— Господин генерал! Девочек убили! — выдохнула я, с размаху шлёпнув вчерашнюю газету на мраморный столик между кресел.
Слёзы снова подступили — я даже не пыталась их сдерживать. Не перед ними. Не сейчас.
Разбитая кибитка. Развороченные сундуки. И шесть совсем юных девушек, лежащих в грязи прямо на дороге — как куклы, выброшенные после детской игры. Их платья ещё хранили следы блесток и кружев, а лица — румянец, которым их намазали перед выездом.
Надеялись. Мечтали. Ехали к лучшей жизни.
А получили — смерть на обочине.
— Так что нам нужна охрана, — прошептала я, сжимая кулаки. — Настоящая. Не для галочки. Нам ехать туда же…
— Угу! — послышался хрипловатый голос старого генерала Хальдора Моравиа. Он даже не оторвал взгляд от камина, чтобы посмотреть на громкий заголовок статьи.
Я мельком глянула на его супругу — герцогиню Эвриклею Моравиа. Та, не отвлекаясь, протирала каминную полку бархатной тряпочкой. Услышав мои слова, она тут же поставила фарфоровую статуэтку — эльфа с лютней — в правый угол. И замерла. Спина прямая. Невероятная осанка!
Интересно, что бы это значило?
— И что? — раздался красивый, низкий, чуть бархатный голос, от которого по коже пробежали мурашки. — Для этого обязательно нужен целый генерал? А поменьше никак? Может, вас подполковник устроит? Что ж сразу не король охраняет ваших невест?
Я медленно повернула голову.
Марон Моравиа.
Он стоял чуть в тени, прислонившись к высокой спинке кресла деда — как клинок, вложенный в ножны. Высокий. Широкоплечий. С талией, подчёркнутой безупречно сидящим алым мундиром, на груди которого сверкали ордена, будто выкованные из звёзд.
Его волосы — чёрные, как воронье крыло, — рассыпались по плечам. Слегка растрёпанные. Кожа — цвета слоновой кости, гладкая, почти мраморная. А глаза… О, эти глаза.
Цвета застывшего льда на рассвете. Прозрачные. Бездонные. С едва заметной золотой каймой по краю радужки — будто в них тлеет древний огонь. Когда он смотрел, казалось, будто он видит сквозь тебя — твои страхи, твои слабости, твои глупые надежды.
А ещё — запах. Лёд. Дым. Горная сосна. И что-то древнее… Как будто он только что сошёл с вершины, где дышит сама вечность.
Я почувствовала, как у меня пересохло во рту.
Тормози, дорогая! Там явно своих невест хватает! Ишь, раскатала губу!
— Вам вполне достаточно было бы парочки стражников! — небрежно произнёс он, тряхнув головой — и чёрные пряди скользнули по воротнику, как живые.
Я сжала зубы. Злость вспыхнула — горячая, яростная, спасительная.
— Если вы посмотрите в правый угол этой фотографии, — прокашлялась я, встряхнув газету так, что пыль взлетела в солнечном луче, — вы как раз увидите парочку стражников. Тут три сапога видно. Сомневаюсь, что у одного стражника было три ноги! Как видите — стража не справилась!
— Угу! — кивнул старый генерал.
Его жена тут же поспешила и поставила ещё одну статуэтку. На этот раз — рыцаря с мечом.
О! Так это она счёт ведёт! Как интересно! Получается, это очко в мою пользу?
— Хорошо, — усмехнулся Марон, и его губы — тонкие, идеально очерченные — чуть дрогнули, будто он сдерживал смех. — Я выделю вам полковника. Могу даже целый полк. Артиллерию. Зачем мелочиться?
После этих слов я почувствовала, что мне здесь ничего не светит!

— Ага! — шмыгнула я носом, уперев руки в бока. — Чтобы потом выяснилось, что девушки уже не девушки! Знаю я ваших военных!
— Угу!
Звяк! — ещё одна статуэтка — на этот раз фея с крыльями — приземлилась в мой угол.
Я не ожидала такой поддержки. Вдохновилась.
— Простите, я не договорила! — выпалила я, делая шаг вперёд. — Вы понимаете, что для девочек — это шанс! Единственный шанс на лучшую жизнь! После того, как его величество король утвердил список выставок невест, просто так на королевский бал дебютантке не заявиться! Кончились эти золотые времена! А всё благодаря этому старому козлу — ректору Магической Академии, Абсалому Финчеру! Если бы этот старый козёл…
— Ректор — дракон! — мрачно бросил Марон.
— Нет, я всё правильно сказала! — настаивала я. — От того, что он — дракон, козлом он быть не перестал!
В этот раз я не услышала “Угу!”. Но — тик! — ещё одна статуэтка (девушка с книгой) перекочевала в мой угол. Итого — четыре моих против одной генеральской.
Я сейчас просто захлебнусь от эпитетов и гнева. Только дайте мне этого старого козла! Я его своими руками задушу! Голыми! Без ножа! Без магии! Просто пальцами в горло, пока он не поперхнётся собственными гениальными инициативами!
Как он мог вообще предложить такое?! Невесты что? Собаки? Чтобы перед замужеством кататься по выставкам и показывать судьям, что они достойны хороших женихов! Ладно бы просто покрасоваться — нет! Танец! Движения! Зубы! И… простите… грудь и попа!
А то, видите ли, принца чуть не обманули! Гляди, какой ранимый. Ну отпала у потенциальной невесты попа… Радуйся! Баба на глазах похудела! И что с того, что во время помолвки? Молча поднял “попу”, молча вернул. И вообще — приличные мужчины делают в таком случае вид, что ничего не заметили!
Прямо меня распирает от негодования!
— Я всё прекрасно понимаю, — послышался холодный, как горный ключ, голос Марона. — Но, дед, ты знаешь, на какие поиски я нацелен.
В этот момент — тик! — ещё одна статуэтка (маленькая девочка в розовом платье) перекочевала в угол к генералу.
— И как они важны для нашей семьи! — продолжил Марон, глядя, как его бабушка бережно стряхивает пыль со следующей фигурки — дракона в короне — и ставит её «на генеральскую сторону». — Я могу выделить проверенных, счастливо женатых, немолодых офицеров, которые любят своих жён. И имеют дочерей примерно того же возраста. Этого будет вполне достаточно, чтобы защитить этот… питомник невест… в его путешествиях!
Звяк! — ещё одна статуэтка — на сторону генерала. Счёт почти сравнялся.
Я не зря проделала такой долгий и опасный путь в родовой замок Моравиа, чтобы просто взять и сдаться.
— К тому же, — добавил Марон, скрестив руки на груди (и бицепсы под мундиром напряглись — чёрт, зачем я это заметила?), — мне проще дать каждой приданое. Тогда женихи найдутся. Как по щелчку.
Тик! — ещё одна фигурка — в его угол.
Итого: пять против четырёх.
Я проиграла.
Неужели?
Как обидно!
Просто до слёз!
Я зря, до судорог боясь высоты, ехала в карете над пропастью, по дороге, ведущей в родовое гнездо драконов!
Я зря молилась всем богам, покрывалась липким потом и даже два раза теряла сознание, когда карета почти на половину колеса висела над бездной.
Всё зря.
А мне нужен дракон.
Кровь из носу!
Иначе моих девочек убьют.
Конкуренция огромная.
Все пансионы переполнены.
А пансион делают хорошие невесты и удачные браки.
Поэтому убить конкурентов — самый простой путь к победе.
Бизнес.
И ничего личного.
— Господин генерал, — севшим голосом произнесла я, глядя на величественного старика в кресле. Его глаза — такие же ледяные, как у внука, но в них — усталость веков. — Я… Я всё понимаю. Я проиграла в этом споре. Но… Эти девочки — дочери военных. Тех, которые погибли из-за ошибки командования. Если бы не ошибка командования, то не было бы моего пансиона. Они жили бы в семьях, отцы вели бы их на дебют. Но сейчас у них никого нет. Война забрала у них отцов, а жадные родственники — имущество, пенсии, выплаты... У них ничего нет. И теперь у них не осталось даже надежды. Потому что у них нет генерала.
Я посмотрела на роскошную гостиную — золото, мрамор, гобелены с драконами. На застывшего в кресле старика. На Марона — его профиль, резкий, как лезвие.
— Извините, что отняла у вас время, — дрогнувшим голосом произнесла я. — Мне не следовало сюда приезжать. Благодарю за то, что меня выслушали. Прощайте…

Я стиснула зубы и направилась к двери. Сердце колотилось, как у воробья в лапах ястреба.
Только я схватилась за ручку — БАХ! — громкий, отчётливый хлопок ладони по столу.
— УГУ! — хрипло, но властно пророкотал старый генерал.
Я обернулась. Все статуэтки, которые в споре завоевал генерал, одним движением руки резко переместились в мой угол.
— Нет! — вскинулся Марон, с изумлением глядя на деда. — Ты с ума сошёл? Чтобы генерал армии сопровождал девочек на выставку?!
Одного взгляда серых глаз из-под седых нахмуренных бровей было достаточно, чтобы все возмущения стихли.
— Так точно, — глухим голосом ответил Марон, глядя на меня пронзительно-холодным взглядом, будто я только что подписала ему смертный приговор. — Есть! Разрешите выполнять приказ.
— Угу…
— О, дорогая… Хэльга Лери, — послышался мягкий голос герцогини. — Может, чаю?
— Можно просто… Ольга Валерьевна, — усмехнулась я, не веря своему счастью. — Чай я пить не буду. Мне бы вернуться живой… А то я ужасно боюсь высоты… Просто до судорог. Поэтому мне нужно просто собраться с духом и отважиться на обратный путь. Вы уже простите… Я не хочу оставлять мой пансион без присмотра. Мало ли, что может случиться в моё отсутствие. Я очень благодарна вам за помощь. Ещё раз извините за беспокойство.
Я направилась к выходу, где меня уже ждала моя огромная, неуклюжая карета — похожая на переживший войну сундук на колёсах.
Пройдя мимо роскошного зеркала в раме из чёрного дерева, я посмотрела на себя.
Сто двадцать на сорок четыре.
Прекрасно!
И это не давление!
Это килограммы давят на возраст. А ведь когда-то я была ого-го! Но «ого-го» в этом теле я не застала!
— Так, пышканчик, скачи домой, а то не дай бог что случится! — пробормотала я себе, выходя из замка. — Через три дня первая выставка! Не хотелось бы приехать на пепелище!
Холодный горный ветер тут же сделал мне прическу на одну сторону, а я с горечью осознала, что лак — говно! И его мы на выставку не берём!
Я подошла к карете, стараясь не думать о том, что сейчас предстоит дорога по извилистому серпантину, где с одной стороны — скала, а с другой — вечность.
Дуя щеки, я пыталась собраться с мыслями и моральными силами, как вдруг — дверь кареты открылась передо мной.
Я с удивлением смотрела на огромную руку в чёрной перчатке. А потом — медленно — перевела взгляд на её обладателя.
Марон.
Он стоял, как тень, сошедшая с горы. Плащ развевался на ветру, обнажая алый мундир. Взгляд — ледяной, без эмоций. Будто он сопровождает не человека, а груз. Опасный груз.
— Приказано сопроводить, — машинально мрачно произнёс он. — Раз уж вы так боитесь высоты.
Я сглотнула.

— …Спасибо? — выдавила я. И это прозвучало скорее как вопрос.
Он не ответил. Просто ждал, пока я заберусь в карету.
Я сделала шаг.
И поняла — игра только начинается.
А правила… игры, кажется, пишет он.
Карета тронулась.
Я вцепилась в сиденье так, будто оно — последний кусок суши в мировом потопе.
— Вы в порядке? — раздался ледяной голос рядом. Это была сухая вежливость. Не более.
— Пока да, — прошептала я, как пациент в стоматологии перед тем, как сесть в кресло. — Пока ещё я в полном порядке. Поэтому рекомендую запомнить меня адекватной. Скоро будет поворот, и многое может измениться во мне… Короче, считайте меня оборотнем. Пока дорога ровная — я совершенно нормальная женщина. А вот когда начнутся эти ваши повороты — я превращусь в чудовище. Поэтому заранее прошу меня простить… и, возможно, приготовить нашатырь.
И тут — кряк! — колесо кареты зацепило край дороги, и на мгновение мы повисли над пропастью. Я услышала, как внизу шумит ветер — не романтично, не поэтично, а зловеще, будто он уже прикидывает, о какой камень меня размазать.
Всё. Это конец. Сейчас колесо соскользнёт, и… Я почувствовала, как перед глазами всё плывёт, а я стекаю вниз — не физически, нет, я ещё на сиденье, но душа уже в свободном падении.
— НЕТ! — завопила я, понимая, что потеряла всяческий стыд, приличие и, возможно, последние остатки рассудка. — Я в ужасе! Я в панике! Я в агонии! Я в… О БОЖЕ, МЫ НАКЛОНИЛИСЬ!!!
Карета чудом выровнялась и покатила дальше, а я стала глубоко дышать — как йог на грани просветления.
— Всё хорошо… Всё отлично… — выдохнула я, сжимая кулаки. — Главное — не думать о плохом… Мы обязательно доедем! Мы — команда! Карета, я и… ой.
И тут я почувствовала лёгкий наклон.
Лёгкий.
Для кого-то — лёгкий. Для меня — сигнал к началу апокалипсиса.
Жизнь снова вычеркнула меня из списка адекватных людей. В глазах потемнело. Я охрипла. И… бум! — очутилась на коленях у Марона, пытаясь залезть ему на шею, как обезьяна на пальму во время цунами.
— ОТСТАНЬТЕ! — рявкнул генерал, когда я обнаружила себя на его коленях при попытке залезть ему на шею.
— НЕТ! — заорала я, вцепившись в его мундир обеими руками. — Я НЕ ОТПУЩУ! Я УМРУ! Я УЖЕ УМИРАЮ! Я ВИЖУ СВЕТ! ЭТО ТЫ ИЛИ СВЕТ?!
— Это я, — процедил Марон сквозь зубы. — Мадам, я прошу вас взять себя в руки.
— Мне нужно, чтобы кто-то взял меня в руки! — задохнулась я, чувствуя, как сердце бешено убегает из груди, будто опаздывает на поезд.
Его ледяные глаза смотрели на меня с выражением, будто он только что обнаружил у себя на коленях кричащую курицу в шляпе.
— Вы… всегда так себя ведёте в карете? — спросил он, осторожно отодвигая мою руку от пуговицы, которую я чуть не оторвала.
— НЕТ! — завыла я. — Я ВСЕГДА ТАК ВЕДУ СЕБЯ НА ВЫСОТЕ! А В КАРЕТЕ — ТОЛЬКО ЕСЛИ ОНА ВИСИТ НАД БЕЗДНОЙ! ЧТО СЕЙЧАС И ПРОИСХОДИТ! ОПЯТЬ!!!
Карета снова качнулась. Я взвизгнула, вскочила, ударилась головой о потолок, села обратно — прямо ему на колени.
— …Вы издеваетесь, — прошипел он. Его холодные серые глаза смотрели на меня так, словно он инквизитор, а я ведьма.
— НЕТ! — Я обхватила его шею. — Я БОЮСЬ! Я УМИРАЮ! Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ НА КОЛЕНЯХ У ДРАКОНА! ЭТО НЕ РОМАНТИЧНО! НО ПРИДЕТСЯ…
— Вы сейчас сидите у меня на бедре, — холодно и спокойно заметил он. — Успокойтесь и дышите глубоко.
Я слезла с его колен, понимая, что страх заставлял забыть про гордость. Я бы никогда не вела бы себя так, если бы не высота.
— …Как вы вообще доехали сюда в первый раз? — спросил он, глядя на меня с искренним недоумением, будто я только что призналась, что плавала через океан на надувной уточке. — Вас не вышвырнули из кареты на полпути?
