Заветный камень для Зои

Глава 1. Встреча

Я захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной и тут же схватилась за телефон. Пальцы дрожали от страха, когда я открыла общий чат «Трио в SOS». Лиза, моя сестра - Вероника, я — больше никто не имел доступа к этой переписке, словно секретному клубу.

— Девочки, у меня ЧП уровня апокалипсиса. Приезжайте, я в панике, — отправила сообщение, бросив телефон на диван. Он завибрировал почти мгновенно.

— Через тридцать минут буду. Не дергайся, дыши, — ответила Лиза. Классическая Лиза: кратко, по делу, без лишних смайлов.

— Уже в такси. Свалила со свидания — парень оказался клоном унылого бота. Только и делал, что ныл про экзистенциальный кризис и моду на соцсети. Ты мой спасательный круг, Зоя! — написала Вероника с эмодзи.

— Ну я же говорила: сайты знакомств — помойка. Ленка твоя — исключение, она везунчик, — ответила Лиза, добавив смайлик клевера.

— Ленке просто алгоритмы подсказали, а у меня… Ладно, приезжайте быстрее, — отправила я, добавив эмодзи.

Через двадцать пять минут дверь звонко щёлкнула ключом — Вероника ворвалась первой, скинув каблуки у порога.

— Голодная как волк! Тот идиот даже еды нам не заказал, — бросила она, направляясь к холодильнику. Руки её автоматически потянулись к сыру, копчёной грудинке и бутылке вина.

Лиза вошла следом, катя глаза:

— Ник, у Зойки нервный срыв, а ты устраиваешь гастрономический тур.

— Сытый друг — адекватный друг, — парировала Вероника, мастерски собирая бутерброд. Крошки упали на мой белый ковёр, но сейчас это казалось мелочью.

Лиза уселась напротив, положила ладони на стол, будто готовясь к деловой встрече:

— Так. Детали. С начала.

Я глубоко вдохнула, глядя на их лица: Лиза — собранная, с идеальным макияжем, Вероника — с растрёпанными белыми кудрями и пятном вина на блузке. Мои якоря в этом безумном мире.

— Это началось три дня назад… — голос дрогнул, но я продолжила.

Три дня назад

Я прогуливалась по парку и встретила там Петра Григорьевича. Пётр Григорьевич был моим дипломным руководителем, когда я училась в университете. Он всегда относился ко мне по-отечески, пророчил мне большое будущее. И вот мы встретились спустя шесть лет.

На улице стояла глубокая осень. Деревья уже сбросили большую часть листьев, и парк выглядел немного уныло, но в то же время завораживающе. Воздух был прохладным и свежим, с лёгкой горчинкой опавшей листвы, а под ногами шуршали разноцветные ковры из клёна, дуба и рябины. Небо было серым, словно выцветшей акварелью, а редкие солнечные лучи пробивались сквозь облака, создавая причудливые узоры на земле. Я шла, погружённая в свои мысли, когда вдруг заметила его.

— Здравствуй, — сказал мне Пётр Григорьевич, слегка улыбнувшись. Его голос, как и прежде, был тёплым и уверенным, с нотками заботы. — Как твои дела?

— Здравствуйте, — ответила я ему с тёплой улыбкой, чувствуя, как сердце наполняется радостью от этой неожиданной встречи. — Очень рада вас видеть. У меня всё хорошо, работаю. А у вас как дела? Не ожидала вас увидеть в нашем маленьком городке.

Он посмеялся, его глаза засияли, как будто он вспоминал что-то приятное:

— А я-то как не ожидал тебя здесь увидеть. Нашу звёздочку — и в таком маленьком городе.

Я с улыбкой ответила, вдыхая аромат влажной земли и далёкого костра:

— А мне нравится. Меньше народу — больше кислороду. К тому же, здесь так красиво осенью. Эти краски, тишина… Словно время замедляется, и каждый момент становится вечностью.

