с одной ветки на другую, спрыгивает на землю, подхватывает что—то лапами, засовывает себе в рот и мчится обратно.
— Даш, ты идёшь? — вздрагиваю от оклика Славы.
Отыскиваю его взглядом и понимаю, что за то время пока я любовалась белкой, он успел свернуть и отойти метров на двадцать.
— Ой, бегу.
Напрочь забыв о его наставлении, срываюсь с места и быстрым шагом сокращаю между нами расстояние. Но не по тропинке, а прямо по притрушенной листвой и сухими ветками земле.
— Стой! — выкрикивает Слава, напугав меня, но не успеваю я остановиться, как вдруг громкий щелчок металла вспарывает тишину.
Прежде чем я понимаю, что произошло, что-то с силой сжимает мою ногу — холодные дуги врезаются в плоть, и вспышка острой боли пронзает всё тело. Вскрикнув, дергаюсь, опускаю оторопевший взгляд вниз и поверить не могу в то, что вижу. Моя нога оказалась в самом настоящем капкане, который я раньше видела только в фильмах. Большом, металлическом, ржавом. Его зубцы расцарапали кожу, и оставили алые полоски, а холодный металл больно сдавил лодыжку.
В глазах мгновенно собираются слёзы. Паника накрывает с головой, дыхание перехватывает. Я тихонько скулю, чувствуя, как боль скапливается в одном месте.
— Чёрт! — Слава срывается, подбегает и плюхается передо мной на колени. — Я же сказал за мной идти! Чего ты попёрлась сюда? – рявкает грубо.
Даша
— Я давлю, ты тянешь, ясно?
— Да.
— А ты не реви и вытаскивай ногу, как только у нас получится его раскрыть, поняла?
Кивнув, стираю со щёк слёзы. Пожалуйста, пусть только получится.
Но просто оказывается только на словах. Чтобы найти прочную палку, у ребят уходит время. Те, что попадаются под руку, раз за разом ломаются, едва Руслан пытается использовать их как рычаг.
Моя нога уже не пульсирует. Она отекла и превратилась в ноющий кусок плоти, который кажется вот—вот отвалится. Мне страшно остаться без неё. Я понятия не имею, какие будут последствия, но держусь из последних сил.
Слёзы — последнее, что нужно мне и ребятам, которые не ушли, а пытаются помочь. За это я им безмерно благодарна. Даже Руслану, который время от времени бросается ругательными словами в адрес своего друга и меня.
Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем металл наконец поддаётся. Когда капкан раздвигается под давлением толстой палки, я наклоняюсь и рывком вытаскиваю ногу.
— Наконец—то, — оседает на землю вспотевший и перепачкавшийся от стольких попыток Руслан.
Слава облегчённо выдыхает, опираясь спиной на дерево:
— Думал, мы никогда его не откроем.
Я же пытаюсь понять, чувствую ли вообще ногу. Она немеет, будто её нет. Покалывает, болит.
— Дай сюда, — Руслан берёт меня за лодыжку и внимательно осматривает.
Я почти не чувствую его пальцев. Онемение настолько сильное, что новая волна боли охватывает каждый миллиметр кожи.
— Сильно болит? — хмурясь, крутит стопу из стороны в сторону.
— Я не знаю. Кажется, больно везде.
— Ушиб сильный. Но перелома нет. Через неделю будешь бегать. Наобщаешься потом сколько захочешь, — в голосе сквозит издёвка, но отвечать на неё у меня нет сил.
Мне хочется лечь. Или хотя бы сесть. Но в ближайшей перспективе меня ничего из этого не ждет. Впереди — дорога домой. Самая сложная из всех, что у меня когда—либо была.
— Дойдёшь? — спрашивает Руслан спустя несколько минут, вставая справа от меня.
Славик становится слева.
— Угу, — выдавливаю, но, опустив голову, зажмуриваюсь.