— Я ехала ночью! — выпалила я, наконец-то слезая с него (но держась за рукав, на всякий случай — вдруг опять качнёт). — Было темно! Ничего не было видно! Я думала, мы едем по равнине! А оказалось — по краю ада на колёсах!
— По краю чего? — насторожился Марон. — Я уже слышал где-то это выражение…
— Забудьте. Дорога длинная. Горы высокие. Я вам еще много чего наговорю! прошептала я, чувствуя, как меня болтает туда-сюда.
— …И вы боитесь, потому что сейчас день, — констатировал дракон.
— ДА! — Я схватилась за голову. — И ВСЁ ВИДНО! ВСЁ!!! Я ВИЖУ, КАК ПТИЦЫ ЛЕТАЮТ НИЖЕ НАС! ЭТО НЕЕСТЕСТВЕННО! ЭТО НАРУШЕНИЕ ФИЗИКИ И МОЕЙ ПСИХИКИ!
Карета снова качнулась. Я взвыла, как модница на похоронах лабутенов, и… бух! — свалилась в обморок. Прямо на его колени.
Генерал вздохнул. Длинно. Глубоко. С оттенком «я заслужил это за грехи в прошлой жизни».
— …Это будет долгая дорога.
Я очнулась от того, что кто-то хлопал меня по щекам. Не нежно. Не романтично. А как будто пытался разбудить мешок картошки.
— Вставайте, — раздался знакомый ледяной голос. — Мы на середине пути. Если вы умрёте сейчас, мне придётся вас нести.
— Меня это уже волновать не будет! — прошептала я. — Даже если вы меня уроните. Так, что было в районе обморока. Я просто кое-что помню. И теперь пытаюсь понять, за что мне должно быть стыдно.
— Вы упали мне на колени три раза, визжали как поросенок, и один раз попытались залезть ко мне под плащ.
— Это был инстинкт самосохранения! — оправдывалась я, прижимаясь к стенке кареты. — Я думала, под плащом безопаснее!
— Под моим плащом — только я, — сказал он. — И вам там не место. Особенно в таком состоянии.
— Каком состоянии?! — возмутилась я.
— Истерическом.
— Это не истерика! Это — реакция на смертельную опасность!
— Для вас — да. Для меня — обычный серпантин.
— О, конечно! — я закатила глаза. — Ты же дракон! Ты можешь просто превратиться и улететь! А я? Я могу только визжать и падать в обморок!
Он посмотрел на меня. Помолчал. И… уголок его губ дрогнул.
Дрогнул.
Не усмехнулся. Не улыбнулся. Просто… дрогнул.
— …Вы странная женщина, Ольга Валерьевна, — сказал он.
— Спасибо! — гордо ответила я.
Он вздохнул.
— Тогда готовьтесь. Впереди — самый крутой поворот.

— О НЕЕЕЕЕЕЕТ!!! — закричала я, вспоминая, как в тот раз карета резко дёрнулась, и у меня в голове пронеслись мысли, что это — конец, завещание не написано, и я так и не съела тот торт в замке.
— Может, вам логичней было бы задёрнуть шторы и не смотреть в окно? — послышался голос генерала. Он дёрнул шторы так, чтобы полностью занавесить окошко.
Карету снова тряхнуло, а я резко схватила его за руку — и почувствовала, как моя ладошка вспотела, как будто я только что пробежала марафон… или вышла замуж.
— Так даже хуже! — простонала я. — У вас нет штор, чтобы задёрнуть мою фантазию! Когда шторы открыты, я хотя бы вижу пропасть! А так я её представляю! И это ещё страшнее! Так что откройте шторы! Я вас умоляю!
Я резко рванула шторы, видя, как внизу пролетела птица.
— Вы же не против, если я буду хватать вас за руку? — спросила я, стараясь успокоиться (и не очень успешно).
Карету снова тряхнуло — и я вцепилась в его руку намертво, как будто это последний билет на спасательную шлюпку. И тут же закрыла глаза. У меня даже в горле пересохло — будто я проглотила весь этот горный воздух.
Потом я немного пришла в себя… а зря!
Дальше были повороты. За поворотами. За поворотами. Как будто дорога решила устроить мне личный ад с бонусными уровнями.
— Аааа! — кричала я, каждый раз хватаясь за руку Марона и жмурясь изо всех сил. — ОЙ! ОПЯТЬ! БОЖЕ, ЗА ЧТО?! ЭТО УЖЕ НЕ КАРЕТА — ЭТО АТТРАКЦИОН СМЕРТИ!
И вот наконец-то — чудо — мы выехали на ровную дорогу.
Тишина. Покой. Равнина (ну, почти). Я осторожно открыла глаза. Отпустила его руку. Посмотрела на него.
Он смотрел на меня. Пристально. Молча. С выражением человека, который только что пережил землетрясение, цунами и нападение паникующей женщины — и выжил. Чудом.
— Извините, простите, — заметила я, глядя на странный пристальный взгляд в мой адрес. Сейчас мне было даже немного стыдно. Словно я проснулась утром после корпоратива и обнаружила, что рядом со мной лежит малознакомый мужчина.
— Ну что вы на меня так смотрите? — не выдержала я. — Я же старалась изо всех сил! Заметьте — я не лезла вам на колени! Я только хваталась за руку! Это прогресс!
Он медленно поднял взгляд. Медленно перевёл его на свою руку — на которой остались следы моих пальцев, как будто я пыталась выжать из неё сок.
— Вам должно быть стыдно только за то, что в половине случаев, мадам, — произнёс он мрачно, — это была не рука.
Я замерла.
— …Что?
Он указал взглядом чуть ниже.
Я посмотрела.
Ой.
— Да ладно вам, — выдохнула я, радуясь, что горы остались позади. — А теперь представьте, что чувствуют бедные девушки, которых щупает комиссия и жюри на каждой выставке. Вы же в отличие от них женщин видели не только одетыми. А для моих девочек это первая выставка.

Карета остановилась у ворот с выцветшей, полустёртой, местами облезлой вывеской:
«Пансион для благородных невест „Ласточкино …ездо“»
(На самом деле — «гнездо». Но буквы «г» и «н» отвалились ещё в прошлом году, а у меня ни руки, ни деньги не доходили переделать. Так что я давно перестала обращать внимание. Главное — девочки не падают в обморок от голода. А буквы? Да фиг с ними!)
Я вылетела из кареты, как пробка из шампанского после трёхдневной тряски. Просто — бах! — и помчалась к двери, сердце колотилось, как будто я не ехала три дня, а бежала марафон по горам… с рюкзаком, набитым кирпичами.
— ДЕВОЧКИ?! — завопила я, врываясь в холл, чуть не сбивая с ног старую вешалку, которая давно мечтала уйти на пенсию. — Я ЖИВА! ВСЁ ХОРОШО! НИКТО НЕ УМЕР?! ВСЕ В ПОРЯДКЕ?!
— ТЁТЯ ОЛЯ!!! — раздался визг, и ко мне со скоростью урагана «Катрина» прилетела Мириада — тринадцатилетняя, вечно растрёпанная, с глазами, как у лесного эльфа, и самыми милыми ямочками на свете.
Она обняла меня за талию, чуть не сбив с ног, и тут же, не переводя дыхания, начала доклад:
— Всё в порядке! Тайга вчера чуть не подожгла кухню, пытаясь сделать блинчики, но мы потушили! Симба поругалась с Тайгой и пытались подраться — Симба победила! Спарта училась танцевать вальс, а теперь плачет, что недостаточно хорошо! Я читала книги, как ты просила, и даже выучила три стихотворения про любовь… и одно — про смерть жениха. Думаю, пригодится.
Я схватила её за плечи, прижала к себе и чуть не расплакалась.
— Тетя Оль! Как же ты доехала? — спросила Мириада, которую дома звали Мэри.
— Не спрашивай, — прошептала я, чувствуя, как дрожат колени. — Там горы… И пропасти! Везде! Даже там, где, казалось бы, пропастей быть не может!
— Бедная тетя Оля! — выдохнула Мэри, глядя на меня с сочувствием. — Представляю, как тебе было страшно!
— Зато вот! — я махнула рукой в сторону двери. — Дракон! Генерал! Он будет сопровождать нас в путешествии. С ним нам точно ничего не угрожает. Вы собрали вещи? Где девочки?
Я чувствовала себя в своей стихии — как капитан перед штормом, как дирижёр перед концертом, как… ну, как женщина, у которой на руках четыре невесты, двадцать чемоданов и один дракон, который еще не понял, во что ввязался.
— Да, все собрали! А девочки еще собираются! — кивнула Мэри, с интересом глядя на генерала, будто он — редкий экспонат в музее. — Он правда дракон? Может, превратится?
Она стояла на большом расстоянии от него, хотя Марон протянул ей руку, чтобы поздороваться.
— Она не подойдет, — вздохнула я, видя, как Мэри побежала радостно оповестить всех о том, что я вернулась. — У девочки очень большая моральная травма. Поэтому не стоит к ней приближаться. Особенно мужчинам. Она боится их до паники…
Марон стоял в дверях — всё так же величественный, всё так же ледяной… но теперь — с выражением лица человека, которому почему-то неловко.
— Я не знал. Извините, — произнес генерал, сделав вздох. — Боюсь даже спросить, с чем это связано.
— Я как-нибудь вам расскажу, — прошептала я. — А пока постарайтесь не приближаться к ней слишком близко. Бедный ребенок слишком много видел в своей жизни, чтобы не доверять мужчинам.
В этот момент взгляд генерала ожесточился.
— Насчет остальных тоже самое? — тихо спросил он.
— Нет, там свои тараканы, но на этот счет можете не беспокоиться, — усмехнулась я.
— Так… То, что было в карете… Ваш страх… — начал Марон и изменился в лице.
Не потому что испугался. Не потому что удивился.
А потому что… понял.
Всё, что было в карете — не кокетство. Не игра. Не попытка манипулировать.
Это был чистый, животный, искренний ужас.
Он смотрел на меня — и в его глазах впервые мелькнуло… сочувствие.
— …Ты не шутила, — тихо сказал он, резко переходя на «ты».
— НЕТ! — выпалила я, сверкнув глазами. Вот зачем он мне напомнил! Я только-только начала отходить! — Я никогда не шучу про высоту! Это как у других — про змей, пауков или свекровей! Только у меня — про кареты над пропастью и этажи выше третьего! Я даже на балкон не выхожу, если он выше второго! Я там… чувствую, как земля уходит из-под ног!
Мэричка, довольная, как кот, принесший хозяину мёртвую мышь (и гордящийся этим), улыбнулась во весь рот.
— А однажды мы были на приёме, а там нужно было подниматься на третий этаж, и тётя Оля…
— МЭРИ! — шикнула я, хватая её за плечо. — Всё! Иди! Проверь, всё ли взяла? И поторопи девочек! Нам уже пора выезжать!
— Ладно-ладно, — махнула она рукой, убегая к лестнице. — Зато теперь генерал знает правду! Может, он тебя пожалеет и будет носить на руках?
Я вздохнула.
О, если бы…
— Ладно! — хлопнула я в ладоши, чтобы сменить тему. Мой голос прозвучал на весь дом, перекрывая даже визг Симбы где-то наверху. — Девочки! Собираемся! Через час — выезжаем! Мы уже опоздали! А если ещё и сломаемся — то точно не успеем! Нам нужно время, чтобы доехать, ещё день — чтобы привести вас в божеский вид, и ещё три часа — чтобы убедить Симбу, что украшать платье живыми бабочками — плохая идея!
— А если их пришить? — раздался голос из-за двери.
— СИМБА, НЕТ! Бабочек на платье не будет! Они давно уже вышли из моды и входить в нее не собираются!
—
Я умчалась в кабинет — собирать документы, списки, рекомендации, медкарты и список «что делать, если принц вдруг начнёт задавать вопросы про грудь».
Сидела за столом, перебирала бумаги, пила чай (холодный, потому что заварила его пару дней назад — перед тем, как отправиться за помощью в замок Моравии) и пыталась успокоить сердце.
За дверью — смех, топот, визги, звон посуды. Жизнь. Моя жизнь.
И тут — стук.
Тихий. Вежливый. Почти робкий.
Я подняла голову.
— Войдите.
Дверь открылась.
Вошёл он.
Марон Моравиа. Генерал. Дракон. Мужчина, который ещё недавно свято верил в то, что я просто кокетничаю, а сейчас узнал, что никакого кокетства не было.
— Мы не договорили. Мадам… Ольга Валерьевна, — начал он, и его голос был не ледяным. Был… тихим. — Я… хотел извиниться.
Я замерла. Чашка в руке. Взгляд — на него. Казалось, даже муха зависла в воздухе. Даже пылинки перестали падать.
Он был красив. Опасен. Замкнут. Но… не бесчувственен.
— За что именно? — осторожно спросила я, пытаясь понять, взяла ли я родословные. Если с моей очаровательной тройкой всё в порядке — там даже комар носа не подточит и муха лапы не потрёт — то с Мэри были проблемы. Она была сиротой, брошенной на улице, которую я подобрала. Поэтому пришлось немного… подшаманить. Чтобы сделать из неё будущую завидную невесту. (Документы — дело тёмное. Особенно когда ты — бывший хендлер с выставки собак, внезапно оказавшийся в мире драконов и балов.)
Генерал слегка опустил взгляд, пока я проверяла все прививки. Не хватало, чтобы мы обчихали судью и потенциального жениха! Магическая медицинская комиссия на выставке тоже не просто так сидит, если что!
— Я хотел извиниться, что не поверил вам, — сказал генерал. — За то, что принял ваш страх… за театр. За манипуляцию. — Он сделал шаг вперёд. — Я… не знал.
— Теперь знаешь, — мягко сказала я, прижимая документы к груди. — И, честно? Я рада. Потому что теперь ты не будешь удивляться, когда я в следующий раз залезу тебе на голову. Это не флирт. Это — инстинкт выживания.
Он чуть-чуть усмехнулся. Совсем чуть-чуть. Но — усмехнулся.
— Я… Постараюсь быть готовым.
— И держи под рукой нашатырь, — добавила я. — На всякий случай.
Сейчас мне не хотелось думать ни о высоте, ни о том, как я попала в этот мир — прямо из специального автобуса с клетками и настилами вместо сидений, в котором ехала на выставку собак в качестве хендлера.
Я помню только ночь. Усталость. Я уже почти уснула на клетке с бассет-хаундом.
И вдруг — резкий удар по тормозам.
От резкой остановки на скорости я вылетела в проход.
И последнее, что я помнила — это как на меня лаяли московская сторожевая и мопс, а рядом лежал чей-то розовый крокс и перевернутая бутылка воды.
…Потом — этот мир. Этот пансион. Эти девочки.
Я не знаю, почему я здесь.
Но я знаю — здесь я нужна.
Я пыталась отогнать эти ужасные воспоминания, чтобы они не портили нашу поездку. На носу очень важная выставка! И нам нужно не ударить в грязь лицом.
Погодите! Кажется, где-то тут был регламент получения пропуска на королевский бал.
Три цацки — и тебя пригласят на бал.
А если выйдешь в финалистки — то особая награда, после которой тебя представят королевской семье.
Цацки — это, конечно, неофициально. Официально — «баллы по критериям: осанка, речь, улыбка, походка и… да, грудь и попа». Но мы называем это «цацками». Так веселее. Тем более, что за каждую победу дают роскошную брошь с бриллиантами. Что-то вроде ордена или шифра, который должен будет украсить платье будущей дебютантки. Чем больше цацок — тем завидней невеста.
Я достала карту с маршрутом. Одна выставка у нас в Лисмирии. Одна в Империи Ярнат, которая стала частью нашего королевства, и… Столица. Столичной выставки я боюсь больше всего.
Конкуренция огромная, а мне нужно, чтобы все мои девочки получили свои цацки.
Как это сделать? Ума не приложу!
—
Через полчаса я вышла в холл — с папками, списками и решимостью, достойной полководца.
Девочки уже стояли в ряд — как солдаты перед смотром. Почти.