Старик посмотрел на меня, и в его взгляде я увидела ту же веру в меня, что и шесть лет назад:

— Зоинька, приходите завтра ко мне в гости. Поговорим, если не скучно будет со стариком.

Я ответила, чувствуя, как внутри разливается тепло:

— Конечно, приду.

Он продиктовал мне адрес, и на этом мы разошлись. Я ещё долго стояла на месте, вдыхая осенний воздух, наполненный запахом дождя и далёких костров, и размышляя о предстоящей встрече. Листья продолжали падать, рисуя на земле узоры моей судьбы, а ветер шептал что-то о новых начинаниях. Пётр Григорьевич ушёл, ссутулившись под тяжестью лет, но его слова остались со мной, как обещание чего-то важного.

На следующий день, как и договорились, я пришла к наставнику. Его дом, спрятанный за золотистой стеной вязов, напоминал старинную шкатулку: скромный фасад с резными ставнями, но стоило переступить порог — и мир преображался.

Пётр Григорьевич открыл дверь, и его улыбка растворилась в луче осеннего солнца, пробившегося сквозь тучи.

— Зоинька, проходи, — сказал он, и я шагнула в иное измерение.

Дом дышал искусством. Бронзовые скульптуры вполоборота застыли в вечном танце, акварели с перламутровыми отливами мерцали на стенах, а фарфоровые вазы, будто застывшие капли дождя, отражали свет свечей. Воздух пахнул сандалом и старинными книгами.

— Как это красиво… — выдохнула я, едва сдерживая восторг. — Просто великолепно!

Он усмехнулся, проводя рукой по трещинке на мраморном бюсте:

Глава 2. Нападение

Утро понедельника началось с густого мрака за окном, будто ночь забыла уйти. Я встала, едва отлепив веки от подушки, и машинально заварила кофе — чёрного, как эта предрассветная тьма. Холодильник гудел, словно ворчал на ранний подъём, а тост в духовке подгорел с одного края. “Символично”, — мелькнуло в голове, пока я счищала угольки ножом. Работа. Дети. Урок про Возрождение. Всё как всегда, только воздух казался гуще, словно его замесили из свинца.

На перемене Вадим из 9 «Б» швырнул в стену учебник по искусствоведению. Переплёт треснул, выпустив на свободу страницы с репродукциями Боттичелли.

— Зачем мне ваши старые картины? — буркнул он, а я собрала листы, будто осколки витражей. — Они про людей, — ответила тише, чем хотелось. — А ты разве не человек?

Вечером квартира встретила меня ледяным дыханием. Включила телевизор — пусть голоса дикторов разгонят тишину. На кухне зашипел лук на сковороде, когда вдруг из динамиков вырвалось:

— …коллекционер и искусствовед Звонов Пётр Григорьевич скончался сегодня от огнестрельного ранения…

Нож выскользнул из рук, глухо ткнувся в пол. Экран мерцал кадрами: полицейская лента на знакомой калитке, окно с резными ставнями, теперь зияющее пустотой.

— …похищен уникальный александрит…

Я схватилась за край стола. В ушах застучало: вчера — его смех. Вчера — камень, переливавшийся в его ладони как живой. Сегодня — холодок от холодильника за спиной, проникающий под кожу.

Сковорода завыла, но запах гари казался теперь чужим, ненастоящим. Выключила плиту, не глядя. На экране показывали фото Петра Григорьевича — то самое, где он стоит у этрусской вазы, с полуулыбкой, будто знал, что этот снимок станет памятным.

Ночь превратилась в бесконечный коридор: я металась между воспоминаниями о вчерашнем дне и кадрами из новостей. Рассвет застал меня у окна — пальцы вцепились в подоконник, будто пытались удержать ускользающую реальность. Кофе утром горчил пеплом, тост снова подгорел. На уроке дети казались призраками — я автоматически перебирала слайды с Караваджо, не слыша собственного голоса.

