Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт

Глава 1

Джейн

Утром я была счастливой невестой – а сейчас, глубокой ночью, шла по берегу реки, не зная, куда идти и что делать.

Тело болело. Оно казалось чужим, ненастоящим. Нос и губы оплывали от последнего удара, которым меня наградил муж перед тем, как разорвать брачный договор.

Весенняя ночь была прохладной – я шла по молодой траве и говорила себе: мне следовало догадаться, что тут какой-то дурной замысел. Мне следовало быть разумной и понять: такой солидный господин, как Энтони Локсли, не будет брать в жены девушку из семьи, в которой единственное богатство – шесть дочерей. Но он пришел к моим родителям с предложением, и они потеряли разум от счастья.

Остановившись, я подняла голову. Высоко-высоко в черном бархате неба искрились веселые звезды,ветер мягко играл нежной листвой. Вспомнился рассказ нянюшки о том, что в такие ночи из реки выходят русалки – ловят запоздавших путников, ищут тех, кто когда-то причинил им обиду.

Мой муж меня не обижал. Он все сделал по закону, как положено: сначала исполнил свой супружеский долг, а затем избил меня, потому что якобы я была не невинна, как положено порядочной девушке, и разорвал брачный контракт, расторгая наш союз. Теперь ему предстояло получить большую компенсацию – только сейчас, идя по берегу реки, я понимала, что все было спланировано заранее.

Возможно, он проигрался в карты. Возможно, просто хотел заработать. Но Энтони Локсли сделал меня своей вещью и поступил так, как поступают с уже ненужными вещами – выбросил.

Не помню, как я добралась до реки. Идти домой не было смысла: когда родители и сестры увидели бы меня в одной окровавленной сорочке, они поступили бы так, как полагается – выгнали бы прочь, чтобы я не срамила и без того опозоренную семью.

Кто возьмет в жены остальных девочек, если их сестра блудница, и ее муж разорвал брачный договор? Да никто. И никакого значения не имело, что я впервые познала мужские объятия только после свадьбы – мужчина всегда прав, мужчина врать не будет. Это ведь женщина сосуд греха и лжи.

Где-то далеко-далеко прозвенели часы на центральном городском соборе. Два часа ночи, самое глухое время. Бентенон спал – спали его дома и улицы, спали люди и животные, лишь темные силы выходили для своих темных дел.

Я сошла с травы и вошла по щиколотку в воду. Едва теплая, она обняла мои ноги, качнула – и подумалось, что может быть, это не так страшно: быть русалкой. Сейчас я пойду дальше – умру, а потом оживу призрачной холодной девой…

Мне больше некуда было пойти. Меня никто не ждал, никто не хотел утешить и исцелить от боли, телесной и душевной.

А господина Локсли еще и пожалеют. Мало того, что жена оказалась дрянью, так он теперь еще и вдовец.

Я посмотрела по сторонам. Никого. Заблудившийся гуляка не шел по берегу, бродяга не ковылял по своим делам и делишкам, которые не терпят дневного света. Река несла свои воды среди зеленеющих полей: в этом месте разводили травы для аптекарей. Вон впереди белеет домик с черными окнами: хозяин огорода крепко спал.

Вот и хорошо. Я тоже скоро засну.

Я пошла дальше. Под ногу подвернулся какой-то камушек, вода теперь уже была до бедер. Течение сильно качнуло меня, повлекло в сторону, властно потянуло к себе.

Я шагнула еще и сразу же ушла на глубину.

Вода была везде. Она нахлынула, заполняя собой весь мир, и уже угасающим взглядом я вдруг увидела сверкающие подводные чертоги, безжизненно-бледные жемчуга в створках раковин и кроваво-алые кораллы. Послышалось удивительное пение, и ко мне прянули стремительные серебристые тени – обхватили тонкими сильными руками, потянули ко дну.