И зо всех сил стараюсь идти сама, но через несколько шагов понимаю, что это невозможно. Ступить на ногу не получается вообще. Сдавленно втягивая воздух, делаю вид, что всё нормально, хотя внутри каждая клетка дрожит от боли.
— Мне домой надо. Ещё немного, и батя меня искать будет, — говорит Слава.
— Можете идти вперёд, я как—нибудь дойду не спеша, — храбрюсь, вкладывая в голос всю бодрость, на которую способна.
— Долго думала? — окатывает холодом Руслан. — Дай сюда руку. — Закидывает мою правую руку себе на плечо. — Второй — Славика обхвати. И прыгай на одной ноге.
Я делаю, как он велит.
Парни крепко поддерживают меня за талию. Так становится намного легче. Давление на ногу исчезает, и я наконец могу выдохнуть.
— В следующий раз будешь думать, куда и с кем идти.
— Я не хотела, чтобы так вышло, — поворачиваю к Руслану голову и задыхаюсь от того, сколько всего читается в его взгляде.
Солнце уже почти село. Поле, вдоль которого мы идем, окрашено в тёмно—оранжевый, отражаясь огненными сполохами в его глубоких зелёных глазах.
— Обычно всякая херня происходит, когда этого не хотят. Прежде чем что—то делать, думать надо. Голова дана не только для того, чтобы красить глаза тушью и улыбаться во все зубы.
— Знаешь, что? — резко останавливаюсь, из—за чего он впечатывает меня в себя, выбивая из лёгких весь воздух. Я замираю, забыв на миг, что вообще хотела сказать. Сглатываю и с усилием заставляю себя посмотреть ему в глаза. — Ты вообще знаешь, как это — остаться без друзей? Без единого знакомого в новом городе? Я просто хотела общения. Я не лезла к тебе с личными вопросами и не вешалась на тебя, чтобы ты вдруг воспылал ко мне ненавистью!
— Ну да. Вот прямо сейчас ты на мне совсем не висишь, — наглая ухмылка неожиданно растягивает его губы, а в глазах вспыхивают искры.
Осознав, что я действительно почти вешу на нём, быстро отстраняюсь, чувствуя, как пульс скачет, а щёки пылают.
Оказывается, он может не только ходить с каменным лицом, а и ухмыляться. Так ему идет гораздо больше.
Зачем об этом думаю сейчас вообще не понимаю. Не место и не время, а у меня эта ухмылка стоп—кадром заела.
— Пойдёмте. Нам ещё черти сколько идти, — нервно торопит нас Славик, косясь на наручные часы.
— Иди уже, общительная блин, — бросает Руслан, снова обхватывая меня за талию.
Из—за меня мы передвигаемся медленно. Прыгать на одной ноге сложно, и парням приходится подстраиваться. Они время от времени меняются местами, дают мне отдохнуть, потому что здоровая нога уже тоже изрядно ноет от непривычного давления.
— Батя меня убьёт, — надсадно выдыхает Слава, когда нам удаётся преодолеть почти весь путь.
Солнце давно село. И мои родители, наверное, тоже волнуются. Ушла, не сказав куда, и пропала.
— Давайте быстрее, — торопит Славик, вновь посматривая на часы. А потом вдруг резко тянет меня вперёд, так что я сбиваюсь с ног и едва не падаю.
— Угомонись. Она упадёт сейчас из—за тебя, — отталкивает его Руслан.
— Да блин... Даш, извини. Просто мой батя... он непростой. Наверное, уже всех на уши поднял.
Руслан
— Сколько раз повторять, не водись ты с этим Белозеровым, — отец отпирает дверь и пропускает нас с матерью вперед.
— Мы друзья, — скидываю обувь и плетусь на кухню.
В желудке черная яма. Есть хочется так, что еще немного и завою.
— Друзья они, — мать с отцом входят следом. – Мусор зэку не товарищ, знаешь такое?
— Слава не мусор, а я не зэк, — падаю на свой стул.
— Пока он не мусор. Но пойдёт по стопам своего бати, вот увидишь, — отец тоже занимает своё место.