Дорога домой пролегала через парк, где сумерки уже ткали свою зловещую сизую паутину между оголёнными клёнами. Холодный ветер пробирал до костей, заставляя ёжиться и кутаться в куртку. Листья под ногами шуршали тревожно, словно предупреждая об опасности.

Внезапно тени двух мужчин нагнали меня — длинные, как ножны, они перерезали путь, словно чёрные лезвия. Время будто замедлилось. Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

— Зоя? — голос слева прозвучал неожиданно учтиво, почти по-врачебному, но в нём слышалась сталь.

Ещё секунда — и холодные ладони в кожаных перчатках впились в мои локти с такой силой, что я едва не вскрикнула. Воздух вытеснился запахом дешёвого одеколона и металла, от которого к горлу подступила тошнота. Они усадили меня на скамейку так резко, что спинка врезалась в лопатки с глухим стуком.

Кажется, что от страха по моей спине покатились капельки пота, а сердце билось где-то в горле, готовое выскочить наружу. Каждая клеточка тела кричала: «Беги!» Но я была обездвижена, словно парализована ужасом.

— Не думайте кричать, — прошипел тот, что справа, прижимая мою сумку с учебниками к груди с такой силой, что страницы «Истории» хрустнули, как сломанные крылья.

Мужчина слева достал телефон, показал фото: александрит в бархатном футляре. Камень был таким же, как я видела у Петра Григорьевича. Его глубокий фиолетовый блеск теперь казался предвестником беды.

— Где? — спросил он, ткнув пальцем в экран. Его голос стал жёстче, в нём появились угрожающие нотки.

— Я… не знаю, — выдохнула я, чувствуя, как рёбра сжимаются панцирем страха, а язык словно прилип к нёбу. — Вчера… его же украли…

Мужчина слева вздохнул, как уставший учитель, которому надоела бестолковая ученица, а потом ещё сильнее прижал меня к своему напарнику:

— Через неделю камень должен быть у нас. Или, — он снял перчатку и провёл пальцем по горлу, и его ноготь блеснул в тусклом свете фонарей, — твои школьники будут изучать ренессанс по некрологу.

Они встали синхронно, будто куклы на пружинах, их движения были отточены и профессиональны. Тот, что молчал, бросил мне в колени сумку. Учебник выскользнул, раскрывшись на странице с «Давидом» Микеланджело — юноша с пращой, готовый к удару, теперь казался насмешкой судьбы.

Я побежала, спотыкаясь о тени фонарей, будто за мной гнался сам дьявол. Лёгкие горели, ноги подкашивались от страха, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Когда обернулась — мужчин уже не было. Только их угроза продолжала звучать в ушах, словно приговор.

Парк казался бесконечным лабиринтом, где каждый поворот мог таить новую опасность. Я бежала, пока ноги не подкосились от усталости, пока страх не отпустил свою мёртвую хватку. Но их слова продолжали звучать в голове, как набат: «Через неделю…»

Глава 3. Обсуждение

Свет от гирлянды в виде бабочек дрожал на стенах моей крохотной кухни, бросая тревожные тени на лица подруг. Казалось, что эти бабочки сейчас сорвутся со своих мест и улетят, как и моя спокойная жизнь. Лиза сидела, обхватив чашку с ромашковым чаем так крепко, будто это была граната без чеки. Её пальцы побелели от напряжения.

Вероника теребила край своей шёлковой блузки — розовой, как её накладные ногти, купленные вчера на распродаже. Она постоянно отвлекалась, то поправляя объёмные серьги-кольца, то проверяя, не съехал ли лак с ногтей.

— Значит, они просто… исчезли? — Вероника выдохнула, распыляя в воздухе аромат клубничной жвачки. — Как в том сериале про мафию! Ой, Зой, тебе надо сниматься в кино! Может, это твой шанс стать звездой?

Лизин стакан звонко стукнул о стол, привлекая внимание.

— Ты совсем с ума сошла? — она сдержалась, бросив взгляд на моё бледное отражение в окне. — Зоя под угрозой смерти, а ты про сериалы!

