Застава Хубэй

Чиновник по особым поручениям

Застава Хубэй медленно, но верно превращалась в небольшой город, вырастая из поселения, возникшего возле ханьского форпоста.

Поначалу к военному гарнизону заставы прибились незначительные кочевые племена, ища под его стенами защиты от жестоких, воинственных соплеменников. А с ними, конечно же, пожелали торговать вездесущие танские купцы, только и смотревшие как расширить свою торговлю. И вполне закономерно, что под стенами заставы появился рынок. И вот уже вокруг этого форпоста принялись разбивать свои стойбища другие степняки.

Так медленно обрастала застава военным и кочевым поселениями. Выгодно поторговав под стенами танской крепостицы степняки, обменяв выделанные шкуры, кумыс, сыры на предметы обихода, покидали ее, чтобы кочевать дальше, но вновь вернуться к зиме. А кто-то оставался и присягал Поднебесной, став ее подданными.

Вслед за торговцами потянулся к заставе и простой люд из срединных земель в основном неудачники и кто скрывался от розыска и чиновничьего произвола. И застава расширилась домишками, торговыми рядами, кумирней и чиновничьей управой. Появившееся поселение было обнесено новой высокой глинобитной стеной со сторожевой башней и массивными воротами, но по-прежнему называлось заставой.

По осеннему дню темнело рано. В распахнутые ворота влетал, толкая одиноких прохожих, степной ветер, вновь принося дождевые тучи, раскачивая зажженные над дверями лавчонок бумажные фонари. Вот уже третий день моросил нудный дождь и не замощенные улочки раскисали, превращаясь в грязевые болота в которых увязали колеса повозок и копыта лошадей.

Из палаток степняков, что были разбиты за стенами заставы и из хижин, чьи окна мерцали слабым светом, никто не появлялся в этот ненастный вечер. Люди предпочитали отсиживаться у своих очагов и только суровые солдаты несли обязательную службу на стенах с недоверием оглядывая въезжавших в ворота припозднившихся путников. Несшие караул бывалые вояки, не избалованные спокойной сытой службой в богатых городах юга, закаленные в постоянных приграничных стычках, обзавелись здесь домом и хозяйством, прочно осев на здешних землях военными поселениями, а потому служили не за страх, а за совесть.

Но двоих путников, что по ненастью проехали ворота, не трогали их цепкие настороженные взгляды. Вопреки обыкновению, приехавшие, которым посчастливилось в опасном пути не быть ограбленными, а то и убитыми, миновали постоялый двор, не стремясь побыстрее укрыться от ненастья у его очага и отогреться горячей пищей, а проехали дальше к приземистому зданию управы, что располагалась напротив торговых рядов, где спешились и, взойдя на крыльцо, вошли в распахнутые двери.

Оглядев небольшую судейскую залу освещенную свечами, оба скинули капюшоны вымокших плащей. Из боковых дверей к ним выбрел старый писарь, поклонился, и щуря подслеповатые глаза, поинтересовался по какой надобности господа явились в управу в столь позднее время, уведомив, что жалобы и доносы желательно принести завтра. Поутру их непременно примут, выслушают и рассудят по справедливости. Вместо ответа один из путников, выпростав руку из-под полы плаща, показал бирку-пропуск, которая привела чиновника в крайнее волнение.

- Добро пожаловать на заставу Хубэй, господин. Благодарение небесам, что добрались до нашей глуши в добром здравии. Прошу вас, садитесь, я тотчас позабочусь о горячем чае для вас, - захлопотал растерянный чиновник пятого ранга.

Прибывший с инспекцией столичный дознаватель немного сутуловатый, но гибкий молодой человек с немигающим взглядом, похожий на приготовившуюся к атаке змею, навел нешуточный страх на заштатного писаря.

- Без надобности, - поднял руку в кожаной перчатке нежданный гость, тогда как второй молча держался позади него. - Сначала дело. Меня зовут Шу Мо, я дознаватель Тайной канцелярии его величества, - поднял он сомкнутые в кулак ладони в знак почтения высочайшему. - Это мой помощник, - кивнул он на стоящего за его плечом слугу. - Мы здесь, чтобы подтвердить смерть уездного судьи У. Потрудитесь принести все записи по этому делу. После я осмотрю тело.