Я боялась, что мне будет больно – но боль, что оставил во мне муж, отступила и исчезла. Теперь все будет иначе, шептали тени, теперь ты будешь жить среди водорослей и кораллов, растить жемчужины в раковинах, пасти рыб! Теперь мы будем выходить на берег в лунные ночи, качаться на ветвях, расчесывая волосы гребешками, заманивать путников в тесные омуты! Однажды сюда придет и твой обидчик, и мы отомстим ему за то, что он надругался над тобой! А потом придет осень, мы укроемся в наших подводных дворцах – и то-то славно, то-то сладко будет нам поедать там предателя!

А потом пришло пламя. Оно рухнуло сверху, и тени заскулили, бросившись врассыпную. Огонь укутал меня, а потом отступил – пришел воздух, тишина и свежесть весенней ночи, обжигающее сверкание звезд и чьи-то сильные руки.

– Дура! – услышала я. – Трупные флюиды портят воду! Дура!

Меня выволокли на берег. Не успела я опомниться, как чужие пальцы с силой зажали мой нос, а чужие губы прижались к моим губам, выдыхая в меня воздух.

Дышать!

Жить!

Манящие русалочьи голоса окончательно отступили. Мой спаситель быстро перевернул меня на бок – исторгнув из себя речную воду, я обмякла на земле и услышала:

– Раз уж так захотелось топиться, прыгала бы с моста Карла Великого. Умерла бы от удара о воду.

– Спасибо за совет, – ответила я. Села, провела ладонями по лицу. Ночь снова качнулась, как на волнах, но устояла.

– Хорошо, что я почувствовал флюиды. Иначе ты бы всю кухню отравила, даже подголосица не выжила бы.

Кухня, точно. Аптекари называют свои огороды зеленой кухней. Когда-то в старших классах гимназии мы ходили в такой огород на экскурсию, и мандрагора обругала нас так, что уши зачесались.

– Меньше всего я думала про ваш огород, – призналась я, обернулась к своему спасителю и…

Мне захотелось удрать. Убежать от него так далеко, чтобы никто и никогда не нашел. Нырнуть обратно к русалкам – но он достанет.

Аррен Эленбергер, темный маг, поставщик ядов для его величества, не потерпит того, чтобы кто-то травил его растения.

– Я уже заметил, что вы не думали, – сухо произнес Эленбергер, перейдя на “вы” – видимо, понял по мокрой сорочке из хорошей ткани, что я из приличной семьи. Поднявшись, он протянул мне руку и приказал: – Идемте. Ветер прохладный, простудитесь.

Глава 2

Джейн

– Пляк! Вон еще один паразит!

Я вытянула тоненький зеленый стебелек сорняка, и толстая мандрагора довольно оскалила зубастый рот.

– Так ему, так! Выкидывай! – одобрительно произнесла она. – И побрызгай на меня, а то от них воняет!

Я послушно окатила мандрагору водой из опрыскивателя – та зафырчала, довольно топорща свежую листву. Завтрак давно прошел, потом Аррен пригласил на обед – куриный суп и стейк с картофелем, и чуть ли не все растения на кухне развопились о том, что я мерзавка, которая ест их родственников. Сейчас было четыре часа дня, и я вымоталась так, что готова была упасть прямо в грядку и не подниматься из нее. На руках вздулись мозоли от копателя ямок для пражки, голова гудела, словно кто-то колотил по ней палкой, спина разламывалась. Мандрагоры, которых сегодня оставили напоследок, дружно командовали мной, как рабыней.

– Вон тому еще плякни!

– Водицей брызни!

– Этого не забудь!

– Этого просмотрела, растяпа этакая!

– Пляк! Пляк! Пляк!

Наконец, грядка с мандрагорами сделалась идеально чистой, и я села прямо на землю, забыв о том, что собиралась поберечь наряд от Сендабетти. Голова кружилась, тело казалось мешком, наполненным усталостью и болью. Великие боги, смогу ли я к этому привыкнуть?

Аррен работал в теплице – казалось, она была выточена из хрусталя. Когда он открыл дверь и вошел внутрь, то я услышала негромкую музыку, и мандрагоры тотчас же заорали:

– Зажимай носы! Пляк! Вонючек распечатали!

