Извилистая дорога терялась среди высоких деревьев; сухая трава и увядающие цветы источали сладковатый запах, смешанный с запахом земли, которой отчаянно не хватало влаги. Солнце то пряталось за облаками, то вновь проглядывало, делая зеленые листья над нами позолоченными. Прошедшие полтора часа ходьбы прошли почти незаметно и вполне легко под шутки Нормана, иногда доходящие до абсурда на грани приличия и морали. Сара посмеивалась вместе с ним, порой и мне доводилось "доработать" какую-то из баек Роудеза. Стэн вспоминал забавные бравые истории из отпускной жизни горгоновцев. Временами нас захватывал гомерический гогот, который мы были не в силах сдержать – смех эхом разносился по лесу, и даже появись откуда-то зараженные, мы бы так и продолжили задыхаться истерическим смехом (может, это действительно работала своеобразная самозащита истощенного организма, старающегося искусственно привести эмоциональное состояние в баланс).
За нашими спинами осталась база, река; теперь почти миновали лес.
Глубоко в душе я понимала: чем грубее наши шутки, чем громче смех – тем сильнее старание отогнать неприятный липкий страх, ползущий по венам холодом.
Каждый помнил об опасности, но не позволял ей руководить рассудком. Каждый фокусировался, но сдерживал паранойю. Мне думалось, что нужно бояться, но в действительности ожидание во всякой тени и в шорохе чего-то, что могло убить – изматывало и снижало концентрацию.
Наконец пересекли последние заросли, оставляя за спинами темнеющий лес, и вышли на широкую асфальтированную дорогу; дальше нее стелились бесконечные просторы с редкими кустарниками и одинокими деревьями. По ту сторону неровные очертания ландшафта пропадали не то в облаках, не то в дымке.
Парило. Над раскаленной землей переливался и струился воздух. Знойное марево окутывало.
Повернули по шоссе вперед. Дорога почти не петляла, но была холмиста – один из спусков круто уходил вниз, затем вновь поднимался, и уже ровной полосой дорога стелилась дальше. Там, почти у горизонта, виднелись линии закрытых рабочих станций – своеобразных муравейников, "купольных городков". Еще один символ власти Трех. Еще один символ клеток их верноподданных. Да, передвижение по землям Государства было ограничено и строго регламентировано, но "купольные города" возводили это в абсолют: люди там рождались, работали и умирали, запуская бесконечный цикл смены поколений. Кого-то ссылали в купольные городки в качестве меры наказания – тех, кто избежал кары жнецов и не располагал основаниями угодить в тюрьму, но не имел права на привычное существование, – кого-то в качестве ироничного поощрения – лучшие специалисты трудились в отведенных городах во благо процветания Государства. Люди, оказавшиеся в "закрытых прозрачным колпаком селениях", больше никогда их не покидали. Попасть в купольные городки самостоятельно было невозможно. В этих местах функционировали различные конструкторские бюро, передовые научные центры, наиболее значимые объекты военно-промышленного комплекса.
Дальше линий станции – голубые ломаные контуры далекой горной цепи; шоссе там начинало змеиться серпантином. Мое сердце пропустило удар, тоскливо засосало под ложечкой – никогда не забуду чувство, когда впервые увидела вживую очертания гор. Хотелось заплакать.
Государство действительно было красивым: невероятные разнообразные пейзажи, умопомрачительная архитектура с характерными особенностями земель… Но верноподданные практически того не видели. Мало кому хотелось возиться с таможенниками, бумагами и пропусками – бюрократические согласования могли затягиваться на недели, месяцы; чем дальше пункт следования, тем более замороченная процедура, перемещение между землями – дополнительные сложности. Да, зачастую тяготы оказывались не напрасны, и люди получали желанные разрешения на поездки. А порой – нет. И тогда время, деньги и нервы сгорали в бессмысленности попытки.
Сара посмотрела на наручные часы. Перерыва не дала, и мы продолжили путь. От дороги нещадно парило. Жара стояла колючая и дурманящая – ощущалась она сухостью в горле, песком на губах, и подрагивающим плавящимся воздухом. В ту секунду никто бы не удивился, если бы под нашими ногами размягчился и поплыл асфальт.
Шли молча, посматривая то на темнеющий по правой стороне лес, зловеще наблюдающий за каждым нашим шагом, то назад, словно ощущая на спинах чей-то пристальный взгляд.
***
Сон тревожный, поверхностный; когда машина вдруг останавливается, я сразу приоткрываю глаза, всматриваясь в темноту ночи.
Широкая река. Арочный мост. Ограждения, перекрывающие дорогу. Рядом с ними таможенный пост. Роберт, осматривающий тросовое ограждение, дает указание жестом.
Слышу, как Кристофер шумно выдыхает, выходя из машины, и сама спешно скидываю плед – ночь не по-летнему холодная, – на секунду мешкаю, но затем тоже распахиваю дверь.
На улице промозгло. Ночь темная, безветренная. Растущая луна затянута пепельными облаками. Оглядываюсь. Холмы поросли низким кустарником, усыпаны все мелкими белыми цветами – Льюис говорил, что они называются покори, – яркими точками, виднеющимися за пределами трассы. Широкая река, похожая на разлившуюся нефть, неподвижна и нема: ее очертания теряются во тьме горизонта.
Верчу головой, всматриваясь во мрак ночи. Боюсь, что кто-то из темноты всматривается в меня, пристальным взглядом следит за каждым моим движением; ждёт, когда отвернусь, когда потеряю на мгновение бдительность…