Зайка, который разучился видеть свет

О зайчике и волшебстве

В самом сердце Снежного леса, где ели носили пушистые шапки, а воздух искрился, как шампанское, жил Зайчик по имени Пушистик.

Он был само солнышко в образе зверька: уши весёлые, нос-пуговка подрагивал от любопытства, а сердце стучало ритмом беззаботной радости. Он дышал волшебством. Для него иней на ветвях был серебряной азбукой, по которой зима пишет свои стихи, а тихий скрип снега под лапками - нежной колыбельной, которую поёт земля. Он был уверен, что каждое утро начинается с маленького чуда.

Но однажды, сидя у своего окошка-норки, Пушистик решил подвести итоги. Взял льдинку-карандаш и стал выводить на заиндевевшем стекле: что было хорошего, а что - не очень.

И случилось странное. Список «хорошего» был коротким и каким-то выцветшим и каким-то блеклым:
«Нашёл большую морковку (но её потом утащила сорока)»,
«Прокатился с ледяной горки (но потом упал в сугроб и отморозил кончик хвоста)».
А вот список «плохого» оживал под его лапкой, каждый пункт будто отдавался болью в сердце:
«Бельчата назвали мои уши «лопухами» и прыгали вокруг, дразнясь» - и щёки тут же вспоминали жар стыда.
«Поймал самую ажурную в мире снежинку - и она умерла у меня на лапке, превратившись в каплю, похожую на слезу» - и лапка снова чувствовала холодную пустоту.
«Лиса чуть не поймала у ручья… замёрзший хвост… украли морковку…»

Пушистик смотрел на эту ледяную хронику, и его тёплое заячье сердце начало сжиматься, будто его сковало изнутри невидимым льдом. Он перестал читать стихи зимы. Он перестал замечать, как искрится снег. Перестал верить, что узоры на окне - это послания от Мороза. Он решил, что чудес не бывает, а бывают только случайности, и чаще - неприятные. Его уши поникли, нос перестал подрагивать, а из глаз будто ушёл свет. Он разучился видеть чудо.

«Жизнь - штука сложная и чаще колючая, как лёд», - думал он, укутавшись в самый тёплый свой плед.

А в это время сам Дедушка Мороз, Великий Художник Зимы, обходил свои владения. Он, чьи глаза видели не формы, а свет душ, остановился у знакомой норки. Дом был на месте, но факел, что в нём горел, погас.
«Беда, - прошептал он, и его ледяная борода печально осела. - Потух. Разуверился в чуде. А без этой искры внутри и внешний блеск - лишь холодная мишура. Надо помочь».

И решил Мороз не просто сотворить чудо для зайки, а сделать так, чтобы зайка сотворил чудо сам. Потому что самое большое волшебство рождается на стыке веры и действия.

На следующее утро Пушистик выглянул из норки и замер. Прямо перед входом стояло самое ажурное, хрустальное ледяное дерево. Оно было усыпано сверкающими ягодами-бусинами, а каждая ветвь несла сотни уникальных снежинок. Это было очевидное, немыслимое чудо!

Сердце Пушистика ёкнуло от восторга, но… тут же сжал холодок сомнения. «Наверное, ветер так намело. Или Мороз просто мимо шёл, не глядя тронул… Не специально же для меня?»

Он потрогал дерево лапкой - холодное, настоящее. Чудо было прямо тут, у порога, но поверить в него до конца мешала тяжёлая пелена воспоминаний о всех прошлых неудачах. Словно толстый слой инея на душе.

И тут он услышал тихий всхлип. Под сосной плакал бельчонок Тимка. Его гордость - пушистый хвост - был в колтунах и инее после падения в сугроб.
- Не нарядный я теперь, - всхлипывал Тимка. - На праздник Снежного сияния не пойду…

Старый список в голове Пушистика нашептывал: «Иди своей дорогой. У тебя своих проблем хватает». Но он посмотрел на ледяное дерево, на его бескорыстный, щедрый блеск, и в его сердце что-то дрогнуло.

«А что, если… что, если я сам попробую сделать немножко волшебства? Не ждать, а сделать?»

Он подошёл к Тимке.
- Давай-ка сюда, - сказал он неожиданно твёрдо.
Пушистик не был волшебником. Но он был терпеливым. Он взял сосновую иголку и стал аккуратно, одну за другой, распутывать колтуны, на беличьем хвосте, счищать иней.
Потом нашёл шишечку с ещё не осыпавшимися чешуйками и, как расчёской, пригладил шёрстку.
И по мере того как под его лапками колтуны превращались в локоны, а слёзы - в улыбку, в нём самом происходило то же самое. Он не просто чистил хвост бельчонка. Он по ниточке распутывал собственный холодный клубок отчаяния. И когда работа была закончена, сиять начали они оба.

Бельчонок взглянул на своё отражение в льдинке и просиял.
- Пушистик, да ты волшебник!
- Нет, - смущённо пробормотал зайка, но на душе у него стало тепло и светло. Это чувство было забытым, но таким родным. Оно было похоже на… веру.

И тогда он решился. Он вышел к своему ледяному дереву и, глубоко вдохнув, сказал:
- Спасибо за чудо. А теперь я сделаю своё.

И он пошёл творить чудо делами. Не зная мудрёных заклинаний, он находил волшебство в щебете птиц, которому выкладывал дорожку из ягод к тёплому ключу, и в уставших глазах старых бобров, для которых развешивал на их ёлке сосульки-светильники. Каждое его действие было тихим вопросом миру: «А если я подарю тебе немного света, ты мне его вернёшь?»
И мир отвечал. Но возвращался не свет - возвращалось умение его видеть. Он снова заметил, как смешно прыгают воробьи, как звонко поёт мороз. Он лепил снеговиков-смешиков для путников и видел, как их глаза зажигаются улыбкой.

Списки «хорошего» и «плохого» в его голове смешались и превратились в одно большое «сейчас», полное возможностей.

А в канун праздника Снежного сияния, когда все звери собрались на поляне, Дедушка Мороз окинул их взглядом и громко, чтобы все слышали, сказал:
- Сегодня самый яркий свет в нашем лесу - не от моего посоха, а от одного маленького, но очень доброго сердца. Оно научилось не только верить в чудо, но и дарить его. Зайчик Пушистик, выходи!

И когда смущённый Пушистик вышел в круг, все звери стали дарить ему свои улыбки, а Мороз коснулся его уха своей посохом. И на кончике самого длинного заячьего уха зажглась крошечная, но самая настоящая ледяная звёздочка - знак того, кто сам стал источником волшебства.