Тишину разрезал гул холодильника, который, казалось, был единственным живым существом в комнате, не считая нас. Я смотрела на свои руки — те самые, что вчера перелистывали конспекты, а сегодня сжимали края скамейки в парке. Пальцы до сих пор помнили холод их хватки.

— Надо к Степану, — Лиза выложила слова как шахматные фигуры, одну за другой.

— Если камня нет, докажешь это при свидетелях. А он… — пауза, во время которой Вероника успела поправить свои серьги, едва не уронив вазу с искусственными пионами, — он следователь, чёрт возьми! Или ты забыла?

Вероника оживилась, как щенок, учуявший запах прогулки:

— Да-да! Степан же крутой! Помнишь, как мы познакомились с ним четыре месяца назад? Как он спас тебя не раз. Романтично же! А сейчас, говорят, в делах… — она сделала драматичный жест рукой, задев при этом вазу.

— Он не просто следователь, — прошептала я, чувствуя, как ком подступает к горлу. — Он…

Лиза встала, её тень накрыла меня как крыло. Её решительность была заразительна.

— Ты хочешь жить? Тогда перестань жевать сопли, — она ткнула пальцем в мою грудь, где под кофтой прятался кулон — подарок родителей на прошлый день рождения. Аметист, холодный даже через ткань. — Завтра в восемь утра я за тобой заеду.

Вероника вдруг вскочила, расплескав чай:

— Ой, я знаю! Надень то красное платье! Помнишь, в нём ты выглядела…

— Боже! — Лиза схватилась за голову, будто пытаясь удержать лопнувшее терпение. — Это не свидание, дура! Её могут убить!

— Но выглядеть-то надо… — пробурчала Вероника, доставая помаду из сумочки в виде розового поросёнка. — Может, это поможет отвлечь его от серьёзности ситуации?

Ночью я стояла перед шкафом, чувствуя себя как перед выбором судьбы. Красное платье висело как вопросительный знак. Рядом — строгий жакет, купленный для защиты диплома. Внизу, в коробке из-под обуви, лежали письма и фотографии, напоминающие о другой жизни.

На рассвете, пока Лиза била в дверь, я случайно наткнулась на фото в запрещённой сети Степана. Он стоял у здания полиции, обняв коллегу в форме. Подпись: «С командой мечты». Его лицо выглядело таким спокойным и уверенным, что на мгновение я почувствовала проблеск надежды.

— Ты готова? — Лиза ворвалась в квартиру, пахнущая морозом и решимостью. — Машина ждёт.

Я посмотрела на себя в зеркало. В отражении была не та Зоя, которая смеялась над шутками подруг и пила чай по вечерам. Теперь это была женщина, готовая бороться за свою жизнь.

— Готова, — ответила я, хотя внутри всё дрожало. — Поехали.

В этот момент я поняла, что назад пути нет. Впереди ждала неизвестность, но с Лизой и Вероникой рядом я чувствовала себя немного сильнее. Даже если весь мир против нас, мы справимся. Ведь подруги — это не просто люди, которые пьют с тобой чай. Это те, кто готов встать между тобой и опасностью, даже если это значит поставить под угрозу собственную жизнь.

Лиза вела машину так, будто участвовала в гонке Формулы-1, только вместо суперкара у неё была потрёпанная Toyota с подвеской, которая стонала на каждой кочке, как старая бабка на морозе. Я вцепилась в дверную ручку так, что костяшки побелели, а второй рукой судорожно проверяла, пристёгнута ли я.

В зеркале заднего вида виднелась Вероника — она умудрилась заснуть в этой безумной поездке. Её голова с идеально уложенными белоснежными прядями покачивалась в такт каждому ухабу, а на щеке отпечатался чёткий след от сумки в виде единорога. Даже во сне она выглядела как модель из рекламы косметики.

— Полный состав поддержки? — прошептала я, наблюдая, как Лиза виртуозно маневрирует между машинами на пустынной утренней трассе.