- Сейчас? - удивился еще больше оробевший писарь и когда дознаватель Шу Мо кивнул, тут же захлопотал: - Сейчас... сейчас...

Как только он исчез за дверью боковых помещений, дознаватель повернулся к своему спутнику.

- Посмотри где здесь можно снять приличную комнату. После вернись за мной, - тихо велел он.

Кивнув, его молчаливый помощник вышел и тут же появился писарь, едва удерживавший в руках ворох документов, которые благополучно донес и свалил на стол, возле дальней стены напротив входа.

- Вот, господин дознаватель, - угодливо говорил старый писарь, пытаясь привести в порядок раскатившиеся по столу свитки, помеченные бумажными бирками на шнурках и разъехавшиеся прошитые тетради. - Простите, что не подготовились... но для нас полная неожиданность ваше прибытие. К тому же мы ведь отсылали только прошение о назначение нового судьи и не думали, что прибудет проверка по этому делу.

- Вслед за вашим прошением, пришло анонимное письмо, что судья умер не своей смертью, а был убит, - сухо пояснил дознаватель, снимая мокрый плащ и усаживаясь за судейский стол.

Писарь расторопно подхватил плащ гостя и услужливо пододвинул поближе к столу стойку со свечами, скрывая за этими действиями свою растерянность и испуг, что не укрылось от чиновника, мазнувшего мимолетным взглядом суетливого чиновника.

- У-убийство... - потерянно пробормотал тот.

Старый писарь видимо не то что не выказывал способностей, которые помогли бы его продвижению по службе, но был не очень расторопен и сообразителен, и держался на службе благодаря старанию и усидчивости. Таким службистам самое место в далеких провинциях. Но даже здесь этому мелкому чиновнику жилось не очень сытно. Его официальные одежды вылиняли и прохудились, чиновничья шапочка из кисеи залатана, войлочные башмаки растоптаны.

- Как вас зовут, почтенный? - поинтересовался дознаватель Шу Мо.

Дом Благоуханной радости

Искомое заведение находилось на главной улице заставы и пропустить его было весьма трудно. Дознавателя же больше заинтересовало, что главная улица проходила границей между хаотично лепившимися хибарами бедноты и добротными домами чиновников, торговцев и гарнизонных офицеров. И в этот пасмурный день такой контраст обозначался как никогда.

Район трущоб был погружен в беспросветную тьму ненастья, откуда вместе с сыростью надвигалась унылая безысходность, в отличие от освещенных фонарями и жаровнями, расставленными у ворот домов с ухоженными садами, что виднелись из-за крыш высоких каменных оград.

Дом Благоуханной радости был щедро расцвечен разноцветными фонарями, освещавшими праздничным светом чуть ли не половину главной улицы, и без того не широкой, заставленной прилавками уличных кухонь от которых доносились запахи готовящейся еды, заставив инспектора и его спутника вспомнить, что обеденное время давно прошло.

Но к тихому расстройству слуги, хозяин, мельком взглянув в сторону лотка с паровыми булочками и харчевни, где подавали лапшу, вошел в Дом Благоуханной радости.

К ним тотчас поспешила с нарочитой приветливостью хозяйка заведения, изображая восторженное радушие, защебетала игриво.

- Ах, как же отрадно видеть среди грубой, невоспитанной солдатни столь благородных господ.

Дознаватель терпеливо переждал ее бурное заученное восхищение и, глядя на гуляющую на ярко красных губах угодливую улыбку, на цепкие грубо подведенные глаза под насурьмленными бровями и коротко бросил:

- Комнату и лучшие блюда.

Обезьяна одетая в шелка все равно обезьяна. Чуть ли не под ноги ему вывернул ловкий служка и забежал вперед, показывая дорогу важным гостям.

- Конечно, конечно... Будет вам тихое, пристойное и уютное гнездышко. Все к вашему удовольствию, господин, - пропела им вслед довольная хозяйка и обмахнувшись шелковым вышитым веером, посеменила за гостями, не забывая расхваливать свой товар: - Какое же веселье без вина, благородные господа, а оно у нас лучшее во всем Приграничье. Что еще нужно в темную ветреную ночь?