Но все как одна косились на генерала, который стоял в коридоре и упорно не замечал любопытных женских взглядов. (Особенно Симбы. Она уже уже почти влюбилась. И опоздай я минут на пять — влюбленности было не избежать.
Тайлин — красивая девушка, склонная к приятной женской полноте, обладающая чёрными, роскошными, густыми волосами невероятной длины. Я называла её Тайга. Потому что, как только я садилась делать ей прическу, понимала — тут не лесок, не пролесок, а целая тайга, в которой можно заблудиться, устроить пикник и завести медведя. Она хоть и не была грузной, но обладала грацией бегемота, которую мы никак не могли исправить даже уроками танцев.
Сибилла — рыжая, веснушчатая, с улыбкой до ушей и привычкой всё трогать. А ещё ей постоянно натирала любая обувь, от чего она прихрамывала — но делала это с особым изяществом. Поначалу она очень боялась всего, а потом обвыклась и стала чувствовать себя уверенней. Я звала её Симба, потому как однажды она мечтала вернуться и отвоевать у родственников всё, что они забрали.
Эспарлина — стройная, грациозная блондинка, с идеальной осанкой и взглядом, от которого мужчины теряют дар речи. Она была длинноногой, высокой — настолько, что на многих мужчин смотрела свысока не в переносном, а в буквальном смысле. Мы звали её Спарта — потому что, если что — даст сдачи. И выиграет. (Однажды она сломала нос судье на первой пробной выставке, который «случайно» задел её… в неподходящем месте. Поэтому я переживала, что с ней будут проблемы.)
Мириада — самая младшая, маленькая, с огромными глазами и острым язычком. Ей тринадцать, но она уже знает, как вывести из себя соседку, уговорить повара на лишний пирожок и усыпить мою бдительность.
Она ехала с нами — хоть и юная — потому что судьи пошли дальше и стали смотреть будущих невест, давая возможность девушке показать себя ещё до официального дебюта. И еще потому, что кто-то должен разряжать обстановку, пока я не разрядила весь свой словарный запас.
— Ну что, мои ласточки? — улыбнулась я, пока в голове вертелся лихорадочный маховик: «Мы по-любому что-то забыли!» — Готовы покорять выставку?
— Готовы! — хором ответили Тайга, Симба и Спарта.
— Да! — пискнула Мэричка, поглаживая свой огромный потёртый чемодан, как будто это — её верный конь.
Я глубоко вздохнула, посмотрела на генерала — он уже стоял у двери с выражением лица человека, который только что узнал, что ему предстоит грузить двадцать чемоданов.
— А теперь самое сложное! — выдохнула я, направляясь в сторону кареты. — Теперь нам нужно всё это погрузить в карету!
Марон посмотрел на гору чемоданов, сложенных горой возле. Потом — на меня.
— …Вы серьёзно?
— Абсолютно, — сказала я. — Пять чемоданов платьев. Три — фурнитуры. Четыре — косметики. Два — обуви. Один — снадобья. Три — с едой (нашатырь не считается). И один — с документами. И это — только то, что видно.
Он закрыл глаза.
— Мадам, вы же понимаете, что это невозможно?

— А вы постарайтесь, — вздохнула я, глядя на то, как на нас косятся бедные лошадки, будто мы — не пассажиры, а целая армия с обозом. — Они и так терпят генерала. Не надо их добивать.
Я вернулась в холл — в последний раз. Проверить. Всё ли взяла? Ничего не забыла?
Вроде бы — всё.
Ключи? Есть.
Документы? В красной папке.
Список «Что делать, если принц спросит про грудь»? В синей.
Нюхательные соли? В кармане.
— Тараканы! — усмехнулась я, обращаясь к трем тёмным теням, которые шустро юркнули под шкаф при моём появлении. — Охранять дом, пока мы не вернёмся. Если кто-то придёт нас грабить — разрешаю заползти ему в ухо. И в нос. И в рот. Особенно если это — мадам Пим.
О, боже. Как я нервничаю!
Я проверила деньги — те самые, что откладывала по монетке, отказывая себе в пирожных, новых туфлях и чае.
Должно хватить! Надеюсь, что в Лисмирии комнаты, которые я забронировала недалеко от выставки, останутся в силе. Ведь все постоялые дворы, все будет переполнено! Нигде не протолкнуться.
А ещё… приедет Эспона.
Красавица. Фаворитка жюри. Звезда всех выставок. Её уже второй год возят по балам — и не выдают замуж. Потому что она — живая реклама пансиона мадам Пим. И пока она на сцене — никто другой не получит ни шанса, ни ленточки, ни крохотного приза «за старания».
Как говорил мой психолог в таких случаях: «Пошли они в попу, твари вонючие!».
Я вышла из дома и закрыла его на ключ — медленно, с чувством, с расстановкой. Прощаясь со старыми окнами, с потёртой дверной ручкой, с ковриком, на котором было написано «Добро пожаловать».
— Боюсь, что это не поместится, — произнёс генерал, и я увидела четыре чемодана, которые стояли на ступенях, как приговор. — Их придётся оставить.
На крыше кареты уже были чемоданы. Там, где позади крепился сундук — тоже были чемоданы. Даже на запятках что-то привязано. Даже на козлах — мешок с едой.
— Что значит — оставить?! — Я схватилась за сердце. — Да меня так Инфаркт Миокардович навестит раньше времени! Он у меня в гостях бывает! Особенно на выставках!
— А красить я чем буду? — выдохнула я, глядя на чемоданы. — А если вдруг перед выставкой кого-то… простите… несварение проберет? Она что? Ускорение себе будет придавать? Или платье надувать для пущей пышности? Так, отойдите! У меня, значит, все помещалось, а у генерала не помещается!
Я расстегнула манжеты, закатала рукава и поплевала на руки.
Сейчас, сейчас тетя Оля все сделает!
Доверь дело генералу!
Сразу видно, что у нас дракон! А дракон — родственник тиранозавра! Ну, мне так кажется.
— Эть! — выдохнула я, забираясь на подножку кареты, как альпинист на Эверест. — Так, это сюда, это у нас сюда. Тут ещё места хватит для дракона! Подайте мне вон тот чемодан с биркой!
Генерал, не говоря ни слова, подал мне чемодан.
Я впихнула его в дырку, как будто это — последний кусок пазла в картине «Апокалипсис с чемоданами».
Потом быстро прикинула, как переложить остальные, чтобы поместился ещё один!
— И вон тот — с цветочком! — потребовала я, двигая чемоданы на крыше, как стратег на поле боя.
Через десять минут я спрыгнула, отряхивая платье, снова застёгивая манжеты и вытирая пот со лба.
— Готово! — устало выдохнула я, глядя на чемоданы на крыше, привязанные верёвками, как пленники. — А вы говорили — не поместится! У тёти Оли всё поместится! Тут ещё можно трёх пассажиров посадить, рояль привязать и козла с бубенцами — на запятки!
Генерал не проронил ни звука.
Просто… открыл дверь кареты.
Молча.
С выражением лица человека, который только что увидел, как бабушка победила медведя голыми руками — и ещё и уговорила его нести сумки.
Я плюхнулась на сиденье, оставив место для генерала.
— Вы едете? — спросила я в открытую дверь.
— Нет, — послышался его голос, и… о чудо! — в нём была усмешка. Настоящая. Лёгкая. Тёплая. — Я пока пребываю в шоке.
— Пребывайте побыстрее! — выдохнула я, пытаясь настроить себя на позитив. — Мы уже опаздываем!
Он сел. Закрыл дверь. Карета тронулась.
И в этот момент — тихий, почти неслышный звук.
Он рассмеялся.
Не громко. Не в голос. Просто… хмыкнул. Сдержанно.
Я посмотрела на него.
Он — на меня.
— Что? — спросила я голосом недобитой нервной клетки.
— Ничего, — мотнул он головой, а я стала устраиваться поудобней, чтобы немного вздремнуть.
— Я сейчас немного посплю. Учтите, я могу храпеть или ругаться во сне. Если что — не принимайте близко к сердцу. Это я не вам…
Я зевнула так, что челюсть чуть не вывихнула, понимая, что от усталости даже мозги перестали соображать. Маленькая подушечка — подарок Симбы, с вышитым «Тётя Оля» — прислонилась к окну, а я положила на неё голову… и тут же отрубилась, словно кто-то выдернул вилку из розетки. Без предупреждения. Без прощания. Без даже «спокойной ночи».
Я проснулась от того, что кто-то хихикает.
Тихо. С явным удовольствием.
— Что такое? — пробормотала я сонным голосом, глядя на девочек, которые, прикрыв рты кулачками, таращились на меня, а потом бросали взгляды на генерала.
Сонно осмотревшись, я поняла следующее: моя подушечка валяется на полу. Моя щека прилипла к плечу генерала. Его мундир слегка помят в районе ключицы. Его взгляд направлен строго вперёд, как будто он — статуя, а не мужчина, на котором спит пышная женщина. Девочки уже мысленно сделали три наброска этой сцены для семейного альбома.
— Спите, — послышался его хмурый голос, будто он только что проглотил лимон. Целый. С кожурой.
— Прошу простить мою усталость, — проворчала я, подбирая подушку и пытаясь сохранить остатки достоинства. — Это не флирт. Это — техническая остановка организма.
Я снова устроилась, прижав подушку к окну, и попыталась уснуть под мерный стук колёс… и под ещё более мерный стук своего сердца, которое почему-то решило, что спать на плече дракона — это романтично.
Глупое сердце. Замолчи.
Внезапно — Р-Р-Р-Р-Р-БАХ!!!
Я проснулась оттого, что карета остановилась.
Резко. Жёстко. Как будто её врезали в стену.
Я чуть не упала на Мэри. Девочки качнулись назад, визжа, как котята в стиральной машинке.
А меня… удержала сильная рука.
Тёплая. Твёрдая. Обхватила за плечи — и не дала рухнуть.
— Что случилось? — спросила я, отгибая штору, будто надеясь увидеть чайную лавку или хотя бы указатель «До Лисмирии — пять минут!».
Но нет.
— Колесо сломалось! — послышался голос кучера. — А я говорил, что карету не надо было так грузить! Говорил? Говорил!
— Ты молчал! — проворчала я, выбираясь из кареты, как мешок картошки, который решили пересыпать в другое ведро. — Ты вообще ничего не говорил! Ты только вздыхал! И косился! И иногда шептал «О, боги!» — но это не в счёт!
Мы стояли посреди дремучего леса. Только свет луны освещал карету, наши чемоданы и задумчивое лицо кучера, который рассматривал колесо со старым потёртым колпаком.
— Я мысленно возмущался, мадам, — проворчал кучер, поправляя старый потёртый колпак. — Это ж сильнее слов! Я тут с утра думал: «Ну куда столько чемоданов? Куда?» — и вот… Думал… Думал… А колесо — не выдержало.
Я понимала — дело дрянь.
Не просто дрянь.
А дрянь с перчинкой.
Мы — посреди леса.
Ночь.
Луна.
Сломанное колесо.
Девочки — в тонких платьях.
Я — в состоянии «хочу спать, но не могу, потому что всё сломалось».
И генерал — который только что держал меня за плечи…
— …Сколько времени займёт починка? — спросила я, чувствуя, как по спине ползёт холодок — не от ночи, а от предчувствия.
— Если повезёт — час. Если не повезёт — до утра, — пожал плечами кучер, почёсывая бороду. — А если повезёт совсем плохо — придётся идти пешком. До ближайшей деревни — лиг двенадцать. По волчьим тропам. И медвежьим.
— Лиги? Лиги… — забормотала я. — Это сколько в километрах? Так, в местной лиге примерно полтора километра… ОГО! Это ж… восемнадцать километров! Мы что, марафон бежать будем?! В платьях?! С чемоданами?!
Все повернулись к Марону.
Он молчал.
Смотрел на колесо — как будто оно ему что-то должно.
Потом — на лес — как будто он ему что-то обещал.
Потом — на меня — как будто я ему что-то обещала… и не сдержала обещания.
— Если что — я слетаю за помощью, — сказал он тихо.
— Девочки! — крикнула я, хлопая в ладоши, как на уроке физкультуры. — А ну быстро в карету! И не выходить! Ни при каких обстоятельствах! Иначе буду свирепствовать, зверствовать, и… кого-нибудь назову гоблином!
— А если… — начала Мэри, выглядывая из окна, — нам захочется в кустики?
— Ни при каких, — повторил мои слова генерал, и в его голосе был лёд. Настоящий. Тот, что заставляет замолчать даже болтливых тринадцатилетних, особенно если они собираются в кустики в лесу.
— Никаких за помощью! Вы нам нужны здесь! — выдохнула я, поглядывая в сторону леса. — Я уже читала про этот лес.
— Где? — спросил генерал.
— В газете. В разделе некрологи! — ответила я, стараясь говорить тише, чтобы не волновать девочек. — Так себе местечко для прогулок.
Я услышала тихий плач, доносившийся из кареты.
— Тайга! Тайгуша! — выдохнула я, распахивая дверь. — Ну чего ты плачешь? Или думала, я по голосу не узнаю? Я тебя с закрытыми глазами узнаю… Чего ревём? Что случилось? Кто умер?
— У нас теперь всё наперекосяк! — ревела Тайга, утирая слёзы рукавом. — Это плохой знак! Мы не успеем… Мы опоздаем… Мы… ик! — Она икнула от слёз. — И всё из-за этого колеса!
Я забралась в карету, присела перед ней, взяла её за руки.
— Запомните, девочки! — произнесла я, глядя на всех: на заплаканную Тайгу, на напуганную Симбу, на напряжённую Спарту, на любопытную Мэри. — Если с самого начала что-то идёт не так — наперекосяк, вверх тормашками, значит, это — самая лучшая примета! Это значит — у нас всё получится! Потому что судьба уже выжала из нас всё плохое! Осталось только хорошее! У меня эта примета всегда срабатывает! Так что — без паники! Просто сидите в карете, пейте чай из термоса, и… не смотрите в окно!
— Вы не находите, — послышался голос генерала мне на ухо, — что обманывать детей нехорошо?
— А давайте мы скажем им правду! — усмехнулась я, глядя в его серые глаза. — Давайте. Мы никуда не успеем. Карета сломалась. Все надежды дракону под хвост! А всё из-за одного старого козла. Напомнить вам, из-за какого? Готовы сказать правду?
Генерал молчал.
— То-то же, — проворчала я, нахохлившись.
Кучер тем временем достал магический фонарь — такой, что светил не просто светом, а светом с намёком на магию: чуть зеленоватым, чуть приглушённым и с запахом жжёной полыни для того, чтобы отгонять комаров.
Он выдал его генералу.
Тот держал фонарь над колесом, как факелоносец на Олимпиаде, пока кучер копался в инструментах, бормоча заклинания типа: «А хрена лысого… А щас я…»
И тут — уууууууууууу…
Я услышала вой.
Пронзительный. Протяжный. Зловещий.
Не один. Несколько.
С разных сторон.
— Это волки? — спросила Спарта, прижимаясь к окну, будто пытаясь прочитать судьбу в лунном свете.
— Нет, — помотала я головой, хотя внутри всё сжалось, как будто кто-то сжал моё сердце в кулаке. — Это… конкуренты. Распеваются. Небось тоже застряли, как и мы! Готовятся к выставке! Это такой… разминочный вой. Для связок. И для психического давления.
— Теть Оль, — спросила Мэри, выглядывая в окно, как шпион в опере, — а тут медведи водятся?
— Какие медведи?! — фыркнула я, чувствуя, как меня пробирает холод — и не только от ночи. — Тут водится тетя Оля! А тетя Оля конкурентов не любит!
— Вы замёрзли, — послышался голос Марона.
Я обернулась.
Он стоял рядом.
Фонарь в одной руке.
Взгляд — на меня.
И… плащ — в другой.
— Может, вы сядете в карету? — спросил он. — Вы дрожите.