— Да типун тебе, Федя, — обрывает его мать, подходя к плите, — ты на что намекаешь? Что наш сын, как ты, за решеткой окажется? Вымой руки, Руслан.
Встаю и подхожу к раковине. В ладонях застряли занозы от веток, надо будет у матери иголку взять и подоставать все, а то загноятся.
— В жизни всё может быть. Я думаешь, хотел там оказаться? А пять лет, как с куста. Посадили, оборотни в погонах, без суда и следствия.
Так вышло, что отца отправили за решетку ни за что. Его подставили, когда он охранял склад, а всю вину за воровство списали на него.
— Я поэтому Белозёра и не терплю. Любит он на лапу взять. Также как и все. И сынок у него такой же будет. А тебе, Рус, от него одни проблемы. Как только Палыч в радиусе километра сына не находит, так сразу сюда бежит: мол, где мой сын? Куда Руслан его потащил?
Отец открывает бутылку водки и наливает себе полную стопку.
Я сажусь обратно, и как только тарелка с пшёнкой оказывается передо мной, жадно на неё набрасываюсь.
— Вот, возьми хлеб, сынок, — мама ставит рядом блюдце с ломтиками подсушенного черного хлеба. — Всё, хватит, Федь, — мягко осаждает отца, когда он выпивает водку. – Руслан сам решит с кем ему общаться, а с кем нет.
— Да пусть общается с кем хочет. Но помяни моё слово, проблем ты не оберешься, если будешь и дальше таскать за собой этого доходягу, — засунув в рот ложку с кашей, и не до конца прожевав, вопросительно заламывает бровь. – А что за девчонка—то была? Я так понял, новенькая здесь?
— Ага, — киваю, откусывая хлеб.
— Хорошенькая такая, — мама садится рядом, тоже принимаясь за ужин. – И родители вроде нормальные. Мы толком, конечно, не общались. Павел нас из дома вытащил, можно сказать, когда понял, что Славка домой не явился. А тут они, по двору ходят, дочку зовут. Откуда они хоть переехали?
— Не знаю.
— У отца её даже сотовый телефон есть, представляешь?! – восторженно шепчет. – Чем же они занимаются?
— Торгуют вроде, — пожимаю плечами, — из—за границы вещи привозят и технику.
— Нууу, тогда ясно, — отец наливает себе вторую стопку, — блатные, значит. Ох, Рус, не там ты себе друзей ищешь. Искать надо среди своих, а не с ментами и блатными водиться.
Забросив в рот последний кусок хлеба, встаю из—за стола. Тарелку отношу в раковину, и достаю из металлической банки несколько бубликов.
— Спасибо, ма. Я к себе.
— Тебе чай принести?
— Давай.
Закрывшись в комнате, валюсь на кровать. Та со скрипом прогибается под моим весом. А с потолка на меня смотрит красотка Синди в ярко красном купальнике. Этот плакат висит уже год. Надо будет сменить. Только на кого?
В памяти всплывает образ светловолосой девчонки в платье с подсолнухами и с ярко желтыми ногтями.
Инстинктивно усмехаюсь.
Принцесса, блин.
Я как её увидел в нашем задрипанном дворе, так сразу и не поверил. Вся такая стильная, красивая. Улыбается во все зубы. Ну точно, не с нашей планеты.
Выбесила меня сначала она. Радостью этой в глазах, желанием общаться. Наивная, жесть. Она бы еще как в детском саду сказала – «давай дружить».
А потом Славка её за нами потянул. Нахрена? Хотя этот оболтус общительный. Руки жмет всем подряд, и любит быть в центре внимания. Наверное, и тут решил блеснуть, показать какой он офигенный и заработать баллы от новенькой.
Потащил её в лес, придурок. Я знал, что эти двое куда—то влезут. Поэтому плюнул и за ними пошел.
Как оказалось, не зря. Вот только удивило меня поведение Дашки. Она даже истерику не устроила. Стояла тихонько плакала, пока мы пытались открыть тот дурацкий капкан. Другие бы на её месте уже выли во всю глотку. А она стойко держалась. Я даже её зауважал. Хотелось как можно быстрее помочь, чтобы она не мучилась, дурёха. И влезла же, а.