— Без её баек о Тиндере нам бы скучно было, — фыркнула Лиза, не отрывая взгляда от дороги. Её пальцы крепко сжимали руль, а на лбу появилась морщинка напряжения.

— Хотя… — она резко затормозила перед светофором, отчего Вероника чмокнула губами во сне и что-то пробормотала про единорогов. — …ты права. Вероничка вечно ищет принца, а нарывается на тех, кто в короне из рогов.

Солнце пробивалось сквозь грязное лобовое стекло, рисуя на моих коленях дрожащие блики, которые плясали как сумасшедшие. Я наблюдала за Вероникой, которая во сне продолжала свой вечный поиск идеального мужчины — она обнимала себя за плечи тем характерным жестом, который всегда включала, рассказывая о новых «кандидатах» в женихи.

Глава 4. Заявление

Кондиционер гудел, как раздражённая оса, выстуживая кабинет до состояния морозильника. Степан сидел за столом, заваленным папками. Его рубашка, всегда безупречно отглаженная, сейчас была расстёгнута на две пуговицы, открывая цепочку с медальоном. Тень от торшера ложилась на его лицо, подчёркивая синяки под глазами и щетину, серевшую на скулах.

Оказавшись в этом кабинете, я почувствовала ностальгию. Всё здесь было знакомо: запах старой бумаги, запах духов Степана, даже гул кондиционера казался родным. Но сейчас атмосфера была другой — напряжённой, почти тревожной.

— Так значит, вы утверждаете, что вам грозит опасность? — он щёлкнул ручкой, не отрываясь от документов.

Я провела ладонью по холодной коже рук — мурашки бежали не от температуры. Воспоминания нахлынули волной: наши прошлые встречи, обсуждения дел, его спокойное, уверенное присутствие. Теперь он выглядел уставшим, небритым, и это меня беспокоило.

— Вы уже слышали, что пропал камень Александрид. Я была в гостях у Петра Григорьевича… — голос сорвался, когда в памяти всплыл тот вечер: треск камина, дрожащие руки старика, протягивающего шкатулку с сияющим минералом. — Он мне его показывал. А теперь…

Степан резко поднял голову. Его глаза, обычно ледяные, горели странным огнём.

— Теперь Пётр Григорьевич мёртв, — закончил он за меня, вставая. Ручка кресла заскрипела, будто кричала от боли. — А вы пришли ко мне, когда уже поздно.

Он обошёл стол, опираясь на край ладонью. На запястье мелькнули следы — будто от наручников.

— Нет, меня преследую люди, и требуют от меня этот камень. — сказала я, отодвигаясь. Его близость будто сжимала горло.

Степан кивнул, не отрываясь от бумаг, и протянул мне бланк заявления. Его пальцы, обычно тёплые и уверенные, сейчас казались холодными и отстранёнными.

— Вот образец, пишите заявление, — он ткнул пальцем в помятый лист, где по диагонали тянулась размашистая подпись: «Домнышев С.А.». — Пишите.

Я склонилась над столом, чувствуя, как ручка дрожит в пальцах. Буквы выходили кривыми, словно следы испуганного зверька. Степан же, будто забыв о моём присутствии, начал перебирать папки, бросая на них короткие взгляды, полные раздражения.

Закончив писать, я подняла глаза. Он сидел, ссутулившись, как человек, на плечи которого навалилась тяжесть всего мира. Его рука машинально теребила край рубашки, обнажая полоску кожи с татуировкой — волчья голова, которую я раньше не видела.

— С вами всё хорошо? — вопрос вырвался раньше, чем я успела его обдумать.

Он поднял голову, и на мгновение мне показалось, что в его глазах мелькнуло что-то похожее на боль. Но это быстро исчезло, сменившись привычной маской профессиональной отстранённости.

— Да, — ответил он сухо, забирая заявление. — Передам специалистам, ведущим это дело. Вам позвонят, попросят прийти на допрос. Так что ждите.