— Нет, — зевнула я, чувствуя, как после сна вдруг стало как-то зябко, как будто кто-то выключил внутренний обогрев… и забрал с собой одеяло, чай и мою веру в человечество. — А кто дежурить будет? Кто будет следить, чтобы волки-конкурентки не утащили наши чемоданы? Особенно тот, с косметикой! Там у меня клей для грудей!
— Я подежурю, — сказал он. — Вы — в карету.
— Вы фонарь держите, — снова зевнула я, пританцовывая на месте, чтобы согреться. — И… спасибо. За… плащ. И за то, что не сбежали. Хотя могли бы. Легко. У вас же крылья. Теоретически.
Он не ответил.
Просто… накинул плащ мне на плечи.
Тёплый. Тяжёлый. Пахнущий дымом, сосной и чем-то древним — как будто он только что сошёл с вершины, где дышит сама вечность.
Я укуталась.
Но лезть в карету не собиралась.
Потому что я — не сдаюсь.
Даже если вокруг воют, холодно и кучер плачет над колесом.
— Так, подержите, — послышался голос кучера, и он вручил мне длинную палку, похожую на косу… только вместо лезвия — зеркальце с подсветкой магии.
Он водил этой «смотрелкой» под каретой, бормоча:
— Колесо, колесо… не тяни за собой подвеску… не надо… не надо…
— Так, вроде только колесо! — обнадежил кучер, пока я стояла, опираясь на косу, как на посох ведьмы на шабаше. — Вон треснуло… Жаль, что постоялый двор далеко…
«Запасное колесо!» — пронеслось у меня в голове, а невидимая ручка в невидимом блокноте поставила галочку:
"Иметь при себе запасное колесо. И запасного кучера. И запасную тётю Олю!"
— Я бы склеил, если бы магия была, — шмыгнул носом кучер, вручая мне косу и снова проверяя то, что осталось от колеса. — Да нечем!
И тут — стук колёс.
Где-то неподалёку ехала карета!
— Так, всем стоять! — расправила я плечи, как генерал перед атакой. — Я сейчас попробую договориться!
Я вышла вперёд, размахивая косой-смотрелкой, как факелом революции.
— СТОЯТЬ! — крикнула я. — ВЫ МНЕ ОЧЕНЬ НУЖНЫ!
Но вместо того, чтобы остановиться и помочь, карета понеслась вперёд.
Кучер подстёгивал лошадей с такой скоростью, словно они сейчас перейдут на сверхзвуковую.
Со свистом и грохотом карета пронеслась мимо нас и умчалась вдаль, оставив за собой только пыль, отчаяние и одинокий чулок-носок, упавший с крыши из открытого саквояжа.
— Вот же люди, — сплюнула я, кутаясь в чёрный плащ генерала и отдавая смотрелку кучеру. — Я ведь по-хорошему!
И тут же взяла чулок. Пригодится! Всё в хозяйстве тёти Оли всегда пригождается!
— Склеить бы, — выдохнул кучер. — А там, того и гляди, до постоялого двора дотянем. Там наверняка магия есть!
— Склеить, значит? — выдохнула я, глядя на гору чемоданов на крыше. — Сейчас, одну минутку! Господин генерал! Мне нужна ваша помощь! Сейчас мы будем искать чемодан с цветочком! Кажется, там есть клей!
— Откуда там магический клей? — спросил Марон, снимая чемоданы с крыши с выражением лица человека, который только что узнал, что его послали искать иголку в стоге сена.
— А я как, по-твоему, ресницы приклеиваю девочкам? — спросила я, видя, как заветный чемодан оказывается на траве. — На слюне?! На вере?! На любви?!
Мне светили фонариком, а я перебирала флаконы, зелья, притирки, порошки — как алхимик на последнем издыхании.
— О! А я тебя искала! — поцеловала я флакон, как любимого мужчину после двадцати лет разлуки. — Думала, не взяла! Это у нас блестючки! УРА! НАШЛА!!! Я была уверена, что у меня их стащили на прошлой выставке! А они тут! Родненькие!
Я немного умерила свой пыл, копаясь дальше.
— Клей для ресниц… клей для бровей… клей для ногтей… клей для грудей… — перебирала я, как вдруг услышала покашливание генерала.
— …Для чего последний клей? — уточнил Марон, и в его голосе был не вопрос. Было… любопытство. Опасное. Ледяное. Но — любопытство.
— Для грудей! — выпалила я, не глядя на него. — Или вы думаете, там всегда в корсетах бегают?! Вот так сплюснуть, вот так собрать вместе и склеить, чтобы получилась аппетитная симметричная корзинка с персиками, а не супруги в разводе! Вот, нашла! Клей для волос! Держите!
Я подала флакон кучеру.
Он открыл. Принюхался.
— Пахнет… магнолией.
— Теть Оль, — послышался жалобный голос из кареты, — я в кустики хочу…
Я осмотрелась.
Вой становился заунывней. Протяжней. Ближе.
— Вы же не пойдёте в кустики? — послышался встревоженный голос Марона.
— Да ты что? С ума сошёл? — фыркнула я, поглядывая на другую сторону кареты. — А вдруг там клещи?!
— Так, кто у нас собирается в туалет? — спросила я, открывая дверь кареты. — Понятно! Ну, пойдём! Нужно трое!
Две стояли, расправив юбки и прикрывая стесняшку, пока остальные ждали своей очереди.
Я встала спиной — как живой щит.
Как тётя Оля.
Как легенда.
— Я не могу, — послышался голос Спарты. — Тут господин генерал! Мне очень стыдно и неловко!
— Господин генерал находится по другую сторону кареты! — заметила я, слыша, как они возятся с кучером, клеем и колесом. — Он чинит! Он не смотрит!
— А вдруг он смотрит… — прошептала Спарта.
Я посмотрела на звёзды.
На полную луну.
Вздохнула.
— Ты на него посмотри, — сказала я. — Что он там мог не видеть у женщины? Он — дракон. Он всё видел. Всё. Всегда. Стыдиться надо не красивых мужчин, а жалких, кривых, перекошенных худосочных удодиков, для которых это — впервые. Так что давай, не стесняйся. Я тоже хочу!
— Готово! — послышался голос кучера. — Ну, не знаю, сколько продержится… Но, думаю, до постоялого двора докатимся. Надо пробовать! Вроде бы застыл!
— В карету! Поехали! — скомандовала я.
Я быстро собрала чемодан, впихнула его на крышу (на этот раз — с чувством, с толком, с расстановкой) и уселась в карету, кутаясь в чужой плащ, как в одеяло после битвы.
Мы ехали осторожно. Не спеша.
На каждой кочке — дружно молились.
Я понимала: к рассвету мы станем колесопоклонниками и основателями новой религии.
Святой покровитель — колесо.
Молитва — «Не ломайся, не ломайся, не ломайся…»
Жертвоприношение — один флакон клея для грудей в месяц.
— Слышите, как воет! — крикнул кучер. — Причём всё ближе и ближе… Мне страшно, госпожа!
— Волков бояться — писять возле кареты! — проворчала я, понимая, что мы зверски опаздываем. — И вообще — это не волки! Это психологическая атака!
И вот — вой донёсся так близко, что казалось — всё. Нам крышка.
Тут я увидела карету с багажом возле обочины. Такая же большая, как наша. Только позади кареты был прицеп!
Двое здоровых мужиков что-то чинили между прицепом и каретой.
А вокруг них — девушки.
И… мадам Пим.
Терпеть не могу эту худую кочергу в накрахмаленном воротничке, с прической в виде чьей-то задницы, увенчанной розочкой.
Она стояла, как дирижёр на гастролях ада.
— Девочки! Репетируем ещё раз! — заметила мадам Пим, взмахнув рукой. — С фа!
Снова поднялся вой — хоровой, многоголосый, с элементами оперного фальцета.
Я усмехнулась, глядя на генерала, который с явным недоверием смотрел на мадам Пим и её хор.
— А что они делают? — спросил Марон.
— Отгоняют от кареты, — заметила я, досадуя, что эта идея не пришла ко мне раньше. — Поют на частоте, которая отпугивает волков, конкуренток и… здравый смысл. Как видите, господин генерал, здесь у нас настоящая война. Не на жизнь. А на смерть.
Мы ехали очень медленно.
Слишком медленно.
Слишком осторожно.
И где-то спустя час — брысь! — нас лихо обогнала карета мадам Пим вместе с ее массивным прицепом. Вот у кого все не поместилось! А у тети Оли все влезло!
С развевающимися шторами.
С девочками, машущими из окон и посылающими нам воздушные поцелуи.
С кучером, который специально поднял облако пыли, как будто это — не дорога, а театр абсурда.
И с мадам Пим, которая, высунувшись из окна, крикнула:
— До встречи на выставке, дорогуша! Надеюсь, вы успеете… хотя бы… переодеться!
Она оставила нас далеко позади.
Как всегда.
Кое-как, скрипя, стуча и молясь всем богам, мы докатились до Грисвала — одного из крупнейших городов Лисмирии.
Город кипел.
Город шумел.
Город дышал выставкой.
А мы — едва дышали.
Еще через двадцать минут мы докатились до «Золотой Подковы» — постоялого двора, который я бронировала три недели назад.
С депозитом.
С обещанием «лучших комнат с видом на площадь».
С гарантией, что «места будут, даже если придёт сам король со своим двором».
Но, как оказалось, король не приехал.
Зато раньше нас прилетела мадам Пим.
И перебила цену.
В три раза.
— Мадам, — оправдывался толстый пожилой трактирщик, утирая пот со лба, как будто он только что пробежал марафон от моего взгляда, — я… я не виноват! Она приехала раньше вас! С каретой, с чемоданами! И с золотом! Что я мог сделать? Я же не герой! Я — трактирщик!
Я смотрела на него.
Долго.
Молча.
С выражением лица человека, который прикидывает: сколько лет дают за убийство трактирщика и чем кормят в королевской тюрьме?
— …Вы могли не брать деньги, — прошептала я, уже предчувствуя, что все катится псу под хвост. — Вы могли вспомнить, кто бронировал первым. Вы могли посмотреть в мои глаза и понять — там ад. Но нет. Вы выбрали золото. Хорошо. Запомните: я — не прощаю. Особенно — тем, кто сдаёт комнаты мадам Пим.
Он сглотнул и развел руками.
— …Может, в подвале? — предложил трактирщик. — Там… сухо. Почти. Девочки у вас непьющие… Просто там бочки с вином и…
— Да, чтобы я послезавтра на выставку вывела детей подземелья, — сказала я. — Без румянца! С ужасным цветом кожи! Чтобы нас завернули, сказав, что мы чахоточные! Нет уж, спасибо! Тем более, что не хватало девочкам простудиться! А у вас там холод, сырость и крысы! Тем более, что пьющей от такой жизни могу оказаться я! Так что… искушайте!
Мне хотелось убивать.
В глазах таких же несчастных, как я — с чемоданами, с надеждой, с последними монетами — я видела сто процентов понимания и ноль процентов осуждения. Они тоже надеялись хотя бы на подвальчик. И ведь кому-то он достанется!
Нет! Никогда! Я не буду останавливаться вместе с мадам Пим в одном трактире! Я вспомнила девушку, которую возила в год назад. Вспомнила яблоко в ее руке, которым ее угостила добрая мадам Пим, и сжала кулаки. Не нашлось доброго принца, который поцелуем разбудил бы несчастную. Да и кто будет целовать уже посиневшие губы с пеной у рта?
Кареты, словно сельди в бочке, теснились друг к другу, не оставляя пространства. Протиснуться между ними казалось невозможным, а уж открыть дверь — и вовсе роскошью.
Лошади громко ржали, кучера, погрязшие в хаосе, ругались матом, бросая проклятия и выкрикивая имена. Их голоса, наполненные яростью и отчаянием, эхом разносились по улицам.
Служанки сновали туда-сюда с тазами, спеша обслужить гостей. Одни несли платья, другие — коробки с драгоценностями. На выставку съехались не только пансионы, но и богатые, знатные семьи со своими дочерьми. Их дочери, одетые в роскошные наряды, украшенные драгоценностями, были нарасхват. Эти цацки на корсетах говорили о том, что невеста завидная, отборная, достойная того, чтобы вести ее под венец.
Воздух был пропитан запахами: жареного мяса, пота, духов и отчаяния. Люди суетились, пытаясь успеть все до последнего момента.
Все понимали — это не бал.
Это — битва. Не на жизнь, а на смерть.
— В «Лунном олене»? — спросила я у кучера уже почти без надежды.
— Битком, — кивнул он, указывая рукой на переулок, в котором стояла очередь из карет. — Я уже сходил, спросил. Там даже на лестнице спят. Один мужчина — на перилах. Говорит, удобно.
Я попыталась улыбнуться, но это вышло натянуто.
— В «Танцующей курице»? — спросила я, чувствуя, как внутри всё сжимается от безнадёжности.
— Там ещё хуже, — ответил кучер, его голос стал мрачным. — На столах спят, под столами. Один купец — прямо в салате, говорит, «так удобней». Представляете?
— Врешь! — бросила я, не сдержавшись.
— Вот вам зуб! — он поднял руку, демонстрируя свои крепкие зубы. — Не вру! На мешках с салатом, в каморке, пока его дочка на перинках нежится!
— В «Спящем драконе»? — спросила я, надеясь на чудо.
— Так он уже год как разорился, — развёл руками кучер, его лицо стало печальным. — Теперь там — лавка по продаже пуговиц.
Я вздохнула.
— Тогда ищем что-то, — сказала я, стараясь говорить твёрдо. — Хоть сарай. Хоть конюшню. Хоть крышу над головой. Но не подвал!
Генерал, до этого молчавший, наконец-то подал голос.
— Может, я попробую снять дом? — предложил он, его голос был уверенным, но в глазах читалась тревога.
— Где? — я обвела рукой вокруг, показывая на дома, окна которых были забиты табличками «Свободных мест нет!», «Занято до конца выставки!», «Даже не стучите!». — Тут всё снято! Считайте, что весь город — в аренде!
Я задумалась, а потом предложила:
— Кстати… А если попробовать пригород? Может, там есть место?
— А ну! Поехали! — генерал хлопнул по крыше кареты, и мы тронулись в путь.
Два часа мы блуждали по улицам, унижения и разочарования сменяли друг друга. Мы попали в одну неприятную ситуацию со свиньёй, которая упорно не хотела пропускать нашу карету, встав посреди дороги.
И вот, наконец, после всех испытаний, мы нашли… нечто. Небольшой, ветхий домик на окраине города.
«У Марты» — гостевой домик размером с платяной шкаф.
Одна комната.
Одно окно.
Один рукомойник.
Одни крошечные удобства (настолько крошечные, что даже муха поджимала лапки перед тем, как сесть: «А можно тут?»).
И пять матрасов, которые, как выяснилось, пылились в углу у тёти Марты последние десять лет.
На одном — следы когтей. На другом — пятно, похожее на лицо ее бывшего мужа. На третьем — надпись чернилами: «Спал здесь. Не повторяйте мою ошибку».
— Это… ароматно, — прошептала Спарта, вдыхая воздух, пропитанный запахом старой шерсти, пыли и… чего-то, что, возможно, когда-то было котом.
— Зато — крыша над головой, — сказала я, разворачивая матрасы на полу. — И стены. И дверь. И окно. И… мы живы. Это — победа.
Девочки, еле живые от усталости, рухнули на матрасы, как солдаты после битвы.
В комнатке была тропинка шириной в ступню — между матрасами.
Пройти — можно.
Пройти, не задев никого — невозможно.
Тайга сразу захрапела.
Симба умудрилась упасть на две подушки сразу.
Спарта легла ровно, как на параде.
Мэричка уже что-то бормотала во сне:
— Тётя Оля… клей… груди… принц… упал… опять…
Куда упал принц, я так и не узнала. Мэричка накрылась одеялом и засопела.
Я закрыла дверь и вышла на улицу, направляясь к карете.
Повернулась.
И увидела его.
Марон стоял у кареты.
Спокойный.
Молчаливый.
С плащом на плечах.
И взглядом — как будто он уже знал, что будет дальше.
— …Комнаты нет, — объявила я. — Вообще. Ни одной. Даже для мышей. Даже для тараканов.
Он кивнул.
— Тогда — карета.
— …Карета? — переспросила я. — Вы… серьёзно?
— А что? — пожал он плечами. — Там сиденья. Там крыша. Там… тишина.
— И я, — добавила я. — Вы уверены, что хотите спать в одной карете со мной? Я храплю. Я ворочаюсь. Я могу упасть вам на колени. Опять.
Он посмотрел на меня, открывая дверцу. Я понимала, что хочу наконец-то вытянуться во весь рост и уснуть. Завтра мне красить, мыть, наряжать девочек для их дебюта.
Не долго думая, я стала раскладывать сидение так, чтобы получилась кровать.
Между нами — пустота размером с мою гордость.
— Так… — сказала я, устраиваясь, — правила. Если я упаду — бросьте в меня одеяло. Я его потом во сне найду и укроюсь. Если я вдруг начну ругаться, это не вам, это я с судьями. Если подкачусь ближе — откатите меня обратно. Если почувствуете неладное — трясите, будите, орите!
Генерал посмотрел на меня.
— …А если я сам решу подвинуться ближе? Случайно? Во сне? Это будет считаться нарушением регламента?
Я замерла.
— Нет, — возразила я.— Это будет считаться… личной инициативой. Но мне будет уже так все равно, что хоть ноги на меня сложите!
Я улеглась и закрыла глаза.
Снаружи — шум города.
Внутри — тишина.
И… его дыхание.
Ровное.
Тёплое.
Близкое и далекое одновременно.
И тут я услышала его голос. Во сне…
«Где ты?» — отчетливо произнес генерал. — «Скажи мне, милая, где ты… Я ищу тебя…».
Интересно, кого может искать генерал? Жену? Носок? Запонку? Тут оставался такой простор для фантазий, что можно было представить все, что угодно.
— Теть Оль! Теть Оль! Вставай! — услышала я сквозь сон голос Мэрички, как будто кто-то включил сирену прямо в моём черепе. — Я писять хочу…
— Ну сходи, — прошептала я сиплым голосом чудовища, понимая, что пора вставать. А который час? А мы успеем? А если не успеем? А если опоздаем, и нас снимут с выставки, и девочки будут плакать, и я снова начну пить чай из-под крана, без заварки, чтобы сэкономить на следующую выставку?
— Я не могу! — визжала Мэричка. — Там Тайга расчесывается! Там зеркало одно! Она уже час сидит и воюет со своей гривой! Блудит расческой в своем лесу!
— А что это она ночью чесаться удумала?! — спросила я, пытаясь открыть глаза. Рядом раздавался храп. Забористый. Мужской. С элементами оперного фальцета.
Если это храпит генерал — я понимаю, почему он ещё не женат.
Женщина, вышедшая замуж за этот храп, — героиня.
Или глухая.
— Теть Оль, быстрее! Очень быстрее! — взмолилась Мэричка. — А то нам уже ехать пора!
— Куда ехать?! — подскочила я, будто меня ужалили. — Время сколько?!
— Шесть утра, — шмыгнула носом Мэричка.
— КАК?! — заорала я, бросаясь к генералу и хлопая его по груди, по плечам, по штанам. — У всех джентльменов с собой есть часы! Не верю! Я только глаза закрыла! Где часы у генерала?! Где?! Покажите мне время! Покажите мне милосердие!
— Теть Оль, я всё ещё хочу в туалет, — послышался голосок Мэри. — Ещё чуть-чуть — и будет уже не надо…
Я посмотрела в глаза обалдевшему от такого пробуждения генералу.
Он моргал.
Медленно.
Как будто пытался понять — это реальность или кошмар после трёх бокалов драконьего вина.
Я слезла с него (да, я на нём лежала. Опять.) и вежливо спросила очень хриплым голосом:
— …Часы есть?
Видимо, Марона никогда не грабили в переулках, поэтому правильного ответа на вопрос он не знал.
— У меня нет часов, — выдохнул генерал, всё ещё приходя в себя. — Я… чувствую время внутренне.
— Ты чувствуешь?! — взвыла я. — А я чувствую, что мы опаздываем! И что Мэричка взорвётся!
— Отведите ребенка пописать! — выдохнул Марон, растирая лицо руками. — Я посижу в карете. И… постараюсь не храпеть.
Я выкатилась из кареты, на ходу пытаясь обуться.
Туфли я случайно поменяла местами — правую на левую, левую на правую.
Но сейчас это было не важно.
Важно было — спасти Мэричку от взрыва.
— Давай сюда! — позвала я её в неприметный переулок за углом, где пахло мокрой травой, старыми бочками и… надеждой.
Приятно, когда детские желания совпадают с твоими!
Тихий переулок, с его загадочной атмосферой и таинственными тенями, предоставил нам множество возможностей. И одну крысу, которая сидела на углу и смотрела на нас с нескрываемым осуждением.
— Теть Оль, а если сюда зайдёт грабитель? — спросила Мэричка, оглядываясь. — И будет нас грабить?
Я, пытаясь прийти в себя после неожиданного пробуждения, выдохнула:
— Если у него с собой будут часы — он не жилец! — Я одернула и расправила мятую юбку. — Я их отберу. И узнаю, который час!
"Бом! Бом! "— неподалёку били часы.
Шесть раз.
Твою ж налево!
Екарный карась!
ШЕСТЬ УТРА!
— ПОДЪЁМ!!! — заорала я, вбегая в комнату, в которой спали девочки, как ураган.
Спарта ещё спала — ровно, как солдат на параде.
Тайга высунулась из удобств, пытаясь расчесать свою гриву-тайгу. Симба подняла голову, но тут же уронила её обратно, словно ей было лень даже думать о том, чтобы проснуться.
— Собираемся! Быстро! Поехали! Нам ещё шатёр ставить! — я кричала, как тренер перед финалом Кубка, стараясь придать своим словам как можно больше энергии. — Ну же, шевелитесь, гоблины!
— Тётя Оля, а можно мы сегодня никуда не пойдём, а завтра всё-всё выиграем? — пробормотала Спарта, пытаясь прикрыть глаза рукой.
— НЕТ! — я хлопнула в ладоши, стараясь не дать ей уснуть. — Встаём! А ну быстро! Я кому сказала!
"Вот до чего ж я противная тётка!" — подумала я, глядя на девочек, которые, как зомби, медленно ползли к умывальнику. Но времени у нас не было. Выставка не прощает опозданий.
В карету мы не забирались.
Мы залетали, как пули.
Я бросила на ходу деньги сонной тёте Марте, крикнув:
— Вернёмся ближе к ночи! Если выживем!
Я надеялась на бесты — специальный выход для лучших невест выставки. Но с такой конкуренцией это было маловероятно. Впереди нас ждали десятки девушек, каждая из которых стремилась стать королевой этого дня. И мне нужно было сделать так, чтобы наши шансы были не хуже.
— Так, где моё расписание… — бормотала я, перебирая бумаги. — Первый ринг — будущие невесты… Мэричка. Её марафетим первой. Потом — блондинки! Следом — рыжие! И потом — ринг брюнеток! Должна успеть. Обязана. Они могут еще переиграть!
— А чего это мы остановились? — спросила я, перегнувшись через окно кареты. Ветер трепал мои волосы, а в воздухе витал запах конского пота и дорожной пыли.
— Так там пробка! — прокричал кучер, его голос дрожал от напряжения. — Разъехаться не могут! Карет двадцать! И все — на выставку! Дороги не хватает!
— ВЕРТАЙ ВЗАД! — завопила я, стуча кулаком по крыше кареты. — СЕЙЧАС ДРУГОЙ ДОРОГОЙ ПОЕДЕМ!
Сердце колотилось, как бешеное. Я чувствовала, как паника начинает захлестывать меня. В голове проносились мысли о том, что мы можем опоздать на выставку, а значит, и весь наш день пойдет насмарку.
Я быстро повернулась к заднему окошку, чтобы оценить ситуацию.
Чёрт!
И тут же почувствовала, как внутри меня все сжалось от ужаса. Нас поджали. Сразу три кареты встали позади нас, как стена.
Мы не разъедемся.
А пешком — ещё пилить и пилить.
(И, возможно, писять и писять — Мэричка снова зашевелилась.)
Я посмотрела на кучера, который с отчаянием смотрел на меня. Его лицо было покрыто потом, а руки дрожали. Я поняла, что он тоже в панике.
— Что делать? — спросила я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри меня бушевала буря.
Я стиснула зубы. Мы не можем стоять здесь вечно. Нужно что-то предпринять.
— Объезжай! — крикнула я, стараясь придать своему голосу уверенность. — Делай что хочешь, но мы должны двигаться!
Кучер кивнул и, натянув поводья, направил лошадей в сторону. Карета заскрипела, колеса застучали по булыжной мостовой. Мы начали медленно объезжать пробку, но это было непросто. Другие экипажи тоже пытались двигаться, и на дороге царил хаос.
Все! Замуровали! Ни туда- ни сюда!
— Теть Оль, а я писять хочу… — послышался голос Мэрички.
— Тетя Оля сейчас немного занята, — сглотнула я, глядя на генерала. - Потерпи, милая.
— Если мы застряли — это надолго, — выдохнула я, опуская руки. — Надо что-то думать. Мы физически не успеем! Кто ж знал, что гениальная мысль обосноваться в предместье посетит не только мою светлую голову?
Короче — мы в пролёте.
За нами собралось не меньше десяти карет — все попали в одну и ту же ловушку.
И все — на выставку.
Все! Мы проиграли!
— А если я вас вытащу отсюда? — предложил генерал, поглядывая в окно с выражением лица человека, который только что придумал, как вытащить слона из ванной — через окно.
— Как? — спросила я, чувствуя, как у меня внутри всё сжалось — сердце, лёгкие, желудок и даже надежда на спокойную старость.
— По воздуху, — сказал он, как будто это — самое логичное решение в мире. — Только карету. Коней придётся отстегнуть. Думаю, кучер справится. Он останется с конями. Они смогут выйти из переулка… когда мы улетим.
Я посмотрела на него.
Потом — на девочек.
Потом — на потолок кареты.
Потом — внутрь себя.
Опять.
Высота.
Нет. Нет. Нет…
Если он нас поднимет — у меня сердце разорвётся.
Если мы так и будем стоять — мы точно опоздаем.
А если опоздаем — всё пропало.
Девочки — без шансов.
Я — без репутации.
Мы — без будущего.
Надо решаться.
— Х-хорошо, — простонала я, чувствуя, как заранее стали трястись руки, ноги и, возможно, внутренние органы. — Только… осторожней. Я вас умоляю. Если упадём — я вас прокляну. У меня в роду была ведьма! Учтите! Ее считали доброй, но это смотря как достать старушку!
Марон кивнул.
Серьёзно.
Как будто принял боевой приказ: «Не уронить. Не испугать. Не дать умереть от страха».
— Закройте все двери, — приказал он, выходя из кареты. — Чтобы никто не вывалился.
Какое же прекрасное чувство, когда мужчина берет на себя ответственность. Когда он не сидит, не ждет. А идет вперед. Смело. Четко. Когда он знает, что делать. Рядом с такими даже тети Оли начинают чувствовать себя маленькими девочками.
Если бы не высота!
Я задвинула засовчик.
Закрылась на замок.
Вцепилась в сиденье напряжёнными пальцами.
Как будто это — якорь.
Как будто это — спасение.
Как будто это — последнее, что отделяет меня от вечности.
То, что там что-то происходит, я поняла по крикам.
Сначала — крикам из карет («ОЙ!», «ЧТО ЭТО?!», «ТАМ КРЫЛЬЯ?!»).
Потом — крикам нашего кучера:
— ОТСТЕГНУЛ! РАСПРЯГ! ДЕРЖИТЕСЬ, МАДАМ! ДЕВОЧКИ! ВЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОБЕДИТЕ!
Я услышала скрежет когтей по крыше.
Металлический. Зловещий. Очень реальный.
Словно ее обхватили с обеих сторон...
Внезапно карета дёрнулась в стороны — и стала подниматься…
— ТЁТЯ ОЛЬ, НЕ СМОТРИТЕ В ОКНО! — завизжала Мэричка, которая, конечно, сидела возле окна. — ТУТ ТАК ВЫСОКО! ОЙ! ТАМ КОТ НА КРЫШЕ! И ДЯДЬКА НАМ РУКАМИ МАШЕТ… ЗОЛОТО ПРЕДЛАГАЕТ… МЕШКОМ ТРЯСЁТ! ХОЧЕТ, ЧТОБЫ МЫ ЕГО КАРЕТУ ТОЖЕ ТАК ПЕРЕНЕСЛИ!
— МЭРИЧКА, МИЛАЯ, ПОМОЛЧИ, А? — шептала я, чувствуя, как меня трясёт от страха, как будто я — коктейль в шейкере. — Я умираю. Тихо. Достойно. Без комментариев.
— ОГО! КАК ВЫСОКО! — снова с восторгом озвучила Мэри. — А ТАМ СТОЛЬКО КАРЕТ ЗАСТРЯЛО! ОЙ! ТАМ ФУРГОН МАДАМ ПИМ! НУ ТОТ ПРИЦЕП! А КАРЕТЫ ИХ НЕТ! ЭТО ОНА СПЕЦИАЛЬНО ДОРОГУ ПЕРЕГОРОДИЛА, ЧТОБЫ ВСЕ ОПОЗДАЛИ! ВАУ! ОНА - ГЕНИЙ! ЗЛОЙ, НО ГЕНИЙ!
Я открыла глаза.
Да, я их закрывала. Надеялась, что если не вижу высоту — её нет.
Мэри прилипла к стеклу щекой.
Глаза — как у совы.
Рот — открыт от восторга.
Палец — тычет вниз:
— СМОТРИТЕ! ТАМ ТЁТЯ МАРТА ВЫБЕЖАЛА! МАШЕТ! ПЛАЧЕТ! ДУМАЕТ, МЫ УЛЕТЕЛИ НАВСЕГДА!
Я посмотрела вниз.
ОЙ БОЖЕ.
МЫ ЛЕТИМ.
НАД ГОРОДОМ.
В КАРЕТЕ.
НА ДРАКОНЕ.
И МЭРИЧКА КОММЕНТИРУЕТ, КАК СПОРТИВНЫЙ ДИКТОР.
— ТЁТЯ ОЛЬ, А ТАМ РЕКА! — кричала Мэри. — А ТАМ МОСТ! А ТАМ… ОЙ! ЭТО ЖЕ ПРИНЦ! ОН НА КОНЕ! СМОТРИТ НА НАС! МАШЕТ! НЕТ, ЭТО НЕ ПРИНЦ… ЭТО СТАТУЯ! ОЙ, ИЗВИНИТЕ!
Я закрыла глаза.
Снова.
Крепко.
Внезапно — карета качнулась.
Я взвизгнула.
Девочки захлопали в ладоши.
Мэричка — закричала:
— МЫ ПОВОРАЧИВАЕМ! УРА! КАК НА КАРУСЕЛИ!
— МЭРИ, Я ТЕБЯ УМОЛЯЮ! — завыла я. — ЗАКРОЙ ГЛАЗА! ЗАКРОЙ РОТ! ЗАКРОЙ ОКНО!
— НЕЛЬЗЯ! — возразила она. — А ВДРУГ МЫ ПРОЛЕТИМ МИМО ВЫСТАВКИ?! Я ДОЛЖНА СЛЕДИТЬ!
Я посмотрела на неё.
Потом — на других девочек.
Потом — вниз.
Это была моя ошибка.
Мы пролетали над площадью.
Над толпой.
Над палатками выставки.
Над флагами.
Над судьями, которые тыкали пальцами в небо.