На белку видите ли засмотрелась. Это она потом рассказала уже, когда мы домой шли. Ну точно инопланетянка.
Но пахнет от неё богически. Я, когда её за талию держал, аж в глазах потемнело. Чем—то сладким таким, летним пахнет. И волосы у неё мягкие и шелковистые. И губы, пиздец какие красивые.
И вкусные, наверное.
Рывком переворачиваюсь на живот, чувствуя, как по телу струится ток.
Какие губы, блин?
Губы, как губы, ничего особенного. И сама она бесячая. Вот зачем было говорить, что это её идея была идти в лес? Жалко ей нас со Славкой стало? Сначала, главное, сама прицепилась, как пиявка, а потом вся эта фигня из—за неё же и произошла.
— Руслан? – мама заглядывает внутрь, — Чаёк тебе принесла.
— Спасибо, ма. – приседаю на кровати и тут же щурюсь от света, который мама включила в комнате.
— Пей, он горяченький, как ты любишь. Тут вот еще конфетами Зоя меня сегодня угостила. Я тебе парочку припрятала от отца, а то он использовал бы их вместо закуски, и ничего бы не осталось.
Мама достаёт из кармана пару Ромашек.
— Спасибо, — встаю и сажусь за стол. – Ты сама—то ела?
— Ты знаешь, я их не люблю, — отмахивается, улыбаясь.
Ну да, не любит. Ещё как любит.
— Давай эту мне, а эту тебе, — возвращаю ей одну в карман. – Только съешь прямо сейчас. На закуску пусть батя что—то другое найдет.
Вздохнув, мама ерошит мои волосы.
— Хороший мой. Отец завтра попробует устроиться на работу. Может, наконец, что—то выгорит.
Киваю, особо ни на что не надеясь. После тюрьмы отцу найти работу сложно. Брать отмотавшего срок решается не каждый, а если и берут, то оформлять официально не спешат. Деньги вручают в конверте в конце месяца, но часто оставляют и без зарплаты. Просто кидают. Мол денег нет. Бери едой, или каким шмотьем.
Даша
— Даша, к тебе пришли.
Откладываю книгу и, взяв трость, подхожу к двери.
— Ты заходи—заходи, я чай вам сейчас сделаю, — слышу приветливый голос мамы. — Даша!
— Иду я, мам. Несусь на всех парах.
Насколько это может сделать такая улитка, как я.
Морщусь, наступая на ногу и шиплю. Каждый шаг даётся с трудом. Отек все еще сильный. Врач сказал нужно какое—то время, чтобы ушиб сошел. Главное, что перелома нет, и на том спасибо. А то скакала бы я так на одной ноге еще очень долго.
Когда вхожу на кухню, замечаю суетящуюся у плиты маму и скромно сидящего за столом Славу.
— Привет, — вскидывает руку он, слегка краснея.
— Привет, — улыбаюсь я, наконец преодолев расстояние и бухнувшись на стул. — Ты в гости?
— Ага, — мельком бросает взгляд на маму. — Как твоя нога?
— Не отвалилась и хорошо, — блаженно вытягиваю её вперёд. — Пока передвигаюсь с помощницей, — указываю взглядом на трость, — но надеюсь, это ненадолго.
— Если бы не ребята, я даже боюсь представить, что было бы, — причитает мама, опуская перед нами чашки с ароматным чаем, а потом достаёт из холодильника торт. — Тебя Слава зовут, да?
— Да, — кивает он, наблюдая за тем, как она отрезает по кусочку и кладёт их на тарелки.
— Твой отец в органах служит, как я поняла?
— Да, он капитан милиции.
— Это замечательно, что у нас такие соседи. Вообще хорошо, когда рядом есть представитель органов. Нужно будет как—нибудь собраться семьями и познакомиться ближе. А то ведь мне даже в магазин сходить не с кем.