Его взгляд снова устремился к бумагам, словно я уже перестала для него существовать. Я встала, ощущая, как холод кабинета проникает под кожу. Дверь за мной закрылась с тихим щелчком, похожим на точку в незаконченной истории.

В машине Лиза и Вероника молчали, но их взгляды говорили больше слов. Вероника, всё ещё сонная, поправляла свои розовые серьги, а Лиза, закусив губу, смотрела вперёд, на утренний город, который казался таким же чужим и холодным, как этот полицейский участок.

— Ну что? — наконец спросила Лиза, когда я села на пассажирское сиденье.

Я вздохнула, прижимая к груди сумочку.

— Сказали ждать звонка, — ответила я, глядя на свои руки, которые всё ещё дрожали. — И что скоро вызовут на допрос.

Вероника потянулась, её волосы рассыпались по плечам, создавая вокруг неё ореол невинности, которая так контрастировала с реальностью происходящего.

— Ну, это уже что-то, — сказала она, пытаясь звучать оптимистично. — Теперь они разберутся и всё выяснят.

Лиза вырулила на главную дорогу, ловко лавируя между маршрутками. Солнце било в лобовое стекло, превращая руль в раскалённый обруч.

— Подбросить до работы? — спросила она, перестраиваясь под гул трамвая.

Я кивнула.

— Он выглядел… — я сжала платок, пытаясь подобрать слово, —…как призрак. Тени под глазами — фиолетовые, как синяки. На руках синяки как от наручников.

Лиза резко притормозила перед пешеходом, швырнув меня вперёд. Ремень безопасности врезался в ключицу.

— А ты спросила? — её голос звучал как натянутая струна. — Может, у него…

— Мы чужие люди, — перебила я, глядя на витрины, мелькавшие за окном. — Спросила: «С вами всё хорошо?» Он — «Да». Сухо.

«Как будто я предатель», — дорезала мысль.

Сзади раздался шорох. Вероника, с лицом, испещрённым следами от швов сумки, потянулась, как котёнок:

— Всё потому, что ты красное платье не надела! — её голос был хриплым от сна. — Я же говорила: мужчины любят глазами. А ты в этом… — она ткнула пальцем в мой серый кардиган, —…как монашка на исповеди.

Лиза фыркнула, сжимая руль так, что костяшки побелели:

Глава 5. Послание

День клонился к вечеру, окрашивая окна школы в багряные тона. Последние дни перед каникулами всегда были суматошными, но сегодня я чувствовала необычайную усталость. Ноги сами несли меня домой по знакомым улицам, где каждый поворот хранил свои тайны.

У дома меня ждал незнакомец. Мужчина лет сорока, в строгом костюме цвета ночного неба, который казался неуместным в этом тихом частном секторе, где даже собаки лаяли сонно, а на клумбах цвели петунии. Его фигура резко выделялась на фоне покосившегося забора — будто страница из глянцевого журнала, случайно затесавшаяся в старую библиотечную книгу. Воротник рубашки безупречно отглажен, туфли блестели, как лезвие, а взгляд… Его глаза, холодные и аналитические, будто сканировали меня насквозь, выискивая слабые места.

Сердце ёкнуло, забившись в грудной клетке, словно пойманная птица.
После недавнего нападения каждый шорох за спиной заставлял меня вздрагивать, а тут — незнакомец, явно знающий, кого ждёт. Я замерла, сжимая ключи в кулаке так, что металл впился в ладонь. «Беги. Сейчас же», — прошипел внутренний голос, но ноги словно приросли к грунтовой дорожке. Он не двигался, лишь слегка наклонил голову, и в этом жесте не было угрозы — скорее, вызов.

Что-то внутри, вопреки страху, толкало меня вперёд.
Может, любопытство? Или инстинкт, учуявший в нём не врага, а… что? Его пальцы нервно постукивали по кейсу из чёрной кожи, но лицо оставалось каменным. Я сделала шаг, потом ещё один, чувствуя, как воздух между нами сгущается, словно перед грозой.