По столичным меркам достойная комната Дома Благоухающей радости не тянула даже на среднюю в увеселительных домах Лояна. Вычурные дешевые безделушки на полках, потертая ширма, мебель с потрескавшимся лаком, выцветшие парчовые занавеси не скрывали пыли в углах.

Едва гости устроились за низким лакированным столиком как им принялась прислуживать девица, накрашенная столь же вульгарно, что и хозяйка.

Но если щедро наложенная косметика скрывала возраст последней, то у девицы она же скрывала ее юность, которая угадывалась в легкости движений и тонком девичьем стане. От обилия яркой фальшивой роскоши, душных благовоний у дознавателя сдавило виски, и он перевел взгляд на прильнувший к окну сумрак вечера, исходивший нескончаемым мелким дождем.

Хозяйка с неумелой любезностью все пыталась угодить привередливым гостям, слуга расторопно расставлял на столе немудрящие закуски, девица подогревала чай.

- Пусть вас не оставляют прекрасные дни и ночи, украшенные цветами и луной, - щебетала неугомонная владелица заведения.

- Пришлите девушку умеющую играть на цине и можете оставить нас, - оборвал ее инспектор.

Радушная хозяйка, наконец, закрыла рот, почтительно приняла протянутое одним из гостей серебро и удалилась, уведя за собой слугу и девицу, которую дознаватель тоже отослал жестом.

- Господин, вы уверены, что написавший письмо, отыщет нас именно здесь? - спросил помощник дознавателя, наливая в чашу господина вино из кувшинчика.

- Я ни в чем уже не уверен. Этот аноним написал, что сам отыщет нас. Но где как не здесь, в самом оживленном заведении, куда путники заглядывают в первую очередь?

За дверью послышалось какое-то движение, и девичий голос спросил:

- Господин?

- В чем дело?

- Дозволено ли мне будет войти?

- Входи.

Вошла изящная девушка с лицом укрытым вуалью, так что были видны лишь глаза, гладкий лоб и затейливая прическа со множеством шпилек с фальшивыми драгоценностями. Прижимая к себе цинь, она вместо того, чтобы усесться на циновку посреди комнаты, вдруг подошла к самому столу и учтиво поклонившись, тихо сказала, так что бы не услышал подслушивающий под дверью служка:

- Я... Это я написала письмо о судье У.

Говоря это, девушка не сводила больших темных глаз с неподвижного лица дознавателя.

Он же, разглядывая музыкантшу, усмехнулся про себя. Она подошла уверенно, полагая, что ее ждут. Она знала, что последуют расспросы и готова была дать ответы. И эти ее ответы дадут направление расследованию? Но он, по роду своей деятельности, знал, насколько искусно умеют женщины лгать.

Мысли и намерения девицы были ему ясны.

Она молода и, по-видимому, хороша собой раз пристроилась в бордель, и теперь отчаянно ищет способа вырваться из этой глуши.

- Танцуй, - приказал вдруг инспектор, взяв со стола чарку с вином.

Ее глаза распахнулись в изумлении.

- Разве вас не учат выполнять все прихоти гостей? - хмыкнул он, отпивая из чарки. - Танцуй же.

Рядом беспокойно шевельнулся его верный слуга. Взгляд девушки потух, словно угасала последняя надежда, держащая ее дух.

Как всякая хорошенькая девушка она была уверена в себе, но самомнение дешевых красоток мигом исчезало, как только понимали, что не интересны своему собеседнику. Дознавателя никогда не привлекал дешевый и сомнительный товар.

О чем говорить с девушками он и знать не желал, полагая, что с такими можно говорить о чем-то лишь вусмерть пьяным. И вообще встречаться с девушками из-за их вечных притязаний и капризов считал пустой тратой драгоценного времени, потому предпочитал вообще не иметь с ними дела, зная, что семья договориться о его браке с достойной семьей, который он с благодарностью примет.

И сейчас у него не было желания тратить время на одну из захолустных шлюх.

- Выстави ее вон, - велел он слуге, поморщившись от дешевого вина.