Над мадам Пим, которая стояла, как громом поражённая, с яблоком в руке.
— …Мы опаздываем? — спросила я, чувствуя, как у меня дрожат колени.
— Нет, — спокойно ответила Симба. — Мы — первые.
Так ещё никто не прилетал!
Наша карета с грохотом опустилась на землю — и качнулась, как корабль после шторма.
— КУДА! — дёрнулась я, пытаясь быстро прийти в норму (и вспомнить, где у меня ноги, а где — внутренние органы). — Я выхожу первой! Чтобы никто не подумал, что мы упали случайно!
Я вылетела из кареты — как пробка из шампанского, только без праздника, зато с адреналином.
И тут — взрыв. Даже проигнорировала протянутую генералом руку. Сейчас я пыталась удержаться, чтобы не поцеловать землю, не прижаться к ней щекой и не шептать, сплевывая траву, что я ее больше не покину!
— ГЕНЕРАЛ!
— ГЕНЕРАЛ МОРАВИА!
— ЭТО ОН!
— ОН ПРИЛЕТЕЛ!
— В КАРЕТЕ?!
— С КЕМ ОН?!
— С НЕЙ?!
— КТО ЭТО?!
— ОНА НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ!
— Я ЗНАЧУ БОЛЬШЕ!
— О! БОГИ! КАК ОН ПРЕКРАСЕН!
— Я ЕМУ ПИСЬМО ПИСАЛА!
— МАМА! ГДЕ МОЕ ЛУЧШЕЕ ПЛАТЬЕ!
Из палаток выбегали девушки — почти в исподнем, с распущенными волосами, с кисточками для румян в руках, с глазами, полными вопросов, надежды и зависти.
Толпы людей — купцы, слуги, судьи, зрители, конкурентки — приветствовали Марона, как будто он — не генерал, а живой бог, сошедший с небес.
А он стоял возле кареты — спокойный, величественный, невозмутимый.
С плащом, чуть растрёпанным ветром.
Со взглядом, как будто он не только что прилетел, а всегда был здесь.
До чего же он был красив!
Не просто красив.
Опасно красив.
Как меч в ножнах.
Как гроза в безоблачном небе.
Как тот, кого нельзя трогать — но все хотят.
— Вы целы? — произнёс Марон, подавая мне руку — не как джентльмен.
А как дракон, который знает: если не подаст — она упадёт. Опять.
Я опомнилась.
(Ну, почти.)
И вручила ему свою руку, правда с опозданием, под завистливыми взглядами толпы женщин, которые, казалось, готовы были меня съесть.
Особенно та, что кричала:
— ГЕНЕРАЛ МАРОН! ЖЕНИТЕСЬ НА МНЕ!
— Вы как? — спросил Марон, пока я приходила в себя после такого полета.
— Нет, я не как! — пошутила я, расправляя плечи, как будто не только что летела в карете, а выиграла марафон. — Сиденье — чистое! Никаких следов паники! Только отпечатки ладоней от схватки с судьбой!
Он чуть-чуть усмехнулся. Я встрепенулась! Время! Время поджимает!
— Сейчас надо быстро найти место для шатра! — сказала я, переводя взгляд на палаточный городок — плотный, шумный, пёстрый, как рынок в день распродажи.
Дорогие шатры — с золотыми фамильными гербами, с флагами, с прислугой.
Обычные шатры — с заплатками, с верёвками вместо шнуров, с надеждой вместо денег.
Чего здесь только не увидишь — от бриллиантов до башмаков без подошв.
И вездесущие торговцы! Вон! Целый ювелирный ряд!
— А где шатёр? — спросил генерал, заглядывая в карету, как будто ожидал увидеть дворец.
— Под сиденьями! — кивнула я, выдыхая. — Всё компактно! Всё продумано! Всё — по тёте Оле! Так, палатку ставим вон там — под тем деревом, где тень и нет конкуренток. Надо будет подкатить карету поближе — чтобы не тащить чемоданы через пол-выставки.
Я решительно смотрела на поле боя — и стала вытаскивать чехлы с палаткой, как будто это — оружие, а не кусок ткани.
— Мадам! — раздался голос какого-то лакея с ленточкой организатора и взглядом человека, который только что понял, что попал не в тот фильм. — Тут нельзя ставить палатку!
— Это ещё почему? — спросила я, не отрываясь от дела. — Где это написано? Нигде нет таблички? Значит, можно! Это — ваша недоработка! А не моя проблема!
Он открыл рот.
Закрыл.
Посмотрел на палатку.
Посмотрел на меня.
Посмотрел на небо — видимо, надеясь, что боги спустятся и остановят меня.
Боги не спустились.
Я — продолжила.
Я выдохнула, расправляя огромные куски шатра. Он был болотного цвета, весь в пятнах от дождя, с некрасивой дыркой от прошлогодней выставки, которую я пыталась выдать за вентиляцию, и с кривыми швами, делавшими его похожим на пьяного слона в юбке. Это был не просто шатёр, а символ моего отчаяния и бесконечных попыток создать что-то приличное из того, что под рукой.
Теперь оставалось самое сложное — заклинание. Я прочитала его наизусть, без книги, без подглядывания, словно молитву перед битвой.
И чудо произошло. Куски ткани сшились, как по волшебству. Шесты встали на свои места, и палатка начала подниматься, словно феникс из пепла. Она поднялась криво, но гордо, напоминая о том, что в жизни не всегда всё идеально, но это не повод сдаваться.
Неподалёку я увидела нежно-розовые палатки мадам Пим. Их можно было узнать сразу по трём признакам: огромные вышитые розы, золотые кисточки и запах дорогих духов и дешёвого коварства. Они были как изысканные драгоценности на фоне моих простых и грубых палаток. Но я не завидовала. Я знала, что за этой красотой скрывается нечто большее, чем просто ткань и вышивка.
У нас же был болотный цвет. Надёжный, как кусок брезента после войны. Он не блестел и не привлекал внимания, но он был прочным и долговечным.
Пока я проверяла палатку внутри — просторную, с двумя зеркалами и одной дыркой — услышала изумлённый возглас и крики.
— ОН!
— ЭТО ОН!
— ОН СНЯЛ МУНДИР!
— ОН В СОРОЧКЕ!
— ЖЕНИСЬ НА МНЕ!
— НЕТ, НА МНЕ!
— Я ЕМУ ПЛАТЬЕ ШИЛА!
— Я ЕМУ ПИРОГ ПЕКЛА!
— Я ЕМУ… ПОДУШКУ ВЫШИЛА!
Я выглянула из палатки и замерла.
Он с лёгкостью толкал нашу громоздкую карету, словно она была всего лишь игрушкой. Его руки напряжены, плечи напряжены, а сорочка, прилипшая к спине, подчёркивала каждую линию его тела. В этот момент он выглядел как воплощение силы, как хищник, который знает, что вся его добыча — в его власти.
Толпа вокруг нас неистовствовала. Каждое его движение вызывало новый взрыв восторга, крики и визги раздавались со всех сторон.
— ЖЕНИСЬ НА МНЕ! — кричала одна женщина, её голос дрожал от волнения.
— Я УМЕЮ ШИТЬ! — вторила другая, стараясь перекричать остальных.
— Я УМЕЮ ГОТОВИТЬ! — вопила третья, её глаза горели надеждой.
— Я УМЕЮ… МОЛЧАТЬ! — раздался слабый голос, почти шёпот, от которого сердце сжалось. Бедняжка, казалось, уже отчаялась.
Я смотрела на него, не отрывая взгляда. Его фигура, мощные плечи, сильные руки. Колёса катились по траве, оставляя за собой едва заметный след. Мэричка, стоявшая у окна, прилипла к нему, как муха к мёду, её глаза блестели от восхищения.
А я… Я слушала своё сердце. Оно забыло о страхе высоты, о всех своих страхах. Теперь оно боялось только одного — что этот момент закончится. Что он остановится.
— Приехали! Вылезаем! — крикнула я, отрывая взгляд с большим трудом. Это было похоже на то, как отрываешь пластырь с мозоли — больно, но необходимо.
Искушение посмотреть на него ещё раз было невыносимым. Я не могла удержаться. Просто… на секунду. На две. На три. Но даже этого оказалось слишком много.
Генерал остановился, и толпа замерла вместе с ним. Его взгляд встретился с моим, и в этот момент всё вокруг исчезло. Остались только мы вдвоём.
Наверное, нужно было похвалить его, сказать что-то... эм... романтичное.
— Так! Чего встали! Нам раскладываться пора! Быстро! — выдала я.
Вот такой я романтик!
Спарта и Симба уже несли раскладные пуфики — один розовый, другой — с пятном от кофе «это винтаж».
Тайга вытаскивала зеркало — большое, с трещиной.
Генерал снимал чемоданы и заносил в палатку — спокойно, молча, как будто это не тяжёлая работа, а лёгкая прогулка.
Когда всё было разложено, а на полу появился потертый и местами лысый ковёр, я успокоилась.
— Правило выставки первое, — произнесла я, заходя в палатку и закрывая за собой полог. — Никого чужого в палатку не пускать. Даже организаторов! Даже с ленточками! Это понятно?! Если кто заходит чужой — визжим, орём, кричим, бросаем всё, что попадёт под руку.
— Да! — кивнули девочки, раскладывая косметику на старый складной столик.
— Ни у кого ничего из рук не брать! — продолжила я. — Пусть даже золотой слиток протягивают! Пусть даже бриллиант размером с кулак! Пусть даже принц на коленях! Это понятно?
— Да! — кивнули девочки, раскладывая кисти, как оружие.
— Если придут и будут просить… У нас ничего нет! — сказала я, разводя руками. — Ни лака для волос! Ни ткани полос! Ни кружева! Ни блёсток! Ничего! Мы…
— БОМЖИ! — выкрикнула Мэричка.
— Господин генерал, — обратилась я к Марону, кладя руку ему на плечо — не для флирта.
Для внимания.
— Вы должны следить за палаткой. И за девочками. Я понимаю, вам это кажется глупостью. Но… поверьте человеку, который видел своими глазами, как умирает совсем юная девушка — в страшных конвульсиях, с пеной у рта, с глазами, полными ужаса — только потому, что десять минут назад обошла конкуренток и забрала заветную цацку. Не корону. Не титул. Цацку. Маленькую.
Блестящую. Смертельную.
Он посмотрел на меня.
Не как на сумасшедшую.
Не как на истеричку.
А как на человека, который знает, о чём говорит.
И не шутит.
Я направилась в шатёр организаторов — огромный, белый, с золотыми кистями и охраной, как у короля.
Там — программка.
Там — расписание.
Там — судьба девочек.
На медкомиссии уже была целая толпа.
Девушки — в полупрозрачных туниках.
Маменьки — с лицами, как у генералов перед битвой.
Целитель — с кристаллом в руке, прикладывал его к груди разодетой девицы, которую держала за руку гордая маменька.
— Лёгкие — в норме!
— Печень — идеальна!
— Бёдра — симметричны!
— Попа — соответствует стандарту!
— Допускаем!
Я заняла очередь.
Быстро.
Решительно.
Потом сбегала посмотреть, где ринг.
Ринг располагался вокруг роскошного фонтана — в виде изысканной дамы, льющей воду из кувшина размером с торпеду.
На всякий случай я потёрла ногой дорожку, глянула на судей и…
— О нет! Только не он! Лорд Басили! Только не это! — простонала я, видя, как главный судья разговаривает с организаторами и даёт какие-то поручения.
Я простонала, чувствуя, как у меня сжимается желудок.
Лорд Басили — главный судья.
Средних лет.
Примечательной внешности — если вам нравятся хищные птицы в париках.
Горделивый взгляд.
Надменная осанка.
Руки — всегда в перчатках.
— Анатомист! — прорычала я, вспоминая, с какой дотошностью он рассматривал каждую невесту — как экспонат, а не как человека.
Плечи — проверял на симметрию.
Талию — измерял сантиметром.
Зубы — считал, как монеты.
А грудь и попу — оценивал, как артефакты.
И была у него ещё одна особенность — о которой знали только бывалые.
Если он поругался со своей супругой — всё.
Хороших оценок не жди.
Даже если ты — богиня.
Даже если ты — принцесса.
Даже если ты — приклеила груди идеально.
Я поспешила в палатку, чувствуя, как настроение падает всё ниже и ниже.
— Так, первая — Мэричка! — выдохнула я, усаживая малышку на пуфик перед зеркалом. — Ты — наш авангард. Ты — наша надежда. Ты — наша маленькая бомба замедленного действия!
Я налила на руки зелье — прохладное, с ароматом мяты и лаванды — и стала протирать её волосы.
Тонкие.
Шелковистые.
Пока я возилась с её волосами, прикидывая, как лучше их уложить — коса? Хвост? Венок из одуванчиков? — за спиной послышался голос генерала.
— Тут сказано, что… — заметил Марон, держа в руках программку, как будто это — доклад о враге. — Нужно выходить естественной. Без корсетов. С распущенными волосами… Без макияжа!
— Не понимаю, — добавил он, оглядывая десятки чемоданов с косметикой. — Зачем столько?
Я оставила волосы Мэри сохнуть — естественно, как природа задумала. На самом деле в этом природа не участвовала. Тетя Оля взяла на себя великую миссию матушки-природы, пытаясь сделать из прямых волос пышные волны.
Подошла к столу.
Взяла маленькую косметичку.
Тряхнула ею.
— Вот это, — сказала я, глазами показывая на косметичку. — Всё для макияжа.
А потом я провела рукой по десяткам флаконов на столике.
— А это — для естественной красоты, — сказала я. — То, что мужчины называют: «Без макияжа!» или “Ой, как чудесно, дорогая, что ты не накрасилась!”.
Он посмотрел на меня.
Потом — на флаконы.
Потом — на Мэричку, которая уснула на пуфике.
— Спартушка! — позвала я, не отрываясь от зеркала, где приклеивала Мэричке ресницы номер три — «невинность с намёком на бунт». — Найди часы и говори мне время каждые пять минут!
Спарта — наш таймер в юбке — быстро отыскала маленькие карманные часики (те самые, что мы выменяли у старого часовщика на флакон клея для грудей — он до сих пор не понял, зачем ему клей) — и уселась с ними в угол, как страж на посту.
— Полчаса, — объявила она, глядя на стрелки, как будто от этого зависит судьба мира.
Значит, Мэричка — на ринге через полчаса.
А её ресницы — ещё не приклеены.
А её платье — ещё на вешалке.
А её туфли — ещё в чемодане.
Тем временем Тайга сидела и мазала бутерброды — не просто мазала, а создавала шедевры: масло — как облако, сыр — как луна, ветчина — как лепестки цветов. Симба читала книгу — не просто книгу, а “Как очаровать принца за пять минут”.
На полу кипел чайник и стояли небьющиеся чашки — потому что бьющиеся мы уже потеряли. Одну разбили в карете. Вторую забыли в лесу.
Третью продали за ринговку. Цена была хорошая.
Я делала начёс Мэричке — не просто начёс, а объём, лёгкость, воздух, магию, а потом уложила на начёс красивый веночек.
— Так, быстро — за ширму! — вручила я платье Мэри, которая побежала переодеваться, как будто за ней гонится дракон. На самом деле — гналось время. Оно — злее дракона.
— Так, личико! — поставила я Мэри под зеркало и отошла на два шага, как скульптор перед шедевром. — Для гладкости кожи — зелье номер два. Для румянца — кисть номер пять. Тут подчеркнём — карандаш номер три. Тут подправим — губка номер один. Тут немного блеска — спрей «Магия фей».
Милая феечка (она же — Мэричка) смотрела на меня глазами, полными доверия и лёгкого ужаса. Я схватила её за руку и потащила на медкомиссию.
Когда бы вернулись в шатёр, Мэричка просто сияла.
— Новое слово от тёти Оли! — объявила она. — Козлопан Шелудивый! Ты можешь своими культяпками быстрее шебуршать! У нас ринг вот-вот!