— Как будто ты ходишь по магазинам, мам, — снисходительно заламываю бровь.
— Ну, не в магазин. В кафе или театр. Ладно, вы пейте, а я побежала к себе. Не буду вам мешать.
Подмигнув мне так, чтобы Славик этого не заметил, выходит из кухни и прикрывает за собой дверь.
— Классная у тебя мама, — улыбается он ей вслед. — Красивая очень.
— Спасибо.
Она у меня и правда, красавица. И вовсе не выглядит на свой возраст.
Протягиваю руки и обхватываю горячую чашку. Притягиваю к себе, а Слава в это время достаёт что—то из пакета, который всё это время держал в руках.
— Вот, это тебе, — подталкивает мне по столу плитку молочного шоколада.
— Зачем? — улыбаюсь тому, как он снова краснеет.
— Ну… ты тогда взяла всё на себя. Хотя не была обязана. Вот это, считай, благодарность. Тебе, наверное, влетело?
— Неа, — разламываю шоколад на кусочки, а потом кладу плитку по центру стола. — Ну, конечно, папа погремел немного, пальцем погрозил, вручил мне мобильный телефон, чтобы я всегда была на связи, и на том всё и закончилось. А, вот ещё трость подогнал.
Слава присвистывает.
— Так у тебя теперь мобильный есть?
— Ага. Ты сам—то как? Папа у тебя пострашнее моего, если честно. Я его жутко испугалась.
Славик вздыхает, почесав затылок.
— Скажем так, ты меня спасла. Отец говорил не ходить в лес. А если он что—то говорит, я должен беспрекословно выполнять. Но ты тогда так мучилась от этого солнца, что я решил плюнуть и подумал: если мы пойдём по тропинкам, ничего не случится.
Ну да… а тут белка эта… и капкан.
Меня передергивает стоит вспомнить все страдания, которые мне пришлось пережить. Сначала пока открывали капкан, а потом пока мы все втроем дошли до дома.
Кстати, по поводу «втроем».
— А ты почему один пришёл? — беру кусочек шоколада и отправляю в рот, стараясь таким образом спрятать чрезмерный интерес.
— В смысле? — хмурится он.
— Без Руслана.
— Ааа. Так я извиниться хотел перед тобой. Не с ним же это делать.
Понимаю… Наверное, перед Русланом он уже тоже извинился.
— А можно вопрос?
— Конечно.
— Почему твой папа так агрессивно против него настроен?
Славик притягивает к себе тарелку с тортом и ложкой отрезает кусочек.
— У Руса отца из тюрьмы выпустили год назад, — отправляет себе в рот, — вот мои предки и не хотят, чтобы мы общались.
Ого…
В памяти всплывает мужчина, вставший в тот вечер на защиту Руслана. В домашней майке, спортивных штанах и татуировках на руках. Вот, значит, почему он так сильно отличался от наших со Славиком родителей.
— А за что он сидел?
— За кражу. Только Рус говорит, что его батя ничего не воровал.
— Как это?
— Он тогда сторожем работал на складе. Кто—то туда ночью пробрался, его по голове ударили, ну и вынесли всё. А у него в карманах потом нашли деньги. Сделали вывод, что соучастник. Только мутно там всё. Дядь Федя, в принципе, нормальный мужик. Не думаю, что мог бы пойти на такое.
Какой ужас. Если всё действительно так, то это страшно несправедливо. Отсидеть непонятно из—за кого.
— И что? Ему никто не помог?
— Так, а кто? Улики были против него.
— А твой папа? Он не мог ничего сделать?
Слава удивлённо смотрит на меня.
— Нет, конечно. Он же не всемогущий. Дело было закрыто, суд назначил наказание — пять лет.
— Кошмар. Бедный Руслан.
— Да, это хреново. Особенно если учесть то, как они живут.
— А как они живут?
— Ну… так себе. Его матушка в ЖЭКе бухгалтером работает, получает гроши, и он тоже шабашит.