Заяц Мороз. Где живёт Новый год?

Где живёт Новый год?

Мороз в том году сковал не только реки и озера, но и мысли, разговоры и мнения. И они, холодные и колючие, как сосульки, повисли в воздухе старого ельника, готовые в любой момент свалиться и расколоть хрупкий лесной мир.

Спор начался, как водится, с пустяка. Белка Люся перебирала последние орехи в заветной кладовой и ненароком обронила:

— А вы знали, что Новый Год живет на самой высокой ели? Туда ему и подарки поднимать удобнее, и на мир смотреть.

— Ага, смотреть, — фыркнул Ёжик Гордей, свернувшийся у той самой ели. — И мёрзнуть. Он же не глупый. Новый год живёт под землёй, в самой глубокой норе. Там тихо, спокойно и корней разных в достатке. Он их, говорят, на винегрет собирает.

— Чего? — возмутилась Белка. — Новый год — и вдруг винегрет!

— Да он живёт на севере! Там, где снега по уши и полярные сияния! — это в разговор впорхнула Сойка Маня, которая наслушалась перелётных гусей.

— На севере холодно, — угрюмо проворчал Барсук Потап, выглянувший из своего подземного дворца. — Глупости. Он умный зверь, поди живёт на юге. Где тепло, много фруктов и можно встречать его в цветочном венке, а не в семи шубах.

Лес загудел как растревоженный улей.

— На елке!

— Под землёй!

— На севере!

— На юге!

Даже тихий Лось Агафон, обычно стоявший в стороне от суеты, промычал своё:

— В болоте он живёт. Там просторно и комаров нет зимой.

Но его, правда, никто не услышал.

Тишину, вернее, тот гомон, что её заменил, нарушил только Заяц. Он не спорил. Заяц сидел на своём обычном месте у корней старой осины Марфы и чинил берестяной мешок. Тот самый. Иглой из хвоинки и ниткой из лыка он зашивал очередную дыру, и на его мордочке была сосредоточенная, но немного печальная улыбка.

— А ты что думаешь, Заяц? — вдруг обратилась к нему Люся, заметив его молчание. — Ты же у нас… знающий. Где живёт Новый Год?

Все взгляды устремились на него. Заяц отложил шитьё и потёр лапкой за ухом.

— Я думаю, — сказал он тихо, но от его голоса все умолкли, — Что он живёт там, где его очень ждут.

— Это что за ответ? — возмутился Гордей. — Где его не ждут? Его везде ждут! С орехами, с винегретом, с северными сияниями!

— Нет, — покачал головой Заяц. — Не так. Его ждут каким-то. Ты, Гордей, ждёшь его тихим, домашним, из-под земли. Люся — высоким и блестящим, с еловой вершины. Маня — морозным и искристым. А Потап — тёплым и сладким. Вы спорите не о том, где он живёт, а о том, каким он должен быть. А он бывает разным, наверное.

Наступила пауза. Звери переваривали слова Зайца. Мысль была непривычной и слегка колючей, как иголки Гордея.

— Это всё философия, — отмахнулся Потап. — А на деле-то где? Надо найти его дом! И спросить! Кто найдёт — тот и прав!

Азарт, смешанный с обидой, вспыхнул с новой силой.

— Найдём!

— Докажем!

— Я первый!

И лес опять загудел и засуетился. Белка помчалась осматривать верхушки самых высоких елей, роняя шишки и пугая дятлов. Ёж начал методично обнюхивать все норы и корни в округе. Сойка с шумом взмыла в небо, чтобы окинуть взглядом все окрестности и найти намёк на север. Даже Барсук махнул лапой на спячку и закопался в старых картах, которые когда-то принёс в лес ветер.

Только Заяц остался на месте. Он смотрел, как быстро мелькают спины, как трещат ветки, и его печальная улыбка стала совсем печальной.

— Они же ничего не найдут, — прошептал Заяц. — И будут разочарованы. И Новый Год придёт к ним сердитый и обидчивый. А он не должен быть таким.

— Так, может, не надо было мудрость свою открывать? — пошутила осина.

— Надо было, — вздохнул Заяц. — Но, видимо, мало открыл. Слова, они же как снежинки. Пока долетят, растают. Надо что-то делать.

Заяц закончил чинить мешок и тоже отправился на поиски. Но не Нового Года. Он решил искать самих зверей. Вернее, их надежду, которую они так яростно отстаивали в споре.

Он знал, где искать Гордея. У старой сосны, под могучими корнями, была тихая, сухая норка. Ёж сидел там, свернувшись, и смотрел в темноту.

— Не нашел? — спросил Заяц, заглядывая внутрь.

— Нет, — буркнул Гордей. — Никого. Только кротов да спящих жуков. И холодно тут, знаешь ли. Не по-новогоднему.

Заяц молча достал из мешка комочек сухого, ароматного мха и аккуратно уложил его в дальнем углу норки.

— Это что? — насторожился Ёж.

— Это чтобы не холодно было, — сказал Заяц. — И чтобы пахло… ну, не винегретом, конечно. Но тоже чем-то хорошим.

Он ушёл, оставив Гордея обнюхивать неожиданный подарок. А потом нашёл Люсю. Она сидела на суку не самой высокой ели, сгорбившись, и грустно грызла последний орешек.

— Пусто, — сказала она, не глядя на Зайца. — Наверху только ветер, снег да воронье гнездо. Никакого блеска.

Заяц полез в мешок снова. Достал маленькую, идеально круглую льдинку, которую долго шлифовал у ручья, и повесил её на тонкую веточку прямо перед Белкой. В последних лучах солнца льдинка зажглась золотистым огоньком.

— Вот тебе немного блеска с самой высокой ели, — сказал он. — Ветер, наверное, уронил.

Для Мани, которая вернулась замёрзшая и злая, Заяц выкопал из-под снега гроздь замороженной, но всё ещё алой рябины — отблеск самого яркого северного сияния. Для Потапа, скучающего по южному теплу, он оставил у входа в его нору сушёный ломтик яблока, сладкий, как само лето.

Заяц делал это тихо, незаметно, не оставляя записок «от Нового Года». Просто заклеивал маленькие трещинки разочарования, которые появились в мире его друзей. А сам вернулся к Марфе, усталый, но уже без печали в глазах.

Наступил вечер. Звери, один за другим, потянулись к большой поляне у осины. Никто не нашёл дома Нового Года. Все были немного притихшие, а спор казался теперь глупым и ненужным.

— Значит, его нет? — тихо спросила Белка, вертя в лапках блестящую льдинку.

— Есть, — так же тихо сказал Заяц. — Просто он не в месте, а во времени. И в ожидании. Вот, смотрите.