— Пять минут до ринга! — объявила Спарта, как барабанщик перед атакой.
Я схватила своё платье — тёмное, с брошкой в виде совы (символ мудрости, но на самом деле — просто красивое) — и бросилась за ширму.
Там — быстро протерлась салфетками.
Ноги — юркнули в разношенные удобные туфли — не просто туфли, а верные кроссовки, которые еще ни разу меня не подводили и которые пинали не один десяток наглых задниц.
— Ринговка! Где ринговка? — занервничала я, вспоминая, куда положила моток ринговок.
— А ты их вообще взяла? — зловеще, как в фильме ужасов, словно скрежет когтей по стеклу, спросил внутренний голос.
Меня прошиб холодный пот.
Сердце — остановилось.
Душа — ушла в пятки.
Руки — задрожали.
— Взяла! — выдохнула я, вспоминая, как аккуратно сложила их в чемодан с биркой. В отдельном кармане. За застёжкой с секретом.
Я выдохнула.
Нашла ринговки.
Проверила.
Целы.
— А, тогда молодец! — совершенно мило и дружелюбно ответил внутренний голос. — Я просто проверял. Ты же знаешь — я за тебя переживаю.
— А вот это зачем? — спросил генерал, когда я брала ринговку и делала из неё пояс для Мэри.
Не просто пояс.
Поводок.
Да, поводок. Потому что мир жесток, а девочки — маленькие.
— Дорогой, — окончательно озверела я, поворачиваясь к нему с выражением лица человека, который только что узнал, что его кофе — без кофеина, — берёшь сейчас, летишь в магическую Академию и спрашиваешь у ректора-козла, на кой нужны ринговки?!
И совсем другим, милым голосом добавила:
— Ответ потом шепнешь на ушко.
Я кисло улыбнулась и напряглась, как тигр перед прыжком.
И тут же собралась с духом.
Нанесла боевой макияж, расправила платье, чтобы выглядеть идеальной опекуншей. Распрямила плечи. Сжала ринговку. Посмотрела на Мэричку.
Готова.
— Удачи! — сжали кулаки девочки, как армия перед вылазкой.
Я вышла из палатки, ведя Мэри к рингу, как генерал — солдата в бой.
Возле ринга было столпотворение.
Тёти, мамы, опекунши стояли с будущими невестами — с зонтиками, с магическими вентиляторами, с флягами воды, с лицами, как у карточных шулеров.
Я постаралась встать так, чтобы рядом никого не было. Особенно — с грязными ногами. Ноги — главные враги на выставке.
Они наступают. Они цепляют. Они портят платья.
— О, какая милашка! — послышался сладкий голос дамы. Она стояла в трёх шагах от нас, пока служанка с каменным лицом держала над её прической кружевной зонтик, как будто защищала драгоценность от солнца и зависти.
— Просто прелесть!
Это — не мне.
Это — Мэри, которая ослепительно улыбалась.
Всё, как я её учила.
— У меня сын примерно её возраста! — заметила дама, оценивающе глядя на Мэри, как будто взвешивала на невидимых весах. — И я присматриваю ему невесту. А она у вас — просто очаровашка! Я прямо не могу!
Дама повернулась к служанке, которая восторгов госпожи не разделяла.
Но тут же стала разделять.
Ровно до тех пор, пока на неё смотрела хозяйка.
Я прекрасно знала: служанки — мастера лицемерия. Они улыбаются.
Но глаза — холодные. Как у змей.
— Удачи вам! — улыбнулась дама, направляясь дальше.
«Удачи» прозвучало не как пожелание.
А как предупреждение.
Мы ещё встретимся.
На ринге.
Или в переулке.
Я была более чем уверена, что это кто-то из конкуренток расхаживает и рассматривает участниц под видом будущей свекрови.
Пока я осматривалась по сторонам, ища глазами мадам Пим, все вокруг внезапно взорвались аплодисментами. Звук аплодисментов, как эхо, разнесся по просторному залу, заставляя сердце биться чаще. Я чувствовала, как воздух вокруг наэлектризовался, наполняясь напряжением и ожиданием.
Лорд Басили, величественный и холодный, словно скальпель хирурга, вышел в центр ринга. Его походка была плавной и грациозной, а взгляд — пронзительным и жестким. Он отвесил элегантный поклон, а затем улыбнулся, но эта улыбка была холодной, как зимний ветер. В его глазах читалась уверенность и безжалостность, которые могли напугать кого угодно.
Его помощники, два молодых человека в черных костюмах, начали раскладывать на небольшом столике роскошные шкатулки. Они открывали их одну за другой, и из каждой шкатулки на свет появлялись великолепные бриллиантовые украшения. Их блеск был ослепительным, и на мгновение я забыла, где нахожусь. Но тут же холодный голос лорда вернул меня к реальности.
— Дамы и господа! — произнёс лорд голосом, как будто читает приговор. — Объявляю конкурс будущих невест!
Мы стояли наготове, поглядывая друг на друга.
Соперницы.
Жертвы.
Воины.
— Также возможны изменения в расписании, — произнёс лорд. - Сейчас ринги будущих невест. Всего рингов будущих невест десять. Победительница каждого ринга выйдет в бесты. Правила, я надеюсь, напоминать не надо.
Рядом с лордом Басили, как тень, ходил скучный тип с пером и бумагой. Он не улыбался, не наслаждался моментом. Его взгляд был пустым и отрешенным, а движения — механическими. Он просто писал, и то, что он писал, было приговором для одних и путёвкой в будущее для других. Его присутствие добавляло еще больше мрачности и напряжения в и без того напряженную атмосферу.
Я старалась расслабиться. Не получилось.
Мэричка напряглась.
Я прижала её к себе, поставив спиной, чтобы в любой момент укрыть от опасности. Иногда опасность только и ждёт, чтобы все расслабили булочки.
— Женщина! — рявкнула я, видя, как по соседству служанка вьётся над такой же будущей невестой под строгим присмотром маменьки и всё норовит задеть Мэри. — Не могли бы вы отойти! Не видите — мы тут стоим! И хватит топтаться по нашему платью!
На самом деле, на платье ещё не наступили. Но очень старались!
Служанка скорчила такое лицо, словно я обидела её до глубины души. На самом деле, я прекрасно знаю все эти фокусы. Случайно наступить на платье. Порвать его. Испачкать.
Я понимала: она не обижена. Она рассчитывала. На слёзы. На скандал.
На дисквалификацию скандалистов. Но номер не прокатил.
— Давай, Мэричка, — прошептала я, обняв малышку. — Не подведи! Помнишь — всё, как я учила.
Она просто кивнула. Но в её глазах — огонь.
Маленький. Но — настоящий.
Я снова обвела взглядом всех участниц.
Что-то их слишком дохрена!
И это — только брюнетки. Блондинки — там!
Рыжих — поменьше… Но в детском ринге собрали всех.
— Пошли! — легонько подтолкнула я Мэри, когда прозвучал сигнал оркестра.
Она с лёгкостью феи скользнула в ринг.
Мы шли третьими.
За нами тянулся хвост из других участниц.
— Круг, пожалуйста! — кивнул лорд Басили, что-то рассматривая в каждой участнице, как будто ищет изъян. Он всегда находит. Даже если его нет.
Я держала ринговку.
Мэричка начала спешить.
— Не спеши. Рано, — шептала я на бегу, видя, как Мэричка замедляет шаг. — А вот теперь рысь! Рысь! Еще рысь!
По знаку лорда мы выстроились в одну линию.
Малышки застыли в стойке-реверансе.
Красиво. Грациозно. Как живые куклы.
— Ножку левее, — прошептала я, видя, как Мэри незаметно поправляет ногу. — Голову чуть-чуть пониже… Отлично! Главное — чтобы венок не упал.
Лорд Басили горделиво шёл мимо каждой, останавливался, что-то диктовал писарю.
— Опендаун! — произнёс он первой участнице, а та вместе с тонкой, но потной горничной пробежала вперёд, а затем изящно повернулась и вернулась на место. К лицу горничной, курчавой от природы, прилипли завитки волос. А ее туфли-лодочки семенили под темной юбкой.
Опендаун — не танец. Это — проверка на грацию, скорость, послушание.
Как у собак на выставке. Только хуже. Пробежала по прямой от судьи, изящно повернула и обратно.
Лорд склонился к первой малышке, погладил её по голове, немного потянув за волосы.
Он рассматривал её волосы.
Потом заставил девочку поднять глаза и улыбнуться.
— Зубки! Отлично! — кивал он, что-то диктуя писарю. — Так, кисти рук, пожалуйста… Ага… Крупноваты. Но ничего… Вполне в стандарте! Глаза блёклые. Невыразительные…
Он и его лакеи замеряли рост каждой участницы.
Проверяли — есть ли накладки на фигуре. Не пытается ли кто-то обмануть матушку-природу и будущего жениха.
— Отлично выражена шея. Красивые плечи. Большие глаза… Густые волосы… Только вот ноги коротковаты…
— Она ещё растёт! — послышался гордый голос горничной рядом.
— Понятно. Полнощекая… Сколько ей?
— Двенадцать, — ответила горничная, стараясь лучезарно улыбаться.
— Понятно. Ноги чуть кривоваты. Запишите, — кивнул лорд Басили писарю. — Отличная невеста.
Горничная проглотила эти слова, как лимон. Ну конечно, она рассчитывала на «очень перспективная» и «рекомендована к браку», а тут скромное «отлично». Бедная горничная посмотрела на мать девочки, застывшую за пределами ринга. Мать не плакала. Она смотрела на горничную так, словно будь у нее глаза-лазеры, от бедняжки осталась только горстка пыли.
Лорд Басили подошел к нам, внимательно осматривая Мэричку.
— Так, а у вас что? Мириада? Да? — спросил лорд Басили, пока мы улыбались.
— Опендаун!
Мэри с лёгкостью вспорхнула и побежала.
Я бежала следом, видя, как шевелятся губы у судьи.
Он что-то диктовал писарю. Я не слышала.
Но знала — там нет ничего хорошего.
Потому что он — Басили. И настроение у него сегодня так себе!
Мы тут же вернулись на место, стараясь не делать вид, что мы запыхались.
А мы запыхались. Сильно.
Но — держались.
Не должна благородная невеста дышать, как ёжик! В стандарте прописано «лёгкое изменение в дыхании». А не хрипы старого волка, который гнался за тобой двадцать километров по пересечённой местности!
Рука лорда Басили легла на голову Мэри. Он проверял волосы.
Малышка вздрогнула.
— Тише, тише, — прошептала я, понимая, что лорд отвлёкся на писаря и не заметил.
Если бы заметил — записал бы: «нервная. нестабильная. не рекомендована».
— Яркие серые глаза… — диктовал он.
«Яркие? Серые? Как серые глаза могут быть яркими?» — мысленно возмущалась я, но продолжала улыбаться. Улыбка — маска.
Под ней — ярость.
— Хорошая фигура. Только вот чуточку б повыше… Но это уже мои предпочтения, знаете ли… — бросил лорд Басили. — Так, у нас отличная спина… Никаких искривлений… Хорошая осанка!
Мэри держалась из последних сил, когда рука лорда скользнула по её спине.
Не для ласки. Для проверки. Как у лошади перед покупкой.
— Надо посмотреть ножки! — лорд Басили, с усмешкой на тонких губах, присел на одно колено и медленно приподнял юбку Мэри. Его глаза блестели холодным любопытством, а в голосе звучала лёгкая насмешка.
Мэри напряглась, её щёки вспыхнули от унижения и гнева. Она взбрыкнула, но не как испуганная девочка, а как дикая кошка, которую неожиданно тронули за хвост. Её руки мгновенно схватили юбку, крепко, решительно, с достоинством, которое не позволило ей отступить. Одним быстрым движением она одёрнула юбку, скрывая всё, что выше щиколоток. Её лицо стало маской, на которой было написано одно слово:
— Нет.
Это было не крик, не плач, а тихое, твёрдое, почти детское «нет». Оно прозвучало как приговор, как вызов, как обещание, что она не сдастся. В этом «нет» была вся её сила, вся её решимость, вся ее боль, все ее ужасные воспоминания.
Лорд Басили замер, его лицо изменилось, словно маска. Он посмотрел на Мэри с удивлением, смешанным с лёгким раздражением. Его глаза стали холоднее, а голос — жёстче.
— Она так будет вести себя и в бестах? — спросил он, словно бросая вызов.
Этот вопрос адресовался мне.
Мэри стояла, дрожа не от страха, а от напряжения. Она чувствовала, как внутри неё закипала ярость и решимость. Она не сдастся. Она не позволит этому человеку унизить её.
— Если она так будет вести себя в бестах, — продолжал лорд, его голос звучал как приговор, как будто он уже принял решение, — то я, пожалуй, сделаю выбор в пользу другой участницы.
Мэри посмотрела на него с вызовом, её глаза сверкали. Она знала, что это может быть её последний шанс, но она не отступит. Она была готова бороться до конца, готова идти против всех правил, чтобы доказать свою силу и достоинство.
Я тут же опустилась на колени, подняла юбку сама — широко, но прилично — и заговорила быстро, как адвокат перед казнью:
— Мы просто разнервничались! Для нас дебют! Это огромная честь! Мы готовы! Мы стараемся! Мы не будем дергаться! Обещаю!
Я не обещала. Я врала. Потому что если Мэри снова скажет «нет» — я её обниму. А не накажу.
Лорд не произнёс ни слова.
Нам.
Только писарю. Нас замерили. Посмотрели зубки. Пощупали спину.
А потом перешли к другой участнице, оставив всех предыдущих стоять в реверансе — как статуи.
Как трофеи. Как забытые куклы.
Я с тревогой наблюдала за тем, кого привезла мадам Пим. Её выбор всегда был непредсказуем, но сегодня я особенно волновалась. Девочка, которую она представила, казалась ангелом, сошедшим с небес. Её золотые волосы, струящиеся почти до пят, светились в лучах солнца, как нимб.
До пят?
Серьёзно?
В таком возрасте?
Лорд, стоящий рядом, не мог отвести глаз от девочки. Его взгляд был полон восхищения и благоговения, словно он увидел воплощение своей мечты. Он задержался возле неё, словно зачарованный, не в силах оторвать взгляд. Его молчание было красноречивее любых слов.
Он не просто задержался.
Он застрял.
Как будто увидел идеал.
Как будто нашёл победительницу.
— Вот твои бесты! — выдохнула я, видя, как судья даёт сигнал к началу забега. Это было не просто наблюдение — я понимала, что все остальные участницы чувствуют то же самое. В прошлом все золотоволосые девочки неизменно выходили в финал. Мода диктовала свои правила.
Я знала, что эта девочка станет одной из лучших, но меня терзали сомнения. Что-то было не так, и я не могла отделаться от этого чувства.
— Небось приклеила! — пробормотала я, наблюдая за тем, как Мэричка бежит по дорожке, пританцовывая, словно лёгкая пушинка. Она была храбрая и решительная, как львица, готовая бороться за свою победу. Я следовала за ней, держа ринговку, готовая подхватить её, если что-то пойдёт не так.
И тут я увидела это. На дорожке, словно забытая игрушка, лежала одна золотая прядь. Длинная, идеальная, с капелькой магического клея у самого корня.
О, нет.
О, да!
О, судьба!
Нас снова остановили.
Девочки застыли в реверансе, а я не могла отвести глаз от этой пряди. Лорд всё ещё вился вокруг златокудрой красавицы, словно мотылёк вокруг огня. С одной стороны, меня мучила совесть. Малышка не виновата в том, что оказалась в этой ситуации. Она была всего лишь пешкой в игре, которую вели взрослые. С другой стороны, моя задача — защищать своих девочек, двигать их вперёд, бороться за победу.
Но это тоже чревато.
Пойти на открытый конфликт с мадам Пим — значит готовиться к тому, что кого-то из моих девочек я потеряю.
Уж поверьте — мадам Пим найдёт способ, как добраться до конкурентки и отомстить!
Она ни перед чем не остановится.
Особенно — если речь о золоте, славе и волосах до пят.
Пока я рвалась душевно — то огласить правду, то пожалеть ребёнка — соседка стала осматриваться по сторонам, пытаясь понять, что меня так заинтересовало.
— Ой, господин судья! — послышался её голос — звонкий, как колокольчик, и ядовитый, как змея. — Тут волосы лежат!
Лорд Басили резко повернул голову, словно его кто-то окликнул. Его взгляд, холодный и проницательный, скользнул по пряди волос, которую он держал в руке.
Он поднёс её ближе к лицу, будто хотел рассмотреть под микроскопом. Затем он поднёс прядь к носу и, к моему удивлению, понюхал её.
Его лицо исказила гримаса отвращения, и он поморщился, как от неприятного запаха.
— Кому она принадлежит — понятно с первого взгляда, — произнёс он, не отрывая глаз от пряди. Его голос звучал сухо и холодно, как зимний ветер. — Ни у кого не было волос такой длины. И такого... искусственного блеска.
Он тут же посмотрел на юную златовласку в цепких руках мадам Пим.
Мадам Пим стояла перед нами, красная, как помидор. Её лицо пылало гневом, а взгляд был настолько тяжёлым, что, казалось, мог прожечь дыру в стене. Она смотрела на нас с такой яростью, что я невольно отступила назад, прижимая к себе Мэри. Но не для защиты. Нет, я хотела поддержать её, показать, что мы справимся, что мы выживем.
— Это меняет дело! — произнёс лорд Басили, поднимая прядь высоко над головой и показывая всем присутствующим. — Обман. Мошенничество. Нарушение регламента.
Он кивнул.
Мне показалось — не нам.
А кому-то.
Кто стоит за кулисами.
Кто всё видел.
Кто ждал этого момента.
Мы дёрнулись в сторону выхода — инстинкт.
Беги. Спрячься. Защити.
Но нас остановили.
Не грубо.
Не с криком.
С достоинством.
И только сейчас, с задыхающимся сердцем, я увидела, как лакей берёт коробочку, идёт в нашу сторону и протягивает её Мэри.
В коробочке — брошка с бриллиантом.
Маленькая.
Искрящаяся.
Как слеза на солнце.
О, боже мой.
Это Мэрина первая цацка!
Слуга учтиво протянул её нам.
Мэри приняла брошку с трепетом, её руки дрожали, но в глазах горел огонь. Она присела в книксене — грациозно и уверенно, как её учили, но с лёгкой дрожью в коленях. Затем она примерила брошку на платье, и в этот момент её лицо осветилось. Это было не просто украшение. Это была ее корона.
— Не верю! — прошептала я, чувствуя, как глаза застилают слёзы. — Я всё ещё не верю!
Мы в бестах!
Мы вышли из ринга как во сне.
Я не помнила, как.
Ноги сами вынесли меня в толпу.
А я крепко-крепко обняла Мэри, покрывая её щёки поцелуями.
— Ты мой молодец! — плакала я. — Ты моя героиня! Ты сказала «нет» — и выиграла! Ты не сломалась — и победила! Ты — моя гордость!
Мэри тоже плакала.
Тихо.
Счастливо.
Как ребёнок, который впервые понял — его слышат, его не ругают за то, что он хочет быть собой. Его не осуждают, его понимают и принимают.
Рядом семейная пара с надменностью старой аристократии обсуждала победительницу. То есть, Мэричку.
И сравнивала со своей дочерью. Явно не в нашу пользу!
— На поставили "Очень хорошо"! Очхор! — негодовала мать семейства, пока служанка капала ей в воду успокоительные капли. — Это же ужас! Не отлично! Не очень перспективная! Ни рекомендована к браку! Просто очхор! Какой позор! Я этого не переживу!
Неподалёку ревела горничная, прижимая руку к щеке. Еще мгновенье назад звонкая пощечина заставила людей обернуться на очередную сцену.
Гневная, но уже другая мамаша доказывала горничной, что её дочь недооценили из-за ошибки хендлера!
— Ты что? Поставить её красиво не могла?! Ты куда смотрела?! Мне даже отсюда видно было, как Каролина стоит! Ноги криво! А ты что? Не заметила?! — кричала мамаша, обрушивая свой гнев на бедную горничную, которая смотрела на нее сквозь слезы обиды.
Мы бросились в палатку, словно опомнившись.
Сейчас — Спарта!
Потом — брюнетки!
Рыжих, кажется, перенесли на попозже.
Война продолжается!
Но… на секунду я остановилась.
Посмотрела на брошку на груди Мэри.
На её слёзы.
На её улыбку.
Вспомнила её «нет».
Это только начало.
И мы — только начинаем побеждать.
Мы ворвались в палатку, словно ураган после бури — с воплями, слезами, брошкой и счастьем.
Тайгуша уже кормила генерала бутербродами, не забывая есть самой — по три за раз, как будто спасает мир от голода. И при этом вздыхать, глядя на его красивый профиль.
Увидев нас, увидев цацку, все подскочили.
Симба прыгала на месте. Спарта засмеялась от счастья и спрятала лицо в руках, видя сияющее лицо Мэри.
Сама Мэри плясала возле пуфика, как фея и целовала цацку.
— Ну что? — спросили меня, а я пыталась отдышаться, как будто не только что выиграла битву, но и пробежала марафон с чемоданами на голове.
— ВОТ! — звонко закричала Мэри, подпрыгивая и показывая бриллиантовую брошку, как будто это — не украшение, а ключ от будущего. — Я иду в бесты!
Я посмотрела на генерала.
Марон повернулся к нам.
Молча.
Медленно.
С выражением лица человека, который только что увидел чудо.
И не верит своим глазам.
— Я и сама не ожидала, — прошептала я, чувствуя, как сердце всё ещё колотится, как сумасшедшее. — Она сказала «нет», но она выиграла.
Я выдохнула, собралась с мыслями и… подошла к генералу ближе.
— У меня к вам задание, господин генерал, — сказала я, пытаясь грамотно сформулировать просьбу, которая звучала как «пожалуйста, будьте отцом для ребёнка, которого сломали». — Не могли бы вы… немного социализировать Мэри?
— В смысле? — спросил Марон, а Тайгуша уже подавала ему чай — с тремя ложками сахара и кусочком бекона на блюдце «для силы». При этом глаза у нее были влюбленные-влюбленные.
— Потрогать, — сказала я, чувствуя, как в горле пересохло. — Как судья. Проверить спину. Волосы… И… задрать юбку на три пальца выше колена.
Я схватила флягу с водой и выпила её до дна.
— Зачем? — спросил Марон, глядя на меня как на ненормальную.
Я понимала, что некоторые драконы не понимают, зачем трогать детей. Особенно девочек! Совсем маленьких!
— Ей идти в бесты, — сказала я, глядя, как Мэри хвастается брошкой, как будто это — не награда, а щит. — И там она не должна шарахаться от мужчин. В этом нет ничего предосудительного,
Марон смотрел на меня, а я на него.
— Просто… Представьте, что вы — заботливый отец, который смотрит, не разбила ли малышка коленку. Не ушиблась? Всё — в пределах заботы. Делайте так, будто она упала и ушиблась… И вы проверяете, цел ли ребёнок, — выдохнула я.
Марон помолчал.
Потом сказал тихо:
— Да, но она меня боится. И я не знаю почему.
Я осторожно вывела его из палатки.
На улицу.
Под небо.
Где меньше ушей.
И больше правды.
— Короче, ситуация такая, — произнесла я, глядя прямо ему в глаза. — Мэричку я подобрала на улице. Она никакая не офицерская дочь. Не аристократка. Даже не чей-то бастард. Просто маленькая бродяжка, которую вышвырнули на улицу её родители. Она скиталась по улице неделю. И однажды ее… Её пытались… Ну, вы поняли, господин генерал…
В этот момент — Марон побледнел.
Не как от страха.
Как от боли.
Как будто я ударила его по самому живому месту.
— Я должен был догадаться, — произнёс он, и в его голосе — нотки боли. Глубокой. Старой. Как шрам под чешуёй.
— Малышка отбилась. Вырвалась… Я не знаю, каким чудом, ведь их было трое. Трое взрослых мужиков. Но ей крепко досталось, — выдохнула я. — С тех пор она патологически ненавидит мужчин. Они успели облапать её. Сорвать с неё платье… Напугать до полусмерти... И даже пару раз ударить...
— Не рассказывайте! — резко, почти закричал Марон, а его глаза сверкнули — не гневом. Яростью. — Иначе… я прямо сейчас кого-нибудь убью…
Я взяла его за руку. Он не отстранился.
— Поэтому… — прошептала я. — Ей нужен друг. Мужчина, которому она доверяет. Она должна понять — не все мужчины причиняют боль. Не все лезут под юбку с одной целью. Станьте ей… другом. Как бы… временным папой.
Я помолчала.
Потом добавила:
— Понимаю, звучит очень обязывающе. Но вам просто нужно вернуть ей веру в мужчин. Вот и всё.
Марон замер.
Как будто ушёл внутрь себя.
Как будто вспомнил.
Кого-то.
Что-то.
Что до сих пор болит.
— …Хорошо, — внезапно согласился он. — Я постараюсь помочь этой девочке…
И голос его предательски дрогнул. Не от слабости.
От чувства. От боли. От обещания.
Интересно, что за тайну он хранит?
Кого он звал ночью? Кого он искал?
Но… мне сейчас не до чужих тайн.
Надо готовить Спарту! Там будет Эспона! Очень сильная конкурентка!
Я вернулась в шатёр, быстро приводя в порядок Спарту, усевшуюся на пуфик.
Специальное средство — за которое я отдала сумму, от которой моя внутренняя жаба до сих пор валяется в обмороке — мыло и чистило её волосы. Накладные пряди? Нет.
Уже нельзя. После пряди мадам Пим — только правда. Только настоящее.
— Чуть-чуть блеска, — прошептала я, поливая её волосы спреем и приступая к начёсу.
Ножнички ровняли волосинки. Маска для лица освежала. Кисти рисовали глаза. Тени добавляли глубину. Румяна — игру. Блеск — магию.
И всё это должно было выглядеть так, словно на ней ни грамма макияжа!
Тайга что-то мурлыкала, делая сердечки из бекона «для удачи». Симба сидела с секундомером, как тренер перед финалом.
— До ринга — десять минут! — объявила она, когда я наносила последний штрих.
Спарта побежала за ширму переодеваться.
Я — нырнула за ней.
Быстро.
Ловко.
Как хирург на операции.
Нанесла клей для груди — чтобы та не разбрелась в разные стороны при беге, как это бывает, если ты без бюстгальтера или корсета.
— Не сутулься! — наставляла я, рассматривая фисташковое платье. — Поняла? Не сутулься! Не надо казаться ниже. У тебя отличный рост.
— Да, но я же высокая, — слышался виноватый голос Спарты. — Мне кажется, что слишком…
— Посмотри на генерала! — сказала я. — Вот такой мужчина тебе нужен! А гномов пусть разбирают остальные!
Мы только стали выходить из шатра — как я заметила лёгкую хромоту.
— Что?! — закашлялась я, видя, как Спарта остановилась и стушевалась. — Ты натёрла? Ты что, от Симбы заразилась?
— Да, тёть Оль, — смутилась Спарта. — Я не знаю, как так получилось… Честно… А если я буду босиком? Босиком ведь тоже можно?
Всё псу под хвост!
Весь образ золотой принцессы с маленькой короной — в мусор.
Босая принцесса — это смешно.
Я схватила её за руку и бросилась обратно в шатёр, роясь в чемодане.
Сейчас всё вокруг напоминало свалку!
Вещи разбросаны.
Флаконы открыты.
Зеркало — в отпечатках пальцев.
Клей — на полу.
Надежда — на пределе.
Я отчаянно искала, как можно украсить образ! И чтобы с босыми ногами сочеталось. Миссия казалась невыполнимой!
— Теть Оль, а может… крылья? — предложила Мэри, доставая мои недоделанные крылья феи.
Это была обычная проволока и старые чулки, которые обтягивали их.
Вот почему я собираю все чулки! Мало ли, для чего они пригодятся!
Я схватила клей для грудей, выбежала на улицу, бросила крылья на траву, размазала по ним клей.
Потом схватила мешок с блёстками — и стала щедро их посыпать.
Золотые.
Серебряные.
С искорками.
Теперь они сверкали на солнце, как крылья настоящей феи.
— Бери в руки блёстки, — приказала я Спарте, давая ей по горсти блёсток. — Когда будет стойка — раскинь руки и подбрось их. Пусть осыпаются!
Ну, теперь у нас босые ноги — оправданы.
Мы — королева фей.
— Две минуты до ринга! — объявила Симба.
Черт! Опаздываем!
Я схватила ринговку, пристегнула Спарту, и мы бросились бежать.
Сердце колотилось в груди, как безумный барабан, а дыхание сбивалось, но мы не сбавляли темп. В ринг мы влетели, словно два вихря, последними, но с решимостью, которая могла бы сдвинуть горы. Блёстки, прикрепленные к одежде Спарты, осыпались при нашем стремительном беге, оставляя за нами золотистый след, словно за нами летела магия, ускользающая и эфемерная.
Первый круг мы преодолели без происшествий, хотя внутри всё дрожало, как натянутая струна. Мы застыли в реверансе, последними среди участниц. Сердце всё ещё колотилось, как будто кто-то бил молотом по наковальне, а я сплёвывала прилетевшие в лицо блёстки, пытаясь найти глазами Эспону.
Мадам Пим, хозяйка пансиона «Прекрасные розы», расстаралась на славу. Эспона, её гордость и визитная карточка, была одета, как настоящая принцесса. Сверкающая золотая корона, браслеты на руках, ожерелье — она была похожа на драгоценный камень, готовый занять своё место на троне королевства. Хоть сейчас — принцу в жёны.
Лорд Басили давал оценку и описание каждой участнице, иногда останавливаясь, чтобы что-то рассмотреть получше. Его голос звучал, как холодный ветер, пронизывающий до костей.
— Неярко выражена талия… Узковатые бёдра… — его слова звучали, как приговор, и каждая участница, услышав их, напрягалась, как струна, готовая порваться.
Я чувствовала — скоро дойдут и до нас. И как пройдутся! Сразу видно, что главный судья уже подустал, от чего пребывает не в духе! Так и сыплет «очярами» направо и налево.
Наша соседка только что забрала своего «хорька», и мы уже заранее приготовились. Я видела, как лицо девушки исказилось от страха и отчаяния, а лорд Басили направился к нам.
Лорд Басили подошел к нам, глядя на Спарту с холодной пристальностью. Они были почти одного роста, но Спарта стояла ровно, как солдат перед инспекцией. Её терпение было безгранично, а улыбка — ровной и спокойной.
— Красивые глаза… Длинные ноги… Узкая талия… Высоковатый рост… Изящные кисти рук… Прямые, очень красивые ноги… Маленькая ступня… — его голос звучал, как приговор, но в то же время я чувствовала, как внутри меня разгорается огонь гордости за Спарту.
Я чувствовала, как от волнения пытаюсь проглотить своё сердце обратно.
Он вернулся к Эспоне, взмахнул рукой, и она побежала вместе с мадам Пим, делая круг по рингу.
Когда она вернулась на место, лорд Басили произнёс:
— Теперь — вы! — произнёс лорд, глядя на нас со Спартой.
«Чёрт! Выбирает! Между Спартой и Эспоной! Не может определиться!» — пронеслось у меня в голове, и я сорвалась с места вслед за Спартой. Блёстки летели мне в лицо, одна даже попала в глаз, но я не останавливалась.
Опять блёстки летели мне в лицо.
Одна даже попала в глаз.
И тут — я увидела одним глазом…
…как в последний момент, когда мы пробегали близко к участницам…
…мадам Пим подставила подножку Спарте!