Запах, который вырвался из теплицы, заставил меня отшатнуться и задержать дыхание: казалось, кто-то вылил черничное варенье в навозную кучу. Мандрагоры запрыгали в грядке, пытаясь удрать. Бой-огурцы замахали листочками, словно хотели развеять смрад. Кровохлебка поникла, распласталась по грядке, словно барышни, которые лишились чувств.

– Что это? – спросила я.

– Гром-черника, – объяснила самая толстая и зеленая мандрагора. – Пляк! Спасайся, кто может!

Мандрагоры дружно полезли из грядки, и я принялась было запихивать их обратно под нескончаемый пляк, но Аррен выглянул из теплицы и произнес:

– Не бойтесь, не сбегут!

Голос прозвучал глухо из-за маски, которую он надел, чтобы не задохнуться. Мандрагоры принялись ругаться еще громче – одна из них подпрыгнула, вцепилась лапками в мои волосы и заголосила:

– Тащи, тащи меня! Пляк! Пляк! Тащи!

Взвизгнув, я с трудом смогла оторвать мандрагору от волос, оставив в ее лапках солидную прядь.

В общем, когда первый рабочий день закончился, Аррен закрыл теплицу и принес мангал и мясо на берег реки, я смогла лишь доковылять до складного кресла, рухнуть в него и закрыть глаза. Мягко плескалась вода, бойко жужжали какие-то насекомые, издалека доносились голоса – люди шли по своим делам и жили своей жизнью, а я сидела, не чувствуя тела, в котором, пульсируя, разливались усталость и боль.

– Честно говоря, не ожидал, что вы так старательны и трудолюбивы, – признался Аррен, нанизывая мясо на металлические шампуры. Пахло луком и томатным соком – когда-то отец рассказывал, что это лучший способ замариновать мясо для отдыха на природе. У нас были только его рассказы, но не мясо.

– Не хочу, чтобы вы меня выгнали, – ответила я. Посмотрела на мангал – шампуры аккуратно легли над углями, а на столике приплясывал нож, нарезая свежие огурцы, помидоры и зелень для салата. Запах овощей был таким, что я невольно ощутила бодрость.

– Ты смотри! – донеслось с зеленой кухни. – Наших жрут! Пляк! Ветки бы вам повырывать по самые по плечи!

Вскоре над рекой потянулся сизый шашлычный чад, и он куда-то забрал мою усталость. Я поняла, что хорошо потрудилась, что не жду милости от мужа или родителей, а честно зарабатываю себе на хлеб, и что постепенно все наладится. Аррен протянул мне маленький бокал вина – легкого, больше похожего на сок.

– Не выгоню, – пообещал он. – Я думал, что вы не знаете, с какой стороны взяться за сорняк. Как и полагается барышням из приличных семей. Вы меня приятно удивили, Джейн.

Я невольно ощутила какой-то странный прилив энергии. Когда говорили, что я превосхожу чьи-то ожидания, то мне всегда хотелось спорить.

– Увидите, я еще превзойду вас в вашем искусстве, – твердо заявила я. Аррен перевернул шампуры с мясом и усмехнулся.

– Надо же, как вы уверенно заговорили. Хотите пари?

Когда-то мама говорила, что приличные барышни не заключают пари, это удел кухарок и горничных, которые готовы проспорить свою честь первому встречному – но теперь, после того, как мой муж разорвал наш союз, я решила, что имею на это право.

– Что за пари? – поинтересовалась я.

– Если до конца следующей недели сумеете вырастить трицветок и приготовить из него зелье мгновенной смерти, то я официально признаю вас своей ровней, – ответил Аррен. – И добьюсь выдачи вам патента на личную зеленую кухню.

Я понятия не имела о том, что такое трицветок, как его растить и как готовить зелье – но желание доказать, что я не просто никому не нужная дурочка, которую выловили из реки, сделалось настолько сильным, что я выпалила:

– Договорились.

Аррен улыбнулся. Пригубил вина из бокала, и я вдруг подумала, что теперь, после целого дня труда и его неожиданной заботы обо мне, он вовсе не кажется пугающим и жутким.

– А если у вас не получится, то тогда будете бесплатно работать на меня целый год, – с мягкой ироничной усмешкой добавил он. – Что, по рукам?

– По рукам! – весело ответила я и спросила: – Что такое трицветок?

***

Аррен

Вообще личный патент на собственную зеленую кухню – это способ обустроить жизнь для Джейн. Она сможет выращивать, например, тишь-сахору для успокоительных зелий: эта травка хорошо растет именно в женских руках, и спрос на нее всегда есть. Но я был твердо уверен, что она не сумеет вырастить трицветок – это, простите, не репа, чтобы с ним смог справиться любой человек с лейкой и тяпкой.

Глава 3

Аррен

Сбежавшая мандрагора была первой в моей практике. До этого они только пытались задать деру с грядки, но ни у одной этого не получалось: в глубине грядок я прокладывал тонкую сетку, которая не позволяла корешкам освободиться.

Взрыв, который напугал мандрагор и заставил меня выбежать из дома с топориком, произошел от переизбытка большероста: бросив быстрый взгляд туда, где стоял горшок, я увидел тонкие стебли трицветка, которые качались и выбрасывали мелкие лепестки.

Да, Джейн переборшила. Вместо четырех гранул высыпала шесть.

Мандрагора кинулась на улицу, а Джейн рванула за ней. Девушкам из благородных семей не полагается бегать, тем более, так быстро, так что я невольно ею залюбовался. Если раньше, во время поездки по магазинам, она казалась мне тетивой лука, то сейчас превратилась в стрелу – смертоносную, разящую.

В следующий миг я уже побежал за ней. Вдвоем мы поймаем мандрагору намного быстрее. Да и мало ли, что может случиться? Я, конечно, не знал, что опасного или неприятного может произойти на тихой и спокойной улице, овеянной дурной славой мага-отравителя, но внезапно возникшее предчувствие очень неприятно покалывало затылок.

Выбежав на улицу, я увидел, что ни Джейн, ни мандрагоры нет. Улица была пуста – в этот час мои соседи предпочитали проводить время в своих садах, на зеленых кухнях или в комнатах за книгой, чтобы потом, уже вечером, выйти, пообщаться с соседями, обменяться впечатлениями дня. Я втянул носом воздух и поймал тонкую нитку ауры Джейн – девушка побежала за мандрагорой прямо, свернула в проулок Гвернанти и потом вывернула на улицу Лонто.

Ловкая же это мандрагора! Всем на зависть.

Я двинулся по следу, запоздало поняв, что все еще держу в руках топорик – пожалуй, это было впечатляющее зрелище. На подходах к улице Лонто я услышал шум и крики, разобрал голос Джейн и прибавил ходу. Давно же я так не бегал!

На улице Лонто я появился, конечно, эффектно: растрепанный, раскрасневшийся, с топором в руке. Люди, которые обступили Джейн с явным намерением задать ей трепку, шарахнулись в сторону – я встал так, как когда-то учили в академии на занятиях по боевой магии, прикрывая девушку, и рыкнул:

– Шаг в сторону! Быстро!

Люди послушно сделали так, как было велено. Джейн всхлипнула. Я всмотрелся в незнакомцев: нет, это явно не мои соседи. Джентльмен в когда-то модном, но уже видавшем виды сюртуке и засаленных штанах, в ботинках, отчаянно просивших каши, выглядел, словно гордый мститель из античной трагедии. Дама с несколько оплывшей фигурой, в пестром платье и косынке, завязанной на плечах с намеком на стиль, явно готовилась пустить в ход кулаки. Целый выводок девиц на выданье ахал и готовился упасть в обморок.

– Так это правда, – произнес джентльмен, и я понял, кто все эти люди. – Мало того, что ты опозорила нашу семью, так ты еще и пошла в подстилки этого… человека!

Девушка за моей спиной снова всхлипнула. Я не видел ее лица, но чувствовал, что все в ней так и зовет: спаси меня! Не отдавай меня им!

“И не собираюсь”, – подумал я, и дама, заламывая руки, произнесла с тем трагизмом, который сделал бы честь любому великому актеру:

– Как ты могла пасть так низко, Джейн? Мы считали тебя самой лучшей, самой достойной, самой благородной из всех! А ты – как ты могла дойти до такого греха, до разрыва брачного договора! Это скандал на всю столицу! Это позор! Из-за тебя твоих сестер считают распутницами!

– Вы верите насильнику и аферисту! – оборвал ее я. – Над ней надругались, от горя она хотела покончить с собой! Я вытащил ее из реки, едва живую!

– Лучше бы не вытаскивали, милорд! – отец семейства махнул рукой. – Мы не знаем, куда деваться от позора. Забирайте ее себе да пустите на удобрения, пусть хоть кому-то принесет пользу.

– Отец… – с горечью прошептала Джейн, и было ясно, что мое успокоительное, которое я налил ей в чай, уже не действует. Слишком много боли прозвучало в голосе. – Почему ты мне не веришь? Мама! А ты…

Я опустил топор, и родители Джейн вздохнули с явным облегчением. Девицы смотрели на меня во все глаза.

– Вам стоит верить вашим дочерям, а не мошенникам, – отчеканил я. – Уходите отсюда. Еще раз появитесь здесь или попробуете причинить Джейн вред – и стены вашего дома начнут извергать корвский дым, а ваши тела покроются язвами.

Язв на теле никто не хотел. Семейство Холифилд отступило еще дальше, и отец Джейн произнес:

– Вот когда у вас будет шестеро дочерей, милорд, вы меня поймете. И испытаете такой же стыд!

Мать Джейн вздохнула и прошептала на всю улицу:

– Распутница! Как же ты низко пала!

И они пошли прочь, стараясь сохранять гордый и оскорбленный вид. Я посмотрел по сторонам: никого не было, ни одна занавеска не качнулась, но было ясно, что соседи не упустили ни слова. Если прямо на улице разворачивается спектакль, то зачем от него отказываться…

Я обернулся к Джейн: она смотрела вслед уходящей семье, которую теперь можно было назвать бывшей семьей, и по ее щекам струились слезы. Я обнял девушку, и она не отстранилась от меня: уткнулась в грудь влажным горячим лицом, и ее плечи затряслись от рыданий.

– Уже все, – сказал я, гладя Джейн по голове свободной рукой. – Ну, ну, они ушли. Не надо плакать, Джейн, все хорошо.

– Пляк им, – донеслось снизу, и сбежавшая мандрагора застенчиво обняла Джейн за ногу.

***

Джейн

– А я больше не убегу. И буду хорошо себя вести. Правда-правда!

Эта мандрагора, кажется, была девочкой: сидела у меня на руках, смотрела во все глаза, большие и застенчивые, и никак не хотела уходить на грядку. Аррен налил мне вторую чашку чая с успокоительным и сказал:

– Понимаю, это сложно понять и принять. Вы любите свою семью, а они вас возненавидели.

Я сделала глоток из чашки. Ужасным была не ненависть, а отвержение. Моя семья выбросила меня прочь, даже не захотев узнавать, как все было на самом деле. Да, так было принято: люди поверят мужчине, а не женщине, над которой он надругался. Женщину всегда найдут, в чем обвинить.

Глава 4

Джейн

В лицо мне плеснули водой, и я очнулась. Боль в вывернутых руках была такой, что помрачала разум: я понимала, что еще немного – и я буду рассказывать обо всем, что знаю и не знаю, лишь бы только это прекратилось.

И еще я понимала, что меня пока даже не начинали пытать – просто подняли на дыбе. Писарь аккуратно заполнял бумаги, бормоча себе под нос наши с Арреном имена, охранники стояли навытяжку возле дверей, допросчик за отдельным столом, перебирал какие-то бумаги, палач придирчиво рассматривал инструменты, от одного взгляда на которые хотелось орать во весь голос. Собравшись с силами, я перевела взгляд вправо и увидела Аррена: он был подвешен в точности так же, как и я, но за него уже взялись: спину и грудь мага покрывали вздувшиеся полосы, оставленные плетью.

– В чем нас обвиняют? – услышала я чужой хриплый голос и поняла, что это Аррен говорит. Меня накрыло ужасом – таким глубоким, выворачивающим наизнанку, что я едва сдержала вопль.

Нет. Это все не по-настоящему. Это не может случиться с нами. Меня, девушку из благородной семьи, просто не могут держать на дыбе!

Но могли. И держали.

– Его величество умер, выпив бокал вина, – лениво объяснил допросчик. – Как и все, кто разделял с ним трапезу. Лейб-медик показал, что каким-то образом все защитные заклинания были отключены. У вас, собственно говоря, два варианта. Либо вы сейчас рассказываете о том, как именно отключили защиту государя, и кто приказал вам это сделать – либо вы рассказываете об этом, но мы вынем правду клещами. Как вам больше нравится?

– Я ничего не делал, – хрипло произнес Аррен. – Генрих заказал мне капли на зернах двухстворки, чтобы выставить кого-то сумасшедшим. Посыльный забрал их сегодня утром.

Писарь торопливо начал заполнять протокол. Допросчик оторвался от перебирания бумаг, посмотрел в мою сторону и прежним ленивым тоном распорядился:

– Ганс, повороши-ка его бабу.

– Нет! Не смейте! – завопила я на всю допросную, но палача было этим не пронять. Когда клещи стиснули кожу под моей левой лопаткой, куснули и потянули, я сорвалась было в спасительный обморок, но новый прилив боли привел в чувство, и я услышала:

– Не трогайте ее, она вообще ничего не знает! Она пропалывает грядки!

– Это мы разберемся, какую грядку ты ей пропалывал, – осклабился допросчик. – Вот, на нее тоже бумаги есть. Блудодейка Джейн Холифилд, ну еще бы ты кого-то порядочного впустил в дом. Ганс, клещи не убирай. И заткни ее.

Ганс ударил меня по лицу с такой свирепой силой, что крик скомкался в горле. Я закусила губу, сдерживая вопль и молитву: во мне поступил гнев и стремление сопротивляться.

Нет, палачи больше меня не услышат. Никогда, ни за что.

– Так на чем мы остановились? Капли двухстворки, ага… Что еще ты к ним добавил? Что отключило защитные заклинания, какое еще твое зелье? – продолжал допросчик. Аррен висел на дыбе, опустив голову, растрепанные волосы падали, закрывая лицо, а я понимала, что все это произошло из-за меня.

Это я зашла в библиотеку и вызвала книжный переполох. Это по моей вине рухнула защита короля. Я понятия не имела, как это произошло, и знала, что об этом нужно молчать – но это я одна была виновата во всем.

– Слушайте, ну это же замечательно! – прозвенел в допросной новый голос, молодой, бодрый и веселый. – Он лопнул, как сраная тыква, туда ему и дорога!

Мужчину, который стремительным шагом вошел в допросную, я видела в газетах – его высочество Рупрехт прошел к столу, забрал у допросчика бумаги и с видимым наслаждением разорвал их на кусочки. Допросчик и палач удивленно уставились на него, а люди в форме без знаков отличия, которые вошли вслед за принцем, принялись снимать меня и Аррена с дыбы.

Каждое прикосновение вызывало боль – но теперь она не пугала. Теперь я знала, что скоро все это закончится, и мы вернемся домой. Надо же, я уже стала считать дом Аррена своим…

– Ну что это такое: арестовывать без суда и следствия, пытать девушку, – укоризненно произнес принц. Нас с Арреном усадили на скамью, дали воды: я пила так, словно это была последняя вода в моей жизни, и боль отступала. – И за что? За то, что убийца и тиран наконец-то полетел в ад вверх ногами? Так за это нужно награждать, а не пытать.

– Господин Бруно Шант распорядился, – пробормотал допросчик, понимая, что скоро он может занять наше место. Рупрехт только рукой махнул.

– А я распорядился иначе. Будете со мной спорить?

Желающих спорить с наследником престола не нашлось. Аррен устало провел ладонями по лицу, покосился на меня, словно проверял, жива ли я, а потом сжал мою руку и спросил:

– Что с нами будет, ваше величество?

Принц довольно кивнул. Мне подумалось, что все это время он жил в страхе отравления и мучительной смерти – и теперь был счастлив, как никогда. Теперь он мог занять престол, надеть корону и жить дальше, не боясь, что отец решит убрать его каким-нибудь затейливым ядом.

Принц усмехнулся. Одного взгляда на него хватало, чтобы понять: перед нами человек, рядом с которым поблекнет жестокая слава его отца.

– Я искренне благодарен вам, Аррен, за то, что вы избавили королевство от тирана, – произнес Рупрехт. – Примите мою дружбу и заверения в полной безопасности для вас и вашей спутницы. А теперь давайте перейдем в место поудобнее и поприятнее. Разговор нам предстоит долгий.

***

Аррен

Для той, кого только что сняли с дыбы, Джейн держалась с завидным спокойствием. Вот что значит воспитание: она не плакала, не причитала, не жаловалась на боль – о пережитом страдании говорила лишь бледность да то, что девушка была вынуждена опираться на руку одного из помощников принца, вернее, теперь уже короля.

Из допросной мы поднялись на второй этаж – там Рупрехт занял кабинет Бруно Шанта, начальника тайной королевской канцелярии, которого, как я полагал, переместили в допросную на наше с Джейн место. Нам проворно подали вина с пряностями и, сделав глоток, я почувствовал едва уловимый привкус тарашари, южной травы, которую используют для восстановления сил. Рупрехт с довольным видом опустился в кресло и поинтересовался:

Глава 5

Аррен

Кассулантинен встретил нас солнцем после проливного дождя и сосновым запахом, от воздушной свежести которого начинали шевелиться волосы на голове. На первый взгляд, поселок мне понравился. Аккуратные деревянные домики утопали в пышной зелени садов, улицы были широкими и старательно вымощенными, а люди, которые с любопытством смотрели вслед экипажу, выглядели довольными жизнью. Экипаж прокатил по улице мимо маленькой церкви и кабачка, возле которого покачивался пьяница, обнимаясь с фонарем, миновал школу – солидный господин раздавал ребятне книги во дворе и, проехав мимо лавки с товарами, остановился у большого дома за оградой.

– Приехали, – сказал Кирк, сверившись со своими записями. – Вам сюда. Тут прежде жил Томас Лайне. Писатель, певец севера. Умер в прошлом году.

Рупрехт был не из тех, кто экономит на мелочах, и он умел быть благодарным. Выйдя из экипажа, я оценил дом покойного писателя – двухэтажный, большой, он был не хуже того, который я оставил в столице. Дом был выкрашен в кирпично-красный, кружево наличников было белым, на маленьком балконе красовались ящики с анютиными глазками. Джейн встала рядом со мной и восторженно улыбнулась.

– Какой нарядный дом! – с искренним теплом оценила она. – Чудесный!

– Передайте его величеству Рупрехту нашу благодарность, – произнес я. Кирк кивнул и негромко ответил:

– Помните, что вы не ссыльные. Вы люди короля, и в любой момент от вас может что-то потребоваться.

Солдаты Кирка принялись отвязывать наш багаж и таскать в дом. Белые двери открылись, вышли девушка и парень – слуги – стали помогать. Девушка, круглолицая и светлокожая, с длинными золотыми косами, посмотрела на меня с нескрываемым любопытством и однозначным кокетством, и я заметил, что Джейн не понравился этот взгляд.

– Доброго дня, барин! – мелодичным голосом с резким оканьем пропела она. – Доброго дня, барыня! Меня звать Лемпи, это мой брат Ойва. Проходите скорее, устали же с дороги, а я там уже и обед накрыла.

Парень кивнул, поприветствовал нас и, подхватив коробку с книгами, поспешил в дом. Джейн осторожно взяла у солдата горшок с мандрагорой – та сонно шевельнулась, открыла глаза и сказала:

– Вот я и наросла уже, можно брать новые корешки! Джейн, а мы приехали? А тут есть садик?

Лемпи замерла с раскрытым ртом – явно видела говорящие растения в первый раз. Мандрагора улыбнулась ей, всем своим видом выражая радость встречи, и девушка нервно погладила себя по лбу: должно быть, отгоняла нечистого.

– Барыня, что же это у вас? Оно говорящее?

– Это мандрагора, – объяснил я. – Не бойся, она не кусается.

– Создали же боги такое диво, – пробормотала Лемпи.

Попрощавшись с Кирком, мы с Джейн пошли осматривать новые владения. За домом был огород – увидев его, я словно бы провалился в прошлое: когда-то моя первая зеленая кухня, выделенная министерством, была именно такой – дикой, яркой, запущенной. Джейн остановилась на краю огорода, а я двинулся вперед, рассматривая буйно разросшиеся растения.

Чего тут только не было! Дикий ветриветерник, лучшее средство от сердечного спазма, гордо поднимал белые соцветия – здесь, на севере, он был намного крупнее, чем на юге. Кусты узколистого кровавика сердито топорщились рядом, словно говорили, что мимо них никто не пройдет – кровавик считался сорняком, но его корешки были хороши при воспалении легких. А вот проелика свободная – похожа на крапиву, ее используют при воспалении суставов.

– Что это? – спросила Джейн. Подхватив юбку, она присела на корточки и дотронулась до арвазии полыннолистой – очень красивого сорняка, который заполнял свободное место плотным ковром. Я сорвал листок, пожевал и ответил:

– Арвазия. Чудесная трава, в ней много витаминов. А вон там белая марь, успокоительное и противоопухолевое. Джейн, это роскошная зеленая кухня!

– Роскошная? – Лемпи вышла к нам, неся в руках две пары калош – очень кстати, я хотел как следует рассмотреть розовые соцветия курисумы. – Барин, да тут все сорняками позаросло! Полоть-не переполоть! Вон те кусты мне по пояс поднимаются!

И она показала, какой высоты достигает бурдиома, заодно продемонстрировав изгиб бедра. Джейн посмотрела на Лемпи так, словно готова была как следует оттаскать ее за волосы. Служанка правильно поняла взгляд госпожи и мелодичным голосом пропела:

– Обед уже накрыт!

Когда-то у меня был однокурсник-северянин, который рассказывал, что у него на родине готовят вкусно и сытно, а не украшают тарелку завитками соуса, как на юге, положив в нее тонюсенький ломтик ветчины. Придя в столовую, я увидел, что в Кассулантинене придерживаются той же философии. На столе красовался рыбный пирог, лещ в тесте с картофелем и овощной салат. Когда мы сели, то Лемпи поклонилась, желая нам приятного аппетита, и я с улыбкой понял, что забыл, каково это – когда обед для тебя готовит и подает живой человек, а не магия.

– Кушайте на здоровье, приятного аппетита! – сказала служанка и, обернувшись ко мне, добавила: – Барин, с вами наш поселковый голова хотел поговорить. Сказал, что дела есть, и дел много.

***

Джейн

Наш новый дом мне очень понравился. На уроках истории нам рассказывали, что на севере строят из дерева, а не из камня, и, войдя в дом, я почувствовала, что он живой. Все в нем было наполнено теплом, уютом и светом – и старинная, основательно тяжелая мебель, и хрупкая вязь резьбы, и камин. Здесь хотелось жить, а не просто коротать дни.

Спальни были на втором этаже. Войдя в свою комнату, я решила, что она похожа на сундучок. Деревянные стены были выкрашены белой краской, от этого маленькая комната казалась просторнее. На полу лежал разноцветный домотканый ковер – он будто бы так и звал пройти по нему, но Аррен, который заглянул в комнату вместе со мной, предупреждающе вскинул руку.

– Постой-ка, я его проверю. В такие коврики частенько вплетают разное.

Я вспомнила подклад с рыжими волосами, который Аррен извлек из матраса на постоялом дворе, и невольно поежилась. Но ни в коврике, ни в легких шторах, ни в кровати не было ничего плохого. Вот кровать, кстати, в самом деле была как сундучок со снятой стенкой – ляжешь на нее, задвинешь плотную занавеску, и к тебе не проникнет ни холодный воздух, ни комары. Впрочем, Аррену это не понравилось.