— Добрый день, — произнёс он, словно мы были давно знакомы. — Вы Березина Зоя Алексеевна?

— Да, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Меня зовут Смирнов Николай Львович, — представился он. — Я адвокат Петра Григорьевича Звонова. В случае его смерти я должен был передать вам это.

Он протянул конверт, тяжёлый и плотный, с печатью, которая казалась знакомой. Я приняла его, чувствуя, как пальцы потеют от волнения. Мужчина кивнул, развернулся и ушёл, не проронив больше ни слова.

Дома я долго не решалась вскрыть конверт. Сидела на диване, разглядывая его со всех сторон, словно пытаясь угадать тайну, скрытую внутри. Наконец, дрожащими руками, я разорвала край.

Внутри оказалось несколько листов бумаги. Первым шло письмо, написанное знакомым почерком. Я узнала его сразу — эти характерные завитки на буквах, эту особую манеру ставить точки.

«Здравствуй, дорогая Зоя.

Если ты читаешь это письмо, значит, я уже мёртв. Знай, ты мне как дочь. Я никогда не встречал столь преданного своему делу студента. Хоть ты и работаешь не по профессии, но мыслишь как настоящий профессионал своего дела.

Я хочу оставить тебе кое-какие свои вещи. На следующих листах — карты, которые помогут тебе найти…»

Последние слова обрывались, словно автор не успел закончить мысль. Мои пальцы дрожали, перелистывая страницы с картами, испещрёнными непонятными знаками и символами. Что же Пётр Григорьевич хотел мне сказать? И что я должна найти?

Звонок Лизы разорвал тишину, словно выстрел в пустоту. «Вероника купила пиццу. Мы едем к тебе», — гласило сообщение, и я, не раздумывая, ответила: «Жду». Часы на стене тикали, как метроном, отсчитывая секунды до разгадки.

Когда девочки вошли, запах пепперони смешался с ароматом старых бумаг. Вероника, с коробкой в руках, плюхнулась на диван, разложив карты на кофейном столике. Её пальцы, украшенные кольцами с бирюзой, скользили по линиям, напоминающим руны.

— Вот это да! — выдохнула она, прищурив глаза. — Ничего не понятно. Может, это шифр? Или древняя карта сокровищ?

Я хихикнула, чувствуя, как напряжение отпускает плечи.

— Ничего, посижу в архивах на каникулах — попробую понять. Для мозга полезно.

Лиза, устроившись рядом, провела ладонью по гладкой поверхности стола. Её взгляд скользил по символам, похожим на следы когтей на снегу.

— А мне это напоминает, — начала она, хрустя корочкой пиццы, — как в детстве родители рисовали нам карту, а мы, как истинные пираты, искали сокровища в саду. Только вместо сундука с золотом находили банку с вареньем.

Вероника фыркнула, отправляя в рот кусок пеперони:

— Ну да, настоящие приключения! А тут, может, и правда клад? Вдруг Пётр Григорьевич спрятал что-то ценное?

Я покачала головой, разглаживая смятый край карты. На обратной стороне виднелись цифры.

— Это не про деньги, — сказала я, чувствуя, как холодеет ладонь. — Это про что-то другое. Что-то, что он хотел сохранить.

Телефон завибрировал в кармане. Незнакомый номер. Я посмотрела на девочек, чьи лица в свете лампы казались измождёнными, как у археологов, раскопавших гробницу.

— Алло? — прошептала я, прижимая трубку к уху.

В динамике раздался хриплый голос:

— Это Морозов. Капитан. Вам стоит приехать. Сейчас.

Пицца осталась недоеденной, карты — разложенными на полу, как следы забытого ритуала. А я, натянув пальто, шагнула в ночь, где ветер нёс запах дождя и тайны, которые уже не казались просто чернилами на бумаге.

Лиза вызвалась подвезти, и уже через пять минут мы мчались по пустым улицам. Вероника, сидя на заднем сидении, вдруг оживилась: